Глава 3
Джоан делала все, что ей хотелось, как и всегда. Когда она была молодая, то это совпадало с желаниями Мэри: Джоан не была бунтаркой. А Мэри не была ханжой. Для нас не было строгих правил. Мы могли ходить на столько свиданий, на сколько хотели, танцевать, сколько хотели, посещать столько тусовок, сколько хотели. Мэри не была помешана на Джоан так, как моя мама была помешана на мне. Мы приходили и уходили из Эвергрина, когда нам вздумается, нас возил Фред, а финансировал Фарлоу. У него были открыты счета чуть ли не во всех магазинах и ресторанах, так что все, что мы покупали, просто записывалось на эти счета. Транзакции оставались невидимыми для нас.
Но в выпускной год в школе Джоан начала меняться. Она рассказывала мне все меньше. Она все чаще выскальзывала из нашей комнаты, когда я уже спала. Я никогда не забуду ту сонную панику, что охватила меня, когда я проснулась в нашей комнате и увидела ее пустую постель.
И тогда наступил сезон подготовки к балу. Она много лет ждала выпускного бала. Еще с детства. Джоан была так же взволнована, как и все мы прошлым летом, когда начинали подготовку к выпускному.
– Это платье, – сказала она во время одной из примерок, теребя пальцами белый атлас.
– Что с этим платьем? – спросила Сиэла.
– Будто мы выходим замуж. Будто мы собираемся устроить парад для всех хьюстонских холостяков, чтобы они могли выбирать себе невест.
– Хорошая идея, – сказала Сиэла и рассмеялась, но смех был натянутым.
Эта идея одновременно была и хорошей, и бессмысленной. Конечно же, мы себя покажем, но даже если молодые привлекательные холостяки заметят нас, мы все равно не поженимся еще три или четыре года. Как минимум – два.
Мы, как помешанные, носились с этими белыми платьями, часами сидели у швеи, которая творила чудеса; репетировали реверанс, наш «техасский поклон», снова и снова, мы настолько его отрепетировали, что нам даже снилось, как мы кланяемся президенту.
Джоан тогда встречалась, конечно же, с капитаном футбольной команды, темноволосым мальчиком по имени Джон. Той осенью она проводила все больше времени с ним и все меньше – со мной и остальными девочками. За неделю до этого, в столовой, Сиэла сказала, что мы надоели Джоан. Во время обедов она все чаще не появлялась за нашим столом – я думала, что она уходила к Джону, хотя кто знает. Я долго злилась на Сиэлу, пока она не сдалась и полуискренне не извинилась, но все же я понимала, что, скорее всего, она была права.
– Результат будет восхитительным, – услышала я голос Мэри, спускаясь на завтрак.
Это был последний месяц перед балом, который пройдет в Ривер-Оукском клубе в декабре. Ужинали мы обычно в обеденном зале, а завтракали за маленьким столом из сосновой древесины в столовой, которую от кухни отделяла лишь узкая створчатая дверь.
– Ты будешь выглядеть просто божественно, – продолжила Мэри. – Как белокурый ангел. – Она уже давно проснулась. Она всегда просыпалась рано, пила кофе и ждала нас, чтобы вместе позавтракать.
Когда я вошла в кухню, Джоан что-то пробормотала. Она сгорбилась над кусочком тоста. Увидев меня, она закатила глаза.
– Доброе утро, – сказала Мэри и осмотрела мой наряд.
Она всегда заставляла нас переодеваться, если ее не устраивала длина наших юбок или блузки казались слишком тонкими. Удостоверившись, что я одета прилично, она вернулась к своей дочери, пока Дори, горничная, молча предложила мне тарелку овсянки, изюм и стакан молока, избегая зрительного контакта со мной.
Иди была младше сестры на семь лет, она была утонченной и хрупкой, а Дори – толстой и крепкой, с мужским подбородком. Я всегда считала, что мне досталась лучшая из сестер.
Дори никогда меня не любила и стала любить еще меньше, когда моя мама умерла и Иди лишилась работы. Но все же я привязалась к ней. И я знала, что она скучает по Иди, как и я.
