Порок. Часть первая (Илья Райх, 2015)

Глава первая

На место преступления оперативно-следственная группа приехала через двадцать минут после того, как был получен звонок из опорного пункта полиции. Возле трупа женщины находилось пять человек, но делом был занят единственный из них – эксперт-криминалист, – он сидел на корточках и с важным видом изучал несчастную. В резиновых перчатках, как опытный хирург, он прощупывал шейные кровоподтеки.

Синий цвет шеи указывал на вероятную причину смерти – удушение. Подол коричневого драпового пальто был запрокинут на грудь. Порванные капроновые колготки, исцарапанные ноги со сгустками застывшей крови лишний раз подтверждали, что жертва умерла насильственной смертью. Что-то бело-серое, перепачканное землей, напоминающее нижнее белье, лежало в полуметре от трупа.

Когда криминалист ловким и одновременно осторожным движением рук перешел к внутреннему осмотру, разведя и так широко раскинутые ноги и, подняв при этом кусочек черной ткани, – все, что осталось от юбки, – небритый мужчина, стоявший в стороне от всех, с криком подбежал к нему:

– Не надо, не здесь, не здесь! – на его рдеющем и опухшем лице выступили слезы. Его замечания никто не услышал, наоборот, кто-то крикнул, чтобы увели посторонних.

– Я не посторонний. Я муж, – огрызнулся мужчина с опухшим лицом.

Несмотря на возражения, эксперт осмотрел рану в паховой области.

– Здесь на славу поработали ножом, – пробурчал он.

Закрыв краем пальто кровавую рану и одернув подол, криминалист поднялся и произнес:

– Вот теперь – все, остальное потом.

Его слова не были адресованы мужу покойной, сказал он их себе и своим коллегам. Снял перчатки, подошел к высокому, относительно стройному мужчине с черной кожаной папкой, который до этого момента четко и коротко давал указания остальным.

– Евгений, не зря сегодня подняли тебя, это к тебе, твой клиент, – обратился криминалист.

– Изнасилование?

– Скорее всего, но рана широкая и глубокая, поэтому можно предположить, что главной фабулой преступления было все же не изнасилование… – задумчиво ответил эксперт, но через мгновение, резко стряхнув с лица уныние, спросил: – Уже третья?

– Третья за неделю, а точнее – за шесть дней, – ответил Евгений. – Вполне возможно, что мы имеем дело с одним и тем же злодеем.

– Вскрытие покажет, – значимо произнес криминалист. – Скорее всего, не прошло и двенадцати часов с момента убийства. Трудно сказать, что было вначале: он ее удушил или изрезал влагалище, но он точно психопат… – После размышлений вслух криминалист пошел в сторону микроавтобуса синего цвета с продольной красной полосой на борту, на которой белым цветом значилось «Следственный комитет».

– Надеюсь, что будет одно дело! – крикнул вслед криминалисту Евгений.

– Пусть твои орлы не затопчут землю, я сейчас вернусь, надо внимательней рассмотреть почву вокруг жертвы, – прозвучало больше как наставление, чем просьба.

Евгений так и не заглянул в глаза жертвы, не любил он этого. За многие годы работы он так и не привык к холодным, леденящим взглядам трупов.

– Опять блондинка, – тихо произнес Евгений, и это единственное, что привлекло его в убитой женщине. Больше он к мертвой не подходил.

Хотя каждый следователь подтвердит вам, что на месте убийства самое любопытное и притягательное – последний взгляд умерщвленного человека. Им невозможно любоваться безгранично, как водой и огнем, но необъяснимый интерес к тому, чья душа только что отошла на тот свет, отрицать трудно.

Труп всегда вызывает интерес не только у любопытствующих зевак, но и у сотрудников правоохранительных органов, несмотря на то, что именно они по долгу службы постоянно сталкиваются с неживыми людьми, порой вызывающими и отвращение. Иногда на место убийства приезжают до нескольких десятков сотрудников МВД, Следственного комитета, прокуратуры и ФСБ. Более восьмидесяти процентов из них – только из-за любопытства.

Но было раннее утро, это стало причиной отсутствия как посторонних зевак, так и коллег Евгения. Он посмотрел на часы – было семь утра, уже начинало светать. Сентябрь в разгаре. Евгений поднял голову к небу и глубоко зевнул, вызвав у мужа несчастной раздражение.

Новоиспеченный вдовец по фамилии Муртазин, которому на вид было лет пятьдесят, постоянно оглядывался на Евгения, оскорбительно назвавшего его посторонним. Человек с черной папкой являлся для вдовца тем, кому в таких случаях в первую очередь хочется адресовать риторические вопросы: «Кто? Зачем? Как?». Сам Евгений так и не подошел к нему, потому что из первых выводов криминалиста уже следовало, что муж – не женоненавистник. А возможность поговорить предоставил коллеге Юрию, который уже полчаса как скрупулезно и тщательно допрашивал несчастного мужа.

Супруга звали Руслан, работал он энергетиком на заводе, детей у них не было, – общих, по крайней мере, – хотя в браке они с женой состояли не менее пятнадцати лет. Руслан был обычным неприметным мужчиной, единственное, что бросалось в глаза – это его неряшливость. Плащевая куртка без двух нижних пуговиц, черные ботинки, замазанные коричневой глиной, брюки двоились, троились из-за множества стрелок. Но сегодня это вызывало скорее жалость, нежели пренебрежение.

Его жена, Нина Викторовна, не смогла дойти до дома метров сто, она была найдена на отшибе извилистой дороги, соединяющей верхний край пологого берега с набережной реки. Каждый день, возвращаясь с работы, она спускалась по узкой асфальтированной тропке к своему дому. С этих небольших домиков, которые пестрили вдоль всего берега, начиналась центральная часть города, – они уходили наверх в гору и уже там терялись среди современных построек. Частный сектор распростерся у всего подножия возвышенности вдоль берега реки.

Район хоть и считался центром города, но по условиям проживания престижным не являлся. Здесь жили в основном люди с небольшим достатком, но были и такие, которые скупили несколько участков и строили себе громадные усадьбы. Главная достопримечательность – открывающийся вид на набережную, пригород и большой мост, переходящий в дорогу в аэропорт.

Муртазины жили весьма скромно, хотя по районным меркам у них был большой дом из добротного кирпича. То, что размер дома не соответствует финансовым возможностям хозяев, было видно невооруженным глазом. Рамы окон дома из разного материала, разных форм и цветов. Обшарпанная входная дверь привносила еще больше несуразности в экстерьер – она больше походила на обычную комнатную дверь, хотя и была из благородного дуба. Крыльцо отсутствовало совсем. Зато была баня, хоть и новая, но она точно копировала своего старшего брата: тот же кирпич, те же недоделки из-за отсутствия соответствующих материалов.

Как только опросили вдовца, Евгений напомнил, что скоро рассветет, и будут зеваки, поэтому надо поторопиться и упаковать все вещественные доказательства. Помимо разорванного нижнего белья к трупу прилагалась объемная тряпочная дамская сумка с вещами покойной, где лежал разряженный мобильный телефон, косметичка, пакет с овощами, паспорт и кошелек с двумя тысячами рублей и мелочью.

«Надо же, участковый даже не покусился», – подумал Евгений, когда уезжал с места преступления.

Участковый, живший через два дома от Муртазиных, первым обнаружил труп женщины. Около половины шестого утра, двигаясь наличной машине вверх по дороге, он неожиданно резко затормозил. За доли секунды до торможения решил бросить докуренную сигарету через боковое окно, но не успел, и окурок обжег руку. Слева от машины он увидел на земле нечто, напоминавшее силуэт человека.

Полицейский долго не решался выйти из автомобиля. Это был не страх от его предположения, ведь участковый был пожилым мужчиной, повидавшим многое. Причина была банальная, называющаяся отпуском, и жутко напрягающая. Он понимал, что если выйдет из машины, то первый день отпуска станет последним, а хуже всего будет то, что накроется поездка к родному брату в соседний город, куда он и направился в такую рань. Но, чувствуя боль в руке, которая, к удивлению, не утихала и послужила сигналом к действию, он все же решился выйти и направился оторопелой поступью к неожиданной «находке». Когда подошел к обезображенному телу, он понял, что иначе поступить никак было нельзя, и вновь ощутил себя блюстителем закона.

Глава вторая

Это было третье жестокое убийство женщины за последние шесть дней. В органах считали, что в городе завелся серийный убийца, совершающий преступления на сексуальной почве. Информацию о нем держали на замке. Но, когда отсутствует официальная версия, которую озвучивают через СМИ, слухи распространяются с небывалой скоростью.

Одни говорили, что в городе завелась секта, которая насилует всех подряд, в том числе и молодых мужчин. Другие строили иную версию, мол, обезумевший муж сначала приговорил к смерти неверную жену, а затем, когда окончательно съехал с катушек, объявил непримиримую войну всей женской половине человечества. Горожане судачили о десятках жертв по всему городу.

Но, как бы ни были страшны вымышленные истории, основанные на правдивых фактах о маньяке, народ не бурлил, нервозности на улице не наблюдалось, жители не верили, что тоже рано или поздно могут оказаться на месте жертв. Да, наших граждан невозможно удивить убийством или серией убийств. И дело не в статистике. В России, в отличие от других стран, наибольший процент убийств совершается по бытовым причинам, что говорит о низком культурном уровне населения и о том, что душегубство – привычный элемент бытия наших граждан. Нередко по телевизору, в криминальных хрониках звучит фраза: «Муж в состоянии сильного алкогольного опьянения убил собственную жену…».

В девяностые годы в одном из городов региона произошло массовое семейное убийство. В частном доме, во время новогодних праздников, сгорело несколько человек. Пять трупов – три женщины и двое мужчин. Эксперты-криминалисты установили, что все они, перед тем как превратиться в пепел, были зарублены топором.

Следователи никак не могли напасть на след убийцы или убийц. Забегая вперед, скажем, что душегубом оказался муж хозяйки дома. В гости к супругам приехала семья подруги и тесть. Муж хозяйки изрядно выпил и поругался с женой. На ее сторону встали все без исключения гости. Супругу ничего не оставалось, как принять вызов. Вот он и зарубил всех без разбора топором, а потом поджег дом. Убийцу посчитали погибшим, труп сгоревшего тестя приняли за его труп. На тот момент в России практика применения экспертизы ДНК была редкостью. О том, что мужчина здравствовал, никто не знал, так как после злодеяния он жил с бомжами.

Но город был не очень большим, – не более тридцати пяти тысяч жителей, – и многие знали друг друга если не по имени, то в лицо. Из-за отсутствия денег убийца решил продать на рынке свою меховую шапку, – когда-то он промышлял пошивом шапок. Головным убором, цена которого была сопоставима с двумя-тремя бутылками водки, заинтересовалась одна пожилая женщина. Она повертела в руке шапку, заглянула внутрь, прочитала нашивку и обомлела. Когда-то очень давно она лично, работая по найму швеей, пришила на тыльную часть шапки эту самую нашивку. Портниха опознала во владельце головного убора того, кого все считали погибшим в огне.

В отличие от нее, мужчина не узнал знакомую, что, вероятно, спасло ей жизнь. Так и не купив приглянувшуюся шапку, она прямиком отправилась в органы. Поначалу ей не поверили, но, в конце концов, сотрудники милиции пошли на рынок и повязали убийцу. Улик против преступника не было, но следователи и оперативники раскололи грешника в процессе длительных бесед, и он сознался во всем. До принятия моратория на смертную казнь это был последний из злодеев, расстрелянных на территории региона.

Это убийство, которое по численности жертв можно было отнести к понятию «серийных преступлений», получается, тоже имело бытовое происхождение.

Евгений Романов, как исполняющий обязанности руководителя отдела убийств регионального управления Следственного комитета, возглавил оперативно-следственную группу, когда в деле появилась вторая жертва. Поначалу дело расследовали районные следователи, которые ограничивались одним жестоким убийством с признаками насилия.

Первую жертву звали Ольга Владимировна Рахимова. Рахимова жила на улице Ленина, но в той ее части, где иногородний с трудом поверит, что находится на одной из центральных улиц города, – там она плавно переходит в овраг, и начинается спуск к железнодорожному вокзалу. Ольгу обнаружили утром, в палисаднике напротив собственного дома, очерченного по периметру кустарниками барбариса. Но причиной того, что жертва до самого утра пролежала у самого дома никем не замеченной, стали не жидкие опавшие ветви кустарников, а старая и неизлечимая проблема хронического отсутствия освещения в городских дворах. Мертвое тело нашел сотрудник коммунальной службы.

Отсутствие освещения тоже не гарантировало, что до утра жертву насилия никто бы не обнаружил. Вполне вероятно, что если кто-то и наткнулся бы в лунном свете на лежащую женщину, то сразу погасил мимолетное угрызение совести, что прошел мимо, прозаичной фразой – «она пьяна». Рядом с телом нашли небольшую дамскую сумочку с помадой, пудрой, небольшим зеркальцем и кошельком с мелочью. Как и у третьей жертвы, в сумочке обнаружили разряженный мобильный телефон. Проживала погибшая с мужем и семьей сына в малоэтажном каменном доме дореволюционной постройки, в отдельной квартире из трех комнат.

Потом в дело добавили второй эпизод, когда в городском парке, со схожими признаками насилия, нашли вторую жертву по фамилии Баумистрова, – бывшую жену самого известного в регионе предпринимателя Баумистрова Павла Сергеевича, который после развода уехал на постоянное место жительство в Москву. Но ни сумки, ни других личных вещей покойной, в том числе и мобильного телефона, на месте преступления обнаружено не было; впрочем, это никого не удивило. Если насильника мало интересовали личные вещи жертв, то любой прохожий мог запросто и без малейшего колебания покуситься на вещи покойной.

Еще в бытность женой местного олигарха дама прославилась тем, что фрахтовала самолет для однодневной поездки в Милан, Париж или Лондон с целью безудержного шопинга. Она тратила такие баснословные деньги на наряды и парфюмерию, что даже ее искушенные подруги, у которых мужья также имели возможность одевать их по последнему писку итальянских и французских дизайнеров, часто недоумевали по поводу пустых трат, которые носили характер демонстративной акции.

Если уже дома оказывалось, что женщине не нравится расцветка нижнего белья, только что купленного в модном бутике на Елисейских полях, то она тут же заказывала самолет и вылетала обратно в Париж, чтобы обменять столь необходимый аксессуар на другой, с более подходящей цветовой гаммой. Даже следователи и оперативники, зная из городских сплетен капризы жен олигархов, шутили, что и маньяк-убийца, который только в исключительных случаях покушается на вещи, не устоял перед безделушками бывшей жены олигарха и утащил с собой аксессуары жертвы в неизвестном направлении.

Две первые жертвы, как показало вскрытие, были умерщвлены после десяти часов вечера. Первую, по фамилии Рахимова, изрезали ножом, на ее теле насчитали около двадцати ножевых резано-колотых ранений в живот и грудь. Вторую, по фамилии Баумистрова, задушили руками, в крови ее обнаружили следы паров эфира для наркоза, активно применявшегося в хирургии в середине двадцатого века, в той концентрации, которая погружает в глубокий сон. Что было общего, так это то, что на половых органах у двух первых жертв была обнаружена силиконовая смазка презерватива.

Глава третья

Автомобиль без остановки проехал входные ворота городского кладбища и, не сбавляя оборотов, понесся по центральной дороге мира упокоенных.

«Надо было узнать в администрации, где хоронят, – размышлял Евгений. – Правда, для таких людей место тут одно».

Логика не подвела. Не проехав и ста метров, он увидел на обочине дороги череду из припаркованных представительских машин.

– Наверное, он здесь, – выходя из своей машины, тихим голосом произнес Евгений.

С обочины было не видно, где именно идет похоронная процессия. Евгений решил зондировать сектор слева, так как именно в нем покоились некогда самые известные люди города: генералы силовых структур, «генералы» промышленности, известные предприниматели, политики, чиновники, то есть те, которые и при жизни были далеки от простого люда, оставались далеки и сейчас. Учитывая, что ни одна могила в истории не стала символом архитектуры или подражания, за исключением мавзолеев вождей, все равно исполинские размеры надгробий VIP-персон удивляют и искушают любопытствующие взоры простых смертных.

Евгений особо не вчитывался в эпитафии на могильных плитах, – фамилии людей, о которых он мог знать только понаслышке, не вызывали в нем эмоций. Правда, пара имен заставила сожалеть – молодые офицеры, один «афганец», другой, как следовало из даты смерти, погиб во время второй военной кампании в Чечне.

«Как и в любом деле, главное – содержание, а не внешняя декоративная оболочка», – подумал он философски, но поспешил отогнать эти мысли, понимая, что находится в окружении могил и, как человек осторожный и боязливый, не пожелал вызвать гнев тех, кто лежит под каменными плитами. «Не хотел бы, чтобы о моем величии судили по размерам надгробия», – нескромно пробилось в его голове.

Новая мысль показалась ему более симпатичной, но она быстро улетучилась, как только взору Евгения открылась похоронная процессия. Подойдя ближе, он понял, что еще немного, и он мог бы не успеть – похороны подходили к концу, временный металлический памятник и ограду уже установили на землю. Фото на железном памятнике не оказалось, только надпись «Баумистрова Екатерина Павловна, 1963–2011». Фотография лежала отдельно. Удостоверившись, что попал по назначению, он осмотрел присутствующих.

Сама процессия была малочисленной, всего человек двадцать, и то, половина из них – работники похоронного бюро. Евгений молча поприветствовал всех, сделав кивок. Только трое из присутствующих, – пожилые женщины, – удостоили его обратным жестом. Девушка лет двадцати пяти-тридцати опухшими глазами смотрела на могилу и что-то бормотала. Рядом стоял мужчина в полурасстегнутом черном плаще, его одеяние было в унисон окружающей обстановке: черный костюм, темно-синяя рубашка, начищенные до блеска черные туфли. Но, если бы не столь печальное место и событие, то его прикид в аккурат подошел бы и для более радостного мероприятия.

«Он-то мне и нужен», – Евгений решил поближе подойти к импозантному мужчине. Осторожно, стараясь не привлечь внимания, он обошел скорбящих людей и уже, было, приблизился, но мужчина неожиданно тронулся с места и, развернувшись, пошел прочь. Евгений, которого приняли за полноценного участника похорон, готов был последовать за ним, но был остановлен одной из пожилых женщин.

– Вы опоздали, но вы еще можете проститься с покойной, подойдите к могиле и бросьте горсть земли, – заботливо обратилась она к нему.

Взгляд женщины растрогал.

Оглядываясь в сторону уходящего мужчины, но покорившись наставлению пожилой незнакомки, он бросил на могилу щепотку земли.

– Чтоб не скучала, – гордо произнесла женщина.

– Спасибо, мне надо идти, – произнес Евгений и с напускным печальным лицом быстрым шагом ретировался в сторону дороги.

«Вот дурак, упустил, только время потерял», – несясь вприпрыжку, думал он. Но, к счастью, он застал караван из представительских машин, готовый отправиться в путь.

Евгений быстро сообразил, в какой именно машине должен сидеть интересующий его персонаж. Постучался в окошко автомобиля, но вместо опущенного окна перед ним выросло два крепких парня. Следом открылось заднее окно:

– Вы ошиблись, пассажиров я не беру. Хотите добраться до города, тогда вам, скорее всего, в тот микроавтобус, только придется дождаться других. Алексей, проводи молодого человека.

Парень по имени Алексей жестом правой руки указал Евгению на автобус. Но Евгений не обратил на него внимания и просунул пальцы в окно с поднимающимся стеклом:

– Я из Следственного комитета. Вы Баумистров Павел?

– Сергеевич, – значимо продолжил мужчина, приоткрыв окно. – Алексей, будь вежлив, убери руки, – обратился он к своему телохранителю, успевшему схватить Евгения за плечо.

Выйдя из машины, Павел Сергеевич предложил Евгению поговорить по дороге и посадил его рядом на заднем сиденье. За руль автомобиля Евгения сел Алексей, который минутой ранее был готов растерзать настырного сотрудника Следственного комитета.

– Я уж думал, что за мной увязался неприкаянный покойник.

– Есть за что волноваться? – с выраженной иронией спросил Евгений.

– И с юмором у вас все в порядке. Слушаю вас! – с раздражением ответил собеседник, демонстративно повернув лицо в сторону окна. Евгений переборщил. Образовалась немая пауза, в результате которой он смог более внимательно разглядеть оппонента.

«Чем-то напоминает английского актера Гэри Олдмана, – думал Евгений. – Да, персонажи очень схожие, острый нос, колыхающиеся ноздри, подсушенное лицо в области щек, прическа… особенно, если учитывать густые и длинные бакенбарды. И что-то есть от тех лицемерных подонков, которых часто играл Олдман», – размышлял Евгений, но ход его мыслей был прерван новоявленным двойником кинозвезды.

– Говорите, я жду!

– Да, конечно, простите. Дело в отношении вашей жены веду я. То есть, простите, уголовное дело по расследованию убийства вашей жены поручили мне. Еще раз простите, бывшей жены… – Евгений закивал подбородком.

– Я это понял, что дальше? – произнес Павел Сергеевич, все наблюдая за скоростной панорамой серого пригорода.

– Мне не хотелось вызывать вас на допрос…

– Хотите сказать, что делаете мне одолжение?

– Нет, – Евгений собрался с мыслями. Он допустил одну из ошибок, которую не должен совершать следователь – садиться в машину к потенциальному свидетелю или подозреваемому.

«Сидел бы ты у меня в кабинете!» – обозлился про себя Евгений и сказал:

– Хорошо, завтра я жду вас у себя в кабинете, в девять утра, – Евгений демонстративно пожал плечами.

– Посмотрите на него, я еще и виноват, – уже смягченно-вежливым тоном произнес Павел Сергеевич. – Валяйте, готов ответить на любые ваши вопросы.

Перед тем как начать мнимый допрос, Евгений вкратце рассказал, что дело об убийстве бывшей жены Баумистрова будет вести он лично, и что по схожему сценарию убиты еще две женщины (он не сомневался, что третья жертва, убиенная сегодня ночью, как и предыдущие – результат действий одного и того же злодея).

– Да, я слышал, что помимо Кати убита еще какая-то женщина, но про другую я не в курсе. Мне пока ничего не сказали, – важно выговорил Павел Сергеевич.

Евгений назвал их фамилии и поинтересовался, знаком ли с ними собеседник.

– Вы думаете, что я знаком со всеми женщинами города?

– Наш разговор формальность, я ни в чем вас не подозреваю, но есть ли у вас доказательство, что вас не было в городе в момент убийства вашей бывшей жены? – произнес Евгений.

Павел Сергеевич открыл бардачок и, пошуровав в нем, протянул два билета на самолет. Первый подтверждал, что он прилетел из Москвы только вчера вечером, второй – что до вчерашнего полудня он был в заграничной командировке в Лондоне и пробыл там целую неделю.

– Я могу взять билеты? – спросил Евгений.

– Да, конечно, это я сохранил специально для вас, – с улыбкой проговорил Павел Сергеевич.

Помимо главной версии, что в городе орудует серийный убийца-насильник, Евгений должен был рассмотреть и другие вероятности. Одна из них заключалась в том, что именно Павел Сергеевич, возможно, был заинтересован в смерти своей жены. В 1998 году они развелись, Екатерине Павловне при разделе достался региональный банк «Южный», ее мужу – нефтехимический бизнес, его компания была известна на всю Россию своими давальческими операциями на нефтеперерабатывающих заводах в городе. В год он продавал нефтепродуктов на два миллиарда долларов. В том же году, после развода он перебрался в Москву и неплохо вложился в недвижимость, в отличие от бывшей жены, чей банк лопнул в разгар августовского кризиса через два месяца после развода. За одну неделю доллар вырос в разы, многие компании не смогли вернуть кредиты, взятые в валюте, и навсегда расстались со своим материальным благополучием, которое они приумножали с перестроечных времен. Особенно досталось представителям банковского сообщества, около половины банков разорились или сменили хозяина. Банк Екатерины Павловны также не стал исключением, все ее попытки спасти финансовое учреждение не увенчались успехом, она даже не смогла найти на него покупателя, чтобы хотя бы сохранить репутацию деловой женщины. Все закончилось месячным лечением в кардиоцентре.

– Да, Катя обвиняла меня, что я якобы знал о грядущем кризисе и только поэтому отдал ей банковский бизнес, а себе оставил нефтехимию и нефтепереработку.

– Нам известно, что она пыталась отсудить у вас после развода часть имущества, и последнюю попытку она делала два года назад… – Евгений не успел договорить, как строгий тон Павла Сергеевича перебил его.

– Молодой человек, если даже отбросить убийство еще двух несчастных, зачем мне что-то предпринимать, если все решилось в юридической плоскости?

Павел Сергеевич попросил остановить машину.

– Давайте выйдем.

Евгений не заметил, что они уже въехали в город и находились на одной из центральных улиц – Коммунистической.

– Оглянитесь вокруг, – обратился Павел Сергеевич к Евгению. – Видите эти три высотных здания? Так вот, все они принадлежат моей бывшей жене. Это только видимая часть айсберга, эти здания строил я сам, есть еще несколько помещений, от которых она получала ежемесячную ренту.

Его голос звучал патетически. Видно Павел Сергеевич гордился, что смог обеспечить бывшей супруге безбедную старость, которая теперь никогда не наступит. Да, здания были солидные, каждое этажей на десять, но экстерьер оставлял желать лучшего: обычные прямоугольные стеклянные башни серого оттенка, выросшие на фоне двухэтажных исторических зданий.

– Что скажете, господин следователь, этого разве недостаточно для одного человека? – не мог угомониться Павел Сергеевич, который для убедительности пафосным жестом указал на здания. – Имея хотя бы один этаж из стоящих перед вами зданий, вы работали бы?

– Насколько мне известно, она работала у вас, была вторым человеком в ваших многочисленных структурах и могла рассчитывать на свою долю, – отстаивал интересы покойной Евгений, подспудно отвечая на выпад против себя.

– Как видите, она все получила… к тому же, не путайте – я зарабатывал, а она считала, – после сказанных слов Павел Сергеевич протянул руку.

Евгений пожал руку и нарушил еще одно негласное правило поведения следователя: неэтично здороваться и прощаться за руку с подозреваемым или свидетелем.

– Мне надо ехать, ваша машина за моим кортежем. Прощайте, было приятно познакомиться. Звоните, телефон на визитке.

Глава четвертая

Вопрос денег для следователя, как и для любого представителя правоохранительной системы, вопрос щепетильный и острый. Это сейчас следователи получают приличное довольствие, намного большее, чем их коллеги в 90-х. Но, как считают многие в России, любая маломальская власть должна приносить материальные дивиденды, и люди в форме – не исключение.

