Польша и Россия в первой трети XIX века. Глава 2.. Социальный строй Королевства Польского ( Коллектив авторов, 2010)

1. Территория и население

Территория воссозданного по решению Венского конгресса в 1815 г. Королевства Польского включала в себя историческое ядро польских земель, центром которого была Мазовия. В состав Королевства входили земли Северной Мазовии с Плоцком, а также области исторической Великой Польши с центром в Калише. К территории Королевства принадлежали и малопольские области – земли Люблинская, Сандомирская и Подляская, а также часть прежнего Краковского департамента, но без Кракова. Формально независимая Краковская республика с городом Краковом и с его ближайшей округой по постановлению конгресса была передана под опеку трех держав: Австрии, Пруссии и России, однако фактически находилась под протекторатом монархии Габсбургов. Австрии была передана часть прежней Западной Галиции с Величкой, в которой находились имевшие исключительное хозяйственное значение соляные копи. От бывшего Княжества Варшавского были отделены Познанский и Быдгощский департаменты, которые вместе с частью Калишского департамента были переданы Пруссии. В 1817, 1819 и 1823 гг. была проведена делимитация польско-прусской границы, в результате которой территория Королевства вновь подверглась сокращению.¹

В целом территория Королевства Польского, называемого в Польше также Королевством Конгрессовым, составляла относительно небольшую часть прежней Речи Посполитой и занимала площадь 128,5 тысяч кв. км, что составляло по принятым тогда в Польше правилам измерения территории 2270,71 географических миль или 741,79 тыс. влок. Население Королевства насчитывало примерно 3,5 млн. чел. Крупнейшими его городами, по данным 1827 г., были Варшава (131 тыс. жителей), Люблин (13 тыс.), Калиш (12 тыс.), Плоцк (9 тыс.), Ченстохова (6 тыс.)². В административном отношении Королевство делилось на 8 воеводств: Мазовецкое, Краковское, Калишское, Люблинское (с центром в городе Люблин), Сандомирское (с городами Сандомир и Радом), Плоцкое, Августовское (с городами Августов и Ломжа), Подляское (с центром в Седльце). Воеводства делились на обводы (округа), обводы – на повяты (уезды). Всего их было соответственно 39 и 77, по 2 повята в обводе. Особой территориальной единицей была гмина (община). В гмины объединялось городское и сельское население.

Основу экономики Королевства Польского составляло сельское хозяйство, по уровню развития и формам организации которого Королевство не отличалось от других стран Центральной и Восточной Европы, в первую очередь от своих соседей Пруссии, Австрии и России. В Приложении (таблица I) приведены данные о территориальном размещении и структуре аграрного производства в Королевстве Польском в 1819 и 1826 гг. Указанные хронологические рамки обусловлены тем, что к 1819 г. сложилась система административных учреждений, был налажен фискальный и статистический учет, были окончательно определены территории и границы воеводств и обводов, а также тем, что за этот период исследователи располагают наиболее полными и подробными статистическими данными.

Аграрная колонизация на польских землях, входивших в состав Королевства Польского, завершилась несколько веков назад, поэтому к началу XIX в. фонд введенных в аграрный оборот земель был уже давно сформирован. Его размеры и соответственно площади сельскохозяйственных угодий измерялись во влоках (1 новопольская влока равнялась 17,35 га). Практическое отсутствие пригодных для освоения новых земель ограничивало возможности для экстенсивного развития земледелия в Королевстве, которые были крайне невелики. Основными видами аграрного производства, как и веками ранее, было пашенное земледелие с трехпольным севооборотом и домашнее скотоводство. Поэтому главными видами угодий прямого сельскохозяйственного назначения были пашня и луга. К ним добавлялись леса и неудобья. К последним относились площади водных поверхностей, болот и других территорий, непригодных для сельскохозяйственного использования. В географических и статистических описаниях Королевства 1826 г. отмечаются и такие категории земель, как земли, отведенные для дорог и под застройку, а также земли, используемые для огородничества. Уже сами эти изменения в учете и описании земельного фонда свидетельствовали о новых тенденциях в аграрном развитии страны.

В среднем за 1819-1826 гг. в Королевстве в целом размеры пашни и лугов практически не изменились и составили примерно 40% земель сельскохозяйственного назначения. Прирост за семь лет здесь едва превышал 2%. Это свидетельствовало, с одной стороны, что сельское хозяйство страны к 1819 г. было уже восстановлено после десятилетия наполеоновских войн, а с другой – что резервы для его развития вширь были практически исчерпаны. Тем не менее, внутренняя сельскохозяйственная колонизация страны продолжалась, хотя и в относительно небольших размерах. Резервами для нее служили леса и неудобья. За указанный период площади лесов и неудобий сократились соответственно на 2,3% и на 7,3%, причем это сокращение наблюдалось повсеместно. В наибольшей степени леса сводились в Мазовецком и Плоцком воеводствах, в наименьшей – в Августовском, Сандомирском и Краковском. В отношении Краковского воеводства это можно объяснить малым количеством лесных площадей, которые составляли здесь около 19% сельскохозяйственных угодий, что было в полтора раза ниже среднего уровня по стране. В остальных же случаях показатели существенно от средних величин не отличались и, следовательно, объяснялись только характером хозяйственной деятельности населения. Сокращение доли неудобий по воеводствам составило от 14,8% до 2,6%. В результате доля угодий прямого сельскохозяйственного назначения (пашня и луга) в среднем по стране достигла 39,6%. По воеводствам можно выделить две группы, где она соответственно составляла более и менее 40% (см. таблицу № 1).

Таблица № 1.

Доля угодий прямого сельскохозяйственного назначения 1819-1826 гг. (по воеводствам в %%)

Для анализа хозяйственной деятельности населения определенное значение имеет соотношение пашни и лугов в структуре угодий.

Прирост площадей пашни и лугов свидетельствовал, что внутренняя колонизация на территории Королевства наиболее активно протекала в воеводствах с относительно невысоким исходным уровнем аграрного развития (Подляском, Краковском, Сандомирском). Исключение здесь составляет Калишское воеводство, которое, занимая второе место по доле сельскохозяйственных угодий прямого назначения, продемонстрировало существенный прирост площадей под пашней. Прирост площадей лугов показали те воеводства, в которых их размер был относительно невелик. В 1826 г. площадь лугов в Подляском, Краковском и Сандомирском воеводствах (10 079 блок) составляла только 22,1% от общей площади лугов в Королевстве (45 665 влок). Тем не менее прирост лугов был отмечен повсеместно, за исключением Мазовецкого воеводства. Причем как в среднем по стране, так и в отдельных воеводствах, за исключением Мазовецкого, Калишского и Плоцкого, он опережал прирост площадей под пашней (см. таблицу № 2). Последнее обстоятельство отражало весьма существенные тенденции в развитии сельского хозяйства. Одной из них было возрастание удельного веса животноводства (молочного и мясного скотоводства, а также коневодства и овцеводства). Правда, продуктивность животноводства и его удельный вес в экономике сельского хозяйства оставались весьма низкими. Об этом косвенно свидетельствует одно из правительственных распоряжений 1814 г., в котором предписывалось унавоживать поля не реже, чем с периодичностью в 9 лет³.

Таблица № 2.

Прирост пашни и лугов в 1819-1826 гг. (по воеводствам в %%)

Другой тенденцией в сельском хозяйстве Королевства Польского, наряду с возрастанием роли животноводства, стало углубление региональной специализации производства. В целом в аграрном производстве наблюдались относительный рост товарности и укрепление экономических связей деревни с городом. Это подтверждается статистическими и географическими описаниями страны в 1826 г., в которых выделены новые виды землепользования: земли, предназначенные для садоводства и огородничества, и земли, занятые под дороги и застройку. В 1819 г. такого рода земли статистически не учитывались. Теперь же под «огродами» и застройкой соответственно находилось 3,6% и 5,2% земельного фонда.

