Три
Ну, не то чтобы совсем исчезла.
Была приглушена. Такое же примерно ощущалось сразу после того, как Лисса вернула Дмитрия в состояние дампира. В этом процессе было задействовано столько магии, что она «выжгла» нашу связь. Сейчас никакой вспышки магии не было. Складывалось впечатление, будто Лисса намеренно заглушила связь или возвела вокруг своего сознания стену. Как и всегда, я по-прежнему ощущала ее; она жива; с ней все в порядке. Почему в таком случае ничего больше касательно ее я не чувствовала? Она не спала; по ту сторону стены ощущалось бодрствующее сознание. И активно работающая стихия духа, с помощью которой она отгородилась от меня… И она сама сделала это.
Какого черта? Мы обе знали, что наша связь работает лишь в одну сторону: я могла чувствовать Лиссу, а она меня – нет. И только от меня зависело, когда именно проникнуть в ее сознание. Часто я старалась удерживать себя от этого (в частности, здесь, в тюрьме), просто не желая нарушать ее право на личную жизнь. Лисса не могла контролировать этот процесс, то есть была с этой точки зрения уязвима, что временами ужасно ее бесило. Иногда она, используя свою силу, заслонялась от меня, но это случалось редко, поскольку требовало значительных усилий с ее стороны. Сегодня она успешно справилась с задачей; более того, заслон сохранялся, она не подпускала меня к себе, и я чувствовала, какого напряжения это ей стоило. Ну, в общем-то, мне было все равно, как она это делала. Я хотела знать зачем.
Наверное, это был мой самый тяжелый день в тюрьме. Страх за себя – это одно. Но страх за нее? Это было гораздо более мучительно. Если бы вопрос стоял так: моя жизнь или ее, – я бы без колебаний пошла на казнь. Я должна знать, что происходит. Может, она что-то выяснила? Может, Совет решил казнить меня, минуя судебное разбирательство? И Лисса пытается защитить меня от этих новостей? Чем больше силы духа она использует, тем большей опасности подвергает свою жизнь. Эта мысленная стена требует огромного количества магии. Но зачем? Зачем она идет на такой риск?
Я была поражена, только сейчас осознав, в какой степени полагалась на нашу связь, чтобы следить за ней. Правда, мне не всегда нравилось, когда в голове нежданно возникали чужие мысли. Несмотря на то что я научилась это контролировать, ее сознание иногда выплескивалось в мое, причем случалось, что в самые неподходящие моменты. Однако сейчас волновали меня отнюдь не эти мелочи, я переживала, что не могу обеспечивать ее безопасность. Быть вот так отсеченной от нее – это ощущалось, как если бы физически от меня отрезали часть.
Весь день я пыталась проникнуть в ее сознание, но тщетно. Это сводило с ума. Посетителей тоже не было, книга и журналы напрасно взывали ко мне. Ощущение зверя в клетке вернулось ко мне, я часто и яростно кричала на своих охранников, тоже без всякого результата. Похороны Татьяны должны состояться завтра, часы обратного отсчета времени до моего суда неумолимо тикали.
Наступила ночь, и стена, блокирующая нашу связь, наконец-то упала – просто потому, что Лисса уснула. Однако это ничего мне не дало – ее разум бездействовал. Что было делать? Я тоже легла, задаваясь вопросом, сохранится ли связь утром.
Она не исчезла. Мы снова были связаны, и я могла, как и прежде, смотреть на мир ее глазами. Лисса поднялась рано и начала готовиться к похоронам. Я не обнаружила никакого объяснения тому, почему она заблокировала меня вчера. Теперь она снова впустила меня в свое сознание, и все было как обычно. Мелькнула даже мысль – может, я просто вообразила, что была отрезана от нее?
Нет… Что-то такое особенное было. Чуть-чуть. Некоторые свои мысли она по-прежнему скрывала от меня. Каждый раз, когда я пыталась уловить их, они ускользали. Поражало, что она продолжала использовать магию, чтобы добиваться этого; одновременно лишний раз становилось ясно, что вчера она блокировала меня намеренно. Что происходит? Зачем, ради всего святого, ей понадобилось что-то от меня скрывать? На что я могу повлиять, сидя взаперти в этой дыре? Мое беспокойство возрастало. О чем таком ужасном мне не следовало знать?
