Глава 5
Список
– Я сделала то, что ты просил! – говорю я, вихрем врываясь в квартиру Алекса.
Вежливо улыбаясь, Карл дает мне пройти и следит за мной взглядом, пока я не останавливаюсь в центре гостиной. В дверном проеме появляется Бренда, в руках у нее какие-то документы. Она здоровается со мной, но, сообразив, что я пришла отнюдь не для того, чтобы сообщить ей приятную новость, мрачнеет. Судя по ее виду, Бренда готовится к худшему. Я тоже нервничаю, но на мое настроение влияет целая куча событий, которые не имеют к ней никакого отношения – недосыпание, нехватка кофеина и, конечно, желание как можно скорее решить этот вопрос раз и навсегда. Стараясь не демонстрировать раздражение, я поворачиваюсь к Бренде и объявляю, что хотела бы побеседовать с Карлом наедине.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
Карл жестом просит мать выйти, однако Бренда не торопится. Складывается впечатление, будто она надеется, что я передумаю и позволю ей остаться.
– Я написала список, и я не могу оставить ребенка! – Я стараюсь говорить тихо и быстро, чтобы Бренда не услышала из другой комнаты.
– О чем ты? Шарлотта, я не могу понять, что ты несешь!
Карл смотрит на меня, словно я сошла с ума, хотя, возможно, он не так уж и не прав: в голове у меня каша, и сколько бы я ни пыталась рассуждать, к окончательному выводу я так и не пришла. Я пытаюсь объяснить ход своих мыслей, все время сбиваюсь и в конце концов выдаю, что деньги в моем случае, конечно, играют большую роль, поскольку на ребенка нужно много тратить, а у меня нет ничего, и честно признаю́сь, что, сделав аборт, впоследствии могу об этом пожалеть. Но мне придется пойти на этот шаг, потому что положение у меня безвыходное. Я не готова к таким испытаниям. У меня нет времени, и, может статься, материнского инстинкта тоже нет. Откуда мне это знать, ведь я никогда не имела дела с грудными младенцами.
Фразы получаются обрывочные, и, в сущности, мне плевать, понимает Карл, что я говорю, или нет. Я просто хочу повернуть разговор в нужное мне русло, прежде чем он озвучит свои аргументы. Нужно, чтобы Карл помог мне убедить Бренду… Нелегко будет устоять перед ее просьбами, и особенно – перед ее слезами.
Истощив запас доводов, я обессиленно опускаюсь на диван и разражаюсь рыданиями. Может, это потому, что за все это время Карл не проронил ни слова, не попытался мне возразить? Он даже ни разу не шевельнулся, словно своими рассуждениями я пригвоздила его к стене. Карл стоит в другом конце комнаты и внимательно смотрит на меня. Наверное, пытается все разложить по полочкам, перевести незнакомые фразы или же просто понять излившийся на него поток бессвязных слов… Когда становится ясно, что я закончила, Карл подходит и садится рядом со мной.
– Шарлотта, я не хотел… Мне очень жаль.
Он кладет руку мне на плечо – осторожно, словно я невероятно хрупкая. В общем-то, так оно и есть, и в тот момент, когда Карл повторяет, что ему жаль, я вдруг раскисаю, как снег на солнце, и падаю в его объятия. Карл гладит меня по волосам и ждет, пока я хоть немного успокоюсь, прежде чем спросить почти шепотом:
– Так ты составила список?
Я протягиваю ему кулак. Карл по одному разжимает мои пальцы, пока не показывается смятый клочок бумаги, на котором я записала целую кучу причин, заставляющих меня отказаться от ребенка. Карл разворачивает листок и старательно прочитывает каждое слово – даже те, что я зачеркнула. Вертит его так и эдак, потому что это больше напоминает мозаику, а не список.
– Ясно… Ты не хочешь оставлять ребенка, я правильно понял?
Его вопрос меня ранит, потому что в устах Карла это звучит как утверждение. Изумленная, я вырываю листок и начинаю трясти им у него перед лицом:
– Ты прекрасно видишь, что это невозможно!
– Это не невозможно, если ты действительно этого хочешь! Но ты ведь не написала ни одной причины, которая бы свидетельствовала о том, что ты хочешь оставить малыша.
Слова Карла кажутся мне несколько суховатыми, и под его взглядом я чувствую себя как ученица, не сделавшая домашнего задания.
