© Родион Змановский, 2016
ISBN 978-5-4483-5401-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1
– Шесть ноль-ноль пора просыпаться. Вырвалось из телефона голосом моей бывшей девушки который забился под кровать, так что мне пришлось бренно свалиться на холодный пол чтобы его отключить. Тишина ударила в уши мерным гудением так же резко как недавно замолкший будильник. Я тяжело вздохнул и заставил себя встать с паркета, тёплое ложе манило к себе мягкой пропастью, и мне стоило больших усилий оторвать от него взгляд не поддавшись соблазну. Как же я хотел остаться в этом оцепенении неведения, когда уже и не спишь, но и ещё не помнишь кто ты есть и где находишься. Отголоски сна, самой интересной части моей текущей жизни кружились в голове, и всё что мне предстоит сегодня сделать выстроилось пресным планом в три пункта: первый – встать, второй – сходить на работу, третий – лечь спать. Первый пункт определенно был самым тяжелым, и те титанические усилия что мне предстояло провернуть делали меня очень несчастным.
Ну что же давай Радя, последняя твоя смена, ты отработал пять, и эта последняя, ты молодец Радя, ты умница, ты настоящий работник, ячейка общества. Давай иди готовь себе завтрак, несчастное, голодное, худое животное. Ты не хочешь? Все болит? Вот что я тебе скажу: никого это волнует, иди работай! Вторил мне мой внутренний голос который бодрил и оскорблял меня по утрам, да и вообще постоянно нёс какую ни будь околесицу, например «оцени какая задница вон у той дамочки» или «тыква самый депрессивный вид овощей». И прочие такие штуки где мысли преобразовывались в слова, хотя хочу сказать, что не всегда в моей голове звучали только пошлости, да банальности, иногда и что-то дельное проскальзывало, абстрактные рифы жизни, на которые я натыкался сквозь пресный полёт мысли, некоторая степень окрыляющего вдохновения, и я обрадовавшись находке спешил высказать это, или записать строкой, рифмой, абзацем, сообщением, да чем угодно, даже сообщением в пять утра набранной в пьяном бреду маминой подруге что хотела меня совратить в детстве, это не важно. Всё ради того, чтобы поощрять и подкармливать пришедшее ко мне чудо мысли, а не оставлять его запертым и забытым, ведь тогда бы оно обиделось и перестало меня навещать, а я этого никак не хотел. Но сейчас не об этом.
Я очнулся возле плиты, уже помытый, как-то упустив тот момент, когда я успел сходить в душ, ещё поспал наверное. Мой взгляд упал на закипавшее молоко, нежно поднимающееся вверх, мне вдруг стало интересно, окунув лицо в это кипящее облако смогу ли я что-либо почувствовать, или же оно унесёт меня в свой дивный мягкий тёплый мир, лаская на своих белых бурунах? Наверно да, не стал. В окне сиял рассвет, но остался без внимания, тикал таймер на плите, закипала вода в чайнике, бились о дно кружки крупинки гранулированного чая, и свалившегося на них ломтика лимона залитого кипятком. Стукнула полка, резко открытая с целью достать ложку, и так и осталась распахнутой с зияющей в ней металлическими зубами столовых приборов. Окончательно взбодрившись и приготовив свой завтрак я пошёл с ним в свою комнату, настолько любимою что иногда рад был бы неделями оттуда не выходить. Родная каморка с завешанным окном, разными мелочами на полу, кроватью на которой видимо произошёл небольшой локальный взрыв, разбросанными по всюду грязными, но не настолько что их следовало бы уже постирать вещами, вчерашней посудой на столе. Будет выходной обязательно я это все уберу, а ещё сделаю утроению пробежку, схожу в книжный, навещу друзей, нарисую копию Моны Лизы своими слезами на гидрофобном полотне. А хотя знаете, вся эта обстановка в моей комнате, всё это так антуражно, так винтажно. Так олицетворяет меня, особенно вот эти пустые пивные бутылки, книги лежавшие раскрытыми страницами на полу, или кружка недельного не допитого чая, так меня олицетворяют. Ух! Увидела бы меня какая ни будь родная душа, она бы поняла, она оценила, сколько всего во мне, какая бездна в моей душе, оставлю, пожалуй, всё как есть, может всё же найдётся такая, в случае если настанет конец мира например.
