Портрет Пушкина. Два портрета – две судьбы (Ирина Старкова)

Жизнь и творчество Пушкина изучены, казалось бы, до мельчайших подробностей, но тайна их все равно не раскрыта. Более того, есть связанные с его именем события, до сих пор будоражащие воображение. Как будто само пространство вокруг Пушкина рождает собственные сюжеты, полные загадок. Один из таких сюжетов сложился вокруг известного портрета Пушкина кисти Тропинина.

Эту историю стоит начать с 1826 года, когда Пушкин пребывал в ссылке в родовом имении Михайловском. В политической жизни страны произошли важные перемены: смерть императора Александра 1, подавленный декабрьский бунт в Петербурге и восшествие на престол Николая 1¹⁾. В надежде на освобождение из шестилетней ссылки Пушкин пишет письмо новому императору в мае 1926 года. Позже, после казни пятерых декабристов, написать подобное письмо, по признанию самого Пушкина, «рука не поднялась бы». В июле из Петербурга в Новоржев отправляется секретный агент с целью произвести «возможно тайное и обстоятельное исследование поведения известного стихотворца Пушкина». В случае виновности проверяемого предусматривался арест и отправка «куда следует». Для этих целей власти выделили фельдъегеря. Оснований для ареста не оказалось. В августе спецагент пишет рапорт о поездке в Псковскую губернию, после которого Пушкина доставляют к императору в Москву. Восьмого сентября состоялась встреча Николая 1 и Александра Пушкина. Известно, что разговор был длительным, что император назвал Пушкина умнейшим человеком России, отменил ссылку и разрешил проживать в обеих столицах, освободил от официальной цензуры, взяв ее заботы на себя. Царь и поэт понравились друг другу.

Москва встретила Пушкина восторженно. Главной новостью было: Пушкин здесь и он свободен! Длительное уединение сменилось бурной жизнью. Это было время триумфа поэта. «Пушкин здесь на розах! Все альбомы и лорнеты в движении», – писали современники. В Москве у Пушкина было несколько адресов, но главный – — квартира Сергея Александровича Соболевского²⁾ на Собачьей площадке.

Пушкин не любил позировать художникам, но сам себя рисовал часто: в виде придворного арапа, юноши с длинными кудрями, лицеиста, старика в очках, денди и во многих других образах. Эти автопортреты известными не были, а те портреты, которые до 1826 года и были, мало подходили для представления автора своим читателям³⁾.

Пушкинский триумф отразился и на его изображениях. В 1826 году художник Жан Вивьен выполняет карандашный портрет поэта, а на следующий год появляются сразу два больших портрета, писанные маслом: московский и петербургский Пушкин. Обе эти работы художников Тропинина и Кипренского станут не только главными прижизненными изображениями поэта, но и навсегда сформируют представление у потомков о его внешнем облике.

Первым большой портрет маслом написал московский живописец Тропинин⁴⁾ для друга Пушкина Сергея Соболевского.

Мы настолько привыкли к тому, что у Тропинина Пушкин изображен в домашнем халате, что чаще не придаем тому особого значения. Но об этой важной детали стоит поговорить отдельно.

Халат – атрибут творчества

В первой четверти 19 века поэты-романтики делают халат символом литературного труда. Петр Вяземский в 1817 году пишет стихотворение «Прощание с халатом», сравнивая свободную одежду со свободой творчества:

Ему в 1821 году вторит Николай Языков в стихотворном обращении «К халату»:

Стихотворение Вяземского восходит к миниатюре французского просветителя Дени Дидро 1772 года «Сожаление о моем старом халате или совет тем, у кого вкуса больше, чем денег». В ней автор говорит о подаренном новом халате. «В этой связи возникает целый фейерверк мыслей о достоинствах бедности и соблазнах богатства, о труде и о праздности. Вытесненный пышной обновой старый халат становится символом трудового и полного внутренней свободы писательского бытия своего владельца, которое противопоставляется бесплодному безделью светского модника. «Я литератор, писатель и трудящийся человек. Теперь же я похож на богатого шалопая, и другие не знают, кто я».3

Эту миниатюру Вяземский позже переведет с французского на русский язык, а в конце жизни у него появится еще одно стихотворное размышление о халате – — «Жизнь наша в старости — изношенный халат». Вот ее заключительные строки:

«Прощание с халатом» нравилось юному Пушкину, он знал стихи наизусть. Сохранились две копии стихотворения, им переписанные по памяти – одна в 1817, другая в 1820 годах.