– Понимаешь… Я думала, что ты будешь… Ну, что ты попытаешься меня переубедить.
– Я? Нет! Шарлотта, растить ребенка придется тебе. Значит, и решать тебе.
Карл достает из кармана брюк листок, куда более чистый и гладкий, чем мой. На нем – действительно список, а не мешанина слов, половина из которых заштрихована чернилами. Две аккуратные колонки – аргументы за мою беременность и против. Карл признаётся, что рассчитывал увидеть похожий список, но если я лишь ищу повод, чтобы сделать аборт, то вообще непонятно, чего я от него жду.
– Я стараюсь найти решение! – занимаю я оборонительную позицию.
– Шарлотта, я на твоей стороне…
Голос Карла звучит мягко. Я знаю, что он пытается помочь, и поэтому мне трудно ему возражать. Карл прав: я ищу способ устранить проблему, чтобы больше о ней не думать. Он берет в руки мой список, перечитывает, потом пожимает плечами, озадаченный количеством аргументов, которые я смогла найти за такое короткое время.
– Значит… в большей степени это из-за денег?
– Что? Нет, не только.
Мне неприятно, что Карл воспринимает все, что я написала, через эту призму. Он указывает на отдельные строчки в моем списке, проверяет, правильно ли понял смысл, переводя на английский. Сама того не желая, я пытаюсь оправдать каждое слово, которое он расшифровывает, как если бы чувствовала себя виноватой за то, что вижу для своей беременности один-единственный исход. Я говорю Карлу, что ребенку нужно много такого, чего у меня нет. И это никак не связано с деньгами – время, собственная комната, режим дня…
– Значит, если бы у тебя все это было – время, четкий график работы и комната для малыша, – ты бы решилась?
– Нет! – вспыхиваю я. – То, чего я хочу…
Я задерживаю дыхание, чтобы не вырвались наружу слова, которые теснятся у меня в горле, и снова, как идиотка, начинаю рыдать. Единственное, чего я хочу, – это чтобы Алекс был со мной, но это невозможно. Я не хочу ребенка для себя одной. Не хочу тащить на своих плечах все тяготы жизни. Я боюсь, что по прошествии лет могу упрекнуть свое дитя в том, что из-за него моя жизнь не удалась. Стоит ли повторять ошибки своей матери?
Понурив голову, я читаю список Карла в надежде найти там что-нибудь более оптимистичное, но натыкаюсь на доводы против беременности: одиночество, нехватка средств, отсутствие семьи, сожаления и страх.
– И это все? – спрашиваю я с грустным видом.
– Ну да. Мне очень жаль.
Его извинения заставляют меня поморщиться. Но разве не надеялась я в глубине души, что список Карла окажется менее убедительным, чем мой? Я разочарована, о чем и заявляю с печальным видом.
– Я бы предпочла, чтобы… Ну, не знаю… Может, я ждала, что ты попытаешься меня переубедить? – едва слышно бормочу я.
– Хочешь, чтобы я попробовал?
Я вздыхаю, потом киваю головой. Хочу ли я, чтобы кто-нибудь попытался опровергнуть мои доводы? Не уверена, но я согласна, чтобы Карл на несколько минут стал моим оппонентом, хотя бы для того, чтобы потом мне было легче смотреть в глаза Бренде. Он ненадолго задерживает взгляд на своем списке, потом указывает на один пункт пальцем:
– А ты не пожалеешь о своем решении? Ну, если сделаешь аборт?
Я вздрагиваю так, словно он нанес мне смертельный удар, хотя бой по-настоящему еще и не начался. Опасаюсь ли я того, что буду жалеть? Ну конечно! И тут же предпринимаю попытку оправдать свое решение:
– Ты не понимаешь! Мне нечего предложить этому ребенку! И у меня будет столько же поводов пожалеть об аборте, как и о том, что я его родила!
– Этого ты знать не можешь.
– Карл! Я не могу растить ребенка в одиночку! – не уступаю я. – Ты не представляешь, что это такое! А вдруг со мной что-то случится, кто тогда о нем позаботится? Я через это прошла, и поверь… это нелегко.