Статистический учет застроенных земель свидетельствовал о тенденции к дальнейшему уменьшению фонда свободных земель и к возрастанию земельной ренты, а также о развитии дорожной сети и возрастании ее значения в народном хозяйстве. Выделение «огродничества» как особой формы сельскохозяйственного производства впервые зафиксировано еще в статистике Княжества Варшавского, где присутствовала соответствующая категория крестьянства («огродники»). Однако учет земли под «огродами» приходится уже на период Королевства Польского. В исходном значении термином «огруд» (ogród) обозначался участок земли, обрабатываемый вручную без применения тяглой силы скота. Такое владение, как правило, огораживалось, откуда и происходит его название. Это мог быть, например, приусадебный участок, сад или огород, а также парк в городе или возле шляхетского дома в деревне. Однако введение в практику статистического учета земли под «огродами» свидетельствовало о возрастании, прежде всего, их хозяйственного значения и доли их в общем объеме сельскохозяйственного производства. Статистика учитывала «огродничество» как особую форму производства и статью государственных доходов, что означало появление интенсивного товарного производства овощеводческой и садоводческой продукции и свидетельствовало об укреплении связей аграрного производства с городом. Наряду с огородничеством и садоводством получает развитие товарное производство молока и картофеля, что непосредственно было связано с изменением структуры потребления сельскохозяйственных продуктов горожанами. Под влиянием развития города, а также аграрного кризиса 1820-х гг., в первую очередь затронувшего зерновое производство, в сельском хозяйстве наблюдается возрастание интереса к производству культур, предназначенных для дальнейшей промышленной переработки. Так, культивируется сахарная свекла, а в 1826 и 1829 гг. в имениях Лубеньских начинают работать первые в Польше сахароварни. Развитие польской суконной промышленности, которой особо покровительствовало правительство, способствовало распространению в сельском хозяйстве овцеводства. За 6 лет (с 1822 по 1828 гг.) поголовье овец увеличилось с 1,5 до 2,4 млн. голов. Правда, следует учитывать, что в крестьянском хозяйстве одна стрижка давала 1,5-2 кг шерсти, тогда как высокопородные овцы в имениях-экономиях* давали по 3-4 кг[2].

Однако отмеченные новые явления и тенденции в развитии сельского хозяйства, связанные с применением передовой агротехники и технологии и с ростом товарности аграрного производства, не следует переоценивать. Они только обозначали едва наметившиеся новые черты в экономике страны. Эти новые черты хотя и приобрели относительно устойчивый характер, что позволяет рассматривать их как тенденцию, но все же по своим абсолютным размерам были крайне невелики в сравнении с установленным веками способом аграрного производства, в основе которого были мелкое крестьянское хозяйство и шляхетское землевладение, а в его продукции преобладали зерновые и картофель. Применяемая в сельском хозяйстве традиционная трехпольная система севооборота и его низкая урожайность свидетельствовали о невысоком в целом технологическом уровне развития аграрного производства в Королевстве Польском (см. таблицу № 3).

Таблица № 3.

Урожайность зерна и картофеля в 1822-1827 гг.⁵

Урожайность зерновых сам 3 соответствовала практически уровню простого воспроизводства. Польское сельское хозяйство по своей производительности не отличалось от аграрного производства в России. Размещение и структура сельскохозяйственных угодий, а также производительность аграрного производства в Королевстве Польском в 1820-е гг. соответствовали аграрной экономике феодального типа, что не могло не повлиять на размещение и динамику населения.

Аграрный характер экономики страны определил основные параметры социальной структуры и размещения населения Королевства Польского. В основу их анализа положены приведенные в таблице № 4 данные географических и статистических описаний 1810 и 1829 гг., относящиеся соответственно к Княжеству Варшавскому и Королевству Польскому.

В среднем по стране в границах территории Королевства Польского за 19 лет население возросло с 3,5 до 4 млн. чел. При этом, даже с учетом роста населения, число жителей Королевства в 1829 г. было примерно на 300 тыс. чел. меньше, чем жителей Княжества Варшавского в 1810 г. Это произошло за счет сокращения территории Королевства по постановлениям Венского конгресса.

При анализе численности, структуры и размещения населения следует учитывать последствия для Королевства эпохи наполеоновских войн, особенно завершающего их этапа, похода Великой армии в Россию в 1812 г. и войны 1813-1814 гг. В это время польские земли понесли наиболее значительные людские и материальные потери. Однако, даже принимая во внимание восстановление потери населения, что всегда дает более высокие относительные показатели, темпы его роста в Королевстве были весьма умеренные. Более 80% населения Королевства Польского проживало в деревне, что соответствовало аграрному характеру народного хозяйства.

Структура прироста населения Королевства Польского приведена в таблице № 5.

Для анализа и обобщения статистических данных применен метод сопоставления структуры населения Княжества Варшавского (1810 г.) с тенденциями ее изменения, наблюдаемыми в Королевстве Польском в 1829 г. Сравнение проведено по департаментам (воеводствам), исключая Варшавский департамент (Мазовецкое воеводство) как столичную область, отошедшие к Пруссии Познанский и Быдгощский департаменты, а также Краковский департамент, территория которого была существенно изменена.

Таблица № 4

Население Королевства Польского в 1810-1829 гг.⁶

Таблица № 5.

Структура прироста населения Королевства Польского в 1810-1829 гг.

Отдельно рассматривалось сельское и отдельно – городское население. Департаменты (воеводства) распределялись на три группы. Первая группа соответствовала максимальным показателям населенности и прироста населения, вторая – средним показателям, третья – минимальным показателям. Обобщенные данные по сельскому населению за 1810 и 1829 гг. приведены в таблицах № 6 и 7.

Таблица № 6.

Структура сельского населения Княжества Варшавского (1810 г.) (без учета Варшавского, Познанского, Быдгощского, Краковского департаментов)

Таблица № 7.

Прирост сельского населения в Королевстве Польском в 1810-1829 гг. (без учета Мазовецкого и Краковского воеводств, Варшавского, Познанского, Быдгощского департаментов)

Таким образом, за 19 лет, с 1810 по 1829 г., общий прирост населения страны составил 616 806 чел., или 18,1% в среднем за год, то есть чуть более тридцати тысяч человек и менее одного процента относительного роста. Среди сельского населения, которое составляло подавляющее большинство, этот рост был еще меньшим и составил за весь период только 11 с лишним процентов. Здесь по всем показателям впереди было Мазовецкое воеводство, где население увеличилось на 167 тыс. чел. (на 44%). Решающим фактором роста населения в Мазовецком воеводстве была его столичная роль и влияние Варшавы на экономическую и демографическую ситуацию в крае. Поэтому, анализируя положение в стране в целом, мы исключаем Варшавский департамент Княжества и Мазовецкое воеводство.

В Княжестве Варшавском наиболее населенными в сельской местности были Калишский, Люблинский, Ломжинский и Плоцкий департаменты. Причем в Плоцком, Ломжинском и Калишском департаментах доля сельского населения была наивысшей по стране. Это можно рассматривать как свидетельство достигнутого здесь наиболее высокого уровня сельскохозяйственного производства. Именно эти воеводства в Королевстве Польском продемонстрировали наивысшие показатели прироста сельского населения в 1829 г. Исключение здесь составило Люблинское воеводство, которое как по абсолютным, так и по относительным показателям оказалось на последнем месте. Следует также отметить, что Люблинское воеводство с 1819 по 1826 г. пережило абсолютное и относительное сокращение угодий прямого сельскохозяйственного назначения, а доля пашни уменьшилась на 13%, поэтому можно уверенно говорить об упадке здесь деревни и сельскохозяйственного производства. Таким образом, в целом по стране уровень развития аграрного производства был невысоким, что и сказалось на приросте сельского населения. Более благоприятные условия для развития польской деревни и аграрного производства сложились в центральных и северных воеводствах: Калишском, Августовском, Плоцком и, разумеется, в Мазовецком. Более отсталыми были южные и восточные области Королевства, особенно Люблинщина.

Разумеется, положение в аграрной сфере народного хозяйства нельзя рассматривать изолированно от польского города. Обобщенные данные по городскому населению приведены в таблицах № 8 и 9. Так же как и при анализе структуры сельского населения, в таблицах приведено сопоставление численности городского населения Княжества Варшавского (1810 г.) и Королевства Польского (1829 г.). Воеводства разделены на три группы, соответствующие уровню максимальных, средних и минимальных показателей (абсолютных и относительных) численности и прироста городского населения.

В среднем доля городского населения Королевства Польского, по сравнению с Княжеством Варшавским, была по-прежнему невелика. В 1810 г. она составляла 18,4%, увеличившись в 1829 г. до 21,6%. При этом подавляющее большинство городов были небольшими как по числу жителей, так и по размерам городской территории. В 1820-е гг. общее число городов достигло 451. В таких небольших городах (местечках) проживало по 1-2 тыс. жителей⁷. По характеру хозяйственной деятельности они оставались преимущественно торговыми и ремесленными центрами прилегающей сельской округи, а их жители еще в значительной мере были заняты в сельскохозяйственном производстве. В 1810 г. в городах (в границах будущего Королевства Польского) проживало около 600 тыс. чел. В Познанском и Быдгощском департаментах тогда же городское население составило свыше 200 тыс. чел. То есть созданное Королевство утратило наиболее урбанизированные области, что привело к сокращению городского населения примерно на четверть. Разумеется, это не могло не сказаться как на структуре населения, так и на социальном устройстве Королевства Польского.

Таблица № 8.

Структура городского населения Княжества Варшавского (1810 г.) (без учета Варшавского, Познанского, Быдгощского, Краковского департаментов)

Таблица № 9.

