Еще один разговор
Дома Артем приступил к питию с вниманием и готовностью дойти до конца, с какой приступают к написанию годового отчета в последний день его сдачи.
Он перебирал подробности разговора с Таней: что он сказал, что она ответила. Когда бутылка ополовинилась, Артем заговорил вслух – с Таней, которая в его воображении несмотря на 6 часов утра все еще была полна сил, сочувствия и внимания к Артему. Они с Таней дошли до того момента, когда уже не он: «Зачем ты себя так? Может, тебе даже казалось, что ты любила его» – после его долгих объяснений, внятных и не очень, аккуратно и тактично спросила: «А ты… ты ее любил?». Артем задумался, налил еще:
– Понимаешь, Танюш, – начал он вслух, уставившись в пустое пространство.
И замолчал, потому что к длинному монологу вслух был не способен. Но Таня – его воображаемая Таня – все равно все слышала. Он молчал, уставившись в стенку, раскачиваясь на высоком табурете у кухонной стойки.
– Понимаешь…. Я…
Артем привык думать, что ее он ненавидел всегда. Когда они расстались, ему мерзко было вспоминать, как много и часто в течение семи лет соприкасались их тела. Но проблема в том, что ненавидеть ее он стал не сразу. И даже в своей ненависти все еще на что-то надеялся. На что? Он не понимал.
Когда же он начал ее ненавидеть? На второй, четвертый год? Когда он начал сознательно использовать власть своего тела над ее? Своего – молодого, гладкого и упругого. Когда ему впервые захотелось сделать ей больно? Не помнил. Казалось, для него и для нее тоже все было нормой, все было лишь любовной игрой. Холодной, расчетливой игрой. Вернее, так все представила она. Но Артем. Артем не играл. Он всерьез хотел унижать ее, хотел и делал ей больно. Бил с силой, с ненавистью. Когда по длинным волнам, проходящим по ее телу, он понимал, что она скоро достигнет оргазма, он отстранялся от нее, заставляя ползать на коленях с голым задом, умоляя его продолжить… Он мечтал, чтобы однажды она издохла прямо под ним. За эти часы или десятки минут его власти он дорого платил все оставшееся время – унижением ее власти над ним. После всего она умела моментально собраться, отстраниться:
– Спасибо, мой мальчик! Как всегда – хорош. Как всегда именно то, что мне нужно. Не зря я тогда подобрала тебя.
«Подобрала!» Отвратительно, мерзко, ужасно…
– Да, Танюш, это было ужасно, – Артем разлепил губы и вылил остатки из бутылки в стакан. Встал, подошел к окну. Девять утра, по тротуарам топают неуклюжие по лужам. Да, я правильно делаю, что пью в это утро.
Артем добавил вслух:
– Танюш, я не просто так пью. Мне нужно решить один очень важжжный вопрос. Вопрос такой: как я мог позволить сделать всего это со мною. Как я мог добровольно отдать этой старой жирной суке целых семь лет своей жизни?
Они познакомились, когда Артем оканчивал пятый курс МГИМО. В мае, вернее, в середине мая. Ему было… Таня, это отвратительно, Таня! Ему было всего двадцать три года. Как многие. Как все, кто приехал в Москву издалека, он мечтал о красивой и быстрой карьере. Он мечтал не просто о больших деньгах и роскошном лайфстайле, он мечтал быть крутым. Настоящим крутым – ну, типа быть большим начальником. Разумеется, как и все, он хотел всего этого сразу. И не сомневался – он получит то, что хотел. Сразу все. Ему не повезло. Ах, как ему не повезло!
– Мне, Танюш, не повезло… – Артем приставил нос и язык к холодному стеклу окна. Опираясь на нос, ворочая только шеей, провернул языком как циркулем слюнявую толстую дугу вправо и влево. – Мне очень не повезло в этой жизни. Я действительно получил все и сразу. Как хотел. Если бы кто-нибудь мог понять, как же мне не повезло!
В 24 года Артем стал начальником. У начальника была квартира в центре Москвы, маленькая крутая тачка, клевые шмотки и поездки – просто так, куда и когда захочется – покрутил глобус, ткнул пальцем – остров ли, столица, океан, море – и полетел.
– Никогда не сомневался в тебе, норди! – сказал отец
– Таня, Танечка… Не спишь? Нет? Ты слышала, что сказал мне отец? Он сказал: «никогда не сомневался в тебе, норди!». Если бы ты видела, с каким лицом он входил в эту квартиру – точно это все само собой, точно так и должно было быть у меня – потому что он, понимаешь, он «никогда не сомневался во мне!» Ты бы тогда меня поняла, ты бы не презирала меня за… все это…
Скоро Артема стала жрать странная зависть. Он встречался с сокурсниками, своими погодками, с мажористым лоском и восточной широтой оплачивал совместные попойки. Над его нечеловеческой везучестью, бывало, посмеивались: «нельзя же так, одному – все, а другим – ничего». Но ни один из них и представить не мог, с какой болью Артем сам завидует – их карьерным неудачам, их боданиям с «тупыми» начальниками, кредитам на однушки в Подмосковье, съемным комнатам, маленьким зарплатам и умению выжимать из них незатейливые радости. Как например, поездки на Волгу с палатками в августе, в то время как он где-нибудь на Майорке брал напрокат машину и в абсолютной свободе колесил по окрестностям, вкусно обедая и вкусно ужиная. Зимой по выходным они весело тряслись в холодных и душных подмосковных электричках в обнимку с лыжами. Он трижды за сезон успевал побывать на горнолыжных курортах. Они долго откладывали деньги на выходные в Праге с любимой девушкой, выбирая мотели подешевле с картонными перегородками между номерами. А он, заскучав ноябрьским хмурым вечером в четверг, уже в пятницу днем мог нежиться под теплым ветерком с бокалом вина где-нибудь в Риме или Милане.
– Да, Танюш, так и было – в четверг хлопнул дверью офиса, а в пятницу днем потягивал вино в нехилом, знаешь, местечке где-нибудь под Римом. Но уже в пятницу вечером я не знал, куда себя деть. Я таскался по бутикам, жрал, фоткал жратву в фейсбук… Так медленно шло время, так медленно. Я терялся там, в праздничной толпе, один… Я шел в номер, онанировал… Но до ночи оставалась еще куча времени.
– Спроси меня, Тань, почему я не шел в клуб, чтобы снять там кого-нибудь на одну ночь? Почему я не брал какую-нибудь телочку с собой? – спросил Артем у фонарного столба напротив своего окна и дождавшись, по его мнению, вопроса, сморщил лоб.
– Правильный вопрос, очч-ччень правильный… Я никогда не брал и не снимал никаких телок за все то время, что мы были с ней. У меня вообще не было никого. Кроме нее. Я был ей верен во всем.
Артем отошел от окна, сел на высокий табурет, посмотрел на воображаемую Таню напротив мутными от боли глазами и в голос, не стесняясь собеседницы, завыл. Таня подошла к нему, обняла сзади за плечи и беззвучно спросила:
– Что же ты сделал со своей жизнью?