У меня из глаз брызжут слезы, и Карл меня обнимает, шепчет, что я переутомилась и в мыслях у меня кавардак. Снова говорит, что мне нужно время, что завтра станет легче. Я трясу головой, потому что он лжет. Разве не говорил он мне то же самое вчера? Но для меня так ничего и не изменилось. Завтра будет всего лишь еще один день без Алекса, и никакие деньги мира этого не изменят.
Я пла́чу, сбивчиво втолковывая Карлу, что я сейчас чувствую, почему я злюсь и как мне не хватает Алекса. Вряд ли он что-то понимает, но мне плевать. Все, чего я хочу, – это чувствовать, как Карл меня обнимает, и чтобы мне стало хоть немного легче. А еще мне бы хотелось не ощущать себя такой одинокой…
Когда я открываю глаза, на часах почти четыре пополудни. Я лежу под одеялом в кровати, которая мне не принадлежит и которая так хорошо мне знакома, – это кровать Алекса. Не помню, как я заснула, но я даже рада, что на эти несколько часов мне удалось забыть обо всех своих проблемах. Я понемногу стряхиваю с себя сонливость, вместо того чтобы вскочить с постели. В этом состоянии есть своя прелесть: паришь в какой-то дымке и ни о чем не думаешь, а реальности как будто вообще не существует… Но и это блаженное забытье не длится вечно, и в голове у меня снова начинают роиться мысли: смерть Алекса, ребенок… И этому нет конца! Я отбрасываю эти мысли вместе с одеялом, одеваюсь, наскоро причесываюсь и выхожу из спальни.
Бренда и Карл разговаривают за столом в кухне, перед ними – множество документов и ноутбук, который я вижу впервые. Я сразу становлюсь центром внимания: Бренда вскакивает, чтобы приготовить для меня горячий шоколад, а Карл опускает крышку компьютера и спрашивает, хорошо ли я отдохнула. Он начинает сгребать бумаги в стопку, чтобы освободить угол стола, и я невольно заглядываю поверх его руки. И замираю от удивления, увидев какие-то бланки и нотариальные акты.
– Не смотри пока, дорогая, документы еще не готовы, – говорит Бренда, глядя на меня через барную стойку.
Я делаю шаг назад, как ребенок, которого застигли за рассматриванием чего-то недозволенного. Но Бренда продолжает говорить доброжелательным тоном – сообщает, что связалась с нотариусом и попросила приготовить новые документы, по которым все имущество Алекса перейдет ко мне. Я присаживаюсь на другом конце стола, подальше от бумаг. Карл возвращается на свое место, справа от меня, и заводит разговор о квартире. Натолкнувшись на его вопрошающий взгляд, я мысленно прокручиваю то, что он только что сказал, и понимаю, что он предлагает мне переехать сюда. Я смотрю на него озадаченно, и вдруг из-за барной стойки звучит голос Бренды:
– Но если ты хочешь переселиться в эту квартиру… мы с Карлом можем помочь тебе… перевезти вещи.
– Может, Шарлотта захочет ее продать, – перебивает Карл мать.
И начинает мне объяснять, что место неплохое и я наверняка получу хорошие деньги и смогу отложить их про запас.
– Я как-то об этом не думала, – бормочу я растерянно.
– Разумеется, ты об этом не думала!
Бренда возвращается с двумя чашками горячего шоколада и говорит Карлу, что я, конечно же, не могу принять такое важное решение, не разобравшись в деталях. Она ставит перед нами по чашке, потом приносит еще одну для себя и садится за стол. Я не решаюсь нарушить установившуюся тишину. Я жду, когда мне объяснят, что вообще происходит.
Устроившись напротив меня, Бренда выбирает лист из аккуратно собранной Карлом стопки и протягивает его мне. Выясняется, что это – перечень имущества Алекса и его приблизительная стоимость. Список короткий, но суммы в нем указаны значительные: квартира, автомобиль, компания по продаже мотоциклов и два личных банковских счета, не говоря уже о страховых полисах, о стоимости которых Бренда не имеет представления. Я отталкиваю документ и отворачиваюсь, ощущая некоторую неловкость, ведь это все-таки личная информация.
– Алекс оставил не так уж много, – продолжает Бренда. – Но это может тебе помочь…
Я смотрю на нее изумленно: как можно говорить такое? Это – не много? Я ловлю себя на том, что гляжу на цифры. Только на банковских счетах у Алекса в общей сумме почти тридцать тысяч долларов!