Прирост городского населения в Королевстве Польском в 1810-1829 гг. (без учета воеводств Мазовецкого и Краковского; департаментов Варшавского, Познанского, Быдгощского)

В 1810 г. наиболее развитая система городов была в Люблинском, Калишском и Радомском департаментах. Относительное отставание в развитии городов наблюдалось в Ломжинском, Седлецком и Плоцком департаментах. В последнем доля городского населения составляла всего 8,7%. Однако если в целом доля городов в численности населения Королевства Польского увеличилась всего на 3 с лишним процента, то относительный прирост городского населения с 1810 по 1829 г. был весьма значительным и составил 51,4%. Правда, и тогда развитие городов протекало замедленно (их население возрастало примерно на 2-3% в год, что соответствовало по темпам естественному приросту). Наивысшие абсолютные показатели увеличения населения городов продемонстрировали Калишское, Люблинское и Плоцкое воеводства, относительные – Плоцкое, Августовское и Калишское.

При этом наиболее характерные перемены в этой области продемонстрировали Калишское, Люблинское и Плоцкое воеводства, которые отразили три основные тенденции в изменении структуры городского и сельского населения Королевства Польского в 1810-1829 гг. Именно в этом порядке все три воеводства следуют впереди по абсолютному приросту городского населения (более 30 тыс. чел. за 19 лет). Плоцкое и Калишское воеводства находились в первой группе и по приросту сельского населения, где он составил более 50 тыс. чел. С другой стороны, Люблинское воеводство в этом ряду оказалось на последнем месте как по абсолютным, так и по относительным показателям. Плоцкое воеводство, где доля сельского населения была наибольшей и превышала 91%, а городского – наименьшей, продемонстрировало наивысший относительный прирост городского населения, хотя и достигнутый с минимального уровня. Итак, первая тенденция в развитии структуры населения и народного хозяйства страны была представлена Калишским воеводством, где аграрное производство развивалось, в сравнении с другими воеводствами, более успешно, что находит подтверждение как в структуре сельского населения, так и в структуре землепользования. Подъем городов стимулировался здесь ростом аграрного производства. Вторая тенденция наибольшее выражение получила в Люблинском воеводстве, где упадок земледелия подталкивал избыточное (раскрестьяненное) сельское население к переселению в города. И наконец, третья тенденция проявилась наиболее ярко в Плоцком воеводстве, где эффект роста городского населения достигался вследствие его наиболее низкого исходного уровня. Однако эта тенденция обусловливалась отнюдь не только формально-статистически. Она отражала процесс распространения городского уклада и связанных с городом форм хозяйственных отношений и на те районы страны, где ранее решительно преобладали аграрные способы производства и соответствующие им формы экономических отношений.

Отмеченные наблюдения находят подтверждение в динамике роста населения в Королевстве Польском в 1810-1829 гг. Исследовательница крестьянского вопроса в этот период 3. Киркор-Кедронёва приводит данные по численности населения Королевства Польского за 1810, 1819, 1824 и 1826-1829 годы, помещенные в Приложении (таблица II)⁸. На их основе проведен анализ динамики прироста населения по воеводствам Королевства Польского. За 100% принимаются показатели 1819 г., когда довоенная численность населения была практически восстановлена, когда связанные с территориальными переделами и военными действиями миграции населения уже не влияли кардинально на его динамику, когда в Королевстве были уже определены стабильные административные границы. Наконец, с 1824 г. в Королевстве имелись практически ежегодные достоверные данные о численности населения. Поэтому начиная с 1824 г. каждому воеводству для сопоставления имеющихся данных присваивалось место с 1 по 9 в зависимости от достигнутого уровня прироста населения. В этом ряду 5-е место соответствовало среднему показателю по стране. В итоге по уровню прироста населения за 1810-1829 гг. воеводства расположились в следующем порядке (в скобках приведена сумма мест): Мазовецкое (5); Августовское (11); Калишское (17); Плоцкое (19); Сандомирское (24); Люблинское (35); Краковское (39); Подляское (43).

Таким образом, динамика прироста населения подтверждает вывод о более высоком уровне развития центральных, западных и северных воеводств и об относительном отставании южных и восточных областей страны. Важной характерной чертой развития Королевства Польского было опережающее развитие города, хотя его доля в народном хозяйстве и общей численности населения была весьма невелика. Источники урбанизации были определены двумя тенденциями, условно говоря – калишской и люблинской, когда, с одной стороны, развитие города стимулировалось ростом аграрного производства и подъемом его товарности, а с другой – обезземеливанием и пауперизацией крестьянства. Обе эти тенденции присутствовали в различных сочетаниях по всей стране, но наиболее рельефно они нашли выражение соответственно в Калишском и Люблинском воеводствах. Одним из показателей их воздействия стал охвативший Польшу в 1820-е гг. аграрный кризис, характерный в это время для всех стран Центральной и Восточной Европы. В этот период цена пшеницы в Мазовецком воеводстве упала с 21 злотого за корец (в 1820-1822 гг.) до 15 злотых (в 1823-1825 гг.). В Люблинском воеводстве в тот же период цены упали с 16 до 10 злотых. Повышение уровня цен началось только с 1825 г. Аграрный кризис негативно сказался и на европейском хлебном рынке. Неблагоприятные условия для польского зернового экспорта усугублялись протекционистской политикой соседей, прежде всего Пруссии. В период аграрного кризиса экспорт польской пшеницы сократился с 391 тыс. корцев в 1818 г. до 69 тыс. в 1824 г.⁹

2. Социальные слои и группы населения

Абсолютное большинство населения и основную производительную силу Королевства Польского составляли крестьяне. В 1810 г. их численность в границах будущего Королевства была без малого 1 900 тыс. чел. К концу 1820-х гг. она равнялась примерно 2 800 тыс. чел. Это составляло в 1810 г. 68% сельского населения и 56% общей численности населения (в границах Королевства Польского). К концу 1820-х гг. доля крестьянства в населении деревни и всей страны еще более возросла и равнялась соответственно 88% и 69%. Эти данные свидетельствуют, что, даже принимая во внимание систематическую погрешность статистического учета в Княжестве Варшавском и Королевстве Польском, а также погрешности при их сопоставлении, нужно признать, что роль крестьянства в народном хозяйстве Королевства Польского не только не уменьшилась, но даже возросла.

Со времени введения в Княжестве Варшавском Кодекса Наполеона польские крестьяне формально получили личную свободу. Однако вся земля оставалась в собственности шляхты. Определенная таким образом форма отношений помещиков и крестьянства была сохранена в неизменном виде и в Королевстве Польском. Поэтому воспроизводство крестьянского хозяйства было неразрывно связано с отработками и кабальной арендой, то есть по существу с феодальными формами эксплуатации. Одновременно такие отношения в деревне способствовали обезземеливанию крестьянства. Однако пауперизация крестьян в Королевстве Польском не привела к их массовому исходу в города, хотя такая тенденция, несомненно, присутствовала, о чем свидетельствует опережающий рост городского населения.

О сохранении феодальных отношений в польской деревне свидетельствуют и зафиксированные статистическими описаниями категории крестьянства. Первые опыты статистического учета населения Польши с фискальными и административными целями относятся к 70-м гг. XVIII в., а первую перепись крестьянского населения правительство короля Станислава Августа попыталось провести в 1789-1790 гг., в период Четырехлетнего сейма 1788-1792 гг., под руководством Ю. Выбицкого и Ф. Мошиньского. В составленной тогда Мошиньским переписной (статистической) карте были отмечены следующие категории крестьян: 1) хозяева-рольники – крестьяне на барщине, держатели надела; 2) чиншовники-халупники – крестьяне на оброке, держатели надела; 3) коморники – крестьяне, не имевшие своего надела и работавшие на господской земле, близкие по статусу к русским дворовым на месячине. Далее Мошиньским были выделены: 4) «фабриканты» (владельцы мастерских и мануфактур), 5) ремесленники, 6) содержатели корчем и шинков. Очевидно, что три последние группы были выделены преимущественно по фискальным соображениям. Однако их появление отражает развитие крестьянских промыслов и даже появление крестьянской мануфактуры. Вслед за ними идут: 7) челядь и слуги, 8) «люди, получающие вознаграждение за работу». В заключение помещены 9) жебраки (нищие, живущие подаянием)¹⁰. В основу классификации категорий крестьянства, примененной деятелями «скарбового» ведомства (учреждения по сбору государственных доходов) конца XVIII в., было положено отношение крестьянина к помещичьему хозяйству, в первую очередь, характер крестьянских повинностей, обусловленных крепостной зависимостью. При этом обладает ли крестьянин земельным наделом и каким именно, статистиков того времени интересовало мало. Крестьянин рассматривался как непосредственная принадлежность земельной собственности, а предоставление ему надела – как традиционная норма и условие функционирования шляхетского хозяйства. В переписной карте Мошиньского упомянута и категория наемных работников («люди, получающие вознаграждение за работу»). Однако в то время явление найма было достаточно редким в шляхетском хозяйстве, где все работы выполнялись крепостными, и, видимо, достаточно новым, поскольку для обозначения работавших по найму не было еще даже специального термина. Нельзя ничего сказать и о характере такого найма, который был, вероятно, все-таки ближе к средневековым формам личной зависимости, чем к купле-продаже рабочей силы Нового времени.

