Глава третья
Московская битва была одним из тяжелейших испытаний в истории русской нации. С июля по сентябрь 1941 года удалось задержать немецкие войска под Смоленском, частично сорвав блицкриг. Также дополнительные силы, предназначавшиеся для разгрома Первопрестольной, оказались оттянуты сопротивлением под Киевом и Ленинградом. Однако, несмотря на героические попытки советских солдат и командиров остановить Третий рейх на территории уже самой РСФСР, набравшийся в Европе опыта противник получил возможность пробиваться дальше, к сердцу России – Москве. Казалось, что германцы резали нашу оборону, как нож – масло. Новые силы у СССР пока не сформировались, пораженческие настроения вполне могли захлестнуть наших воинов. Гитлер поскорее мечтал взять столицу, чтобы начать ставить точку в своём кровавом походе на восток.
Сложно было бы написать даже в одной книге, что значит Москва для русского человека. Этот город приходился не только экономическим, политическим, социальным и культурным центром нашей страны. Он будто являлся живым существом, состояние народа и родины в котором отражались, как в зеркале. Здесь принимались важнейшие решения, оказывающие влияние порой не только на Россию, но и на весь мир. Москву всегда мечтали покорить различные захватчики, стольный град не один раз уничтожался или разорялся. Татаро-монголы, поляки, французы – кто не побывал здесь раньше? Тем не менее каждый раз его упорно отстраивали или восстанавливали заново. Москва оказалась подобной растению с глубокими корнями: можно было уничтожить вершок и вытоптать верхний слой земли, где он прорастал, но молодой стебель всегда пробивался снова вверх, навстречу солнцу.
Многие обвиняют Москву в помпезности, величавости, имперских амбициях. Данный ход размышлений не лишён оснований: большое количество правителей имели «длинные руки» и, сидя в этом городе, проводили политику широких завоеваний, порой жестоко и спешно присоединяя к России новые земли. Москвичам в чём-то постоянно завидовали, одновременно считая их тёмным мещанским болотом, неспособным отстаивать свои права, в отличие от петербуржцев. Жителям Москвы примешивали чрезмерную консервативность и верность старым порядкам. Не исключено, что по этой причине старые улицы, церкви, храмы и иная архитектура интенсивно сносились новой властью. На их местах возводились новые монументальные сооружения, показывающие торжество нового порядка над ценностями и традициями поверженного режима. Хочешь, чтобы определённую эпоху забыли – просто уничтожь её памятники, чтобы люди больше о ней не вспоминали и не держали в своих головах. Всё гениальное извечно просто.
Немосквичи, не любящие стольный град, по-любому желают хоть раз в нём побывать. Что за удивительный феномен! Москва как лакомый кусочек всё время притягивала к себе людей со всей России, к сожалению, порой очень разных по характеру, духу и ментальности. Здесь же собирались и лучшие умы, цвет нации: инженеры, учёные, писатели, поэты – особенно после того момента, когда большевики по соображения безопасности дали описываемому городу столичный статус и сами перебрались сюда. Разумеется, до определённого мига Москве давалась роль будущего земного центра, главной точки всемирного коммунистического государства. К счастью, интернациональные мечты относительно недавних хозяев Златоглавой были развенчаны разыгравшейся кровопролитной войной.
В начале октября 1941 года войска Западного фронта попали в окружение под Вязьмой и Брянском. Образовалось незащищённое пространство в полтысячи километров, которое некому было оборонять. 15 октября в Москве объявляют эвакуацию, что приводит к обширной панике на следующей же день. Создавалось ощущение, что сама природа благоволит оккупантам, наказывая русских за все грехи, что они натворили после 1917 года. Бабье лето позволяло Вермахту спокойно и быстро продвигать наступление дальше. По сухим дорогам, зелёным лесам и золотым нивам Центральной России решительно стремилась германская техника.
Неожиданно произошла климатическая аномалия. 18 октября начались обильные снегопады, позже переросшие в дожди. Немецкая громада буквально увязла в этой распутице почти на две недели. Благодаря этому промедлению удалось вовремя перекинуть с Дальнего Востока свежие силы – десять дивизий. 15 ноября начались заморозки, позволившее гитлеровцам идти вперёд. Стала лютовать суровая русская зима – у Рейха не получилось взять столичный центр до начала холодов. Вторгшимся не хватало зимней смазки, тёплого обмундирования. 5 и 6 декабря 1941 года советские войска переходят в контрнаступление.
Пять десятков пехотинцев стояли посреди разбомбленной деревни, Ильинки, превращающейся в охлаждённое пепелище, посреди заснеженных полей. Из всего поселения частично уцелел лишь крайний восточный дом, половина которого небрежно валялась кусками на неогороженном участке. Почти все жители бежали либо оказались убиты. На середину деревни несколько дней назад упал сбитый бомбардировщик Do 217, в трёх местах застыли остовы танков БТ-5, Т-26 и немецкого Pz II. Линия фронта находилась в считанных километрах отсюда. Колонна из военных грузовиков проехала в обратном направлении от простреленного знака, который вместе со стрелкой и надписью на нём указывал дорогу на Москву. И правда, отступать больше было некуда.
Час назад пилоты самолётов-разведчиков У-2, пролетевших на предельно опасном расстоянии от земли среди уснувших елей, насчитали в четырёх километрах от Ильинки значительные скопления немецких войск, включая большое количество людей, автомобилей, танков, САУ и артиллерии. Вся эта масса целилась в линию, где оборона была менее всего прочна. В случае порыва русских позиций вблизи Ильинки германцем открылся бы свободный доступном на шоссе, ведущего непосредственно к порогу Первопрестольной.
После короткого инструктажа воители собирались в путь. Майор Гагин, с повязкой на несуществующем глазе, как пират с Карибского моря, оказался скуп на слова, стоя в кузове внедорожника ГАЗ-64. Он и по жизни являлся человеком немногословным, скромным, сдержанным. Именно такой командир нужен был защитникам России в те тревожные минуты, а не истеричный, импульсивный популист, рассказывающий об идеологическо-политическом противостоянии Советского Союза и Нацистской Германии. Жаль, что многие такие, как Гагин, оказались беспричинно убиты в ходе «Большого террора».
Присутствующие понимали всю опасность, всю важность предстоящего сражения. Слушали молча и внимательно, внимая каждому слову. Внутри осознавали, что скоро произойдёт поворотный миг, который полностью решит судьбу войны. Мысли о проигрыше были страшны: никто не хотел отдавать отчизну на растерзание бессердечного коварного супостата, все думали об участи родных и близких. Мутны приходились и мысли о победе: куда бить, когда одолеем немцев под Москвой, если со всей Европы лезут захватчики, как саранча, да ещё сзади, около Тихого океана, метит агрессивная, милитаристская Япония?