Не замечая моего удивления, Бренда советует мне продать машину и поинтересоваться у Жана, не хочет ли он выкупить долю Алекса в «Motorama», но Карл ее перебивает. По его мнению, мне пока не следует делать никаких ответственных шагов. Он говорит, что еще не видел последних финансовых отчетов фирмы, и с его губ слетает масса не понятных для меня терминов: «соглашение о партнерстве», «стоимость помещений», «невыплаченные обязательства»… Я трясу головой, чтобы он замолчал:
– Я ничего в этом не понимаю!
Бренда накрывает руку сына ладонью, и он замолкает на середине фразы, а потом указывает глазами на список:
– Все это предназначается тебе.
Мой взгляд снова скользит по колонке цифр. Все эти деньги – мне? У меня появляется давящее ощущение в груди, и я механически подношу к губам чашку с шоколадом. В голове полная неразбериха: а почему, собственно, меня это удивляет? Разве вчера Бренда не упомянула о том, что они хотят отдать мне все, что осталось после Алекса? Может, так они надеются купить ребенка, которого я ношу?
Шоколад обжигает мне губы, но я все равно делаю глоток. Я сосредоточиваюсь на вкусе напитка, и это помогает мне остаться здесь, с ними, потому что больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза и ни о чем не думать. Карл снова заговаривает об акциях, о ценах на недвижимость, денежных переводах. Но я продолжаю мотать головой, что должно означать «нет», «нет» и «нет». Как они могут мне все это отдать? Даже если учесть, что мы с Алексом вместе не один месяц, наша помолвка состоялась недавно, мы даже не жили в одной квартире! По закону все его имущество должно перейти семье.
– Шарлотта, подумай о будущем! – с притворной строгостью говорит мне Бренда. – Мне показалось, что тебе нравится эта квартира. И если ты решишь оставить малыша…
– Мама!
– А что? Пускай Шарлотта об этом подумает! – чуть повысив голос, обращается она уже к Карлу. – Это поможет ей взглянуть на ситуацию под другим углом…
Сердитым взглядом сын пытается заставить ее замолчать, но Бренда и не думает подчиняться. Она толкает листок обратно, в мою сторону, и постукивает по нему пальцами.
– Все это перейдет к тебе! Алекс хотел бы этого. Будет ребенок или нет – не важно.
Последнюю фразу Бренда произносит очень быстро и тут же поджимает губы – верный признак того, как трудно ей примириться с мыслью, что я могу и не оставить малыша. Я подношу чашку к губам снова и снова, отпивая по глоточку. Пытаюсь убедить себя, что мне на все плевать, что это – дурной сон и в конце концов я обязательно проснусь. А может, если очень в это верить, Алекс вернется и мне не придется заниматься всем этим в одиночку. Ни делами, ни ребенком, ни своей жизнью, которая разбилась вдребезги.
Карл перехватывает инициативу и говорит мне, что еще есть время подумать и, в любом случае, нужно дождаться бумаг от нотариуса, чтобы оформить переход имущества Алекса ко мне. Наверное, заметив, что я стараюсь не смотреть на разложенные на столе бумаги, Карл берет одну из них и кладет прямо передо мной – мой помятый листок со списком – и указывает пальцем на один из пунктов.
– Ты говорила, что деньги – это основная проблема, – напоминает Карл. – Но теперь она решена.
– А если тебе нужно больше… – добавляет Бренда.
Карл сердится:
– Мама!
Он в который раз просит ее помолчать и напоминает: о том, чтобы меня подкупить, не может быть и речи. Бренда грустно кивает, и Карл переключает внимание на меня.
– Так, с этим решили. Что дальше?
И он вычеркивает из моего списка пункт о расходах на ребенка, как будто этот вопрос закрыт. Потом испытующе глядит мне в глаза, и я понимаю, что Карл ждет от меня дальнейших возражений. И хотя я знаю все пункты из своего списка на память, я все равно смотрю на листок и говорю:
– Я не хочу воспитывать ребенка одна.
– Дорогая, ты не одна! – растроганно шепчет Бренда. – Теперь у тебя есть мы! Скажи ей, Карл!