Статистика времени Княжества Варшавского и Королевства Польского (см. в Приложении таблицы III—V) оперирует теми же категориями крестьянства, что и в эпоху Четырехлетнего сейма. Как и в конце XVIII в., категории крестьянства определялись в зависимости от места крестьянина в помещичьем хозяйстве. Однако в статистических описаниях XIX в. они расположены в порядке, определенном отношением крестьянина не к помещику, от которого они были формально свободны, а к земле, в зависимости от обладания наделом. В соответствующей последовательности они приведены и в исследовании 3. Киркор-Кедронёвой ¹¹.

В Княжестве Варшавском в первую группу были включены крестьяне, обладавшие наделом земли. Однако состав этой категории, очевидно, неоднороден. В нее входили как крестьяне, выкупившие свой надел или получившие его на льготных условиях (чиншовники, окупники, колонисты), так и крестьяне, продолжавшие работать на барщине, платить оброки и нести другие повинности в не меньшем объеме, чем при крепостном праве (рольники, полурольники и загродники). Вторую группу составляли крестьяне (халупники и огродники), имевшие минимальные наделы. Однако и здесь экономическая природа этой группы и ее социальный статус представляются весьма неопределенными. Высокопроизводительное и доходное пригородное товарное садоводство и огородничество в хозяйствах огродников мало сопоставимо с аналогичным по размеру надела, но совершенно иным по своей экономической природе хозяйством халупника (слабосильным, не способным обработать полный надел). Часто халупники были работниками текстильных мануфактур. Наконец, третью группу составляли крестьяне, лишенные земельного надела и непосредственно работавшие в помещичьем хозяйстве. В этой группе к работающим по найму, несомненно, относились выробники (поденщики). Остальные же составляли традиционное население шляхетского имения, как, например, работавшие на барщине коморники, получавшие для пропитания долю помещичьего урожая. Такие «слуги» часто имели свой дом, приусадебное хозяйство, пользовались помещичьими угодьями, хотя и не считались официально держателями наделов. Парубки составляли промежуточный слой между коморниками и выробниками. Это были постоянные жители имения, работавшие в нем по некоему договору с владельцем. Однако содержание этого договора, как правило, сводилось к тем или иным формам отработок, а найм носил полуфеодальный кабальный характер.

В статистике 1827 г. встречаются те же три группы крестьянства, что и в 1810 г., но из первой группы исчезли полурольники и загродники. Первые были держателями половины надела и соответственно должны были нести половину от нормального размера повинностей (барщины и оброка). Однако в действительности никаких пропорций в этом не соблюдалось, так как условия договора о размере надела и повинностей определялись только «кабальным» соглашением помещика с держателем надела. Поэтому рольники и полурольники представляли собой единую категорию, что и было зафиксировано в статистике. Загродники также растворились среди прочих держателей наделов. Правда, исключение полурольников и загродников из статистических отчетов отнюдь не означало их исчезновения из реальной жизни. Согласно помещичьим инструкциям и вотчинной документации, эти категории крестьянства еще длительное время сохранялись среди сельского населения Королевства Польского, что лишний раз подчеркивало консервативный феодальный характер польской деревни. В первой группе появилась новая категория – эмфитеисты, к которой принадлежали держатели земли на условиях долгосрочной аренды. Вторая группа осталась без изменения. Внешне наиболее значительные перемены произошли в третьей группе, из которой оказались исключены коморники. Это соответствовало общероссийской практике запрета на перевод крестьян в дворовые, поэтому коморники слились с другими категориями работников в шляхетских имениях. При этом трудно судить, насколько в действительности изменились их экономическое положение и сословный статус. По этим же причинам исчезла из сферы статистического учета, перейдя в другие категории, и многочисленная «прислуга» в шляхетских усадьбах. В группу работников были включены и овчары, что было связано с развитием в Королевстве овцеводства и суконных мануфактур.

Данные о численности категорий крестьянства в зависимости от формы их основных повинностей в пользу помещиков приведены в таблице № 10. За единицу подсчетов были взяты данные статистики о главах крестьянских семей, служивших основной единицей учета крестьянского населения в Королевстве Польском. Такой выбор представляется оптимальным. Учет по главам семей имеет наиболее полную исходную базу в источниках, соответствует старопольскому подворному учету «дымов» и в большей мере отражает статус крестьянского хозяйства, поскольку не фиксирует участия членов крестьянской семьи в дополнительных работах и промыслах.

Таким образом, как следует из материалов таблицы, по отношению к помещичьему хозяйству польское крестьянство делилось на две основные группы. К первой относились крестьяне, несшие в пользу помещика феодальные повинности (в 1810 г. их доля составляла 71,0%, в 1827 г. – 67,4%), ко второй – батраки (поденщики), доля которых за рассматриваемый период хотя и почти удвоилась – с 9,0 до 16,1%, но все же была относительно невелика. Подавляющее преобладание феодальных отношений в деревне становится еще более очевидным, если учесть, что в промежуточных слоях также превалировала господствовавшая тенденция отработочных форм эксплуатации.

Таблица № 10.

Распределение крестьянства Королевства Польского по типу повинностей (главы семей)

Содержание крестьянских повинностей практически ничем не отличалось от повинностей при крепостном праве. Так, для держателей полного надела (с каждой хелминской влоки[3]) минимальной нормой считалось 2 дня в неделю барщины и 36 рабочих дней в году по поддержанию дорог и мостов. Помимо этого, держатели наделов должны были выполнять в пользу помещика и «для общественных нужд» ряд дополнительных работ и повинностей. Объем крестьянских повинностей неоднократно повышался и в летнюю страду достигал в неделю 4 и даже 5 дней (в Плоцком воеводстве). Крестьяне, державшие часть надела (полурольники – ½ влоки и загродники – 4-7 моргов), отрабатывали 3 дня барщины в неделю. Общее число таких дней доходило до 150 в году. При этом в страду помещик имел право потребовать с «души» еще 10 дней так наз. «принудительного найма». Последнее обстоятельство иллюстрирует характер использования труда крестьянина в помещичьем хозяйстве. Держатели минимального надела (2—4 морга) – халупники отрабатывали 2 дня барщины в неделю. Как об обычной практике отработок «Газета Варшавская» летом 1820 г. писала об имениях Я. О. Шанецкого – известного в публике защитника прав крестьян и противника барщины. В краковских владениях Шанецкого крестьяне-кметы своим скотом и инвентарем отрабатывали еженедельно 5 дней барщины, а загродники – 3 дня ручных работ ¹². В одной из помещичьих инструкций 1846 г. перечислен 121 вид крестьянских работ в шляхетском имении – от обработки панских полей и содержания усадьбы до работы на пасеках и сбора грибов и ягод. Сама эта инструкция, с одной стороны, показывает, что крестьянские повинности в полной мере обеспечивали все потребности помещичьего хозяйства в рабочей силе, а с другой – что крестьянские отработки даже в середине XIX в. ничем практически не отличались от обязанностей крепостных времен шляхетской Речи Посполитой. Более того, их размеры в первой половине XIX в., по сравнению со второй половиной XVIII в., существенно возросли, что было характерно не только для Королевства Польского, но и для других стран Центральной и Восточной Европы, в которых в этот период повсеместно отмечалось значительное увеличение эксплуатации крестьянства.

Условием функционирования отработочной системы в Королевстве Польском при формальной личной свободе крестьянина было крестьянское малоземелье. Данные о крестьянских наделах приведены в таблице № 11.

Из них следует, что почти половина крестьянских хозяйств Королевства Польского (49,1%) официально не имела надела. При этом во времена Княжества Варшавского безземельных хозяйств было 55,3%, полным наделом располагали только 13,5% и почти треть имели только часть надела. В Королевстве Польском (по сравнению с Княжеством) доля крестьянских хозяйств с полным наделом существенно возросла. Это объяснялось, во-первых, отсутствием определенной нормы надела, которая зависела от местных хозяйственных условий и традиций, поэтому любой крестьянский надел стал уже рассматриваться как полный, за исключением тех наделов, которые обрабатывались вручную без применения пашенной агротехники. Во-вторых, правительство Королевства Польского проводило политику, направленную на сохранение крестьянства как податного сословия и социальной базы помещичьего хозяйства. Основным средством такой политики правящие круги видели перевод крестьян на чинш, когда выполнение ими фиксированных повинностей в пользу землевладельца обусловливалось бы предоставлением крестьянам земельных наделов в определенном законом размере. Однако особых успехов такая политика не имела. Шляхта саботировала вмешательство правительства в поземельные отношения, не желая в большинстве случаев ни их государственного регулирования, ни заключения с крестьянами частных договоров об «очиншевании». Свидетельством этому стала невысокая доля крестьян-чиншовников, получивших надел на условиях земельного ценза. В 1827 г. таких крестьянских хозяйств было 46 473, или 5,8%. При этом подавляющее большинство чиншовников были держателями наделов на государственных землях.