Евгений пришел в органы по другой причине, можно сказать – случайно. Его, выпускника авиационного университета по специальности «робототехника», чуть не забрали в армию. Единственной тропой для отступления стало поступление на работу в структуры МВД, параллельно он стал студентом юридического факультета местного университета. Проработав два года в уголовном розыске, в районном ОВД и получив диплом юриста, он перешел на службу в прокуратуру. В статусе следователя прокуратуры расследовал экономические преступления и был вершителем судеб для чиновников среднего и низших звеньев. Иногда в его «сети» попадалась и крупная рыба, но очень редко.

Устав разгребать дела казнокрадов, Евгений неожиданно перешел в отдел убийств, где помимо всего курировал борьбу с бандитизмом и дослужился до исполняющего обязанности начальника отдела. Но уже полгода как его не утверждали на новой перспективной должности, хотя и итоги работы Евгения никто не ставил под сомнение. Отдел выдавал почти девяностопроцентный результат по раскрытию убийств. В прокуратуре он не дождался утверждения, немного позже следственные подразделения вывели из состава надзорного ведомства и пустили в свободное плавание. В период, когда на работе происходили структурные изменения, у него произошло знаменательное событие – он впервые влюбился. В тридцать три года.

Нельзя сказать, что он не испытывал аналогичные чувства до момента, когда встретил Татьяну. У него был брак, длившийся три года. Ты живешь с женщиной, ты в тепле, тебя принимают ее родственники, она обожает тебя. К тому же у жены – влиятельная мама. Да, теща была что надо, – властная, но в тоже время могла обаять хоть черта. Теща занимала не последнюю должность в администрации города. Он чувствовал повсюду руку влиятельной родственницы, которой принадлежала роль казначея в семье. Касательно жены, чувство такта не позволяло ему сбросить лицемерную маску: она говорит, что любит, а ты в ответ вынужден говорить то же самое, причем с таким рвением и усердием, что все окружающие только и повторяют избитую фразу вечного притворства: «Какая красивая пара!».

В один прекрасный день Евгений без объяснений бросил свою жену, собрал вещи и ушел. Поэтому сейчас он был более осторожен в выборе спутницы жизни, но не заметил, как прикипел к своей новой пассии и начинал скучать, если один раз в день не увидит ее или не услышит по телефону. Он забавлял Татьяну и главное – им было не скучно вместе.

Запаздывая утром, но только не в дни, когда вышестоящее руководство проводило расширенный разбор полетов, Евгений все меньше задавался вопросом: «Утвердят ли его на должности начальника отдела?». Стал более уравновешен, рассудителен, работа и коллеги казались ему совсем не важными в вопросе личного счастья. Как следователь, который неплохо логически выстраивает цепь преступлений и в какой-то мере любит свое дело, во всяком случае, производит такое впечатление, он все же осознавал, что без карьерного роста не может быть и речи о семейном благополучии. Да, в душе он готов был жениться, но публично не озвучивал своих серьезных намерений, чутье хорошего следователя подсказывало ему не торопиться: не отпугни свое счастье.

Татьяна была из тех женщин, которая всем видом намекала, что ценит свободу, хотя долгое одиночество было для нее состоянием невыносимым. Но ни в коем случае ее нельзя было причислить к охотницам за толстыми кошельками, и Евгений – тому подтверждение. Она была самоуверенной во всем, – в работе, в рассуждениях; причина ее эксцентричности, как считали многие, заключалась в ее зажигательной внешности, на которой нередко аккумулировался целый ворох цепких мужских взглядов.

Однажды из него, как из монотонного однообразия, она выцедила для себя томный взгляд черноволосого молодого человека. Это случилось на презентации ресторана, открытию которого в какой-то мере поспособствовала сама Татьяна, приложив усилия и навыки для превращения заброшенного подвального помещения в цивильное заведение. Она была дизайнером.

Один большой зал ресторана в подвале исторического здания напоминал амфитеатр. Посередине, как на авансцене, расположился бар, стены помещения были окрашены в вишневый цвет и увенчаны с каждой стороны небольшими подсвечниками. Не сказать, что зал тонул во мраке, но света явно не хватало. Диссонанс границы, где задуманный полумрак переходил во тьму, отсутствовал.

Это вызывало ряд неудобств, могло показаться, что снующие официанты игнорируют гостей, тонущих в темном царстве трапезы и мнимого веселья. Тяжесть обстановки усугубляла дубовая мебель. Все столы и стулья были из массивного дерева, что шло вразрез с задуманной концепцией – предполагалось заведение для молодых людей, которые решили расслабиться выпивкой после тяжелого трудового дня.

Позже Татьяна много раз будет объяснять Евгению, почему все, что было задумано ею первично, не дошло до потребителя и в первую очередь – до сорокалетнего хозяина заведения по имени Заир, у которого был свой взгляд на интерьер. Единственное, что удалось успеть сделать Татьяне без вмешательства хозяина, это были стены.

Когда презентация подходила к концу, после долгих раздумий Евгений решился подойти к коротко стриженной черной брюнетке, и это говорило об одном – он был пьян. Чрезмерный объем выпитого спиртного помог ему принять первый удар от подружек Татьяны. В тот момент он публично признался им, что ему понравилась их кареглазая подруга, но девушки вежливо подсказали ему, что сегодня они хотели отдохнуть от всего, в том числе и от мужчин. Татьяна, оценив его взглядом, промолчала, хотя напоследок одарила Евгения улыбкой: если постараешься и удивишь, я не против…

Евгений с обнадеживающим чувством ушел к своему столику. Выпив еще немного, он стал выжидать. Повод подойти нашелся. К девушкам подгребли двое молодых ребят, засев за их стол без приглашения. Евгений воспользовался моментом, вновь подошел к девушкам и во всеуслышание провозгласил: «Это мой стол и мои девушки!».

Дамы решили воспользоваться заступничеством Евгения и молча кивали в унисон сказанных им слов. Молодые люди с извинениями ретировались, хотя неизвестно, что их больше испугало – сентенции Евгения или двое его приятелей внушительных размеров, которые тоже последовали за ним мерной поступью. В благодарность Евгению удалось заполучить телефон Татьяны, которую он сопроводил в конце вечера до такси.

Глава пятая

На следующий день после похорон Екатерины Баумистровой, Евгений направился в городской морг, что на улице Тюльпанной. Его интересовали предварительные данные вскрытия третьей жертвы, Муртазиной Нины Викторовны. Вдруг окажется, что она не входит в «круг его интересов».

Он помнил как впервые, еще работая опером, попал в здание морга и узрел распрепарированный труп. После этого целую неделю он не мог употреблять в пищу мяса, а к едкому запаху формалина не смог привыкнуть и по сей день. Всегда прижимал локоть к лицу, когда проходил мимо холодных стен коллективного пристанища немых тел.

Евгений не оглядывался по сторонам, четко знал куда идти и к кому. В конце коридора он нырнул за железную дверь, за которой, посреди светлой комнаты, колдовал над трупом пожилого мужчины тучный человек.

– Приветствую, Руслан Рюрикович, все трудитесь! – громогласно заявил о себе Евгений.

– Тише, испугаешь покойника, они, как и деньги, любят тишину, – сделал ироничное замечание патологоанатом.

– Брось, Рюрикович, это же… – Евгений подошел с противоположной стороны анатомического стола и мимолетно взглянул на труп. Он показался ему неприметным, но профессиональный вопрос для уточнения у него все же возник:

– Это тот, которого заколбасила жена ударом в сердце?

– Не скажи, брат, вот один случай был у знакомых совсем недавно… – продолжал говорить о своем Рюрикович, не слыша вопроса Евгения.

– Не надо, все мы знаем, что ты, Руслан Рюрикович, знаешь много басен… – Евгений отошел от операционного стола и огляделся по сторонам.

– Боишься? Скажи честно, признайся, а? Следователь, а все еще не можешь привыкнуть… нет, так не пойдет, брат, – Рюрикович говорил и одновременно сделал еще один штрих на теле покойника, отрезав скальпелем полусантиметровый кусочек печени. Аналогичные действия патологоанатом проделывает, отбирая по маленькому кусочку от каждого органа умершего человека для гистологического исследования, чтобы определить причину смерти. Эту процедуру рано или поздно проходит каждый, перед тем как дают старт похоронной процессии, причем, независимо от причины смерти – была ли она насильственной или нет. Исключение лишь одно – гибель от старческой дряхлости, вскрытие в таких случаях не грозит. Можно сказать, людям есть к чему стремиться.

Комната, несмотря на изрезанный вдоль и поперек труп, оставляла радужное впечатление: была наполнена дневным светом, который беспрепятственно проникал во все углы операционной. Снежный кафель на стенах, белый цвет раковин, белый халат Рюриковича и его ироничный настрой создавали противоречивую картину.

Помимо трупа на анатомическом столе, еще две каталки с телами усопших под накрахмаленными простынями ожидали своей очереди к Рюриковичу. Странно, но, как казалось Евгению, все умершие утонули в безмятежной обстановке. А главный диссонанс окружающей картины – верхняя часть головы Рюриковича, не прикрытая хирургической маской: красное лицо с черными, выпученными, бегающими глазами.

– Ладно, пошли, докончу потом, – важно произнес Рюрикович.

Они вышли из операционной, направились вдоль холодного коридора и зашли в хранилище. Для Евгения запах формалина в операционной был сроднен аромату от кутюрье по сравнению со зловонием, которое он ощутил, как только они с коллегой переступили порог трупного зала. Сжатый смрад задушил Евгения. Идущий впереди Рюрикович, хорошо осведомленный о гипертрофированной чувствительности Евгения к запахам, обернулся и протянул лицевую повязку. В ответ Евгений покачал головой, привычно прижав нос к локтю.

Картина была жутковатой, и дело было не столько в трупах, которыми была заполнена комната, а в том, как они лежали. Полусумрачное помещение было пронизано многоярусными полками, на некоторых из них тела лежали навалом, причем лицом к лицу, независимо от пола и возраста. Это обстоятельство объясняется хронической нехваткой мест, а об отдельном месте в холодильной камере и речи быть не может. Места в холодильном хранилище на вес золота и доступны только людям с деньгами или связями.

Евгений без укора оглядывал полки с трупами, за многие годы работы следователем он уже привык к столь скабрезной обстановке. Но она подтолкнула его к сомнению в непоколебимой истине, что «на том свете все равны». По мнению Евгения, как только человек переступает границу мира иного, классовое неравенство приобретает как раз более четкие очертания. К увиденному сегодня в морге добавилось вспоминание вчерашней картины, когда он воззрел отдельную аллею исполинских могил известных людей, где нет места простым смертным.

Пройдя всю комнату насквозь, они подошли к одной единственной каталке в помещении, покрытой простыней. Рюрикович запрокинул край белой ткани и на бирке, обвязанной вокруг большого пальца, прочитал: «Муртазина».

– Смотри-ка, ее еще не успели переложить! – восторженно произнес Рюрикович.

– Зачем она мне? – недовольно произнес Евгений. – Мне нужна не она, а твое заключение.

– Но я хотел тебе показать все на теле, для убедительности, – Рюрикович еще одним движением руки полностью обнажил тело женщины.

– Лучше дай заключение и объясни мне на словах, если есть особенности, – Евгений больше не желал слушать Рюриковича и пулей вылетел из хранилища.

Разговор они продолжили в комнате отдыха, где Евгений имел возможность спокойно расспросить про все детали злодеяния. Из медицинского заключения следовало несколько важных выводов. Во-первых, в крови был обнаружен эфир для наркоза, как и в крови у Баумистровой. К тому же, Муртазина была убита тем же острым предметом, что и первая жертва по фамилии Рахимова. У обеих женщин – множественные раны на теле. По словам Рюриковича, удары были нанесены ножом из нержавеющей стали, с шириной лезвия не более трех с половиной сантиметров. Одна сторона всех нанесенных ран была рваная.

– Сейчас практически все охотничьи ножи с тыловой стороны имеют зазубрины, – объяснил последний факт сидящий за столом Рюрикович, мерно попивая чай с вареньем из стеклянной банки, сваренным женой. Евгений сидел на маленьком диване напротив и впитывал все, что говорил Рюрикович, от чая же категорически отказался.

Руслан Рюрикович рассказал, что Муртазина была убита в промежуток с одиннадцати до двенадцати часов, как первично и предположили следователи-криминалисты. Но что послужило точной причиной смерти, определить было невозможно – либо удушье, так как две пластины щитовидного хряща, образующие передний выступ гортани были сильно продавлены и смещены вместе с трахеей и пищеводом, либо кровопотеря из-за множественных ножевых ран, нанесенных в паховую область.

– Убийца, скорее всего, не додушил жертву и перенес внимание на паховую область. Такое ощущение, что он играл в ножички, – Рюрикович говорил без эмоций. – Но точно можно сказать, что она не скончалась от болевого шока, уровень эфира в крови предостаточный, чтобы не испытывать боль. Рост убийцы определить затруднительно, действовал он лежа.

– А что насчет эфира? Где его можно достать?

– Его не отпускают по рецептам и уже лет тридцать, не меньше, не применяют в качестве анестетика при операциях. Но в любой хирургической клинике можно найти на складах. Поэтому, имея связи в медицинских кругах, найти этот препарат не проблематично.

Эксперты легко определили, что убийца – правша, на это указывали раны, удары были нанесены под соответствующим углом. Не удалось установить, была ли женщина изнасилована, так как убийца искромсал половые органы, а силиконовая смазка презерватива, которая была обнаружена во влагалище предыдущих жертв, в этом случае отсутствовала, как отсутствовали и следы спермы.

Теперь, когда была составлена взаимосвязанная цепочка трех убийств, предположения, что за преступлениями могут стоять разные убийцы-насильники, полностью рассеялись.

– Рюрикович, я смотрю на тебя и думаю, что же не так… так ты же усы сбрил! – воскликнул Евгений.

– Я их сбрил два месяца назад, а ты только что заметил.

– Да, я всегда вижу тебя в маске, в городе встречу – не узнаю.

– Так чаще приезжай к нам, в чем проблемы, чаем напоим, варенье есть!

– Его у тебя уже нет! – Евгений, встав с дивана, кивнул на пустую вымазанную банку и протянул для прощания руку.

– Да, незаметно доел, но ничего, жена много наварила, для тебя не жалко, принесу еще, – сжимая руку, выговорил Руслан Рюрикович.

– Спасибо, Рюрикович, ты – профессионал с большой буквы, – Евгений направился к двери.

– После таких слов варенья точно не жалко, приходи! – крикнул вслед Евгению Рюрикович.

Евгений не лукавил, Руслан Рюрикович Бадыкман, – наполовину еврей, наполовину татарин, – действительно был большим мастером трупных дел. Он единственный работал на двух ставках – эксперта-криминалиста и патологоанатома, то есть, помимо вскрытия насильственно умерщвленных людей, он брался за вскрытие и тех людей, которые нашли более скучный и прозаический способ для встречи с Богом: болезни, старость и несчастные случаи.

После посещения столь печального места Евгений поехал на работу, в кабинет на Советской площади. Его главный начальник, Житомирский Александр Федорович, уже год, как возглавляющий региональное управление Следственного комитета, решил провести небольшое послеобеденное рабочее совещание. Обычно они проходили по утрам в кабинете патрона.

Кабинет грузного седоволосого Александра Федоровича, которому недавно перевалило за пятьдесят, располагался рядом с кабинетом Евгения, это совпадение многие посчитали неслучайным, а завистники приписали Евгению статус любимца начальника. Так оно, впрочем, и было.

За недостатки в работе Александр Федорович прилюдно Евгения не карал. Даже больше – по-отечески он заботился о нем и всегда был готов прийти на помощь, – дать необходимый совет, к примеру. Но, надо отдать должное Александру Федоровичу, его человеческое и теплое отношение к сотруднику никак не связывалось с быстрым продвижением того по службе, и наоборот, предвзятость к некоторым подчиненным не могла послужить препятствием для присвоения очередного ранга юстиции и получения должности. Независимо от симпатий и антипатий босса, у Евгения сложились нормальные рабочие отношения со всеми сотрудниками.

Помимо Евгения на оперативке присутствовал его коллега, начальник отдела № 2, в чью компетенцию входило расследование экономических и должностных преступлений, – Мурычев Вадим Ахметович, по прозвищу Мурка. Заместители Александра Федоровича – статная Кожемякина Антонина Николаевна и совсем молодой Калимуллин Айрат Асхатович, ему не было и тридцати лет.

Несмотря на свой молодой возраст, Айрат пришел в следственное управление сразу после окончания института права; благодаря своим амбициям, он добился многого. Этому немало способствовала и его внешность, – он выглядел намного старше своего возраста, в первую очередь из-за седины, заполонившей треть густоволосой головы. Серебряный отлив челки был его визитной карточкой, но в региональном управлении комитета его за глаза называли «Мальчиком».

Прозвище он получил от старших товарищей в первый год работы и в начале карьеры особо не обижался на свое «погоняло». Но, как только карьера резко пошла вверх, в один прекрасный день Мальчик, когда его назначили заместителем руководителя Следственного комитета, в приказном тоне объявил коллегам, чтоб они забыли прозвище, отныне для всех он – только Айрат Асхатович. Но наивно было полагать, что новоиспеченный начальник так легко сможет перевернуть страницу из прошлой жизни. Коллеги постарались, чтоб прозвище шло рядом с ним вверх по карьерной лестнице.

Мебель в кабинете патрона была обычной, неприметной, из фанерного светлого шпона. Помимо столов и стульев в углу за рабочим столом шефа стоял небольшой шкаф. Была еще и комната отдыха, но никто не знал про обстановку в ней, туда Александр Федорович заходил всегда один, даже приятелей предпочитал встречать в рабочем кабинете. Мало того, у него был только один ключ от комнаты, и уборщица, порывавшаяся навести там чистоту, всегда получала вежливый отказ.

Однажды Александр Федорович, в ответ на очередную назойливую просьбу об уборке, даже вскрикнул грозным командным голосом так, что бедная труженица вылетела в слезах, оставив ведро с водой в кабинете начальника, и потом долго не решалась зайти обратно, боясь гнева седоволосого руководителя. Это лишь подогревало слухи и домыслы – одни судачили, что там спальня со всеми причиндалами для сексуальных утех, другие шутили, что там комната пыток для сотрудников.

Других странностей за шефом не замечали. А еще он любил чесать большой красный нос. Орган обоняния выделялся на фоне других черт лица, хотя у Житомирского все было большим – рот, губы, уши. Утонченностью там и не пахло. Наоборот, утонченность на большом расплющенном лице мужчины – это уродство, и природа здесь сработала правильно, не позволив превратить внешность патрона в лицо диспропорционального гоблина. Хотя от гоблина у него что-то и было… наверное, гигантские кисти рук. Коллеги здесь тоже нашли место для шутки и объясняли привычку чесать нос необходимостью занять свои длинные руки с широкими ладонями.

Заслушав первые отчеты о деятельности своих подчиненных, Александр Федорович, сидевший во главе большого совещательного стола, дал слово Евгению. Все ждали от него доклада о маньяке-убийце. Но Евгений вначале решил доложить о двух делах, которые на днях завершили его подчиненные. Первое уголовное дело было в отношении торговцев оружием. Он рассказал, как группу из пяти человек сдал местный городской житель с многообещающим именем Гамлет.

Два года Гамлет предоставлял своим коллегам по бизнесу квартиру, где жил с семьей, под склад оружия. Периодически в домашнем арсенале хозяина числились автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, глушители и патроны различного калибра. В основном преступная группа работала под заказ с доставкой на дом, минуя квартиру Гамлета. Но нередко попадался капризный покупатель, который отказывался приобретать оружие, частенько не устраивало качество орудий убийства, и против этого аргумента продавцы были бессильны. Ведь о низком качестве некогда самого надежного оружия в мире говорили повсюду, в массовой печати и на телевидении. Да и жаловаться на покупателя было некуда, лихие девяностые канули в прошлое.

Все остальное работало по правилам цивилизованного бизнеса. И Гамлету приходилось в основном складировать у себя нереализованную продукцию, от которой отказывались привередливые покупатели. Основу группы составляли выходцы с кавказских республик, откуда и шли караваны с оружием.

Евгений заявил, что расследование окончено, и сейчас все пятеро обвиняемых знакомятся с материалами уголовного дела, лишь один Гамлет избежал уголовного преследования. Закончив рассказ о первом деле, Евгений перешел ко второму, которое касалось убийства депутата городского совета из близлежащего города М., которое также было раскрыто.

Александр Федорович прервал его:

– Не выдержало сердце у датского принца, – иронично вымолвил он. – Дело депутата побыстрей передавайте в суд, там все понятно, убийца найден, организатор тоже, заказчик… Давай по существу, что там у тебя с тройным убийством?

Евгений поведал руководству о результатах экспертиз, о встрече с Баумистровым. И о трех основных версиях: первая и главная, что в городе завелся серийный маньяк-убийца; вторая, менее правдоподобная, что за убийством Екатерины Баумистровой может стоять ее бывший муж. Житомирский согласно кивнул, отметив, что вторую версию всегда надо держать в уме.

– Все-таки Баумистров – человек с возможностями, – со вздохом произнес патрон. – Внутри себя я уже задавался вопросом, по какой причине после десяти вечера и без сопровождения Баумистрова оказалась в «Ботаническом саду», на приличном расстоянии от дома.

– Причем она приехала не на своем транспорте, – ее автомобили, насколько мне известно, остались в паркинге. Может, конечно, на такси, – этот вопрос мы пробиваем, а может, и подвез кто-то.

– Только вопрос: «Кто?», – подхватил сомнения шефа Евгений, все остальные промолчали. Они знали, что шеф не любит, когда прерывают докладчика, все наводящие вопросы можно было задать в конце совещания.

– Две другие жертвы легко вписываются в модель классического серийного убийства, – продолжил Евгений. – Изнасиловали и убили неподалеку от места проживания.

Евгений, как и его начальник, действительно озаботился тем фактом, что именно Баумистрова оказалась в момент убийства не возле собственного дома, в отличие от двух других жертв. Да еще если добавить к сомнениям ее деловую деятельность, мужа, прибавить врагов из прошлого, – ведь банк лопнул, многие люди потеряли деньги, не говоря о завистниках…

– Хочешь сказать, что, может, кто-то из партнеров или вкладчиков банка отомстил за причиненные убытки? – перебил ход его мыслей Александр Федорович.

– Это третья версия, но навряд ли она имеет право на жизнь, – зачем тогда убивать двух других женщин?

– Поэтому не отвлекайся, докладывай по существу, – Александр Федорович нахмурил брови и перевел взгляд на Айрата Асхатовича, тот что-то шептал коллеге Антонине Николаевне. – Вы хотите что-то добавить, товарищ Калимуллин?

– Нет-нет, – поспешил успокоить шефа Айрат.

Образовалась пауза, Житомирский кивнул Евгению, чтобы он продолжил отчет.

– Психолог-криминалист составил приблизительный психологический портрет маньяка-насильника. Возраст от двадцати пяти до пятидесяти лет, четко планирует свои преступления, подтверждение тому – отсутствие свидетелей в момент совершения убийств, возможно, страдает бессонницей. Убивает четко через каждые два дня, получается, что у него короткий период остывания[1]. Имеем дело с сексуальным маньяком, а не просто насильником для удовлетворения похоти, – Евгений остановился, ему не понравился взгляд Александра Федоровича.

– Это кто у тебя психолог?

– Маша, ой… Мария Курочкина из отдела криминалистики.

– Это психолог из МГУ? – вопрошал Александр Федорович.

– Юридическое образование у нее тоже есть.

– А что она в Москве не осталась, если умная такая?

– Захотела быть ближе к маме.

– Что это – серийный маньяк, здесь и без ее выводов понятно, что тебе дает психологический портрет? Скажи мне?

– Исключить ее из следственной группы? – неуверенно произнес Евгений.

– Ладно, проехали, – махнул рукой Александр Федорович. – Кстати, Мария Курочкина переходит в твой отдел как штатный криминалист-психолог. Подключай ее более активно ко всем делам.

– Есть.

Житомирский окинул взглядом всех присутствующих и объявил, что совещание окончено, но Евгения попросил остаться.

– Все докладываешь только мне, одному и лично, больше никому, – Александр Федорович тяжело вздохнул. – Еще никто не сообщил об убийствах, а весь город уже заполнился слухами. Пока не найдем убийцу, информацию журналистам давать не будем.

– Есть, – Евгений встал.

Житомирский махнул рукой, сигнализируя, чтобы Евгений опустился обратно на стул.

– Вот еще что. Твое утверждение на должности будет полностью зависеть от этого дела, – чем быстрее раскроешь, тем больше шансов занять место начальника отдела. Но если затянешь процесс, то всех нас ждут неприятности, мне уже сверху намекали, что могут прислать спецов по серийным убийцам из Москвы или из Ростовской области.

– Я думаю, справимся собственными силами.

– У тебя большой опыт работы с серийными убийствами? – со скепсисом в голосе произнес Житомирский.

– Ну-у… – протянул Евгений.

– Ну и ну, – передразнил шеф. – Мне эти профи, как о них говорят, тут вообще не нужны. Так что иди и выполняй. И если что-то тебе нужно, – людей, технику, – сразу ко мне. И докладывай только мне, хоть ночью, неважно. Мне сейчас не до сна.

– Есть!

– И никакой суеты, все делать тихо и никому ни слова.

Глава шестая

После совещания у Житомирского Евгений провел собственное, с оперативно-следственной группой, созданной пару дней тому назад, когда были получены первые данные по убийце Екатерины Баумистровой. В группу вошли два непосредственных подчиненных Евгения Юра Куницын и Оскар Зарипов, им было лет по двадцать пять, в отдел они пришли после окончания юридического института. Три года работы – достаточный срок, чтобы можно было подключить ребят к расследованию серийных преступлений. Да и средний возраст других парней в отделе был в пределах двадцати пяти-тридцати лет.

В девяностые годы прошла смена поколений, большинство опытных следователей из-за развала органов правопорядка ушли на заслуженный отдых, а на их место пришли желторотые новобранцы. Произошла потеря преемственности, поэтому молодому поколению пришлось повышать квалификацию «методом тыка» на собственном опыте.

Да и Житомирский на удивление не настаивал на усилении следственной группы. Евгений до разговора с патроном думал, что он обязательно усилит группу какими-нибудь доморощенными оперативниками из регионального уголовного розыска или следователями из городского отдела комитета. Но произошло все иначе, было решено расследовать дело серийного убийцы собственными силами, хотя в случае неудачи перспектива приезда визитеров из другого региона никого не радовала.

