Последний ветеран. Роман в одиннадцати главах. Глава первая (Владислав Афонин)

На дворе стояла первая половина 10-х годов XXI века.

– Ещё, ещё немного. Да, вот так! – довольно крикнул профессор Доброградский, когда робот установил последнюю деталь его изобретения. – Прекрасно, прекрасно! Вот моё чудо, вот оно…

Виктор Сергеевич стал нетерпеливо оглядывать своё творение, пытаясь найти его малейшие изъяны. Учёный резво осмотрел и верх, и низ длинной капсулы, провёл пальцем по её гладкой глянцевой поверхности. Стало очевидно, что Доброградский был чрезмерно одержим своей идеей. Он, слегка подпрыгивая, побежал к одному из многочисленных компьютеров, которые располагались среди разнообразного оборудования в большой белоснежной лаборатории. Человек считал, что сделал самую большую работу в своей жизни.

– Рома! У нас всё получилось! – Профессор обратился к молодому ассистенту, регулировавшему настройки ремонтного робота. Доброградский стал что-то быстро строчить на клавиатуре, возбуждённо шепча. – Да-да-да! Осталось лишь несколько технических моментов.

Радостное настроение Доброградского передалось и Роме. Он, сам того не замечая, начал напевать какую-ту знаменитую весёлую песенку.

Тем временем профессор закончил свою работу за компьютером. Он встал в центр помещения и воодушевлённо посмотрел на свою работу, облегчённо при этом вздохнув.

– Смотри, парень, смотри! – Доброградский стал с бешеным темпом жать руку молодому человеку, обнимать его и хлопать по плечу. Бедный Рома, не такой импульсивный и эмоциональный, как его начальник, аж закашлялся от неожиданности.

– Всё-всё, проф! – смеясь, Роман вырвался из объятий профессора.

– Ты не понимаешь, молодёжь! – хохоча, Доброградский двинулся к белой тумбочке, которая располагалась около выхода из лаборатории, и достал из неё красивую бутылочку с коричневой жидкостью. – А за это стоит выпить!

– Вы же меня знаете, Виктор Сергеевич: я не пью.

– Заставлять не буду, – слегка обидевшись и поостыв, пожал плечами профессор. Он налил французский коньяк в изящную рюмочку, выпил залпом, ничем не закусывая. – Ох, хорошо пошёл!

Рома подошёл к окну и, облокотившись на подоконник, устало уставился на одну из сталинских высоток. Над ней с треском пролетел вертолёт Первого канала.

– Это событие века… – зевая, невнятно пробормотал он.

– И не говори! – Доброградский тоже подошёл к окну, держа бутылку с коньяком в одной руке, а рюмку – в другой. Учёному захотелось вновь пересказывать и пересказывать события последних месяцев. – Невероятно, невероятно! Столько лет исследований, экспериментов. И вот прогресс, этот фундамент, гарант существования человеческого общества, повернулся к нам лицом. Ко мне и к тебе, Рома. Видишь, ты только вышел из университета, а уже сделал свой вклад в развитие нашей цивилизации. Вовремя ты ко мне попал!

– Это точно, – усмехнулся ассистент, вспоминая нелёгкие дни «исследований, экспериментов». Сколько нервов и сил он потратил на проект? А сколько их потратил сам Виктор Сергеевич, начав эту работу ещё во время существования Советского Союза? Но все эти жертвы стоили итога.

– Криогенная установка, – тем временем продолжал Доброградский. – Установка богов, случайно свалившаяся нам, простым людям, в руки с самого Олимпа. Рома, мы, да, именно мы, а не какие-нибудь американские или японские дилетанты, создали эту вещь. Теперь нам удастся победить смерть или, по крайней мере, отсрочить её. Ты осознаешь это? Всё то, к чему когда-то стремилось человечество, теперь сделано и готово исполнять своё дело!

– Да уж. – Рома вдруг неожиданно погрустнел. – Кости трещат, зубов не осталось, экзема разъедает пятую точку, глаза не видят. Возьми, заморозь себя на время, не умри, потом опять разморозь. Славно…

– Да что это с тобой такое?! – прошептал Виктор Сергеевич. – Я столько стремился к этому. Ты. Наша нация. Да и все люди в конце-то концов.