Таблица № 11.

Распределение крестьянства Королевства Польского по размерам наделов (главы семей)

Социальное положение польского крестьянства определялось сохранением в польской деревне по существу феодальных отношений, усугублявшихся обезземеливанием крестьянства и консервацией его сословного неполноправия, которое зачастую приобретало крайние формы, мало чем отличавшиеся от крепостного права. В случае, если в крестьянском хозяйстве не было достаточных людских сил или рабочего скота, чтобы нести повинности на барщине, крестьянин – держатель надела должен был оставить свое хозяйство и, как правило, стать батраком, а помещик-землевладелец передавал его надел другому крестьянину, способному нести повинности. Часть урожая снопами или зерном крестьяне отдавали приходскому священнику в качестве десятины, иногда десятину переводили на деньги, однако в большинстве случаев она оплачивалась зерном с небольшой денежной доплатой. Крестьянские земли в основном были хуже, чем помещичьи, так как лучшие земли помещики постепенно присоединяли к фольварку.

Со времен Княжества Варшавского землевладельцы выполняли функции войтов, что давало им, а также различного рода управляющим помещичьих имений дополнительную административную и судебную власть над крестьянами. Войт собирал налоги, участвовал в сборе рекрутов, осуществлял полицейские функции и имел право применять телесные наказания. Помещики-войты часто назначали содержавшихся ими за свой счет заместителей. И те, и другие по собственному усмотрению подвергали крестьян наказаниям, отдавали в рекруты «непокорных», препятствовали переходу крестьян в другие деревни. Произвол землевладельцев вызывал многочисленные крестьянские жалобы. Игнорируя крестьянское недовольство, власти Королевства Польского, напротив, содействовали расширению власти помещиков над деревней. В 1818 г. Правительственная комиссия государственных доходов и финансов внесла предложение о введении в государственных имениях телесных наказаний для крестьян «за неповиновение при отбывании барщины». Комиссия Подляского воеводства предложила предоставить право Простому полицейскому суду, в ведении которого состояли крестьяне, приговаривать их к телесным наказаниям. Комиссия Люблинского воеводства предложила ввести установленную законом норму барщины от 8 до 11 часов в день и в случае ненадлежащего выполнения работ вместо телесных наказаний установить обязательную повторную отработку барщины и даже наказание за это заключением под арест. Лишь в 1846 г. правительство запретило применение к крестьянам «неограниченных мер», в частности, и в отношении телесных наказаний, которые допускались только в установленных законом случаях и, согласно закону, фиксировались протоколом¹³.

В целом аграрный строй Королевства Польского характеризовался, с одной стороны, наличием крестьянского вопроса, связанного с необходимостью освобождения крестьянства от полуфеодальной зависимости, а с другой – назревшей потребностью разрешения аграрного вопроса путем ликвидации помещичьего землевладения и передачи земли крестьянам.

Вторым социальным слоем (общественным классом), который, наряду с крестьянством, образовывал фундамент социального устройства и сословного строя Королевства Польского, была шляхта. В историографии наблюдаются различные подходы к определению качественных черт шляхты как социального слоя. В частности, Е. Едлицкий еще в конце 1960-х гг. отмечал, что авторы, писавшие об истории польской шляхты, выделяли два аспекта: во-первых, социальный и правовой и во-вторых – культурный. В первом случае за основу принимался комплекс шляхетских привилегий, которыми обладало это сословие, отличавший его от других сословий. В сущности второго аспекта было заложено, по словам Едлицкого, идеологическое качество: признание другими «благородства» шляхты, ее, по сравнению с другими сословиями, социально-психологической обособленности. Правда, историк замечал, что оба эти аспекта развивались равномерно, взаимно обуславливая и дополняя друг друга¹⁴. По мнению И. Рыхликовой, в период 1789-1864 гг. шляхта утрачивает свои качественные черты как сословие, но еще не является классом, а только общественным слоем, который в период 1789-1807 гг. можно определить как шляхту-землевладельцев, а в дальнейшем, в 1807-1864 гг., как граждан (обывателей). За это время, считает исследовательница, изменились социально-экономические условия развития класса землевладельцев, а также его состав: вначале о принадлежности к данному слою свидетельствовали четыре условия: наличие шляхетского герба, владение землей и крепостными (dominium) и взимавшаяся со шляхетских владений церковная десятина; в дальнейшем, в связи с введением буржуазного законодательства, шляхетство собственника как один из главных атрибутов землевладения утратило свое значение¹⁵.

В новейшей историографии для обозначения шляхты все чаще стало использоваться понятие «общественных элит». Однако его применение в социальном анализе только затрудняет исследование из-за неопределенности самого понятия, а следовательно, и обозначенных им явлений общественной жизни. Так, например, М. Сенковская-Глюк, на рубеже 1970-1980-х гг. специально изучавшая этот вопрос, выделила 5 групп определений элит в зависимости от избранных критериев: а) био-психологических; б) харизматических; в) в зависимости от участия во власти; г) от общественной функции; д) от общественного престижа¹⁶. В дальнейшем этот перечень отмеченных критериев только увеличивался. Поэтому понятие «элиты» соответствует скорее некоему не вполне определенному образу явления, чем его качественному содержанию. Нетрудно все же заметить, что многочисленные представления об элитах, в частности, применительно к шляхте, в основании распределяются по двум отмеченным Е. Едлицким направлениям. Поэтому мы рассматриваем шляхту XVI-XVIII вв. как экономически господствующее сословие, что обусловлено ее исключительным правом на владение землей и крестьянами, а также как сословие, господствующее социально-политически, что было закреплено целым рядом сословных привилегий и прерогатив, в правовом отношении выделивших шляхту по сравнению с другими неполноправными сословиями.

Не противоречит ли это мнению об «униженности» польской шляхты в XIX в.? ¹⁷ Распространенное в шляхетской среде ощущение «униженности» было продиктовано, во-первых, установленным на польских землях после раздела Речи Посполитой иностранным политическим господством и, во-вторых, угрожавшим социально-политическому статусу польской шляхты разложением феодальных отношений в городе и в деревне под воздействием товарно-денежных отношений, процессов урбанизации и формирования элементов капиталистического уклада. Однако в первой половине XIX в. эти процессы еще не затрагивали господства шляхты существенно. Тем более что страны, разделившие между собой территорию Польско-Литовской шляхетской республики, страны, в которых социально-экономическое и политическое устройство носило аналогичный характер (до революции 1848-1849 гг.), проводили на польских землях политику консервации полуфеодальных отношений.

Вопрос о численности польской шляхты и внутренней структуре шляхетского сословия на рубеже XVIII-XIX вв., как собственно и на протяжении всей предшествовавшей истории Польско-Литовского государства, остается дискуссионным. Имеющиеся источники не содержат достаточных и вполне достоверных сведений о численности польского дворянства, что характерно и для других европейских стран. Стремясь избавить себя от любых государственных повинностей и, прежде всего, охраняя свои податные иммунитеты, «благородные» сословия повсеместно всячески противились внесению своих членов в какие-либо реестры. Как отмечал один из наиболее авторитетных специалистов по польской и всеобщей истории XVIII в. Э. Ростворовский ¹⁸, во Франции накануне 1789 г., по разным оценкам, доля дворянства в населении страны составляла от 0,28 до 2,15%, а наиболее вероятно, не превышала 1,3% (350 тыс. чел.). Попытки Иосифа II провести учет дворянства в Венгрии и в Семиградье дают основание полагать, что в этих краях, наиболее близких по своему социальному и сословному строю к Речи Посполитой, доля дворянства в населении составляла соответственно 4,8 и 4,4%. В польской же историографии распространено мнение, что в XVIII в. шляхта насчитывала 8-10% населения Польско-Литовского государства. Сопоставляя данные польских исследователей, Э. Ростворовский пришел к заключению, что наиболее источниковедчески обоснованными и правдоподобными являются данные Т. Корзона ¹⁹, приведенные в таблице № 12. Выводы Корзона по этому вопросу имеют принципиальное значение еще и потому, что в своем анализе историк в решающей мере опирался на данные учета шляхты на бывших землях Речи Посполитой в составе российских, прусских и австрийских владений в первой половине XIX в.²⁰

Таблица № 12.

Основные категории и численность польской шляхты в Речи Посполитой в конце XVIII в.