Еще в группу вошла Мария Курочкина, как психолог, – в бытность студентом МГУ она как раз защищала диплом на тему: «Психологический портрет серийного убийцы», хотя в ее способностях Александр Федорович уже успел усомниться. Но Евгений всегда старался придерживаться равновесия: повсеместное применение точных наук он чередовал с гуманитарными знаниями. Впрочем, расследование преступлений в большей степени базируется на точных сведениях, криминалистических расчетах, – чего стоит одна только баллистика, где математика – основа основ. Но противоречивость в том, что показания свидетеля, даже ложные, подпадающие под статус прямой улики, будут котироваться выше любой косвенной улики – пусть даже самой точной криминалистической экспертизы.

Совещание проходило в кабинете Евгения. Начальнику отдела № 1 полагался просторный кабинет, он был не меньше, чем у Александра Федоровича. Поэтому мебель в собственном кабинете Евгений расположил аналогично убранству кабинета вышестоящего руководства. Только вот комнатой отдыха следователь был обделен.

Как только Евгений взял слово, в комнату ввалился молодой расхристанный мужчина: куртка, как и все под ней, включая серую рубашку – нараспашку, темно-синие джинсы, на ногах черные «тракторные» ботинки. Кто не имел знакомства с ворвавшимся мужчиной, и в мыслях не смог бы допустить, что перед ним – начальник отдела по раскрытию умышленных убийств Кировского ОВД города Владимир Данилин, – он, как и все присутствующие входил в следственную группу.

Полицейский громко извинился за опоздание, поздоровался со всеми за руки, Марии кивнул и рухнул на стул рядом с нею. Мария в ответ только прищурилась, – благодаря острому обонянию она первой уловила тяжелый запах перегара, идущий от соседа.

– Так! Все в сборе. Начнем! – важно и, делая вид, что не замечает кисло-недовольный взгляд Марии, произнес Евгений. Он-то прекрасно знал о наклонностях Вовчика – так сослуживцы звали Данилина.

Евгений рассказал о результатах экспертизы трупа последней жертвы и поделился сомнениями на счет Баумистровой, – одним словом, всем тем, что он выложил часом ранее Александру Федоровичу. Дальше он заслушал остальных.

– Маш! Можешь начинать! – обратился Евгений к Марии.

Маша, – как ее величали в управлении, – сразу отметила одну особенность: убийца пользовался презервативом, до этого момента ни один серийный маньяк не был замечен в столь щепетильном отношении к своему здоровью. Как показывал опыт, сексуальные маньяки готовы идти на любые риски, для них главное – не собственная безопасность в момент совершения преступления, а удовлетворение помыслов.

Также Мария решила ввести мужчин за столом в курс психологии и более подробно описать жертв маньяков.

– Больше всего насилию подвергаются женщины кожно-зрительного типа…

– Слушай, Маш, не грузи нас своей психологией, – недовольно прервал Вовчик. Он видел реакцию Марии на исходящее от него зловоние, в какой-то мере это и послужило причиной резкого парирования Вовчиком доводов коллеги. Мария хоть и была из субтильных и хрупких особ, но постоять за себя могла.

– Я вообще-то для некоторых Мария Георгиевна! – злобно процедила Мария.

– Слышь, Мария Георгиевна! Насмотрелась фильмов, так иди и вали, твою мать, в кино…! – Вовчик нецензурно выругался. – Пиши сценарии для дешевых сериалов, глядишь – повезет, станешь суперзвездой!

Вовчик любил покуражиться, этим он славился. Коллеги знали, что в нетрезвом виде он мог превратить любое небольшое совещание не в разбор уголовного дела, а в сугубо личное выяснение отношений. При одном условии – если там не присутствовало вышестоящее начальство.

– Не надо материться в присутствии женщин, а то так и по морде получить недолго! – встрял в конфликт кто-то из противоположного ряда, но кто бросил боевой клич, – Оскар или Юрий, – Вовчик понять не сумел, в этот момент он смотрел на Евгения.

– Кто сказал?! – он оглядел их обоих, кровь затряслась по жилам. – Кто сказал?!

В ответ тишина, никто из ребят не желал быть в контрах с оперативником, у которого за плечами свыше ста раскрытых «глухарей». Да и все знали нрав Вовчика – заехать по физиономии не стоило ему особого труда. Конфликт погасил Евгений, к статусу миротворца его подталкивали положение и право хозяина кабинета. Нет ничего хуже, когда в группе наступает разлад, в таком случае не жди скорой поимки преступника.

– Ладно, хватит, все хороши! – начал он гасить конфликт и в первую очередь посмотрел на Вовчика, безмолвно определив его главным зачинщиком ссоры. Вовчик не отпирался, он поднял руки вверх и произнес:

– Ладно, все! Я погорячился!

Дальше докладывал Юрий, он рассказал, что сейчас занимается расшифровкой звонков и анализом электронных адресов и страничек в социальных сетях жертв.

– Сегодня или завтра вам на стол ляжет информация по звонкам. А что касается Интернета, мы взломали ящики жертв, но там ничего примечательного не нашли, никаких угроз. Муртазина и Рахимова в основном вели переписку с подругами юности, а Екатерина Баумистрова вообще не имела своего аккаунта в сети, у нее только электронная почта, и то там только рабочая переписка.

– Хорошо, понял, особенно обрати внимание на звонки Баумистровой, – резюмировал отчет Юрия Евгений и перешел к Оскару.

Оскар должен был пробить по базе данных тех, кто раньше привлекался за аналогичные преступления, и тех, кто успел «откинуться» с зоны, хотя на практике серийным маньякам-убийцам дают в России пожизненные сроки заключения. Но главное – разузнать, были ли в прошлом схожие по почерку преступления. Нераскрытых преступлений по схожему сценарию Оскар за последние десять лет не обнаружил. Да, были насилия и убийства, но преступники понесли заслуженное наказание, были осуждены. Из нераскрытых в основном попадались убийства с одним эпизодом и без сходства оставленных улик.

В отличие от той же Ростовской области, где только в 90-е годы обезвредили и осудили несколько десятков серийных убийц во главе с одним из самых жестоких маниакальных душегубов за всю историю человечества – Андреем Чикатило (по оперативным данным на его счету – свыше шестидесяти жертв), в городе до сегодняшнего дня складывалась стабильная обстановка. Единичные случаи, подпадающие под определение «серийные убийства», не носили сексуального характера. И появление собственного Чикатило было бы исключением, а не закономерностью.

Но Евгений, осознающий собственную ответственность и понимая, что с каждой следующей жертвой градус общественного напряжения будет только нарастать, жестко приказал Оскару поднять все уголовные дела с изнасилованиями за последние двадцать лет, независимо – раскрыты они или нет. В следующем поручении он попросил Марию составить более подробный психологический портрет преступника, одним словом, дополнить тот, который она уже «нарисовала» и который на совещании у Житомирского встретили с усмешками. Мария охотно согласилась. И, назло рядом сидящему Вовчику, демонстративно щелкнула пальцами и громко провозгласила: «О’кей!». Евгений особо не надеялся, что работа психологов придаст новый импульс следствию – такие исследования он сравнивал с деятельностью экстрасенсов.

«Попытка не пытка», – повторял Евгений про себя пословицу, и напоследок попросил Вовчика, чтобы его коллеги усилили патрулирование Кировского района города, ведь убийства пока совершались в пределах только этой административной территории. Хотя и без поручения Евгения, как только убили Баумистрову, из регионального министерства пришла разнарядка, чтобы во всех районах города посты полиции усилили режим службы.

Вовчику он поручил навести справки: случались ли кражи, имели ли место факты пропажи наркотического эфира из больниц, складских помещений компаний, торгующих медсредствами. И пощекотать нелегальных торговцев рецептами и медикаментами, в том числе наркодилеров. Сам Евгений взял на себя родственников жертв, тем более что с одним из них он уже успел побеседовать.

– Кажется, в городе завелся первый за последние годы серийный убийца-насильник, – Евгений посмотрел на Марию и добавил: – Кто-то будет следующей жертвой…

Марию передернуло.

Глава седьмая

Татьяна проснулась раньше Евгения, была суббота. Она тихо поднялась с кровати и направилась в ванную. Посмотрев на себя в зеркало и убедившись, что необходим косметический ремонт лица, женщина включила душ. Татьяна старалась не шуметь, но Евгений уже проснулся и пребывал в томительном ожидании. Она вышла только через полчаса, опоясавшись махровым голубым полотенцем, которое вчера торжественно выдал ей Евгений.

Это была ее первая ночь у него. До сего момента они ночевали у нее, Татьяна считала, что первый секс с небезразличным ей мужчиной должен произойти на территории женщины, сигнализируя о доверии к нему.

Евгений многообещающим жестом подозвал Татьяну, хлопнув ладонью о кровать. Татьяна любила утренний секс и капитулировала сразу. Пролежав в постели еще два часа, у Татьяны, как у любой женщины, ночевавшей вне дома, неожиданно появились домашние дела. Уговаривать ее в таких случаях было бесполезно, ее безапелляционность граничила с эксцентричностью, что присуще многим творческим людям. Евгений не возражал, он был слишком понимающим, что присуще всем влюбленным людям. Они договорились встретиться вечером.

Татьяна к своим тридцати годам успела закончить два университета, выйти замуж и развестись, найти себя в работе. К ее полной биографии не хватало только детей, но это уже стояло в планах. К занятию дизайном ее подтолкнула подруга, которой был необходим ремонт в загородном доме. Со временем мимолетное увлечение интерьерами – от небольших загородных домов до громоздких анфилад – превратилось в профессию.

Что касается творческих планов, то в свои тридцать она рассуждала, как пятнадцатилетняя девушка, у которой вся жизнь впереди, и что занятие дизайном – ее судьба и предназначение, и что в конце ее ждет большой приз в виде всемирного признания. Да, она мечтала и успокаивала себя, что успех обязательно придет, только надо придумать свой оригинальный стиль и навязать его всему остальному миру.

В ее планах и грезах все сходилось, кроме одного: как город, где население хоть и свыше миллиона жителей, и в котором есть все атрибуты современной жизни, может стать родиной культового стиля дизайна? Да, город имел все, чтобы называться современным: Интернет-кафе, салоны одежды от мировых дизайнеров (правда, за их подлинность никто отвечал), рестораны с итальянскими, хотя и русскоговорящими поварами, пару небоскребов, множество дорогих автомобилей, – что приводило в удивление иностранцев, особенно немцев, которые в унисон выражали изумление, что дорогие немецкие автомобили на улицах города они встречают чаще, чем на родине.

Но для будущего Татьяны этого было мало, поэтому она часто выезжала в Москву, на выставки модных западных дизайнеров, пытаясь завязать необходимые знакомства, но переехать работать в столицу ей не хватало духу, там она боялась затеряться. В родном городе Татьяна слыла звездой дизайна, и всякие ляпы, – вроде интерьера того заведения, что стало местом ее знакомства с Евгением, – случались редко и не по ее воле.

На многих она производила впечатление деловой и хваткой женщины, но это только в момент диалога с заказчиками и поставщиками. В общении, среди многочисленных подруг она слыла веселой и зажигательной особой и часто выступала организатором девичьих посиделок. С мужчинами она держалась по-разному, в зависимости от симпатий. Они липли к ней, и внешность ее нередко вызывала у них внезапную страсть.

Короткая стрижка, полностью открывающая изящную шею, умело подчеркивала тонкие черты лица. Нос слишком правильной формы, о котором мечтают девочки-подростки. Ярко-карие глаза, небольшой ротик, окруженный немного припухлыми губами. Белая кожа, напоминающая кожуру зрелого персика. Многие женщины-завистницы, наблюдая, как их мужчины разглядывают Татьяну, тут же пытались найти в ней изъяны, которых объективно не было. Перебрав в уме все внешние достоинства, ревнивицы все-таки выдавали своим кавалерам: «А губы у нее деланные, после пластики».

Внешность хоть и привлекала, но и служила защитой от лишних посягательств, так как не каждый осмеливался подойти к ней близко. Но тех, кто был настойчив, она нередко одаривала лаской. Она никогда не пребывала в одиночестве. Длинные серьезные отношения сменялись чередой мимолетных встреч. К первым можно отнести и брак в двадцать два года с одногруппником из нефтяного университета.

Ее избранником стал парень по имени Петр, его исполинский рост был выше двух метров. С ним Татьяна выглядела Дюймовочкой, хотя и ее рост для многих мужчин казался немного завышенным и, когда она надевала шпильки, он достигал 180 сантиметров. Брак продержался четыре года, правда в последний год они успели разойтись и сойтись аж двенадцать раз. Это был год отчаянных попыток спасти семью, особенно переживали родители. Не сказать, что они вмешивались в дела детей, в основном ограничивались чтением нотаций только своему чаду. Родители Петра всем сердцем любили Таню, а родители Татьяны – Петю.

Сами супруги погрязли в выяснениях отношений, доходящих до абсурда, делили в разгар конфликта общие нажитые вещи: от столового набора до подаренной родителями Петра квартиры. Правда, дарение было относительным, Татьяну в собственники двухкомнатной квартиры никто вписывать не собирался, но и она относилась к материальным благам на тот момент как к чему-то второстепенному. В разгар очередного конфликта Петр со всей горячностью и долей инфантильности заявил: «Это моя квартира, а ты делай, что хочешь. Хочешь – уходи».

Татьяна тут же собрала вещи и ушла. Несмотря на все уговоры Петра, она так и не вернулась к нему.

Параллельно уволившись с работы из строительного треста, где она за четыре года дослужилась до начальника отдела сметной документации, Татьяна погрузилась в новое увлечение – дизайн. Год становления как специалиста она перенесла с достоинством. Получив развод, который Петр не давал полгода, она целый год скиталась по съемным квартирам.

Познакомилась с юношей, с которым у нее завязался роман. Юноша был совсем молод, всего шестнадцать лет. Но это не смущало Татьяну, наоборот – впервые ни к чему не обязывающие отношения сделали ее счастливой женщиной. Впервые она почувствовала, что секс для нее – не повседневное обязательство, а удовольствие, притом, что Антона (так звали ее тайного сожителя) нельзя было причислить к знатокам Кама Сутры.

Его непосредственность не раздражала и не вызывала отторжения, хотя изредка она ловила себя на мысли, что редкие выходки Антона ничем не отличаются от спесивых поступков ее инфантильного мужа. Объяснение – свобода, в любой момент она могла попросить его уйти или вовсе отказать в теплом приеме, ведь она была уверена, что если на следующий день позвонит ему и предложит встретиться – Антон не откажет. Он гармонично вписался в ее новую жизнь и не требовал пространства для совместного проживания.

Так она провела первый год после развода. На его исходе она встретила молодого человека по имени Иван, об Антоне на время пришлось забыть. Здесь было все намного серьезнее, Татьяна влюбилась. А влюбляться было во что.

Иван был старше ее на восемь лет, импозантный, с хриплым голосом, всегда в дорогом костюме, по меркам города весьма богат – владелец строительной компании. Он выделялся среди тех, с кем Татьяне приходилось иметь дело: полуанархическая творческая среда, куда с уверенностью можно отнести дизайнеров, страдающих раздолбайством, облаченных в мнимую личину либерализма.

И тут появляется мужчина, который одет не как все, обещает и держит слово, галантен и торопится оплатить любой счет.

Поначалу Татьяна не злоупотребляла отношением к себе, и все подарки принимала с угрызениями совести, счета в ресторане предлагала оплатить поровну. «Давай я тоже добавлю» или «Сегодня моя очередь платить по счету», – говорила Таня, когда они вдвоем посещали дорогие рестораны. Но с каждым разом ее порыв заплатить угасал, ее встречные предложения приняли формальный характер, да и деньги в кошельке Татьяны не залеживались.

Щедрость Ивана к Татьяне повысило уровень ее самооценки. Человек быстро привыкает к хорошему, и Татьяна не была исключением. Затем все, что делал Иван, принималось как должное, особенно удивился бы он, если бы услышал, что Татьяна произнесла на очередных посиделках с подругами. После рассказа о том, что ее возлюбленный преподнес ей в подарок автомобиль, попутно приняв поздравления подруг, она цинично произнесла: «Пусть дарит, покуда деньги есть». Внедорожник стоимостью в 70 тысяч долларов удивил всех, но за вечер ни Татьяна, ни ее подруги ни разу не подняли бокал за дарителя, а главным героем вечера стала сама Татьяна.

Когда гости разошлись, Татьяна, как человек творческий и умевший анализировать собственное поведение, поймала себя на мысли, что ее отношение к Ване приобрело меркантильный характер. Да, у нее были чувства к нему, но полюбила бы она его, если бы он не был так обеспечен и легок на щедрые поступки? На этот вопрос она не смогла ответить.

«Какая я неблагодарная дура, я сегодня даже ни разу не вспомнила о нем, Ваня такого отношения не заслуживает», – думала она перед сном, лежа в постели. Ей хотелось отмыться, очиститься, поэтому она представила Ивана – как он дома укладывает свою дочь спать, добавила в картину подступающей ненависти жену в пеньюаре, ожидающую его на семейном ложе, и мысли о благодарности мгновенно выветрились.

«Я ничего не требую, мне надо немного тепла, чтобы он обнял меня и был здесь со мной, – простонала засыпающая Татьяна. – Но мне ничего не нужно… только тепла». Но при воспоминании о подаренном автомобиле ее ненависть улетучилась, как и сам Ваня, она представила, как завтра сядет в теплый салон внедорожника…

Она лукавила. Апофеозом их отношений стала попытка суицида жены Ивана, когда он вознамерился полностью связать себя только с одной женщиной. После двухнедельных ухаживаний за больной женой в частной клинике Иван не то, чтобы отказался от своих намерений, он просто каждый раз, видя Татьяну, начинал беседу с того, что необходимо немного подождать, все скоро уляжется, и он последует первоначальному плану. Татьяна в ответ только укоризненно молчала. С каждой новой встречей с Татьяной радости он испытывал все меньше. То же самое чувствовала Татьяна, – попытка суицида жены Ивана убедила ее, что счастье на чужих костях не построить.

Если частота ваших встреч пошла по нисходящей кривой, то рано или поздно отношениям наступает конец. Самое печальное, – как думала Татьяна, – что Иван не удосужился на последний разговор, а просто канул в лету, сказав, что позвонит. Больше они не виделись.

Татьяна нелегко пережила расставание, но в ее жизни после двухгодичного отсутствия вновь появился Антон. Параллельно она завела еще двоих юношей. Одному из них было восемнадцать лет, другому – двадцать. Причина, почему именно мужчины младше по возрасту составляли основу постельного рациона Татьяны, крылась не только в физиологическом аспекте.

Учитывая привлекательную внешность Татьяны, более взрослые мужчины в силу своей неуверенности побаивались ее, чаще их внимание ограничивалось взглядом с тяжелым выдохом в конце. Этим пользовались юнцы, для которых подход к Татьяне и возможный отрицательный ответ никак не влиял на их самооценку. Нередко молодые люди получали то, за чем пришли, ведь всем женщинам присуща снисходительность, особенно когда речь идет о менее опытных и зрелых.

Вся ее личная жизнь была поделена на циклы, – легкие, ни к чему не обязывающие отношения, где на первом месте стоял секс, сменялись бурными романами. Чувствуя, что в личной жизни могут настать перемены – пришло время родить ребенка – она решила обзавестись собственным жильем и купила в ипотеку однокомнатную квартиру. Вопрос только: от кого? Слишком молодые ухажеры, может, и вызывали в ней симпатии, но растить ребенка одна она явно не желала.

Ответа ждать пришлось недолго. Появился Евгений. Не сказать, что он появился в ее жизни для одной миссии – быть отцом ее ребенка и тем более – благоверным мужем. Люди верят в любовь с первого взгляда, но это не значит, что она – на всю жизнь. Первое свидание, как и последующие, было классическим – букеты цветов, рестораны, небольшие подарки, в роли дарителя всегда выступал Евгений.

Современный мир славится практичностью, но нельзя утверждать, что после развода Евгений не искал серьезных отношений. Да, он упивался свободой и постепенно превратился в одинокого селадона, по типу героев из детективных сериалов – вокруг множество женщин для удовлетворения либидо, но дальше постели дела как-то не идут.

Как и все, Евгений в глубине души мечтал встретить ту единственную… и, кажется, Татьяна подходила под требования «женщины на всю жизнь». Хотя публично он все отрицал и пытался внушить каждому, независимо кто перед ним – товарищ по службе или разведенная особа, что ему чужды серьезные отношения, что он не верит в любовь, одним словом, представлял себя ковбоем из далекого Техаса, живущим по законам прерий. То же самое он попытался внушить Татьяне на первом свидании, что никогда больше не свяжет себя брачными узами. Татьяне честь и хвала, она с достоинством выдержала словесную тираду о свободе, но и ретираду пока не готовила, причина тому – в ней заиграл спортивный интерес.

«Что ж, мальчик, посмотрим, что ты мне скажешь через месяц?» – поразмыслила она. Мысли были лишены злорадства, но спортивная злость все же присутствовала.

Глава восьмая

Днем, после того как Татьяна покинула его жилище, Евгений съездил на работу, созвонился с Юрием и Оскаром, – у них пока ничего конкретного не было. Юрий обещал завтра доложить о первых результатах расшифровки телефонных звонков жертв.

После просмотра сводки происшествий Евгений ничего интересного для себя не обнаружил. Прошедшая ночь прошла в целом по городу спокойно, без умышленных убийств. Насильник умерщвлял своих жертв строго через два дня, но двух суток с момента последнего убийства еще не прошло. «Завтра утром все прояснится, имеем ли мы дело с расчетливым убийцей или в его действиях больше совпадений», – размышлял Евгений.

Вечер ожидал быть многообещающим. Евгений направился к Татьяне, по пути купил пару бутылок красного вина, немного фруктов и конфет. Типичный джентльменский набор. Сам не замечая, он вел себя в квартире Татьяны довольно раскованно, чересчур по-хозяйски. Помыл фрукты, открыл бутылку и ожидал Татьяну, которая, после того как открыла входную дверь Евгению, убежала обратно в ванную, лишь крикнув фразу, которую каждый мужчина слышит от любой из женщин постоянно: «Я сейчас».

Хотя ждать пришлось долго, больше получаса, но в масштабе многолетней жизни человека это – мгновение. Евгений наслаждался минутами приятного ожидания. Считывать их под легкий трепет сердца он научился после того, как встретил Татьяну.

Татьяна вышла из ванны, она стояла перед ним в черном вечернем платье. Оно обтягивало Татьяну, ее упругую фигуру – фитнес она посещала регулярно.

– Это еще не все, – Татьяна интригующе повернулась спиной.

Евгений, увидев на спине вырез, обомлел.

– Обалдеть, ты в нем уже выходила в свет? – ревниво пробормотал Евгений.

Мужчина всегда должен проявлять толику ревности, если предмет общественного внимания – женские прелести. Его смутил вырез, опускающийся от лопаток до пояса, слегка обнажающий линию, разделяющую ягодицы.

– Пока нет, но собираюсь, – поддразнивала она Евгения, крутясь от восторга.

– Оно мне нравится, но…

– Тебя смутила моя спина? – Татьяна подошла и, взяв Евгения за руку, закружила его. Как окажется потом, обычный вечер на двоих будет самым приятным воспоминанием в отношениях с Татьяной, где оба чувствовали себя непринужденно, легкомысленно и в момент взаимной влюбленности еще не были отягощены взаимными обязательствами. Они уже успели изучить друг друга, но каждый пока не собирался раскрываться полностью.

Они сели на кухне. Евгений, пока ждал хозяйку, успел накрыть стол из того, что принес с собой, расставил приборы и тарелки. Первую бутылку вина выпили незаметно, откупорили вторую, незаметно пиршество перенеслось в комнату, на большую кровать с набалдашниками по углам.

Одежда была разбросана по полу, в том числе и платье Татьяны, непритворно взбудоражившее Евгения. Но для себя он отметил, что вещь, имевшая культовый подтекст, вне тела хозяйки утратила свою магию и превратилась в обычный элемент гардероба.

Евгений целовал Татьяну, плечи, розовые соски, опускался до живота, но потом вновь поднимался и, в конце концов, решился на переход границы. Ему нравился безволосый лобок Татьяны, единственное, что напоминало о половых признаках – узкая, еле заметная волосяная дорожка, пробежавшая от половых губ. Только в постели с Татьяной Евгений получал удовольствие не от животного инстинкта обладания, а от женского благоухающего тела, которое он готов был целовать часами. Пахнет цветами, кожа гладка и эластична…

«Все-таки, какое у нее тело», – восхищался он и, осознавая, что он обладатель, как ему казалось в тот момент, целомудренного тела, его одолевала гордыня.

А Татьяна, в свою очередь, получала удовольствие от нежных ласк Евгения, в ней играла усталость от животного секса с юнцами. Хотя время от времени она ловила себя на мысли, что, может быть, лучше, когда есть возможность удовлетворения в различных ипостасях. Но это были только мысли.

Утром зазвонил телефон Евгения. Первой проснулась Татьяна, она раздраженно пробурчала:

– Почему он звонит так рано? – фраза прозвучала как укор, а не вопрос. Евгений, зная, сколько времени уделяет сну Татьяна, – а это не менее десяти часов в сутки, – включая неприкосновенные утренние часы выходных, бросился успокаивать ее:

– Прости, это меня, с работы. У меня работа, – ты знаешь, чем я занимаюсь.

Татьяна не желала слышать оправданий, зарывшись под подушку, она лишь недовольно вновь пробурчала:

– Один раз можно просто выключить телефон? – раздраженный голос подсказывал, что она окончательно проснулась. Евгений ответил, но не Татьяне.

– Я слушаю, – с напряжением на лице выговорил Евгений, словно ожидая плохие вести. – Да… да… да… сейчас приеду, где-то через полчаса, – стоявший во время телефонного разговора нагой Евгений проворно оделся и, игнорируя взгляд проснувшейся Татьяны, ринулся в ванную комнату.

На выходе из ванны его ждала Татьяна, которая с фразой «Прости!» повисла на нем, охватив руками его голову.

– Ты не при чем, – тактично отреагировал Евгений на старания Татьяны.

– Я дура, я виновата, но ты пойми, я просто хотела, чтобы мы побыли хотя бы сегодня утром вместе. Это же немного, то, о чем я прошу? – Татьяна с умилением взглянула на Евгения.

Она не лукавила, ей нравилось просыпаться с мужчиной по утрам, особенно в дни, когда никуда не надо спешить. Ей нравился утренний секс с привкусом похмелья. К нему она пристрастилась не сразу, а только когда в ее жизни появился Антон, который в силу своего юного возраста был сверхактивен, особенно по утрам.

– Прости, мне надо спешить. Помнишь, я говорил, что в городе завелся серийный убийца-маньяк? Так вот, кажется, его нашли, – Евгений особо не распространялся о работе, но помнил, что пару дней назад на одном из свиданий с Татьяной он рассказал ей о злосчастной череде убийств. И, к его чести, сделал он это не по причине, чтобы произвести впечатление, а из чувства заботы.