Вообще было начало обычного сибирского теплого лета, мне было двадцать два года, и я работал в одном из крупных кинотеатров моего города Иркутска. К сожалению, работал я не шаловливым киномехаником который вставляет порнографические кадры посреди фильма, а всего лишь обслуживающим игровых автоматов, в зоне ожидания. Поначалу было как-то даже весело и интересно, но потом всё приелось. Эти душные игровые залы наполненные миловидными парочками, громким смехом, женщинами, за сорок от которых пахло хорошими но раздражающими обоняние в сухом воздухе духами, невоспитанными детьми дошкольного, школьного, и послешкольного возраста, снующие кругом, и прочим контингентом подобного рода, в аккомпанементе с ярким миганием ламп автоматов, от которых непрерывно вырывалась японская психоделическая музыка, полностью перевернуло мое представление о кинотеатрах, да и вообще от сферы развлечений подобного рода. Работы было хоть отбавляй, помимо того, что я должен был обеспечивать непрерывную работу нескольких десятков машин, в которые с радостью скармливали свои деньги посетители, а в замен те им изрыгают несколько призовых тикетов, так ещё и объяснять всем как что работает, куда нажимать, что делать, или элементарно как пользоваться карточками по которым шла оплата. Порой они были настолько ленивы и избалованны обслуживающим персоналом, который теперь есть почти на каждом шагу, что не могли хотя бы маленьком подумать, и понять, как что работает, или оглянуться и посмотреть где находиться касса, когда табличка висит над их головой, наверное все это не было бы так страшно и так угнетающе если не взять во внимание то что я был ведь совсем не общительным человеком, не любил пустую болтовню, и людей. Дни тянулись медленно, череда глаз, лиц, улыбок, проходили мимо и не находя отголоска во мне, растворялись в пучине дня, повезёт если будет одно два ярких события за смену, придёт кто ни будь из знакомых, которым ты устраиваешь тур по всем своим владениям с волшебным ключом бесплатно запускающим любой автомат, заодно разговаривая о чем ни будь человечном, либо напьётся кто-то и охрана вытаскивает их из общей массы, пару раз даже отключали свет, и это было довольно весело учитывая то что другого освещения там нет, но в основном все было пресно и уныло, в тихие дни я даже умудрялся почитать книжку, но когда были выходные и посетители лились нескончаемым пёстрым потоком, не было времени даже толком пообедать, десятки голосов вокруг и всё они говорили об одном, всё те же фразы, так мало попадалось в них жемчужин настоящих слов. К вечеру возвращаясь домой я был раздражён от всех этих людей, и мне ничего не хотелось: не фильм посмотреть, не музыку послушать, не разговаривать с друзьями, я приходил, ел, и ложился спать, а на следующее утро опять шесть ноль-ноль пора просыпаться и идти на работу.
Но дорога же к ней наверно была самым счастливым часом всех этих дней, уезжал я рано и ещё не было утренней давки, сидишь себе уютно в средне заполненном трамвае или троллейбусе, любуешься в их большие окна на сонных прохожих, на многоквартирные дома с их серой величественностью в каждом окне которого мне мерещилась пробуждающаяся жизнь, в каждом своя судьба свои заботы радость и проблемы. Я ощущал как растворяется утренняя дымка, как потихоньку оживают люди и просыпался город, как набирало яркости солнце лениво ползущее из за горизонта, и я чувствовал тепло от его лучей предвещающие жаркий летний день, я слушал музыку, думал, наблюдал за окружающими которые спят с открытыми глазами держась за поручень, я мечтал о чём ни будь хорошем, играл в слова, ощущал что то по описанию подходящее под счастье, мне не хотелось выходить на своей остановке, и возвращаться в этот эстетически грязный мир окружавший меня тогда, который сразу же ошарашивал громким шумом, ярким искусственным светом, и резким голосом начальника, а от счастливого часа не оставалось и следа. Начинался долгий, и совершенно не наполненный каким-либо смыслом отсчёт двенадцатичасовой рабочей смены, и всю свою сущность мне приходилось забивать в дальний угол, до лучших времен.