К первой категории, согласно классификации Корзона, принадлежали магнаты и шляхтичи, которые занимали достаточно широкий круг общественных должностей, дававших права наследственного титула для сыновей (например, сын каштеляна – каштелянич). Эта категория, отмечал Ростворовский, объединяла шляхетскую аристократию Речи Посполитой и соответствовала по статусу и образу жизни дворянству Западной Европы. В 1827 г. в Королевстве Польском она насчитывала, по оценке историка, 4,2 тыс. собственников имений и 4,1 тыс. владельцев частных и государственных имуществ (dóbr narodowych). Ко второй категории относились мелкие землевладельцы (szlachta zagrodowa i okoliczna). В ее составе было небольшое число шляхтичей, владевших 1-2 крестьянскими дворами, и огромное большинство шляхты, не имевшей во владении крепостных. Наиболее многочисленной такая шляхта была в Мазовии, на севере Л.блинщины и в Подлясье.

К третьей категории принадлежали шляхтичи – условные держатели имений в магнатских владениях. Такая форма шляхетского землевладения получила преимущественное распространение в литовских, украинских и волынских латифундиях. Четвертую категорию образовывали шляхтичи, состоявшие на службе по договору как в государственных учреждениях, так и у частных лиц. Как отмечал Э. Ростворовский, среди польской шляхты достаточно трудно выявить и количественно определить элементы деклассированной (luźnej, brukowej) шляхты, а также шляхты, занятой в торговле или в иных сферах деятельности, не связанных с землевладением и сельским хозяйством. Наконец, за пределами категорий были оставлены шляхтичи, занимавшие государственные, военные или церковные должности. Формально доступ к таким должностям был открыт для всех представителей польского рыцарства, но карьера их обладателей зависела уже как от личных достоинств, так и от индивидуально сложившейся конъюнктуры. Принципиальной гранью в статусе отмеченных четырех категорий шляхты, согласно Ростворовскому, было право участвовать в сеймиках, которого были лишены шляхтичи, состоявшие на службе, и шляхтичи-чиншовники (категории III и IV)²¹.

Все отмеченные категории шляхты юридически принадлежали к «благородному» сословию, обладая формально всеми правами и привилегиями польского рыцарства. Однако среди шляхты были и промежуточные слои, положение которых не вполне соответствовало статусу господствующего сословия. К таким промежуточным слоям принадлежала, во-первых, безземельная шляхта, не обладавшая собственными имениями. В связи с этим во второй половине XVIII в. не раз звучали требования лишить безземельных дворян шляхетских прав, что и было осуществлено Конституцией 3 мая 1791 г. Безземельные шляхтичи, правда, имели возможность в известной степени восстановить свой статус землевладельца, поступив на службу к магнатам или благодаря иным клиентским отношениям с последними, получив от них некое условное держание или должность администратора в магнатских владениях. Тем не менее даже в этом случае такие шляхтичи, невзирая на формальное «шляхетское братство», не всегда воспринимались в обществе равноправными членами сословия. Во-вторых, аналогичное положение занимали и мелкие шляхтичи, обладавшие небольшой земельной собственностью, но не имевшие крепостных крестьян и поэтому сами трудившиеся на земле. Будучи формально причислены к дворянству, они по своей социальной роли, по месту в народном хозяйстве и по образу жизни были ближе к крестьянству, чем к шляхте. Первый слой составлял подавляющее большинство в категориях III-IV, второй – весьма значительную часть II категории. Таким образом, с учетом этого на рубеже XVIII-XIX вв. на польских землях в населении страны доля шляхты как господствующего класса-сословия не превышала 4%, что примерно соответствовало аналогичному показателю и в других странах – соседях Польши, в том числе и в России.

Во времена Княжества Варшавского польская шляхта как сословие, несмотря на существенные перемены своего статуса, связанные с отменой крепостного права, сохранила господствующее положение в польском обществе. Хотя формально с введением в Княжестве Кодекса Наполеона польские крестьяне получили личную свободу, однако вся земля в стране осталась в собственности рыцарского сословия, что означало, по сути, сохранение феодальной системы отношений, основанной на помещичьей собственности на землю и сословном неполноправии крестьянства. Шляхетская монополия на владение землей дополнялась в Княжестве и другими привилегиями «благородного» сословия, которыми рыцарство обладало во время Речи Посполитой, вплоть до права образования конфедераций. Формально право создания конфедерации символизировало высшую степень политической свободы шляхты, обладавшей даже законным основанием восстать против верховной власти в случае ущемления последней шляхетских привилегий.

Введение в Княжестве системы гражданского права по французскому образцу дополнило сословный ценз имущественным цензом, на основе которого осуществлялся статистический учет населения при проведении переписей 1808 и 1810 гг.²² В них принимались во внимание имущественное положение, хозяйственная (профессиональная или служебная) деятельность. Аналогичным же образом проводился и текущий учет населения. Расхождение между имущественным и сословным статусом при выработке методики статистического учета, а также неполнота и противоречивость данных указанных переписей затрудняют статистический анализ шляхты как социального слоя и сословия, препятствуют получению точных данных о ее численности и внутренней структуре, а также их сопоставлению с предшествующим периодом. Попытка обобщения этих данных была сделана Г.Грынвассером (см. таблицу № 13)²³.

В данных таблицы отсутствует баланс между общей численностью шляхты (199 129 чел.) и суммарной ее численностью по категориям (197 617 чел.). Это свидетельствует о неполноте и фрагментарности исходных данных, а также о применении разных критериев их сбора и разных принципов учета, что в одних случаях приводило к неполному учету, а в других – к двойному счету. В таблице отсутствуют данные по ряду департаментов, что также указывает на неполноту представленных сведений²⁴. В отдельных случаях, например, данные по Седлецкому, Ломжинскому и Плоцкому департаментам вызывают сомнение.

Однако, несмотря на недостатки приведенных сведений, они позволяют сделать ряд сопоставлений с предшествующим периодом. Во-первых, в учете данных по Княжеству выделены практически те же четыре категории шляхты, что и применительно к Речи Посполитой второй половины XVIII в.

Таблица № 13.

Основные категории и численность польской шляхты в Княжестве Варшавском 1807-1810 гг.

Фольварочная шляхта соответствовала шляхте bene possessionati, выделены также мелкая шляхта, условные держатели и служилая шляхта. Это свидетельствует, что качественная структура господствующего сословия не претерпела существенных изменений. Доля крупных землевладельцев сократилась более чем вдвое и одновременно несколько возросла доля мелкой шляхты, которая по-прежнему насчитывала около половины польского рыцарства. Конкретная величина этих изменений едва ли может быть установлена даже приблизительно, но направленность изменений данное сравнение отразило достаточно убедительно. Доля условных держателей также сократилась в два раза. Оба отмеченных явления связаны с сокращением размеров магнатских владений в пределах Княжества Варшавского, что, в свою очередь, свидетельствовало об уменьшении роли магнатской олигархии в жизни страны. Обращают на себя внимание колебания в оценке численности мелкой шляхты и ее соотношение с другими категориями дворянства по департаментам. Если в Ломжинском, Плоцком и Седлецком мелкой шляхты насчитывалось от 24 до 44 тыс. чел. в каждом, то в остальных департаментах ее численность практически не выходила за пределы тысячи человек, а в Быдгощском департаменте составила всего 22 человека. Единственным возможным объяснением этого может послужить традиционная многочисленность мелких землевладельцев в Мазовии и Подлясье. Однако даже если часть мелкой шляхты в других департаментах оказалась неучтенной, как, например, в Познанском, где мелкая шляхта вовсе не попала в реестры, можно сделать вывод, что ее доля в составе «благородного» сословия не только не увеличилась, а существенно сократилась. Так, если исключить из расчетов мелкую шляхту Ломжинского, Плоцкого и Седлецкого департаментов, то доля фольварочной шляхты в составе сословия в среднем по стране увеличится до 16,1%, а мелкой шляхты сократится до 8,6%. Возможные дефекты статистики позволяют сомневаться в достоверности конкретных величин, однако они только подчеркивают господствующую тенденцию – исключение мелкой шляхты из состава господствующего сословия.

Сохранение существенных качественных черт внутрисословной структуры шляхты дополняется весьма показательной количественной характеристикой – доля шляхты в населении Княжества Варшавского осталась практически на том же уровне, что и в шляхетской Речи Посполитой, и составила 7%. Положение не изменилось и во времена Королевства Польского, когда соответствующий показатель равнялся 7,5%. Статистические данные, относящиеся к 1827 г., обобщены в классическом труде Ф. Родецкого «Географическо-статистическое описание Королевства Польского», изданном в 1830 г.²⁵, на который в значительной мере опираются все исследователи, в том числе Г.Грынвассер и Т.Корзон, на основе подсчетов которого составлена таблица № 14 ²⁶.

Однако мелкая шляхта специально в таблицах Родецкого не учитывалась. Эта сословная группа, постепенно утратившая свои сословные привилегии, не представляла значительного интереса для государственного учета ни вследствие принадлежности к господствующему сословию, ни как обладатель значительной земельной или иной собственности.

Таблица № 14.

Основные категории и численность польской шляхты в Королевстве Польском (1815-1830)

Имеющиеся о ней данные обобщены в таблице № 15, составленной по подсчетам Т.Корзона²⁷, использовавшего, в частности, материалы прусской статистики начала XIX в.²⁸, и в таблице № 16, составленной по данным Г. Хамерской²⁹.

