Глава одиннадцатая
Дирижёр Московского цирка на Цветном бульваре изящно поднял указательный палец на «внимание!», потом, в конце музыкальной фразы, красивым круговым жестом резко остановил оркестр. В зале повисла неожиданная тишина. Было слышно лишь взволнованное поскрипывание зрительских кресел и шуршание программок.
Самый известный в стране инспектор манежа Завен Григорьевич Мартиросян сделал шаг на арену, поднёс микрофон к губам и торжественно, с неподражаемыми интонациями объявил так, как мог делать только он.
– Внимание! Рекордное достижение в области воздушной гимнастики! Двойное сальто-мортале! Исполнительница… – Мартиросян сделал психологическую паузу, поправил на шее бабочку и продолжил, чуть добавив в голос пафоса. – Валентина-а… – звучную фамилию воздушной гимнастки он не объявил, он просмаковал каждую её букву, напевно растянув окончание. Это было не объявление! Это была симфония, рапсодия, серенада! Все музыкальные формы сразу, в сочетании с озвученными звонкими и глухими согласными, разбитыми на такты певучими гласными, преподнесёнными в виде слова Великим Мастером манежа!..
Зал отреагировал короткими аплодисментами, заинтригованный предстоящим событием.
Валентина стояла на вытянутых носочках в подку-польном пространстве на тонком вибрирующем мостике, держа в вытянутой руке белый гриф трапеции. Её глаза точно выбрали цель и вымеряли расстояние до рук ловитóра. Тело её словно звенело от напряжения и сосредоточенности. Белоснежное трико переливалось драгоценными всполохами блёсток. Она подняла руку: «Готова!..» Её отец, легендарный воздушный гимнаст, раскачивался в хромированной ловитóрке, набирая необходимую высоту. Наконец всё сошлось в нужной точке времени и пространства. Виктор Петрович традиционно хлопнул ладонью о ладонь и скомандовал: «Ап!» В воздухе осталось облачко от слетевшей с ладоней магнезии. Оно парило, словно маленький ангел, защищающий гимнастов от смертельных неточностей и ошибок.
Валентина пружинисто оттолкнулась от помоста, в конце кáча ударила оттянутыми носочками в сторону купола, на отходе вернулась назад и, набрав нужную скорость и высоту, понеслась вперёд к надёжным рукам своего отца-ловитора. Облачко ангела-магнезии коснулось её тела и тут же растворилось. В исходной точке Валентина выстрелила всей своей сутью в цирковое поднебесье. Её вращение заставило оцепенеть зал, а некоторых особо впечатлительных зрителей – чуть привстать на своих местах.
Сальто было безукоризненным по чистоте исполнения, виртуозности и красоте. Виктор Петрович с лёгкостью принял дочь в свои руки. Они, держась запястье в запястье, качнулись гигантским маятником. Валентина выгнула спину парусом на отходе, вернулась на трапецию, с неё – на мостик, где ждали её партнёры по полёту. Завен Григорьевич радостно и чётко констатировал в микрофон:
– Есть!.. – потом с видимым удовольствием повторил имя и фамилию гимнастки.
Зал гремел аплодисментами! Оркестр стремился к фортиссимо, успех – к триумфу, а первое отделение программы – к антракту.
Лишь маленькое облачко, неожиданно вновь появившееся под куполом, тихо парило между оснасткой воздушного полёта, канатами, тросами, верёвочными лестницами и остывающими прожекторами, в ожидании второго отделения…
Валентина стояла в проходе квадратного манежа циркового училища – так его называли – и, улыбаясь, разглядывала студентов. Манеж в самом деле был квадратным. Мягкие, выпачканные магнезией барьеры обрамляли правильный прямоугольник. Над ним был высокий потолок и стены с балконом по периметру второго этажа, где широкие окна дарили помещению дополнительный свет. Зал был оборудован спортивно-цирковой оснасткой. Здесь репетировали первокурсники на трапеции, ходили по невысокой тугонатянутой проволоке начинающие канатоходцы. В правом углу расположились брусья и кольца для гимнастов, слева шведские стенки. Центр зала пересекала красная пружинистая дорожка для акробатов, которую запрещалось перебегать, когда там прыгали. В левом углу, рядом с ящиками для реквизита, – место жонглёров и эквилибристов-стоечников. Порядок был заведён давно и не менялся вот уже много лет.
Хмурый Пашка укладывал в настенный ящик кольца. Там же лежали его репетиционные булавы и мячи. Всем этим жонглёрским реквизитом он умело владел в силу своей будущей профессии, но предпочтение отдавал кольцам, как советовал Земцев.
– Ну, что, турок бестолковый, могу поздравить!.. – Фирс Петрович прихрамывая, подошёл к своему ученику. На основном, круглом, манеже только что закончился очередной контрольный просмотр, на котором присутствовала и Валентина. Худсовет училища периодически отсматривал создаваемые педагогами номера третьекурсников и выпускников, в числе которых был и Пашка.
– Сегодня ты был в ударе!.. Как жонглёр достиг половой зрелости – всё было на полу! Осталось в конце номера самому упасть, и был бы логичный финал. Столько завалов я за свою жизнь не видел!..
– Фирс Петрович! – Пашка сделал попытку оправдаться. – Все трюки новые, ещё сырые, а вы требуете, чтобы я их сразу на манеже комиссии показывал! Вот и результат! В репетиции же получалось!