Обычно там работают студенты, которым надо подработать один два месяца. Нас было трое, мы разговаривали о чём ни будь простом пока было тихо, шутили пока могли и как могли, вместе считали часы до окончания смены, рассказывали казусы из жизни интересные и не очень, может только лишь для того чтобы заполнить обжигающую сухую шумную тишину вокруг. Были и девушки, но в таких условиях они ничего не вызывали. Я всегда был очень терпелив к жизни, и не срывался когда что-то не получалось или сильно уставал, не исторгал свою желчь и раздражение на окружающих людей, я мог об этом только написать, они же так не умели, и в моих глазах из вполне симпатичных леди превращались в жалобных, помятых субъектов, и ничего не оставалось как брать на себя ответственность в их какой никакой поддержке, чтобы они уж совсем не мутировали. Но были и те что не собирались уходить, конечно это их дело, но я совершенно не понимаю людей которые готовы смириться с такой работой, она вытравляет из тебя всё человеческое и живое, ладно если бы присутствовал физический или какой-либо интеллектуальный труд – это ещё куда ни шло, но это было просто пустое времяпрепровождение при котором от бездействия мог атрофироваться мозг, наверное в таких случаях надо было начинать сплетничать, быть язвительным, читать каталоги различных товаров, так делали те кто там давно работал, наверное это какой то секрет и этот трюк помогает им не чувствовать что их жизнь проходит мимо, они как бы в своей тарелке. Ну а я же все больше начинал ненавидеть людей, насытившись суррогатным общением я разучился нормально говорить и делиться своими мыслями, да и у меня и не было уже их, все вытравлено и зарыто глубоко внутри, я уже не человек, я просто работник, моя жизнь работа, получаю зарплату и сливаю её на алкоголь или что то в этом роде что бы почувствовать себя живым ну или на не нужные мне вещи которыми пользоваться то не успевал из за отсутствия достаточного количества свободного времени, я спал и мне снилась работа, в выходные я не отдыхал а отходил от работы, и как только мои мысли приходили в порядок, мне снова было пора идти на работу, шесть ноль-ноль пора просыпаться говорил мне будильник неживым искусственным голосом который всегда мне напоминал, голос девушки которую я когда то любил. Нету времени остановиться и подумать, я летел в бездну в которой меня радостно встречает яркие рекламы на сером фоне, я разбивался о её холодно розово-синий блеск неона, и уже забывал, что когда-то я думал и мыслил по другому, что я поднимал голову и смотрел на небо, когда был ребёнком я радовался первой травинки, выросшей у меня под окном. Я уже даже не замечал времён года, время летело всё быстрее и быстрее, все праздники для меня потеряли ценность, я начинал все принимать как данность, влился в ритм этой жизни и уже считал это необходимым, что так и должно быть, и что по другому жить нельзя. Ну а под старость, наконец то остановившись в своей погоней за жизнью, я бы понял, что все делал не так и занимался вовсе не тем чем стоило бы.
Расскажу немного о самом месте где я работал, кинотеатры, по идее они не чем не отличаются от таких же бесполезных мест как кофейни, торговые комплексы, бутики одежды, развлекательные центры, вся эта мишура современной повседневности, блеск цивилизации, с зовущими к себе многометровыми баннерами на которых голливудские улыбки актёров сияют в холодной тёмной ночи, возвышаясь над замерзшими редкими прохожими парковки. Всё это до приторности пропахло маслом от попкорна разлитой колой, растаявшим шоколадом. Освещенные экраном залы, басы содрогающие перепонки, очки для каждого, делающий более реальными детали, сего зрелища приводящие массу людей в поллюционирующий восторг, заставляет их сердца трепыхаться а глаза блестеть, почувствуй себя героем, побудь им, незримый лозунг кинотеатров. Вся эта ложная атмосфера веселья, навязанная заботливыми маркетологами, напоминает радость полоумных дебилов которые в свои тридцать пять восхищаются от детской игрушки. Дрянное кино, столь же фальшивое, как пятидесятилетняя проститутка с тонной косметике на лице, которая говорит неопытному юнцу что её никогда так никто не трахал. Меня все это раздражало, я не мог почувствовать тоже что чувствовали они, не мог восхищаться этими же вещами, не мог так просто стать таким же счастливым как они, казалась жизнь у них настоящая, а моя, так, перебивками и фаст-фудами, наполнена суррогатами заполонивших всю мою жизнь, начиная от суррогатного секса в виде онанизма, заканчивая суррогатными эмоциями в виде пьяного прилива эмоций, я чувствовал себя одиноким и неприспособленным, я был озлоблен, я был как будто бы чуть болен, я умирал и гнил в своем внутреннем мире, но не желал иметь ничего общего с тем внешним миром, что видел каждый чертов рабочий день.