Таблица № 15.

Численность мелкой шляхты в Княжестве Варшавском и в Королевстве Польском

Таблица № 16.

Численность мелкой шляхты в Королевстве Польском в 1827-1859/63 гг.

Сведения о численности мелкой шляхты весьма противоречивы, что указывает на неполноту и сомнительную достоверность исходных материалов, а также на несовершенство и погрешности методики статистического учета. В частности, вызывает сомнение величина суммарных показателей в четверть миллиона человек в 1827 г., что почти равнялось численности всей мелкой шляхты Речи Посполитой конца XVIII в., а также удвоение числа мелкой шляхты Королевства Польского в сравнении со временем Княжества Варшавского. О погрешностях статистического учета и методики определения принадлежности к данной шляхетской группе свидетельствуют показатели 1827-1863 гг. Так, за 7 лет, с 1827 по 1834 г., численность мелкой шляхты сократилась почти на 100 тыс. чел. – более чем на одну треть, при этом количество глав семей осталось практически неизменным. Столь же странные колебания наблюдались и в 1859-1863 гг.

Как отмечала Г.Хамерская, вплоть до второй половины 1860-х гг. мелкая шляхта не привлекала внимания исследователей и публицистов. Интерес к ней возник, во-первых, среди экономистов в связи с проблемой парцелляции фольварков и, во-вторых, в связи с массовым участием мелкой шляхты в восстании 1863 г. Наибольшая часть исследований приходится на 1875-1905 гг. В исторической литературе мелкая шляхта рассматривалась преимущественно как слой, пополнявший городское население и послуживший одним из источников формирования интеллигенции³⁰.

В имеющихся статистических данных весьма трудно выделить мелкую шляхту из числа сельского (крестьянского) населения, среди которого встречаются выробники и коморники-шляхтичи, а также шляхтичи – сельские ремесленники. В культурном отношении мелкие дворяне стремились сохранить свою обособленность от крестьянской среды. В их дворах сохранялись традиции планировки дворянской усадьбы, в одежде они следовали старошляхетским образцам. Установить по историческим источникам принадлежность таких людей к шляхте позволяют только частноправовые акты (ипотечные и тому подобные документы). Также не поддаются учету и шляхтичи, переселившиеся в города и составившие категорию деклассированной «бруковой» шляхты. Правда, подобные группы шляхты фактически утратили принадлежность к господствующему сословию. Как и в Российской империи в целом, в Королевстве Польском происходил процесс отторжения мелких дворян от шляхетского сословия и их сближения с непривилегированными сословиями крестьян и горожан. Политика властей Королевства была направлена на установление опеки над мелкими дворянами. Их усадьбы присоединялись к гминам, где войтами были крупные помещики. Мелкодворянских гмин было очень мало. По своему экономическому состоянию мелкие дворяне не могли воспользоваться кредитом, предоставляемым землевладельцам. В качестве продвижения по социальной лестнице выходцы из этой среды в основном могли рассчитывать на место в рядах низшего чиновничества и служащих у частных лиц.

Можно подтвердить наблюдение Э. Ростворовского, что в основном мелкая шляхта владела землей в Плоцком, Августовском и Подляском воеводствах, а в остальной части страны ее доля как в числе всей шляхты, так и в шляхетском землевладении была относительно невелика и не превышала 15%. Это позволяет сделать вывод, что в целом значение мелкой шляхты в социальном устройстве и сословной системе Королевства Польского все более сокращалось, а сама она по своему положению все более приближалась к непривилегированным сословиям.

Основу экономически и политически господствующего шляхетского сословия в Королевстве Польском составили землевладельцы – наследственные обладатели дворянского достоинства, численность которых достигала в 1827 г. 32,5 тыс. человек. Именно они, согласно наиболее достоверным данным Ф. Родецкого, представляли всю шляхту Королевства Польского на исходе первой трети XIX в. В их владении находилось 4 205 частных имений и 885 имений из состава государственных имуществ. К этому числу можно добавить 3226 имений, находившихся в условном владении. Итого шляхте принадлежало 8 316 имений, что равняется числу имений, приведенному Т. Корзоном. Около четверти из общего числа землевладельцев приходилось на богатую шляхту.

Период после разделов Речи Посполитой и время Княжества Варшавского, совпавшие с эпохой наполеоновских войн, в правовом отношении наложили существенный отпечаток на положение польской шляхты. Абсолютистские государства, разделившие между собой в 1790-е гг. польские земли, приняли меры, направленные на инкорпорацию польского дворянства в собственную сословную систему. Формы и методы этой политики в своих истоках восходили еще к 1770-1780-м гг., ко времени после первого раздела Польши. Уже тогда в России, Австрии и Пруссии польские дворяне должны были присягнуть новым государям, а также получить от них подтверждение своего дворянского статуса и происхождения, а также прав на дворянские титулы и на владение имениями, что было условием причисления их к «благородным» сословиям этих держав. Наделение сословными привилегиями дворянства присоединенных территорий в Берлине, Вене и Петербурге, с одной стороны, рассматривали как способ обеспечения лояльности польской шляхты новым государям и управляемости присоединенных областей, а с другой – проверка обоснованности приобретения дворянских прав была одним из способов экспроприации польской шляхты, лишения земельных владений тех, кто не смог подтвердить дворянского происхождения, и осуществления экспансии собственного дворянства на захваченные земли былой Речи Посполитой. Последние меры особенно затронули представителей мелкой шляхты, которые зачастую были не в состоянии представить соответствующие документы. Наиболее широко подобная практика получила распространение в областях, занятых Пруссией. После второго раздела Польши, в эпоху наполеоновских войн, эта политика была продолжена, с той только особенностью, что подтверждение исконных привилегий польской шляхты рассматривалось абсолютистскими режимами как соблюдение «законности», в отличие от «якобинского произвола» революционных властей Франции. Однако третий раздел Польши формально означал и конец суверенных прав и привилегий шляхетского сословия Речи Посполитой.

Создание Княжества Варшавского по сути восстановило на его территории польскую шляхту во всех имущественных, сословных и политических правах прежнего рыцарства Речи Посполитой. Законодательство о шляхте 1807-1812 гг. осталось основанным на уходившем в глубь веков праве и правовой традиции шляхетской республики. В этом смысле оно не соответствовало принятым в то время в европейских странах юридическим стандартам рубежа XVIII-XIX вв. в оформлении статуса и прав сословий, хотя и восприняло некоторые юридические новации наполеоновского времени. К тому же система сословного ценза была дополнена в Княжестве предусмотренным Кодексом Наполеона имущественным цензом, что формально явно не согласовывалось с сословными принципами устройства общества. Таким образом, с одной стороны, в своей основе – в праве на монополию владения землей и в незыблемости сословных привилегий – господствующий статус польской шляхты затронут не был, однако, с другой стороны, его законодательное оформление содержало в себе существенные противоречия и не соответствовало уже современным требованиям. Исходя из этого, Е. Едлицкий утверждал, что если под сословием понимать большие группы людей, обособленные различием основных прав, то уничтожение правовых различий между сословиями есть их одновременная ликвидация. В этом значении, констатировал историк, в Княжестве Варшавском и Королевстве Польском шляхта перестала существовать. Однако, по его же словам, привнесенные извне нормы права (Кодекс Наполеона) не могли ни разрушить одним ударом вековые навыки, ни преодолеть укоренившиеся традиции социальных групп³¹. Поэтому законодательное изменение сословного устройства Княжества Варшавского не означало ликвидации сословного строя польских земель, унаследованного от шляхетской Речи Посполитой.

С созданием Королевства Польского политика реставрации «старого порядка», проводившаяся великими державами после окончания наполеоновских войн, затронула и польское шляхетство. В 1816 г. императорский наместник Ю. Зайончек поручил В. Соболевскому, замещавшему тогда министра юстиции Королевства Т. Вавжецкого и вскоре возглавившему Правительственную комиссию юстиции, составить проект правил для декрета «О признании дворянства». Комиссия Соболевского предложила сформулировать правила по 4 разделам: 1) натурализация иностранного дворянства; 2) признание шляхетства; 3) титулы дворянского достоинства; 4) общие положения. Эти предложения 29 сентября 1816 г. были рассмотрены Государственным советом Королевства. Докладчиком был К. Козьмян, который ограничил проект только двумя разделами – о признании дворянства и титулах. В дальнейшем проект Козьмяна был переработан А.Городыским и вновь представлен Государственному совету в мае 1817 г., после чего, месяц спустя, был утвержден Александром 1³².

