Часть 3. Государство будущего
Последовательная глобализация
Поскольку интенсивность работы мировой экономики растет и скорость ее изменчивости увеличивается, то важнейшим параметром эффективности мировой экономики становится гибкость, то есть способность всех видов ресурсов предельно быстро и беспрепятственно перераспределяться между географическим регионами, отраслями, сегментами и любыми другими альтернативными структурными вариантами экономики.
Идеальным могло бы быть признано состояние, при которой ресурсы распределяются между структурными сегментами предельно быстро и совершенно беспрепятственно в масштабах всей планеты. Такое состояние мировой экономики можно было назвать «идеальным рынком». Идеальный рынок позволяет добиться такого распределения ресурсов, которое обеспечивает максимальную эффективность производства для данного уровня научно-технического развития, данного населения и данного состава изученных естественных производительных сил (под эффективностью в данном случае можно понимать как прибыльность, так и удельную величину конечного эффекта на единицу затрат). Иными словами, движение к идеальному рынку направлено к глобальной оптимизации распределения ресурсов, а значит, и производительных сил.
Лучше всего, если режим идеального рынка охватывает всю планету, в этом случае мировая экономика может достичь суммарного максимума производительности в планетарном масштабе. Разумеется, для человека остается самым важным вопросом, каким целям будет служить эта оптимизированная экономика, но на этот вопрос внятного ответа, рассуждая только об экономике, получить невозможно. Экономика обслуживает человеческие потребности, потребность – это руководящая сила экономического развития, но это может быть потребность в материальном потреблении, в ведении войны, в строительстве вавилонской башни или в восстановлении природной среды. Изменение потребности меняет конфигурацию спроса, а это, в свою очередь, требует перестройки экономики. Но, к сожалению, или к счастью, руководящий импульс, посылаемый экономике большей частью населения планеты, сводится к увеличению материального потребления, а это придает развитию мировой экономики более или менее однозначный характер.
К этому надо еще прибавить, что чем больше масштабы рынка, тем больше у него шансов приблизиться к ситуации свободной конкуренции. Планетарный масштаб рынка может обеспечить максимальную конкуренцию, поскольку он позволяет вовлечь в конкуренцию на едином рынке максимальное количество производителей. Это значит, что планетарный масштаб рынка позволит максимально извлечь выгоды, вытекающие из конкуренции, к числу которых относится и стимулирование инноваций.
Примером «почти идеального» рынка может служить мировой и финансовый рынок: на нем нажатие компьютерных клавиш позволяет мгновенно пересылать миллиарды долларов не только из одной отрасли в другую, но и из одного конца планеты в другой. Однако финансовый рынок является «идеальным», потому что сами обращающиеся на нем деньги и фондовые ценности являются «нематериальными», условно-фиктивными феноменами, воплощенными в записях в памяти компьютеров.
С реальными ресурсами все гораздо сложнее. Для того чтобы перевезти промышленные материалы или рабочую силу в другое место требуются слишком высокие транспортные расходы, да люди могут просто и не захотеть уезжать. Переходу работника из одной сферы производства в другую может мешать невозможность быстро переквалифицироваться. Переезду специалиста в другую страну могут мешать и языковый барьер, и различие в профессиональных стандартах. Здание закрывшегося завода далеко не всегда можно легко приспособить под предприятие другой отрасли, возможны и технические, и юридические проблемы. Оборудование закрывшегося предприятия часто вообще можно «перераспределить» в другую сферу только в виде металлолома. Вывозу промышленных материалов через государственные границы могут мешать и высокие таможенные пошлины, и административные запреты. Перевозке сырья или промышленных материалов может мешать отсутствие транспортной инфраструктуры. Но в любом случае настоятельной потребностью современной экономики– и, соответственно, руководящей линией ее развития – является максимальное, насколько это возможно, уничтожение всех препятствий на пути свободного перераспределения ресурсов и, соответственно, приближения мировой экономики к состоянию «свободного рынка». Об этой тотальной тенденции развития западной цивилизации в свое время писал Бодрийар в книге «Прозрачность зла»: в ней французский философ, доказывая аналогичность общей направленности сексуальной революции с движением в сторону финансовой и информационной открытости, отмечает, что руководящими принципами современного западного общества являются принципы абсолютной свободы оборота информации, денег и спермы. По этому поводу можно сделать только одно замечание: свободное обращение денег и информации является лишь вершиной айсберга, в основании которого лежат принципы свободного обращения любых ресурсов вообще– всех, какие только можно себе представить. Такова действительная глобализация.