Она легонько хлопает сына по плечу, словно прося подтвердить это, и он кивает. Мне же кажется, что мои слова его огорчили. В данном случае деньги не помогут: все-таки Эвансы живут на другом конце света. Бренда настаивает, что Карл должен сказать мне еще что-то, но он мягко ее осаживает, просит не спешить, поскольку я еще не готова это воспринять и сначала нужно проконсультироваться с семейным адвокатом, а уже потом посвящать меня в их планы. Я подскакиваю на стуле.
– Зачем понадобился адвокат?
– Мама, перестань! – протестует Карл. – Посмотри, ты еще больше напугала Шарлотту!
Бренда улыбается, давая понять, что тревожиться не о чем, но в голове у меня уже сформировался вопрос: зачем нужен адвокат? Зачем? Неужели они могут заставить меня сохранить этого ребенка? Карл придвигается ко мне, чтобы объяснить, в чем, собственно, дело.
– Адвокат понадобится, если ты решишь оставить ребенка. Нужно будет уладить формальности с деньгами и кое-какие семейные вопросы. Но на данный момент это совершенно не важно, о’кей?
Он чем-то расстроен. Может, тем, что пришлось сказать больше, чем ему хотелось, или он просто чувствует, что своими словами напугал меня еще сильнее. Если Эвансам вдруг понадобился адвокат, это может означать лишь одно: они что-то от меня скрывают. Что? Я думаю о незначительной сумме, которая лежит на моем банковском счете, и о том, что лучше было бы сбежать. Причем не только из этой квартиры, но и из города. И зачем они все усложняют? У меня и так теперь не жизнь, а сплошной кавардак…
Я отодвигаю стул, чтобы встать и уйти, но Карл хватает меня за руку, берет свободной рукой документы, рассыпает их передо мной и выхватывает тот, на котором нарисованы какие-то схемы.
– Шарлотта, вот все возможные варианты выхода из твоей ситуации. Взгляни!
И он по очереди указывает на элементы схемы, комментируя каждый. Вот вариант, где я делаю аборт. Здесь – отдаю ребенка на усыновление. Здесь – оставляю его себе. От третьего прямоугольника отходит несколько стрелок, и многие варианты этого уровня под вопросом: «Наследство?», «Право навещать ребенка?». Потирая лоб, я пытаюсь разобрать почерк Карла, понять, на каком языке это написано и как эти блоки связаны между собой, потому что некоторые стрелки пересекаются. Через десять минут Карл убирает листок из моего поля зрения и заставляет обратить внимание на него.
– Адвокат понадобится только в том случае, если ты решишь оставить ребенка, – повторяет он. – Пойми, моей матери так хочется, чтобы…
– Но… я ведь не уверена, что сохраню беременность!
– Ты обещала подумать, – напоминает мне Бренда.
По ее мнению, этот ребенок – благословение: он поможет мне пережить траур, и благодаря ему у меня появится семья. Судя по всему, они о многом успели подумать, пока я спала. Бренда заявляет, что готова на все, чтобы мне помочь. В этот момент сын в который раз перебивает ее и, чтобы разрядить обстановку, сообщает мне, что Бренда даже наводила справки о том, можно ли ей меня удочерить. Смех у меня получается несколько нервный, и я по очереди смотрю то на Карла, то на его мать. Это ведь шутка, правда?
Карл тычет пальцем в мой помятый список и напоминает, что среди причин, по которым я не хочу оставлять малыша, я сама указала, что у меня нет семьи. Но у меня в голове не укладывается то, что он говорит. Я, конечно, подозревала, что Бренда готова на все ради этого ребенка, но что она всерьез планирует меня удочерить – меня, которая одна на целом свете… Это очень трогательно. И я ловлю себя на том, что улыбаюсь. Идея, конечно, глупая, но мне она нравится.
– Видишь? Шарлотта меня понимает! – восклицает Бренда, которая не сводит с меня глаз.
Любопытство берет верх, и я прошу показать, что еще они придумали. Карл пытается меня отговорить, но я настаиваю и тяну листок к себе. Я с трудом разбираю его почерк, задаю массу вопросов по поводу примечаний на полях. Бренда поясняет, что она уже справлялась у адвоката, будет ли у нее, как у бабушки, право навещать внука. Я смотрю на нее с искренним изумлением:
– Но я бы никогда не стала запрещать вам с ним видеться!
– Это всего лишь формальность, – говорит Карл. – Хотелось бы учесть все детали.