Массы по своей сути нельзя любить, они безобразны априори, от работы с ними начинаешь презирать культуру человека. Только личность достойна и прекрасна, особенно та, что не запятнана и не составлена из чужих мнений мыслей и желаний. Когда человек не подражает своим героям, когда он сам герой. Личность самородок. Человек взрослеет и обретает ясность ума он выбирает либо что он сам будет жить и принимать решения, либо будут жить за него, и он выловит все лучшие по его мнению из общества и примет это за своё, иногда это действительно хорошо, но в наших реалиях вылавливают почему-то только то что лежит на поверхности. Казалось что от меня оторвали кусок сердца, когда я услышал как моя шестилетняя племянница попросила у меня купить ей телефон небезызвестной яблочной компании (в 6 то лет!), в такие моменты я все острее ощущал своё одиночество, я ненавидел этот мир, точнее ту часть мира которую я видел, я не сомневался что где то там, где нас нет горит неведомый рассвет, но природа человека была неизменна, люди смотрели но не видели, чувствовали, но не ощущали, думали, но не понимали, а я был один на необитаемом острове вокруг которого сновали весёлые безликие оболочки людей с ведёрками попкорна, сливаясь и перетекая в одну сплошную пёструю массу, и мне было невыносимо больно, и одиноко.
Работал я там чтобы оплатить учёбу в университете, в котором учился, чтобы не работать пять лет, а после, работать уже на более оплачиваемой работе, по крайней мере таким простым казался мне план при поступлении. Сначала за обучение мне платила мать, но потом увидев моё рвение к учёбе, прекратила свои денежные вливания в моё образование. Не то чтобы я плохо учился, я приходил только к сессии закрывал предметы на средний бал, с помощью лекций взятых у одногруппников, кое-как на скорую руку, ведь долго времени на это тратить я не желал, штамповал пару курсовых работ, и так же благополучно больше не появлялся там до следующего раза. У меня не было конкретных целей и амбиций, но я был целиком доволен своей жизнью, до того момента как мне приходилось месяца три в году неустанно где ни будь работать, чтобы потом девять месяцев так же ничем не заниматься. Я очень любил когда у меня было вдоволь свободного времени, я много читал, гулял, развлекался, хотя и сейчас я думаю что единственное достойное занятие человеку, если он конечно не обременён обязательствами или семьёй, это развлечение, или по крайней мере саморазвитие, и я с успехом занимался и тем, и другим. Я не соотносил свою жизнь к тому правильно или неправильно я живу, я просто делал то что мне хотелось, не особо заглядывая в будущее. Конечно моя мать всегда сетовала на мою расхлябанность в этом вопросе, ей всегда хотелось видеть во мне этакого преуспевающего, активного, коммуникабельного, перспективного менеджера с процентной ставкой томагавкам торчащей из головы. Но я никогда не любил, и не принимал, никаких советов со стороны как мне следует жить, и весьма раздражался когда кто ни будь хотел стать моим наставником, пусть даже одновременно и другом в жизни, так что все мои оставшиеся друзья никогда ни за что не осуждали меня, и не порицали, да и сами они были такими же. Единственных людей которые могли бы на меня повлиять в этом вопросе, и вообще помогли бы мне стать более целостной и зрелой личностью, был мой отец, который умер до моего рождения, и судя по рассказам был выдающимся умным человеком, и девушка по имени Настя, которую я когда то полюбил, и которую считал самым умной и подходящий мне представительницей женского пола, она отвергла меня по тем же причинам по которым миллионы девушек отвергают других парней, и к тому же полностью лишила меня доступа к себе и к своей жизни, зная и понимая, что я никогда так и не остыну, если буду хоть немного соприкасаться с ней, но я так и не остыл, и отчасти вспоминал её на протяжении последних лет трех. Я был весьма обозлен и огорчён этой неразделенной любовью, и не подпускал да и не хотел к себе никого подпускать, хоть и безмерно страдал одиночеством, и неудовлетворенным юным либидо.
