Портал. Глава 1 (Екатерина Гуреева)

Глава 1

Поздний осенний вечер. Я стою в глухом лесу в западной части Канады, провинция Юкон. Под моими заляпанными грязью сапогами зловеще чернеет вода, и я стою в ней, будто над бездной, чудом не проваливаясь вниз.

Желто-охряный лист, опавший двадцать первого октября с единственного в округе ясеня, лег на поверхность воды, и бездна вновь становится обычной лужей. В спину дует довольно крепкий ветер, так что я зябну и пытаюсь ухватить полы серого плаща, которые будто стремятся еще издалека коснуться моего нового жилища.

К моменту переезда мне стукнуло тридцать семь лет. Я гляжу на уже родной канадский дом, только мой, и радуюсь чувству свободы.

У меня нет ни семьи, ни привязанности, я никому ничего не должен – как этот лист, плывущий в сторону от меня, каждой своей жилкой он говорит об своей оторванности от прежнего мира.

По профессии я фотограф. Я мечтал об этом с детства, и довольно давно эта мечта стала реальностью. Ремесло – и солидные гонорары – привели меня в Канаду. Крупное журнальное издательство оценило мои таланты – тем более что я сумел завести дружеские отношения с его основателем Тимом Харди.

Я родился в Дорчестере, административном центре графства Дорсет, которое находится на юго-востоке Англии. Но я покинул родной дом. Теперь я живу здесь, в особняке под названием «Темный бор», и в Англию вряд ли уже когда-нибудь вернусь.

В издательстве Тима Харди готовилась серия каталогов о дикой, девственной природе, и я должен был собрать для нее материал. Мне нравилось в любую погоду охотиться за ценными кадрами, применяя весь накопленный опыт. Я, как художник, передавал на бумагу то, что видел сам, и для меня всегда было очень важно найти подход к сердцу зрителя.

Так вот, забегая немного вперед: я планировал жить здесь с женой и детьми. Хотел всем сердцем крепкого уютного гнездышка. Увы, вышло иначе.

Дом находится посреди леса. Между ним и одноименным городком Темный Бор протянулась длинная артерия, прорезавшая сосновый массив, – трасса «Рок», почти два часа езды. Я не особо люблю магазины, все это бурление человеческой жизни. Я отгородился от людей и был беспредельно этому рад.

Особняк стоит на холме, возвышаясь над лесами – с соснами, елями, лиственницами, кедрами и дубовыми рощами. Здесь редко встречаются вяз, орешник, ясень, бук или каштан, поэтому выглядят чащи мрачновато, особенно в сумерках. Я чувствую, что по моей спине бегут мурашки, и не только от холода.

Я бы хотел испытывать здесь и сейчас немного другие чувства. Мне приходится выйти из лужи, войти через ворота в сад, пройти по грязной земле мимо каменного торца с черными дырами окон. Крыльцо небольшое, козырек едва укрывает его, но этого хватает, чтобы спрятаться от дождя. Дурная погода в Канаде наступила надолго. Впереди зима.

Я открываю дубовую дверь с узкими длинными разноцветными витражами, несмазанные петли скрипят от натуги. Вхожу в дом. Дверь за моей спиной резко захлопывается, и я вздрагиваю.

Этим вечером я зажигаю в доме много света: лампы, настенные подсвечники и канделябры отражаются в лаковом паркете из коричневого бука. Очень радует убранство – современность, которая перекликается со старинной готикой. Но это все житейские мелочи, не имеющие для меня особой важности. Теплые оттенки охры царят в залах, гостиной и некоторых спальнях. Для холлов, коридоров нижнего и верхнего этажей декоратор предпочел приятную зелень и серебро.

По широкой лестнице я поднимаюсь наверх, поворачиваю направо, к своей спальне, ее дверь первая слева. Это уютная комната с широкой двухметровой кроватью у стены и платяным шкафом напротив, в нем есть дополнительные полочки, на которые очень удобно класть всякие мелочи, а потом брать их оттуда, не задумываясь.

Я бросаю сумку на серый ковер с коротким ворсом. Вещи разберу завтра, а сейчас не мешало бы выспаться. Дорога из Ванкувера заняла, по меньшей мере, тридцать девять часов. По дороге сюда я, конечно же, использовал навигатор и город Уайтхорс в качестве ориентира. Я очень утомился и хотел скорее отдохнуть.