Он снова тянет листок к себе, но я держу крепко и указываю на фразу в уголке: «Фамилия – Эванс?», над которой, обведенное в кружок, написано имя «Карл». Я спрашиваю, что это означает, а он вдруг хмурится, дергает листок – и тот в конце концов выскальзывает у меня из пальцев. Карл говорит, что пока еще рано обсуждать этот вариант и что все это не имеет абсолютно никакого значения, пока я не приняла решение. Потом берет чашку с шоколадом и выпивает его одним глотком.
– Она имеет право знать! – не уступает Бренда.
– Только когда решение будет принято!
Я хмурюсь, потому что знаю – любопытство теперь не даст мне покоя. И стучу по столу, давая понять, что желаю получить листок обратно.
– Я хочу знать!
– Шарлотта, пожалуйста! Эта идея – совершеннейшая глупость!
Карл мотает головой, но Бренда жестом просит его отдать листок. Она говорит сыну, что это ни к чему их не обязывает и что будет правильно, если я узна́ю, на что они готовы пойти ради меня. Ее слова только распаляют мое стремление докопаться до сути, и я уже согласна пообещать что угодно, лишь бы Карл сдался, – что не стану принимать это всерьез и насмехаться над ним тоже не буду. Тем более что вряд ли можно придумать что-то более забавное, чем эта история с удочерением!
Бренда принимает мою сторону и даже заявляет, что это может помочь мне определиться с планами. Но Карл упрямо твердит, что сначала нужно поговорить обо мне и о ребенке. Листок слишком далеко, чтобы я могла хоть что-то прочесть, но некоторые слова врезались в мою память, и я предпринимаю попытку их истолковать:
– Вы хотите, чтобы я дала малышу вашу фамилию, да?
Мать и сын обмениваются взглядами, и, хотя Бренда пытается этого не показывать, я вижу, что ей по душе мое любопытство. В который раз я тянусь к листку, но Карл не дает мне его взять. Жаль… Что же там написано?
Через пару секунд он подтверждает мою догадку:
– Да. Маме очень хочется, чтобы малыш носил фамилию Эванс.
– И это все? Что же в этом глупого? История с моим удочерением намного смешнее…
Моя реакция Карла, судя по всему, успокаивает, и Бренда отталкивает его руку, лежащую поверх листка.
– Покажи ей!
Он колеблется, но я зна́ком даю понять, что готова, и вот наконец листок передо мной. Карл указывает на свое имя в кружке́, потом на вопрос «Фамилия – Эванс?», затем ведет пальцем по стрелке, тянущейся через всю страницу, – к нагромождению записей, которые мне не удается расшифровать. Но одно слово бросается мне в глаза: «Супружество». Улыбка исчезает с моего лица, и я с тревогой смотрю на Карла.
– Это всего лишь вариант, – повторяет он, чтобы меня успокоить. – Не настоящий брак, а юридическая уловка, чтобы упростить дело.
– Что? Ты имеешь в виду… мы с тобой? Это шутка? Я хочу сказать… А что бы это изменило?
Я перевожу взгляд на Бренду, потом снова на Карла и жду, чтобы мне объяснили суть этой нелепой пометки, начертанной кем-то в уголке листа.
– Шарлотта, говорю тебе, это просто один из вариантов! И довольно-таки дурацкий. Я думал, тебя это рассмешит.
– В этом нет ничего смешного! – спешит возразить Бренда. – Это… еще один способ сделать тебя членом нашей семьи.
– Мама, мы еще не выяснили, допустимо ли это с точки зрения закона…
Я смотрю то на Бренду, то на Карла, онемев от изумления. Карл отнимает у меня листок; впечатление такое, что мое молчание его раздражает. Вполне возможно, он и вправду ожидал, что меня это позабавит, но поскольку цель такого демарша мне непонятна, то и смеяться пока что не над чем. Листок исчезает в стопке, а Карл встает и предпринимает попытку отвлечь нас разговором на другую тему. Мой голос обрывает его на полуслове:
– Не понимаю… Это была шутка?
