Польша и Россия в первой трети XIX века. Глава 1.. Россия и создание конституционного Королевства Польского ( Коллектив авторов, 2010)

1. Польский вопрос во внешней политике России накануне Отечественной войны 1812 года

В результате разделов в конце XVIII в. Польское государство перестало существовать. Земли Речи Посполитой оказались включенными в состав трех соседних держав: Австрии, Пруссии и России. Однако поляки, прежде всего политически активные силы польского общества, не утратили надежды на восстановление Польши. Специфическая социальная структура, в частности наличие многочисленного слоя польского дворянства (магнатерии и шляхты), исторические традиции, выражавшиеся как в длительном существовании собственного независимого, могущественного и имевшего по европейским меркам огромную территорию («от моря до моря» – от Балтики до Черного моря) государства, так и в своеобразном политическом устройстве – республиканской монархии, – все это вело к возникновению определенного типа идеологии, складыванию своеобразной модели национального самосознания и особой национальной психологии. В центре общественного внимания и интереса образованных слоев польского общества находились проблемы восстановления независимого польского государства, воссоздания его целостности, национальной самоидентификации. Предпринимавшиеся в конце XVIII в. усилия по проведению реформ: созыв и работа Четырехлетнего сейма (1788-1792 гг.), принятие Конституции 3 мая 1791 г., так же как и попытки вооруженной борьбы (восстание Тадеуша Костюшко 1794 г.), оказались безрезультатными и не смогли предотвратить окончательного падения Речи Посполитой. К России отошли литовские, белорусские, украинские земли, значительную долю населения которого составляли поляки, прежде всего польская шляхта. В результате состоявшегося в 1795 г. последнего раздела польского государства – Речи Посполитой – с политической карты Европы исчезло слово «польский», название «Польское королевство» упразднялось «раз и навсегда». Оно появилось вновь спустя два десятилетия, когда было воссоздано польское государство под исторически традиционным названием «Королевство Польское». Определяющая роль в его восстановлении принадлежала России, лично российскому императору Александру I. Екатерина II, во время царствования которой произошли разделы Польши, с особым вниманием относилась к воспитанию и образованию будущего наследника престола. Готовя его к занятию императорского трона, видя в нем своего политического преемника, императрица стремилась дать ему, а также его брату великому князю Константину, на которого также возлагались большие надежды, широкое европейское образование. Для занятий с ними в Петербург был приглашен швейцарский генерал, республиканец по убеждениям Ф.Ц.Лагарп. Он оказал большое влияние на формирование политических взглядов и вообще на становление личности будущего российского императора. Вторым лицом, чье влияние на Александра I было не менее сильным, стал поляк Адам Ежи Чарторыский.

После разделов Речи Посполитой в пределах Российской империи оказались значительные земельные владения польских аристократов. В их числе были и земли Чарторыских, богатой и влиятельной «фамилии», имевшей родственные связи с последним польским королем Станиславом Августом (Понятовским). Крупный польский магнат и активный политический деятель Адам Казимеж Чарторыский, претендовавший даже на занятие трона, но отказавшийся в пользу своего двоюродного брата Станислава, стал австрийским подданным, поскольку имел земельные владения и в той части Речи Посполитой, которая вошла в состав империи Габсбургов. Имения Чарторыских, находившиеся в пределах Российской империи на Волыни и в Подолии, после третьего раздела Польши были конфискованы российскими властями¹, и австрийский император Франц II² обратился к Екатерине II с просьбой об их возвращении. Обеспокоенные судьбой своих земель в России, Чарторыские пытались найти выход из сложной ситуации, чтобы сохранить свои владения. По совету хорошо знакомого им Н. В. Репнина, ранее, в 60-е годы XVIII в., бывшего полномочным послом в Польше, а к тому времени занимавшего пост литовского и виленского генерал-губернатора, А. К. Чарторыский решил направить своих сыновей Адама Ежи и Константыя Адама в Петербург³, с целью подчеркнуть свою лояльность императрице. Екатерина II сочла это возможным при условии, что они поступят на русскую службу. Пребывание братьев в Петербурге способствовало изменению их представлений о русских, которые вначале были крайне негативными. В своих мемуарах А. Чарторыский писал: «Мало-помалу мы пришли к убеждению, что эти русские, которых мы научились инстинктивно ненавидеть, которых мы причисляли, всех без исключения, к числу существ зловредных и кровожадных, с которыми мы готовились избегать всякого общения, с которыми не могли также встречаться без отвращения, – что эти русские более или менее такие же люди, как и все прочие, что между ними есть умные молодые люди, люди вежливые, приветливые, на словах, по крайней мере […], что в общем можно жить в их обществе, не испытывая чувства отвращения, что даже можно иногда считать себя обязанным питать к ним дружбу и чувство благодарности»⁴. Постепенно между великим князем Александром и А. Чарторыским, который был на 7 лет старше, начали складываться доверительные дружеские отношения. Чарторыский был хорошо образован, имел уже определенный опыт в политических делах. Он путешествовал по европейским странам, некоторое время жил в Англии, где изучал, в частности, ее конституцию.

Последовательная позиция Чарторыского по польскому вопросу, его твердая убежденность в необходимости возрождения польского государства оказала влияние на становление взглядов будущего императора, прежде всего по вопросу о Польше. Неоднократно описанная в исторических трудах знаменательная прогулка Александра с польским приятелем явилась одним из кульминационных эмоциональных моментов в их отношениях. Однажды, весной 1796 г., когда Екатерине II жить оставалось всего лишь полгода, Александр, гуляя с Чарторыским по саду Таврического дворца, сказал, что он «совершенно не разделяет воззрений и принципов правительства и двора, что он далеко не оправдывает политики и поведения своей бабки и порицает ее принципы». Великий князь заметил, что его «симпатии были на стороне Польши и ее славной борьбы». По свидетельству Чарторыского, Александр «признался, что ненавидит деспотизм везде, в какой бы форме он ни проявлялся». Таким образом, внушенные Лагарпом принципы проявились в мировоззрении будущего наследника российского престола. Это заявление Александра произвело огромное впечатление на Чарторыского. Много лет спустя он написал в своих мемуарах, что этот день «имел решительное влияние на большую часть его жизни и на судьбы его отечества». «С этого дня и после этого разговора, – откровенно заявлял он, – началась моя преданность великому князю, я могу сказать, наша дружба»⁵.

Однако с восшествием на престол Павла I в судьбе Чарторыского произошел резкий поворот. Его дружбу с великим князем новый император посчитал вредной, и польского аристократа отправили послом на Сардинию. Несколько лет спустя, как только Александр стал императором, он сразу же возвратил Чарторыского в Петербург. Император предложил ему пост товарища (заместителя) министра иностранных дел. По свидетельству самого Чарторыского, он долго отказывался, объясняя отказ тем, что его назначение «возбудит удивление и недовольство русских», что его чувства к Польше не могут измениться и потому могут войти в противоречие с обязанностями возлагаемой на него службы. Убеждая его принять предложение, Александр I приводил следующие аргументы: во-первых, в настоящий момент такого рода затруднений он не видит, а во-вторых, Чарторыский всегда может подать в отставку. В мемуарах Чарторыский постоянно подчеркивал неизменность своей позиции относительно Польши. Этот акцент нельзя, по-видимому, рассматривать как более поздний «отпечаток», как результат его изменившегося впоследствии отношения к России: письма Чарторыского того времени, источник более объективный, подтверждают слова о тех трудностях, которые тревожили его при раздумьях о предложении Александра I. «Принимая место, – писал он в одном из писем, – я решил не делать ничего, что могло бы неблагоприятно повлиять на будущее моего отечества»⁶. Предвидение Чарторыского оправдалось: назначение его товарищем министра иностранных дел было отрицательно воспринято русским обществом и стало, по его собственному выражению, «предметом непрерывных нареканий и постоянной критики» в адрес Александра I. Чарторыский следующим образом охарактеризовал отношение к себе окружающих: «Поляк, пользующийся полным доверием императора и посвященный во все дела, представлял явление оскорбительное для закоренелых понятий и чувств русского общества»⁷. Польский князь остро ощущал и на своем личном опыте осознавал, какую важную роль приобретало общественное мнение.

Международные отношения в Европе начала XIX в. отличались чрезвычайной сложностью и подвижностью, политические союзы и ориентации изменялись непрерывно. Активная агрессивная внешняя политика Наполеона, хотя и проводившаяся под освободительными лозунгами, вела как к территориальным изменениям, так и к нестабильности позиций великих и малых европейских государств. Все страны опасались угрозы со стороны Франции, в то же время они не желали и усиления России. При этом они полагали, что в случае их неверных политических шагов могут начаться военные действия, прежде всего со стороны Франции или России, а вследствие этого они могут потерять часть своих территорий или даже утратить свою независимость.

В определении внешнеполитической линии России А. Чарторыский занимал заметное место. Назначенный Александром I в 1802 г. товарищем министра иностранных дел, фактически он оказался главой ведомства. Значительная часть русского общества с неодобрением относилась к пропольским настроениям молодого императора, так же как и к выдвижению Чарторыского. Заняв высокий пост в российской внешней политике, Чарторыский «льстил себя надеждой создать политическую систему, которая, основываясь на принципах справедливости, могла бы со временем оказать счастливое влияние на судьбы Польши». «Я уже предвидел разрыв с Францией, – вспоминал он об этом времени. – Русские всегда подозревали меня в желании склонить русскую политику к тесной связи с Наполеоном, но я был далек от этой мысли, ибо для меня было очевидным, что всякое соглашение между двумя этими государствами было бы гибельным для интересов Польши»⁸.

С самого начала внешнеполитической деятельности Чарторыского его планы были направлены на то, чтобы польское государство «восстанавливалось бы под скипетром России»⁹. В частности, Чарторыский направил русскому представителю в Вене А. К. Разумовскому указание поставить в известность об этих планах австрийский двор. Австрия не возражала против них, но при условии сохранения прежних границ Галиции ¹⁰. В это время и Англия обещала дать свое согласие на восстановление Польши.

Основная линия позиции А. Чарторыского относительно Польши – делать все возможное для восстановления польской государственности – на протяжении всей его жизни оставалась неизменной, но в зависимости от конкретных условий и обстоятельств его взгляды претерпевали некоторую трансформацию, а отношение к форме их реализации менялось коренным образом.