Мое безделье продлится недолго, я вас уверяю. Я ведь фотограф, и моих работ сейчас ожидает модное издательство. Так что я буду вынужден довольно часто уходить в лес.

Пять долгих лет я жил не тужил в Канаде, как в доме родном. Правда, вначале долгое время перебивался на съемной квартире, но усердно откладывал на постоянное жилье. Когда встал вопрос о переезде из родного Дорчестера, я двадцать тысяч раз все взвесил, обдумал и, наконец, решился. И решил свою судьбу, крепко привязав себя к чужой – но теперь родной – стране. И ни капли не жалею.

На следующий день после завтрака я собрался изучить окрестности. Думал что-нибудь найти для будущих фотографий, но полил дождь. Мерзкий, мокрый, очень сильный. Трудно привыкнуть к этим вечно серым набухшим тучам, которые висят прямо над оголившимися кронами деревьев.

Так что время я посвятил развешиванию собственных фотокартин. Их рамы были гладкими, простыми, без всяких вычурных завитушек. Я выделил картинам скромное место возле лестницы, в гостиной слева и в маленьком закутке справа от парадного входа на три комнаты.

Я не имею привычки держать телефон в кармане одежды, поэтому нелегко было бежать в гостиную, через весь холл, с молотком и гвоздями. Но пришлось.

– О, нет! – закатываю глаза. Звонит Ивелен, моя бывшая подруга и по совместительству коллега. Мы расстались полгода назад, прервали все отношения, и я жалею только о потраченных нервах и времени: она единственная имела шанс стать моей женой, но у нее были иные ценности, нежели у меня. Свободу, близость она почему-то не считала равными понятию семьи. Выходит, для нее семья – это что-то вроде рабства, что ли?

В один прекрасный момент я устал от Ивелен и переехал сюда, а она, кажется, ничего не заметила.

– Слушаю! – задумчиво отвечаю я.

– Привет, дорогой мой! Как ты? Как поживаешь? Наконец до меня дошли слухи о твоем тайном переезде. Нет ничего и никого, что ускользнуло бы от меня.

Я дышал в телефон, не говоря ни слова в ответ. Ивелен продолжила:

– Ты можешь и дальше молчать, Майк, я все пойму…

– И даже то, что мы больше не вместе?

– Злюка! Почему? Что я пропустила?

– Все! От моих слов до моих действий по отношению к тебе. Я говорил, что куплю для нас дом, и мы сможем вместе…

– Жить, бла-бла-бла… – ехидно прервала она. – Я это слышала не раз и не два. Ничего не меняется. Он хочет! А ты меня спросил, чего я хочу?

– Не единожды, дорогая. Думаю, не стоит ворошить прошлое, полгода – срок немалый. Не имеет смысла начинать то, что давно закончилось.

– Нет, вы только послушайте! Я на него годы потратила, а где компенсация за моральные издержки? Кто возместит мои страдания от затянувшегося одиночества?!

– Ты о командировке или обо мне? – любопытствую я.

– О тебе, красавчик. Я скучаю. Приезжай, а? – нежный голосок заставляет меня улыбнуться.

– Ты спятила от воздержания? Я сейчас у черта на рогах. Но даже если бы я был рядом, вряд ли это что-нибудь изменило, Иви.

Наш разговор прерывает собачий лай. Я стремглав выбегаю на улицу в одних шортах и майке.

Сад отгородился от напирающего темного леса двухметровым железным кованым забором. Крупному животному ни за что его не перемахнуть, даже если очень постараться. Поэтому я успокаиваюсь, оцениваю все прелести октября, что называется, на собственной шкуре и заинтересованно разглядываю клумбу, разбитую в виде идеального круга. Клумба сама по себе совершенно обычная, ничем не примечательная, кроме одного: пушистые прихотливые цветы на ней, казалось, совсем не замечают холода. Очень странно!

Выдохнув изо рта бледное облако пара, я возвращаюсь в дом, не обращая внимания на стихающий лай.

У меня понемногу рождаются планы на следующий день. Они ничем не отличаются от вчерашних – лишь бы только не полил дождь.