– Тебе дадут звезду? – с иронией прошептала на ухо Татьяна.

– Скорее, нет, ведь он сам нашелся.

– Как это?

– Пришел с повинной, – облегченно выдохнул Евгений.

Татьяна не собиралась отпускать Евгения, она все еще висела на нем. Незаметно опустила руки, а в следующее мгновение он услышал шелест рук Татьяны об его кожаный ремень и металлический лязг расстегивающихся джинсов. Ничего не оставалось, как сдаться на милость возлюбленной.

– Ты же знаешь, я люблю делать это по утрам, – продолжала томно шептать Татьяна. – Где моя утренняя игрушка? – она нащупала, что искала.

Евгений сделал ответный ход, распахнув халат Татьяны. Все слилось, но, в отличие от предшествующего вечера и ночи, они решили проделать акт соития стоя. Евгений дрожал, Татьяна, как опытная женщина, незамедлительно взяла инициативу в собственные руки.

– У меня что-то не так, я волнуюсь, – оправдывался Евгений.

Татьяна не собиралась сдаваться, понимая, что в таких случаях каждое слово дорого, она успокоила партнера:

– Не волнуйся, не думай о работе.

– Лучше ляжем на кровать!

– Если тебе так будет лучше, давай! – в такие минуты Татьяна была готова на все…

Через пятнадцать минут Евгений стоял в прихожей. Татьяна в белой футболке рядом. Он неожиданно произнес:

– Я буду по тебе скучать!

– И я! – произнесла Татьяна вслед.

– Ты не поняла, я буду скучать всю оставшуюся жизнь, когда ты уйдешь от меня.

– Не поняла? – последняя фраза резанула по ее самолюбию.

– Рано или поздно ты должна будешь покинуть меня, мою жизнь, – философски начал Евгений, к тому же голос отдавал непритворными отголосками романтизма и страданий. Но для Татьяны в этой фразе было мало философского, а тем более – романтического. Она хоть и принадлежала к творческому цеху, но в личной жизни предпочитала оперировать конкретными величинами:

– Ты поясни, что значит: «я должна покинуть твою жизнь»?

– Это значит, что я… никогда… э-э-э… не женюсь, – неожиданно для себя выпалил Евгений.

– Я не собираюсь за тебя замуж, – Татьяна говорила спокойно, она не смотрела на Евгения, давая понять, что его время нахождения в ее доме истекло. Евгений, как человек понятливый и чувствительный, внутренне проклинал себя за сказанное. Но было поздно, Татьяна взвелась, у нее все кипело, внешне это проявлялось только напряженным взглядом в пол.

– Я не тебя имел в виду, я в общем, – тихо выговорил Евгений, завязывая на корточках шнурки кроссовок.

Хотелось уйти, провалиться от злых глаз Татьяны, но его держало одно обстоятельство – что бы он ни говорил, он обожал Татьяну, и как никогда понял это сейчас, потому что испугался. Ему стало не по себе от одной только мысли, что он никогда не сможет зайти к ней, как желанный мужчина. Страх одиночества затмил страх потери свободы.

Он встал и хотел извиниться, но его извинениям не нашлось пространства. Татьяна открыла дверь, тем самым четко указывая на выход. Он отступил и молча переступил порог квартиры.

– И напоследок. Помнишь первое свидание? Ты тоже начал с каких-то там нелепиц, вроде сегодняшних, что не женишься, что любишь быть свободным. Я промолчала тогда, но меня это взбесило – я что, шла к тебе на встречу, чтобы выйти замуж?! – Перед тем как захлопнуть дверь она произнесла: – Ты все испортил!

По дороге в отдел внутренних дел Кировского района города он корил себя за недостойное поведение. Мужчину, боящегося своих чувств, всегда одолевают муки страха перед будущим. Евгений подсознательно рушил связь с Татьяной, совершая поступки, за которые он тут же был готов извиниться. Ко всему прочему он был озабочен, что его эрекция впервые в жизни дала серьезную осечку, – аналогичное, возможно, происходило и раньше, но с женщинами, которые отдавались ему ради удовольствия или в момент душевных терзаний. Он принимал их в жертву, но как охотник на охоте не проявлял излишнего благоговения.

Нет, он не грубил, был ласков, нежен, иногда жёсток, если желали женщины, мог проигнорировать их, если вдруг заедало ружье или выстреливало холостыми патронами. Но здесь все иначе, – Евгений любил всем сердцем, и получил неожиданную оплеуху по своему самолюбию. Ничто так не ранит душу мужчины, как беспомощность в глазах любимой женщины. Евгений попытался разобраться в себе, признал, что в первый раз, когда любовался телом Татьяны, он именно любовался и восхищался, у него, как у влюбленного человека все звериные помыслы, включая похотливость, ушли на второй план. Но почему, ведь он еще молод?

Он вспомнил поговорку «Любовь зла…». Он желал Татьяну, и сейчас, сидя за рулем на автопилоте, ее запах он чувствовал как никогда. Но будет ли в следующий раз все без сбоев – ответа он дать не мог. Он попытался разобраться, но уже не в чувствах к Татьяне, а в своих сексуальных предпочтениях.

Вспомнил, что каждый раз, когда прикасался к ней, чувствовал тепло и ни капли – похотливого сладострастия. Больше похоти он испытывал к другим женщинам, где мысль была одна: удовлетворение под любым подлогом или предлогом. Но эта формула не работала с Татьяной, даже несмотря на ее старания – более развязной и распутной в постели женщины Евгений еще не встречал. Имея внешность недотроги, она могла дать фору любой из дам Евгения, которых он содержал для похотливых утех. Что вызывало у последнего ревность, так как он понимал – чтобы достичь совершенства в любом деле, нужно немало времени, и мастерство оттачивается в реальных боевых условиях или на учениях, максимально приближенных к боевым.

Евгений подумывал, как противостоять главному противоречию, когда неожиданно приходит любовь: похоть – величина, обратно пропорциональная чувствам. Он знал рецепт противостояния, как миллионы мужчин на свете. В следующее мгновение он испытал чувство стыда от собственного разоблачения и прибавил скорости – им овладело стремление поскорей добраться до полицейского участка.

Евгений неторопливо подошел к крыльцу ОВД, и как только переступил порог силового ведомства, все мысли разом улетучились: обстановка в отделе полиции никак не содействует разгулу образа похотливого самца, хотя и моралью там далеко не пахнет. Но перед тем как скрыться за дверью, одна назойливая мысль все же встряхнула его воображение. Он мысленно предвкусил новую картину, в ней была Татьяна и – море похоти и соблазнов. Что-то похожее он пытался представить сегодня утром…

Глава девятая

Поднявшись на второй этаж, он зашел в кабинет убойного отдела, где его ждал извечный скандалист Вовчик. В кабинете было пусто, но за спиной послышался знакомый голос:

– Проходи дальше, никак не можешь привыкнуть, что это – сквозной кабинет.

Евгений повернулся и протянул руку для приветствия:

– Привет, рад тебя видеть.

– У меня заняты руки, – Вовчик держал электрический чайник и пару чайных кружек. – Готовился встретить тебя, – на весь отдел один чайник и два стакана, ходим, таскаем их по кругу.

– Это из-за отсутствия женщин в отделе, – важно, но с иронией ответил Евгений.

– Может, ты и прав… наверное, надо последовать твоему примеру? – ответил Вовчик и вопросительно посмотрел коллеге в глаза.

Евгений понял, на что двусмысленно намекает Вовчик – ведь в отделе и близко не пахло женщинами, пока к нему не перевели Марию. Но ничего не ответил. О Татьяне также говорить не желал, он отличался от многих мужчин тем, что никогда особо не обсуждал с коллегами свои похождения, считал это низким занятием, за что коллеги прозвали его «Джентльмен».

Да к тому же после сегодняшнего утра разговор о личных взаимоотношениях был весьма неуместен. Впрочем, в мыслях Евгения Татьяна периодически воскрешала если не в образе святой, то в обличии непорочной праведницы. Раздумья затмевали всю реальность, включая коллегу и преподнесенного судьбой сдавшегося убийцу. Проще говоря, если Евгений был бы последней надеждой мира в поимке нацистского преступника по фамилии Гитлер, он приступил бы к розыску только после благословения Татьяны. Это заметил и Вовчик и, заметив рассеянность Евгения, он тактично спросил:

– Ты сегодня не в себе, может, что-то случилось? Нужна помощь?

– Нет, Вовчик! Все нормально, спасибо! – сухо отреагировал Евгений.

Вовчик был из тех людей, которым можно доверить тайну, в этом Евгений убедился, когда они вместе два года работали в уголовном розыске. И если они и не стали близкими друзьями, то их можно было охарактеризовать как близкие товарищи или коллеги. Словом, работа в какой-то мере была цементирующим звеном в их личных отношениях, и они неплохо понимали друг друга. Что подтвердилось и сегодня. Вовчик, несмотря на свой неугомонный нрав, зачастую переходящий в беспардонность из-за чрезмерно принятого на грудь спиртного, вовремя остановился, когда по лицу Евгения прочитал, что обсуждение личных вопросов не входит в повестку дня.

– Где? – отвлеченно спросил Евгений.

Вовчик, который уже успел сесть за стол, налить чаю и комфортно расположиться на единственном стуле с подлокотниками, поднял левую руку вверх и указал:

– Там!

– А где конвоир?

– Пойдем, – махом руки он пригласил Евгения. Вовчик приоткрыл дверь кабинета, конвоир стоял у двери, справа за столом спиной к окну сидел оперативник, он поднял голову, и при виде непосредственного начальника чуть было не встал. Вовчик остановил его, поднеся указательный палец к губам, он прошептал: «Тихо!».

Они не зашли в кабинет.

Тот, кем больше всего интересовался Евгений, никак не отреагировал. Он сидел спиной и ни разу не обернулся. Следователь только разглядел лысую побритую голову, черное полупальто, синие джинсы и лежащий рядом на полу черный пакет с личными вещами. Необходимый атрибут для тех, кто приходит с повинной.

– Не будем мешать, – сказал Вовчик и прикрыл дверь.

– Ты точно уверен, что это он? – сидя за столом с кружкой чая в руке, поинтересовался Евгений.

– Можешь сейчас же приступить к допросу и не пытать меня, – ответил Вовчик.

– Ладно, допьем чай.

– Выпьешь сто грамм? – ожидаемо спросил Вовчик.

– Нет, что-то не тянет, – пробурчал Евгений. – Ты наливай себе, не обращай на меня внимания.

– Один не могу, – ответил Вовчик без особой уверенности. – Я с ним уже побеседовал, – по первым показаниям кажется, это он убил трех женщин… ну, процентов на девяносто.

– А что там делает твой опер? – поинтересовался Евгений.

– Тренируется. Работает только два месяца, пусть поучится вести допросы.

– Видно, что зеленый, чуть не встал при виде начальства, – важным голосом произнес Евгений, но тут же реабилитировался: – Мы были такими же, и в первое время трепетали перед любым, кто выше по званию и должности.

Вовчик кивнул и перешел к делу:

– Я расспросил и с первых показаний понял, что это наш клиент. К примеру, откуда ему знать, что насиловали в презервативе?

– Ладно, пошли, сейчас все проясним, – Евгений сделал последний глоток. – Только студента выйти попроси.

– Он со мной дежурит сегодня, пусть сидит и работает, – что-что, а держать в узде своих подчиненных Вовчик умел.

Но Евгений не был готов к уроку профмастерства и возразил:

– Давай потом, а? Сейчас подъедет Маша…

– Это та доска, лечившая меня… – завелся Вовчик.

– Вовчик, не кипятись, мы же работаем одной командой!

– Ее не пущу, пусть сидит в коридоре, – сказал коллега.

– Я сам ее вызвал, пусть изучит объект, – может, он блефует, как все психические недоноски.

– Ладно, делай, что хочешь, – сдался Вовчик. – Но разобрались бы и без твоей умной Маши.

– Спасибо!

Даже если это и был убийца, а не очередной шизофреник, готовый взять на себя все убийства на свете, – а таких за последние дни побывало в ОВД не менее пяти, – в любом случае, человек с повинной до последнего вселяет сомнения в умы следователей, независимо от точности изложения фактов преступления. Уголовное дело в таких случаях строится на одном фундаменте – чистосердечном признании, хрупкость которого рано или поздно прочувствует каждый доморощенный следователь.

Хуже всего, когда дело в таких случаях разваливается в суде, где человек с повинной отказывается от своих показаний. И вторит окружающим, что он оговорил себя под физическим воздействием. Поэтому многое зависит от качества и количества косвенных улик, – таких, как отпечатки пальцев, анализ ДНК, баллистика… всего и не перечислишь. Немаловажен и мотив.

Евгений сел напротив подозреваемого, спиной к окну, на рабочее место Вовчика. Хозяин кабинета устроился сбоку от стола. Человек с повинной сидел у второго стола, приставленного торцом к месту начальника отдела. Он был без наручников. Мужчина лет тридцати пяти, со сверкающей бритой головой, с обычным непримечательным лицом, если опустить голубой проникающий цвет глаз.

– Приступим, – утвердительным тоном произнес Евгений. – Твое дело вести буду я. Меня зовут Евгений Андреевич Романов.

Евгений посмотрел на своего подследственного, тот только кивнул в знак согласия. Дальше, как и полагается в таких случаях, Евгений зачитал права подозреваемому и спросил, будет ли у него адвокат; если нет, то тогда защитника предоставят за счет государства.

– Мне не нужен адвокат, тем более – за счет государства, – заговорил мужчина.

В его голосе отсутствовал какой-либо протест, он был спокойным и уравновешенным. Учитывая такое начало разговора, со стороны могло показаться, что речь идет о мелком хулиганстве, а не тройном убийстве.

– Хорошо, но в любом случае в конце допроса к нам зайдет адвокат и для соблюдения формальностей распишется под показаниями. Итак, начнем… тебя зовут Воинов Александр Викторович, 1976 года рождения. Ты пришел с повинной? – Подозреваемый лишь кивнул лысой головой.

– Я так понял, что ты отказываешься писать показания на бумаге? Тогда с твоих слов я наберу их на компьютере, затем ты распишешься.

Мужчина снова только кивнул в знак одобрения. Евгений развернул ноутбук, который всегда возил с собой. Также установил перед подозреваемым диктофон и предупредил, что будет идти запись допроса. В ответ был вновь сухой кивок, поэтому Евгений решил сразу установить свои правила:

– Говори «да», а не кивай, хорошо?

Образовалась пауза, Воинов ничего не ответил и опять кивнул.

– Я надеюсь, ты понимаешь русский язык? – с напускной улыбкой обратился Евгений к Воинову.

– Вы же хотите получить признательные показания? – вопросом на вопрос ответил Воинов.

Воинов не смотрел на оппонентов, его взор был устремлен за спину Евгения, а на Вовчика с начала допроса он не удосужился взглянуть даже мельком. Единственным доказательством присутствия окружающих для него служил голос Евгения, который пока выдерживал миролюбивый тон. Было ли игнорирование выбранной стратегией на допросе – сказать было трудно. Но ради чего? Поэтому несговорчивость человека с повинной сотрудники органов восприняли как каприз.

– Поэтому у меня несколько маленьких условий.

Но эту фразу они уже приняли как личный вызов. Евгений был в легком замешательстве, и только ироничная улыбка на лице скрывала накипающий гнев. Но на помощь пришел Вовчик:

– У нас есть правила: мы задаем вопросы, а ты отвечаешь! Тебе все ясно? – Вовчик и Евгений переглянулись. Но упреждающий выпад Вовчика не произвел на Воинова должного впечатления. Он вновь промолчал, лишь покачал головой.

– Я не услышал ответа. Не надо усложнять, я выкладываю вам все, как было, но прошу только одного – чтобы меня не донимали на допросах без особой нужды. Я хочу побыстрее приступить непосредственно к допросу, а не тратиться на формальности. Много ли это для человека, который облегчил ваши трудовые будни? – он говорил медленно, без акцентов, без протеста и просьбы. Да, это был голос человека, который не просит и не умоляет. Но и велеречивостью там не пахло.

– Хорошо, – сдался Евгений.

– Не надо делать одолжения! – встрял, как полагается закоренелому оперативнику, Вовчик, – в его поведении было мало учтивости. – Понятно?

Воинов не удосужил оперативника взглядом, что покоробило самолюбие полицейского пуще прежнего. Хозяин кабинета соскочил со стула и, схватив ворот полупальто подозреваемого, свирепым голосом произнес:

– Смотри в глаза, чучело! – и потянул Воинова вверх. Объекту рукоприкладства надо отдать должное – он не шелохнулся, как будто его приклеили к стулу. Вовчик покраснел, он был взбешен, что его игнорируют в собственном кабинете. Вмешался конвоир, он встал между ними, но это только усугубило дальнейшие события – одним объектом нападок в кабинете разъяренного оперативника стало больше. Вовчик закричал на него что-то невнятно, но конвоир не отступил. По званию и должности он был на порядок ниже, но смелости ему было не занимать. Он продолжал стоять.

– Слышь, бегом вышел за дверь! Тебе не понятно, недоносок?! – скомандовал Вовчик и рукой оттолкнул сержанта. Сержант не отступил, а, наоборот, в ответ толкнул Вовчика, который, оторопев от поступка младшего по званию, разъярился еще больше. Глаза налились кровью, как у быка, он весь пылал, разрываясь между двумя ослушниками, и метался, не зная, за кого приняться первым.

Вовчик убрал руки от Воинова и переключился на сержанта. Евгений заметил, что за все время конфликта лицо подозреваемого ни разу не дрогнуло, оно даже не выразило какого-либо участия к строптивому оперативнику.

«Настоящий хладнокровный убийца», – начал убеждать себя Евгений.

Вовчик зашел за спину Воинова, сержант немного отступил к кабинетной двери. Они были одного возраста, одного телосложения, но сержант выглядел атлетичнее – форменная рубашка местами рельефно обтягивала части его тела: развитые мышцы предплечья, накачанную грудь и крепкий пресс. На его фоне старший по званию выглядел рыхлым.

– Ты ослушался приказа, сержант! – с ненавистью закричал Вовчик.

Сержант сжал кулаки, было видно, что еще один шаг, и он ударит старшего по званию. В этот момент Вовчик встал, как вкопанный, его лицо оставалось пунцовым, но глаза озадаченно рассматривали сержанта. Он вспомнил, причем вовремя для себя, что перед ним стоит многократный республиканский чемпион по рукопашному бою среди структур МВД, сержант Гордеев. Перспектива физического конфликта с профессионалом по кулачному бою особо не прельщала. Вовчик отступил:

– Ты что, новенький в отделе?

– Перевелся три дня назад с изолятора на Толстого, – сердито выговорил сержант.

– Может, вы оба выйдете, а я начну работать? – не выдержал Евгений, – до него дошло, что до его приезда Вовчик уже успел принять на грудь.

Евгений встал, подошел к Вовчику, они оба вышли. Через пару минут Евгений зашел один и готов был продолжить допрос. Но мешало присутствие конвоира.

– Сержант, встаньте за дверь! – неожиданно скомандовал Евгений.

– Но подозреваемый без наручников, – уверенно произнес сержант.

– Выполняйте приказ, – еще более жестко скомандовал Евгений.

Сержант ретировался, но был остановлен:

– Товарищ сержант, доложите по форме старшему по званию! – Евгения прорвало, он уже лет десять не отдавал приказов согласно уставному распорядку. Сержант остановился:

– Есть. Разрешите идти?

– Да, идите.

– Тогда приступим? – обратился он к Воинову. – Прошу прощения, – непроизвольно вырвалось у Евгения.

– Все нормально, – медленно махнул рукой Воинов.

– Чтобы ты понял, я извиняюсь… – Воинов перебил Евгения и сам закончил его мысль.

– Я понял вас, вы извиняетесь не за своего коллегу, а за время, которое мы потеряли, – подозреваемый попал в точку, что стало еще одним поводом более внимательно присмотреться к его персоне. Евгений не подал виду и лишь ухмыльнулся. На что Воинов тут же отреагировал и опять в самое темечко:

– Вас смутило слово «мы», – меня, будь я на вашем месте, тоже смутило бы данное местоимение, но это – издержки вашей профессии. Не было бы таких, как я, не было бы и вас! – Воинов говорил четко, интонации не менял.

Все его поведение стало вызывать у Евгения неподдельный интерес. Это был тот случай, когда допрос из нудной бумажной волокиты превращается в психологическое противостояние нервов и слов между хорошим и плохим парнем. В такие моменты каждый квалифицированный следователь начинает прикипать к своей неблагодарной профессии, а хорошо проведенный допрос в таких случаях дает лишний повод возгордиться собою.

Словно по заказу, как только Вовчик покинул собственный кабинет, туда тихо зашла Мария. Устроившись рядом с Евгением и положив перед собой листок бумаги и ручку, она буравила глазами человека, явившегося с повинной. Это был первый сексуальный маньяк-убийца, увиденный ею, – ранее она сталкивалась с этой породой людей лишь в учебниках. Евгений не представил их друг другу.

Глава десятая

Показания Воинова:

– В тот день, 23 сентября, я с утра решил прогуляться по городу, болела голова, я ощущал чувство внутреннего смрада, нервозности. Я помню, как мне пришла на память фраза одного преступника, которому в последний момент смертную казнь заменили каторжными работами: «Чувство глубочайшего омерзения мелькнуло на миг в тонких чертах молодого человека».

– Фраза вызывает удивление, если она принадлежит смертнику… но она уместна, если ее произнес подобный тебе человек.

– Почему – подобный? Если вам интересно, то автор данной фразы не убил ни одного человека, он был очень известен, известен и сейчас.

– Что же это за смертник, если никого не смог отправить на тот свет? Таких я не встречал в современной истории, – Евгения позабавило собственное объяснение, он отодвинул ноутбук, давая понять, что готов немного подискутировать.

– Человек, оставивший эту фразу в истории, жил очень, очень давно, и его нельзя причислить к современному миру, – Воинов говорил отрешенно. – Вам даже не интересно, как его зовут?

– Не говори, что это был какой-нибудь Робин Гуд или вроде него, – Евгений улыбался, его улыбка не была лишена снисхождения.

– Этот человек написал много чего интересного, жаль, что из всего, что он написал, я запомнил только одну фразу. Наверное, по причине того, что немногие из его произведений, которые попадались мне в руки, я начинал читать по множеству раз, но дальше первых страниц дело не шло. Они отдавали мрачностью, хотя он писал правдиво, а правды все всегда стараются избежать… – Воинов замолчал, сделался угрюмым, как будто он сам был живым воплощением неизвестного автора.

Евгений записал объяснения Воинова, хотя ему они показались неуместным фактом перевода разговора на отвлеченные темы. Впрочем, этим грешат многие подозреваемые, обвиняемые и свидетели. При том Евгений не был силен в литературе, философии, – максимум, что он читал, так это детективы, и то с трудом мог вспомнить их авторов, как и название книг. Поэтому он сразу подправил оппонента и попросил говорить только о фактах касательно преступления:

– Говори по существу, меня сейчас больше интересует твоя персона, чем этот загадочный писатель или как там его… смертник.

– Я и говорю по существу! – парировал Воинов.

– Хорошо, говори, я все запишу, – отступил Евгений.

– Немного погуляв, зашел в магазин… не помню, в какой именно и где, но там продавались хозяйственные товары и, предчувствуя что-то непреодолимое, поневоле купил нож с большим лезвием, из нержавейки. Наверное, холодный блеск лезвия за витриной заворожил меня. Держа его в руке, я почувствовал, что голова звенит меньше, чем утром.

– Купил орудие убийства? И где он сейчас, ты принес?

– Все по порядку, не торопитесь, я все выложу.

– Хорошо! – согласился Евгений.

– Потом я погулял по центральным улицам. Где-то приблизительно в семь часов вечера я встретил женщину лет пятидесяти, она шла по тротуару…

– Какой улицы?

– Имени Ленина, она шла в направлении Революционной, шла не очень быстро. Я пошел за ней. Мне понравились ее ноги в капроновых колготках. Она была аккуратно одета. Я шел за ней в такт, в шаге от нее. У нее были светлые волосы…

– Это не твоя будущая жертва?

– Нет. Я ее потерял из виду на пересечении Ленина и Революционной.

– Хочешь сказать, что если бы пошел за ней дальше, то выбор пал бы на нее?

– Нет!

– Нет?

– Нет! – утвердительно произнес Воинов. – У меня не было мыслей кого-то убивать.

– Неужто? – изумился Евгений.

– Вы все иронизируете, – в голосе читалась категоричность.

Образовалась пауза. Евгений более внимательно оглядел Воинова. Что-то его отличало от других, кто считал и считает, что решение проблемы через смерть человека – ключ к беззаботной и счастливой жизни. Да, он четко и подробно описывал свои злодеяния. Был рассудителен, не путался в ответах, думал на шаг вперед, был лишен суетливости, а вкрадчивость в отношениях со следователем – чем грешили многие на его месте – отсутствовала. Он был общителен, но в любой момент мог стать замкнутым, закрыться, и тогда его местонахождение на допросе, где многие теряют рассудок, можно было бы охарактеризовать одним определением: «номинальное присутствие». В моменты отрешенности визуально Воинов производил впечатление человека непокорного. И что-то отличало его от других. Только – что? Евгений пока никак не мог уловить или поймать эту отличительную особенность.

Воинов опустил глаза, всем видом игнорируя цепкий взгляд Евгения. Он неожиданно ушел в себя и не реагировал на новые расспросы следователя.

– Слушай, ты должен понять, если ты попал сюда, то должен играть по нашим правилам, игнорировать следователя – плохой для тебя знак, – Воинов не реагировал. – У нас есть инструменты давления, причем в рамках закона, – Воинов продолжал молчать, хотя по его лицу гуляла едва заметная ухмылка. Допрос перешел в монолог.

– Ты же знаешь, как относятся к насильникам в зонах, в следственных изоляторах. Ты подумай! – Евгений не сбавлял оборотов.

Путь нахрапа и перспектива насилия в следственном изоляторе – основной метод и аргумент для развязывания языка у несговорчивых и упертых подозреваемых. Но Воинов молчал. Запрокинув ногу на ногу, он не поднимал глаз. У Евгения были моменты, когда ему подолгу не удавалось вытянуть показания из подозреваемых, свидетелей, всех тех, кто был не обделен по жизни общением с правоохранительной системой. Полгода тому назад ему пришлось вести допрос обдолбанного наркомана. Чтобы получить первые внятные показания, пришлось потратить целых пять дней. У подследственного началась тяжелая ломка. В изоляторе временного содержания опасались его смерти и приняли всевозможные медицинские меры. Даже сварили горячий бульон и поставили для него койку в помещении для прогулок под открытым небом. Наркоман под воздействием героина зарезал ножом спящего родного брата, а затем прилег рядом с трупом и уснул, так он и проспал до утра, пока не прибыли оперативники уголовного розыска.