– В репетиции любой сделает! Ты, бестолковый, в работе, в стрессовой ситуации покажи! Вот тогда и понятно: есть у тебя этот трюк или ещё только в зачатии. Для этого и делаем просмотры. От них ты и растёшь. Ладно, проехали! По предмету ставлю двойку, а за отвагу даю медаль! Это надо пережить. В твоей жизни ещё много будет и взлётов, и падений – такая профессия. Сколько не репетируй, гарантии, что не нападёт «падучая», никакой. Лозунг «не поваляешь – не поешь!», думаю, придумали жонглёры.
– Ну, почему же, дорогой мой дядя Фира! – Валентина сверкнула белозубой улыбкой и серо-зелёными глазами. – Мы тоже в сетку ныряем десятки раз, пока попадём в руки к ловитору.
– Мимо рук твоего отца может пролететь только законченный бездарь, да и то я сомневаюсь. Как он там, кстати? Петровичу привет передавай. Может, как-нибудь соберусь, приду к вам на Цветной. Ладно, воркуйте, мастера! – Земцев тяжело опираясь на трость, пошагал с манежа в учительскую на «разбор полётов».
– Дай я тебя поцелую, мой милый Пашенька! Лично мне всё понравилось, даже завалы. Ты так артистично их обыгрываешь – залюбуешься!
– Да уж! – Пашка сделал попытку улыбнуться и с удовольствием подставил Валентине губы.
– Так-так! У Пашки обнимашки-целовашки! – словно из-под земли появилась Серебровская. Она натянуто улыбалась, ревниво поглядывая на роскошную фигуру уже известной воздушной гимнастки. На Валентину то и дело с восхищением засматривались студенты, которые побывали на программе в Старом цирке, а педагоги уважительно раскланивались.
– А у Вали – трали-вали! – игриво парировала она и тряхнула водопадом каштановых волос. В мочках её ушей заиграли любимые Пашкины серьги с камнями «Блэк Стар».
– Ух ты! Красота какая!
– Нравится?
Нателла с восхищением и плохо скрываемой завистью смотрела на светящиеся перекрестия в чёрных камнях.
– Ещё бы!..
Валентина убрала волосы назад и неторопливо вынула серьги.
– Держи, подруга! Когда ещё поедешь за границу, а это только там можно купить. Я брала в Индии. Тебе будет к лицу. Это любимые, Пашенькины… – Валентина с хитрецой намекнула на понимание пикантной ситуации, видя и зная, как Серебровская во всю старается завладеть вниманием её парня.
Нателла торопливо воткнула себе в мочки серьги, словно опасаясь, что Валентина раздумает. Та спокойно и величественно наблюдала за своей гипотетической соперницей.
– Хм, я же говорила – идёт! Да, Пашенька?
Тот дёрнулся, всё его существо выражало протест. Это действительно были его любимые серьги. Он их помнил с того часу, как они встретились.
– Пашенька, любимый мой! С прошлым надо расставаться легко! – Валентина ослепительно улыбнулась, нежно коснулась его руки и прищурила бездонную зелень своих кошачьих глаз. – Ну, что я их буду всю жизнь носить? У меня этих побрякушек!.. Кстати, Нателла, это носится вместе! – Валентина сняла с пальца перстень с таким же камнем. – Гарнитур есть гарнитур!..
Серебровская, горя глазами, попыталась надеть подарок на безымянный палец. Перстень был великоват.
– Подружка моя! У меня ручищи-то воздушницы! Ты его на свой средний пальчик пристрой, будет впору.
Нателла подняла кисть, любуясь подарком и игрой камня.
– Ну, как, Жар-птичка? – она обратилась к Пашке, излучая неподдельную радость.
– Впечатляет… – без энтузиазма отозвался тот.
– Спасибо, Валечка! Можно я тебя поцелую? – она благодарно чмокнула воздушную гимнастку в щёку. – У-у! Какой коттон! – руки Серебровской прошлись по джинсовой курточке Валентины. – «Лэвис»?
– Ну что ты! Бери выше – «Вранглер»! Покупала во Франции. Только у них там называют этот материал «деним».
– Счастливая! По забугорью ездишь!
– «Ангелы» – это имя! Мы нарасхват. За нами импресарио в очереди стоят! – похвасталась Валентина. Собственно, так оно и было, она нисколько не преувеличивала. – Расти, подружка быстрее, номер делай, выпускайся и вперёд – к капиталистическому счастью! А это тебе на память, за отличный просмотр. Номер у тебя получается недурной. Поездишь со временем. Папашка, отчим твой, надеюсь, тоже к этому руку приложит. – Валентина сняла с себя куртку и протянула Нателле. – Примерь! Думаю, будет впору, ну может чуть великовато, подошьёшь. У меня сегодня аттракцион щедрости!..
Нателла в который раз сверкнула глазами.
– Столько подарков сразу! Неудобно как-то!
– Бери, говорю, неудобно ей! Неудобно такой цирковой красотке, как ты, в крашенной под «Монтану» юбке ходить! Брюки потом подарю. Кстати, у меня под ними гипюровые французские трусики – закачаешься! Но снять не могу, извини…
– Девчонки! Я вам тут не мешаю? – Пашка всё это время стоящий истуканом, решил напомнить о себе.
– Ну что ты, любимый наш! Кому может помешать такой мужчина, как ты, правда, Нателла? – Валентина снова устремила свои невидимые стрелы в сторону Серебровской. Та опустила глаза, всеми силами пытаясь скрыть живущие в ней чувства. – Ребята! Радуйтесь! Сколько той жизни!..