Рано утром я с привычным задором отправляюсь на улицу делать зарядку. Пробежка на свежем, даже ледяном воздухе бодрит похлеще контрастного душа, который в моем списке числится следующим. Это обычные правила, по которым я живу.

Обязательно когда-нибудь отправлюсь на разведку местности дальше своих пеших пределов. По дороге сюда я обнаружил потрясающий вид на высокие снежные горы, озера, сверкающие лазурью под лучами солнца, реки, рябь которых напоминала переливающееся серебро.

Вечером я всерьез задумываюсь над ужином. Еды немного, в холодильнике стоит бутылка молока, расфасованная морковь, лук-порей, хлеб на обеденном столе – этого как-то маловато для мужчины. В семь часов я намыливаюсь в городок. Я один раз уже там побывал – заезжал на бензоколонку, и все. Теперь пришло время наведаться с визитом в магазин.

Зарываюсь носом в вязаный свитер, раскрываю настежь ворота, высвобождая просторный проезд для машины. Я люблю свой старенький Jeep Grand Cherokee ZJ 1998 года. Надежность – его главное достоинство.

Подхожу и застываю в мучительных думах у двери автомобиля. Иногда интересно проследить за собственными действиями, осознать, что ты не поступаешь механически, по инерции. Сейчас мне придется катить в потемках через глушь, а потом еще обратно, зная: случись какая беда, никто ко мне не приедет. Я совсем один. Если ехать осторожно, доберусь до дома уже далеко за полночь. Ну, ладно, я не трус, в темноте приступов паники за собой не помню, а значит, все будет в порядке.

Возвращаюсь чуть раньше одиннадцати.

На крыльце и в холле горит свет – я оставил его, и он был для меня как маяк в лесном мраке. Вынимаю из багажника два пакета, до отказа набитых продуктами, и тут случайно замечаю лишний источник освещения. Из окон гостиной струится свет, он падает на темную землю белыми пятнышками. Странно! Я не помню, чтобы оставлял свет и в гостиной. Мое упущение. Не накручивая себя заранее, подхожу к двери и открываю ее. Все в порядке. Я дома.

Раскладываю продукты по полкам серебристого холодильника и некоторым ящикам на кухне. Окна выходят на боковую дорожку сада. К широкой раме тянет пушистые ветви высокая лиственница, она даже выше черепичной крыши. На самом верху, на чердаке, мне еще не довелось побывать, хотя агент по продажам Билл Донатан любезно предложил провести экскурсию перед покупкой. Но я решил, что там, как и в любом старом доме, наверняка свален старый хлам, ящики, набитые неинтересными вещами прошлых владельцев, и все это покрывает пыль толщиной с бутерброд.

В месте, предназначенном для готовки, стоит обеденный стол. Я за ним буду теперь есть – так сказать, не отходя от кассы. Мне удобно, единственное, что разочаровывало, это лестница напротив. Кто-то «выдающийся» спроектировал кухню на задворках холла – и это было весьма неудобно, по крайней мере для меня.

Я принимаюсь уминать наскоро приготовленный ужин: вареные овощи, бутерброды со сливовым джемом и ароматный зеленый чай с мятой. В моем меню совсем нет мяса. Кто-то называет меня вегетарианцем, но я считаю себя просто морально здоровым человеком, который не поедает ничью плоть. Это мой выбор.

Было спокойно, довольно безмятежно и даже сиротливо. Может, питомца завести? Собаку, например. Только сначала ту отловить надо, которая здесь бегает, чтобы спать не мешала. Интересно, откуда она вообще взялась?

И вот наступает момент, когда ты остаешься наедине с собой, со своими завихрениями, страхами и сомнениями. Я ужинаю, думаю о невыключенном свете в гостиной и вдруг слышу шаги над головой. Удивляясь, я перебираю в памяти все левое крыло второго этажа: там находится кабинет, еще одна комната напротив, каморка для швабр, винтовая лестница на чердак – вот и весь список, кажется! Точно, я вспомнил: надо мной располагается кабинет.

Вилка случайно выскальзывает из пальцев и шумно падает на дно тарелки. Наверху все стихает. Проверить, что ли? Трус уже залез бы под стол, но я же не боюсь скрипов и шума старых домов. Тем более что здесь никого не должно быть.