Неожиданно Воинов продолжил свои показания:

– Затем я увязался за другой особой, ей было лет сорок. Она шла в обратную сторону. У меня прошла голова, я стал чувствовать себя намного лучше. Свежий воздух, а кругом одни жен-щи-ны, жен-щи-ны, – Воинов произносил слово «женщины» по-собственнически.

– Хочу поинтересоваться, твое молчание – это был уход в нирвану?

– Это был хороший вечер, один из тех, который запомнится на всю жизнь, – продолжил Воинов, игнорируя вопрос Евгения.

– Еще бы, – под нос произнес Евгений.

– У нее, как и у первой особы, были аппетитные ноги в капроновых колготках, – Евгений почувствовал, что между строк, которые он успевал записывать, причем, не теряя ни одной запятой, он читает скрытые эмоции человека, присущие каждому из нас.

– В отличие от первой, я осмелился подойти к ней. Догнал ее и, когда поравнялся с ней, тихо шепнул на ушко.

– Что?

– Точно не помню, но говорил ей о ногах. Какой-то комплимент. Они действительно были у нее прелестными… на тот момент.

– Что значит – на тот момент?

– Вы же нормальный человек, у вас наверняка есть женщины. Если нет, то можете предположить, что каждая часть тела женщины имеет свое качество в зависимости от времени. Я не имею виду банальный возраст… – фраза оборвалась, Воинов поднял взгляд на Евгения и ждал реакции, но Евгений промолчал.

– Я слушаю, продолжай, – только сказал Евгений.

– Есть фраза, которую произносит каждый мужчина: «Поиметь всех женщин на земле!». Отличная несбыточная мечта каждого самца. И знаете, она чаще приходит на ум, когда ты чувствуешь свою беспомощность… а когда ты беспомощен? Оказавшись в одиночестве на улице, особенно в солнечную, осеннюю погоду. Тебя переполняет желание, ты замечаешь, что вожделение распирает твое нутро и виною тому – женщины, снующие повсюду. Они все рядом, ходят вокруг тебя, у каждой свой путь, но – отличный от твоего. Возникает желание подойти к одной из них, но они отошьют тебя, потому что рабочий день, им некогда или вы ей вовсе неинтересны. Ваше желание подогревают их деловые костюмы, капроновые колготки, в которых каждая более-менее пара ног смотрится аппетитно. Хочется многих, потому что ты лицезреешь только ноги и не обращаешь внимания на остальные части тела, на них лучше не смотреть, особенно на лица. Еще не придумали маску, аналогичную капрону для ног. В этом и заключался мой комплимент в адрес женщин. Ноги в капроновых чулках – что может быть лучше на улице для мужских глаз?

– Ну, тут ты Америки не открыл…

– Я не об этом, Евгений Андреевич, если вы о женском туалете, – впервые Воинов назвал следователя по имени и отчеству. Это отметил про себя и Евгений, что дало ему повод немного расслабиться и принять показания как полноценный рассказ. Рассказчик-убийца или убийца-рассказчик. Вот в чьих душах живут настоящие писатели.

– Так вот, продолжаю. Улица, ноги. И тут наступает момент истины, ловишь себя на мысли – возникает неимоверное желание залезть под юбку. Ты цепляешься глазами за их ноги и мыслями поднимаешь подол юбки, причем не до того места, где святая святых, а только на сантиметр или десять, не более. Этого тебе достаточно, больше и не надо. Эффект недоступности, когда скоротечная любовная мизансцена в обычной драме возбуждает больше, чем порнографический или эротический фильм. Думаю, вы смотрите порнофильмы?

Нельзя сказать, что вопрос застал Евгения врасплох, но головой он покачал неуверенно. Воинов не стал заострять внимание на вопросе:

– Иду дальше. Эта дама, ну, которую я догнал, шарахнулась от моих слов, хотя нецензурно я не бранился. Она прибавила шаг. У меня не было желания бежать за ней. Я опять пошел в другую сторону, в сторону улицы Революционной. Моя голова была обременена сексуальными фантазиями. И тут как подарок – около кинотеатра, на гранитовой тумбе сидит юная особа. Я бы не сказал, что она была под стать моим фантазиям, ведь на тот момент мое сознание заволокли женщины намного старше. Она сидела в коротенькой юбке. Мне хотелось общения.

– Человеческого? – съехидничал Евгений.

– Можно и так сказать. Я походил на женщину, которая потеряла всякую надежду на удовлетворение своих низменных чувств и радуется малейшему вниманию со стороны мужчин. Я перекинулся с ней несколькими дежурными фразами. Она оказалось милой на общение. Рассказала о себе, она училась в университете, приехала из сельской местности. Жила у тетки на квартире. О себе рассказывать было не о чем, – не буду же говорить, что я плотник, и что больше пятнадцати лет я работаю на одном предприятии.

– Ей повезло, что была не в твоем вкусе?

– Нет. Она была привлекательна, но я не герой романа Набокова. Но и отрицать, что главная ее особенность – юный возраст как главный признак красоты – было нельзя.

– Главный признак красоты, – повторил с изумлением Евгений. – Говоришь, как поэт.

– Обычная нетель. Но минут через десять к ней подошли ее друзья, подруга с двумя парнями. Один из них повел себя неадекватно.

– Что значит в твоем понимании неадекватно?

– Он подошел ко мне и изъявил желание, чтоб я удалился, мотивируя тем, что я лишний. Он не грубил, не матерился, но меня это задело. В тот момент я почувствовал, как в кармане моего пальто упирается в бедро нож. Мне повезло, что я купил нож с ножнами. Моему недоброжелателю повезло еще больше – я почувствовал, как смрад опять подступает к голове, – еще секунды и меня бы вырвало на молодого человека. В поисках спасения окинул взглядом по сторонам и увидел ту первую женщину, которую сопроводил до Революционной, благодаря которой в тот день я почувствовал облегчение. Она отвлекла меня от одиночества. Я ринулся за ней, она шла в обратном направлении. На этот раз я решился подойти к ней. Что самое удивительное, я не видел спереди ее лица, а только сбоку.

– В профиль?

– Да, в профиль. Лицо не имело значения. Все остальное в ней устраивало меня. Я догнал ее, когда она пересекла улицу Пушкина и вступила на аллею около медицинского университета. Подступив к ней со спины, я собирался окликнуть ее, но неожиданно перед нами нарисовался мужчина. Он подошел к ней, поцеловал ее в щеку, успел что-то сказать, прежде чем я нарушил их идиллию. Они повернулись ко мне, пауза, грузный мужчина спросил: «В чем дело?». Я ничего не ответил и, повернувшись, быстро ретировался. Хотя успел рассмотреть – обычная женщина, но с улыбкой, макияжа не так уж и много. Милое лицо.

– Когда говорят, что у женщины милое лицо, значит, пытаются выдать желаемое за действительное, – этой фразой Евгений невзначай подыграл Воинову и с чувством вины посмотрел в сторону Марии. Она что-то усердно записывала и на последнюю реплику Евгения не отреагировала никак. До сего момента ее никто из присутствующих в комнате особо не замечал, Воинов ни разу не удостоил ее вниманием, как и прежде – Вовчика.

– Нет, у меня не было сожаления, что я шел за ней, – продолжил Воинов, тем самым как бы возражая Евгению. – Уже темнело, и с приходом сумерек у меня, как и днем, разболелась голова. Женщины были единственным моим лекарством, но и они иссякли. Выпив бутылку пива, я пошел вниз по улице Ленина, к частному сектору. Там присел на скамейку возле какого-то пятиэтажного дома. Было плохо, мне хотелось разговора, смрад снова душил меня, голова была тяжелой, но спасение пришло неожиданно.

Евгений опустил руки на клавиши в ожидании дальнейших показаний.

– Оно пришло с неба.

– Что?

– Снисхождение пришло с дождем.

– Поэзия насильника. Все больше убеждаюсь, что в тебе умер поэт, – в голосе Евгения присутствовала ирония, но она была уже не столь категорична, как в начале допроса.

– Как пошел дождь, на меня напало озарение, ведь я увидел проходящую мимо даму. Было уже часов одиннадцать ночи, стемнело. Вопреки известной пословице ко мне пришло одновременно два счастья: дождь и женщина. Я пошел за ней и не стал ждать. Но я хотел просто поговорить, понимаете… я подошел к ней сзади и сказал: «Доброй ночи». Она не поняла меня и оттолкнула возгласом: «Пьянь!». Мимо меня пронеслись все сегодняшние женщины, их силуэты, лица, я был в отчаянии, хотя хладнокровия не терял. Когда на тебя наваливается сразу несколько невзгод одновременно, то невольно произносишь фразу: «Да что же это такое». Но вслух я ее не произнес. Это означало, что в душе я опустил руки, чего не скажешь в действительности.

– И, в конце концов, ты поднял руку на женщину?

Настала пауза, но приблизительно через полминуты Воинов задумчивым взглядом вымолвил:

– Да. Она уже убежала, но я догнал ее. Сзади повалил на землю, перевернул.

Пауза.

– Она закричала. Дождь с грозой помогли мне… как они были кстати…

Пауза.

– Я зажал ей рот, но она укусила мою руку. Повинуясь воле инстинкта, я сунул другую руку под юбку, но она заорала еще сильней.

Пауза.

– Я возбудился. Крик женщины не мог остановить меня. Дождь подпевал мне. Но неожиданно она смогла ударить меня ногой в пах, на доли секунды я сжался и тут – еще одно спасение, и оно, наверное, тоже свыше, – Воинов замер, глаза его блеснули.

– И что это было?

– Я увидел блеск лезвия моего ножа на земле, он выпал у меня из кармана. Я незамедлительно взял его, она кричала, и мне ничего не оставалось, как ударить ее. Удар по груди, еще удар по той же точке. Она завопила, но вопль резко перешел в хриплый стон. Она сжала губы, потом я заметил, что она прикусила их до крови. Но я не чувствовал ее боли, она, может, и вызвала во мне сострадание, но мне хотелось удовлетвориться. Я порвал ей юбку, нижнее белье, все это благодаря ножу… До сего момента я с холодным оружием был на «вы». Вошел в нее…

Пауза.

– И?

– Что и?

– Ты сказал, что вошел в… – Евгений замешкался, он подбирал слова.

– Хотите спросить: в презервативе или нет? Да, в презервативе.

Евгений облегченно выдохнул.

– А почему в презервативе? – впервые вмешалась в разговор Мария.

Воинов осклабился и посмотрел в сторону Марии.

Мария отвела взгляд, смотреть преступнику в глаза она еще не научилась.

– Это наш психолог-криминалист, – вмешался Евгений.

– Она из тех, кто будет интересоваться, насиловал ли меня в детстве отец, – по лицу Воинова пробежало омерзение. – Я чистоплотен, не люблю грязь, антисанитарию… Вас удовлетворит такой ответ?

– Удовлетворит, – сказал за Марию Евгений. – Что дальше?

– Дальше! Я еще не успел вынуть свой член из ее влагалища, как вдруг неожиданно она застонала… я не придал этому значения, хотя она тоже женщина, и простое удовлетворение ей не чуждо.

– Ты подумал, что ей приятно? – с сарказмом выговорил Евгений.

– Да, но потом понял, что ошибся. Она собралась с духом и испустила такой вопль, что я оторопел, и тут до меня дошло, что кругом – жилые дома, и меня могут засечь. При этом я не успел испытать удовлетворения, оргазма, все могло провалиться. Не помню: испугался ли я в этот момент? Но в помутнении я нанес несколько ножевых ударов в грудь. Меня одолевало желание, что, пока я рядом, она не произнесет ни слова, не будет стонать, кричать. Она не помешает мне. Я старался не попадать по животу, так как не терял надежды закончить свое дело. Но кто-то в этот момент из ближней пятиэтажки выглянул в окно и что-то крикнул. Тогда я понял, что на сегодня хватит. Но какое-то время я продолжал сжимать в руке нож и ждал того, кто решится помешать мне в половой трапезе. Я ждал минут пять-десять, но из подъезда никто не выходил. Мне стало обидно, моя жертва уснула навечно и все понапрасну. Но злость не утихала, она сидела во мне, я нагнулся к ней, присел на колени и ударил ей по животу, по паху. Он уже был не нужен мне.

– Ты не мог остановиться?

– Нет, почему же. Я не могу сказать, что удары по бездыханному телу доставили мне удовольствие, ведь уже, так скажем, обратной связи не было. Если бы только убийство входило в мои планы – вполне возможно, бесчисленные удары ножом создали бы для меня иллюзию, что она не мертва, а только спит, и я бы с удовольствием снова и снова проникал бы в нее. Но я не чертов онанист, чтобы уйти в иллюзорный мир, и некрофилом себя назвать не могу.

– Где все-таки нож?

– Я не помню, куда его дел, но воспользовался им еще один раз.

– Какой рукой бил по жертве?

– Правой! – после паузы сказал Воинов.

– И бил как – сидя, стоя?

– На коленях, лежа…

– Тот же нож ты использовал, когда убил третью жертву?

Воинов проигнорировал вопрос, но и Евгений на удивление не переспросил.

– Я был в тумане, не помню, как дошел до дома. Хотелось спать. Я проспал целые сутки. И только на следующий день пришел в себя. Но чувство неудовлетворенности не давало мне покоя.

– Как ты попал на территорию «Ботанического сада»?

– Я живу рядом с парком, на улице Кувыкина. И всегда гуляю там, когда есть время. Около десяти вечера направился туда. Что произошло со мной два дня назад, довлело надо мною.

– Хорошо сказал – что произошло со мной! – в голосе Евгения не звучало упрека.

Воинов сделал вид, что ничего не слышал, на мелкие выпады Евгения он отвечал напускным безразличием. Если отбросить язвительные перепалки, то для людей, стоящих по разные стороны баррикад, сложился неплохой контакт. Для следователя Евгения все шло как по маслу.

– В тот день я вышел именно на охоту, меня подтолкнула моя неудовлетворенность. И мне удалось испытать долгожданный оргазм. И женщина была хоть куда. От нее пахло цветами. Кожа идеальна, лет 40–45.

– Ей было почти что сорок восемь, – тихо произнес Евгений. Уточнение вырвалось само собой, его подсознание впервые за время допроса решило призвать к ответу совесть Воинова. Его не обескуражило, что аналогичных мыслей у него до сего момента не возникало. Со временем почти каждый страж закона превращается в циника, которого меньше всего заботит человеческая сущность арестантов, как и сущность собственного «я».

– Привлекательная дама, – продолжил Воинов.

– Да, она была красивой женщиной, – согласился Евгений, но был одернут неодобрительным взглядом Марии.

– Я не сказал, что она была красива, я сказал, что она была привлекательна, – поправил Воинов.

– Но как ты мог разглядеть ее, что она привлекательна, было уже около одиннадцати и темно?

– Я находил ее привлекательной, когда она попала в поле моего зрения, возле входа в парк. Она показалась мне очень ухоженной… хотя красивая или привлекательная женщина обязана быть ухоженной.

– Хорошая интерпретация. Никогда бы не подумал, что буду дискутировать о красоте с раскаявшимся убийцей, отправившим на тот свет трех женщин, – с досадой произнес Евгений, но в то же время его тон местами был наполнен восторженностью.

– Я не раскаялся, а пришел с повинной, – ответил Воинов.

– Но ты знаешь, кого ты убил?

– В каком смысле?

– Знаешь имя второй жертвы?

– Нет, жертвы не представлялись мне, и мне без разницы, как зовут их, – со смешком на лице произнес Воинов.

– Ты убил бывшую жену известного человека.

– Мне без разницы, главное, что я ее выбрал.

– Ты не боишься мести?

– Это риторический вопрос, но я точно не нахожусь под властью имени, кто бы за ним не скрывался, – он посмотрел на Евгения. – В отличие от вас, которые живут по правилам системы.

– Ты убил бывшую жену Баумистрова Павла Сергеевича.

– Это имя мне точно ни о чем не говорит.

– Он человек с возможностями и может достать тебя за колючей проволокой.

– За что? За то, что убил бывшую жену? Не смешите, – с пафосом в голосе произнес Воинов.

– Такие люди не прощают нанесенных обид.

– Возможно. Но ответьте на вопрос: вы были женаты?

Евгению не понравился вопрос, но он ответил:

– Был женат.

– А сейчас разведены?

– Допустим.

– И, как разведенный человек, вы избегаете общения с бывшей женой, как с прокаженной.

– Не понял?

– Вы и ваша супруга носите клеймо, оно отпечаталось на ее и на вашем лице, как печать пережитой неблагополучной истории. И каждый раз при ее виде у вас возникают сомнения в вашей состоятельности как мужчины, то же самое чувствует она, и ее так же терзают сомнения и боль при встрече с вами. И только смерть одной из сторон может успокоить ваши на пару с бывшей женой души. Так что этот, как его там…

– Павел Сергеевич…

– Да, этот известный человек должен быть благодарен мне за то, что помог ему обрести чистую память о бывшей супруге.

– Но не думаю, что он так думает.

– Это его проблемы.

– Его? – усмехнулся Евгений.

– Да, его, – утвердительно ответил Воинов.

Евгений решил немного осадить оппонента и зайти с другой стороны. Он знал, что у Екатерины Баумистровой не было детей, но задал еще один провоцирующий вопрос.

– Ты убил не только бывшую жену олигарха, но и лишил матери их общего ребенка…

– Я понял, о чем вы. Но вы блефуете, на ее молочном и нежном теле я не обнаружил следов девятимесячного надругательства.

– Давай по существу, – Евгений поспешил перевести диалог в форму допроса.

– Хорошо. Я встретил ее у входа в парк. Выждал паузу, мне было необходимо удостовериться, что она одна. Когда выяснил, что она действительно одна, я подкараулил ее. Набросился сзади, повалил на землю и усыпил ее раствором эфира. Правда, пожалел, что использовал эфир. Он рассеял ароматный запах ее тела. Больше таких женщин я не встречал… я даже сожалел потом, что удушил ее руками.

– Зачем удушил, она же была без сознания?

– Нет, она проснулась, я растерялся и ничего не придумал, кроме, – как и в первом случае, – убить ее. Все, как сейчас помню, произошло спонтанно и по инерции.

– Ты ее изнасиловал?

– Да! – без колебаний ответил Воинов.

– В презервативе?

– Да!

– Куда его выкинул?

– Как и в первый раз, я донес его до дома.

– Шел, как с флагом?

– Можно сказать и так, он у меня болтался на члене, я забыл его снять, как и в первый раз.

Мария отвлеклась от своих записей и с укором посмотрела на Евгения. Но, заметив, что до ее мнения никому нет дела, молча уткнулась в свой блокнот.

– Куда его спрятал, когда пришел домой?

– Спустил в унитаз.

– Мне кажется странным, что ты пришел с повинной, взял пакет с личными вещами, но не взял орудия убийства и другие улики, с помощью чего совершены три акта насилия? Ты понял, о чем я? – Евгений натянул ухмылку. Злую ухмылку, когда человека гнетут сомнения насчет заранее заготовленного ответа. Он следовал еще одному негласному своду правил следователя: никогда не верить ни подозреваемым, ни обвиняемым, ни свидетелям. Вера в правосудие – вещь легко заразная и неблагодарная.

– Также мне непонятно, откуда у тебя взялся презерватив? Ты всегда их носишь с собой?

– Не всегда, но второе убийство было запланировано.

– Хорошо, тогда, согласно твоим объяснениям, первое убийство произошло стихийно. Откуда у тебя в первом эпизоде в кармане оказались средства контрацепции? Поясни? Может, жертва их дала, в целях предохранения?

– Я не помню, как они попали мне в карман, когда я насиловал первую женщину. Как и в покупке ножа, сработало интуитивное предвосхищение событий.

– Но все же странно. Тебе не кажется?

– Это ваше право думать, размышлять, ставить все под сомнение.

– Хорошо, дальше.

– Я просто наслаждался женщинами, хотя смерть второй жертвы огорчила меня.

– Не мог забыть запах?

– Да, не мог!

– Вы сказали, что повалили ее на землю, подойдя сзади слева или справа? – неожиданно спросила Мария.

– Да, сзади слева. Повалил ее на спину, она сопротивлялась, но я поднес к лицу тряпку, намоченную эфиром. Она уснула.

– Где взяли эфир? – подхватила она следующий вопрос.

– Купил с рук, но не скажу – у кого.

– Хорошо, так и запишем. Что дальше? И подробней, – вернулся к допросу Евгений.

– Я поднял у нее подол юбки, точнее – задрал, и был приятно удивлен…

– Чему?

– На ней были чулки. Я заволновался, все же не каждый день перед тобой раздвигают ноги женщины в чулках. И неважно, насилие это или по обоюдному согласию сторон. Сколько раз перед вами женщины обнажали ноги, облаченные в капроновые чулочки, а, господин следователь? Думаю, вам хватит пальцев одной руки! – Воинов остановился, посмотрел на Евгения, но тут же увел взгляд за его спину. Он опять взял паузу. Было видно, что он вновь переживает минуты сладострастия, погрузившись в воспоминания.

– Дальше! – без доли смущения произнес Евгений.

– Дальше, – со вздохом продолжил Воинов. – Дальше я содрал с нее трусы и вошел в нее. Дальше я уже говорил вам.

– Жертва проснулась, когда ты еще совершал акт насилия?

– Кажется, да. Точно не помню, у меня все помутнело от оргазма. Помню, что она закричала, тогда я и стал ее душить.

– Какого цвета были ее колготки и нижнее белье?

– Чулки!

Евгений кивнул.

– Они были черного цвета, из капрона. Трусы не помню – какого, не запомнил… они чертовски благоухали, как и ее тело, – Воинов ответил четко и утвердительно.

– Ты еще долго находился возле трупа?

– Не помню. Я сидел возле нее и любовался, точнее, ловил аромат с ее умерщвленного тела. Удивительно, в тот момент я остался, чтобы не разочароваться в себе.

– Поясни, что значит – не разочароваться в себе?

– Я ждал, когда ее тело начнет тлеть, чтобы благоухание сменилось холодным мерзким зловоньем, чтобы сожаление, что убил ее, не преследовало меня. Таких благоухающих особ я не встречал. А гладкость кожи я ощутил сполна. До сих пор с содроганием вспоминаю ее. Было видно, что часть жизни она угробила на посещение салонов красоты. А белье, как я говорил, было самое изысканное среди умерщвленных мною женщин. Две другие, как вам известно, Евгений Андреевич, носили трусы, больше походившие на панталоны. Классовость проявляется во всем.

– Не понял? – изумился Евгений.

– Она – исключение! Таких женщин в мире немного, ведь любой скажет вам, что постоянное благоухание интимных мест и великолепное нижнее белье и есть фундамент и основа для всех остальных атрибутов ухоженной женщины: косметика на лице, стильная верхняя одежда. Но если у них непорядок там, внутри, то все, что видим снаружи, какое бы блестящее это ни было, это все же подпадает под определение «декорация».

После сказанного он демонстративно посмотрел на Марию – она явно не подпадала под его восторженные характеристики. Локоны обесцвеченных волос были расчесаны, но в них не было порядка, создавалось впечатление, что она помыла волосы наспех, перед самым выходом из дома. То же самое можно было сказать про косметику на лице – суетливые сгустки туши неравномерно покрывали ресницы. Щеки напудрены, но не настолько, чтобы сбить бледный природный оттенок лица. Одним словом, она представилась публике в роли ленивой художницы, у которой день пропорционален одному замаху кисти, что явно недостаточно для завершения картины. Процесс работы с косметикой для нее превратился в ежедневную тягостную необходимость, а не в сакральное явление, – как, может быть, она и желала, чтобы чаще чувствовать в себе женщину.

Взгляд убийцы, определивший для нее роль «гадкого утенка», произвел на Марию впечатление, сродни оскорбительной пощечине. И, для сохранения собственного достоинства, ей пришлось дать ответ:

– Я впервые вижу убийцу с претензиями к своей жертве! – громко сказала она. Евгений засмеялся, хотя до этого задумчиво молчал, ведь с подачи Воинова он не мог не вспомнить Татьяну и ее телесные прелести, следом появились смешанные чувства, что человек с повинной прав. Поэтому, не беря пауз, он попросил рассказать о третьей жертве, ассоциации были ни к чему.

Воинов так же подробно, насколько запечатлела его память, изложил следователю подробности экзекуции третьей жертвы. Если качество второй жертвы вызвало в нем восхищение и сожаление, то третья дама особо не взбудоражила его воображения, напротив – он испытал один только гнев. Отсюда и причина столь жестокого обращения с ней.

– Внешне она была более-менее ухоженной, но, когда залез ей под юбку, то разочаровался, – объяснял он следователю, почему не оставил ни одного живого места в паховой области.

– Руками на тыльной стороне бедер обеих ее ног я обнаружил на колготках протертые насквозь небольшие отверстия. Мне стало не по себе, и меня чуть не вырвало на нее. Вы понимаете, Евгений Андреевич, мое разочарование, – взгляды их сошлись, Воинов говорил эмоционально, полно, но одновременно его тело оставалось без движений, руки были опущены. Евгений в итоге смог уловить особенность в поведении Воинова, мучившую с самого начала допроса. Да, человек с повинной позволял себе только мимику, мимические пассы утверждающе дополняли его речь. Причем любое движение ртом было плавным, четким и напрочь гасило суетливость допроса.

– В ней я искал образ второй жертвы, но поздно осознал, что эта женщина даже не подпадает под наше определение «декорация».

– Мне понравилось, как ты сказал под «наше определение», – с издевкой в голосе произнес Евгений.

– А вы со мной не согласны или у вас свое мнение насчет красивых женщин? Тогда, может, поделитесь?

– Не здесь, не сейчас и не тебе! – Евгений говорил сухо и спокойно, без иронии, давая понять, что диспут закрыт.

– Понимаю, вам не о чем рассуждать.

Евгений ничего не ответил, он отвернулся в сторону и ждал дальнейших показаний.

– Моему раздражению не было предела. И ничего не оставалось, как от досады раскромсать ножом ее пах. Здесь я поживился! Мне нравилось входить и выходить ножом, я чувствовал, как разрушаю каждую ее клеточку, кровь брызгала, я представил себя в роли хирурга, дающего шанс обреченному больному и вычищающего скальпелем гнилую нечисть. Но, как бывает в таких случаях, хирург слишком поздно обнаружил разъедающую опухоль без надежды на выздоровление.