– Выровняй спину, Джоан, – сказала Мэри. – Ты станешь горбатой, если будешь так сидеть. С осанкой лучше не шутить. – Она улыбнулась мне, когда я села за стол. – Мы с Джоан немного повздорили.
– Правда? – Я посмотрела на Джоан.
Была пятница, футбольный сезон, так что на ней был ее черлидерский синий костюм, голубой свитер с красной нашивкой в форме буквы «L», а волосы были убраны в высокий хвостик с красным бантом. Она не выглядела божественно – слишком ярко для этого, – но была похожа на белокурого ангела. На очень загорелого белокурого ангела.
– Да, боюсь, это так. Джоан решила, что не пойдет на бал. Она вообще не хочет иметь ничего общего с балом.
Я чуть не подавилась овсянкой, и Джоан мельком, почти незаметно, зло зыркнула на меня. Но для меня это было новостью: как я должна была защищать Джоан, когда она постоянно шокировала меня своими решениями?
– Это сумасшествие, – сказала Джоан, выравнивая спину и медленно затягивая потуже свой хвостик. Единственным признаком ее злости был нож, зажатый в руке.
Я почувствовала обиду. Ну естественно. Мы мечтали о выпускном бале с детства. Последние несколько месяцев это было основной темой наших бесед: платья, приглашения, пары, прически. А теперь, как выяснилось, Джоан и слышать не хочет о бале.
– Сумасшествие? – спросила Мэри. Ее голос был высоким, а щеки пылали.
Я не привыкла видеть Мэри на взводе.
Джоан издала странный, придушенный звук, но через секунду, кажется, успокоилась. Она подала знак рукой.
– Все нормально, – сказала она. – Я пойду.
– Тебе следует… – начала Мэри, но Джоан перебила ее.
– Я сказала: я пойду. – Она говорила наигранно-доброжелательно, и я понимала, что Мэри лучше не нарываться на неприятности.
– В Литтлфилде, – тихо сказала Мэри, – был вообще непонятный выпускной бал.
Она засмеялась и с надеждой посмотрела на Джоан. Мэри позволила себе быть уязвимой, что делала очень редко. Джоан повернулась ко мне и снова закатила глаза.
Конечно, Мэри это заметила. Предполагалось, что она заметит. В мгновение Мэри снова разозлилась.
– Конечно же, ты пойдешь, – подытожила Мэри. – Ты пойдешь, и тебе понравится. Или не понравится. В любом случае ты будешь себя хорошо вести.
Мне стало неловко. Мэри разговаривала с Джоан, как с десятилетней. Джоан пялилась в свою тарелку. Я бы не сказала, что она вот-вот заплачет или разъярится.
В этот момент в двери появилась фигура Фарлоу. Я была почти благодарна за это вмешательство, но в то же время слегка расстроена, что не увижу продолжения ссоры между Мэри и Джоан. Я с трудом сдержала смешок, когда Фарлоу приступил к стейку и яичнице, которые Дори поставила перед ним.
– Джоани, – сказал он, отрезав кусочек стейка и макнув его в жидкий желток. Завтрак Фарлоу всегда внушал мне отвращение. – Лонни хочет, чтобы ты выдавала призы на Хьюстонской выставке скота. Призом будет корова или что-то в этом духе. Выбери что-нибудь понаряднее. – Он засмеялся и подмигнул мне, когда понял, что на него смотрела только я. Джоан и Мэри разглядывали свои салфетки.
Фарлоу хорошо ко мне относился, как и ко всем, с кем ему приходилось иметь дело. Этот мужчина шел по миру так, будто немалая часть этого мира принадлежала именно ему. Он входил в список пятидесяти самых богатых техасцев десятилетия.
Выставка откормленного скота и родео были самым большим событием в Хьюстоне, которое проводили каждый февраль, и никто из жителей никогда не пропускал этот праздник. Мои уши начали гореть, когда я услышала, что Джоан будет вручать награду. Ее, разодетую, выставят на пыльную арену, где все будут смотреть и восторгаться ею.
– О, – сказала Мэри, – Джоан не интересуют такие вещи. Она считает все это, – она взмахнула руками, словно отгоняя мух, – сумасшествием.
Фарлоу положил вилку, взглянул сначала на жену, затем на дочь. Он начал было что-то говорить, но Джоан перебила его.