Еще в 1804 г. в его «Записке об устройстве европейских дел, в случае удачного окончания войны» излагался следующий план: «Русский император, приняв титул царя польского, получает все земли, принадлежавшие Польше до ее первого раздела, включая и так называемое Прусское королевство», потери же Пруссии будут компенсированы ей другими территориями ^п. С началом наполеоновских войн Чарторыский попытался активнее влиять на внешнеполитический курс Александра I. В одной из записок 1806 г., представленной императору, он отрицательно оценивал его политику, характеризуя ее как «пассивную», и предупреждал, что если так будет продолжаться, то Наполеону удастся «похитить» и «превратить в свою собственность» те народы, которые «считают русских своими братьями». Он высказывал также опасение, что Наполеон может отдать польскую корону кому-либо из представителей королевского дома Пруссии¹².

В 1806 г. Чарторыский представил Александру I еще один документ – «Записку о мерах, которые необходимо принять по отношению к бывшим польским провинциям» ¹³. Речь шла о польских землях, вошедших в состав России. В «Записке» явно просматривалась «обида» князя на императора. Документ является любопытным доказательством достаточной простоты и неофициальности их отношений, которые сложились к этому времени. «В настоящей записке я не имею в виду давать советы и не собираюсь предлагать никаких способов действий», – писал Чарторыский. Эта записка, замечал он, – «простой набросок первых попавшихся мыслей», и с этими первыми пришедшими на ум мыслями он мог позволить себе обратиться к императору. По его мнению, для того чтобы удержать польские провинции, надо «вызвать энтузиазм и любовь к нам [России. – Г. М.] жителей», следует также удержать и польские провинции Пруссии, всячески оберегать «наши» польские провинции от смуты и избегать там проявлений излишней подозрительности и «неуместной строгости». Чарторыский объективно стоит на позициях России и защищает ее интересы, причисляя к ней и самого себя: «мы» – это российские власти, т. е. Чарторыский мыслит как представитель российской администрации. Таким образом, перед угрозой со стороны возможных соперников-неприятелей российские и польские интересы переплетались, а во многом и совпадали. В записке Чарторыский вновь обращал внимание императора на необходимость считаться с польским общественным мнением и оказывать на него воздействие в нужном направлении. Для этого Александр I должен обратиться с воззванием к населению западных провинций, стараясь пробудить в поляках «чувство того древнего родства, которое должно объединять между собою все славянские нации». Чарторыский предлагал также использовать и другие способы: «поместить в газетах и в периодических изданиях разные статьи или издать их отдельными брошюрами и памфлетами, чтобы направлять общественное мнение и разрушать действие тех обращений, которые появятся от имени врага».

Князь подчеркнул, что в случае если Александр I решит объявить себя польским королем (в тексте записки эта мысль сформулирована весьма изысканно: «если обстоятельства приведут Ваше величество к решению […]»), то нужно будет разработать план, в соответствии с которым при прочной централизованной власти потребуется дать новому королевству конституцию, «способную примирить права неограниченной монархии с учреждениями и формами», которые Польша получит «под отеческою властью Вашего величества». Необходимо опередить Бонапарта, пробудить в поляках надежду на «новое существование» ¹⁴. Из «Записки» следовало, что с самого начала разговоров и размышлений относительно восстановления Польши выявлялось то противоречие, которое с неизбежностью возникнет при соединении либерально устроенного автономного (в большей или меньшей степени) государственного образования и центральной власти – неограниченной монархии, а также обнаруживалось и понимание того, что каким-то образом это противоречие необходимо снять.

В конце 1806 г. Чарторыский подал Александру I специальную записку о Польше ¹⁵. «Польша, – отмечалось в ней, – в силу сложившихся обстоятельств, сделалась главным центром интересов двух столкнувшихся держав [России и Франции. – Г.М. ] […]. Именно Польша служит Бонапарту основной базой для борьбы с Россией и средством проникнуть вплоть до ее старых границ». В Польше, писал князь, Наполеон «встретит население, легко возбуждающееся и способное быстро осваиваться с военным делом, найдет храбрых и опытных офицеров, деньги и съестные припасы и страстное желание защитить существование и свободу своего отечества». Он характеризовал такими словами отношение русских к полякам: для России поляки являются «постоянной причиной беспокойства и подозрений», «тщетно Польша предлагает все силы для доставления средств к войне и для защиты русского трона». «Правительство, – писал он, – боится воспользоваться этими средствами, чтобы не вызвать неудовольствия русского населения, оно боится вовлекать в войну поляков, чтобы они не обратили своего оружия против России же». Чарторыский продолжал настаивать: чтобы привлечь поляков на сторону России, по его мнению, существует единственное средство – следует объявить Польшу королевством, а ее наследственными королями провозгласить русского императора и его наследников. Тогда Польша станет барьером, преграждающим путь Наполеону: «Россия, присоединив к себе Польшу, создаст себе в ее лице аванпост», «создаст оплот, недоступный никакому прямому захвату, и этим положит начало той счастливой связи, которая должна будет когда-нибудь объединить вокруг нее все разрозненные ветви древней славянской семьи». В этих словах, несомненно, слышны отзвуки славянофильства, идеи славянской общности, даже панславизма, несмотря на то, что ни в начале XIX в., ни позднее в Польше не пользовалась популярностью мысль об объединении славянских народов под главенством России. Вероятно, на «пророссийской» ориентации Чарторыского сказалось влияние его русского окружения. Настаивая на реализации своих планов в отношении Польши, он пытался представить различные аспекты тех выгод, которые получит Россия. Но, предвидя возможную реакцию со стороны русского общества, он предлагал Александру I готовые ответы на вероятные вопросы и возражения, которые могли бы возникнуть у представителей просвещенной элиты. Чарторыский предлагал парировать опасения, что «восстановление Польши равносильно отделению от государства одной из его составных частей», следующим образом: «Ведь отделение это лишь внешнее. Польская корона осталась бы неразрывно связана с русским троном». Чарторыский постоянно балансировал на грани: с одной стороны, он выступал за восстановление Польши как отдельного государства, а с другой – считал, что «новая Польша» будет «неразрывно связана с Россией», тем самым признавая, что самостоятельность ее будет весьма ограничена¹⁶.

В «Записке» шла речь не только о возрождении польского государства, но и о том, каким должно быть его политическое устройство. Чарторыский высказывал императору свои соображения, как следует действовать: «[…] чтобы зажечь энтузиазм поляков, нужно дать им управление, сообразно с их желаниями и их старыми законами […]. Нужно, чтобы милости императора превосходили предложения и соблазны Бонапарта. Благодаря этим же милостям связь между империей и польской нацией станет только крепче». Стремясь убедить императора, Чарторыский в качестве примера ссылался на венгерско-австрийские отношения, установившиеся внутри империи Габсбургов: «[…] с каких это пор автономная конституция стала менее надежной гарантией постоянной и полной покорности? Венгерское королевство, несмотря на предоставленные ему свободы и прерогативы, уже целые века служит примером верности и самой надежной поддержкой Австрии». «Записка» содержала также обширные рассуждения Чарторыского относительно того, каким образом можно было бы нейтрализовать недовольство Пруссии и Австрии, компенсировать их территориальные потери, неизбежно возникшие бы при объединении польских земель, и какие следовало бы предпринять в связи с этим дипломатические шаги. В заключительной части документа Чарторыский еще раз делал акцент на вопросе о внутреннем устройстве Польши: надо, «наконец, немедленно разработать в необходимых деталях план будущей внутренней организации нового королевства, в котором должны быть согласованы неотъемлемые права государя с учреждениями и порядками, которыми дорожит польский народ и большая часть которых была им сохранена под отеческим владычеством Вашего императорского величества»¹⁷.

Таким образом, еще задолго до восстановления Польского королевства, до введения конституции, было уже очевидно, что соединение государства с монархическим, абсолютистским типом правления и автономного государственного образования, имеющего конституцию и парламент, – дело чрезвычайно сложное, требующее серьезной предварительной разработки государственно-правовых основ.

Подписанный в Тильзите 25 июня (7 июля) 1807 г. * мирный договор между Россией и Францией определял и судьбу части польских земель.

В данной главе даты приводятся с учетом обозначения в историческом источнике. Европейские события, как правило, датируются по новому стилю; в российских источниках для датировки обычно используется старый стиль. В тех случаях, когда речь идет о международных событиях с участием России, дается двойная дата.

Условиями мира предусматривалось образование из польских владений Пруссии Княжества (Герцогства) Варшавского. Оно включалось в наполеоновскую политическую систему, и на него распространялось действие Кодекса Наполеона. Французский император отдал вновь образованное Княжество саксонскому королю Фридриху-Августу I, который к недавно полученному королевскому титулу присоединил и титул герцога Варшавского. Таким образом, «барьер» между государственно-политическими пространствами двух империй – России и Франции – перестал существовать: Княжество Варшавское становилось аванпостом военных сил французского императора. Однако России необходимо было обезопасить свою западную границу, для чего следовало попытаться согласовать с Францией позиции относительно польского вопроса. Россия опасалась восстановления польского государства, которое находилось бы полностью в орбите французского влияния. Начались переговоры и длительная дипломатическая переписка по подготовке конвенции, которая должна была определить будущую судьбу поляков.

Ни сам Наполеон, ни министр иностранных дел Франции Ж. Б. Шампаньи не выражали прямого согласия на подписание конвенции о Польше. Эта неопределенность вызывала раздражение у российских властей, поскольку «польский вопрос» продолжал оставаться одним из центральных в российской внешней политике. Точка зрения Александра I по этой проблеме была изложена французским послом в Петербурге А. О. Коленкуром в его донесении Наполеону. В апреле 1809 г., когда шли военные действия между Францией и Австрией, он сообщал о позиции российского императора: «Если Австрия должна быть разгромлена, она [Россия, выступавшая на стороне Франции. – Г.М.] не потерпит, чтобы Галиция вся или часть ее попала в другие руки, а не в ее, потому что, если бы что-нибудь отошло от Галиции к Герцогству Варшавскому, то это было бы шагом вперед к реставрации Польши и поэтому совершенно против главных интересов России»¹⁸. По мнению великого князя Николая Михайловича, профессионально как историк занимавшегося изучением взаимоотношений между Россией и Францией этого периода, поляки при разгроме Австрии могли бы потребовать восстановления Польского королевства. Тогда бы на западных границах России возникла Польша, явно ей враждебная, «покорная послушница Наполеона, на которого и без того возлагались все надежды поляков»¹⁹. В случае разрыва России с Францией поляки, уже служившие в рядах наполеоновской армии, примкнули бы к Наполеону, «агенты которого и без того наполняли все Варшавское Герцогство и Саксонию»²⁰.

