II. Бабу надо
Иван Семеныч Огородников, пореченский селянин, столярный мастер, был здоровеннейший парень лет двадцати четырех, красавец собой, курчавый, широкоплечий, крепко-грудый и первый силач на Поречне. Он, несмотря на видимую доброту своего сердца, был, как увидим, мошенник на правую руку и на левую руку.
Иван Семеныч зимним вечером сидел в своей неприглядной, маленькой мастерской, которую рассматривал с полным отвращением. Взглянул он на верстак, на оструганную доску, на опилки под верстаком, на сальный огарок на нем, – и на все это плюнул со злостью…
– Чего же я злюсь? – спросил он себя.
– Не знаю, – ответил он сам себе.
Иван Семеныч стал снова озирать свое жилище.
"Какое у меня, – думал он: – значит есть богатство и украшение в комнате?.. Посмотрим… В углу образ божией матери, но ведь без всякого оклада… Под ней Георгий победоносец… да что в нем плезиру? сам-то Геортий давным-давно слинял, и осталась от него одна лошадь да ноги самого…"
Иван Семеныч плюнул.
– Посмотрим, что еще у нас?.. Это что? – спросил он, глядя на маленькую, в полвершка величиною картинку, прикрытую стеклышком.
– Это что?
– Ах, ты леший, – отвечал он: – ведь это с табачной бандероли вырезанная цифра "2"…
– Ты зачем здесь?.. вон!
Иван Семеныч сорвал со стены цифру и растоптал ногами приклеенное к ней стекло.
– Что далее? – говорил он… – А!.. портрет генерала… Но отчего ему рожу перекосило?.. Разве такие бывают генералы? Разве у генералов бывают вместо щек титьки?.. Разве генералы имеют кривой нос?.. А зачем глаза его смотрят – один в Москву, другой в Питер?.. К чему рисуют такие святочные хари?.. Будто это генерал?.. Подожди, я доберусь до тебя, – сказал он, погрозив генералу кулаком… – Господи, как мне скучно, как тяжело! – заключил Иван Семеныч. – Отчего же это?
Иван Семеныч стал ходить по комнате, отыскивая в ней по углам и под лавками причину своей скуки, и нигде не отыскал ее.
– Чорт знает, что такое!.. – проговорил он: – кажется, я человек работящий… дело свое справляю, значит, как следует, в храм божий хожу… по праздникам попов принимаю… царю я слуга верный… человек я образованный… я сыт, обут, одет… девчонки на меня зарятся… Чего еще недостает мне?.. А чорт с ней и со скукой!.. Дай, поработаю!
Иван Семеныч ввинтил доску в верстак и начал стругать ее. Но это мало развлекло его. Он со злостью бросил на пол струг и стал чесать рыжую овчину на своей голове.
– Лягу же спать, чорт их дери!
Полез он на печь, но не спится ему… После долгого поворачивания с боку на бок, он проговорил:
– Нет же, стану работать!
Он взял в руки долото и стал долбить им доску. Но вдруг бешенство напало на него…
– Тяжко, тяжко! – шептал он, всаживая долото в дерево…
В это время перед ним, при мерцающем свете сального огарка, на закоптелой и покрытой тараканами стене вырезалась картина генерала.
– Чего ты смотришь на меня? – закричал Иван Семеныч генералу грозно.
При дрожащем свете огарка генерал мигнул – одним глазом в Москву, другим в Питер.
– Молчи, чорт! – кричал наш герой. Генерал, разумеется, ни слова.
– Поговори ты у меня!
Генерал не говорит. Но у Ивана Семеныча, вероятно, было очень сильное воображение, доводящее его и в трезвом виде до галлюцинаций. При напряженном состоянии нервов ему слышалось что-то.
– Чего ж тебе надобно? – вопил он. Генерал опять мигнул в Москву и в Питер…
– Хорошо же!
Иван Семеныч всадил долото в лоб генерала.
– Я тебе и брюхо распорю.
Распорол.
– Я тебя совсем задушу!
Иван Семеныч сорвал невинную картину, бросил ее на пол и стал топтать ее своими крепкими ступнями. Но вдруг на него нашло раздумье.
– Что я делаю?.. Что я делаю?.. к чему это?.. Что это со мной? Боже мой, боже мой!..
Он стал шагать по комнате, снова осмотрел ее всю и потом остановился среди бедной хаты. В ту минуту он походил на египтянина, которому сфинкс задал неразрешимую загадку. В чем же состояла эта загадка? В вопросе: "что мне надо?" Вся фигура Ивана Семеныча выражала темную грусть. Он никак не мог поймать за хвост ту причину, которая породила его грусть. Лицо его снова побагровело злостью, кровь бросилась в голову, зубы стиснулись, кулак сжался; но потом неожиданно лицо осветилось чем-то вроде небесной радуги.
– Кажется, так? – спросил он, ударив себя ладонью по лбу.
Он совсем просветлел.
– Да! – крепко ударил Иван Семеныч словом "да".
Не узнать его теперь: светел стал он, ясен, радужен, похож на сторублевую ассигнацию. Но потом на него напало сомнение, и, подперев пальцем нос, он спросил:
– Будто?
Опять грустью подернулось лицо.
– Именно так!.. Да!.. знаю, что мне надо!.. Что?.. бабу надо… Эх, кабы Груньку!..
Иван Семеныч стал одеваться. Оделся и пошел на улицу искать себе бабу.
Конец ознакомительного фрагмента.