Наверху было определенно неспокойно: почему-то один из настенных светильников мерцал возле приоткрытой двери в злосчастный кабинет. Зачем здесь вообще кабинет? Кто мог в нем работать? Как по мне, эта комната была чересчур мрачной. Окно закрывала тяжелая портьера, прямоугольный стол из эбенового дерева, весь покрытый пылью, стоял посреди трехцветного ковра. Слева – книжный шкаф, совершенно пустой и грязный. Я ни за что не стал бы здесь даже отдыхать, сидя в кресле и мечтая. И почему я раньше не обратил внимания на такие неприятные мелочи!

Я выхожу обратно в коридор и уже поворачиваюсь к лестнице, как вдруг позади что-то взрывается: лампа разлетается вдребезги, едва не угодив крупными осколками мне в спину.

– Твою ж мать! – ругаюсь я. И быстро сбегаю по ступеням вниз.

Я просыпаюсь в утренние сумерки, зеваю. Иду в ванную бриться. Выхожу на пробежку в спортивных штанах и толстовке. Поначалу лень, зябко и отвратительно, но потом быстро набираю темп – и понеслось: три круга вокруг дома, после рассвета я иду по дорожке вдоль двухметрового забора в сад, к кучке деревьев, растущих метрах в шести от дома. Я иду мимо стволов лиственниц, голубой ели и сосенок. За высохшим массивным стволом дуба вижу амбар, шесть на восемь, с двускатной деревянной крышей. В перегородке зияют щели: кто-то изнутри заколотил досками небольшие вытянутые оконца со ставнями. В амбаре очень темно, поэтому мысль о ревизии помещения отметаю сразу.

Доски амбара подгнивали, а часть оштукатуренного фундамента отслоилась и обрушилась. Все строение обросло зеленым мхом и плющом, дерево покрыли плесень и грибок, а влажный воздух только ускорял общее разрушение.

Во время пробежки я заметил за домом калитку с аркой. На этом я закончил осмотр своих владений и пошел в дом за чашкой горячего кофе.

После завтрака я упаковал фотокамеру Sony в сумку, накинул поверх толстовки куртку, перебросил через плечо сумку с фотоаппаратом и двинулся к черному забору с облезлой и облупившейся кое-где краской. Изгородь только перед особняком окрасили, придали ей привлекательный для покупателя вид, а здесь, по-видимому, все оставили, как было.

Калитка быстро подается под нажимом, и я выхожу на поляну, покрытую мертвыми листьями, которые свернулись в трубочки. Воздух наполнен свежестью и тишиной. Рассматривать тут особо нечего. Оглядевшись по сторонам, я медленно спускаюсь по склону, иду по протоптанной дорожке вглубь засыпающих кустов и деревьев.

На одной из веток кедра устроилась белая сова с большими глазами и крючковатым клювом. Ночная хищная птица сидит довольно высоко и разглядывает мою фигуру, потревожившую ее покой. Сова ухает и взмахивает крыльями, перелетая на другое дерево.

С час я брожу, разгребая носками ботинок хвою сосен и пихт, обнаруживая под ней скрытые тропинки. Я разглядываю, как ветер подхватывает обрывки зелени с одиноких дубов – последнее напоминание о лете – и роняет их безжалостно на землю, в тлеющую массу. Осень играла на моих нервах и на всех оледеневших членах, вытягивая из меня последнее тепло. В лесу холод чувствуется особенно сильно, и я решаю возвратиться назад, пока еще способен перебирать ногами.

Только я перешагиваю порог, как припускает обложной дождь. Вот же осенняя депрессивная пора! Что ж, потрачу время с пользой – осмотрю неизученный чердак! Это самое жуткое место для всех без исключения людей – самый темный уголок дома, где живут странности и ночные кошмары. Кто вообще придумал прятать свои тайны и страхи в самом высоком месте в доме? Люди явно используют чердаки не по назначению. Но я решительно смахиваю с ресниц иней и направляюсь к лестнице.

Меня ждет разочарование! Оказывается, все это время у меня не было ключа от чердака. На кой черт кому-то понадобилось запирать дверь? Я, конечно, мог выбить ее, но я не сторонник таких диких методов. Лучше отложу визит до следующего раза, когда придумаю, чем вскрыть замок.

Я ругаю себя, припоминая, как ходил с агентом по особняку. Но сюда мы не поднимались, и я даже не подумал, что на самом верху могли остаться запертые комнаты. Очень странно.