Российские политики уделяли пристальное внимание тем настроениям, которые существовали среди поляков по отношению к России. Об этих настроениях, и в частности о позиции князя Ю. Понятовского, писал в донесении от 24 мая (5 июня) 1809 г. барон А. Ф. Розен. Возвращаясь в Россию из Австрии через Польшу, он сообщал главнокомандующему Молдавской армией А. А. Прозоровскому: «Во время моего пребывания у князя Понятовского его дежурный генерал фон Фишер неоднократно внушал мне, что Польша очень хотела бы, чтобы император всероссийский принял предложение, сделанное поляками в 1805 году²¹, что они повторяют теперь свое предложение и хотели бы на деле это доказать, как только сам государь прокламацией или другим удобным для него способом провозгласит себя королем Польши; что этот акт не только будет принят и признан с величайшим энтузиазмом, но и что все состоящие до сих пор в иностранных армиях и соединениях присоединятся к русской партии. Для осуществления всего этого достаточно будет даже небольшой помощи со стороны русских войск. По его словам, тогда все поляки стали бы единодушны. Если бы Польша с помощью России возродилась бы в качестве королевства, пропала бы всякая привязанность к Франции». Далее приводились слова Понятовского, сказанные Розену при отъезде его из Варшавы: «Князь Понятовский сам сказал, что он и все поляки хотят убедить нашего монарха в том, как страстно хотят они вернуть с его помощью своей нации независимое существование и быть объединенными с Россией в качестве государства польского, что это не только возможно, но и необходимо для блага России». Такое объединение, заключал он, стало бы преградой на пути агрессивной Франции, дало бы возможность заключить выгодный мир с Англией, и в итоге «Россия превратилась бы в сильнейшую державу на континенте»²².

Немного позже Александр I через канцлера Н. П. Румянцева получил записку главнокомандующего армией в Галиции С. Ф. Голицына, специально посвященную настроениям поляков. Она являлась приложением к его письму из Люблина от 4 (16) июня 1809 г. «Нет ни единого поляка, – писал Голицын, – который не бредил бы восстановлением отечества своего, что и весьма естественно, ибо кто не пожелает, чтобы земля та, на коей родился, принадлежала одной власти, и предками признаваемой. Польское королевство, разделенное между тремя державами, оставило в недре своем многих из довольно знатных жителей, потерпевших от сего раздела и в рассуждении имений, и также по личным почестям. Многие даже оставили свое отечество и в надежде восстановления оного жертвовали и жертвуют не только последним имуществом, но и жизнью чужой державе, подающей им к тому надежду. Все таковые употребляют разные способы уверять народ в событии пламенного их желания, а от того возникают при малейшем случае мятежи. Чтобы все умы привести в равновесие, чтобы водворить повсюду спокойствие, необходимо нужен им король, но король не из их среды себе избираемый, могущий быть вассалом сильной какой-либо державы, а владетель, по достоянию своему и по влиянию на всю Европу имеющий все способы сделать королевство сие почтенным». Общий вывод автора записки был следующим: «Истинно все благомыслящие поляки жаждут о той минуте, в которую провозглашен будет их королем Александр, император всероссийский». Голицын полагал, что королевство останется, «только под иным видом, не иным чем, как российскою провинциею». По его мнению, российский император, приняв на себя «достоинство короля польского», должен установить на «вечные времена, что российские государи суть рожденные короли польские, имеющие право назначать вместо себя для управления сим королевством наместников, управляющих именем и властью государей всероссийских». Относительно размера территории королевства Голицын писал, что оно «составилось бы из всей прежде бывшей Польши, исключая Белоруссию и отошедшее к составлению Киевской и Подольской губерний»²³.

15 (27) июня 1809 г. Н.П. Румянцев сообщил С. Ф. Голицыну, что «государь император с благоволением изволил принять изложение мыслей вашего сиятельства по предмету восстановления бывшего Королевства Польского и присоединения оного на вечные времена к Российской империи». Далее он передавал соображения императора по «польскому вопросу», сделанные «в полной откровенности». В отношении территории будущего польского государства явное сомнение вызывала целесообразность воссоздания его в границах, существовавших до разделов: «С восстановлением королевства Польского в первобытном его состоянии не должны ли отойти от России разные области, прежде сего Польше принадлежавшие?» Объединение с поляками, считал император, было бы чревато конфликтами в будущем. Излагая собственную позицию, Румянцев писал: «Можно ли положиться на постоянство польской нации, и под самым видом пылкого их желания соединиться ныне под скипетром его величества не кроется ли больше умысла, чтобы тем удобнее возвратить ту часть Польши, которая России досталася, и потом вовсе отмежиться от нас?» В качестве примеров, «сколь слаба и ненадежна связь между соединенными под одною властию, но под разными именами и на особых правах государствами», он приводил Венгрию и Ирландию. Он полагал, что вряд ли России стоит идти по такому пути. Румянцев не видел «причины не надеяться», что со временем польские провинции, присоединенные к России, могли бы сделаться «совершенно русскими», «особливо же когда минет то поколение, в глазах коего совершилися последние происшествия и еще мечтается блеск престола самодержавного»²⁴.

Вопрос о Польше рассматривался российской правящей элитой в широком международном масштабе. Присоединение Польского королевства к Российской империи, подчеркивал Румянцев, будет иметь негативные последствия для всей сложившейся расстановки сил в Европе, поскольку в этом случае «связь между державами, по разделу Польши естественно [за] интересованными друг друга поддерживать, тогда совершенно рушится». В итоге вывод был таков: император желает видеть Польшу «в настоящем ее положении и присоединения Польши в прежнем составе ее не изволит признавать полезным для империи», тем более что восстановление Польского королевства могло бы грозить отторжением от Российской империи «края Белорусского и участков, отошедших к составлению Киевской и Подольской губернии». Это были политические соображения стратегического характера. В то же время в письме содержались и конкретные инструктивные указания тактического плана. Изложены они были достаточно витиевато, в целом же смысл их заключался в том, что действия, предпринимаемые российской стороной, ни в коем случае не должны были оттолкнуть ориентировавшиеся на Россию польские круги. «Его императорское величество, – отмечалось в нем, – приемля в уважение, с одной стороны, представление Вашего сиятельства, что, льстя надеждам поляков о восстановлении их отечества к общему их желанию быть под скипетром его величества, можно удержать их в спокойствии и восстановить между ими тишину и повиновение, а с другой, чтоб в противном случае и преуспев, может быть, в продолжение нынешней войны оказать важную услугу Франции, они обратятся к императору Наполеону с домогательством о составлении особого царства из Герцогства Варшавского и Княжеств Галицейских, что нам весьма невыгодно, государь император соизволяет, чтобы Ваше сиятельство, удостоверяясь в полной мере, что магнаты варшавские и галицейские прямое и твердое имеют желание поступить под скипетр его императорского величества, употребили между ними под рукою и в виде собственного побуждения Вашего внушения, что ежели они действительно намерены, составя из Герцогства Варшавского и Княжеств Галиции особое царство под именем королевства Польского, вверить скипетр оного на вечные времена государю императору и его преемникам, то Вы почти уверены, что таковой подвиг их и предложение о том не останутся безуспешны и что Вы, с Вашей стороны, приемлете на себя быть в сем деле ревностным ходатаем, обещая донести о таковом их желании государю императору со испрошением всемилостивейшего соизволения, чтоб им было позволено отправить к высочайшему двору на тот конец депутацию»²⁵.

В письме от 5 (17) сентября 1809 г. С. Ф. Голицын еще раз возвращался к польским делам. На этот раз он писал непосредственно императору: «[…] мыслил я, что доколь бывшая Польша останется в настоящем положении, все будет камнем преткновения и яблоком раздора. Враги наши употреблять будут воспаленное воображение поляков в свою пользу, и Россия вечно с сей стороны не будет обеспечена». Он вновь предлагал решение «польского вопроса», отличавшееся от мнения императора: «Одно только представляется уму моему, то есть, чтобы остатки Польши присоединить на вечные времена к Российской державе». «[Ваше величество] соизволили, – обращался Голицын к Александру I, – изъявить некоторым образом согласие на восстановление Польского королевства под скипетром Вашего императорского величества, из обеих Галиций и Герцогства Варшавского состоять имеющего, лишь бы изъявили они на то собственное согласие». В результате усилий, предпринятых им для выяснения общественного мнения поляков по этому вопросу, Голицын пришел к выводу, что «ныне не токмо все благомыслящие обыватели того желают, но и войско готово дать в верности Вашему величеству присягу, коль скоро соизволите принять на себя достоинство польского короля. Сие мне известно от многих высших чиновников варшавской армии». Голицын настоятельно советовал императору не упустить подходящий, по его мнению, момент: «Если в план вашего императорского величества входит корона польская, то настоящая эпоха самая к тому способнейшая. Надобно пользоваться временем и общественным мнением». Он считал, что Наполеон должен на это согласиться, «ежели союз с Россией расторгнуть не пожелает». Должна была согласиться на такие действия России и Австрия, так как «императору австрийскому [чем] лишиться обеих Галиций, гораздо приятнее видеть их во владении Вашего величества, нежели отдать в удел кому-либо из дома императора Наполеона»²⁶.

Во время переговоров между Францией и Австрией об условиях заключения мира в конце августа 1809 г. в Вену прибыл флигель-адъютант полковник А. И. Чернышев. Через него Александр I передал послание Наполеону. В нем, в частности, российский император напоминал «об интересах России относительно вопроса о „бывшей Польше⁶⁴, о которых он заявлял еще в Тильзите и Эрфурте»²⁷. Чернышев сообщал Александру I свое мнение, которое сложилось у него относительно позиции Наполеона, а также о тех внешнеполитических шагах, которые безотлагательно должны быть предприняты Россией: «Хотя Наполеон им [европейским правительствам. – Г. М.] и показывает себя миролюбивым, но это притворство: его честолюбию и захватам нет пределов. Во Франции всеобщее неудовольствие вследствие несчастной войны испанской, прекращения торговли, банкрутств, деспотизма. Нужно поскорее заключить мир с Турциею, снестись с Австриею и Швециею, первой обещать часть Валахии и Сербию, второй – Норвегию, войти внезапно в Герцогство Варшавское и императору Александру провозгласить себя королем польским. Участь поляков печальна: налоги, лишения всякого рода; они все это сносят в надежде сделаться нацией, и если император Александр осуществит эту надежду, то поляки примут сторону русского императора против французского»²⁸.