Убогая старуха с опухшим левым глазом в подавленном раздумье перекрестила уходивших бойцов, как собственных сыновей. Одной рукой пожилая женщина удерживала мальчика лет восьми, в глубоких глазах которого не осталось ни капли детства. Скорее всего, паренёк для неё оказался последним родным человеком, кто остался в живых в этой мясорубке. Внук был морально потерян, но всё-таки уже горел желанием возмездия. Настоящий ребёнок войны.
Бойцы, ловко лавируя на лыжах, стали взбираться на склон среднего размера, подгоняемые ветром. Слева высился чёрный лес, будто тоже обеспокоенный человеческой войной. Справа и спереди раскинулась бесконечная русская равнина, так много раз описанная нашими классиками в многочисленных произведениях. Вдалеке затаился вероломный враг, пока ещё невидимый, замышляющий свои мерзкие планы. Брошенное оружие, гильзы, куски техники, воронки от взрывов и окоченевшие трупы вокруг давно никого не удивляли. Главным условием выживания сейчас было не наткнуться на неразорвавшуюся бомбу. Снег темнел, словно зола.
Перед Ильинкой расположилась ещё одна разрушенная деревня – Коловка. Данный пункт уже считался вражеским, и вылазки туда попали под запрет. Коловка находилась в двух километрах от Ильинки и отделялась от неё полями и небольшой речушкой, протекавшей наперерез вторгающимся войскам перед неплотным перелеском. Через реку был выстроен надёжный мост-дорога, по которому свободно могли ездить машины. Взорвать или повредить его не успели. Кроме того, на тот момент водоём упирался через двести метров в небольшую бетонную плотину, по которой также имелась возможность перебраться на другую сторону и ударить по оборонявшимся.
Западнее и восточнее безымянной речушки советская защита оказалась настолько плотной, что ни один талантливый генерал Третьего рейха не отважился бы её прорвать. Именно поэтому наше командование сделало упор на то, что Вермахт будет пробиваться от Коловки в Ильинку через эту зону. Иного варианта у Германии попросту не существовало. Беда заключалась в том, что все ресурсы отводились на укрепление указанных выше направлений, и майор Гагин со своими заместителями и прочими подчинёнными оставался тут сам по себе, даже без намёка на подмогу.
Ситуация с вооружением оказалась плачевной, техника же почти отсутствовала. Большим талантом было бы распределить скромные силы против превосходящего во всех отношениях неприятеля. Слава богу, Михаил Вячеславович не оказался обделён даром. Спрятав плечи под белым плащом и укрывшись рядом с уцелевшим зданием, Гагин встал на верх потрёпанной танкетки и уставился в бинокль на позиции. Он происходил из той породы военачальников, кто предпочитал видеть поле боя лично и отдавать приказы непосредственно, нежели ковыряться обгрызенным карандашом на карте в утеплённой землянке.
Тем временем младший сержант Акинфеев вместе с товарищами незамедлительно приближался к точке назначения. Его взвод обогнул заледеневший водоём с перелеском слева, и стало плохо видно, что происходило рядом с мостом. Определённо можно было сказать, что там шли подготовления к бою. Но какой являлась степень готовности своих?
Лыжники достигли двух окопных линий, разделённых просёлочной дорогой, что вела к основной трассе через описанный раннее участок. К счастью, траншеи вырыли ещё в начале сентября, до заморозков: не пришлось копать окаменевшую землю. Однако укрепить их не смогли: ни дзотов, ни тем более дотов здесь не находилось. Они представляли собой простые углубления в человеческий рост, укреплённые изнутри деревом, в которых можно было неплохо держаться против пехотных атак.
Каждая сторона также получила по «сорокапятке» с прислугой. Наличие артиллерии вселяло хоть какую-ту надежду. Лейтенант Сельницын начал рассаживать воителей по окопам, каждого на своё место. Равномерно распределил автоматчиков и бронебойщиков, беспокойно поглядывая вдаль. Андрей оказался вместе с командиром, в правой части западной линии. Приказ этой группе бойцов пришёл следующий: задержать немцев на максимально возможное время, чтобы старший лейтенант Варфоломеев за перелеском успел должным образом закрепиться. Некоторые осознавали, что оказались пущены на самоубийственное задание: раз строилась вторая линия обороны, значит, первая должна была пойти в расход, чтобы дать шанс второй. Вновь требовалось стянуть захватчиков на себя ценой собственной жизни.
– Некуда нам уходить, некуда, – руководствуя, рассуждал Сельницын. – Сзади нас никого нету. Открытый пустой тыл. Гуляй – не хочу. Выберутся фашисты на шоссе, и всё, пиши пропало. Упрусь своими костями здесь, но немцам на большую дорогу выехать не дам, не дождутся они тут, в Подмосковье, европейского комфорта. Будем отвлекать их на себя и отвлекать до последнего солдата и командира, пока Варфоломеев там свои гостинцы готовит. С первого раза никто у меня не пробьётся, и со второго, кстати, тоже. Видите те булыжники, товарищ младший сержант? За ними было бы хорошо поставить противотанковые мины, однако мин сегодня нашему взводу не положено. У меня нет никакого желания подпускать «четвёрки» к сорокапятимиллиметровым, вот только выбора нам никто не оставляет. Чувствую, артиллеристам очень придётся сегодня постараться, чтобы сберечь себя.
– А нам, пехотинцам, простой воинской удачи и меткости. – Акинфеев поглядел на свою противотанковую гранату. Он был готов пустить её в ход по одному из ненавистных «Панцеров», когда тот окажется на минимально допустимом расстоянии.
– Любят немцы тянуть время, заразы. – Лейтенант смотрел на развалины Коловки сквозь личный бинокль, стараясь разыскать там каски-котелки или очертания вражеской техники. – Не ястребы, а стервятники, чтоб их.
– Скоро объявятся, не переживайте. Каждый день промедления отнимает у них огромное количество сил. Пусть помёрзнут в лесочке.
– Товарищ лейтенант! – крикнули с западной пушки. – Прут, сволочи!
– А-а, явились-таки, мерзавцы. – Сельницын продолжал наблюдение. – Даже без артподготовки. Видимо, от морозца у них там миномёты с гаубицами по полной заклинило.
Поначалу непросто было кого-либо разглядеть. Всё оставалось по-прежнему тихо и спокойно. Затем возникло какое-то подрагивающее движение: среди остатков поселения замелькали фигуры в белой форме. Они приближались слаженно, продуманно. Слева и справа от Коловки, почти заезжая в уснувшую чащу, покатились, разбрасывая светло-серую пудру, два броневика: один Sd. Kfz.231, второй – Sd. Kfz.222. Они ехали нагло и развязно, словно уверенные в своей неуязвимости.
– Близко подпускать их не можем! – пробасил сержант с восточных траншей. – Они наверняка уже различили «сорокапятки».
Словно в подтверждение его словам по окопам неприцельно начали стрелять. Пули посвистывали с равными интервалами, пока ещё не слишком интенсивно. Воители, находившиеся ниже уровня земли, вжались в укрытия, артиллеристы спрятались за маленькими щитками. Стали отвечать в ответ, но убить кого-либо на такой дистанции с пары выстрелов было очень тяжело.