Практика пожалования дворянства была издревле известна в Польше, а первый случай прошения о нобилитации относился еще ко времени Станислава Августа; дважды подобные пожалования были проведены во времена Княжества Варшавского. Подготовленный в Государственном совете и утвержденный царем декрет 1817 г. открывал дорогу к обретению дворянства в Королевстве Польском учителям и чиновникам (после 10 лет службы), награжденным за храбрость военнослужащим и другим лицам, имевшим заслуги перед отечеством. Александр I издал 29 указов о нобилитации, Николай I – 20. В числе пожалованных были:

До середины XIX в. к польскому дворянству было причислено чуть более полусотни новых обладателей шляхетского достоинства. Разумеется, повлиять существенно ни на сословную структуру польского общества, ни на сословный статус дворянства такие пожалования никоим образом не могли. Более того, они только подчеркивали курс на охрану шляхетских привилегий и поддержание сословной замкнутости дворянства. Возведение в шляхетское достоинство наиболее образованных, профессионально подготовленных и заслуженных представителей иных сословий укрепляло господствующие позиции шляхты, ибо люди, вновь получившие дворянские привилегии, становились ревностными защитниками интересов сословия, к которому стремились присоединиться. Способность шляхты включить в свои ряды и привлечь на свою сторону таких людей свидетельствовала о возможности сословия еще более укрепить свое господство.

Среди лиц, получивших нобилитацию, 11 человек были обладателями имущественного ценза. Их небольшое число свидетельствовало, что собственников-недворян, имевших значительную недвижимость, богатство которых позволяло бы им претендовать на шляхетство, было крайне мало. Следовательно, монополия шляхты Королевства Польского на владение землей оставалась практически незыблемой. Все получившие шляхетство военные были генералами и старшими офицерами. Это указывало, что на причисление к шляхте могли рассчитывать только чиновники относительно высокого ранга. А поскольку таких пожалований было немного, очевидно, что высоких чинов на службе как военной, так и гражданской достигали, как правило, только дворяне. Наконец, больше половины всех получивших нобилитацию принадлежали к государственному аппарату (административному, военному или судебному), поэтому можно заключить, что путь к получению шляхетства открывала только служба дворянскому государству.

Особое значение имела нобилитация учителей. Однако ни с точки зрения законодательства, ни с точки зрения практики это положение декрета 1817 г. не представляло собой новеллу. Вопрос о предоставлении шляхетства учителям обсуждался еще во времена деятельности в Речи Посполитой Эдукационной комиссии. Четырехлетний сейм 1788-1792 гг. под давлением консервативных сеймиков обошел молчанием соответствующее предложение Г. Коллонтая. Лишь Гродненский сейм 1793 г. предоставил учителям это право наравне с военными. Таким образом, нобилитации времени Королевства Польского стали в известной мере только продолжением законодательства и практики предшествовавшего периода. Однако они были особенно важны, поскольку, применительно к учителям, отражали осознание правящими верхами и шляхтой значения политики в области народного просвещения для сохранения польской национальной и государственной традиции и господства дворянства в сфере общественного сознания.

Оформление социального и сословного статуса дворянства Королевства Польского было завершено после подавления Ноябрьского восстания 1830 г. 7 июля 1836 г. в Петербурге Николай I подписал закон о дворянстве ³⁴, согласно которому дворянский статус польских шляхтичей подлежал документальному подтверждению и узаконению. С этой целью в 1837 г. для Польши создавалось расположенное в Петербурге особое учреждение российского Правительствующего сената по регистрации и охране дворянских прав – Герольдия Королевства Польского. Всего в Королевстве было узаконено шляхетство 3 863 лиц (фамилий), отказано по 104 прошениям и 1456 прошений отложено до предоставления доказательств³⁵. Основаниями для признания дворянства служили:

Эти меры царских властей и администрации И. Ф. Паскевича в Королевстве Польском Е. Едлицкий справедливо расценил как «восстановление сословного строя», «формирование вновь шляхетского сословия», «возобладание в законодательстве консервативных тенденций» и «в известной мере поворот к старопольским феодальным основам организации общества» ³⁷. Политика Николая I, направленная на подавление революционного движения в России, в Польше и в Европе в целом, была связана с усилением реакции во всех сферах общественной жизни. Однако его курс на консервацию сословного строя, прав и привилегий дворянства не отличался новыми качественными чертами по сравнению с предшествующим периодом. В 1830-е гг. аналогичные меры по упорядочению правового статуса дворянства как господствующего сословия были предприняты в России и в других областях империи, в том числе и в Королевстве Польском. Общим для этих мер было лишение сословных прав мелкого безземельного дворянства, ограничение доступа в дворянство выходцев из других сословий, охрана дворянского характера государственного аппарата и гарантий монопольного права «благородного» сословия на владение землей и крестьянами. В Королевстве Польском, как и в других областях империи, где крестьяне в начале XIX в. получили личную свободу от крепостной неволи (например в Прибалтике), охрана дворянских прав касалась монополии на землю и консервации феодальной зависимости крестьянства, что открывало для помещиков возможность его полуфеодальной эксплуатации. Законодательное оформление сословных привилегий и сословной замкнутости шляхты в Королевстве Польском в 1830-е гг. приобрело, по сравнению с конституционным периодом, некоторые новые черты, однако сами привилегии и в первую очередь монополия на землю остались без изменений. Шляхта, как отмечал Г. Грынвассер, используя свое политическое (то есть сословное) превосходство, рассматривала все права крестьянина на землю, которую тот обрабатывал, как права сеньориальные, а самого крестьянина – как временного держателя господского имущества³⁸. Именно в главном вопросе о шляхетской монополии на владение землей состояла принципиальная преемственность шляхты как сословия Речи Посполитой, Княжества Варшавского и Королевства Польского. Фундаментальным основанием для признания шляхетства по закону о дворянстве 1836 г. стало владение недвижимыми имениями до 1775 г. По нему подтверждение дворянства получили 60% шляхетских фамилий. Несомненно, что шляхтичи-землевладельцы составляли подавляющее большинство и среди прочих категорий лиц, получивших подтверждение дворянства. Если суммировать число владельцев недвижимых имений и число держателей государственных имуществ в 1827 г., то получим 5 090 фамилий. Практически аналогичной величины будет сумма фамилий, получивших подтверждение шляхетства, и фамилий, ожидавших такого подтверждения после 1837 г. (5 319). Именно они составляли господствующее шляхетское сословие Королевства Польского.

В Королевстве Польском 1815-1830 гг. в общем объеме шляхетского землевладения и государственных имуществ, которые также находились в распоряжении («в держании») у шляхты, половину (49%) всей земли составляли фольварки – крупные товарные помещичьи хозяйства, основанные на отработочной системе эксплуатации труда крестьян. Владельцев таких фольварочных хозяйств было около 4 тыс. чел., на которых работали 2,8 млн. крестьян³⁹. Эти данные согласуются как с общим числом в пять с небольшим тысяч шляхетских имений, так и с числом шляхетских родов, получивших подтверждение дворянства после 1836 г. По подсчетам Грынвассера, в предшествовавшем периоде фольварочная шляхта Княжества Варшавского насчитывала 14 991 чел., что, учитывая численность шляхетских семей, также не противоречит приведенным данным по Королевству Польскому в 1820-е гг. Они показывают только, что доля фольварков в структуре шляхетских владений по сравнению со временами Княжества Варшавского лишь возросла. В то же время 2,8 млн. крестьян, работавших на фольварках, составляли 88% от 3,2 млн. сельского населения Королевства Польского ⁴⁰.

К началу XIX в. резервы для роста шляхетского землевладения вширь практически были давно исчерпаны. Однако, изыскивая пути к расширению своих земельных богатств, шляхта Королевства Польского обратила взоры на государственные имущества. По своему происхождению они восходили к владениям польских королей и литовских великих князей, а в шляхетской Речи Посполитой представляли собой фонд староств и королевщин, которые по воле польских монархов раздавались в пожизненное владение (без права продажи и передачи по наследству) должностным лицам шляхетской республики. Стремясь лишить польских королей последних рычагов политического влияния в стране, магнаты и шляхта в XVIII в. добивались в той или иной форме передачи королевщин в частное владение.

Еще на сейме 1773-1775 гг. было решено, все находившиеся ранее в пользовании должностных лиц староства возвратить во владение короля. При этом сейм принял особое постановление, согласно которому их надлежало вновь раздать в условное держание на 50 лет посредством публичного конкурса тем лицам из числа шляхтичей, кто предложит за это большую сумму денег. Исключение делалось только для староств, связанных с судейской должностью. Претенденты на них должны были обладать образованием и знаниями в области польского права. В этом случае сеймик избирал бы одного из четырех представленных кандидатов. Такая раздача староств, с точки зрения законодателей, пополнила бы государственную казну, король лишался бы возможности за счет староств привлекать к себе сторонников, а сами королевщины оказались бы в руках шляхетской верхушки. В своих интересах раздачу староств использовали иностранные дворы, покровительствуя в этом своим клиентам. Таковых в числе претендентов было три четверти – 300 чел. на землях Польской Короны и 53 чел. в Литве⁴¹.

Конец ознакомительного фрагмента.