Я уже работал третий последний месяц к ряду, денег которые я получу на следующей недели должно было хватить чтобы оплатить мою учёбу на год вперед, но к слову не платить не учится я дальше я не хотел сознавая фиктивность подобного образования, точнее его неприминимость на той неинтересной работе которая мне гарантировалась после окончания университета, но делать было нечего, должен был же я идти по какому ни будь «пути», хоть и этот путь мне казался совсем непривлекательным и пресным. Я очень устал, вымотался, и издергался этим девяносто дневным рабочим марафоном, некоторые дни из которых пересекались с летней сессией, заставляя меня изрядно недосыпать, и вызывали желание убивать. От меня улетучился весь смысл жизни который я хоть сколько ни будь чувствовал пока был волен сам распоряжаться своим временем, теперь же я изредка читал в книгах о жизни и сам совсем не жил, по утрам и вечерам я смотрел на пресный вид из моего окна на пятом этаже, в котором открывался панорама на один из самых неблагополучных районов моего города, на огрубленных жизнью и трудом людей, на уродливые частные дома, где если приглядеться можно было увидеть всю весьма тривиальную личную историю их жильцов, и понимал насколько это место не соответствует «книжной жизни» тут не было ничего литературного, пожалуй только какой ни будь Кераук отыскал бы тут для себя кусочек вдохновения. А я желал чего ни будь настоящего, чего ни будь стоящего, я был набит историями, хорошими и не очень, грустными и весёлыми, реальными и полностью выдуманными, мне хотелось чтобы моя жизнь хоть сколько бы смахивала на пресную книжонку найденную где ни будь в пыли на чердаке, на я понимал что это все не зрело, и что я должен сам понять что для меня значит жить, и сам научиться этому, ведь она то! Жизнь это не набор вычурных литературных постулатов, что приятно режут твоё эстетическое чувство когда ты читаешь их в книгах, и больно калечат когда видишь их в статусах молодых людей на социальных сетях, что она намного примитивнее, хочешь быть счастливым не читай книг, но будешь простым, бытовым, и как не странно разбирающимся в жизни которая на самом деле есть, а не придумана худыми интеллектуалами за письменным столом, но упустишь много разветвлений и ниш, которые почти все заканчиваются пустотой бессмысленностью, тщетностью не разгаданной загадки жизни, но до них не сразу дойдёшь, так что по пути ещё успеешь насладиться, но а дальше будет только чистой воды моральный самомазохизм. Я понимал что мне нужен жизненный опыт, я был теоретик без практики, и я цеплялся за любой жизненный опыт, но внешний мир мне как будто бы вообще ничего не давал, все открытия я совершал внутри себя, внутри собственного умственного изыскания. И я хотел перестать испытывать любые потребности связанные с телом, оказаться в глухом доме посреди осени, и опять уйти в книги, может тогда бы я и смог к чему ни будь придти, но увы такого дома у меня не было. Мне нужно было именно суровое одиночество и изоляция, чтобы вообще не было никакой грязи и соблазнов, мне нужно было успокоиться, найти как бы собственный стабилизатор, некую константу, за которую я бы мог ухватиться и держаться и развиваться, а не менять свой цвет полностью как инженер-лось сквозь сотни световых лет.
Мое отношение с людьми было весьма сложным в тот момент, с одной стороны во мне было достаточно много юношеского и мужского тщеславия, благодаря которому я всех вокруг считал тупицами, особенно взрослое поколение, во вторых. и люди меня не понимали, и считали не то что бы глупым, а скорее не от мира сего, да и друзей то у меня было всего трое, одна из них была девушка Кристина и двое ребят, Егор её муж, и Сева наш общий друг, ещё больше обалдуй и бездельник чем я, его путь ему никак не представлялся, по крайней мере мы никто не знали чем он занимается кроме того как сидит дома и изредка выходит чтобы покататься на велосипеде, или выпить пива, а потом ещё чего ни будь до самого утра. Иногда мы встречались но делали это несколько лениво и растянуто во времени, мы давно и хорошо знали друг друга, а сплетничать не любили, так что говорить мы могли только о чем ни будь неважном, и смешном, понукая и играя на слабостях друг друга, чьи все прекрасно знали (у меня например это была Настя), вообщем я любил все эти посиделки, но иногда начинал уставать от них и мы подолгу не виделись, что все считали вполне нормальным явлением.
Меня постоянно грызло чувство несправедливости, неправильности действий по поводу того что я убиваю своё лето на эту работу. Там почти нету окон, как и в любом кинотеатре, и я даже не успевал прочувствовать как прошёл день, выходил когда уже темнело, и только разогретый за день пышущий теплом асфальт напоминал мне о прошедшем солнечном дне который уже никогда не вернуть.