– Я понимаю, – печальными глазами парень поглядел на начальника. – Неэтично это как-то. Вы сами догадываетесь, ведь по образу жизни деятель науки.

– Ишь ты, «неэтично»! – обиженно зашипел профессор. – Яйца курицу не учат! Мы так стремились к этому, а ты, я гляжу, уничтожить всё это собрался? Ещё на этику какую-ту тут давишь?

– На этику я не давил и ничего уничтожать не собирался, – твёрдо пояснил ассистент, но мигом смягчился, пытаясь найти компромисс: – Виктор Сергеевич, да подумайте сами! Проект очень дорогой, неперспективный. Сколько денег в него вкладывали два государства на протяжении тридцати четырёх лет? Мы не математики, но посчитать это нетрудно. И кого из великих людей мы заморозим для дальнейшего сообщения с нашими потомками? Авторитарного президента африканской страны? Олигарха, который не скрывает, что он гражданин Великобритании и Израиля, и при этом с какой-то стати владеет огромными богатствами нашей страны? Певца, пиарившегося всю свою жизнь на скандалах и больше ничего не делавшего? Проворовавшегося министра? Или какого-нибудь «общественного деятеля», который только поливает грязью русский народ, не принося этому миру ничего полезного?

– Что ты мне моральных уродов всяких приводишь? – разозлился Доброградский. – Нормального, хорошего человека отыщем. Отберём!

– Уважаемый Виктор Сергеевич, капсула с криогеном у нас только одна. Это пока что единственный экземпляр. Хватит ли нам денег и сил сделать её копию, когда оригинал создавался в течение тридцати четырёх лет? Для кого будет использована машина в единичном случае? Виктор Сергеевич?

Нахмурившись и надувшись, профессор разочарованно уставился в окно. По раскалённой летней улице спешно передвигалась плотная масса людей, как в муравейнике. Доброградский, вздохнув, попытался кого-то разглядеть в унылой серой толпе. Вот идёт некий парень в кепке и портфелем за спиной. «Нет, слишком молодой…» – отрицательно мотает учёный головой. Вон, словно пританцовывая, передвигается милая брюнетка с розовыми наушниками в ушах. «Аналогично!» – думает Виктор Сергеевич. За девушкой прётся худощавый плешивый мужик с банкой пива и дешёвой шаурмой в руках. «Нет, такие товарищи нам не нужны». Следом за любителем фаст-фуда шли и толстый бизнесмен с «блютузом» в ухе, и маленькая бабуська с авоськой через плечо, и злобный мигрант в чёрной кожанке, и какой-то интеллигентный тип в жилетке, и гламурная дива, и много кто ещё… Но никто из прохожих профессора, естественно, не устраивал.

Вдруг внимание Доброградского привлёк сморщенный старичок, сидящий через дорогу на бетонной лавке, на маленькой площади. Он оказался полностью лысым, кожа его сморщилась, грустные глаза давным-давно потухли, потрескавшиеся губы образовывали скорбную улыбку. Пожилой человек был одет в старую военную форму, которую спереди полностью завесил различными наградами. Их оказалось так много, что на ткани вообще не осталось никакого свободного места. Сгорбившись и кивая кому-то невидимому, старик кормил голубей, мерно кидая птицам семечки из кулька, сделанного из пожелтевшей бумаги. Москвичи, проходившие по площади, кидали на старого равнодушные взгляды.

– Рома, – взволнованным голосом пролепетал Доброградский. – Роман!

– Что, проф? – Ассистент придвинулся к своему начальнику и также стал смотреть сквозь стекло.

– Так, парень! – выдохнул Виктор Сергеевич. – Вон, видишь старика на площади Рокоссовского?

– Так, вижу… – прищурившись, Рома стал присматриваться к сидящему человеку. – Батюшки! Профессор, так это же ветеран. Наш ветеран Великой Отечественной!

– Ты тоже смотрел ту передачу на «Первом канале»?

– Я посмотрел её на «YouTube». Лично у меня слёзы на глазах наворачивались.

– Да не суть, где ты это видел, – отмахнулся учёный. – Смысл смотри в чём. Помнишь: там сказали, что воинов, которые прошли Вторую Мировую, на Земле больше не осталось? Что мы были последним поколением, которое видело этих славных бойцов? Что никого из очевидцев тех лет уже не видели на параде Победы? Что последний ветеран, повидавший те великие и трагические события, русский (ёлки, позор, имя его забыл), умер в Риге год назад? Ты помнишь это, а? Но это тогда кто?..