– Бронебойщики, прицел на машину на десять часов! Оба орудия, по броневику на два часа – огонь! – рявкнул командир, решив сначала избавиться от более слабого соперника.
– Есть! – одновременно ответили с «сорокапяток».
Пушки ухнули. Вражеская техника немного запоздало запалила по советским позициям. Тем временем первый снаряд угодил «двести двадцать второму» в капот, но срикошетил и улетел в сторону. Однако второй попал между колесом и подвеской. Ненатурально подпрыгнув, боевая машина остановилась в сорока метрах от русских защитников, её экипаж решил поворачивать башню для более точного прицеливания орудия.
– Восточная, добивай пар-ршивца! Западная, огонь на десять часов! – загорелся румянцем Сельницын. – ДПшки, стрелки, поливайте гадов свинцом, не дайте им к нам подобраться!»
Теперь грохотало и трещало с обеих сторон не по-детски. Гитлеровцы продвигались, скрываясь за валунами, железными остовами и немногочисленными крепкими деревьями. Андрей, обнаружив германского пулемётчика под поваленным стволом, нажал на спусковой крючок. Приклад СВТ ударил в плечо, оккупант дёрнулся и пропал. Стало непонятно, погиб ли он, был ли утащен своими как раненый или просто выбрал новое место, заметив, что кто-то его взял на мушку.
Sd. Kfz.222, не успев должным образом атаковать, получил попадание прямо в окошко водителя, в котором из-за этого образовалась пробоина. Оттуда повалил дым, из бронеавтомобиля перестали подавать признаки жизни. Товарищ Акинфеева пал, сражённый прямо в лоб. Его сразу же заменил другой солдат. Остаток очереди пролетел над головами лейтенанта и младшего сержанта, как взбесившееся точильное устройство, не задев их. ППШ Сельницына экономно строчил. На броне «двести тридцать первого» стали появляться синие вспышки от ПТРД и ПТРС. Одно из противотанковых орудий попало бронеавтомобилю в бок. Покошенные советскими пулемётами, попадало несколько немцев. Андрей нацелился на очередного врага и произвёл выстрел. Спешно бежавший автоматчик будто спотыкнулся и рухнул лицом в землю.
Sd. Kfz.231 оставался в строю, однако резко дал задний ход, атакую из почему-то неповорачивающейся башни. Ряды гитлеровцев дрогнули, первая волна потеряла свыше половины личного состава, в то время как на рубеже РККА погибло только семь человек. Изначально силы нападавших были примерно равны: взвод на взвод, не считая техники. Теперь на поле сражения лежало больше двадцати пяти германцев, уцелевшая вражеская техника, скорее всего, поломанная и с отказавшими приборами, пятилась обратно в деревню. Упершись в древний каменный забор, «двести тридцать первый» обиженно забуксовал и, получив ещё одну вспышку от противотанкового ружья, заткнулся. Раскрылись его люки, и изнутри полезли члены экипажа, чёрная форма которых неопытному человеку напоминала эсэсовцев. Не имея серьёзного оружия (только у командира машины имелся пистолет-пулемёт), четвёрка затаилась за подбитым агрегатом.
Оккупанты, словно махнув рукой на приказ о наступлении, решились отступать и посеменили обратно в Коловку. Вскоре их стало нелегко различать, звуки боя плавно утихли, воцарилась долгожданная тишина. Этот приступ был выдержан с достоинством.
– Трусы, бегите, бегите, ахахахаха! – раздавалось из траншей.
– Вы только с бабами и детьми воевать умеете, сволочи!
– С пулемётами к нам припёрлись, от пулемётов и погибнете!
– Не возьмёте Москву, нелюди! Сидели бы в своём Берлине!
– К нам пришли, у нас и полегли, козлы!
– Сказано было русским языком, что не пройдут они с первого раза, значит, не пройдут, – довольно кивнул Сельницын, резво проверяя подчинённых и пункты обороны. – Машины мы им повыбивали, это самое главное. Очень похоже на разведку боем. Мы должны крепиться, товарищи солдаты. Они выяснили, что у нас «сорокапятки», следовательно, жди «трёшек», а то и «четвёрок». Будьте готовы пустить в ход противотанковые.
– На нашей линии погибли трое, – докладывал Акинфеев. – Красноармейцы Золотаревский и Баринов, сержант Мальцев. У Владимирова, Ротмистрова – царапины, ничего страшного. Кузьменко ранен в руку, но сражаться может. Трубкин оглох на одно ухо, но в нормальном состоянии, соображает.
– Отлично! Протянем.
– Убиты ефрейтор Пасечкин и младший сержант Железняк, – доложили с восточной стороны. Незначительные ранения у Панкина и Курганова. У Кожемякина попадание в голову, перевязан, говорит, что в состоянии сражаться. Волков, кажется, немного контужен, но адекватен.
– Хорошо, товарищи! Продолжайте и дальше беречь себя. Готовьтесь к бою!
«Скорее бы Варфоломеев закончил со своей второй линией, – пессимистично подумал лейтенант. – Ибо мы здесь не железные».
С немецкой стороны злобно задул ледяной ветер. Казалось, что эти жестокие потоки воздуха напускают специальные аппараты врага, созданные, чтобы деморализовать Красную армию. В самой дальней стороне леса, на захваченном севере, появились едва заметные широкие точки. В тридцати метрах от линии обороны разорвался одиночный снаряд: немцы прицеливались. Среди пределов разорённого поселения вновь объявилась неприятельская техника. На этот раз она не отваживались выезжать за пределы деревни, а держалась внутри неё, дабы быть более защищённой. Необходимо было ждать, пока незваный гость не пересечёт Коловку и не объявится на видном месте.
Германцы не засели особенно надолго, их новая атака оказалась стремительной. Около западного орудия взорвалось, но по артиллеристам не попало. Грохнуло также по восточным траншеям. Разразилось опять ручное оружие. Гитлеровцы стреляли из поселения, оттуда же била техника противника. По пепелищу храбро отвечали советские воины. Через пару минут по основной дороге, разрезавшей и Коловку, и линию обороны пополам, на средней скорости поехал «третий» «Панцер». За ним семенила штурмовая группа, пользуясь стальной колесницей как щитом.
Не дожидаясь приказа командующего, солдаты у пушек зарядили по танку. Пробить ничего не удалось. Вскоре объявилась ещё одна проблема: другой «Панцер» той же модели снёс нерухнувший фасад на юго-востоке деревни и включился в наступление, не давая покоя правым окопам. Сельницын приказал пушкам разделить сектора контроля, то есть каждой занять по тяжёлой машине. Пальнул дальний танк. Акинфеев видел, будто в замедленном кино, как на щитке «сорокапятки» образовалось что-то горячее, затем от него отлетели дуло и прочие детали, сдетонировала коробка с боекомплектом. Тела прислуги, покрытые гарью, разлетелись вокруг места попадания.