Я смотрела, как Лисса готовится к выходу, не замечая ни малейшего признака чего-то необычного. В конце концов она остановилась на платье до колен, с короткими цельнокроеными рукавами. Черном, конечно. Отнюдь не платье для вечеринки, но она справедливо полагала, что многие при виде его вскинут брови. В других обстоятельствах оно очаровало бы меня. Светлые волосы она свободно распустила и полюбовалась в зеркало тем, как ярко они выделялись на черном фоне.
Кристиан встретил Лиссу во дворе. Он тоже выглядел соответственно, что было нехарактерно для него; даже отказался от куртки, надел белую рубашку под черный костюм и повязал галстук. Держался он с какой-то таинственностью, но при этом еще и явно нервничал. Правда, при виде Лиссы его лицо просияло; он буквально с благоговением смотрел на нее. Потом улыбнулся, быстро обнял. От его прикосновения она успокоилась и приободрилась. Их отношения недавно возобновились после разрыва, мучительного для обоих.
– Все будет хорошо, – пробормотал он, снова с выражением беспокойства на лице. – Все получится. Мы справимся.
Не отвечая, она на миг крепче прижалась к нему и отступила. Ни один из них не произнес ни слова, пока они шли туда, где начиналась похоронная процессия. Мне это показалось подозрительным. Она взяла его под руку; это как будто прибавляло ей сил.
Церемония похорон моройских монархов не менялась на протяжении столетий, где бы ни находился двор – в Румынии или в своем новом доме, в Пенсильвании. Таков общий подход мороев – традиционное у них перемешано с современным, магия с достижениями техники.
Гроб королевы должны были вынести из дворца и торжественно пронести через все земельные угодья двора, к внушительному кафедральному собору. Там состоится месса, на которой будут присутствовать лишь избранные. По ее окончании Татьяну похоронят на церковном кладбище, рядом с другими монархами и членами королевских семей.
Следить за продвижением гроба не составляло труда. На всех его углах возвышались столбики с красно-черными шелковыми флагами. Земля на пути процессии была усыпана лепестками роз. По обеим сторонам толпились люди, надеясь в последний раз увидеть бывшую королеву. Многие морои приехали издалека: одни ради похорон, другие ради выборов нового монарха.
Королевский эскорт – в основном в черном бархате, так одобряемом хозяйкой магазина одежды, – уже потянулся в здание дворца. У Кристиана не было ни малейшего шанса представлять свою семью во время такого выдающегося события, и Лисса ненадолго задержалась с ним. Потом крепко обняла его и легко поцеловала. Когда они расходились, его голубые глаза понимающе вспыхнули – он знал тайну, которую скрывали от меня.
Лисса проталкивалась сквозь толпу к началу процессии. Здание не походило на дворцы или замки старой Европы. Величественный каменный фасад и большие вытянутые окна напоминали другие строения двора, но были и некоторые отличительные особенности – высота, широкие мраморные ступени. Кто-то потянул Лиссу за руку, и она едва не столкнулась с каким-то старым мороем.
– Василиса?
Даниэлла Ивашкова, мать Адриана. Она была лучше других королевских мороев и даже одобряла наши отношения с Адрианом – по крайней мере, так было до того, как меня обвинили в убийстве. В основном ее терпимость объяснялась уверенностью в том, что наши с Адрианом пути разойдутся, как только я начну выполнять свои обязанности стража. Даниэлла убедила своего кузена, Дамона Таруса, быть моим адвокатом, но я предпочла, чтобы мои интересы представлял Эйб. До сих пор не уверена, правильно ли я поступила тогда; несомненно только, что это уронило меня в глазах Даниэллы.
Лисса нервно улыбнулась ей – она торопилась занять свое место в процессии.
– Здравствуйте.
Даниэлла была в черном бархате, в темных волосах сверкали мелкие бриллианты. Симпатичное лицо искажалось волнением и беспокойством.
– Ты видела Адриана? Я нигде не могу найти его.
– Ох!
Лисса отвела взгляд.
– Что? – Даниэлла только что не трясла ее. – Что тебе известно?
Лисса вздохнула.
– Я не знаю, где он, но этой ночью видела, как он возвращался с вечеринки. – Лисса заколебалась, как будто ей было неловко говорить остальное. – Он был… по-настоящему пьян. Я никогда его таким не видела. Он шел с какими-то девушками и… Не знаю… Мне очень жаль, леди Ивашкова. Он, скорее всего… ну, отключился где-то.