Я спускаюсь по винтовой лестнице левого крыла, где вчера ночью лопнула лампа, и меня вырывает из моих раздумий телефонный звонок. Телефон лежит на диване в гостиной. Вдруг мелодия обрывается. Я смотрю на экран, но вижу, что в списке пропущенных вызовов ничего нет. Странно! Очень подозрительно. Не померещилось ведь мне?

Теперь от скуки я берусь за фотокамеру. Отщелкиваю парочку собственных комнат и ухожу спать.

День дотянулся до позднего вечера. За широким окном спальни давно сгустился мрак, убаюкивая ледяной тишиной всю округу. Я уже встал, походил по дому. Наконец решил разобрать вещи. Я начал раскладывать их по полкам и ящикам, вешать в гардероб рубашки и брюки.

Вам покажутся скучными мои действия, но мне нужно привыкнуть к новому жилищу. Я должен сотворить вокруг себя какой-никакой уют, создать иллюзию наполненности дома, дать спокойствие глазам и сердцу.

С таким режимом я запорю работу. Никто не захочет платить за плохие фотографии, но не по ночам же мне снимать! Надо с этим что-то делать. Решено: сейчас ложусь спать, а завтра можно приступать. А иначе Тим Харди отменит свой заказ. Он, если захочет, сможет найти мне замену.

Я долго ворочаюсь. Если честно, никак не могу устроиться в кровати. Этот матрас – просто ужас! Этот дождь омерзителен! Он льет и льет, как будто природа запамятовала, что в ее безграничном арсенале не только каждодневные осадки.

Стоит глухая полночь, и мои веки, наконец, наливаются свинцом. Как прекрасно засыпать под стук капель, бьющихся об оконное стекло.

Я резко открываю глаза от испуга. Только что я уловил еще какой-то странный посторонний звук.

Выхожу из спальни, прислушиваюсь. Стук повторяется снова, снизу.

Стучат в дверь.

И тут меня охватывает дрожь. Холод от конечностей крадется вверх, волосы на затылке начинаются шевелиться. Неужели кто-то способен сюда попасть через запертые ворота? Я неуверенно протягиваю руку к двери, кровь быстро бежит по венам, но я заставляю себя стоять на месте. Что поделаешь с этим волнением!

Незнакомец снаружи, видимо, ожидал немедленного ответа, и он вновь требовательно стучит в дверь. Я, недолго думая, рывком отворяю ее. И кого же я вижу перед собой?

– Ивелен!

На пороге моего дома стоит именно она. Большие голубые глаза в оправе черных густых ресниц рассматривают меня с вызовом, терпеливо ожидая приглашения в дом.

– Проходи! Ты приехала? Но как?! – только и выдавливаю я из себя.

– Конечно, а разве не видно?

Девушка дрожит от холода. На ней надето только голубое летящее платье – совсем не по сезону. Иви ласково улыбается мне.

– Ты удивлен? Хотя, не скрою, я немного тоже. Не знаю, что за порыв мной овладел, но я соскучилась, Майк.

– Идем скорее в гостиную.

Я ухожу вперед, сканируя комнату на наличие пледа или, на худой конец, какого-нибудь одеяла. Что-то определенно здесь должно быть, да, я же бросал в уголок полюбившегося дивана махровое желтое покрывало. Вот оно!

– Благодарю! – ласково говорит Ивелен.

– Как ты меня нашла, Иви? А главное – зачем?

– Майк, я все обо всех узнаю, если хочу, конечно. Ты не исключение из моих правил.

– Я тебя не понимаю! Зачем? Это не ближний свет. Тебе Тим все рассказал, верно? Только он и мой брат в курсе этого переезда, я больше никому не сообщал адрес.

– Да, дорогой мой, Тим раскололся.

– Вот же он дерьмо! А я на него положился…

– Прекрати ругаться, Майк, он не виноват.

Ивелен присаживается на диван, растирает голые плечи, все остальное она решила прикрыть пледом.

– Не стоит делать такое огорченное лицо, Майк. Разве ты не рад мне?

Я думала…

– Значит, плохо думала, – перебиваю ее. – Что мне теперь делать с тобой?

– Что? – удивленно восклицает она.