– Не прострелить ни хрена, всё отлетает, точно они маслом обмазаны, – рычал младший лейтенант, пытаясь быстро найти нужное решение в разразившейся суматохе. – Западная, убирайтесь от орудия и уходите в окопы. Погибнете по чём зря!
– Одну секунду, одну секунду… – отозвались с оставшегося орудия. Оно бахнуло и едва заметно откатилось в последний раз. Переднему «Панцеру» сорвало трак, он неуклюже повернулся боком к оборонявшимся, однако экипаж его не покинул: машине удалось сохранить боеспособность. Артиллеристы смогли уйти к своим за пять секунд до того, как на их «рабочем месте» лопнул снаряд. Кажется, «сорокапятка» теперь была серьёзно повреждена.
Бронебойщики сосредоточили своё внимание на подбитом танке, надеясь извести сидящих внутри захватчиков. Тут и там на его броне появлялись и пропадали синие огоньки.
– Разрешите, я его гранатой? – спросил Андрей, убив нерасторопного немца, решившего сменить укрытие. – Подползу, и всё. Конец котёночку.
– Не разрешаю. – Командир сорвал чеку с противопехотной и кинул её на значительное расстояние, чтобы заставить оккупантов сорваться с места, встать в полный рост и быть открытыми для точного попадания. – Все подходы к нему прекрасно простреливаются. Они ждут, что мы пойдём его добивать, и сами готовятся нас пострелять. Терпение!
К несчастью, целый «Панцер» вдруг мастерски поразил часть западной линии обороны. Попадали русские воины, которые не поглотились ужасным огнём. Один солдат лежал с оторванными конечностями, будто вскрытая консервная банка, второй просто прислонился к древесному укреплению, словно просто присел отдохнуть, третьего выкинуло в сугроб, и его скрюченные руки в застывшей судороге страшно торчали из-под снега. Уничтожены были два противотанковых ружья вместе с бронебойщиками. Запахло горелым мясом, углями, повсюду образовались небольшие костерки. Поднимавшийся дым слезил глаза, от него хотелось кашлять.
К раненым на помощь мигом побежал врач, но на месте же пал мертвый, сражённый в шею. Акинфеев глянул в щёлочку и заметил, что дополнительная группа германцев выдвинулась к траншеям вслед за танком. Те, что расположились рядом с подбитым, почувствовали силу и рванули на западную часть. До полного соприкосновения оставалось метров тридцать. Андрей, превозмогая терзавший душу страх, выполз в просторную земляную лунку, где раскинул руки погибший пулемётчик. Вжав приклад в плечо, младший сержант атаковал приближающихся врагов. Попадало пять человек, оставшиеся вернулись за броню. Вероятно, этот поступок придал уверенности бойцам на восточной стороне, и те усилили плотность стрельбы.
По повреждённому «Панцеру» вновь угодили из ПТРС. Он замолчал, и изнутри его, как черви из гнилого яблока, полезли танкисты. Начавшая движение «трёшка» встала на окраине Коловки и пыталась бить русских воителей оттуда. Это давало некоторые дополнительные шансы, так как тяжёлая техника не палила вплотную.
На севере деревни нарисовалась очередная чёрная точка. Похоже, это была уже не «трёшка», а «четвёрка». Ситуация оставалась безнадёжной.
Обмен выстрелами продолжался полчаса. Пока Рейх не осмеливался брать высоту. Один русский воитель погибал за другим под непрекращающимися обстрелами тяжёлой техники. Младший лейтенант отчаялся и уже не надеялся ни на какую победу. Он продолжал командовать, но приказы его тонули в свисте и громыхании. Левые окопы практически вымерли, в них находились только Акинфеев, Сельницын и тяжело увеченные, которые доживали свои последние минуты. Андрей начал израсходовать последний магазин для ДП, готовясь опять переключиться на винтовку. Правая линия держалась, несмотря на упорные попытки «Панцера» стереть очаги сопротивления в порошок. ПТРД и ПТРС раскаляли вражескую сталь, понижая её защитные свойства.
– Сделали всё, что смогли, – подавленно произнёс командир. Посмотрел на личные часы: – Тормознули мы их на полтора часа, и то замечательно. План почти выполнен.
– Не расстраивайтесь, товарищ младший лейтенант, – приободрил лидера младший сержант. – Мы сделали всё, что смогли без «стодвадцатидвухмиллиметровых», танков и «катюш». Умирать, не оплошав, приятнее.
– Давай перебираться к своим, Андрюха. На нашем месте всё уже кончено.
Ползком пара переползла на восточные позиции, прячась за дорожными выбоинами и кочками. О самую высокую точку холма бились шальные пули.
В конце концов немцы пожелали покончить с русскими воинами разом. «Трёшка» подъехала почти вплотную к траншеям, не давая нашим высунуться при помощи кормового пулемёта. Захватчики, предварительно кинув гранаты, волной обрушились в окопы. Стало невозможно вытягивать длинные винтовки, автоматы глохли, зажимаемые человеческой плотью, и завязалась жестокая рукопашная.
Враги повалили на землю знакомого нам сержанта и забили его прикладами, как скотину на бойне. На Андрея прыгнул крепкий гитлеровец, готовясь проткнуть первого штык-ножом. Акинфееву удалось увернуться, но сильный ариец, будто спортсмен единоборств, ударил солдата РККА ногой в локоть. СВТ упала вбок. Не дожидаясь новых выпадов от своего соперника, младший сержант выхватил сапёрную лопатку у убитого товарища и с криком рванул на супостата. Тот попятился, выставив оружие параллельно ногам в качестве блока. Андрей размахивал лопаткой, будто озверевший самурай – катаной, и спустя пару секунд с наскока разрезал гитлеровцу лицо от виска до подбородка.
В шести метрах от Акинфеева разъяренный фельдфебель наносил удары каской обезоруженному Сельницыну, который пытался защитить голову и рёбра запачканными руками. Выдохнув, младший сержант утёр разбитую губу кулаком и метнул своё короткое оружие. Заточенный предмет, войдя в спину, проткнул недругу позвоночник. Он, рефлекторно вздёрнув плечами, плавно повалился на колени. Младший лейтенант, досадливо гаркнув и шмыгнув разбитым носом, схватился за лежавший рядом ППШ, а Андрей подобрал уроненного «Токарева». Прицелившись и вскинув винтовку, застрелил танкиста, вылезшего из люка к башенному пулемёту. Советский командир, укрываясь за коробкой, дал очередь по группе врагов, стоявших на краю траншеи. Русские постепенно стали брать вверх, готовясь выгнать германцев наружу, несмотря на численное превосходство последних.
Вдруг «Панцер» пальнул прямо по гуще сражения, накрыв и чужих, и своих. Единственный, кого не оглушило, был Акинфеев. Его лишь покрыло гарью. Рыло перезаряжающего снаряд танка уставилось несгибаемому пехотинцу прямо в лицо.