Примерно в это же время французский посол А. О.Коленкур писал в Париж о настроениях русского общества в Петербурге: «Беспокойство и брожение умов достигло здесь высшей степени […], всякий говорит со мною и даже атакует меня по польскому вопросу». Общее мнение таково, передавал он, «что надо всем пожертвовать, только не допускать присоединения Галиции к Великому Герцогству, это даже повторяется постоянно императором и графом Румянцевым»²⁹.

14 октября 1809 г. в Шёнбруннском дворце в Вене был подписан мирный договор между Францией и Австрией, по которому Австрия утрачивала значительные территории с населением 3,5 млн. человек. Королю Саксонскому как герцогу Варшавскому отходила часть Галиции с населением 1,5 млн. человек, а к России – территория с 400 тыс. жителей. В итоге территориально Польша была воссоздана почти в своих этнических границах: в состав Княжества Варшавского входили Варшава, Познань, Краков³⁰. Таким образом, настойчивые пожелания России, чтобы результаты войны не привели к усилению Княжества Варшавского, оказались проигнорированными. Правда, Наполеон поспешил заверить российское правительство в сохранении дружественных отношений и поручил министру иностранных дел Ж. Б. Шампаньи написать Румянцеву, что позиция, занимаемая Францией по польскому вопросу, не противоречит интересам России. 20 октября 1809 г. Шампаньи писал из Вены российскому канцлеру: «Император не только не желает вызвать мысль о восстановлении Польши, которая так далека от его видов, но он готов содействовать императору Александру во всех тех мерах, которые могли бы истребить навсегда воспоминания о ней и ее прежнем населении. Его величество соглашается на то, чтобы слова „Польша“ и „поляк“ не только бы исчезли из всех политических договоров, но даже из истории». Далее заявлялось: «Император Наполеон готов всеми средствами содействовать всякой мере, которая бы обеспечивала спокойствие и покорность старых поляков, и он полагает, что им же может принести пользу, избавив их от новых несчастий, подчиняя их более мудрому и отеческому правительству императора Александра, своего союзника и друга»³¹.

Российские власти сочли, что соображения Наполеона по польским делам не должны оставаться тайной для поляков, и с письмом Шампаньи был ознакомлен, в частности, А. Чарторыский. В разговоре с Александром I он признавался, что читал его с грустью. При этом польский князь упрекал российского императора в уклонении от прежних намерений в отношении Польши: «Торжество, с которым здесь было объявлено об отнятии у поляков всякой надежды, кажется мне способным скорее послужить на пользу Наполеону, чем во вред, так как благодаря этому все, что есть в подобном образе действий позорного, падет всецело на русского императора». Александр I объяснял свои дипломатические шаги невозможностью действовать в прежнем русле³². Пытаясь смягчить ситуацию, император еще раз повторил, что в настоящее время он не видит возможности осуществить свой план в отношении Польши и что пока единственно возможным считает «создание особого управления в польских провинциях, принадлежащих России». Однако, добавил он, по его мнению, и этот план «встретит противодействия со стороны русских»³³. В ответ Чарторыский заявил, что он не может не принимать самого живейшего участия в делах своей родины. «В этой новой стране, – сказал он, – живут мой брат, мои сестры, вся моя семья, и это причина не брать здесь [в России. – Г. М.] на себя какое-либо дело»³⁴. Еще в 1806 г. А.Чарторыский уволился из министерства иностранных дел и оставил за собой только должность куратора Виленского учебного округа, который он возглавлял с 1804 г.

Российский посол в Париже А. Б. Куракин был чрезвычайно обеспокоен тем, как развивались события. В донесении Александру I от 21 октября (2 ноября) 1809 г. он акцентировал внимание императора на опасном для России усилении на ее границах Княжества Варшавского: «Герцогство Варшавское, после присоединения Новой Галиции и территории вокруг Кракова, а также округа Замостья, входящего в Старую Галицию, и вследствие совместного с Австрией использования соляных копей Велички, становится крупной державой второго ранга с населением около 5 млн.» Оно намерено «держать постоянно под ружьем 80 тыс. отборных войск, уже имеющих боевой опыт, обученных французскими генералами и унтер-офицерами» и благодаря Франции снабженных необходимым вооружением. «Герцогство Варшавское, чья мощь и военные силы столь значительно возросли в результате присоединения части обеих Галиций, – считал Куракин, – представляет для нас другую, несравненно большую [чем иллирийские провинции. – Г. М.], опасность, являясь еще одной точкой соприкосновения […], ибо оно ставит нас лицом к лицу с Францией». По мнению посла, Княжество Варшавское – «это ядро, вокруг которого готовится объединение всех частей бывшей Польши», оно «сеет семена недовольства и мятежа во владениях Вашей империи, бывших некогда польскими и ожидающих лишь сигнала Франции, чтобы взбунтоваться». Куракин подчеркивал негативные результаты Венского договора для России: теперь Франция будет оказывать «полное и неоспоримое влияние» на весь континент. Посол полагал, что одной из внешнеполитических целей Наполеона станет задача направить против России Швецию, для чего ей будет обещано возвращение Финляндии, а другой – приобретение прибалтийских провинций. Куракин считал необходимым для России немедленно отреагировать на сложившуюся ситуацию: следует «уже сейчас расположить вдоль наших границ от Балтийского до Черного моря армию по меньшей мере в 200 тыс. человек, способную сдержать, подавить смуту, которую стараются посеять в наших провинциях, бывших ранее польскими». Однако при этом не должно быть нанесено «ни малейшего ущерба» союзу России с Францией³⁵.

Весьма чувствительным для русского правительства был вопрос о так называемых смешанных подданных, то есть о поляках, имевших земельную собственность в разных государствах, поскольку они «безнаказанно могли вредить России, имея постоянный доступ в ее владения и разнося повсюду волнения или вступая в службу Герцогства Варшавского»³⁶. А. Б. Куракин в своем донесении графу Румянцеву от 21 октября (2 ноября) 1809 г. писал, что считает необходимым обратить его внимание «на ревность, с которою поляки – владельцы имуществ, находящихся в областях, принадлежащих нашему правительству, и потому его подданные, стремятся вступать на службу Герцогства Варшавского». Среди них он называл, в частности, князя Д. Радзивилла, почти все имения которого находились в пределах России и который прибыл в Варшаву с целью «составить целый полк конницы», князя А. Сапегу, графа В. Потоцкого. Он убеждал канцлера обратиться к Александру I и «испросить повеление», которое «могло бы положить конец этому злу»³⁷. Мнение Куракина не было единичным в русском обществе, например, Румянцев также разделял его. Когда Куракин писал канцлеру, он еще не знал об указе императора, данном 24 августа 1809 г. Сенату относительно жителей пограничных губерний. Александр I заявлял, что, как ему стало известно, «некоторые из поселян и обывателей пограничных губерний […] отлучаются без ведома начальства их и за границу, предаваясь в своей простоте ложным и неосновательным слухам». Нарушителей порядка приказывалось «ловить» и пойманных из них «годных» отдавать в солдаты, а «негодных» – в крепостные работы. Основная цель указа была заключена в статье о дворянах: «Если бы паче чаяния и из дворян и помещиков кто-либо был обличен в таковом преступлении, или же в попущении, подговоре, а паче в доставлении каких-либо способов к вооружению, каковых имения немедленно конфисковать, а самих их предавать суду по всей строгости законов»³⁸. Некоторое время спустя это положение, вызывавшее недовольство поляков, было отменено³⁹.

В одной из бесед, состоявшихся в конце 1809 г. между Александром I и А. Чарторыским, князь упрекнул императора в нарушении прав польского дворянства, сказав, что «все русские дворяне имеют право вступать в иностранную службу и не подвергаются конфискации имущества». Позиция Чарторыского определялась и собственными интересами, поскольку значительная часть земельных владений «фамилии», как отмечалось выше, находилась на российской территории, и вопрос о земельном имуществе был для него чрезвычайно важным. Александр I, почти оправдываясь, объяснял, что таково было мнение его министров, что земли были секвестрированы у тех поляков, которые, находясь в Париже, «позволяли себе устраивать всякие демонстрации против русского правительства», что «бывают обстоятельства, когда безопасность государства вынуждает к исключению из правил». В заключение разговора, после долгого молчания, император произнес наконец слова, которые так хотелось услышать Чарторыскому: надо вернуться к старому плану – «дать конституцию и самостоятельное существование» Королевству Польскому и принять титул короля польского. Однако Александр I сразу же сделал оговорку: необходимо подождать, пока Австрия вновь не окажется в разрыве с Францией ⁴⁰.

Решение вопроса о судьбе Польши Чарторыский рассматривал главным образом в контексте взаимоотношений между Россией и Францией. Территориальные интересы Австрии и Пруссии, на его взгляд, можно было достаточно легко удовлетворить. Александр I смотрел на польский вопрос в ином масштабе: он должен был держать в поле зрения весь комплекс внешнеполитических проблем, стоявших перед Россией, и наряду со сложной европейской ситуацией учитывать также задачи «восточной» и «азиатской» политики. Нельзя было настраивать против России Австрию и Пруссию, следовало поддерживать нейтральные отношения с Англией, закончить войны со Швецией и Турцией, не слишком провоцировать на антирусские выступления Наполеона, оттянуть начало назревавшего вооруженного столкновения.

Отношения России с Францией продолжали осложняться: 26 октября 1809 г. в Вене Франция и Австрия подписали военную конвенцию, в которой войска саксонского короля назывались «польскими войсками» и говорилось о «польской армии». В польских газетах появились статьи, поддерживавшие надежды поляков на восстановление Польши, разнеслась весть, что дочь саксонского короля выходит замуж за Понятовского, которому, вероятно, предназначается польская корона⁴¹.

После неоднократных обращений российского правительства к Франции относительно заключения конвенции о Польше и продолжительной переписки по этому вопросу между дворами Шампаньи сообщил русскому послу в Париже Куракину, что Коленкур, французский представитель в России, получил, наконец, полномочия заключить конвенцию. Она должна была базироваться на следующих условиях: в конвенции следовало выразить мысль, что Польша не будет восстановлена и что Княжество Варшавское не увеличится территориально; раздел Польши должен быть признан «оконченным делом», в тех границах, какие утверждены Венским миром в октябре 1809 г. Должно быть оговорено, что будет уничтожено само имя Польши и поляков, что Княжество Варшавское никогда не получит независимого существования, а составит одну из областей Саксонии. Польские ордена будут отменены, и поляки – русские подданные – не смогут поступать на службу в Княжестве Варшавском.