Никто из них не осмеливается ответить. Подозреваю, что этим молчанием Карл и Бренда дают мне понять, что вариант с заключением брака они на самом деле рассматривают всерьез. После паузы Бренда рассказывает мне, как возникла эта идея. Предложил ее их адвокат в ответ на вопрос, как сделать так, чтобы родные Алекса смогли беспрепятственно общаться с его ребенком. Ведь если мы с Карлом поженимся, я стану полноправным членом семейства Эвансов. Сначала я, а потом и мой малыш. В свою очередь, Карл и его мать смогут видеться с ребенком на законных основаниях, не прибегая к посредничеству судебных органов. Бренда говорит о ребенке так, словно он уже родился, и обещает, что будет поддерживать нас и регулярно навещать и мы никогда ни в чем не будем нуждаться. Просто поразительно, насколько эта растущая во мне частичка надежды занимает ее мысли с тех пор, как стало известно о моей беременности!
– Шарлотта, это всего лишь юридическая формальность. Ты войдешь в нашу семью и больше никогда не будешь одинокой!
Взгляд Бренды проникает мне в самую душу, словно она пытается убедить меня не столько словами, сколько глазами. Я чувствую растерянность. Если уж говорить о крайностях, я бы предпочла, чтобы Бренда меня удочерила, нежели заставлять Карла жениться на мне, бывшей девушке его брата, но она все твердит, что это – самый простой и эффективный способ устранить препятствия, фигурирующие в моем списке.
– Ты постоянно говоришь, что у тебя нет ни средств, ни близких тебе людей. А если ты выйдешь за Карла, то получишь и деньги, и семью!
Поверить не могу… Такое впечатление, что Бренда ждет, когда я брошусь ей на шею и назову ее мамой, совсем как в третьесортном американском фильме… У меня нет слов. Да и что я могу ответить? И я обращаюсь за поддержкой к Карлу – спрашиваю, что он об этом думает и заручилась ли мать его согласием, прежде чем наводить справки у юриста.
– Нет! Нет, конечно! – отвечает он с недовольным видом, словно я его в чем-то обвиняю.
Пытаясь разрядить обстановку, Бренда снова и снова повторяет, что ничего ужасного в этом нет. И потом, это ведь будет фиктивный брак… Карл моментально краснеет, мотает головой. Он приказывает матери замолчать, обвиняет ее в том, что она на меня давит, хотя я еще не приняла окончательного решения. Напряжение между ними с каждой секундой растет: Бренда вскакивает и заявляет, что Карл не хочет помочь ей меня убедить, что речь идет о жизни не рожденного еще малыша, а потом разражается рыданиями. Сквозь слезы она шепчет, что ему пора простить Алекса, что у Карла нет никакого права его ненавидеть и что ребенок не имеет к той истории никакого отношения. Слезы катятся по щекам Бренды, ее слова продиктованы печалью, которая все никак не отпускает. В конце концов Карл подходит к матери, шепчет, что не хотел ее расстроить и что это не имеет отношения к его конфликту с Алексом. Просто он хочет, чтобы я сама приняла решение и потом о нем не жалела – это очень важно.
Я испытываю неловкость оттого, что оказалась здесь в такой момент и стала свидетельницей размолвки между матерью и сыном. Я отворачиваюсь и молюсь про себя, чтобы Карлу удалось успокоить Бренду. Я знаю, что ссорятся они из-за меня и хватило бы двух-трех моих слов, чтобы это прекратить. И вот, не раздумывая, я говорю:
– Я согласна, Бренда. Я оставлю ребенка.
Она вздрагивает, и в кухне повисает напряженное молчание. Мать и сын поворачиваются ко мне, и у меня возникает чувство, будто ни он, ни она не поняли, что я только что сказала. Мне самой кажется, что произнести это вслух я могла разве что во сне, но три взмаха ресниц – и Бренда неуверенно переспрашивает:
– Ты хочешь сказать?..
– Да.
Может, умнее было бы просто встать и уйти, но я больше не хочу чувствовать себя виноватой в чьих-то страданиях. Мне хватает собственных. Бренда подбегает ко мне, порывисто обнимает и плачет, но теперь уже от радости. Страх по-прежнему давит мне на плечи, и все-таки я решаюсь впустить в себя надежду, которой Бренда так жаждет поделиться. Но достаточно ли этого? Смогу ли я когда-нибудь почувствовать себя такой же счастливой, как она сейчас?
«Алекс, умоляю, дай знать, что я поступаю правильно! Ты мне так нужен…»