В третьем эпизоде Воинов нашел в своих поступках гуманный момент:

– Я укокошил ее, когда она еще спала. Чтобы не повторить прокола, как в предыдущий раз, я подстраховался и увеличил дозу эфира в разы. Так что она не чувствовала боли, но… – Воинов сделал паузу. – Но я бы не отказался посмотреть на ее страдания…

После сказанного он вновь демонстративно взглянул на Марию, та в ответ не менее показательно отвернулась, сделав кислое лицо и давая понять, что ей омерзительно все, о чем говорит Воинов, как и он сам. Она возненавидела его.

– Во мне играла обида, – тихо сказал Воинов.

– Хорошо, на сегодня хватит! – скомандовал довольный собой Евгений.

Через пару минут распечатанные листы бумаги с первыми показаниями лежали на столе перед первоисточником. Воинов не вчитывался в собственные показания и быстро расписался на каждом листке, как и просил Евгений.

– И не станешь читать? – удивился Евгений.

– Я не думаю, что приписали лишнее. Это не из-за слепой веры к вершителям закона, просто маломальские расхождения вызовут у ваших коллег сомнения, подлинный я убийца или нет. Так ведь, господин Романов? – расписавшись, Воинов кинул листы на стол. Это был самоуверенный жест. Евгений возмутился:

– Это что?

– Это моя подпись, я всегда расписываюсь одной буквой.

Каждый лист был подписан одной латинской буквой – «V».

– Напиши полностью свою фамилию.

– Нет! – с ухмылкой произнес Воинов.

– Почему?

– Вы думаете, что я, придя с повинной, откажусь от своих слов?

Евгений ничего не ответил, суетливо собрал показания, позвал конвоира. Но, перед тем как увести Воинова в камеру, он поинтересовался у Марии, есть ли у нее вопросы к пришедшему с повинной. Она неуверенно помотала головой.

Вместе с конвоиром в кабинет забежал «коридорный»[2]адвокат, неприметный мужчина предпенсионного возраста; не вчитываясь в показания, он расписался под показаниями Воинова и быстро удалился.

Уже когда на Воинова надевали наручники, Евгений вновь поинтересовался уликами:

– Ты все же так и не сказал, где у тебя нож?

– Не все сразу. Мы с вами будем долго говорить.

– Не надейся, что удастся растянуть дело, я его закончу быстро, если ты и вправду тот, кого мы ищем.

– Вы не поняли, Евгений Андреевич, независимо от дела у нас с вами будет долгий разговор.

– Хм…

Последнее, что увидел Воинов, так это надменный взгляд Евгения в ответ на его реплику.

Глава одиннадцатая

Евгений выехал из ОВД. Он не помнил, сколько раз по дороге домой набирал номер телефона Татьяны. Пять, десять или вовсе – двадцать раз. Она не отвечала. Только когда он въехал на территорию двора, телефон зазвонил: «Татьяна!». Волнение и легкая дрожь немного поубавили его порыв. Переведя дыхание, он произнес:

– Чего телефон не берешь?

– А я спала, проспала весь день, – полусонным голосом ответила Татьяна.

– Хотел извиниться за сегодняшнее, я был неправ, – пересилив самолюбие, перешел к извинениям Евгений. Его раскаяния были наполнены нотками искренности.

– Ладно, просто я хочу тебе сказать, не надо портить отношения на пустом месте, – спокойным голосом произнесла Татьяна. Видно, сонное состояние вселило в нее толику снисхождения.

Образовалась пауза.

– Ты где? – спросила она.

Евгений вновь пустился в душевные излияния:

– Представляешь, я очень сильно переживал, – он не успел договорить. Татьяна воспользовалась моментом, чувства стеба ей было не занимать, но прибегала она к нему в очень редких случаях:

– По числу звонков было заметно, – но в голосе не читалось иронии.

– Из-за переживаний впервые в своей карьере ощутил желание пренебречь работой, и тому виною – ты, – он решил до конца пронести знамя страдальца перед глазами Татьяны. – Вместо того чтобы допросить с пристрастием серийного убийцу, у меня возникло страстное желание увидеть тебя, и я постарался побыстрее окончить допрос.

Татьяну не смутило неуместное сравнение:

– Оно того стоило?!

– Да! Стоило! Я хочу тебя увидеть!

– Приезжай, если хочешь, – голос Татьяны все еще звучал ровно.

– Что прикупить в продуктовом?

– Что хочешь, – с полным отсутствием эмоций выговорила Татьяна.

Ее голос не смущал Евгения, он был готов на все. Напряжение ушло, и постепенно рассудок вернулся. По дороге, имея привычку следователя мысленно воспроизводить ситуацию, он про себя несколько раз прокрутил разговор с Татьяной. Фраза: «Оно того стоило?!» разъедала самолюбие. Если даже придать словам форму вопроса, а не установления факта, то все равно она отдавала высокомерием.

«Оно того стоило?! – несколько раз проговорил про себя Евгений. – Имея такое алиби, ей никак нельзя предъявить обвинение в предвзятости», – на свой профессиональный лад размышлял он. И немного успокоился, когда перед ним замаячил продуктовый магазин. Ничего не оставалось, как заглотить уничижительную беседу, где все фразы имели двойной смысл, и отправиться за покупками.

Евгений не любил ходить с пустыми руками, что отличало его от многих мужчин. В том числе и за щедрость женщины проявляли к нему благосклонность. Теперь все его старания в этом вопросе были акцентированы на одной особе. Поэтому даже в небольшом продуктовом магазине выбирать приходилось все самое лучшее. Как он стал исполнять обязанности начальника отдела, его финансовое состояние стало более стабильным и позволило ему чувствовать себя с дамами намного уверенней.

Купив все необходимое – как всегда две бутылки красного вина (одной никогда не хватало), немного фруктов, овощей (Татьяна очень любила классический зеленый салат из огурцов и помидоров), курицу гриль, чтобы не тратить вечер на приготовление пищи, он уже было направился к автомобилю, как вдруг зазвонил телефон. Завидев на мониторе мобильного телефона знакомые инициалы «ЖАФ», он мысленно простонал: «Только не это!» – звонил его шеф Александр Житомирский.

– Да, Александр Федорович!

– Привет, ну, как? Говорят, тебе сегодня оперативники представили маньяка?

– Ну да, так точно!

– Что скажешь? Он или очередной шизофреник?

– Александр Федорович, пока трудно сказать…

– Как, ты что, не беседовал с ним? – возмутился шеф.

– Конечно, беседовал! Но пока не хочется бежать впереди паровоза, завтра доложу обо всем по порядку.

– Я сейчас на работе, можешь заехать ко мне и все доложить.

Этого Евгений и боялся больше всего.

– На девяносто процентов это он, – решил успокоить шефа Евгений.

– Тогда ладно, жду тебя в понедельник, оперативка будет после обеда, с утра можешь с ним поработать. Пока. Отдыхай. Стой… а куда его определил?

– В изолятор на Шафиева.

– На Шафиева. Хорошо, до завтра. Пока.

Евгений выдохнул, ехать на работу он не желал, удалось отболтаться. Сам он на девяносто процентов еще не был уверен, что Воинов именно тот тип, который изуверствовал над женщинами. По первым сегодняшним показаниям он мог дать не более семидесяти процентов, ведь пока следствие не обладало даже косвенными уликами. Их только предстояло добыть. К лукавству перед начальством он прибегал очень редко. Но сегодня был исключительный момент.

«Оно того стоило», – промелькнуло вновь в его голове.

«Она того стоила!» – повторил Евгений.

Татьяна, на удивление Евгения, встретила его в радужном настроении. Она даже не вспомнила об утреннем разговоре, из-за которого произошел конфликт. Первым делом они утолили голод. За ужином съели полкурицы, зеленый салат, приготовленный наспех. Да, оба любили вкусно поесть, особенно Татьяна, которая при первой возможности старалась затащить Евгения в ресторан французской или итальянской кухни, где она открывала для себя новые лакомства.

Он стал замечать, что половина его жалования уходит на посещение заведений, где рацион по большей части состоял из заморских деликатесов: устриц, креветок, лобстеров, омаров и всяких других морских тварей, которые хоть и популярны в России, но являются слишком дорогим удовольствием для кармана среднестатистического жителя. Евгений всегда сам расплачивался за счета в ресторане, и это доставляло ему удовольствие. Но иногда напрягался и мысленно считал в кошельке деньги – хватит ли ему сегодня заплатить по счету, и если да, то как он завтра на остатки сдачи сможет протянуть целый день? Татьяна, если читала на озадаченном лице Евгения выставленный счет, то тихо и неуверенно добавляла: «Может, добавить?», но до дела ее слова никогда не доходили.

Что касается кухонных традиций самой Татьяны, то она не производила впечатления хозяйки, стремящейся завоевать сердце мужчины через желудок. Евгению так пока не удалось раскусить, умеет ли она готовить или нет. За все время знакомства она пару раз угостила его яичным омлетом, один раз испекла пирог из яблок, известный всему миру как «шарлотка», и всегда строгала зеленые салаты, для чего необязательно обладать особыми кулинарными навыками. Скорее всего, у нее в роду не было китайцев, для которых существует бог кухни Цао Чунь, покровитель домохозяек, усердствующих днем и ночью в обители яств. Но Евгений, как любой влюбленный, не замечал недостатков Татьяны. В их взаимоотношениях скорее всего путь Евгения проходил к сердцу Татьяны через ее желудок.

Уже вечером, растянувшись на кровати перед телевизором, они неожиданно заговорили о прошлой жизни. Каждый знал о предыдущих браках друг друга. Но чем они заполонили пустоту личной жизни после брака до их встречи – на этот счет оба могли строить только предположения друг о друге. Но, к чести обоих, никто конкретных банальных вопросов до сегодняшнего вечера: «С кем ты до меня?» не задавал. Хотя тема личных отношений подспудно волновала каждого:

– А почему ты ушел от жены?

– Не любил, – сухо ответил Евгений, поворачиваясь к Татьяне. Она лежала ничком, обхватив руками подушку.

– Но ты ведь женился и прожил три года?

– Ну и что? – По голосу Татьяна поняла, что о бывшей жене Евгений говорить не хочет, и тогда решила затронуть более отвлеченные темы. Но вдруг Евгений продолжил:

– Она сейчас вышла замуж и родила ребенка, и я рад, что в конце концов она добилась личного счастья, – Евгений поймал недоуменный взгляд Татьяны и решил объяснить, что значит для ее бывшей жены слово «счастье»:

– Она все три года совместной жизни хотела одного – ребенка…

– Никогда не объясняй женщине, что значит для нее ребенок… – оборвала Татьяна.

Евгений не придал замечанию Татьяны внимания и, перевернувшись с бока на спину, продолжил разговор:

– Я был рад, когда узнал, что у нее появился ребенок… – он не знал, что сказать дальше. Больше о бывшей супруге говорить было нечего. Его волновало настоящее, и он решился на ответный ход, задав вопрос, на который ни одна нормальная женщина не ответит правдиво.

– А у тебя сколько было мужчин после развода?

Вопрос лишний раз подтвердил истину: как только женщина пытается заговорить с противоположным полом о личном, мужчина переведет его из плоскости чувственных отношений в сексуальную.

– Немного! – она не лукавила, если учесть ее тридцатилетний возраст.

Не сказать, чтобы Евгений был любопытен, надо отдать ему должное, что нюх ищейки и привычка допросов с пристрастием пока никак не отражались на его отношениях с внешним миром. Но, как и у любого мужчины, который испытывает чувство, Евгений хотел получить немного ревностного страдания и спросил:

– А сколько было самому старшему мужчине из твоих романов?

– Не помню… но помню, что он был старше тебя, – ответом Татьяна надеялась угомонить порыв Евгения. Но он не сдавался. Даже наблюдая, как Татьяна теряет интерес к разговору – она подняла голову и, взяв в руки пульт от телевизора, включила громкость. Евгений горел желанием продолжить.

– А сколько было самому младшему?

Воцарилась тишина.

Татьяна сделала вид, что не услышала вопроса, ее взгляд был устремлен в телевизор, что висел на стене.

– Ты не слышишь? – повторил он.

– Что?

– Вопроса!

– А, вопроса… ты хочешь знать правду?

– Да, только правду, – голосом судьи произнес Евгений.

– Хорошо, самому младшему был двадцать один год. Тебя устроит такой ответ? – Татьяна взглянула на Евгения честными глазами.

Евгений понимал, что Татьяне неприятен разговор, но ответ его внутренне взбудоражил: в нем заиграла ревность к неизвестному молодому человеку, которая граничила с легким возбуждением. Он неожиданно нагнулся к лежащей на животе Татьяне и поцеловал за ухо, она же с напускным вниманием лицезрела картинки в телевизоре. Но, когда Евгений всем своим поведением показал, что вопросов в этот вечер больше ждать не стоит, она расслабилась и, перевернувшись на спину, обхватила голову Евгения руками:

– К чему пустые вопросы?

Евгений лишь покачал головой и выговорил:

– В ванну не пойдем.

В доказательство, что все прошло на уровне, была фраза Татьяны: «Ты меня чуть не проткнул». Ее лицо выражало восторг, но перед тем как уйти под душ, она все же высказала замечание: «Мне показалось, что ты был где-то далеко». Она не стала ждать ответа и ушла в ванную. Евгений смутился, покрылся румянцем…

Уже позже, лежа на простынях в кровати и обняв Татьяну со спины, Евгений раздумывал и недоумевал: «Я с ней около двух месяцев, за это время невозможно привыкнуть к телу, да еще к такому! И почему так рано необходима помощь?». Он знал, где искать ответ, это было его тайной.

У каждого свои тайны.

Глава двенадцатая

Как только стало известно, что убийца сдался в руки правосудия, Баумистров Павел Сергеевич покинул Каширское шоссе, где он проживал в собственном доме, и выехал в родные пенаты. Из города У. в столицу он вернулся недавно, ровно двенадцать часов назад, но весть о сдавшемся убийце заставила его развернуться на сто восемьдесят градусов и прилететь обратно. Баумистров вылетел утренним рейсом и, учитывая, что время в его родном городе опережало московское на два часа (хоть в чем-то провинция опережает мегаполис), он, как человек деловой и прагматичный, не потерял ни минуты. Выходя из аэропорта, заметил, что в городе стоит свежая и безоблачная погода, в отличие от ненастья сутками раньше, когда он вылетал в Москву. Осень облачилась в бабье лето, время ностальгии и романтизма, хотя у нашего героя настроение было явно не в такт погоде.

Его встречали. Алексей, тот самый, что чуть не сошелся с Евгением в рукопашной на кладбище, открыл заднюю дверь автомобиля. Поздоровавшись с Павлом Сергеевичем, он спросил:

– Куда едем? – Баумистров ничего не ответил, молча сел на заднее сиденье автомобиля. Позже он все же дал указание: «На старую квартиру».

К двери никто не подходил. Павел Сергеевич не сдавался – такие люди никогда не сдаются – звонил, не переставая. Это была квартира, в которой он прожил три года с бывшей женой Екатериной Павловной, и которую он оставил ей после развода. Его усилия были вознаграждены, за дверью послышались шаги, впрочем, он ни на йоту не сомневался, что в квартире кто-то есть. Дверь открыла черноволосая девушка с заспанными глазами, на ней был короткий шелковый халат голубого цвета. Тот минимум, если вдруг за дверью стоит почтальон или слесарь.

– А, это ты, – без удивления произнесла девушка, – ну проходи, я сейчас, – она быстро ретировалась в ванную, подтягивая лацканы халата.

Павел Сергеевич вошел. Он прошелся по квартире, заглянул в каждую из пяти комнат. Короткая экскурсия вызвала щемящие сердце воспоминания.

Это была его первая большая квартира, купленная в 1995 году, когда он стал лицом российского нефтедавальческого бизнеса. Но сейчас его сердце щемила не ностальгия о молодом преуспевающем предпринимателе, с которым хотели иметь дело многие нынешние магнаты нефтяного сектора России, а память о Кате, с которой он прожил полных шесть лет. Если бы она была жива и невредима, он никогда бы не решился переступить порог их некогда общей квартиры. Екатерина до конца своих дней не могла простить ему предательства, что он бросил ее и уехал в другой город. Он поймал себя на мысли, что именно ее отсутствие на земном шаре делает его воспоминания о ней трогательными и, может быть, чистыми. Но ностальгия улетучилась, как только перед ним вырос образ Жанны.

– Кофе будешь? – спросила она.

– Да, если можно, – ответил он, расположившись на кухне, на софе перед столом со стеклянной столешницей.

Жанна стояла спиной и заряжала кофемолку. Павел Сергеевич осмотрел ее сверху вниз. «В свои двадцать семь лет она стала еще краше, чем тогда, когда увидел ее в первый раз, в тринадцатилетнем возрасте», – думал он.

– А ты все цветешь, – заговорил он, когда умолк звук кофемолки. – Твоя родная тетя гордилась бы тобой.

– Баумистров, это что за приколы? – резко отреагировала она и на мгновение повернулась к нему лицом.

Павел Сергеевич, несмотря на резкость Жанны, продолжил разговор. Чувство, что он хозяин квартиры, вновь вселилось в него:

– Я не шучу! Ты же знаешь, я не люблю шутки. Твою резкость я пропущу на первый раз, в память… – он не договорил.

– В память о наших с тобой отношениях! – злобно пресекла Жанна.

– Нет, в память о Кате. А что касается всего, что осталось после нее, это все твое, я не буду возражать, ты – единственная ее наследница. Эта квартира, недвижимость – все твое… – он опять не успел договорить.

– Ты думаешь, что мне нужно ее наследство? Ошибаешься! – она выключила кофеварку и подошла к противоположному краю стола. – Все эти дни после того, как все случилось, я проклинала себя, что в один прекрасный день я оказалась с тобой в постели. Моя тетя не заслуживала столь горькой участи. Я предала ее. А она… она… она простила меня.

На лице Жанны выступили слезы.

– Она оставила меня в городе, помогала, чем могла. Но ее общение со мной происходили только в плоскости решения моих студенческих и финансовых проблем. Она отдалилась, она больше не являлась мне подругой. Все эти годы я переживала за свой поступок.

Образовалась пауза. Жанна задыхалась. Она сказала бы еще, но не могла, не хватало воздуха.

Павел Сергеевич был невозмутим. Наоборот, когда она умолкла, он через мгновение оживился. Кистью левой руки, играючи, как по роялю, он постучал по столу.

– Может, меня и убедили бы твои слова, но ты не говоришь правду, – он вскочил и накинул на себя черное пальто, которое успел снять перед тем, как получил приглашение на кофе.

– Ты не будешь кофе? – Жанна растерялась, она не ожидала, что Павел Сергеевич так быстро и так просто покинет ее.

– Нет! Просто дел еще много, – он подошел к ней вплотную, задрал перед ее лицом руки, демонстративно надел на них черные перчатки. Затем левая рука медленно вошла за лиф халата и, обнажив розовый сосок груди, закрутила его. Жанна слегка надкусила от боли губу, но молчала, Павел Сергеевич прошептал на ухо:

– Ты все же играешь! Как и в первый раз, вот так, в перчатках я дотронулся до тебя. Я тогда извинился, что забыл их снять. Но ты возражала, подыграла мне, сказав, что кожа перчаток возбуждает тебя.

Жанна не шелохнулась, но на лице появилось напряжение.

– Да, я называла тебя клевым, мне нравился твой стиль, твои манеры, твоя щедрость, – тихо ответила она с прищуренными глазами.

– Но скажи мне правду!

Последняя фраза вывела ее из терпения, она отпрянула и заорала:

– Перестань меня в чем-то винить и подозревать!

– Тогда скажи, зачем ты вышла из ванны без нижнего белья? – в голосе Павла Сергеевича читалась категоричность, а на лице сияла ухмылка. Жанна начинала осознавать, что сейчас перед ней стоит жесткий безжалостный человек, который рано или поздно добивается ответов на свои вопросы.

– Ты причастна к убийству Кати? – резко крикнул он ей в лицо и, придав руке некоторое усилие, прижал сосок.

Горячая боль подступила к сердцу.

– Нет! Еще раз нет! – закричала она в ярости, подрагивая всем телом. В отличие от других особ, которые подпадают под определение «красивые, привлекательные, эффектные», Жанна в истеричном состоянии привлекательности не теряла. Наоборот, ее черты лица, пухлые от природы губы, большие карие глаза и маленький нос от ярости становились еще более четкими и правильными. Можно сказать, что она в такие моменты походила на чарующую ведьму из фильмов ужасов.

– Ты знаешь, что нашли убийцу Кати? – он надавил еще сильней.

– Как? – растерянно промолвила она.

Боль на мгновение отступила.

– Как! Он пришел с повинной. И ты не знала?

– Нет!

Павел Сергеевич все наступал, он отпустил грудь, но, схватив за плечи, резко встряхнул:

– И ты хочешь сказать, что не участвовала во всем этом и не предполагала, что Катю могут убить?

– Нет! И как я могла предположить, что ее могут убить? – закричала она и следом спросила: – Кто убийца?

– Человек по фамилии Воинов. Эта фамилия о чем-нибудь говорит тебе? Это он убил Екатерину, как и двух других женщин, – теперь он сжимал её плечи.

– А причем тут другие? – вопрошала она, мотая головой. – Я ничего не знаю, ты сошел с ума, как ты можешь подозревать меня в чем-то?

Жанна сопротивлялась, ей удалось выбраться из клещей Павла Сергеевича.

– Может, ты ее убил, а все валишь на других, а?! У тебя ведь больше причин, чтобы она не жила. Не так ли, Баумистров? – она замерла в ожидании пощечины, посмотрела в его свирепые глаза. На удивление, в следующую секунду свирепость сменилась безразличием.

– Хорошо. Ты ничего не знаешь. Тогда ответь на один вопрос: где сейчас Игорь?

– Не знаю! – она сжалась, она желала, чтобы он поскорее ушел. Хотя понимала, что сейчас не время для конфликта с Павлом Сергеевичем.

– Я правда не знаю.

– Хорошо, скажи ему, чтобы он мне позвонил! – произнес Павел Сергеевич и направился к выходу. – Или предупреди меня, как он явится к тебе.

Ее раздирало противоречие. В совсем другой ситуации она отреагировала бы резче, сказав ему: «Что, неожиданно проснулись отцовские чувства к Игорю?», но не сегодня. Она побежала к выходу и смогла на доли секунды придавить в себе гордость и ненависть:

– Павел, ты сделал мне больно! – успела крикнуть она на площадке у кабины лифта. – У меня останутся синяки от твоих рук.

– Извини, – только успел произнести Павел Сергеевич, перед тем как лифт закрыл двери и умчал его вниз.

Она вошла в квартиру. Недолго думая, набрала в мобильном телефоне номер и произнесла:

– Игорь! Тебя ищет отец!

Глава тринадцатая

С утра в понедельник Евгений приехал в изолятор временного содержания, куда поместили Воинова. В комнате для допроса было светло, лучи солнца проступали сквозь небольшое тонированное окно, но основной свет обеспечивался за счет настенной лампы с колпаком, который с трудом подходил под определение абажура. Допрос происходил сидя, для этого пара столов из светлого шпона были соединены между собой внешними сторонами, с внутренних сторон располагались заключенный и следователь. Стулья представляли собой железный остов с набитой на железо фанерой.

На столе перед Евгением лежали вчерашние показания Воинова. За дверью послышалось топанье и кроткий стук в дверь.

– Да, войдите, – приподнявшись со стула, крикнул Евгений.

– Разрешите, – голова в фуражке просунулась в проем, но затем так же неожиданно исчезла за дверью. Через долю секунды сотрудник изолятора стоял в комнате позади арестанта в наручниках.

– Евгений Андреевич, снять наручники?

– Да, конечно.

– Я за дверью, – конвоир быстро ретировался.

– Садись, – предложил Евгений Воинову.

Сам он обосновался напротив.

– Какие у тебя претензии по поводу содержания?

– Никаких. Я думал, что будет хуже.

– Ты на счет условий?

– Да! Здесь можно обитать.

– Это лучшее заведение в городе! – иронично заявил Евгений. Он не лукавил.

В период следственных действий подследственного помещали в изолятор временного содержания (ИВС) управления внутренних дел города, что на улице Шафиева. Это был не типичный для российской действительности изолятор. В середине двухтысячных годов здесь произвели капитальный ремонт, и он больше напоминал лечебницу, нежели место для потенциального надругательства над физическим и душевным состоянием задержанных. Здесь отсутствовали классические атрибуты мест лишения свободы – нары, ядовитая зелено-синяя окраска стен, баланда и зловоние.

Изолятор временного содержания стал показательным местом, где нудные, критические нарекания европейских правозащитников по правам человека реально воплотились в улучшенные условия для будущих зеков. Во всяком случае, этому отвечал интерьер изолятора: белоснежная плитка на стенах коридора; светлый линолеум в камерах; привинченные к полу, аккуратные деревянные кровати и стол, на который подается горячая пища три раза в день. Причем, по внутреннему распорядку, в период приема пищи подследственного никто не имел право побеспокоить, даже следователи, что вызывало немало нареканий в адрес администрации изолятора. И можно строить предположения, как потом работники следствия вымещали накопившую злость.

Для подследственного было большой удачей, если его помещали в городской изолятор на максимальный срок – до 15 дней. Потому что потом, если было решение суда об аресте, его переводили до начала процесса в изолятор, что по улице Толстого. Одним словом, ИВС можно было окрестить островком европейской цивилизации, где хотя бы соблюдаются нормы содержания людей, для которых несвобода ассоциировалась с каторгой.

Евгений взял у Воинова отпечатки пальцев и слюну на пробу, срезал ногти. Также с Воинова сняли всю одежду, включая нижнее белье. Взамен ему выдали робу.

Евгений заметил, что верхняя одежда подозреваемого – черное полупальто – сидит на нем как-то неказисто. Чего-то не хватало в комбинации «человек-пальто».

Одежду Воинов менял, сидя на стуле. У Евгения возникло желание подсказать, что переодеваться удобней стоя, но он не стал заострять внимание подследственного, так как в этот момент Воинов снял с себя исподнее и предстал перед ним «в чем мать родила». Евгений целенаправленно увел взгляд в монитор ноутбука и терпеливо ждал, когда обнаженный силуэт Воинова перестанет маячить перед его глазами.

Воинов надел полосатую робу, встал во весь рост, брюки от тюремных кутюрье были ему в самый раз.

– Мне хотелось бы поменять камеру, другими словами, могли бы вы организовать одиночку, хотя бы временно? – обратился Воинов к Евгению.

Евгения не удивила просьба Воинова:

– Боишься, что не доживешь до суда?

– В моей камере два наркомана, они не спят ночью, вечно говорят, что-то доказывают друг другу. Мне хочется покоя. Мне есть, что предложить.

– Что? – непритворно заинтересовался Евгений.

– Нож, орудие убийства! – ответил Воинов.

– Ты же сказал, что не помнишь, где он. А сейчас вспомнил?