Даниэлла ломала руки, и мне было понятно ее волнение.
– Надеюсь, никто не заметит его отсутствия. Может, стоит говорить… ну, что он сильно горюет. Столько народу, столько всего происходит. Конечно, никто не заметит. Но ты ведь скажешь, если тебя спросят? Скажешь, как сильно он огорчен?
Мне нравилась Даниэлла, но эта королевская одержимость поддержанием имиджа начинала меня раздражать. Конечно, она любит сына, но сейчас переживала не столько из-за смерти Татьяны, сколько по поводу того, что люди подумают о нарушении протокола.
– Конечно, – ответила Лисса. – Я не хочу, чтобы любой… Ну, чтобы все вышло наружу.
– Спасибо. А теперь иди. – Даниэлла, все еще не справившаяся с волнением, сделала жест в сторону входа. – Тебе нужно занять свое место. – Потом, к удивлению Лиссы, она мягко похлопала ее по плечу. – И не нервничай. Ты прекрасно справишься. Просто держи голову выше.
Стражи у входа узнали Лиссу и пропустили ее. Гроб Татьяны стоял в вестибюле. Лисса потрясенно замерла и даже как будто забыла, что здесь делает.
Сам гроб представлял собой произведение искусства – из черного дерева, отполированный до блеска. На каждой стороне искусно нарисована какая-нибудь садовая сцена, в ярких металлических цветах всех оттенков. Повсюду золото, включая ручки для переноса гроба. Ручки также были увиты розами. Казалось, шипы и листья должны помешать переносчикам гроба, впрочем, это была уже их проблема.
В гробу на ложе опять же из роз лежала сама Татьяна. Странное ощущение. Я видела немало мертвых тел. Черт возьми, некоторые были мертвы по моей вине. Но видеть хорошо сохранившееся тело, лежащее так мирно, в таком богатом обрамлении… от этого мурашки побежали по телу. Лиссу это тоже поразило, в особенности поскольку она значительно реже меня сталкивалась со смертью.
На Татьяне было блестящее шелковое платье глубокого темно-фиолетового цвета, традиционного для королевских похорон, с длинными рукавами, расшитыми искусными узорами из маленьких жемчужин. Я часто видела Татьяну в красном – цвет семьи Ивашковых – и порадовалась, что ее одели в традиционном духе. Красное платье слишком напоминало бы ее жуткие фотографии, продемонстрированные во время слушания; картины, которые я всячески пыталась выкинуть из головы. Шею Татьяны украшали нити драгоценных камней, на седых волосах покоилась корона с алмазами и аметистами. Кто-то хорошо поработал над ее лицом, но белизну кожи скрыть не удалось. Морои от природы бледны, а после смерти становятся белы как мел – наподобие стригоев. Открывшееся глазам Лиссы зрелище так сильно подействовало на нее, что она слегка покачнулась и вынуждена была отвести взгляд. В воздухе плыл густой аромат роз, к которому примешивался еле ощутимый оттенок гниения.
Координатор похорон заметила Лиссу и указала ей, куда встать, – но сначала укорила за то, как она одета. Резкие слова вернули Лиссу к реальности, и она поспешила встать в ряд справа от гроба, вместе с пятью другими королевскими мороями. Она избегала смотреть на тело королевы. Вскоре появились носильщики, подняли гроб на плечи и медленно понесли наружу, туда, где ждала толпа. Все они были дампирами, в официальной форме, что поначалу смутило меня, пока я не осознала, что они входили в отряд стражей при дворе. За исключением одного – Эмброуза. Он выглядел великолепно, как всегда, и смотрел прямо перед собой с бесстрастным лицом.
Интересно, он оплакивает Татьяну? Собственные проблемы так сильно занимали меня, что я почти забыла – что ни говори, погиб человек, которого многие любили. Когда я возмущалась Татьяной из-за принятого ею возрастного закона, Эмброуз защищал ее. Глядя на него глазами Лиссы, я жалела, что не могу поговорить с ним лично. Ему наверняка известно больше о письме, которое он сунул мне в руку в зале суда. Конечно, он не был просто курьером.