– Я согласна, папуля, – сладенько сказала она. – С удовольствием.
Фарлоу расслабил свои красивые брови и улыбнулся жене. Я не совсем понимала то напряжение, что было между ними троими, но заметила, что Джоан и Фарлоу были определенно настроены против Мэри.
Она поднялась:
– Конечно, ты согласна.
Джоан равнодушно проводила ее взглядом. Фарлоу, в свою очередь, доел завтрак в тишине. Но он не отводил взгляда от дочери. Я понимала, что он должен был пойти за Мэри. Было очевидно, что, оставшись за столом, он выбрал Джоан. По пути в школу мы сидели на заднем сиденье серебристого «паккарда» с Фредом за рулем. Какое-то время Джоан молчала. Она редко злилась – зачем? Ее жизнь была просто сказочной. Она прекрасно со всем справлялась. Но когда она злилась, то замолкала.
– Я не знала, что ты передумала идти.
Она пожала плечами:
– Меня не волнует чертов бал.
Я помолчала минуту.
– А что тебя волнует?
Она посмотрела на меня:
– Иногда я просто ненавижу ее. – Она посмотрела в сторону. – Прости. У тебя даже нет… – Она замолчала.
– У меня даже нет матери? – Я была поражена: Джоан никогда не просила прощения. – Нет, – сказала я, – но это не имеет значения. Скажи мне. – Это все, чего мне хотелось от Джоан: чтобы она сказала мне хоть что-нибудь, чтобы рассказала все.
Я видела, что Джоан решает, стоит ли ей что-то мне объяснять. Я уже думала, что она это делать не будет, и разочарованно откинулась на сиденье. Но тут она заговорила:
– Я ненавижу ее мир. Президент Юношеской лиги, казначей Клуба садоводов. – Она, сделав паузу, посмотрела в окно. – Самая важная сучка в Ривер-Оукс.
– Джоан! – Я никогда не слышала, чтобы Джоан так говорила о матери.
– Что? Я ненавижу ее мир и думаю, она ненавидит меня. – Она теребила один из брелоков – золотой пловец в прыжке ласточкой – на браслете.
– Она не ненавидит тебя, – перебила ее я. – Она просто не понимает тебя.
– Что тут понимать? Я не хочу стать такой, как она.
– Почему? – Казалось, жизнь Мэри была практически идеальной, если не считать того, что она некрасива. Это пришло мне в голову еще в детстве, когда я решила, что если бы они с моей мамой были одним человеком, то эта женщина была бы идеальной: красота моей мамы и влиятельность и социальное положение Мэри.
И теперь я поняла, что Джоан была именно такой. Красивой и влиятельной. Она могла бы стать такой, как ее мама, унаследовать ее положение в обществе, а красота только увеличивала бы ее силу. Но все это ее не интересовало. То, о чем грезили остальные девочки.
– Это то, чего ты хочешь, не так ли? Одни друзья на всю жизнь. Рождественская вечеринка каждое Рождество, пикник четвертого июля каждое лето. Галвестон для смены обстановки. Прием гостей каждую неделю. Дети, – почти сразу же добавила она.
Джоан не пыталась быть злой, но ее слова жалили. Я хотела детей. Все мы хотели. Нам хотелось завести семьи; все мы мечтали о своих домах. Но я промолчала. Внезапно я почувствовала себя сумасшедшей.
– Ты будешь моей подругой всю жизнь, – сказала я. «Надеюсь», – подумала я при этом.
– Ну конечно буду, – нетерпеливо сказала Джоан. Я потеряла ее. – Если ты не понимаешь, о чем я говорю, то мне этого не объяснить. Какая разница, – сказала она, открыла сумочку и достала помаду, слишком яркую для того, чтобы наносить ее при Мэри. Она назвала бы ее вызывающей. Я достала из своей сумки пудру и держала зеркальце для Джоан, пока та, вытянув губы, красила их в ярко-красный.
– Так чего ты хочешь? – спросила я, и ее удивленный взгляд резко переметнулся от ее отражения в зеркале к моему лицу.
– Я хочу того, чего не хочешь ты, – мягко сказала она. – Я хочу уехать.