– Ты хочешь остаться со мной?

– Наконец-то догадался! Мы ведь не чужие, Майк…

Я сразу узнаю эту чертовку с глазами дьяволенка и голосом нежного ангела. Она стремительно ворвалась в мою жизнь. Я обнажил перед ней свою душу, раскрыл сердце, но вместо ответа она заставила меня почувствовать сладкую боль и горькую страсть. В наших отношениях творилось что-то невероятное. Хаос смешался с действительностью.

Я отворачиваюсь к классическому камину.

– Майк, дорогой ты мой! Не злись, я все компенсирую.

Ее карминовые губы едва касаются моего уха, ей приходится хорошо потянуться на носках, чтобы вот так достать меня.

– Накажи, делай что хочешь, но только не отталкивай меня, дорогой.

– Ты приехала, чтобы обесчестить меня? – шучу я, на пару сантиметров поворачивая лицо в сторону ее карминовых полуоткрытых губ.

– Чувством юмора тебя однозначно не обделили, – Ивелен запускает шаловливые пальцы в мою темно-русую шевелюру.

– Для меня все слишком далеко зашло, Иви, не начинай это делать со мной опять. Я устал.

– Послушайте только его. Здоровый мужик отказывается от любви и преданности своей любимой! Забавный, воротишь нос, когда я сама приехала ради тебя!

Я пытаюсь найти подвох в ее словах, жестах, но не могу и все сильнее подпадаю под чары ее взгляда, голоса и этого теплого дыхания, которое чувствую на своем плече.

– Я вижу, ты мне не рад, – ее дрожащий голос обрывается.

Иви когда-то была для меня всем. Я не скрою, поначалу мое сердце возликовало от ее появления. Надеюсь, она этого не заметила: не хочу казаться ей мягкотелым.

Ивелен отстраняется, робко опускается на диван, поднимая хрупкие плечи. Стягивает плед, отбрасывает его в сторону и напряженно устремляет глаза в пол.

Я, как истинный джентльмен, пристраиваюсь рядом, но не близко. В горле, как назло, застревает ком. Я деликатно ободряю незваную гостью:

– Ивелен, я, конечно, рад тебе, но ты не могла бы накинуть одеяло? Ты же вся дрожишь!

– С каких это пор ты зовешь меня Ивелен? Для тебя я Иви! – ее пухлые губы обиженно надуваются.

– Не все ли равно теперь, – не сдерживаюсь я. – Мы расстались, не забывай об этом…

– А ты не напоминай мне.

Она легонько касается тонкими пальцами моей щеки, ее средний палец на правой руке до сих пор украшает благородный алый рубин в изящной золотой оправе. Я подарил! Было дело.

Она застывает в миллиметре, как мраморная статуя, черные пряди волос падают мне на плечо, ее губы встречаются с моими губами в нежном, но коротком поцелуе. Иви пробует меня на вкус, проверяет реакцию, которую я никак не проявляю, хотя и не отвергаю ее. Сладковатая на вкус помада остается у меня на губах. Я только что почувствовал запах черешни и, когда Ивелен придвинулась опять, придержал ее за плечи, проникновенно заглянул в голубые глаза и сам поцеловал девушку, увлекая ее под себя.

Я старался скорее сорвать эту мокрую тряпку, которая мешала мне наслаждаться горячей трепетной плотью изнывающей от страсти женщины.

– Опять кружевное? – я бегло оцениваю черное белье разгорячившейся подруги. – Ты сумасшедшая, Иви!

– Нет! Мы оба!

Каждый раз, обладая ею, я страдал в глубине души: все было предопределено. Она покрутит-повертит мной, а потом убежит, как это было уже не единожды. Я не мог ее удержать. Каждый раз, когда я признавался ей в любви, она вздрагивала и не отвечала. Она только пользовалась мной, а дальше дело не двигалось.

Я устал! Устал ждать, любить, страдать. Я больше не способен поддерживать огонь в груди, постоянно подпитывать его собственной верой. Не все возможно изменить или вернуть, что-то просто необходимо оставлять в прошлом.

Огонь, в конце концов, не вечен – как, собственно, и человек. Я не хочу растерять себя в ненужной, пустой страсти.

Но Ивелен, как назло, опять вернулась. Зачем она так со мной! Сумасшедшая…