Однако препятствием для перелива ресурсов служат не только национальные законодательства, и, соответственно, перестройка экономики во имя возможности ускорения перераспределения ресурсов должна происходить на всех уровнях, включая и предприятия, и даже ниже– вплоть до индивидуальной психологии. Как сказал о современном состоянии западного общества английский социолог Зигмунт Бауман: «Самым ценным качеством становится гибкость: все компоненты должны быть легкими и мобильными, так что их можно было мгновенно перегруппировывать; необходимо избегать улиц с односторонним движением, не следует допускать слишком прочных связей между компонентами. Прочность– это опасность, как и постоянство в целом, теперь считающееся опасным признаком плохой приспособляемости к быстро и непредсказуемо меняющемуся миру, к удивительным возможностями, которые он в себе несет, и той скорости, с которой он превращает вчерашние активы в сегодняшние обязательства»[1]. На уровне предприятия возможность быстрого перелива ресурсов должна означать возможность быстрого и как можно менее затратного сворачивания производственных программ, направлений работы и даже ликвидации целых подразделений, с тем чтобы вложенные в них средства перенаправлять в новые программы, направления и подразделения. Делать это далеко не всегда легко, например, быстрому и беспрепятственному (для компании) увольнению человека может мешать трудовое законодательство. Но даже если с увольнением человека нет проблем, остается оснащение рабочего места, в которое были вложены средства и которое теперь оказалось ненужным. В современном западном бизнесе решение этой проблемы происходит через феномен, который получил название аутсорсинга, то есть выполнение всех или части функций по управлению организацией сторонними специалистами, переход от собственного производства к договорным отношениям с подрядчиками и поставщиками.
Если умозрительно предположить, что перестройка бизнеса на началах аутсорсинга в некотором предприятии или компании дойдет до своего логического предела, то это будет означать, что компания практически исчезает как сколько-нибудь стабильная производственная структура, превращаясь в структуру исключительно штабную, задача которой только комбинировать и сводить между собой многочисленных поставщиков, подрядчиков и субподрядчиков. По сути, предприятие превращается в структуру «проектного менеджмента». Производственная деятельность компании постепенно размывается в системе подрядчиков и поставщиков, а сама компания выполняет минимальные собственно производственные функции, в основном же координируя сеть внешних подрядчиков для выполнения своей производственной программы.
Разумеется, представить себе, что у всех без исключения предприятий в мире пропадают производственные функции, было бы абсурдно, ведь тогда не понятно, откуда бы взялись приглашаемые руководством предприятий поставщики и подрядчики. Но тенденция заключается в том, чтобы минимизировать производственные функции в каждой структуре, обладающей высокой степень организационной самостоятельности. О том, что тенденция развития производства идет именно в этом направлении, свидетельствуют все более частые случаи производственного аутсорсинга, когда корпорации – владельцы всемирно зарекомендованных товарных марок – доверяют изготовление своих хорошо известных на рынке товаров сторонним производителем. Это явление часто сопровождается тем, что корпорация – владелец бренда вообще избавляется от своего производственного подразделения.
Разумеется, минимизация производственных функций компании имеет ограничения и, прежде всего, ограничения технического характера: не совсем ясно, можно ли раздробить на самостоятельные предприятия единый технологический комплекс, скажем химический или металлургический комбинат. И тем не менее процесс минимизации производства на одном предприятии должен дойти до своего технического предела, а этот предел воплощается фигурой человека-одиночки, ведущего свой бизнес самостоятельно. Во многих отраслях деятельности индивидуум-одиночка, оснащенный персональным компьютером или другими минимальным оборудованием, причем не обязательно собственным, представляет собой вполне дееспособную единицу. К тому же и крупный технологический комплекс не обязательно должен представлять собой единое юридическое лицо под единым управлением.