Как только посол Коленкур получил из Парижа полномочия, он немедленно подписал проект конвенции, с российской стороны она была подписана Н. П. Румянцевым. Это произошло 4 (16) января 1810 г. ⁴² Однако подпись Коленкура не решала вопроса окончательно – необходимо было утверждение документа Наполеоном. Преамбула конвенции, в частности, гласила: «[…] их императорские величества сочли необходимым дружески договориться о том, чтобы впредь устранить единственный предмет беспокойств, который может повредить их союзу, положив конец опасным заблуждениям и химерическим надеждам поляков на восстановление бывшего Польского королевства, в полной уверенности, что тем самым они принесут пользу самому этому народу, обеспечив его спокойствие и подданство тем державам, которым они принадлежат». Первая статья конвенции была краткой и в высшей степени определенной: «Королевство Польское никогда не будет восстановлено». Затем говорилось об исключении из употребления наименований «Польша» и «поляки», об уничтожении польских орденов, о том, что в будущем территория Княжества Варшавского не будет увеличена. Отдельная статья посвящалась отмене смешанного подданства для жителей России и Княжества Варшавского. Французский император обязывался привлечь к заключаемой конвенции саксонского короля и обеспечить ее исполнение на деле. Конвенция подлежала ратификации, обмен грамотами должен был состояться в течение 50 дней.

Однако ратификация конвенции французской стороной стала затягиваться. По-видимому, открытой переориентации Наполеона от союза с Россией на союз с Австрией в значительной степени способствовали обстоятельства, связанные с его женитьбой: неудачное сватовство к сестре Александра I и вслед за этим неожиданно скоро последовавший брак с австрийской эрцгерцогиней Марией-Луизой ⁴³. Во время визита, нанесенного в феврале 1810 г. русскому послу Куракину в связи с объявлением о предстоящем бракосочетании французского императора, Шампаньи упомянул, что Наполеон недоволен некоторыми формулировками конвенции. В частности, это касалось положения, что Королевство Польское не будет восстановлено никогда. Французский кабинет подготовил новый проект конвенции. Изменялась главная статья относительно будущего Польши, в ней теперь отсутствовало слово «никогда». Ее формулировка стала более сдержанной и несколько неопределенной: «Император французов обязывается не содействовать никакому предприятию, клонящемуся к восстановлению Польского королевства»⁴⁴. Изменялась и статья 6-я о смешанных подданных: им предлагалось в определенный срок остановить свой выбор на одном государстве, подданными которого они будут являться, и продать имущество, находящееся на территории другого государства⁴⁵. Получив новый проект, Александр I собственноручно изложил свои соображения. Прежде всего, он возражал против изменения формулировки принципиального вопроса о восстановлении польского государства. Он отмечал, что конвенция только для того и заключалась, «чтобы в ней положительно было выражено, что Польское королевство никогда не будет восстановлено», и продолжал настаивать на именно такой формулировке. Гарантами этого, считал российский император, должны были стать только французский и российский монархи, в то время как саксонский король мог являться лишь исполнителем воли Наполеона, а не равным действующим лицом ⁴⁶.

16 марта 1810 г. Шампаньи представил Наполеону записку, озаглавленную «Взгляд на дела континента и сближение России с Великобританией». В ней он высказывал свои соображения о внешнеполитических задачах, стоявших перед Францией в связи с напряженной ситуацией, сложившейся в отношениях с Россией. Война с Россией – неизбежна, писал он, но время еще не пришло, французские войска заняты на Пиренейском полуострове. Шампаньи полагал, что поскольку Россия по своим торговым и политическим интересам является естественным союзником Англии, то можно ожидать сближения между ними, и это крайне невыгодно для Франции. Учитывая это, Франция должна вернуться к своей прежней политике антирусских союзов. Необходимо приложить усилия для затягивания русско-турецкой войны, в которой задействованы значительные военные силы России, а в будущем обеспечить Франции роль посредника в мирных переговорах, обещая Турции поддерживать ее требования. Следует также укреплять союз со Швецией, настраивая ее против России, однако действовать в данном направлении осторожно, чтобы не вызвать беспокойства России и не подтолкнуть ее к скорейшему сближению с Англией. Шампаньи затрагивал вопрос и о судьбе Княжества Варшавского. Он считал целесообразным восстановление Польши под саксонским скипетром в результате войны с Россией, западная граница которой должна проходить по Днепру. На реализацию польских планов требовалось согласие Австрии, для получения которого предполагалось обещать ей Силезию, а также приобретения в Валахии и Сербии. Пруссия должна была быть уничтожена, так как представляла собой форпост русского влияния⁴⁷. Такой подход обусловливался внешнеполитическими соображениями более крупного масштаба, чем французско-польские отношения. Мнение польских политиков во внимание не принималось.

На свадебные торжества в Париж прибыл Алексей Борисович Куракин, брат русского посла в Париже, министр внутренних дел России. Во время приема, данного в честь этого события, между ним и Наполеоном состоялась беседа, однако вопрос о конвенции в ней не затрагивался. Куракин лишь сказал Наполеону, что ему как министру внутренних дел и начальнику полиции известно о событиях в областях, «присоединенных от прежней Польши во время австрийской войны»: там не только собирались значительные денежные средства для восстановления Польши, которые передавались в Княжество Варшавское, но имело место «просто переселение поляков», подданных российского императора, вступавших в войска Княжества. Разговор о конвенции по польским делам зашел между ними позже – в июне 1810 г. На вопрос императора, знает ли он об этой конвенции, Куракин ответил, что Александр I познакомил его с ней перед отъездом из России. И тогда Наполеон в изящной дипломатической манере подтвердил свой отказ от прежней определенной формулировки о невозможности восстановления польского государства. Он произнес: «Могу ли я взять на себя обязательство, что Польша никогда не будет восстановлена? Только божество могло бы дать такое обещание»⁴⁸.

Русский посол в Париже Александр Борисович Куракин имел полномочия исключительно на подписание варианта, предлагаемого российской стороной. Сам он находил изменения, внесенные французской стороной в текст конвенции и категорически отклоняемые Россией, «незначительными» и считал, что для России гораздо выгоднее сделать уступку Франции, нежели дать ей возможность уклониться от подписания соглашения и «возложить вину» за негативный исход переговоров на «упрямство» России ⁴⁹. Однако обе стороны проявляли крайнюю неуступчивость. Видя нежелание Франции пойти на подписание российского проекта, Н.П. Румянцев в послании от 7 (19) сентября 1810 г. предписал послу Куракину прекратить всякие демарши по вопросу о конвенции⁵⁰. В итоге конвенция подписана не была, напряжение в отношениях между странами продолжало возрастать. К концу 1810 г. Россия вышла из континентальной системы, которая была создана Наполеоном для противодействия торговой политике Англии с целью добиться ослабления своего основного европейского соперника. К антианглийскому объединению Россия была вынуждена присоединиться после Тильзитского мира, что наносило большой ущерб ее экономическим интересам. 19 (31) декабря в России был введен новый тариф на французские товары, ущемлявший интересы Франции, а российские порты стали открыты английским судам⁵¹.

После того как стало ясно, что достижение договоренности между Россией и Францией оказалось нереальным и что уже в ближайшее время обострение отношений между ними может привести к прямому столкновению, обе державы стали еще более пристально следить за ситуацией в Княжестве Варшавском. Княжество представляло исключительную важность как территориальный барьер между Россией и Францией, а также как возможный источник военных и материальных ресурсов в надвигавшейся войне. Поскольку дипломатические шаги по урегулированию польского вопроса оказались безрезультатными, надо было думать если не о привлечении на свою сторону поляков, то, по крайней мере, об их нейтрализации. В этой связи российский император не оставлял усилий по созданию благоприятного впечатления среди поляков относительно позиции России по польскому вопросу. В апреле 1810 г. Александр I высказал Чарторыскому мысль о возможности объединения под особым управлением 8 бывших польских губерний с целью привлечь шляхту на свою сторону⁵². Между ними обсуждались планы, иногда совершенно далекие от реальности. По свидетельству Чарторыского, Александр I говорил о проекте, «по взаимному уговору», начать фиктивную войну России против Княжества Варшавского, с тем чтобы русские войска, вступив на территорию Княжества, «могли бы занять такие позиции», с которых при присоединении польских войск можно было бы противостоять французам; «при таких условиях, – заявлял он, – все желания Польши были бы выполнены». Чарторыский считал, что Россия имеет мало шансов на успех в борьбе с Наполеоном, и, по его свидетельству, российский император вынужден был признать, что «в конце концов было бы вполне естественно, что поляки, взвешивая силы обеих держав, талант и опытность их генералов и войск, огромную вероятность успехов Наполеона во всякой войне, не захотели прибегнуть к правительству России из страха лишиться плодов своих многолетних усилий»⁵³.

На встрече Александра I с А. Чарторыским, состоявшейся в декабре 1810 г., инициатива в разговоре принадлежала российскому императору. Настало время доказать полякам, заявил он, что Россия не враг им, а «настоящий преданный друг», и не она является единственным препятствием к восстановлению Польши, но, напротив, именно она и сможет осуществить его. У Александра было к Чарторыскому несколько вопросов. В частности, придавая большое значение общественному мнению, он хотел бы знать, какими сведениями располагает князь о «настроении умов» в Варшаве. Затем он спросил, считает ли Чарторыский, что «варшавяне горячо откликнутся», если дать им не просто надежду, но «полную уверенность в возможности восстановления их отчизны», «пойдут ли они за всяким», кто даст им эту возможность. Его также интересовал вопрос о позициях отдельных «партий» и «кто среди военных пользуется наиболее сильным влиянием» ⁵⁴. Александр I просил Чарторыского собрать сведения относительно настроений поляков в Княжестве Варшавском. Выполняя поручение императора, в письме от 18 (30) января 1811 г. Чарторыский сообщал, что «армия и жители Герцогства Варшавского единодушны в своих желаниях и стремлениях», что единственная их цель – это восстановление и объединение Польши, в которой было бы установлено «конституциональное управление». Их стремления, как утверждал Чарторыский, не являются «следствием какой-либо предубежденности против русских, которой собственно в народной массе нет, вернее, они вызываются чувствами лояльности и самосохранения, которые Вы, Ваше величество, хотя и препятствуют Вашим видам, все же признаете чувствами разумными и достойными уважения». Со стороны Чарторыского это заявление не было простой констатацией фактов, оно явилось предлогом для очередной попытки оказать давление на российского императора. Чарторыский разъяснял, что «одного лишь сохранения преимуществ, какими уже пользуется Герцогство […], недостаточно для того, чтобы склонить правительство и вождей армии, за которыми последуют жители и войска, покинуть их союзника [т. е. Наполеона. —Г.М.], являющегося в настоящее время их опорой, которому они обязаны своим существованием и который до сих пор был единственным протянувшим им руку помощи и выведшим из могилы»⁵⁵.