«Пора тебе на свалку, тварь!» – младший сержант достал противотанковую гранату на длинной палке и кинул её, целясь в моторное место. На вражеской броне грохнуло, затем из повреждённой зоны повалил чёрный дым. Экипаж не появлялся.
Установилось новое затишье. На поле брани валялись трупы бойцов России и Германии. Эта линия обороны оказалась сильно разворочена, а в некоторых местах – полностью разрушена. Начали заледеневать остовы уничтоженной техники. Кое-где горел огонь. Едва заметно шёл снег. Воронки зияли бесконечной мглой. Андрея пробрала дрожь. Он облокотился на вертикальную поверхность и, съехав вниз, уселся на холодную почву. Кажется, все сослуживцы были мертвы.
Внезапно, недавно поверженный Сельницын снова зашевелился. Не медля ни минуты, Акинфеев рванул к выжившему командиру. Его пистолет-пулемёт сломался пополам, каска треснула, униформа во многих местах порвалась, голова и лицо заляпались густой кровью, которая уже успела застыть. Весь в саже, младший лейтенант отрешённо поглядел на единственного подчинённого, как пьяный. Глаза героя были словно две белые ягоды на сырой чёрной земле.
– Продержались, Андрюха, продержались… – просипел Сельницын, явно находясь в состоянии контузии. Его речь была сбивчива, мимика неестественна. Сейчас он нуждался в немедленной медицинской помощи.
– Я должен дотащить вас до госпиталя, – бодро заявил младший сержант, взваливая раненого лидера на свои неслабые плечи. Перед этим удалось худо-бедно перевязать тому голову. – Мы тут больше не протянем.
– А толку-то уходить? – процедил поражённый. – Мы все уже давным-давно умерли. Всё это вокруг нас – иллюзия, чёртов театр. Мы сами прокляли наш прекрасный мир, а теперь пожинаем плоды. Сучье племя, выродки от рождения.
– Вам нельзя говорить, товарищ младший лейтенант. Вы не в способном состоянии, и теперь я последний старший по званию. Я решаю спасти вас. Постарайтесь не о чём не думать.
– Да это уже бесполезно. Когда тебя размазали по полу, как щенка, ни о чём не хочется думать. Впрочем, мы им тоже показали, где раки зимуют.
Советский боец воровато выглянул из-за окопа. «Четвёрка» катилась на юг Коловки, окружённая со всех сторон четырьмя взводами пехотинцев. За ней, точно покорные псы, двигались «двушка», «трёшка», одна САУ и два бронетранспортёра. Возвышение оказалось потеряно, за него некому было воевать. Печально известного приказа №227 в то время ещё не существовало, и воитель мог преспокойно отспупать.
«Пора валить», – в разуме промелькнула единственная мысль.
Неуверенно перекрестившись, солдат вылез из углубления, держа командира на плечах. Он надеялся добраться до второй линии обороны, если, конечно, Варфоломеев успел её приготовить. Андрей рванул с нелёгкой ношей, что было силы. В спину мигом полетели пули, однако ни одна из них не попала в цель.
За высившемся впереди перелеском пока ещё ничего не было видно. Младший сержант вбежал в него, чуть не упав в глубокий овраг. Сельницын измученно застонал. Протрещал в ветвях рикошет. Горячее дыхание проплыло по щекам, на коже выступал пот. Сплюнув, воитель наконец выбежал прочь из скопления деревьев.
Товарищи на первой линии погибли не зря. Новая оборонная система была укреплена гораздо лучше, чем её предшественница. За перелеском расположилось несколько противотанковых ежей. Недалеко за окопами имелось два «дзота» с пулемётами Максима. Имелось гораздо больше бронебойщиков, которые разместились в отдельных, собственных углублениях, специально замаскированных от взоров вражеских танкистов. Огороженные мешками с песком, стояли на недосягаемом для бронетехники расстоянии высокие стодвадцатидвухмиллиметровые орудия, по сравнению с «сорокапятками» имеющие более эффективную возможность подбивать тяжёлые машины.
Наших людей теперь имелось в разы больше – три взвода. Советские каски мелькали в окопах, как грибы после дождя. Создавалось ощущение, что данные позиции создавались для противодействия цунами. Они были, как непроходимая стена перед речкой, и разделялись лишь транспортной артерией.
– Стой, боец! – Акинфеева окликнули с вала. – Там всё минировано. Остановись, коли хочешь жить!
Пехотинец ошарашенно тормознул, встав как вкопанный.
«Не хватало от своих погибнуть», – запоздало пронеслось в голове.
Только в тот момент он разглядел почти неразличимые зарубки на лесных стволах, которые обозначали границы участка, наполненного невидимой взрывчаткой. Осторожно защитник России сделал два шага назад. Нужно было спешить, так как враг мог появиться в любой миг. Сельницын бредил, его бросало из крайности в крайность: он то пророчествовал скорое поражение, то уверял, что супостаты вот-вот будут разгромлены.
– Мы не успели заминировать восточный берег речки и дорогу, – за щитком «Максима» возникла голова старшего лейтенанта Варфоломеева. – Беги боком и пройди через мост. Так будет безопаснее всего.
Андрей кивнул и последовал указаниям нового командира. Слава богу, никто не считал его и младшего лейтенанта предателями и дезертирами, трусливо бегущих, дабы просто спасти свою жизнь. Сработало простое людское понимание: выживших товарищей необходимо было принять и дать им повторный шанс отомстить за павших, а не расстреливать за то, что они хотели жить.
– Вот цена, которую запросил штаб. – Гагин смотрел в бинокль на единственно уцелевших подчинённых с первой линии. – Утопили немцев в собственной крови, зато задержали. По-иному у нас вопросы не решаются.
– Вы не виноваты, товарищ майор, – сочувственно откликнулся адъютант, стоявший внизу. – Кто, простите, пожалуйста, интересовался вашим мнением? Всё решается единогласно.
– «Россия огромная, бабы ещё нарожают», – передразнил кого-то командир себе под нос. Громче добавил: – Возьмите мой ГАЗ и заберите Сельницына, там ему особой помощи не окажут, требуется везти его в тыл. Скажите Варфоломееву, чтоб артиллеристы первым делом выбивали «четвёрки» и «трёшки», остальной мелочью пускай занимаются бронебойщики. Этих пушек мы не имеем прав лишиться.
Далее, пускай бойцы делают акцент на восточном секторе и мосте-дороге, которые мы не успели обложить минами. Фрицы, которые попрут через западный сектор, угодят в разрывное пекло и запутаются в собственных кишках, спешно отступая обратно. К сожалению, в эти минуты нам неизвестна толщина льда, что лежит на речушке. Вероятно, гитлеровцы попытаются пересечь водоём по замёрзшей воде, это бойцам также следует учитывать.