Разумеется, минимизация производственных единиц нужна не сама по себе, но для того, чтобы сделать процесс перестройки крупных производственных структур предельно гибким, оперативным и влекущим наименьшие издержки. Именно все более возрастающие требования гибкости и оперативности изменений преобразуют на наших глазах весь облик мировой экономики. Вместо компаний, обладающих стабильной производственной структурой, экономика будущего требует гибких и эфемерных сетей мелких производственных единиц, которые мгновенно создаются для решения конкретных задач, но которые так же мгновенно распадаются или перестраиваются по мере появления новых задач, проектов и программ.
Традиционная крупная компания представляет собой «империю» с жесткой структурой, включающей большое число предприятий и других подразделений, причем ситуация в ней такова, что в течение достаточно долгого времени одно и то же предприятие принадлежит одной и той же компании. На смену таким жестко организованным «империям» идет – а частично уже пришло – внешне бесструктурное «марево» предельно мелких производственных единиц, вступающих друг с другом исключительно во временные взаимодействия и благодаря этому образующих временные, быстро распадающиеся и перестраивающиеся производственные сети.
Разумеется, это не означает, что в будущем исчезнут крупные компании, но величина компаний не означает большое количество реальных факторов производства, работающих по единому плану, обладающих организационной зависимостью от единого центра и находящихся в достаточно стабильных отношениях между собой. Иными словами, большая компания будущего совсем не обязательно будет означать большую и стабильную производственную организацию. Для капитализма (а капитализм в ближайшем будущем никуда не денется) компания – это прежде всего собственник капитала, а этот капитал может воплощаться в самые разные производственные реальности. Тенденция, которую мы сегодня наблюдаем, заключается в том, что «инкарнации» капитала в производственные структуры следуют друг за другом все быстрее, перевоплощения капитала ускоряются, так что стабильные структуры вообще исчезают. За изменением производственной и организационной конфигурации крупных корпораций будущего придется следить в ежедневном режиме, как сегодня следят за биржевым курсом. Следует заметить, что структура собственности в корпорациях, чьи акции продаются на бирже, также изменяется ежедневно. Состав владельцев компании может меняться мгновенно. Но в будущем также мгновенно может меняться и состав работающих на компанию работников, коллективов и производственных подразделений. Островком стабильности в этом море всеобщей изменчивости остается только менеджмент корпорации, ее штабная структура, служащая точкой связи между эфемерным и все время меняющимся составом собственников и эфемерными и все время меняющимися производственными сетями. Впрочем, штаб, оторвавшийся от подчиненных ему производственных подразделений, перестает быть штабом в собственном смысле слова. Все субъекты экономической деятельности, пользуясь удачным выражением М. Кастельса, «будут связаны друг с другом в многосторонних сетях с изменчивой геометрией обязательств, ответственности, союзов и субординаций»[2].
Страх перед гигантскими корпорациями, которые будут управлять, могут управлять или уже управляют миром, страх, который проявляется в идеологии антиглобалистов, в футурологических сценариях (вроде сценария замены государства корпорациями, описанного в книге Бернарда Лиетара «Будущее денег»), а также в фантастике (примером чего может служить роман Кирилла Бенедиктова «Война за Асгард»), представляет собой типичную экстраполяцию современных проблем, над которой наши потомки будут смеяться, поскольку столкнутся с не менее серьезными, но совсем другими проблемами. На фоне новейших и наиболее важных тенденций в развитии цивилизации гигантские концерны уже выглядят как доисторические монстры, мамонты или динозавры, слишком неуклюжие для наших времен, становящихся все более динамичными. Для того чтобы монстры-корпорации выглядели грозными, они должны как минимум существовать в течение достаточно длительного времени, между тем образ будущей экономики представляется скорее как игра постоянно возникающих и исчезающих структур, как постоянные и мгновенные изменения комбинаций производственных единиц, соединяющихся для выполнения определенных проектов или производственных программ и тут же разъединяющихся, чтобы участвовать в иных комбинациях.
При этом координационные и руководящие штабы будут также участвовать в этой игре. Будущее управление производством, как это можно представить исходя из нынешних тенденций, ассоциируется не столько со штаб-квартирой крупной корпорации, сколько с консалтинговой компанией, предлагающей свои услуги по управлению проектами.