– Это тоже ветеран, – спокойно пожал плечами Роман. Чихнул: – Так, может быть, Виктор Сергеевич, не всё потеряно. Не всех умерших ветеранов посчитали. Дело это нелёгкое. Подумайте сами, сколько их ещё на просторах бывшего СССР осталось. Возможно, кто-то всё-таки и дожил до наших дней. Нам-то откуда знать?

– Но в той программе говорили эксперты!.. – попытался возразить Доброградский.

– Я не верю нашим нынешним «экспертам», – твёрдо отрезал Рома.

– Послушай, парень, – воодушевлённо вздохнув, профессор сглотнул. – А что если… Что, если вон тот старик – это последний ветеран Великой Отечественной или Второй Мировой на нашей планете? Что, если перед нами последний человек, который может нам поведать историю о том времени? Вдруг он скоро умрёт, и больше некому будет об этом рассказывать? Это будет… будет… – учёный запнулся. – Будет историческая катастрофа. Мы потеряем то, что вернуть будет невозможно. Это то самое великое сокровище, которое мы обязаны сохранить. Понимаешь, Рома? Вот для чего нужна наша криокапсула!

Ассистент задумался. В помещении наступило неловкое молчание.

– Так, Роман… – Доброградский медленно отвернулся от окна. – А ну-ка, давай быстро за ним!

– За кем? – не сообразил молодой человек.

– За ветераном, парень! Быть может, это наша последняя возможность. Постараемся ввести его в курс дела, ну а после…

Преодолев сложную систему входов и входов старого сталинского дома, профессор и его помощник выбежали на оживлённую улицу. Толпа, было, хотела подхватить их в своё течение и унести по уже обозначенному пути, но дуэт, проигнорировав направление масс людей, резво продвигалась вперёд. Неожиданно перед нашими героями появилась широкая автомобильная дорога. Обе её полосы пока что оставались пустыми.

– Давай, быстрее, Рома! – Виктор Сергеевич сошёл с пешеходного пути.

– Так что, прямо на красный? – возмутился помощник.

– А ну быстрее, я сказал!!! – азарт и нетерпение прямо хлестали из Доброградского.

Пожилой и молодой люди мигом рванули по горячему асфальту. Неожиданно откуда-то из-за здания, окружавшего площадь, на улицу развязно вынырнул плитовоз. Его водитель глухо засигналил, пытаясь предупредить бегущих людей, но движение приостанавливать не собирался.

– Откуда вы, бесы, в центре-то Москвы?! – охнул профессор, поздно заметив надвигающуюся опасность.

– А теперь бы и вам поторопиться, Виктор Сергеевич! – ехидно подметил Рома.

Слава богу, двоим удалось добежать до соседнего конца вовремя. Как только они это сделали, многотонный плитовоз слегка затормозил, гадко взвизгнув, круто повернул и скрылся где-то в городской глубине, напустив выделений из чёрной трубы.

– Как гоняет, кикимора неакадемическая, – задыхаясь, Доброградский наклонился сильно вперед. Лоб, уши и щёки его были покрыты крупными каплями пота. – Тут люди ходят, Господи. А он тут гонки устроил, ехидна!

Молодой Роман устал гораздо меньше.

– Да ладно вам, проф! – оптимистично отмахнулся он. – Зато вон свою физическую форму проверили. Пробежались после кабинетного консервирования. Кости с мышцами разогрели. Адреналинчика получили. Чем не здорово, а?

– Послушай, весельчак, – выпрямившись, пожилой учёный рассеянно захлопал глазами. – А где наш воин-то?

Рома внимательно оглядел площадь Рокоссовского. Лавка, где сидел ветеран, пустовала, и голуби доклёвывали оставшиеся семечки. Константин Константинович, бронзовый полководец на постаменте, гордо улыбался. Солнце продолжало печь, и наши герои вдруг почувствовали себя смертельно уставшими. Они уже были готовы унывать и грустить. Неужели из-за пары пропущенных секунд получилось упустить последнего ветерана той войны на планете?