И последнее, пусть Варфоломеев направит человек десять – пятнадцать на дамбу, уж больно сильно она меня беспокоит. В том месте никого не заметили, однако рисковать не станем: если противник ворвётся через дамбу на нашу сторону, мы не сможем отразить столь внезапную атаку. Восточные траншеи, захваченные в врасплох, захлебнутся в огне и не смогут адекватно распределить свой одновременно на север и северо-восток.
– Есть! – адъютант завёл внедорожник и укатил к месту решающего боя на полной скорости.
Командир спрыгнул на твёрдую корку и постучал по наспех перекрашенной в белый цвет броне.
– Танкетка!
– Слушаемся, товарищ майор! – ответил изнутри один из членов экипажа.
– Вы здесь единственная советская бронетехника, больше никого нет. Поезжайте вперёд, встаньте за тем подбитым танком и упавшим дубом. Как только поймёте, что с большинством тяжёлых машин покончено, но на нашу пехоту наседают с какой-либо стороны, смело поезжайте к месту прорыва и кромсайте гадов из бортового орудия. Будьте готовы вести на своём верху раненых. Если увидите сильный огонь около дамбы, немедленно двигайтесь туда и помогайте соратникам. Вопросы?
Акинфеева определили в правый укрепрайон в той же роли, что он и находился – стрелком СВТ-40. Старшина Вислоухов с группой из двенадцати солдат был снят с левого берега и направлен охранять подход к дамбе, чтобы её не пересекла ни одна живая душа. Обессиленного младшего лейтенанта увезли на подоспевшем автомобиле. Как только он скрылся, танковый снаряд со всей энергии ударился недалеко от западных траншей. Впереди массово зашуршало. В перелеске начали падать стволы деревьев, заревели чужие моторы. Германцы пока не до конца замечали, что их ожидает.
– Подпустим поближе! – махнул Варфоломеев, успев всем передать приказы Гагина и обеспечить их исполнение. – Как только сработают мины и растяжки – подавляющий огонь по своим секторам!
Наконец, вырвав с корнем маленькую берёзку, на берег вальяжно вылез уже известный нам Pz. IV. После этого грохнуло так, как будто кто-то подорвал сразу десять противотанковых гранат. «Четвёрку» словно разрывал дьявол изнутри, башню с длинным стволом подняло раскалённой волной вверх и унесло назад. Начала задействоваться остальная взрывчатка. Полминуты лес полыхал, точно наполненный тоннами фейерверков. Взлетали и разрывались тела, немцы в спешке дали заднюю. После минутной тишины неуничтоженные солдаты и офицеры Рейха, отползя от опасной территории, стали палить по окопам. Им вторил русский свинцовый смерч.
В гуще баталии Андрей увидел, как САУ Вермахта прокатилась параллельно плотине и въехала на восточный бережок под прикрытием большой группы пехотинцев, которые старались подавлять точки с бронебойщиками Красной армии. Наша пушка, находясь на неудобной позиции, не смогла попасть по бронетехнике. И опять помогла родная природа.
Экипаж САУ, покинув низкий берег, двинул свою машину по льду, сильно рискуя. Застывшая вода оказалась не настолько крепкой, как рассчитывали захватчики. Когда «Панцер» заехал на середину речки, лёд нежданно покрылся трещинами, мгновенно образовалась чернильная дыра, словно пасть проснувшегося чудовища, и артиллерийская установка камнем пошла на дно, обрекая находившихся в ней прислугу на жуткую смерть в узких недрах. Водоём оказался нешироким, но глубоким: волны в последний раз лизнули пушку САУ перед тем, как она полностью скрылась из виду.
Тем временем хитрые оккупанты при поддержке бронетранспортёра попытались пробиться по дамбе в менее защищённые участки советской обороны, как и предсказывал Гагин. Вислоухов и его воины, пропустив захватчиков на сдерживающее воду сооружение, закидали их гранатами. Немцам прорваться не удалось. Казалось, дело сделано, но наших ребят стал поливать пулемётным огнём БТР, зажав их в крохотной роще и отрезав пути к отступлению. Потеряв четырёх сослуживцев, старшина, было, решился на массовый набег с противотанковыми на незатыкающийся MG 34 на колёсах.
«Хоть кто-то, да заставит его замолчать», – думал в те секунды глава команды.
Вдруг нечто подъехало сзади. Испугавшиеся солдаты, с выпученными глазами, оглянулись назад. Многим почудилось, что недругу всё-таки удалось обойти их с тыла. Однако это был не противник. Подоспевшая вовремя танкетка собственной стрельбой снесла раззадорившегося германского пулемётчика из-за бронированного щитка и отогнала других немцев от дамбы. Больше они не пытались завладевать данным участком.
– Ангел-хранитель в этой танкетке сидит, ей-богу, – пробурчал Вислоухов, лежа за булыжником и умывая лицо белым снегом. Он посмотрел на северо-запад. И атакующим, и обороняющимся там приходилось очень несладко.
Следом за нерадивой САУ на горизонт выползла «трёшка». Осознав ошибку своих товарищей, танк скатился с холма и, не подъезжая к берегу, начал перемещаться по безопасной дороге, намереваясь вломиться прямо в середину оборонительной площадки. Ухнуло один раз, затем – второй. Подбитый «Панцер» встал памятником на заснеженном пути: артиллеристы не подпустили его ни на метр к соратникам.
«Двушка» вместе с последним бронетранспортёром опасливо давали очереди по западным окопам, боясь стать лёгкой мишенью для русских воителей. Её пытались достать наши бронебойщики, но ПТРД и ПТРС не хватало дальности. В конце концов одна из стодвадцатидвухмиллиметровых гаубиц точно пробила корпус лёгкого танка, скорее всего, заодно разобравшись и с экипажем. Её снаряд беспрепятственно пролетел между древесными стволами, будто заколдованный.
Немецкое наступление захлебнулась. Им не удалось захватить ни мост-дорогу, ни дамбу. Как уже выяснилось, речку было перейти невозможно. Русская артиллерия уничтожала появлявшуюся на холме тяжёлую технику, пулемётчики нещадно косили пехоту, не давая ей подобраться на какую-либо приемлемую дистанцию к оборонному валу. Гитлеровцы рассеялись на более маленькие группы, продолжив сопротивляться, но не надеясь развивать атаку по новому кругу.
Гагин внимательно наблюдал за гущей сражения. Он был очень рад, что подчинённые достойно выдержали опасный таранный удар с наскоком. Однако майор чувствовал, что не будет удовлетворён, пока абсолютное большинство неприятельского войска не будет повержено. На западном берегу вновь бабахнула мина, подняв вверх снежные комья. Оккупанты начали постепенно отступать за холм и перелесок. Возвратился адъютант на внедорожнике.
– Товарищ майор! – окликнул лидера военный, не покидая транспорт. – Штаб приказывает контратаковать и выбить фашистов из Коловки.