Процессия продолжила путь, и я выкинула из головы мысли об Эмброузе. Перед гробом, согласно церемонии, шли другие люди. Королевские морои в изысканных одеяниях, стражи в форме, несущие знамена, а в самом конце музыканты с флейтами, играющие траурную мелодию. Что касается Лиссы, она всегда умела держаться на публике и сейчас шагала медленно, величественно, с изяществом и грацией в движениях, уверенно глядя перед собой. Со стороны видеть ее, конечно, я не могла, но не составляло труда представить, как ее воспринимают зрители. Прекрасная, царственная, достойно представляющая Драгомиров и все больше осознающая это. Все было бы гораздо проще, если бы закон о голосовании изменили с помощью стандартной процедуры, избавив нас от необходимости заниматься поисками потерянного ребенка Драгомиров.
Похоронная процессия двигалась медленно и долго. Хотя солнце уже клонилось к горизонту, дневная жара все еще висела в воздухе. Лисса вспотела; а каково пришлось тем, кто нес гроб? Зрители тоже, наверное, страдали от жары, но не показывали виду – вытягивали шеи, чтобы увидеть пышное зрелище. Лисса уделяла им мало внимания, но иногда их лица попадали в поле ее зрения, и становилось ясно, что собравшихся интересует не только сам гроб. Они смотрели и на Лиссу. Слухи о том, что она сделала для Дмитрия, быстро распространились по всему моройскому миру, и хотя многие скептически относились к ее способности исцелять, было немало и тех, кто верил. На лицах людей в толпе читалось удивление и благоговение, и я невольно задавалась вопросом: на кого они на самом деле пришли посмотреть, на Татьяну или на Лиссу?
В конце концов показался кафедральный собор, и это обрадовало Лиссу. Солнце не убивает мороев – в отличие от стригоев, – но для любого вампира жара и солнечный свет неприятны. Она относилась к тем, кому было позволено присутствовать во время церковной службы, а внутри собора, она знала, работают кондиционеры.
Разглядывая окрестности, я не могла удержаться от мысли, какая ирония кроется в цикличности моей жизни. По сторонам обширных церковных угодий возвышались две гигантские статуи легендарных моройских монархов древности – короля и королевы, внесших большой вклад в преуспевание их народа. Сад рядом с королевой был очень хорошо знаком мне – в качестве наказания за бегство в Лас-Вегас мне пришлось обустраивать его. Истинной целью этой поездки – о чем никто не подозревал – было освобождение из тюрьмы Виктора Дашкова. Виктор был нашим давним врагом, но его сводный брат Роберт, тоже пользователь духа, обладал знаниями, которые, как мы надеялись, помогут спасти Дмитрия. Если бы стражи знали, что это я освободила Виктора – а потом упустила его, – мое наказание было бы гораздо серьезнее, чем работа в архиве и в саду. По крайней мере, с садом у меня получилось неплохо, мелькнула горькая мысль. Если меня казнят, память о том, что я жила на земле, надолго сохранится при дворе.
Взгляд Лиссы задержался на одной из статуй. Сейчас Лисса сильно потела, и до меня дошло, что дело тут не только в жаре. Ее терзало беспокойство. Но почему? Почему она так нервничает? Это же просто церемония. Все, что от Лиссы требуется, – это пройти через завершающие этапы. И однако… что-то еще не давало ей покоя. Некоторые свои мысли ей по-прежнему удавалось утаить от меня, но кое-что ускользало.
«Слишком близко, слишком близко. Мы движемся чересчур быстро».
Быстро? Я так не думала. На мой взгляд, эта медленная, размеренная поступь просто изматывала. В особенности я сочувствовала носильщикам гроба. Будь я среди них, послала бы к черту правила приличия и припустила рысцой, хотя, конечно, тело при этом подпрыгивало бы в гробу. Если уж координатор похорон выказала недовольство тем, как одета Лисса, легко представить себе ее реакцию, если бы тело Татьяны вывалилось из гроба.
Мы приближались к собору, его купола сияли желтым и оранжевым в лучах заходящего солнца. Уже был хорошо виден стоящий перед входом священник. Его расшитые золотом тяжелые парчовые одеяния просто ослепляли. Крест на округлой шапке тоже был золотым. Мелькнула мысль, что с его стороны это проявление дурного вкуса – по яркости и пышности одежды затмить королеву, но, может, так у них положено в официальных случаях. Возможно, это способ привлечь внимание бога. Он приветственным жестом вскинул руки, отчего расправилась и стала лучше видна богато расшитая ткань. Ни зрители в толпе, ни я просто глаз не могли оторвать от этого зрелища.
Поэтому можете представить себе наше изумление, когда статуи взорвались.