При анализе проблемы корпорации может иметь различие «структуры» и «инфраструктуры». В понятии «инфраструктура» содержится момент ценностной вторичности; «Инфраструктура» буквально «подструктура». Существует некая «основная» структура, решающая важные задачи, удовлетворяющая потребности заказчика, и есть «подструктура», обеспечивающая работу основной структуры. В том нарастании динамизма, которое мы можем провидеть в будущем, различие между структурой и инфраструктурой будет еще предполагать немаловажное различие степени изменчивости. Экономика будущего – это «пляска» постоянно меняющих свои конфигурации структур, происходящая на базе несколько более постоянной (хотя, разумеется, тоже быстро меняющейся) инфраструктуры. Инфраструктура должна будет позволять структурам быстро перестраивать свою конфигурацию. Классический концерн, которого мы все привыкли бояться, предполагает единство структуры и инфраструктуры, что достаточно бессмысленно, поскольку их различие как раз и базируется на том, что инфраструктура всегда долговечнее структуры. Образ прошлого – это офис корпорации, находящейся в собственном здании. Образ настоящего и будущего – здания офисных центров, предоставляющие в аренду офисы для постоянно меняющегося набора структур, а также виртуальные и дистанционно-распределенные офисы.
Как известно, самым популярным прилагательным, которым и в народной, и в профессиональной (якобы) футурологии характеризуют социальные отношения ближайших десятилетий, является эпитет «сетевой» – слово, знаменующее и поклонение Интернету, и всеобщую уверенность, что компьютерная сеть служит моделью для всех наиболее перспективных социальных взаимодействий. Между тем, как всякая метафора, слово «сеть» обладает недостатками: оно хорошо подчеркивает «распределенный» характер выполняемых функций и отсутствие четко выраженной иерархии, но оно не делает акцента на подвижность и изменчивость социальных структур. Сеть может быть и застывшей, между тем как ускорение исторического развития, рыночная конкуренция и нарастающий технический прогресс требуют от социальных структур предельной гибкости. Если в недавнем прошлом (да, в сущности, и в настоящем) идеалом производства являлась стационарная структура, постоянно выполняющая одни и те же функции либо даже изменяющая свои функции, но остающаяся в целом все той же, то ожидающая нас эпоха тотальной мобильности требует режима постоянного возникновения и исчезновения различных структур. Каждая новая производственная программа, каждый новый проект предполагает возникновение под него особой комбинации производственных агентов, распадающейся сразу после того, как проект оказывается выполнен, или после того, как требуется его прекращение из-за морального устаревания. Такое общество стоит скорее назвать не сетевым, а комбинаторным или, скажем, комбинаторно-сетевым, подчеркивая, что его институциональная структура постоянно изменяется, образуя все новые и новые комбинации сетевого типа. Можно также вспомнить введенный Элвином Тоффлером термин «адхократия», под ним сегодня понимают создание внутри компаний временных подразделений для решения новых задач и реализации отдельных проектов. Комбинаторно-сетевое общество возникает из превращения «адкхократии» в доминирующую форму менеджмента и производственных отношений вообще.
Комбинаторное общество требует предельной, насколько возможно, миниатюризации экономических агентов, поскольку чем мельче агент, тем легче он выходит из данной структуры и входит в новую, тем большего разнообразия могут достигать образующиеся сети, комбинируя агентов. Этот процесс вполне можно сопоставить с тенденцией миниатюризации техники, которая, согласно пророчеству Станислава Лема, должна превратить техносферу в некое марево микроскопических техновирусов, способных в любой момент создать любую комбинацию, необходимую человеку.
В социальной сфере естественным пределом дробления является человек, индивид, таким образом, «идеальное» комбинаторно-сетевое общество вообще не должно знать постоянных коллективных структур – ни концернов, ни учреждений, ни даже народов, только «марево» индивидов, вступающих друг с другом во временные кооперативные комбинации для выполнения тех или иных задач. Индивидуализм, процессы атомизации индивида, определяющие эволюцию западной цивилизации на протяжении, самое малое, двух последних веков, теперь, задним числом, могут рассматриваться как средства подготовки гибкости производственных структур – гибкости, обеспечиваемой автономностью их базового «атома», «кирпичика», не впаивающегося «насмерть» в сообщества, к которым принадлежит, и потому легко их меняющего.