– Что-о?! – опешил Михаил Вячеславович, не веря своим ушам. – У них там все дома? Мы тут в глубокой обороне, они предлагают мне поднимать людей из окопов, чтоб они сразу стали лёгкими мишенями? Зачем готовились, зачем загубили первую линию? Отлично, мы контратакуем, но опять штыками? Из машин у нас только танкетка да мой ГАЗ. Установлю на ГАЗ «Шпагина» и поедем побеждать, пёс побери!
– Товарищ майор, вы не совсем правы, мы сейчас получили некоторую поддержку, а пехота со второй линии будет эти силы сопровождать и прикрывать. Оглянитесь на юг!
Военачальник скептично повернул голову. К побоищу уверенно направлялись отечественные танки: один Т-40 и два Т-60. Тем не менее с такой лёгкой бронетехникой штурмовать Коловку, где Вермахт уже наверняка приготовил собственную оборону, было бы глупо. Данные «тэшки» подходили только для того, чтобы разбираться с пехотой, автомобилями, БТРами и различными огневыми точками. Они, возможно, могли бы подбить «трёшку» из засады совместной атакой, но против больших танковых и артиллерийских скоплений являлись бессильны. Кроме того, из захваченной деревни германцы просматривали местность на несколько километров вперёд, и быстро бы заметили уязвимую технику Красной армии.
К счастью, «тэшки» приехали не одни. Утопая, перемещал гусеницами огромный мастодонт КВ-2. В отличие от младшего брата КВ-1, который в первые месяцы войны зарекомендовал себя как эффективная машина, почти неуязвимой для орудий врага, КВ-2 особой популярностью у наших военных не пользовался. Разрабатывался он для Зимней войны, и изначальной его ролью было уничтожение хорошо укреплённых ДОТов и прочих защитных сооружений при наступлении, а не участие в ликвидации неприятельских сил непосредственно на поле брани.
C июня 1941 года РККА отступала на восток, и КВ-2 начал использоваться не по назначению. Боеприпасов требуемого характера для него часто не находилось. Чтобы открыть огонь, эта техника должна была остановиться, что только увеличивало её поражаемость. Башня разворачивалась крайне медленно. Страшный выстрел стопятидесятидвухмиллиметровой гаубицы сотрясал и экипаж, и внутренности танка. Однако несмотря на все эти недостатки, КВ-2 оставался грозной крепостью, чей только один силуэт мог навести ужас на супостата. От его фатального попадания немецкие танки разваливались по швам, как карточные домики, так как сплавленный металл не выдерживал такой колоссальной энергии. Пробить броню и данной версии «Клима Ворошилова» оказалось труднейшей задачей, с которой германская полевая артиллерия того периода не справлялась.
Громадный параллелепипед с коротким горизонтальным цилиндром впереди – башня КВ-2 – стал разворачиваться на запад, туда, где находилось больше всего противников. Ожидание выстрела сей махины было мучительным.
Командующий приложил трубку рации к уху.
– Это Гагин, меня слышите? Отлично. Поднимайте людей из окопов и берите Коловку напрямик, через леса не подойти, да и времени нет к тому же. Нам прислали танки, шансы есть большие. Будьте осторожны, подозреваю, что в Коловке есть ещё три – четыре танка, а также группа противотанковых орудий. Сейчас свяжусь с танкистами. Гагин – отбой.
Майор Гагин. Т-40 и Т-60 двигаются вперёд при поддержке пехоты. КВ-2, не суйтесь в пекло, держитесь поодаль. Те, кто налегке, будут производить разведку боем и указывать вам опасные и большие скопления гитлеровцев. Избавляйтесь от них с большого расстояния. Вас мы потерять не можем, иначе лишимся абсолютного преимущества. С дамбы к вам присоединится танкетка, уже она будет прикрывать идущих вперёд. Так точно, Гагин – отбой.
Это снова Гагин. Товарищ старший лейтенант, ещё расчистите для меня район вокруг дамбы, чтоб там ни одного гада иностранного не осталось. И выделите бойцов семь в охранение. Что? Нет, не мало, остальные пускай идут на штурм. Не волнуйтесь, не достанут. Гагин – отбой.
Мимо командира пронеслись два грузовика «ЗИС», наполненные под завязку русскими бойцами. Михаил Вячеславович заново схватился за аппарат связи.
В это время вторая линия собиралась в контратаку. Варфоломеев дал сигнал, и воины начали покидать насиженные места. Акинфеев угодил в первый ряд нападавших. Техника аккуратно газовала через мост-дорогу на противоположную сторону реки, минуя непрочный лёд и западный берег, где всё ещё могли находиться неразорвавшиеся мины и растяжки. Было видно движение на дамбе: сооружение пересекала часть солдат с танкеткой. Недруги полностью покинули перелесок и холм, последних интервентов видели на подходе к первой оборонной черте.
Танкисты резвого Т-40 проверили обстановку и выяснили, что нацисты укрепиться в старых траншеях не успели: там никого не находилось, кроме мёртвых тел предыдущих защитников. Можно было выдвигаться дальше, к Коловке.
Майор переместился на дамбу и продолжил осмотр. Он изучал крайнюю точку видимости, что находилась на самом севере разрушенного населённого пункта. Меткий взор был готов уловить самую отлично подготовленную ловушку. Немцы до сих пор не показались, и Гагину это определённо не нравилось. Воители разделились на две стороны от дороги и уже пересекали поля, располагавшиеся между первой линией и ближайшим деревенским забором. Младший сержант со своими сослуживцами немного поспешил и решил залечь в глубокой канаве, чтобы не пасть жертвой случайной пули. Т-60 заехал за каменную ограду.
В этот момент взор Михаила Вячеславовича уловил ненатурально переломленные ветви, следы и какую-ту полупрозрачную клеёнку, больше похожую на маскировку.
Клеёнка облепливала морду пушки ПАК-40.
– «Тэшки», не подъезжайте даже к середине Коловки… – Командир проговорил в аппарат связи. В следующую секунду неприятельская артиллерия гавкнула, как пробудившийся Цербер. Первый снаряд задержал Т-60, машина ещё могла двигаться и, закрутившись, стала поворачиваться боком. Второй кусок ненависти поджёг лёгкий танк, и он встал навеки. После этого со всех сторон русских героев встретил свинцовый дождь вылезших из всех дыр и полумраков немцев.
– Крысы! – гневно крикнул Вислоухов.
Андрей выстрелил по мелькнувшей в двадцати метрах тени и ещё глубже вжался в землю.
Гагин сплюнул, изучая чужую артиллерию. Продолжил:
– Всем группам, на севере дорогу в лес прикрывает батарея ПАК-40, четыре орудия. Всё хорошо просматривают, ждут, пока наши «коробочки» окажутся у них. «Тэшки», не лезьте.
– Я их живьём закопаю, – орал старшина. Из его обвисшего уса лениво капала кровь.