Превознося заслуги Наполеона перед Польшей, Чарторыский преследовал цель своеобразного торга с Россией, расширяя круг предъявляемых ей требований. По его мнению, предложения России должны «с лихвой» отвечать интересам поляков, «чтобы благо родины являлось для них уже как нечто осуществленное, а не в форме сомнительных обещаний». «Поэтому, – убеждал Чарторыский императора, – я считаю гарантию конституции, законов, автономного управления, национальной армии и назначения должностными лицами поляков необходимой для этого предварительной мерой, потому что преимуществами этими Герцогство уже пользуется и потому что каждая нация дорожит такими преимуществами более всего»⁵⁶. Конкретизируя свою позицию, Чарторыский назвал три пункта-условия, реализация которых удовлетворила бы и правительство Княжества Варшавского, и армию, и народ: во-первых, это восстановление Конституции 3 мая 1791 г.; во-вторых, соединение всех частей Польши под одним скипетром, ибо без этого родственники «делаются чужестранцами», земельные владения оказываются в разных государствах, возникает необходимость повиноваться воле нескольких монархов. Это условие диктовалось материальными интересами польской шляхты, прежде всего, магнатов. Вполне понятно, что при возникновении состояния войны между странами, в состав территорий которых входили земельные владения магнатских семейств, их положение оказывалось чрезвычайно сложным. Экономические интересы были отражены и в третьем пункте – обеспечить «выходы для торговли, без которых эта истощенная теперь и обедневшая страна никогда не будет в состоянии подняться» ⁵⁷. Таким образом, экономические расчеты проявились в выдвигавшихся условиях достаточно отчетливо, и это еще раз показывает, что идейные и политические воззрения отдельных польских деятелей объяснялись не только национально-патриотическими чувствами, но и материальными соображениями.

Выдвигая основные условия-требования, Чарторыский изложил Александру I и возможные выгоды, которые могли бы появиться при их выполнении: надо попытаться склонить на сторону России правительство и армию Княжества Варшавского, и если бы этот шаг оказался успешным, то мог бы «сильно повлиять на успех всякого предприятия», а вера в возможность победы России в войне с Наполеоном способствовала бы росту симпатий к ней среди жителей Княжества. На вопрос Александра I, кто пользуется наибольшим влиянием в польской армии, Чарторыский с уверенностью ответил: князь Ю. Понятовский⁵⁸.

31 января 1811 г. Александр I направил Чарторыскому письмо, в котором анализировались выдвинутые князем соображения. Оно также состояло из нескольких пунктов. В первом прямо декларировалось: «Держава […], которая желает взять на себя восстановление Польши, – Россия». Затем император разъяснял, какой смысл он вкладывает в это заявление. «Под восстановлением, – писал он, – я имею в виду соединение всех бывших частей Польши, включая и области, отошедшие к России, кроме Белоруссии, так, чтобы границами Польши являлись: Двина, Березина и Днепр». Обещания, касавшиеся территории будущего польского государства, были весьма щедрыми. Территориальные потери Австрии, по мнению Александра I, можно было бы компенсировать следующим образом: взамен Галиции предложить ей Валахию и Молдавию, до реки Серет. Но сначала Польское королевство будет состоять из Княжества Варшавского и российских польских провинций⁵⁹.

Относительно национальности чиновников, назначавшихся на административные должности в новом польском государстве, Александр I был полностью согласен с Чарторыским: и государственный аппарат, и армия должны быть «чисто национальными, польскими». Александр I просил Чарторыского прислать ему текст Конституции 3 мая 1791 г., поскольку не помнил хорошо ее положений и потому не мог ничего решить, «не справившись с ними». «Во всяком случае, – заверял он, – Польше будет предложена конституция либеральная, способная удовлетворить желания населения»⁶⁰. Для того чтобы поляки убедились в искренности намерений российского императора, он считал необходимым прежде всего провозгласить восстановление Польши. Казалось, что в ближайшее время это должно произойти. Однако речь не шла о независимом польском государстве. Император твердо заявил: «Но при этом я ставлю следующие условия sine qua non – Царство Польское навсегда присоединится к России. Русский император с этих пор будет называться императором Российским и царем Польским». За столь благие намерения российского императора поляки должны были выставить 50-тысячный корпус против Наполеона. Раздумья у Александра I вызывал вопрос о выборе походящего времени для провозглашения восстановления Польши: когда целесообразнее это сделать – в момент разрыва отношений с Францией или же «когда военные действия принесут нам уже некоторые важные выгоды»⁶¹.

Александр I, подчеркивая конфиденциальный характер обмена письмами с Чарторыским, замечал, что «даже канцлер не знает о нашей переписке». И действительно, следующая фраза явно не подлежала огласке: «Я решил не начинать войны с Францией, пока я не буду уверен в содействии поляков». Польские планы императора должны были держаться в секрете, хотя ему было известно о возраставшей поддержке их в русских кругах: «В петербургском обществе, – писал он, – все более распространяется и укрепляется идея, что я должен принять титул короля польского». Однако сам он придерживался мнения, что «все эти разговоры в настоящий момент скорее вредны, чем полезны», и потому старался прекратить их, утверждая, что это неосуществимо. Император посчитал нужным предупредить Чарторыского, что, по имеющимся у него сведениям, за польским князем следит французская полиция и потому лучше будет вообще прекратить их переписку. Он еще раз подтвердил свои соображения относительно Наполеона и Польши: «На Ваших соотечественников Наполеон смотрит как на орудие своей ненависти к России»⁶². Александр I полагал, что война между Россией и Францией неизбежна, и ожидание ее накладывало отпечаток на характер российской внешней политики в целом, в том числе и на подход к решению польского вопроса.

Император поддерживал контакты и с другими польскими деятелями, в частности, с политической группировкой литовских поляков, придерживавшихся пророссийской ориентации и надеявшихся за свою лояльность получить определенные выгоды⁶³. В нее входили крупные земельные магнаты М. Огиньский, К.Любецкий, Л.Плятер. Особенную активность проявлял Огиньский, подробно изложивший в своих воспоминаниях содержание бесед с российским императором. В июне 1810 г. он, находившийся тогда в Петербурге, был приглашен к «обеденному столу» императора и имел с ним продолжительную беседу. Александр I говорил о планах Наполеона относительно поляков, подчеркивая, что тот «будет увлекать их самыми лестными надеждами». Сам Огиньский не разделял надежд многих своих соотечественников на Наполеона и полагал, что лучшим путем для Польши было бы восстановление ее «под покровительственным господством императора Александра»⁶⁴. В этой беседе Огиньский так же, как это постоянно делал Чарторыский, твердо заявлял о своей позиции: «он сам поляк» и «ничто не в силах направить его образ мыслей против соотечественников». В ответ Александр I заметил, что знает ход его мыслей, знает все, что Огиньский сделал для своего отечества, и убежден, что «человек, служивший верно отчизне, не может изменить своему долгу». Император сказал Огиньскому, что сам он никогда не одобрял раздела Польши, более того, осуждал его, однако он считает, что было бы несправедливым возлагать на «новое русское поколение» ответственность за «прежние несчастия поляков». По свидетельству Огиньского, Александр I сказал о своем отношении к полякам так: «Я всегда высоко ценил ваш народ и надеюсь со временем доказать вам это, не руководясь в моих действиях видами личной пользы»⁶⁵.

Вскоре М. Огиньский получил чин тайного советника и звание сенатора. Он совершил поездку в Париж, где повидался с проживавшим там своим семейством. Париж был полон слухов о приготовлениях Наполеона к войне против России. Как полагали находившиеся во Франции поляки, война предпринималась Наполеоном «с целью восстановления их самобытности». В Париже состоялась встреча Огиньского с Ф. Ц. Лагарпом, который говорил ему «о симпатиях своего питомца с самых юных лет к участи Польши и поляков». Возвращаясь в Петербург через Варшаву, Огиньский стал «свидетелем патриотического увлечения соотечественников» Наполеоном, которого сам он не разделял. Прибыв 9 (21) апреля 1811 г. в Петербург, уже 13 (25) апреля он был приглашен к Александру I. После обеда, уединившись в кабинете императора, они обсуждали политические проблемы, в частности, говорили о подготовке Наполеона к войне и его стремлении опереться на поляков. Александр I сомневался в том, что Наполеон рискнет выступить против России. Огиньский высказал мысль, что если бы русская армия двинулась через Княжество Варшавское в Пруссию, то тогда польские войска примкнули бы к русским. Александр I провозгласил бы себя польским королем и «обнадежил жителей Герцогства Варшавского в соединении их с литовцами», при этом он приобрел бы «двенадцать миллионов верных поляков, готовых на всякую жертву ради восстановления своей отчизны». Однако император заявил, что не хочет начинать войну. Он уверял Огиньского в своем расположении к полякам: «Настанет время, когда поляки убедятся, как высоко ценю я их и какое участие принимаю в судьбе их». В планы Огиньского входило заметное увеличение территории Литвы или образование территориальной единицы, центром которой являлась бы Литва. Он предложил Александру I провести административные изменения – образовать особую провинцию под названием Великого Княжества Литовского, в состав которой должны были войти Гродненская, Виленская, Минская, Витебская, Могилевская, Киевская, Подольская, Волынская губернии, а также Белостокский и Тарнопольский округа. Во главе этой огромной провинции он предлагал поставить великую княгиню Екатерину Павловну. Император был несколько озадачен предложением Огиньского, и у него возник целый ряд вопросов: не слишком ли обширна территория предполагаемой «провинции» для управления одним лицом; согласятся ли называться литовцами жители Волыни, Подолья, Киевской губернии и, наконец, насколько успешно будет соотноситься этот проект с финансовой системой империи, развитием торговли, военной организацией и др. Разговор продолжался около трех часов, и в завершение его Александр I попросил Огиньского представить высказанные им соображения в письменном виде⁶⁶.