В сущности, речь идет о прекращении капитализма, если под последним понимать систему организации хозяйства, базирующуюся – согласно указаниям Маркса – на частной собственности, на средствах производства и наемном труде. Образу субъекта классического капитализма – владельца капитала и нанимателя трудящихся – противостоит субъект постиндустриального общества, индивидуальный труженик, сидящий за компьютером или пользующийся другими сугубо индивидуализированными средствами производства и вступающий в сложные комбинации, сетевые взаимодействия и «временные альянсы» для выполнения сколь угодно сложных производственных программ.
Разумеется, такой труженик-единоличник не нуждается ни в нанимателе, ни в наемной рабочей силе. Но он в принципе не будет нуждаться и в собственности на средства производства. В условиях постоянного обновления оборудования будет достаточно брать его в лизинг, в аренду, в кредит и т. д. Даже собственность на финансовый капитал не будет обязательным условием участия в сетевом производстве, поскольку наличие достаточной компетентности, опыта и хорошей предыстории всегда позволят привлечь заемные средства для получения временно понадобившегося оборудования.
В этих постоянно меняющихся сетях и альянсах позиции лидера будут занимать не владельцы капитала и не обладатели административной власти, а те, кому в силу знаний, опыта, удачи, предприимчивости и неизвестно еще каких качеств удается занимать позиции организаторов и координаторов создающихся для достижения тех или иных целей альянсов и консорциумов. Лидеры постиндустриального общества – те, кто могут организовать множество индивидуализированных, атомизированных тружеников во временную сеть, это, если угодно, сетевые антрепренеры.
Впрочем, Интернет, служащий сегодня важнейшей моделью комбинаторно-сетевых отношений, показывает, что и человек не является пределом дробления, ведь в Интернете один индивид может носить несколько виртуальных масок. Таким образом, комбинаторное общество скорее будет представлять собою «марево» вступающих друг с другом во временные комбинации «виртуальных» юридических лиц, чье соотношение с реальными людьми также может быть сколь угодно прихотливо и изменчиво. Та роль, которую играют в современной экономике виртуальные офшорные компании и «подставные» фирмы, дает некоторое представление о мире экономических агентов в комбинаторном социуме.
Эфемерность юридических лиц, сегодня являющаяся признаком скорее маргинальных и полукриминальных зон экономики, вполне возможно, станет нормой. К экономике и, говоря шире, к сфере институциональных отношений становится все более и более применимым представление буддизма, отрицающего реальность человеческой личности: согласно буддийской философии личность является случайной комбинацией «дхарм», завтра распадающихся и вступающих в новое взаимодействие, образуя новую личность. Вообще, такая философия достаточно правильно описывает сферу любых материальных явлений, но в комбинаторной экономике релевантность таких взглядов станет особенно наглядной, что, возможно, добавит буддизму популярности вследствие его по новому осознанной актуальности.
Государство нового типа
Процесс децентрализации и динамического размывания организационных структур должен в конце концов охватить на только бизнес, но и государственный аппарат. Одно из важнейших новшеств в российском государственном управлении, которое принесли с собой экономические реформы конца XX века, стала передача от правительственных ведомств к консалтинговым компаниям задач по написанию концепций государственных мероприятий и законопроектов. Таким образом, коренная функция госаппарата – выработка государственных решений – как оказалось, может быть передана сторонней частной организации. Вообще-то, передача государственных функций частным лицам– феномен довольно древний, достаточно вспомнить про идущий с древности откуп налогов. Но постоянная забота об эффективности государственного аппарата в конце концов заставит придать этой практике куда больший масштаб. Если «помечтать», куда заведет этот процесс в конечном итоге, можно предположить, что министерство будущего будет представлять собой очень солидное здание с античными колоннами, в котором будет заседать министр с многочисленными помощниками, небольшой канцелярией – и все.
Большинство работ, реально возложенных на правительственное ведомство, будут выполнять сторонние – консалтинговые, инжиниринговые и тому подобные– компании, которые выиграли конкурс на выполнение функций государственного ведомства (или его части) и заключили соответствующий договор с министерством. Разумеется, конкурсы будут проводиться периодически, так что состав компаний, исполняющих работу министерских чиновников, будет периодически меняться. Можно предположить, что компания, выигравшая конкурс и заключившая договор с министерством, будет получать не только денежное вознаграждение, но и необходимые для осуществления государственных функций полномочия.