– Товарищ старший лейтенант, – командующий обратился к Варфоломееву. Плавно оттесняйте немцев, но не лезьте на рожон. Там их, как тараканов в помойной яме. Идите, не торопясь, от переулка к переулку. В центр деревни не суйтесь. Да, также к вам направляются «трёшка», «четвёрка», бронеавтомобиль и бронетранспортёр. Будьте готовы применить противотанковые.
Одна из ПАК-40 пальнула по контратакующим, однако значительных повреждений никому не нанесла. Pz. III обгонял наших с запада, желая вклиниться прямиком в левый рукав. Остальная лёгкая техника трусливо ошивалась у восточного края, цепляя бойцов Красной армии непрекращающимися очередями.
Pz. IV вкатился на середину деревни. Опасный противник стал поворачивать башню непосредственно в товарищей Акинфеева и Вислоухова. Сменить позицию, не словив пулю, оказалось невозможно. Младший сержант и старшина уставились на танк, словно мыши, загипнотизированные змеёй. Мысленно, в который уже раз, они распрощались с жизнью.
Неожиданно по «Панцеру» будто прошлось гигантское лезвие. Как и с его «брата», уничтоженного в перелеске, ему сорвало башню, но на этот раз во все стороны разлетелись листы брони, точно у тех был вес пушинки. Полопались траки, и искажённый корпус повалило на бок. В борте теперь находилась очень большая дыра. Таковым являлся выстрел из КВ-2, монстра советской промышленности. «Клим Ворошилов» беспечно расположился на дороге и перезаряжал свою смертоносную гаубицу, чтобы стереть в порошок новых захватчиков.
Pz. III готов был ворваться в ряды наших солдат и командиров, чтобы смести их и посеять неразбериху. Он вовсю поливал атакующих из кормового пулемёта. Т-40 и Т-60, скрывавшиеся от всевидящей батареи под холмом, встретили «трёшку» интенсивными залпами. Заухав, словно раненный филин, танк захотел убраться обратно в поле и оттуда достать слабо бронированную технику.
«Сука, не дождёшься», – стиснув зубы, младший сержант пополз за каменным забором, как кобра.
От твёрдой породы отскакивало раскалённое железо. Акинфеев очутился в яме, однако поздно обнаружил в ней недруга, дрожавшими руками перезаряжавшего пистолет-пулемёт. Мгновение военные удивлённо смотрели друг на друга, затем немец умело выхватил нож и кинулся на Андрея. Наш боец выставил приклад СВТ в живот супостата, а когда тот отходил от удара, прицелился и убил в шею. Мерзкие гусеницы прошелестели неподалёку. Воитель, выглянув из ямы, оценил обстановку и, не раздумывая, метнул гранату в «трёшку». Бабахнуло. Pz. III врезался в остатки дома и прекратил сопротивляться.
Пушки никого не подпускали ни центр, ни на север Коловки. От них уже погибло несколько русских людей. Получил от меткой ПАК-40 и стоявший на юге КВ-2. Броню этот выстрел не пробил, однако его экипаж этот случай явно разозлил. «Клим Ворошилов» снова громыхнул, тяжелейший снаряд отправился вперёд по растянутой дуге. Поначалу наши не поняли, что хотели люди, управляющие данной тяжёлой техникой. Всё стало ясно, когда два орудия взлетели на воздух вместе с деревьями, снегом, землёй и прикрывавшими их гитлеровцами.
Захватчики дрогнули, растерялись. Воспользовавшись замешательством врага, в бой вступила танкетка, орудуя на освободившейся от артиллерийского огня правой стороне. Слева подключились Т-40 и Т-60, используя нерухнувшие фасады зданий как укрытия. КВ-2 накрыл значительную группу недругов. Вскоре подчинённые Гагина занимали больше половины Коловки. Вислоухов со своими людьми по заброшенному канальцу пробрался к концу населённого пункта и закидал прислугу ПАК-40 гранатами, а затем обратил против германцев собственное оружие. Зажатые со всех четырёх сторон, они полегли один за другим. Через час Коловка оказалась зачищена, резервы Вермахта в том районе были почти исчерпаны и не пришли на помощь своим.
В результате контрнаступления и общего наступления Красной армии под главным городом страны немецкие войска отступили на 150 – 200 километров от Москвы. Битва за столицу СССР была выиграна, ценой очень напряжённых усилий и огромных потерь. Близилась череда новых испытаний.
– Крутой этот ваш Гагин, – высказал уважение Рома. – Из скупых ресурсов смог построить такой щит. Не дрогнул, сам присутствовал на поле боя. В наше время таких бы лидеров.
– Михаил Вячеславович был человеком-исключением, – откликнулся Станислав Константинович. – Некоторые называли его малым Суворовым за то, что ценил каждого бойца, вне зависимости от количества звёзд и полос на погонах. Майора крупно недолюбливали, особенно чины свыше, ибо было очевидно, что он вечно отклонялся от генеральной линии. Однако Гагин был чрезвычайно нужен со своим талантом, и, видимо, репрессии по отношению к нему отложили на потом. После 1945-ого власти фронтовиков боялись, боялись и новых самородков, и закрепившихся маршалов. Михаила Вячеславовича не трогали и вскоре отправили в Корею, чтобы не мозолил глаза. А после смерти народно обожаемого диктатора государственный натиск слегка ослаб, и Гагину больше нечего было боятся. В 1975 он благополучно уйдёт в отставку и будет доживать последние дни, полный почестей и наград.
– Мне больше всего понравилось, как КВ-2 раскидывал немцев, будто котят, – по-детски захихикал Доброградский. Его очки при этом мелко задрожали. – Бум, и как мухобойкой, бац, и пробил самую защищённую машину.
– Тот КВ-2 сыграл нам добрую службу тогда. Хороший танк с плохо раскрытым потенциалом. К сожалению, он сгинул где-то под Ржевом вместе с ребятами, которые его обслуживали. По окончании боевых действий его остатки наверняка распилили на металлолом либо просто оставили в земле. Грустная судьба, как очень грустна история всей войны в целом.
– Отлично, про Москву мы от вас узнали. – Профессор присел рядом с последним ветераном, устав жариться на открытом солнце. – Но что же происходило с вами в то время в Санкт… в Ленинграде? Вы наверняка угодили туда в самый пик обострения ситуации?
– Это да. Ленинград. Подумать только: град святого Петра, пафосно переименованный в честь первого советского лидера, скорейшим образом взят вражескими силами в кольцо. Куда опять же глядели наши высшие чины? Где вся эта мишура, клявшаяся защищать нас от правого фашистского ига? Куда вы прячетесь, товарищ Молотов? Зачем бежите под стол, мистер Ворошилов? Какого пса заливаетесь алкоголем, когда немцы бешеными темпами рвутся к столице, месье Сталин? А нас тем временем жестоко бомбили на Дороге жизни, тяжёлые автомобили проваливались на дно Ладоги. Налетали проклятые «Юнкерсы», сирен которых я боялся, как чёрт ладана, после того случая на «Красной стреле». Хуже всего было гражданским: скоро начнётся страшнейший ленинградский голод.