Художники также часто изображали писателей и поэтов именно в халатах. Тот же Вяземский любил позировать в халате. На рисунке И. Зонтага4 он изображен в полосатом халате, из-под которого виден распахнутый ворот белой рубахи, а волнистые пряди волос пребывают в романтичном беспорядке. Образ завершают модные бакенбарды и задумчивый взгляд поэта. Этот карандашный рисунок удивительным образом близок тропининскому портрету Пушкина по общему замыслу.

Что касается Василия Андреевича Тропинина, то на его портретах халат появляется очень часто. Его называют мастером «халатного жанра». «Считается, что через эту бытовую деталь художник старался отразить характер московской жизни, ее размеренность, неспешность; но эта манера… наследует давней живописной традиции, акцентирующей внесословную ценность творческой личности».5

В халатах изобразили себя и сами живописцы Тропинин и Кипренский.

Есть интересный рассказ Пушкина о том, как в Москве «цензировали его „Графа Нулина“: нашли, что неблагопристойно его сиятельство видеть в халате!»6 Этот курьезный штрих говорит о появлении нового символического значения халата: свободе человека от мундира, от регламентированной жизни, согласно Табели о рангах. Московский цензор точно продемонстрировал государственное понимание большей важности внешней жизни человека, обусловленной чином, нежели жизни частной, внутренней.

Соболевский с юности был знаком с Пушкиным, но особенно сблизился с ним после возвращения поэта из Михайловского в Москву. «Он мне нравится более прежнего, ибо он в моем роде. Любит себя показывать не в пример худшим, чем он на деле».7 Склонность Пушкина к эпатажу распространялась и на одежду. Об этом говорится во многих воспоминаниях.

Соболевский принимал горячее участие в издательских делах Пушкина и, конечно, знал, что ему не понравился опубликованный портрет с гравюры Гейтмана; видел рисунок Нотбека для «Невского альманаха» по авторскому наброску.8 Наверное, друзья обсуждали портрет Вивьена и то, как лучше изображать поэта. Для себя Соболевскому хотелось иметь изображение Пушкина «как он есть, как он бывал чаще», «в домашнем его халате, растрепанного, с заветным мистическим перстнем на большом пальце»9 Выбор художника для будущего портрета был предопределен.

Устные воспоминания Тропинина были записаны и опубликованы тремя мемуаристами но, к сожалению, не совпадают во многих деталях, поскольку писались спустя годы по памяти.10 Но все-таки общий ход событий по этим материалам восстановить можно.

Для начала работы над портретом Василий Андреевич Тропинин, списавшись с Пушкиным, пришел в дом Соболевского и обнаружил поэта в кабинете, игравшего со щенками.11 Важно отметить, что Тропинин впервые видел Пушкина, и впечатление от первой встречи было очень сильным. Работа над портретом началась с этюда маслом – знаменитого «первого присеста» художника. До нашего времени дошел этот небольшой этюд на дощечке, еще один этюд на холсте и два карандашных наброска на одном листе с двух сторон.12 Для сеансов с натуры Пушкин приходил в мастерскую Тропинина.

Художник мыслит образами, и чем он талантливее, тем больше может рассказать будущим зрителям о своей модели, раскрыть то, чего не замечают другие и тем самым помогает глубже понять изображаемого человека.

Внешность Пушкина

В дополнение к портретам мы имеем воспоминания друзей Пушкина о его внешнем облике. Фрейлина двора Александра Осиповна Смирнова-Россет⁵⁾ записала в своем дневнике: «Я увидела, что вошёл незнакомый молодой человек, невысокий; У него голубые глаза с серым оттенком; когда зрачки расширяются, то глаза кажутся чёрными. Его волосы вьются, но они не чёрные и не курчавые (т. е. не тонкорунные, как у негра). Зубы – поразительной белизны, и, когда он смеётся, все они видны. Губы полные, но не очень толстые. В нём ничего нет негритянского. Воображают, что он непременно должен походить на негра; у него были правильные черты, лицо длинное и сухое, выражение жёсткое, но интеллигентное».

А вот рассказ Веры Александровны Нащокиной⁶⁾: «Пушкин был невысок ростом, шатен, с сильно вьющимися волосами, с голубыми глазами необыкновенной привлекательности… Это были особые, поэтические задушевные глаза, в которых отражалась вся бездна дум и ощущений, переживаемых душою великого поэта. Других таких глаз я во всю мою долгую жизнь ни у кого не видала».

«Чудные голубые глаза» отмечали и другие современники поэта. Также сохранилось описание своей внешности самим Пушкиным на так называемом «Билете на проезд в Петербург»: «… волосы темнорусыя, глаза голубыя».

Все эти свидетельства тем более важны, что существует множество разноречивых портретов Пушкина.