Требование тотальной мобильности и всеобщего перемещения может привести к «деконструкции» не только корпоративных и административных структур, но и целых государств. О том, как это может выглядеть, замечательно ярко (хотя и в порядке антиутопии) изображено в опубликованной в Интернете статье Константина Крылова– публициста, известного своими резко антизападными и антиглобалистскими взглядами. Статья Крылова представляет собой комментарий к составленному экспертами журнала Foreign Policy рейтингу глобализации, построенному на оценках вовлеченности государства в международную жизнь – количестве иностранных инвестиций, объеме международной торговли, количестве поездок граждан за рубеж и т. д. Крылов попытался экстраполировать и представить, как должно выглядеть такое предельно глобализованное государство. Вот что у него получилось.
«Через всю территорию страны-рекордсмена проходит Шоссе, Железная Дорога и Труба. Все это принадлежит иностранцам (иностранные инвестиции, таким образом, составляют 100 %). Страна живет в основном за счет арендных выплат (небольших, разумеется, иначе 100 % инвестиционной привлекательности не добиться) за землю, по которой все это проходит. Второй источник доходов– деньги, пересылаемые из-за границы, так как практически все трудоспособное население страны-рекордсмена гастербайтерствует по всему миру. Это всячески поощряется государством (примерно как на Филиппинах), и не только поощряется, но и организуется.
То есть государство само берется трудоустраивать своих граждан за границей. Выпускники институтов прямым ходом отправляются писать код или подносить пробирки в западные научные центры, молодые девки с фигурой – в европейские и американские стрип-бары, без фигуры – в беби-ситтеры, мужички поглупее – убирать мусор в Неваде или Оклахоме и так далее. За зарплатой их, впрочем, следят (благо государство само их трудоустраивает, решает проблемы с визами и пр.). Недостаточно активно присылающих деньги в виде наказания принудительно отзывают на родину. Все это делается в дружеском согласии с правительствами развитых стран, которые, со своей стороны, тоже присматривают, как бы граждане этого замечательного сверхглобализированного государства не осели бы в их не столь глобализованных странах. Разумеется, трудоустройство, перевод денег и прочие дела – все делается через интернет-сервисы. В самом государстве живет только начальство и нетрудоспособная часть населения (получающая пособия за счет тех, кто работает за границей). Молодежи на родине живется плохо, и она мечтает уехать. Нетрудоспособные старики живут вполне прилично, но не очень долго (на территории государства тайно хоронят ядерные отходы, что является третьим источником денежных поступлений). Там построены красивые города с прекрасными хосписами, где можно отдать Богу душу на чистой простыне. Эвтаназия разрешена и поощряется. Государство, имеющее такие интересы (граждане по всему миру– шутка ли!), конечно, входит в максимальное число международных организаций – во все европейские, во все азиатские (куда можно дотянуться) и так далее. В самом центре страны-рекордсмена стоит непременная база НАТО, чтобы «в случае чего» восстановить порядок и благолепие…».
При всем остроумии анализа Константина Крылова стоит отметить, что автор, будучи записным антизападником, считает, что глобализация является исключительно инструментом закабаления неразвитых стран странами более богатыми и, соответственно, по его мнению, «менее глобализованными». Однако вряд ли приходится ожидать, что какое-то государство – и тем более государство развитое – сможет избежать вовлеченности в процесс глобализации, который является действительно глобальным. О том, сколь неосновательны такие надежды, свидетельствует хотя бы история тщетных попыток США и Западной Европы бороться с нелегальной эмиграцией. В упомянутом Крыловым рейтинге самыми глобализованными являются страны развитые и богатые – Ирландия, Швейцария и Швеция. Наконец, стоит отметить, что если все трудящиеся уедут за пределы своих стран, то ведь в какие-то страны они приедут. Следовательно, можно предположить, что на территории «страны-рекордсмена», большинство граждан которой работают за рубежом, в свою очередь, работает большое число уроженцев других стран. Иными словами, в предельно глобализованном мире правилом является ситуация, когда человек работает не в том городе и не в той стране, где он родился. Это правило вытекает хотя бы из того факта, что в предельно глобализованном мире всякий человек вынужден по несколько раз менять место работы, а масштабы циркуляции трудовых ресурсов имеют глобальный характер.
Конец ознакомительного фрагмента.