– Да.

– Надо поговорить с администрацией заведения.

– У них есть одна пустая камера.

– Хорошо! Поговорю! А где нож?

– Он у меня дома.

– Готов огорчить тебя, сегодня суд дал санкцию на обыск твоей квартиры и криминалисты уже вот-вот выедут в твое логово, – довольным голосом произнес Евгений. – Так что получу твой нож задарма.

– А если они не найдут его?

– Ты уверен? Наших следователей-криминалистов хлебом не корми, дай возможность взломать какой-нибудь тайник или что-то в этом роде.

– Хорошо, отложим разговор на вечер. И вот еще… пусть, по возможности, не взламывают дверь, а возьмут ключ в моих личных вещах.

– Хорошо! Это мы сделаем без проблем. Конвойный!

В этот момент вместо конвойного в комнату вбежала Мария и, подойдя к Евгению, тихо промолвила:

– Мне надо поговорить.

– Если ты нашла меня здесь, значит, очень срочно?

– Ну, как сказать, просто я ехала мимо в офис.

Сегодня она выглядела куда лучше, чем вчера. Волосы аккуратно уложены в две косички, косметика не выглядела вульгарным излишеством и, главное, в отличие от встречи в Кировском ОВД, Мария была не в синей форменной одежде следователя. Она не смотрелась теперь столь субтильной, плечи костюма не утяжеляли ее хрупкое тело. Облаченная в обтягивающую серую юбку из искусственного шелка с подолом чуть выше колен, в такого же цвета прозрачную блузку, корсаж которой был усеян цветочками, она смотрелась намного женственней.

Подследственный по достоинству оценил изменившийся облик девушки-интеллектуала, хотя, чтобы замкнуть образ, ей не хватало очков. Но она не носила их, предпочитая линзы.

– Вы сегодня прелестны! – провозгласил Воинов, когда на него, стоящего лицом к стене, конвоир надевал наручники.

– Спасибо! – выстрелило из ее уст.

Она смутилась от своей же учтивости, прикрыв ладонью рот, умиляющим взглядом посмотрела на Евгения, который самодовольно улыбался. Евгений не нашел в поведении Марии ничего предосудительного, наоборот, посчитал изменение облика Марии забавным. А Воинов, выходя из комнаты, демонстративно подмигнул Марии, но на этот раз она контролировала свое поведение и нарочито отвернулась. Она, как прилежная студентка, старалась не допускать двух ошибок подряд.

– Что тебе, Маша дорогая? – игриво произнес Евгений.

Мария поделилась с ним своим виденьем личности Воинова.

Она начала с того, что вначале представила Евгению метод системно-векторного мышления двух ученых-психологов Юрия Бурлана и Виктора Толкачева[3]. Как считала Мария, методы ученых отвечают требованиям всего прогрессивного человечества. Она всегда старалась постигать новое, непризнанное коллегами, в этом она находила, как ей казалось, что-то неизведанное доселе. Евгений терпеливо слушал, но после пятнадцатиминутного спича Марии про коллег-психологов не выдержал и произнес:

– Маш, можно покороче, а?!

– Тебе не интересно?

– Мне очень интересно, но ты пойми, следствие – дело не абстрактное, а конкретное, все твои домыслы о психологической стороне дела, может, и актуальны… но зачем они мне, если убийца сейчас сидит за решеткой? Вот если твои выкладки помогли бы поймать преступника, я, наверное, молился бы на тебя и твоих ученых каждый день. Понимаешь?

– Ты как Вовчик из Кировского, – обиделась Мария.

– Может, оно и так, ведь я не знаю ни одного уголовного дела, которое было раскрыто с помощью знатоков-психологов.

– Хорошо, но ты можешь выслушать еще минут десять?

– Ну, конечно, могу!

Мария вновь принялась изливать свои познания в психологии, она охарактеризовала Воинова как типичного представителя «анального вектора». Здесь Евгений немного оживился и попросил пояснить. На что Мария отреагировала с иронией:

– Что, знакомое слово? Так вот, у него архетип такой… ну, анальный, – поймав удивленный взгляд Евгения, Мария поспешила перейти к дополнительным объяснениям:

– Насильники в основном бывают двух архетипов – анального и обонятельного. Так вот, имея в виду, что Воинов уже показал, что подошел ко второй своей жертве слева сзади, он, вероятнее всего, анальный…

– Чего? – с кислым лицом выговорил Евгений. – Я не понял, был какой-то вектор, теперь ты говоришь – архетип…

– Ученые различают восемь векторов мышления. Верхние: звуковой, зрительный, оральный, обонятельный. И нижние: анальный, кожный, мышечный, уретральный. Так вот, один или несколько векторов создают архетип человека. Он может включать один вектор, а может совмещать два, верхний и нижний. Сейчас понял?

– Да, понял!

– Я же вначале говорила, но ты все пропустил мимо ушей. Ладно, иду дальше! Я лучше сяду.

Она села на стол Евгения. Он не смог отказаться от соблазна и периодически, пока Мария распиналась с объяснениями, машинально опускал взгляд на ее обнаженные колени.

Не сказать, что Евгений был в восторге от ее нижних конечностей. Он представил, что под капроном телесного цвета бледные худые ноги, ведь на них и косметику нельзя наложить, чтобы скрыть бледность…

Но Мария была совсем другого мнения, она считала их стройными и привлекательными. И подтверждением тому ей служили глаза Евгения.

– Иду дальше, из людей, у которых анальный архетип, при серьезных отклонениях могут получиться садисты, у них эрогенная зона в области прямой кишки. Например, Воинов в детстве мог подолгу сидеть в туалете, и в такие моменты отец или мать кричали на него, а то и хлеще – могли надавать тумаков, чтобы он не задерживался в уборной. Отсюда все его ощущения, связанные с анальным отверстием, – если он насильник, то в первую очередь он получает удовольствие от воздействия на анальную поверхность жертвы. Ты понял? Среди них нередко встречаются мужчины с гомосексуальными наклонностями.

Евгений немного призадумался и сразу же задал вопрос:

– Но он же душил?

– Да, получается, что у него совмещенный архетип – обонятельно-анальный, люди с обонятельным вектором тяготеют к удушению. Еще одна особенность: они не имеют запаха.

– Успела принюхаться? – вставил Евгений.

– Да, успела, – фамильярно ответила Мария. – Вообще, обонятельный тип людей – это смотрители за миром, чистильщики. Яркий пример – многие лидеры государств, они имеют обонятельный вектор.

– Что, президент государства и есть первый насильник?

– Нет, люди с такими векторами или архетипами превращаются в насильников с явными отклонениями в случае, если у них нет самореализации. А президент – величина уж очень реализованная, – самодовольно запела Мария.

– А ты какой тип?

– Кожно-зрительный архетип, нам характерны узкие кости, высокий рост, мы кокетливы, у нас большие глаза и мы не созданы для семьи, у нас роль вдохновителя. Типичный пример – медсестра на фронте. Одним словом, мы созданы воодушевлять вас, мужчин, – кокетливо подергав косичку, словно подтверждая правоту собственных слов, провозгласила Мария. – Но это не все… в основном и насилуют нас, с нашим архетипом.

– Но погоди, а как же эти женщины? Они же явно не похожи на тебя, они были в теле, за исключением, может быть, Баумистровой.

– То-то и оно! – сделала щелчок пальцами Мария и соскочила со стола, явно поймав кураж. – Девушки с моим типажом всегда находят приключения и всегда неосознанно пройдут там, где опасно. Они пройдут через парк без освещения, нежели обойдут. Это – типичный пример Баумистровой.

– Ладно, убедила, с этого момента я сторонник… э-э-этого, как его там… Бу-у-у…

– Бурлана! И не забудь второго, Толкачева! – с воодушевлением в голосе произнесла Мария.

Евгений не лукавил, он и впрямь всерьез прислушался к доводам Марии, ее колени под конец беседы показались даже ничего, как и она сама. Несмотря на то, что преступник здесь и за решеткой, что-то подсказывало ему, что ликбез, прочитанный Марией, надо принять к сведению.

Единственное, что он еще спросил, есть ли на планете человек, имеющий все восемь векторов. Мария, недолго думая, произнесла:

– Владимир Ульянов.

– Я так и думал! И тут Ленин впереди планеты всей, – в ответ произнес Евгений.

Глава четырнадцатая

Жанна приехала к себе на работу. Поднявшись на лифте на третий этаж многоэтажного делового центра на проспекте Октября, она влетела в собственный кабинет. Секретарь, девушка лет двадцати, ринулась за ней:

– Жанна Александровна, вам чай, кофе?

– Кофе, без молока, добавь немного бальзама, – твердым голосом скомандовала она.

Жанна издавала собственный глянцевый журнал, пару рекламных газет и предпринимала первые попытки для освоения Интернет-пространства: она вела новостной ресурс о городе, где периодически появлялись скандальные новости о личностях из местного бомонда. Жанна была типичным представителем гламурной жизни, ей завидовали, особенно те, с кем она училась в школе в маленьком провинциальном городе Н., что неподалеку от регионального центра. Ее взлет для школьных подруг из родного города был сопоставим с полетом в космос.

Надо было отдать ей должное, Жанна не забывала подруг в маленьком городе и периодически приглашала их в столицу региона для посещения гламурных посиделок. Так она демонстрировала свою успешность, а подруги не переставали притворно восхищаться ею.

Иногда она собирала всех ребят из класса, – не жалея денег, отправляла в родной город за ними два микроавтобуса, плюс ко всему уже в городе их ждал дорогой банкет. В такие минуты она отдыхала, расцветала и забавлялась, так как знала, что все до единого мальчика в классе были влюблены в нее. Зачастую она закатывала такие вечеринки, когда ей не хватало мужского внимания.

Успешные бизнесмены, несмотря на желание обладать Жанной, сторонились ее. Они считали, что она до сих пор не утратила связи с Павлом Сергеевичем, а он у них пользовался негласным авторитетом. Но были и те, которые на свой страх и риск пытались завладеть ее сердцем. Но ее амбициозность часто становилась непреодолимым барьером для мужчин. Она позволяла за собой ухаживать, любила, когда ее по-настоящему ублажали в постели. Она являлась типичным представителем новой волны, подзабыла родительское наставление о незыблемой морали – о роли целомудрия женщины в обществе, и быстро освоила новые формы капиталистического строительства, когда секс может приносить неплохие дивиденды.

Оказавшись в миллионном городе под опекой тети, она без колебаний сбросила все предрассудки маленького городка. За то, что она смогла обнажить свои пороки и без сожаления поддаться искушению «цивилизованного» мира, она благодарила и боготворила свою родственницу, ставшую для нее ключом в мир соблазнов. Екатерина Павловна, не имея собственных детей, смогла дать ей образование, связи, купила квартиру. Она научила ее главному – правильно обходиться с мужчинами, чтобы они валялись у ее ног, а не наоборот, как нередко случается в стране, где на одного мужчину приходится более одной женщины. Ученица перещеголяла свою патронессу – как результат, сразу после развода та нашла Жанну и бывшего мужа обнаженными в собственной квартире, на еще теплом супружеском ложе.

«Твоя племянница далеко пойдет, если сможет правильно воспользоваться своей внешностью», – предрекал Павел Сергеевич Екатерине, когда она еще ходила у него в законных супругах. Талант прорицателя не подвел Павла Сергеевича, после скоротечных сношений он профинансировал ей покупку ряда местных медийных активов. Под них он купил большой офис, чтобы уменьшить затраты на содержание.

Потеряв расположение тети, Жанна приобрела еще более состоятельного и влиятельного человека в качестве покровителя. Она выиграла от отношений с Павлом Сергеевичем, но сейчас, когда не стало единственной тети, родной сестры матери, до нее дошло, что самый большой кусок материального благополучия может пройти мимо нее, помахав ей ручкой. Сейчас главный вопрос, стоявший перед ней: «Оставила ли тетя завещание?». Если его нет, то отлично, ведь она и ее родители – единственные наследники, согласно закону.

Вопрос о завещании не давал ей покоя с тех пор, как только она попала в немилость родственницы. Она знала, что в последние годы Екатерина Павловна уединилась от многих и от многого. Она перестала посещать светские рауты, личная жизнь ее была покрыта тайной завесой, даже близкие подруги как ни пытались, так и не смогли заглянуть за нее.

Беспокойство Жанны усложнялось еще одним обстоятельством – в последнее время большую часть прибыли от бизнеса тетя перечисляла на счета детских домов и, вполне возможно, что именно сирот покойница определила в завещании в качестве наследников. Эта версия имела право на жизнь, так как в тот злополучный день, когда тетя Катя застукала их в постели с Павлом Сергеевичем, она в ярости пообещала своей неверной племяннице, что ей не видать наследства, и что она перепишет все кому угодно, но только не ей. Если все и впрямь так, то это конец ее мечтам обладания множеством офисных зданий по всему городу.

Жанна, запершись в кабинете, пребывала в тягостном расположении духа. Она не отвечала на звонки, никого не принимала. Успела накричать на секретаршу за то, что та позвонила ей из приемной и предупредила, что весь коллектив в сборе и ждет ее в совещательной комнате, – все, как просила ее сделать Жанна.

Она раздумывала, что сказать Игорю, предупредить его или нет, что отец ищет его. Но больше она думала о человеке по фамилии Воинов, с которым никак не была знакома. Удивительно, но и ненависти к нему она не испытывала. Ввиду того, что сегодня ей будет не до работы, а издательский бизнес требует каждодневной отдачи, она переадресовала все свои вопросы заместителю по имени Искандер, – молодому человеку с гомосексуальными наклонностями. Он смущался своего имени, ведь оно переводилось с греческого как «защитник». Защитник и гомосексуалист в одном лице – греческие боги ужаснулись бы. Сам носитель столь мужского имени зачастую пребывал в замешательстве, когда ему напоминали о греческих корнях имени, особенно в минуты, когда коллеги выражали в его адрес недовольство и нарекание.

Часто этим человеком была сама Жанна. Вот и сегодня, если не жестко, то твердо в совещательной комнате она заявила:

– Защитник-Искандер! Ты проведешь оперативку, завтра у нас сдача номера. Так что дерзай, – и удалилась в собственный кабинет.

Жанна набрала номер с городского телефона и произнесла:

– Это опять я. Надо встретиться… Не можешь? Ты думаешь, он тебя там не достанет? Ну, как хочешь… Тогда жду звонка… – на том конце трубки пошел гудок.

Глава пятнадцатая

Совещание у Житомирского прошло под сольное исполнение Евгения. Если бы это был не орган правосудия, а храм искусства с театральными представлениями, то Евгений не раз сорвал бы аплодисменты коллег, которые в тот день выступали в роли зрителей. Все понимали, что солист фальшивит – убийца пришел с повинной – но главное: преступление практически раскрыто, и все сидящие в комнате у начальника Следственного комитета понимали, что подробности дела рано или поздно забудутся, останется лишь статистика раскрываемости, которая и служит показателем эффективности работы правоохранителей. И все стражи порядка грешили этим. Система правосудия в России как нигде в мире зависит от цифр, здесь закон диалектического материализма о переходе количественных изменений в качественные работает четко и бесперебойно.

В тот день Евгений удостоился двух сюрпризов. Один из них очень приятный – в конце совещания Житомирский озвучил собственный приказ об утверждении Евгения на пост начальника отдела убийств. Омрачило настроение Евгения лишь то, что криминалисты вхолостую съездили на квартиру Воинова. Независимо от точных показаний Воинова, а это было пока главным и единственным доказательством его причастности к убийствам, больше никаких улик приобщить к делу пока не удалось. Экспертиза одежды была не готова, орудие убийства не нашлось. Как и обещал Воинов, криминалисты и сопровождающий их Вовчик не обнаружили особых зацепок по делу в его квартире.

Уже вечером, сидя в ИВС, Евгений спросил Воинова, блефовал ли он, когда говорил о ноже. В ответ Воинов лишь спросил: «В силе ли сделка?». После недолгих раздумий Евгений пообещал, что администрация изолятора предоставит ему отдельную камеру.

– Можете сейчас же ехать на квартиру, там найдете на кухонном столе улики, которые помогут завершить дело.

– Там ничего нет!

– Езжайте, господин следователь, не теряйте время, мне нет резона врать вам, – уверенно произнес Воинов. – Так где мой новый номер?

Было уже девять вечера, когда Евгений подошел к порогу квартиры Воинова. Пломба была сорвана. Он понял, что Воинов не блефовал: кто-то успел переступить порог квартиры после того, как там побывали криминалисты.

«А может, кто-то за дверью?» – мелькнула мысль. Он замер. Затаил дыхание. За дверью что-то резко скрежетнуло. Показалось? Подергал железную рукоятку двери и, удостоверившись, что дверь заперта, просунул ключ в замочную скважину. Замок щелкнул, тяжелая железная дверь под легким действием руки открыла его взору прихожую. В эту минуту он пожалел, что так и не изжил привычку ходить без оружия.

Было темно, но Евгений, пользуясь подсветкой мобильного телефона, медленно переступил порог и первым делом нащупал на стене выключатель. Умиротворяющий свет, шедший от одинокой лампочки под потолком, подействовал благотворно. Евгений немного расслабился, перевел дыхание.

Стоя в прохожей и осветив комнату, справа наощупь разыскал второй выключатель. На сей раз свет не зажегся, Евгений замер, отчетливо понимая, что если кто-то и притаился в квартире в кромешном мраке, то он – легкая добыча. В очередной раз он дал себе слово, что отныне будет носить пистолет.

«Если, конечно, сзади, из кухни или еще хуже, спереди, не огреют чем-нибудь тяжелым, и напоследок не поиграют на мне в ножички, – перебирал собственные несуразные мысли Евгений. – Как я мог купиться на признания беспредельщика, наивно полагая, что он просто так все выкатит? Здесь, возможно, какая-нибудь засада маньяков-насильников».

Ему стало смешно, но этого было достаточно, чтобы в панике не вылететь из квартиры. Эмоциональная передышка позволила перебороть страх, ворваться на кухню и первым движением руки включить свет. Первое, что он почувствовал, как легкий сквозняк ударил по лицу. Евгений подскочил к кухонному окну: обе деревянные рамы были немного приоткрыты, пару минут назад, если не меньше, неизвестный предпочел выйти на улицу через оконный проем. Воинов жил на втором этаже, что облегчило задачу для таинственного посетителя, да и расстояние от окон до крыши карниза крыльца подъезда составляло всего один шаг. Евгений осмотрел из открытого окна небольшую панораму: крыльцо, деревья, гнущиеся под шумным осенним ветром, еле освещенную дворовую дорогу. Прикрыв окно, Евгений уже расслабленно и спокойно прошел в комнату, убедился, что лампочка под потолком в ней цела и невредима, а только немного откручена от гнезда патрона. Сомнения о тайном посетителе рассеялись окончательно.

Небольшая однокомнатная квартира, в центре находился миниатюрный журнальный столик светлого цвета, напротив – тряпичный диван, который, возможно, раскладывался и служил местом для ночлега. Пол квартиры был выкрашен в коричневый цвет. Стены, как, впрочем, и полы навевали своей невзрачностью тоску: комната и кухня были покрыты обоями желтого цвета с графическими прямоугольниками.

Ни телевизора, ни компьютера, ни телефона в квартире не было. Из бытовой техники – только небольшая холодильная камера на кухне. Помимо камеры там стоял стол для приема пищи. На нем, как и обещал Воинов, Евгений нашел столь важные улики – нож и стеклянный пузырь с прозрачной жидкостью.

Он осторожно, надев резиновые перчатки, взял в руки нож. Добротный нож, длиной не более двадцати пяти – тридцати сантиметров. Острый клинок лезвия из нержавеющей стали и острые зазубрины говорили о том, что таким ножом можно одним ударом серьезно ранить любого вепря, а у человека, существа более нежного и нетерпимого к боли, шансы выжить, как показала практика, и вовсе близки к нулю. Деревянная кольцеобразная рукоятка делала его удобным.

Затем Евгений открыл банку и, не успев поднести содержимое к носу, почувствовал легкое головокружение и туман в глазах. Резкий звонок телефона привел его в чувство. Звонил коллега Юрий. Через пятнадцать минут он уже был в квартире Воинова. Юрий принес приятные новости для шефа о первых данных криминалистической экспертизы – на полупальто и джинсах, снятых непосредственно с Воинова на допросе, были обнаружены фрагменты ДНК двух жертв: Рахимовой и Муртазиной.

Евгений в ответ поделился подробностями пребывания в квартире Воинова и показал находки. Но главное, он со смаком изложил свою, немного приукрашенную версию о чуть было не пойманном сообщнике Воинова. Перед Юрием он так искренне сокрушался, что вызвал у подчиненного неподдельное сочувствие: «Не стоит расстраиваться, преступники сами идут к вам в руки».

Евгений с мнимой строгостью посмотрел на Юрия, но потом засмеялся так, что соседи в знак протеста постучали по батареям – время было поздним. Юрий поддержал истерический гогот непосредственного начальника, но остановился первым, ведь сегодня он не подвергся испытаниям, выпавшим на долю Евгения, продолжавшего выдавать судорожные смешки еще какое-то время.

– Пусть криминалисты снимут все отпечатки заново и тщательней. Этот Воинов – непростой орешек, он начинает мне нравиться. Чувствую, что дело непростое, и одним наскоком раскрыть все его многоходовки вряд ли удастся.

Забегая вперед, скажем, что криминалисты не обнаружили новых следов в квартире Воинова, незваный посетитель сработал чисто.

Юрий не понял, что именно имел в виду Евгений, когда выразил почтение убийце, и молча, со скепсисом принял слова шефа, что дело непростое. Показания Воинова и новые косвенные улики, подтверждающие, что насиловал и убивал именно он – этого достаточно для предъявления обвинения и передачи дела в суд. Но единственное, что может затормозить завершение дела, это появление сообщника. Что крайне нежелательно, учитывая резонанс дела. Да и тот, кто проник в квартиру и оставил улики на столе, мог оказаться и вовсе не сообщником, а просто человеком со стороны, который просто оказал услугу Воинову по договоренности: за определенную плату принес вещи в нужный момент и в нужное место.

Перед тем как уйти, Евгений еще раз окинул взглядом невзрачную обстановку в квартире и, как благодарный за прочитанный по психологии курс ученик, отметил одну особенность:

– Тебе ничего не кажется странным? – спросил он у Юрия.

– Не понял?

– В квартире стерильная чистота, – Евгений отодвинул кухонную дверь и провел ладонью руки по полу вдоль плинтуса. – Ни одной пылинки. Можешь взглянуть на унитаз и раковину – и там все блестит, как в операционной.

Юрий не стал заглядывать в уборную, безоговорочно поверив на слово. Неведение Юрия только подзадорило Евгения, и он, как учитель на уроке, задал еще один наводящий вопрос своему подопечному:

– Какое обстоятельство можно объяснить через данную особенность?

Вопрос и форма изложения оказались слишком академичными для Юрия, поэтому в ответ он лишь покачал головой.

– Это объясняет одно – почему он использовал презерватив, когда насиловал! Злодей, возможно, и не врал, когда объяснял на допросе, что он слишком чистоплотен.

– Но это только предположения! – заметил Юрий.

Евгений ничего не возразил. Иногда нет необходимости реагировать на возражения подчиненных.

– Я ухожу, а ты останься, найди понятых и вызывай криминалистов, – произнес Евгений.

Глава шестнадцатая

Евгений проснулся рано, в шесть утра. Ему не спалось. Причина столь раннего пробуждения – мысли о Татьяне, он соскучился. За вчерашний день они только успели обменяться новостями по телефону. Он оповестил ее о своем утверждении на новую должность, она о новом объекте – местный олигарх заказал ей интерьер офиса.

Ему захотелось услышать ее голос, но он понимал, что будить ее утром – не самая удачная затея. По воле желания его мысли неожиданно материализовались – прозвучал звонок телефона. Когда он услышал хриплый голос Татьяны, им завладело смешанное чувство эйфории и удивления. Она попросила его заехать в аптеку за противогриппозным препаратом. Евгений так резво принялся за исполнение просьбы, что забыл позавтракать и побриться. Сломя голову, он спустился по лестнице подъезда дома, перебирая в уме круглосуточные аптеки.

После посещения больной возлюбленной, в восемь утра Евгений приехал в свой кабинет на Советской площади. Настроение было приподнятое. В девять часов он провел маленькое совещание со своим отделом. Все без исключения отметили повышенное настроение руководителя отдела. И все как один находили объяснение в одном – вчерашнее утверждение Евгения. Они ошибались, истина таилась в душе Евгения – день начался со свидания с Татьяной. Именно в такие минуты Евгений начинал понимать своих женатых сослуживцев, у которых из-за семейных передряг время от времени страдал рабочий процесс.

«Главное счастье мужчины – личные отношения с любимой женщиной», – думал он, человек, который еще полгода назад боялся завязывать серьезные отношения, так как считал, что свобода для мужчины – это корень, от которого прорастает вся сущность мужского начала: сила, мужественность, независимость, непокорность. Но сейчас находил другое продолжение своей заурядной философии: зачем мужчине все эти качества, если их некому продемонстрировать?

Логика присутствовала в его рассуждениях, особенно в части «демонстрации» качеств мужчины перед единственной, но с одной оговоркой – мужчина все принимает через призму еще одного своего свойства, с которым рождается из чрева матери – тщеславия. Но в случае с Татьяной он чувствовал, что готов пожертвовать многим, даже тщеславием. Скажи она ему поменять профессию или уволиться, чтобы ухаживать за ней, лечить ее – он сделал бы это, не раздумывая.

Вместе с тем он начинал бояться ее желаний, себя, своих скрытых благочестивых помыслов в отношении возлюбленной. Сегодня, стоя у кассы в аптеке, он почувствовал, что готов потратить все деньги на лекарства, он покупал все без исключения дорогое и, по совету фармацевтов, «самое качественное и эффективное». Лекарств, что он приволок к Татьяне, хватило бы на пять ангин. Лежал бы в его кошельке миллион, он потратил бы его полностью на лечение возлюбленной. Это и есть самозабвенная любовь.

На совещании с подчиненными первым делом разобрали дело Воинова, по нему Евгений снял ряд задач со своих людей, так у Юрия отпала необходимость заниматься расшифровкой телефонных звонков жертв, а Оскар мог больше не коротать время в архиве в поисках аналогий из прошлого. В конце совещания Евгений рассказал о поручении Житомирского, связанном с недавним происшествием в соседнем городе Б., что в двадцати километрах от региональной столицы.

Там двадцатилетний недоносок изнасиловал и убил семилетнюю девочку. Главный следователь приказал, чтобы от отдела откомандировали сотрудника для поездки в соседний город с целью контроля расследования убийства девочки. Как выразился сам Евгений: «местным коллегам может понадобиться консультационная помощь».