Многие современники вспоминали длинные, ухоженные ногти Пушкина. И Тропинин, и Кипренский запечатлели их на своих портретах. Будто в оправдание, поэт писал в «Евгении Онегине»:

У поэта было несколько колец с самоцветными камнями. Тропинин изобразил два знаменитых перстня, которые Пушкин считал своими талисманами и дорожил ими. Нужно сказать, что талисманы в то время были в моде. Пушкинское стихотворение «Талисман», отвечая моде, было положено на музыку и звучало в гостиных в виде романса. Нам, конечно же, интересны подробности отношения к талисманам самого поэта. Однако ответов на этот вопрос больше в творчестве Пушкина, чем в свидетельствах его друзей.

Изумрудный перстень

На большом пальце руки Тропинин изобразил золотой перстень с квадратным изумрудом. Когда и как он появился у поэта, неизвестно. Этот перстень иногда называют «магическим кристаллом». Несомненно, многое о перстне знал Соболевский, но подробных записей о нем не оставил. Он лишь делал правки на полях рукописей первых пушкинистов. Так изумрудный перстень Соболевский назвал «известный талисман». Есть путаное свидетельство об изумрудном перстне П. В. Анненкова^7): «Пушкин по известной склонности к суеверию соединял даже талант свой с участью перстня, испещрённого какими-то каббалистическими знаками и бережно хранимого им». Точности ради стоит сказать, что «каббалистические знаки» были на другом перстне, также изображенном Тропининым. А показания, что с потерей перстня исчезнет поэтический дар, отвергал Нащокин. Соболевский тоже сделал приписку: «никогда не слыхал».

Изумрудный перстень после смерти Пушкина достался В. И. Далю⁸⁾, для которого тоже стал талисманом. В этом смысле интересно письмо Даля князю В. Ф. Одоевскому⁹⁾ 5 апреля 1837 года: «Перстень Пушкина, который звал он – не знаю почему – талисманом, для меня теперь настоящий талисман. Вам это могу сказать. Вы меня поймете. Как гляну на него, так и пробежит по мне искорка с ног до головы, и хочется приняться за что-нибудь порядочное». Настоящую славу Далю принесло составление четырехтомного «Толкового словаря живого великорусского языка», но он также автор произведений, отразивших столкновение человека с нечистой силой. Среди его персонажей – русалки, оборотни, колдуны, грешники, закладывающие душу черту и пораженные карой за безбожное поведение. Даль писал, что многие, насмехающиеся над народными предрассудками, сами верят им «втихомолку». В своем словаре ученый так объяснил значение слова талисман: «вещь, в коей, по поверью, заключена спасительная волшебная сила: перстень, ладанка и пр.» Даль хорошо понимал склонность Пушкина к суевериям, видел в них своеобразие отношений с высшими силами. Он не раз повторял, что не знает причин, по которым Пушкин считал перстень талисманом, но его необъяснимую силу чувствовал. Трудно сказать, носил ли Даль кольцо Пушкина или только хранил его. На известном портрете Даля кисти Перова кольца нет, хотя кисти рук тщательно выписаны художником.

В 1880 году дочь Даля Ольга Демидова привезла это кольцо на Пушкинскую выставку в Москве. После выставки кольцо хранилось у президента Императорской Академии наук Великого Князя Константина Константиновича¹⁰⁾. Великий князь был поэтом, известным под псевдонимом КР. Он считал себя продолжателем пушкинской традиции в русской поэзии. Этого же мнения придерживались Гончаров, Фет и многие другие.

После смерти Великого Князя по его завещанию в 1915 году кольцо было передано в Академию, откуда в 1953 году поступило в фонды Всероссийского музея А. С. Пушкина¹¹⁾. В настоящее время кольцо хранится в фондах Музея-квартиры Пушкина на Мойке, 12. Иногда его можно видеть на выставках фонда.

Сердоликовый перстень

На указательном пальце Пушкин носил еще один свой талисман — витой золотой перстень с резным сердоликом восьмиугольной формы. На камне была вырезана еврейская надпись. Именно этот перстень до сих пор рождает много вопросов и версий ответов на них. Первоначальная легенда гласит о романе поэта и графини Елизаветы Воронцовой¹²⁾ в Одессе. При расставании графиня подарила Пушкину перстень в качестве талисмана. Второй, точно такой же, остался у нее. Однако есть исследования, утверждающие, что и роман, и подарок – красивый вымысел.

Поскольку перстень сделан как печать, то надпись, вырезанную на камне зеркально, можно прочесть только на оттиске. Сохранились некоторые письма Пушкина с этим оттиском. Кроме того, есть рисунок Пушкина своей руки с перстнем на ней, а стихотворение «Талисман» в рукописи буквально заштамповано вокруг оттисками перстня.

Конец ознакомительного фрагмента.