15 (27) мая 1811 г. Огиньский прочитал императору подготовленную им «Записку о политическом значении Польши в виду России и Франции» ⁶⁷. Одновременно он представил и проект указа о новой организации западных губерний России, состоявший из 11 статей⁶⁸. Огиньский сообщил Александру I, что, по имеющимся у него сведениям, Наполеон направлял в Литву агентов «с поручением исследовать общественное настроение, подстрекать жителей и распространять положительные уверения о намерении его расширить Польшу до самой Волги». Он высказал соображение, что «пока Наполеон будет расточать полякам лицемерные обещания и льстить их патриотизму, а с другой стороны, Россия не выйдет из нынешнего апатического бездействия, энтузиазм и надежды поляков будут все более расти и развиваться». Огиньский пытался убедить русского императора в том, что в случае начала войны с Францией ему следовало бы немедленно объявить себя польским королем, чем он сразу расположил бы к себе жителей Княжества Варшавского, и затем «оставалось бы только обозначить пределы этого нового королевства и способ его управления на основаниях, выгодных для поляков и не нарушая интересов империи», т. е. вопросы о границах будущего Королевства Польского и организации его системы управления откладывались на более позднее время. Несмотря на свою в целом пророссийскую ориентацию, Огиньский постоянно подчеркивал невозможность и нежелательность полного вхождения Польши в Российскую империю. Он замечал, что «покорить – не трудно», но «нужны многие годы, чтобы привязать к себе новых подданных». И, наконец, «едва ли согласуется с законами природы слияние двух народов воедино настолько, чтобы они составляли единое целое». Таким образом, наиболее образованные представители польской политической элиты, к числу которых принадлежал и Огиньский, понимали, что процесс объединения польского и русского народов в единое государство является делом сложным и даже вряд ли возможным. Этому препятствовал целый ряд факторов: исторический опыт, включавший прямые военные столкновения, притязания на одни и те же территории, различие в уровне культуры, различная ментальность, отличия в нравах, обычаях и, наконец, столь важный момент, как принадлежность к разным вероисповеданиям.

Подход Огиньского к литовским проблемам был несколько иным, поскольку они затрагивали его интересы гораздо глубже. В «Записку» он включил краткий экскурс в историю «литвинов», содержавший весьма высокую национальную самооценку. В частности, литовский магнат писал: «Принадлежащая России часть Польши составляла особенное самостоятельное владение – Литву – еще до присоединения этой последней с Польским королевством. Жители Литвы искони отличались воинственным духом, предприимчивостью, ревнительностью к своим правам, верностью монархам, мужеством и любовью к отечеству». Подчеркивалась «отдельность» Литвы от Польши – даже совместное государственное существование не привело к их полному объединению: «Они [«литвины». —Г.М.] всегда гордились своею народностью, и хотя и соединились с Польшею, однако сохранили свои обычаи, гражданские законы и местное самоуправление, свою армию, верховные суды, министров, государственных сановников и даже сейм». Огиньский замечал, что если бы в свое время, когда эти земли только вошли в состав Российской империи, из них было создано государство, хотя бы и «неразрывно соединенное» с Россией, «но со своим отдельным управлением, то туда нелегко было бы проникнуть какому бы то ни было иноземному влиянию». И делался соответствующий вывод: если бы теперь перечисленным выше восьми губерниям император даровал «сообразную с местным управлением и характером жителей организацию», то признательные жители образовали бы на западной границе империи «оплот более надежный, нежели все расположенные там войска и крепости». Затем в «Записке» предлагались конкретные рекомендации-требования: сохранить за этим государственным образованием название «Литва», поставить во главе его лицо «с титулом», восстановить, с необходимыми изменениями, Литовский статут и др. В заключение Огиньский объяснял те выгоды, которые получит Россия от такого политического шага: «исчезнут приверженцы Наполеона», «литвины», отошедшие от дел, вернутся и будут храбро защищать границы империи. Это воодушевило бы и население Княжества Варшавского, способствовало бы возвращению эмигрантов и т. д.⁶⁹.

Александр I внимательно выслушал зачитавшего записку Огиньского и, ничего не обещая, сказал, что воспользуется изложенными в ней мыслями. Огиньский отъезжал в четырехмесячный отпуск в Литву, и император просил его передать землякам, что занимается их судьбой и что рассчитывает на их преданность. «В случае войны, – сказал он, – я образую польский корпус в такой же связи с Российской империей, как Венгрия и Богемия с Австриею». А если войны не будет, то он надеется осуществить, как заметил он Огиньскому, «наш великий план относительно Литвы». Так что обещания со стороны российского императора были весьма широкими, авансы давались большие. И в какой-то степени это способствовало росту осложнений, возникших в отношениях с поляками много позднее⁷⁰.

На протяжении 1811 г. Огиньский продолжал работать над усовершенствованием своего плана. В октябре он представил императору «Проект указа о новой организации западных губерний», в соответствии с которым восемь вышеназванных губерний, а также Белостокский и Тарнопольский округа должны были образовать Великое Княжество Литовское. Возглавлять его будет титулованное лицо с местопребыванием в Вильно, управлять им будет наместник, должна быть создана и отдельная литовская администрация. Основным законополагающим актом становился Литовский статут. Официальным языком признавался польский, все должности по государственному управлению должны занимать только уроженцы и землевладельцы Великого Княжества Литовского. Иными словами, при формировании администрации Княжества предусматривался как национальный, скорее даже региональный, так и сословно-имущественный ценз. Особо оговаривалось, что «все суммы на поддержание народного образования и содержание учебных заведений […] навсегда отделяются от всех прочих отраслей общественных доходов», т. е. на финансирование образования выделялась специальная статья. Здесь проявлялось понимание значения образования для воспитания подрастающего поколения⁷¹.

М. Огиньский настойчиво убеждал Александра I в необходимости создания Литовского государства. Об этом шла речь и в беседе, состоявшейся 15 декабря 1811 г. Он пытался даже оказать давление на императора, заявляя, что Наполеон может опередить его и провозгласить польским королем себя. Огиньский предлагал, образовав Великое Княжество Литовское, «сделать из него Польшу». При этом российский император должен сам объявить себя польским королем на принципах Конституции 3 мая 1791 г. Это соответствовало настроениям польской шляхты западных губерний России, где начали распространяться слухи о создании отдельного Литовского княжества, которое станет ядром будущей Польши. До окончания предстоящей войны с Наполеоном эта новая Польша, считал Огиньский, могла бы ограничиться восемью «литовскими губерниями».

Александр I попросил Огиньского назвать имена восьми «верных соотечественников, по одному из каждой губернии, которым можно было бы доверить составление плана организации этих губерний». С присущей ему осторожностью он не упомянул наименования предполагавшегося государственного образования ⁷². Среди предложенных М. Огиньским лиц были заметные политические и общественные деятели: К.Любецкий (от Гродненской губернии), Т. Вавжецкий (от Виленской), В. Гечевич (от Минской), Л.Плятер (от Могилевской), Шадурский (от Витебской), К.Любомирский (от Волынской), Т. Чацкий (от Подольской) и А. Жевуский (от Киевской). Император согласился с его выбором, заменив лишь Жевуского на сенатора Козловского.

Демонстрируя свои либеральные воззрения, а по существу понимая значимость широкой общественной поддержки, в которой он был заинтересован, Александр I завел речь об отношении шляхты к крестьянам. Он сказал Огиньскому: «Не забывайте о земледельцах, это полезнейший класс населения, а у вас все еще обращаются с крестьянами как с илотами»⁷³.

Александр I хотел также знать и мнение А. Чарторыского по всему комплексу польско-литовских проблем. В письме от 12 (24) апреля 1812 г. император задавал ему вопрос: «Полезно ли как предварительную меру организовать Великое Герцогство Литовское, дав ему одну из двух приготовленных конституций?» Или же это должно быть сделано одновременно с восстановлением всей Польши? В конце письма Александр I еще раз обращал внимание Чарторыского на связь между позицией России по польскому вопросу и предстоящей войной с Наполеоном: «Как поляк, Вы не можете обманываться насчет всех тех несчастий, каким подвергнет себя Ваша родина, если, пойдя под знамена Франции, она тем самым даст России право отмстить ей за все зло, какое будет ей этим причинено»⁷⁴. Таким было предупреждение российского императора незадолго до начала войны Франции и России.

В 1811 г. Александр I намеревался создать в Петербурге комитет из «влиятельнейших поляков» для обсуждения польского вопроса. В этой связи М. М. Сперанский подготовил записку, в которой, в частности, отмечал: «Граф Огинский изготовил уже список людей примечательных. Сообразив сей список с тем, который доставлен был от Северина Потоцкого, кажется, легко будет сделать хороший выбор. Председателем сего комитета полезно было бы назначить графа Завадовского […]. Поляки его уважают и любят, а для них было бы сие полезно тем, что преградило бы толки о сем комитете»⁷⁵. С. Потоцкий, как сенатор, входил в III департамент Сената, в котором решались дела по апелляции, касавшиеся бывших польских губерний, он являлся также попечителем Харьковского университета, а граф П. А. Завадовский, ранее министр народного просвещения, с 1810 г. возглавлял департамент законов Государственного совета.

Насколько серьезным был подход Александра I к решению польской проблемы, включавшему вариант воссоздания отдельного польского государственного образования, свидетельствует и тот факт, что актуальным он посчитал вопрос о подготовке текста польской конституции. Осенью 1811 г. Александр I поручил Г. Армфельду, занимавшему пост председателя комитета по делам Финляндии, составить конституции для Литвы и Польши. В январе 1812 г. проект был подготовлен. В соответствии с ним Польское королевство должно было иметь собственное «внутреннее устройство», национальную армию и независимую администрацию. Кроме того, Армфельд считал, что необходимо провести также и социальные реформы⁷⁶. В письме от 12 (24) апреля 1812 г. А. Чарторыскому Александр I интересовался его мнением относительно двух представленных проектов конституции, не сочтет ли князь «более полезным сделать из этих двух проектов новый, третий»⁷⁷. Под вторым проектом, по-видимому, имелся в виду проект, автором которого был М. Огиньский. Александра I занимал вопрос о введении конституционного правления в самой Российской империи. Как заметил в одном из своих писем сардинский посланник Жозеф де Местр, «император в глубине сердца чувствует неистребимое презрение к устройству своей державы», создается впечатление, что он «намерен учредить […] подобие третьего сословия»⁷⁸. Однако возраставшая угроза войны с Францией отодвигала проблемы, связанные с разработкой конституций – и российской, и польской, и литовской – на второй план.

В связи с усилением опасности войны и необходимостью подготовки к ней российское правительство проявляло серьезную обеспокоенность настроениями польского дворянства в западных губерниях страны. В январе 1811 г. канцлер Н.П. Румянцев представил министру полиции А. Д. Балашову, в соответствии с его устным запросом, список поляков, принимавших участие в освободительном движении в период восстания Т. Костюшко, включавший 167 фамилий⁷⁹. Он был составлен еще в 1795 г. в Смоленской следственной комиссии, занимавшейся расследованием деятельности участников восстания. По-видимому, усиление политической бдительности требовало учитывать и сведения почти двадцатилетней давности. Подняты были также дела о заговоре И. Дениско, относящиеся к 1797 г. В секретной записке о заговоре кратко излагалась его история. Из нее следовало, что в 1797 г., «по внушениям Франции», «некоторые из поляков, собравшись разными толпами в Молдавии, намеревались составить корпус войск и силою пробраться в Италию для соединения с бригадою Домбровского». «Главным явным бунтовщиком» являлся И. Дениско, а «скрытными главными содействователями сего мятежа были граф Игнаций Потоцкий, граф Станислав Малаховский и граф Огинский (в настоящем 1810 году пожалованный в сенаторы его императорского величества)»⁸⁰.