Вдруг на противоположной стороне площади, в метрах сорока пяти, что-то блеснуло. Роман узнал звезду Героя Советского Союза, которая переливалась на солнце.

– Вон он, Виктор Сергеевич! – Помощник профессора вновь воодушевился, и сердце его радостно забилось. – На автобусной остановке, между клёнами и живой оградой.

– Точно! – весело хохотнул Доброградский, прищурившись. Старичок спокойно сидел на железной лавке и продолжал грустить о своём. Он вновь печально улыбнулся, ненадолго прикрыв уставшие глаза. Но вдруг ветеран резво поднялся, словно и не был глубоковозрастным стариком, и достал из кармана проездной билет для льготников.

Неожиданно, огибая площадь, с территории из-за зданий выехал жёлтенький троллейбус. Транспортное средство уж больно быстро продвигалось к остановке, как будто пытаясь заполучить ветерана раньше, чем Рома и Виктор Сергеевич.

– Мы не успеем ничего сделать! – испуганно прошептал профессор. – Живее же к нему!

Наши герои спринтом пересекли площадь (Доброградскому это не легко давалось) и быстро оказались на стеклянной остановке. Готовившийся войти в троллейбус ветеран недоверчиво посмотрел на двоих, стремительно приближавшихся к нему. Он хотел миновать учёного и его помощника, однако сделать этого так и не удалось: Виктор Сергеевич, расставив руки в обе стороны, перегородил старому человеку дорогу.

– Здравствуйте! – Доброградский виновато улыбался, быстро выдохнув. – Разрешите ли мне посвятить вас в курс одного дела?

Старый воитель недовольно поморщился. Профессор не только не заинтересовал его, но и вызвал многочисленные подозрения.

– Вы кто такие? – возмутился ветеран, выпучив глаза. – Очередные сектанты? Провластные активисты? Мошенники? Награды не продаются!

– Но мы не…

– Не слепо предан я вашему Сталину, сам воевал только ради России! – погрозив кулаком, пожилой человек на повышенных тонах продолжал непонятную дискуссию. – Я не был влюблён в этого усатого диктатора, ибо сама моя возлюбленная была репрессирована по обвинению в связях с некоей «Подмосковной правотроцкистской группой», которую никто никогда в свои глаза не видел, понимаете? Как можно быть преданным сумасшедшему, ненормальному нечеловеку, который давал добро на страшнейшие вещи? Чем вы вообще думали? Вы этого хотели, проклятые журналюги? До инфаркта довести окончательно, да?!

Троллейбус, захлопнув двери, укатился прочь от остановки.

– Из-за вас я вновь опоздал. – Ветеран, слегка остыв, опустил свои глаза на землю.

И Виктор Сергеевич, и Роман серьёзно опешили из-за сильного эмоционального взрыва старого воина.

– Хм, но мы не какие ни журналисты, – покачал головой Доброградский. – Мы научные сотрудники! Я Виктор Сергеевич, а это мой лучший помощник – Роман.

– И мы сильно удивились, когда увидели вас, – подхватил ассистент.

– Ведь совсем недавно передавали, что последний ветеран Великой Отечественной уже скончался, – Виктор Сергеевич аккуратно поправил элегантные очки. – А тут вы…

– Ну, вполне возможно, я и есть последний, – несмело проворил старый боец. Прокашлялся: – Меня Станиславом Константиновичем звать. Богатырёв моя фамилия. Извините, пожалуйста, за мою выходку. Я подумал, что очередные эти… блогеры. Они меня, правда, уже достали. Последние недели две преследовали меня по всему району, говорили: «Что ж ты, дед, не помер еще?» Спрашивали: «Почему ж ты, дорогой, Киев со Смоленском продул?» И ещё вот какой вопрос задавали: «Ты, старый дурак, на своего тупого Сталина до сих пор молишься. А не молились бы такие, как ты, жили бы мы сейчас в прекрасной России». А я Сталина уже сто лет как забыл. Нужен мне этот душегуб? Он огромное количество несчастий русскому народу сделал, столько бед причинил. Как жаль, что мы, закалённые волки, прошедшие от Москвы до Берлина, осознали злодеяния этого тирана только после его смерти. Я, грешный, сам каюсь: однажды, до войны, на Красную площадь в каком-то радостном угаре притащился, помахал рукой усатому. Один раз это было. А ещё потом всё перевернулось вверх дном…

– Что за уроды к вам посмели лезть?! – не сдержался Рома, уставившись на рекламу очередного голливудского блокбастера, наклеенную за запыленным стеклом остановки.