– Зачем ты так говоришь? – крикнула я.
Я подумала о наших выпускных платьях, сделанных в Париже – городе, который Джоан хотела посетить вместе с нами после выпуска. Мое платье было с открытыми плечами, а платье Джоан было в легкую складку и с пояском на талии. Они оба были шелковые. Это были платья, которые ты наденешь лишь однажды в жизни, и то, если повезет.
– О, я не это хотела сказать. – Но Джоан лишь успокаивала меня. – Вот, – сказала она, – дай я тебя накрашу. – И, не раздумывая, я подставила губы, позволив ей накрасить их кричащим красным цветом, который я сотру сразу же по приезде в школу.
– Ты говоришь, что хочешь уехать. Но куда именно?
– Куда-нибудь, где я никогда не была. Где некому будет следить за мной, – добавила она.
Скорее всего, она имела в виду Мэри. Но я все равно приняла это и на свой счет: куда-нибудь, где я не буду следить за ней.
– Что ты будешь там делать? – тихо спросила я.
Джоан простодушно смотрела на меня. Этим утром она была в другом мире.
– Вещи, которые не делала ранее, – сказала она.
Мы остановились у Ламара. Наша одноклассница Дэйзи помахала нам рукой, Джоан помахала ей в ответ и широко улыбнулась, будто только что не ссорилась с Мэри, будто не говорила мне, что хочет оставить все это – включая меня – позади.
Мы поднимались по лестнице, когда Джоан неожиданно схватила меня за рукав.
– Где ты взяла этот наряд? – спросила она. На мне было гранатово-красное платье с поясом на талии и перламутровыми пуговицами по всей длине.
– В «Sakowitz».
– Но где ты его нашла? – спросила она, тряся головой.
– Я не знаю где. Может, в Хьюстоне.
– Нет, где ты взяла саму идею? При чем здесь Хьюстон? Откуда ты берешь идеи для нарядов?
Мы дошли до конца лестницы; периферийным зрением я видела, что Сиэла ждала меня. У нас был общий урок.
– Наверное, из журналов? «Vogue», «Harper’s»…
На моих глазах появились слезы, хотя я и понимала, что плакать здесь совсем не к месту. Но я не понимала, чего Джоан хотела от меня.
– Да, – сказала она. – Да! – Ее лицо было очень близко к моему. – Именно. Я поеду туда, где идеи.
– Ты хочешь в Нью-Йорк? Но ты даже не интересуешься модой.
Она топнула ногой, как ребенок, который хочет делать все по-своему.
– В Нью-Йорк, Чикаго, какой-нибудь другой большой город. И не за модой. А за миром.
Она поцеловала меня в щеку, я почувствовала ее горячее дыхание возле уха. И затем Джоан ушла. Возле стеклянных дверей ее ждал Джон. Она скинула книги ему в руки и похлопала его по плечу. Я заметила, что она не поцеловала его в щеку. Она была осторожна с мальчиками, когда знала, что на нее смотрят.
– Красивые губы, – сказала Сиэла, когда я к ней подошла, и я, смутившись, прикрыла их рукой. – О чем вы говорили?
Я пожала плечами:
– Джоан решила уехать в Нью-Йорк. – Я злилась; в том, чтобы раскрывать легкомысленные планы Джоан Сиэле, было что-то приятное.
Сиэла засмеялась:
– В Нью-Йорк? Что она там будет делать?
Я попыталась представить себе эту картину: Джоан на углу людной улицы, ждет такси. Мое представление о Нью-Йорке создалось по фильмам. Зачем ей толпы и грязь, когда у нее есть Эвергрин? Там так много людей, ей придется стать частью их. Это действительно то, чего она хочет? Здесь она звезда. Джоан была в поле моего зрения, они с Джоном шли перед нами, он вел ее под руку. Толпа девочек и мальчиков на разных стадиях превращения в мужчин и женщин следовали за Джоном и Джоан, нашим королем и королевой. Джон был привлекательным молодым человеком. Но его можно было заменить любым другим. А вот замены Джоан не было.
– Я думаю, – сказала Сиэла, заходя в кабинет миссис Грин, когда я шла в уборную в конце холла, – она встретит много мужчин.