Педофил задушил малолетку после того, как вдоволь надругался над беспомощной девочкой. Ее искали всем городом около двух недель, нашли в лесу, в овраге у ручья под насыпью, покрытой пожелтевшими листьями. Картина была безумной: красочный лес с первыми пожелтевшими листьями, ручей, подпевающий лесному ветру и труп девочки. Каждый оперативник, осмотревший место преступления, прочувствовал нелепость произошедшего – природа под действием зверства человека утратила девственную красоту.

Центральный аппарат в таких случаях не вмешивается в деятельность нижестоящих структур, ведь дело «обычное». Но Житомирский, – хотя и воспитывающий двух внучек, но вовсе не из-за трепетного отношения к детям, – поручил Евгению взять дело на личный контроль. Само уголовное дело было раскрыто, насильник сидел в местном изоляторе.

Житомирский как всегда решил перестраховаться, он, как и любой чиновник, боялся шума, скандала в СМИ и негодования жителей маленького городка, которые могли учинить самосуд над насильником. Его опасения были обоснованы, они имели исторические корни. Житомирскому, как и любому представителю правоохранительной системы, инциденты в городе Б. резали слух больше, чем происшествия в каком-нибудь другом городе республики.

История берет начало в 2004 году. Тогда ряд молодых людей ввязался в небольшую потасовку на улице с сотрудниками милиции (с 2011 года в стране милицию переименовали в полицию, – авт.). В результате в город ввели республиканский ОМОН и провели масштабную зачистку города. Из тридцати пяти тысяч жителей задержали от пятисот до одной тысячи человек. Это была самая масштабная зачистка в современной России, – Кавказ не в счет, там происходят боевые действия.

В результате действий силовиков правозащитники насчитали свыше трехсот пострадавших от милицейского произвола в мирном городе. Затем под давлением правозащитников и общественности против сотрудников милиции возбудили ряд уголовных дел, нашли «стрелочников», но ни один высокопоставленный сотрудник МВД или прокуратуры, ответственный за введение ОМОНа в город, наказания не понес. Из верхов привлекли к суду только главу местной милиции, выполнявшего распоряжения сверху.

Поэтому Житомирский, памятуя о событиях семилетней давности, настоятельно просил Евгения, чтобы дело об убийстве девочки быстро, без препятствий дошло до суда. «А то, глядишь, народ там неспокойный, если что неладное заподозрит, опять выйдет на улицу, а потом как всегда будут виноватых искать», – наставлял Житомирский Евгения в кабинете часом ранее.

Евгений обвел взглядом семерых сотрудников отдела и на одном из них остановился. На Марате Куташеве. Он приходился двоюродным племянником региональному прокурору, про его родственные связи ходили слухи, что он чуть ли не прокурорский незаконнорожденный сын. Слухи грели Марату душу, он наслаждался ими, правда, за его спиной говорили о нем без восхищения. Все бы ничего, но он категорически не желал работать.

В отделе убийств люди живут работой без выходных и праздничных дней. Марат приходил к девяти утра и уходил ровно в шесть часов вечера. Евгений из-за связей подчиненного закрывал глаза на нахлебника и особо на него не наседал. Евгений терпеливо ждал, когда родственника прокурора переведут на другое место работы, как полгода назад обещал Житомирский, когда против воли Евгения Куташева перевели в его отдел.

До этого Куташев, после окончания юридического факультета, успел поработать в отделе № 2. Там он также вел праздный образ жизни, но причиной перевода стал конфликт с одним из сотрудников отдела, который вмазал Куташеву за оскорбление женщины – коллеги, – тот обозвал ее «малообразованной челядью». Окровавленный нос не послужил причиной уголовного преследования сотрудника, защитившего честь коллеги, но послужил основанием для увольнения. Отдел восстал и потребовал перевода Куташева, – так он и оказался в отделе убийств.

Сам он на каждом углу рассказывал, что его перевели в другой отдел по личной просьбе, так как он считал расследование экономических преступлений и коррупционной деятельности слишком муторной и бумажной работой. К расследованию убийств его душа тоже не нашла особого расположения. Со временем Марат превратился на службе в главного изгоя. Непомерная гордыня, подозрительность, что коллеги только и ждут того, как бы при удобном случае унизить его человеческое достоинство (хотя унижать там было уже нечего), заискивание, особенно перед вышестоящим руководством. А главное – он был стукачом, хотя сам себя он называл гордо: информатором.

Внешность Марата была под стать его характеру – ничего приметного, обычный молодой человек заурядного вида. Но те, кто удосужился держать в руке фотографии маленького десятилетнего Марата, непритворно восхищались мальчишеской красотой. Трудно было поверить, что из милого мальчугана с улыбкой на лице вырастет «мальчиш-плохиш». Место, где когда-то красовались завивающиеся кудри, облюбовали короткие русые волосы, переходящие на лбу в прямую челку. Благородный прямой нос, – но и тот тонул среди других неприметных черт лица.

Почему произошла такая метаморфоза, никто точно не знал. Но, по одной из легенд, в пятнадцатилетием возрасте Куташев переболел менингитом. Этим обстоятельством можно было объяснить и его нездоровое поведение, наполненное эксцентричностью. Коллектив тоже особо с ним не заигрывал, все без исключения избегали его компании. Он это чувствовал и также не делал шагов навстречу.

Поэтому, недолго думая, для инспекционной поездки в город Б. Евгений выбрал именно Куташева. Он понимал, что поездка носит формальный характер, и был уверен, что Марат легко справится из-за отсутствия задачи как таковой.

Марату не понравилась как сама идея, так и манера изложения приказа Евгением. За словами шефа подспудно выслеживался стёб, чего стоила одна только ухмылка Евгения, когда он говорил о задаче, которую предстояло решить «опытному Марату».

– Не успели утвердить, а уже выросли крылья! – произнес кто-то за спиной Евгения, когда он выходил из собственного кабинета после совещания.

Он со зловещей улыбкой повернулся к подчиненным, никто из них пока еще не успел покинуть его кабинет. Евгений не сомневался, кто именно произнес нелицеприятные слова, но, как следователь, работающий с уликами, он не мог огульно порицать того, чьи уста не смогли удержать комментария. Ведь он ничего не видел и еле расслышал неприятный эпитет в свой адрес.

– Товарищ Куташев, – с ударением на фамилии произнес Евгений. – Вам дополнительное поручение. Заедете на обратном пути к коллегам в Орджоникидзевский район и там проконтролируете ход расследования убийства слесаря ЖЭКа. Если не читаете сводки, я напомню, что пятидесятилетнего мужика укокошила его жена, семидесятилетняя бабушка. И знаете – чем? – Марат ничего не ответил. – Кувалдой! Размозжила ему голову за неверность. Вот такая любовь! Как в песне поется у Глюкозы! А? – Евгений самодовольно заулыбался.

Коллеги, не успевшие выйти из кабинета, хихикали и переговаривались, обсуждая метафоры начальника, один лишь Марат Куташев пребывал в молчаливом гневном напряжении. Ему не раз приходилось переносить издевательства коллег, но нападки от непосредственного начальника Марат испытал впервые. Внутри он кипел, жаждал мести, нет ничего унизительней, когда следователя центрального аппарата отправляют дорасследовать или контролировать ход бытового убийства, которое уже раскрыто. По его мнению, Евгений нарушил табу, которое гласит: нельзя при коллегах унижать своих, то есть приближенных к руководству людей.

Он без толики сомнения считал себя избранным, так как именно он, Марат Куташев, единственный из всех сотрудников в кабинете имел прямой доступ к главному прокурору региона. Марат возненавидел Евгения, возненавидел коллег, возненавидел свою фамилию, он всегда в глубине души стыдился ее и горел желанием поменять. Но как такое сделаешь при живом отце?

Всю дорогу в город Б. он обдумывал план мести: что именно предпринять, чтобы Евгения не только лишили должности начальника отдела, но и уволили с позором. Марат представил, как Евгений ползает перед ним на коленях, умоляет, целует ему руки на глазах сотрудников отдела, – кто был свидетелем сегодняшнего унижения, – и просит о прощении.

Евгений вместе с Юрием выехал в направлении ИВС. На выходе из здания управления он наткнулся на Житомирского.

Евгений попросил Юрия подождать его в машине.

– Ну, как дела? Как дело Воинова?

– Сегодня и завтра едем по местам боевой славы на эксперименты. Затем осталось собрать пару справок.

– Ладно, ты поработал на славу, сам закончи дело и отправляй в суд, – начал делать наставления Александр Федорович. В эти минуты он был похож на заботливого отца.

– Мы еще не получили ответа на запрос по нему из психоневрологического диспансера, есть предположение, что Воинов окажется неадекватным, и тогда ему светит только больничка.

– Это врачам решать, ты выполни свою работу. И все тут.

– Понял, Александр Федорович, – громко отрапортовал Евгений.

– Ты не паясничай, – парировал Александр Федорович и уже было ушел, но, повернувшись к Евгению, рукой подозвал его.

– Ты поручение по городу Б. выполнять начал?

– Да, конечно.

– Точно?

– Да, не волнуйтесь, сегодня человека отправил, – успокоил Евгений.

– Ладно, надеюсь, отнесешься к этому не формально, а серьезно.

– Обижаете, Александр Федорович! Все как сказали, выполним, – вновь отрапортовал Евгений, но без фамильярности.

– А кого отправил?

Евгений замялся и неуверенно произнес:

– Куташева.

– Я же просил не формально, а, Евгений! Ты же взрослый человек. Иди, свободен, – Александр Федорович раздосадовано махнул рукой и скрылся за дверью управления.

Александр Федорович не зря проявил беспокойство. Марат, как только приехал к коллегам в город Б., сразу накачал их своими доводами и советами. Один из них гласил, что у насильника девочки могли быть подельники. Местные следователи скептически отнеслись к версии Марата. Но он настоял на своем и первым делом поручил более подробно проанализировать звонки мобильного телефона убийцы и самой жертвы.

Коллеги поддались и в присутствии следователя из вышестоящей структуры расшифровали звонки. Процедура анализа звонков убийцы ни к чему новому не привела. А вот анализ исходящих звонков семилетней жертвы выявил один странный звонок именно в тот период времени, после которого девочку больше никто живой не видел. Длительность звонка была не более пяти секунд, номер не был записан в ее телефоне.

Марат сам позвонил по неизвестному телефону, на том конце ему ответил мужской голос. Следователь представился и пригласил человека по имени Эрнест на беседу, в отдел Следственного комитета по городу Б. Новый подозреваемый не упирался, не требовал повестки и тут же явился в отдел. И здесь началось, Марат лично с «пристрастием» допрашивал нового подозреваемого, но тот отрицал любую связь с двадцатилетним педофилом. По логике Марата, арестованный насильник позвонил с телефона девочки, чтобы пригласить его на групповую оргию.

Марат пошел настолько далеко, что приказал задержать Эрнеста на целые сутки. Но сам ближе к вечеру, памятуя об еще одной задаче Евгения, покинул город, дав наставления коллегам, чтобы те к утру «раскололи» подельника. Но те после полуночи отпустили беднягу. Эрнест объяснил им, что в тот день, когда исчезла девочка, ему кто-то действительно позвонил на телефон. Он по воле судьбы оказался последним, с кем говорила девочка. Следователи установили, что девочка по ошибке набрала его номер телефона за несколько минут до похищения.

Глава семнадцатая

За последующие несколько дней Воинов в окружении представителей оперативно-следственной группы объехал места собственных злодеяний. Точно указанные им места преступлений, особо не различающиеся с реальными координатами, позволяли не сомневаться в подлинности его показаний. Также он точно указал, в какой очередности провел экзекуцию жертв.

Евгений отметил для себя, что Воинов чувствовал себя на экспериментах непринужденно и расслабленно. На каждый вопрос он давал четкий ответ, без запинок и оговорок. Впрочем, следователи особо не мучили его каверзными вопросами, их последние сомнения развеялись после проведения ДНК-экспертизы. Позже следователи получили также заключения от наркологического и психоневрологического диспансеров. Если первый отрицал любую связь с Воиновым, то вторая структура сыграла немалую роль в становлении личности Воинова.

Из заключения следовало, что Александр Воинов в прошлом страдал рекуррентной шизофренией с признаками эпилепсии. Состоит на учете, но с двадцатилетнего возраста наблюдается ярко выраженная ремиссия. С тех пор ежегодно один раз в год он регулярно проходит профилактическую госпитализацию в психиатрической больнице.

Прочитав заключение до конца, Евгений усмехнулся. Неожиданный поворот мог поставить жирную точку в расследовании уголовного дела, теперь слово было за людьми в белых халатах. Справка из диспансера не очень удивила Евгения, за свой срок службы он получал их немало. Преступникам, имевшим богатый опыт наблюдения и лечения в клинике для душевнобольных, нередко удавалось променять тюремную камеру на палату в лечебнице. Но здесь следователя со стажем смутило другое – на допросе Воинов ни разу не дал повода для сомнений насчет своей вменяемости.

– Считаешь, что переиграл нас? Думаешь, избежишь наказания, отлежавшись на лечении? Вот в чем причина твоего уверенного поведения!

– Пришел ответ из диспансера? – довольным голосом спросил Воинов.

– Ты не лечился в психушке, а жил там, – твердым голосом констатировал Евгений.

В комнату допроса неожиданно вбежала заместитель Житомирского Антонина Николаевна Кожемяка:

– Ой, – ахнула она, завидев Евгения, – а мне сказали, что здесь свободно.

– Антонина Николаевна, я сейчас ухожу и освобожу комнату, немного подождите, – вежливо произнес Евгений.

– Я подожду за дверью, у меня тут тоже запланирован допрос с одним из арестантов, – она повернулась и удалилась из комнаты.

Евгений проводил ее взглядом, пока она не исчезла за дверью. Он смотрел на икры и на пятую точку. Она не носила юбок выше колена. Этой привычкой она напоминала великую итальянскую актрису Софи Лорен, у которой практически не было ни одной публичной эротической фотографии, что давало повод разыграться фантазиям мужской половины: какая она (Антонина Николаевна) под тонкой розовой блузкой и черной юбкой, что были на ней сегодня? Но сегодня его смутило присутствие Воинова, автоматически из памяти выстрелили подробные показания подследственного в первый день. Он отпрянул, но было поздно, Воинов тут же зацепился за его цепкий взгляд на Антонину Николаевну.

– Вопрос можно? – спросил Воинов.

– Можно.

– Сколько лет вы уже работаете в органах?

– Следователем я работаю девять лет, а что?

– Девять лет томительных ожиданий!

– Что? – Евгений сделал недоуменный взгляд.

– Я видел, с каким скрытым наслаждением вы смотрели на свою коллегу, она вам точно нравится.

– Обсуждать с убийцей свои желания я не собираюсь.

– Хорошая оговорка «свои желания».

– Не переходи черту, а то…

– Что?

Евгений немного замешкался, он подбирал слова для изложения грозной сентенции, но ничего не приходило на ум.

Воинов решил продолжить начатую им тему:

– Все эти годы вы изнемогали из-за своих желаний. Фантазировали… можно только догадываться, какой вы прошли путь.

– Какой еще путь? – возмутился Евгений.

– Притворство вам не к лицу. Если позволите, не побоитесь, я закончу свою мысль.

Евгению ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия.

– За девять лет ваши фантасмагории с каждым разом становились все лучше и безупречней…

– Слушай, я не желаю выслушивать бред, тем более от насильника, – Евгений говорил категоричным тоном, но сказать, что он нервничал, было нельзя. Ведь в этой комнате был только один хозяин.

– Вам не свойственно стремление к совершенству?

Последний вопрос немного рассмешил Евгения, он смягчился.

– Вы готовы и дальше заниматься самоудовлетворением, но в какой-то момент вы желаете натурализоваться и найти ключи к ее телу. Так?

– Бред! – крикнул Евгений.

– По вашей реакции я могу сделать вывод, что я прав.

Евгений ничего не ответил, он поднял подбородок и надменно посмотрел на Воинова. Всем видом он демонстрировал, что ему все равно, что говорит арестант. Но Воинов был другого мнения и вновь заговорил о былой теме.

– Но вам мешают ваши же предрассудки, боязнь коллег, которые окрестят вас геронтофилом, как только узнают о вашей связи с женщиной намного старше вас.

– Бред! – повторил Евгений.

– Бред? Я скажу вам, что такое бред! Это когда вы насилуете старушку, а все в один голос о вас вопрошают: «Что же такого он в ней нашел?», но без ноток осуждения вашего поступка, а только сожаление. А когда насилуют несовершеннолетнюю девочку, никому и в голову не приходит мысль задаться аналогичным вопросом, всем все понятно и ясно, ведь во всех нас живут скрытые педофилы, не так ли, господин следователь?

– Хочешь оправдать свои убийства тем, что в жизни есть подонки хуже, чем ты…

В этот момент в комнату заглянула Антонина Николаевна с вопрошаемым взглядом.

– Все, заканчиваем! – Евгений встал, подозвал конвоира, чтобы тот увел арестанта.

– Нет! Я убил и не прошу снисхождения, тем более оправдания, если есть возможность переписать историю, я ничего бы не менял. Просто хочу сказать вам, Евгений Андреевич, не бойтесь своих желаний, – Воинов, уже стоя у стены, обернулся на Евгения, а затем на его старшую по званию и должности коллегу.

Лицо насильника расплылось от ухмылки, которую Евгений не мог оставить без ответа:

– Ты меня не удивил своей философией.

Воинов смолчал, его увели в камеру.

Евгений на какое-то время остался один на один с Антониной Николаевной, он стушевался перед ней и на все ее простые вопросы о погоде, рабочем настроении отвечал неохотно.

– Ты болен? – поинтересовалась она.

– Нет, все нормально, – ответил Евгений и отвел взгляд.

– У тебя щеки красные, давление?

– Нет, все нормально, мне надо идти, – перед ним открылась дверь, это конвоир привел на допрос очередного арестанта.

Евгений вышел. Воинов попал в точку, Антонина Николаевна нравилась Евгению, как и он сам вызывал у нее симпатии к себе.

Заместитель главы СК была высокой женщиной, ростом сто семьдесят сантиметров, что для далеко не худой, но и не толстой женщины очень хорошо, – она сохранила талию, которая вверх-вниз плавно переходила в округлые формы. Но главное, она так и не выработала командного голоса, что редкость для женщин, находившихся на службе. Ее женственность обескураживала многих коллег, но их игривость она пресекала незамедлительно – ей было достаточно взглянуть на оппонента властным взором.

Антонина Николаевна каждый год собиралась на пенсию – недавно ей исполнилось пятьдесят три года, но многие мужчины искренне не желали, чтобы она уходила, без стеснения сокрушались, если вдруг она начинала причитать о своей нелегкой трудовой судьбе и единственном спасении – выходе на заслуженный отдых. Причина ее успеха – в ней был скрыт эталон женской силы. Как только она входила в кабинет, все мужчины, независимо от должности и звания, вставали, и фактор службы здесь был вторичен, она своим присутствием всегда вселяла в мужчин обязанности, о которых они могли и не ведать до встречи с ней.

На нее мечтали походить молодые сотрудницы комитета. Она всегда была ухоженной, ровесницы-завистницы связывали это с ее службой и сравнивали подругу с отставным полковником, который может много выпить, но многолетняя привычка быть утром на построении в хорошей форме служит отличным стимулом для каждодневного марафета.

Глава восемнадцатая

Евгений ушел с работы в шесть вечера, была пятница, они с Татьяной договорились пойти в театр оперы и балета, что располагается на улице Ленина. Билеты были куплены около недели назад и, несмотря на простуду, Татьяна решила не откладывать приобщение к искусству на потом, пообещала Евгению, что, наевшись таблеток, она обязательно придет на спектакль.

Театр оперы и балета славился тем, что руководство региона любило проводить там торжественные мероприятия по случаю национальных праздников. Но еще большую известность театр получил благодаря имени известнейшего балетмейстера Рудольфа Нуриева. Более полувека назад выдающийся танцор делал первые шаги на подмостках именно этого театра.

Спектакль начинался в семь часов вечера. Евгений подъехал за пятнадцать минут до начала представления под громким названием «Египетская ночь». Стоял у крыльца театра и немного нервничал. Татьяна опаздывала и на звонки не отвечала. Она подъехала за минуту до начала спектакля, тяжело пыхтя, подбежала к Евгению и произнесла:

– Пошли, чего стоишь!

Они спустились в гардеробную и проворно сняли верхнюю одежду.

Татьяна была одета в черно-серую юбку и в черную сетчатую блузку, усеянную лепестками и бутонами бледно-голубых цветов. Ноги были обуты в туфли на двенадцатисантиметровых шпильках, так что немного сутулившемуся Евгению пришлось расправить плечи.

Евгений надел черный костюм с еле заметными проборами, Татьяна сразу нацелилась на комплимент. Она никогда не видела его в деловой одежде, даже на работу синий штатский костюм он надевал только ради больших мероприятий. И в театре, учитывая факт неприятия строгих форм одежды, Евгений терпеливо выносил неудобства и терпел только ради комплимента Татьяны: «Слушай, а тебе чаще надо носить костюмы, ты в них такой солидный».

У них был пятый ряд, по центру. Места хорошие, для завсегдатаев театральных подмостков, но Евгений с трудом мог зачислить себя в ряды таковых. Татьяна, как он думал, совсем иной случай, она каждый день живет «в искусстве, с искусством, под искусством…». Последние слова, сказанные про себя, резанули его оголенную душу, и он тут же заменил их: «над искусством».

Татьяна сидела от него по правую руку, Евгений с трудом понимал, что творилось на сцене, – из всех актеров и актрис, поочередно затягивающих свои партии – спектакль был оперной постановкой – он только в одной из них смог идентифицировать знакомую героиню – Клеопатру. Его ждало разочарование, он ожидал увидеть главную героиню оперы с внешностью, сопоставимой с образом Клеопатры, когда в роли была Элизабет Тейлор.

Именно с ней во всем мире, и Евгений не исключение, ассоциируют императрицу Египта после того, как она в 1963 году сыграла роль Клеопатры в оскароносном одноименном фильме. Местная же Клеопатра была намного тучнее, черты лица, может, когда-то и отличались утонченностью и своеобразием, но на заплывшем и изрисованном толстым слоем грима лице разглядеть их было весьма непросто.

Но пела она четко и красиво, контральто солистки был наполнен густым тембром. В уме Евгения образ Элизабет Тейлор был мгновенно замещен на образ Монсеррат Кабалье, известнейшей испанской оперной певицы. Но сравнивая их – Монсеррат Кабалье и неизвестную солистку из местного театра, Евгений на удивление нашел ряд совпадений: продолговатая форма лица, конституция тела, движение руками.

Внезапно его мысли прервал опустившийся на сцену занавес. Это был первый антракт, – как выяснилось потом, далеко не последний, в течение представления их было целых три, что для человека, несведущего в театральном искусстве, кажется весьма странным. До Евгения задуманное режиссером дошло не сразу, он мучительно ждал конца спектакля и каждый раз, когда опускался занавес, судорожно хлопал в ладоши в надежде на финал. Он в зале был белой вороной и никак не мог разобрать, что происходит на сцене, в текстах либретто он тоже был бессилен.

Шло последнее действие, Евгений не выдержал и, повернув голову к Татьяне, тихо ей прошептал: «Я тебя люблю». Татьяна оторопела, она не знала, куда смотреть – на Евгения или на сцену, – там в разгаре была финальная сцена: Клеопатра решила покончить жизнь самоубийством.

Евгений обхватил руку Татьяны, чтобы она не упала в обморок от его неожиданного признания. В ответ она прижала руку Евгения, но взглядом устремилась на сцену. Он не ждал ответного признания. Да и смерть, хоть и на сцене, величественней любой любви. Когда разворачивались последние аккорды финальной сцены, освещенные лампами рампы, Евгений успел уловить, как одинокая Клеопатра с возгласом смятения валится на декоративный пандус. Зал замирает. Евгений впервые за весь спектакль испытал чувство близости к происходящему на сцене. Зал резко зааплодировал, Евгений немного опечалился и томно посмотрел на Татьяну. Она безудержно поддерживала зал овациями и, взглянув на Евгения, произнесла:

– Влюбленному человеку это не могло не понравиться!

По дороге домой они успели заехать в маленький ресторанчик, там он сознался, что душевная суета, которая вырвалась во время просмотра спектакля, связана только с одним состоянием – носить в себе «признание в любви» превратилось в невыносимую пытку. Это был не единственный сюрприз за сегодняшний вечер. Ночевать поехали к Татьяне. Уже распластавшись на кровати в полуобнаженном виде, он в проем, что разделял их, положил маленькую бархатистую шкатулку. Татьяна, заметив лежащий инородный предмет, задергалась в предвкушении. Евгений поспешил успокоить:

– Не бойся подарка, он тебя ни к чему не обязывает.

После сказанных слов Татьяна увлеченно и волнительно – ее интуиция подсказывала, что там перстень – открыла крышку шкатулки. Отблеск камня поразил воображение, это был первый настоящий бриллиант в ее жизни. До сего момента она была одарена золотыми цепочками, кольцами с жемчугом, топазом, а бриллиант упорно не хотел идти ей в руки. Кольцо из белого золота с мириадами хаотичных вспышек она надела на палец правой руки, – место, где обычно окольцовывают свободу. Татьяна удовлетворенно протянула руку, обнажив перед светом лампы кольцо с активным точечным проблеском, больше напоминающим слезу младенца.

Она настолько увлеклась подарком, что забыла о дарителе. Евгений радовался с нею, за себя, но ждал если не благодарности, то толики внимания, осознания, что это он – причина столь неудержимого романа с камнем. Татьяна опомнилась, когда увидела, что Евгений, чего-то ожидающий, отрешенно смотрит в потолок. Она потянулась к нему и судорожно расцеловала его. Евгений засиял. Прошло немного времени, прежде чем в Татьяне улеглись страсти по драгоценному камню, она сняла его и положила на тумбу.

После похода в ванну, лежа в постели и закутавшись в одеяло, Татьяна тихо промолвила: «Прости, я тебя не предупредила, у меня сегодня начались месячные». В любых близких взаимоотношениях временная преграда в постели из-за природных катаклизмов в самой женщине не является чем-то неординарным. Неожиданная новость не обескуражила Евгения, наоборот, он для себя отметил, что после этих слов Татьяны ему стало как-то легче. Он обнял лежащую на боку Татьяну сзади и призадумался. В нем, после вселившегося спокойствия, стало проступать беспокойство. Что же с ним происходит невероятное, когда отказ от секса с любимой вызывает больше позитивных эмоций, нежели сам процесс? Он знал ответ на вопрос, но облегчения от этого не чувствовал, ведь завтра наступит новый день и ему вновь придется доказывать профпригодность в постели.