– Да пёс с ними! – отмахнулся Богатырев. – Я и не такие нападки на себя принимал, было в жизни и похуже.

– Станислав Константинович, мы, конечно, знаем вас мало, и вы нас – тоже, – вздохнул Доброградский. – Роман и я приметили вас не случайно. Мы хотели бы ввести вас в курс одного дела. Я бы сказал, даже стратегической задачи. Нам нужен человек, великий человек, прошедший серьёзные испытания. Но для начала не могли бы рассказать немного о себе?

– Хм, мало кто в последнее время просил меня рассказать собственную биографию. Да и великим себя я не считаю, – поморщился ветеран. – Ну, с чего бы начать? Родился я в тысяча девятьсот двадцать третьем году в посёлке Быково, что под Подольском. Была у меня размеренная сельская жизнь. Отца моего испортили Гражданская война и прочие последствия нашей «великой» революции. Он очень рано постарел и полностью посадил своё здоровье. Заниматься полноценным физическим трудом он тоже был не в состоянии. Кормилец из него фактически был никакой. Впрочем, всё это не помешало ему зачать ещё троих детей.

Маме и папе помогал я практически со всеми заданиями по дому. Воспитывал двух младших братьев и сестрёнку, когда была необходимость. Начал ухаживать за местной красавицей, Катей Вороновой. После у нас завязался красивый роман, прям как в какой-то книге, – Станислав Константинович блаженно улыбнулся, прикрыв глаза. – Восьмого мая сорок первого мне стукнуло восемнадцать. Не хочу гордиться, но школу я закончил на отлично. В техникум меня не сильно тянуло, и я решил посоревноваться с судьбой. Хотел подавать документы в институт на исторический факультет, представляете? Были рекомендации от школы, даже от местных властей!

Но вот жили мы, как все, бедно, и я опасался, что, если я покину родовое гнездо, то моя семья не управится с хозяйством. Однако родители не хотели, чтобы я упустил такую отличную возможность, и отпустили меня в Москву. В столице я вообще очень редко бывал.

С вузом, как вы уже догадались, ничего не вышло: началась война, и я добровольцем отправился на фронт в первых рядах. Как совершеннолетнего, меня приняли с распростёртыми объятиями, – тут ветеран нахмурился. – Всего неделя ушла на так называемую базовую подготовку. Естественно, военному делу научиться быстро я не смог. Потом нас кинули на Украину. На пути к оборонительным рубежам наш эшелон попал под атаку «юнкерсов». Многие мои товарищи, с которыми я успел познакомиться, погибли прямо в горящем поезде или умерли потом от ожогов, – Богатырёв сокрушительно покачал головой. – А «Красная стрела», гордость, чёрт, советской промышленности, раскалённым факелом продолжала свой путь, невзирая на горящих живьём бойцов в её бесчисленных железных отсеках…

– Красноармеец Богатырёв! – яростный крик раздался откуда-то из-за угла. – Богатырёв, твою мать! Быстрее сюда!

В отвратительном угаре ничего невозможно было разобрать. Когда на вагон рухнула первая немецкая бомба, канистры с бензином, расположенные вместе с солдатами в одном вагоне, вспыхнули от роковой случайной искры. Видимо, сержант Рокотов плохо завинтил одну из крышек, и смертельная частичка огня смогла попасть в опасную жидкость.

– Я здесь, товарищ старшина! – Станислав, сев на одно колено, разорвал свою рубашку и обвязал кривую тряпку вокруг носа и рта. Неожиданно снаружи поезда что-то снова взорвалось, и красноармеец рухнул на почерневший от сажи пол.

Пламя заполонило большую часть вагона. Проклятый угарный газ проник в каждую клеточку пространства. Жар, копоть и гадкие запахи царили здесь. Поражённые осколками солдаты на верхних ярусах широких деревянных коек не смогли выбраться и сгорели заживо. Вот почему так мерзко тянуло палёным мясом.

Сзади дохнуло раскалённым. Богатырёв резво оглянулся: хищное пламя немедленно подбиралось к шокированному человеку.

«Надо действовать, как автомат! – исступлённо вылупил глаза Станислав. – Надо действовать автоматически».

Он, было, собрался идти, как вдруг кто-то дёрнул его за руку.

– Тряпку водой смочи, чудина, – стараясь улыбаться сквозь боль, красноармеец Михин протянул своему товарищу флягу с водой.

– Спасибо, Андрюх. – Богатырёв вылил воду из ёмкости на кусок ткани, который закрывал ему пол-лица. Он опасливо поглядел на бойца: весь низ тела Михина превратился в сплошной кусок угля; кое-где ещё виднелись розоватые куски мяса. Боевой товарищ Станислава мучительно умирал. Андрей морщился, закусывал губы, едва заметно подрагивал плечами, дрожал. И красноармейцу так не хотелось оставлять его в этой раскочегаренной печи. Однако огонь подбирался всё ближе и ближе, поэтому путь надо было продолжать дальше.

– Иди же, – едва слышно прошептал Михин. – Иначе никто больше не выберется из этого ада.

Перемахнув через нагромождение из горящих досок, Станислав потрусил в начало вагона. Он посмотрел наверх. Через дыру, пробитую в крыше, уходил наружу весь оставшийся воздух. Приходивший же кислород лишь ещё больше раззадоривал пламя и никак не помогал оставшимся в живых людям. Перепрыгнув ещё через несколько костров и чуть не поджарившись, солдат оказался в тупике из сваленных друг на друга деревянных коек. Везде можно было заметить как жёлто-бледные, так и полностью почерневшие трупы бойцов РККА.

– Товарищ старшина, я застрял! – крикнул в пустоту Богатырёв.

– У, б… – Крамской нецензурно выругался сбоку. Вдруг полыхающие койки, плотно сцепленные друг с другом, рухнули, разломились на части, превратились в пылающие огоньки. Кто-то очень мускулистый и высокий врезался в повреждённые лежанки и окончательно поломал их изнутри. По инерции старшина чуть не врезался в Станислава.

– Ну и силища у вас! – прокашлявшись, воин искренне восхитился тем, что только сейчас смог сделать силач Крамской.

– Давай быстрее, Станя! – Старшина, отряхнувшись от тлеющих опилок, по-отечески похлопал красноармейца по плечу. – Дверь надо открыть в соседний вагон, да побыстрее! Бензин уже выгорел?

– Никак нет, – развел руками солдат.

– Это плохо, Станя… Ты же помнишь, что у нас в соседнем вагоне?

Несмотря на то что Богатырёв находился в очень жарком удушающем месте, где практически не хватало воздуха и откуда-то постоянно поступало тепло, он оставался в сознании и не терял адекватности. Тем не менее при упоминании о вагоне номер шестьдесят шесть душа его ушла в пятки, в глазах потемнело, а кожа покрылась ледяным потом. Станислав монотонно произнёс:

– Бензин для грузовиков. Авиационные бомбы. Снаряды для гаубиц. Даже какая-то противокорабельная мина. И что ей вообще тут делать? Проклятая пороховая бочка…

– Так чего же мы стоим? – ухмыльнулся Крамской. И вдруг как рявкнул: – А ну, красноармеец, живее к выходу!!!

Бойцы рванули в начало вагона, минуя куски раскалённого железа и костры дьявольского огня. Когда они оказались в точке назначения, то увидели младшего сержанта Котова, сидевшего на уцелевшей коробке и курившего засаленную папиросу.

Перед бомбёжкой один из товарищей закрыл выход из вагона добротной железной решёткой. Когда впервые бабахнуло, открывать уже никто не собирался: видимо носитель ключей либо выкинулся из поезда, либо погиб в пламени, либо просто запамятовал о своих соратниках. Крамской уверял выживших бойцов, что атака на поезд и ситуация, сложившаяся сейчас, – составные части одной большой диверсии.

– Котов! – крикнул старшина. – Почему не пытаешься отпереть?

– Больше в живых никого не осталось? – младший сержант, устало поправив некрасивые очки, проигнорировал вопрос.

– У нас все погибли. Про тех, кто в конце, ничего не знаю, – покачал головой красноармеец.

– Короче, разговоры отставить! – прорычал Крамской и подошёл к решётке. – Навались!

Богатырёв попытался схватиться за железо и потянуть его на себя, но с криком отдёрнул руки. Кусочки кожи остались прилепленными к горячему, как в преисподней, металлу. Станислав подул на свои ладони, однако оказалось поздно, ибо неслабый ожог был уже получен.

– Рукавом обмотай, Станя, рукавом! – посоветовал Котов.

Тот последовал рекомендации младшего сержанта. Богатырёв и его товарищи попытались тянуть решётку то от себя, то на себя. Но всё оказалось без толку, потому что мощная железяка поддаваться не желала. Отчаявшись, Котов взял из своей коробки невесть как попавший в неё молоток и начал изнурённо долбить по чёрному металлу, матерясь похуже любого сапожника. Мощный Крамской пытался бить сапогом в то место, где находилось отверстие для ключа, надеясь, что замковый механизм как-нибудь вылетит прочь из стены. Всё было бесполезно.

Вспотевшие от жара и невероятных усилий, бойцы, казалось, уже сдались.

– По-моему, огонь перекинулся на шестьдесят шестой, – дрожащим голосом произнёс Котов.

– Еня-ефеня, мать-перемать. – Старшина снова пнул неподдающуюся решётку. – Погибли мы, господа солдаты. Сейчас из ада земного отправимся вниз, в ад неземной.

– Давайте попробуем просто снять её с петель! – в голову Станислава неожиданно пришла мимолётная идея.

– Это последний шанс, – кивнул Крамской. – Напрягитесь ребята! И не высовывайте голые руки!

Все трое схватились защищёнными ладонями за решетку и напряглись изо всех сил. Особенно старался старшина. Сильные мускулы его напряглись, как у былинного богатыря, проступили близко к коже позеленевшие вены. Худенький Котов пролепетал, что больше не выдержит, на что Крамской велел ему заткнуться. Богатырёв также не отличался особой слабостью, но силы его тоже оказались на исходе.

– Мммммм, маа-мааа!.. – прохрипел Крамской, надувшись, как воздушный шарик, и покраснев, будто рак. – Тяжёлая, суу… Гнида-а!

– Боженьки, боженьки… – просипел Котов. Из его посеревшего носа вылетела гадкая зелёная сопля. Попав на решётку, она тут же с шипением испарилась.

Солдаты напрягались так ещё минуты четыре. Тем временем у вагона буквально разорвало правую стену, против которой стояли бойцы. Совсем ненадолго подуло холодненьким свежим воздухом. Трупы вместе с горящими койками стали высыпаться прочь из поезда. Однако из-за поступившего кислорода огонь ещё больше усилился. Он начал разрастаться как в сторону бойцов, так и в направлении шестьдесят шестого вагона…

– Есть, товарищ старшина! – вдруг радостно крикнул Станислав. – Лезет, лезет из петель!

– Держитесь тогда, мужики, держитесь… – прошептал Крамской, который был готов уже рухнуть от усталости.

Наконец-то тяжёлая железяка вылезла из петель, повиснув в пространстве на солдатских руках. Воины, не задумываясь, кинули надоевшую им дверь на пол. Раздался грохот. К счастью, ненавидимая штука вылетела вместе с замком. Где-то в вагоне обвалилась ещё одна балка. Казалось, что в центре пламени нечто визжит и катается в безумной оргии.

– Давайте в начало поезда, ну! – старшина первым юркнул в образовавшееся отверстие.

Вдохновлённый, Богатырёв следом за командиром шагнул в поглощающую тьму. Снаружи противно провизжала сирена «Юнкерса». Вдруг сзади нечто оглушительно рвануло, вагон в очередной раз пошатнуло, заскрипели колёса об рельсы. Станислава тряхнуло, и тут-то он и почувствовал бешеный смертоносный поток энергии, идущий сзади. Что-то очень мощное взорвалось, красноармеец больно ударился, рухнув на спину и прокатившись по полу несколько метров. Он открыл глаза. Котов также лежал неподвижно, Крамского и след простыл. Затем появилась ослепительная вспышка, как будто родилась сверхновая звезда. Уши бойца заложило. Перекатившись, он провалился в ближайшее неглубокое пространство и потерял сознание.

А колёса продолжали неумолимо грохотать.