Информация о контактах населения западных губерний с жителями Княжества Варшавского накануне предстоящей войны приходила и по военным каналам. В донесении, отосланном П. И. Багратионом 9 февраля 1812 г. из Житомира военному министру М. Б. Барклаю де Толли, в частности, сообщалось, что поляки, приезжающие на «контракты» (ярмарки) в Киев из Княжества Варшавского без паспортов, т. е. без официального разрешения, «не упускают случая овладеть духом и умами своих соотчичей»⁸¹.

21 марта 1812 г. Александр I направил министру полиции С.К.Вязмитинову специальный указ, в котором отмечалось, что «обстоятельства настоящего времени требуют, дабы обращено было особое внимание на правила и образ мыслей помещиков и других обывателей пограничных губерний, не весьма давно к России присоединенных». На основании этого указа министр должен был разослать соответствующие письма военным генерал-губернаторам и гражданским губернаторам, чтобы те представили списки лиц, замеченных в каких-либо подозрительных политических действиях⁸².

Первые сведения начали поступать уже в апреле 1812 г. Из Минской губернии пришло сообщение о «генерале от артиллерии» К. Прозоре, который и «в прежние времена якобы был противник России и ныне не лучше расположен, имеет тайную переписку за границу»⁸³. Гродненский гражданский губернатор сенатор В. С. Ланской в донесении от 13 апреля 1812 г. излагал свои принципы, которых он придерживался при исполнении должности: «Всегда было первым моим долгом обращать самое строгое внимание на правила и образ мыслей здешних помещиков и обывателей». Однако, как писал он, «не преступая правил строгой справедливости», никого «указать» нельзя. Правда, он не мог бы поручиться за их «всегдашнюю верность», поскольку, отмечал он, «известная гибкость здешних умов с переменою обстоятельств, нам неблагоприятных, тотчас изменит нам; перемена обстоятельств в пользу нашу, после первых двух или трех выигранных баталий, увеличит к нам расположение и приверженность». Таким образом, склонный к аналитическим раздумьям губернатор предвидел возможные варианты развития дальнейших событий. Он понимал, что в случае неудачного для России хода войны «все против нас восстанет со всех сторон». Ланской утверждал вполне определенно, «по совершенному знанию наклонности умов здешних» (а гродненским губернатором он был с 1803 г.), что одни будут действовать с «энтузиазмом патриотизма, свойственным каждому благомыслящему [человеку. – Г.М.], потерявшему свое отечество», другие – побуждаемые «алчностью обогатиться грабежом» и третьи – «из-за боязни своих собратий […], ибо иначе его самого, яко изменника, погубят». Губернатор все же прилагал краткий список «неблагонадежных» лиц, сопровождая его словами: «Если ход дел будет для нас удачен, они – приверженцы наши, в противном случае – наши враги, волею и неволею»⁸⁴.

Из Волынской губернии также был прислан список неблагонадежных лиц. В их числе упоминались граф А.Ходкевич, князь С. Яблоновский, князь Д. Радзивилл, генерал «французской службы» Княжевич, Ф. Годлевский, помещик Воронин (в пояснении к фамилии которого указано: «подозрителен по ненависти к русским»), И. Избицкий, поручик «французской службы» И.Дениско («подозрителен по прежней своей службе»), упоминался и известный польский деятель Т. Чацкий, учредитель Кременецкой гимназии. О Чацком сделано наиболее подробное примечание: «По остроте ума господина Чацкого трудно проникнуть в образ его мыслей, но по прежнему сильному участию его в польской революции был очень подозрителен. С некоторого же времени как в разговорах своих, так и в самом поведении показывает приверженность свою к России и старается доказать оную хорошими распоряжениями своими по Кременецкой гимназии и вперением в учащихся той же приверженности, также частым говорением там речей насчет милостей государя императора. Жена же его весьма подозрительна по ненависти ко всему русскому». Кроме того, названы графы Роникеры, И.Павша («по разговорам своим замечается приверженным к французскому правительству»)⁸⁵. Характерно, что на образ мыслей польской шляхты в западных губерниях обращалось внимание еще и раньше. В «Записке о польской агитации в Волыни и Подолии в 1811 г.» (автор и дата ее неизвестны, но, по-видимому, это было высокопоставленное лицо, потому что он обращался прямо к императору) написано: «Ваше Величество прекрасно знает, что для того чтобы управлять нацией, надо знать ее дух, обычаи и национальный характер»^8б.

По сведениям, присланным из Киевской губернии, в числе подозрительных лиц оказались: «нынешний губернский маршал Петр Потоцкий», маршал звенигородского повета Обремский, председатель департамента Главного суда К.Проскура, бывший губернский маршал А. Жевуский ⁸⁷. Интересен тот факт, что фамилии некоторых названных выше «неблагонадежных» лиц упоминались в материалах Смоленской следственной комиссии. Это те же самые лица или же их родственники. Так, в следственных делах «по Костюшко» проходят житомирский судья К.Проскура, овручский земский судья М. Павша (за него в свое время было представлено поручительство графа А. Жевуского). Позднее они были либо помилованы Екатериной II, либо освобождены по указу об амнистии, изданному Павлом I сразу же по его восшествии на престол ⁸⁸. Однако несомненно, что в семьях традиции участия в польском патриотическом движении продолжали сохраняться⁸⁹.

Незадолго до начала войны с Наполеоном российское правительство в целях обеспечения безопасности вынуждено было прибегнуть к непопулярным мерам – высылке неблагонадежных жителей из западных губерний в глубь России. Среди архивных документов сохранился «Список разным лицам, отосланным из Волынской губернии на жительство во внутренние российские губернии», он содержит 27 фамилий⁹⁰. В документе отмечалась их «социальная принадлежность» в соответствии с градацией, принятой в то время. По социально-сословному составу абсолютное большинство составляли «помещики» (12 человек), «дворян» было 5 человек, «шляхтичей» – 6, еще трое – это «бургомистр», «иностранец», «эконом», у одного социальная принадлежность не указана. Вполне вероятно, что подобные списки были составлены и по другим губерниям.

Российское правительство, усиливая бдительность в отношении поляков, проживавших в западных губерниях империи, одновременно самым пристальным образом следило за происходившим на ее границах, прежде всего за военными приготовлениями в Княжестве Варшавском.

28 апреля 1810 г. военный министр М. Б. Барклай де Толли направил в Белосток коменданту города полковнику К.П. Шицу секретное предписание «тайным образом обращать внимание […] на все случайности, которые могут вызвать подозрение, сообщать о недоброжелателях, если таковые окажутся в Белостокской области», а также о «скрытых приуготовлениях», касающихся заготовки оружия, обмундирования и т. д. Министр интересовался, нет ли данных, из которых следует, что в Княжестве Варшавском «приуготовляются к войне и какое влияние слухи о том производят над обывателями». Предписывалось сообщать сведения о сомнительных людях и особенно о тех, кто мог быть наиболее влиятелен – «о значащих по богатству или по рождению»⁹¹. В ответе Барклаю де Толли, отосланном 4 мая 1810 г., Шиц писал: «Образ жизни здешних обывателей и жителей, мысли и их характер несколько мне известны, поелику до последней с французами кампании почти все вообще (за исключением некоторых помещиков) до забрания сего края были в том заблуждении, что будет непременно восстановлено прежнее польское королевство, но нынче об том более разговоров почти не слышно». О военных приготовлениях он никакими сведениями не располагал. Спустя некоторое время, 22 мая 1810 г., в очередном донесении военному министру Шиц сообщал, что «помещики Старжинские, Потоцкий, Оссолинский и прочие, имеющие на здешней и на той стороне деревни, посылают своих экономов и мужиков, хотя за билетами здешнего областного правления [т. е. при наличии официального разрешения. – Г. М.], перевозить сюда свои избытки и на работу, но весьма удобно могут пронесть без малейшего затруднения из-за границы отсель письма и прочие известия»⁹².

Специфика пограничных территорий, с одной стороны, делала не слишком трудным осуществление контактов между разделенными владениями польских земельных магнатов, а с другой – создавала также возможности и для ведения разведки с российской стороны, сбора данных о военных приготовлениях на территории Княжества Варшавского. Сведения, получаемые в результате разведывательной деятельности, в целом соответствовали реальному положению вещей. Однако нередко они не подтверждались, а поступавшие из различных агентурных источников сообщения даже противоречили друг другу. Источники информации были преимущественно случайны. Попытки налаживания регулярной агентурной работы, ввиду отсутствия соответствующего контингента и малого опыта по ее организации, как правило, оканчивались безрезультатно.

Одновременно военной разведкой проводилась также и работа по изучению общественного мнения жителей Княжества Варшавского. 8 сентября 1810 г. полковник Шиц сообщал военному министру: «Вчерашнего числа получил я новейшее известие из Герцогства Варшавского об некотором образе мыслей поляков против России, о воинском их положении и какие там носятся слухи и даже публичные разговоры». Сведения были получены от агента, сообщившего, что «при инспекторском смотре князь Понятовский делал солдатам разные приветствия и ободрения, говоря им, что они есть отрасли того самого народа, от которого в древние времена весь свет дрожал»⁹³. 18 сентября 1810 г. Шиц переслал Барклаю де Толли «рисунок» (план) последних укреплений Праги (предместья Варшавы на правом берегу Вислы), строительство которых ведется солдатами, открыто говорящими, что будет война с Россией⁹⁴. С этого времени информация о строительстве военных укреплений на территории Княжества стала регулярной ⁹⁵.

10 октября 1810 г. Шиц сообщил военному министру о полученных данных относительно передислокации войск в Княжестве: «Польские войска под командою князя Понятовского, состоящие из 18 тыс. человек конницы и пехоты, […] собраны под Пултуск на ревю и расположены в лагерях». В том же донесении Шиц писал, что он сам получил достоверные сведения от одного местного жителя, приехавшего из Варшавы, где тот проживал некоторое время, что и «по сие время там гласно толкуют, что непременно будет с Россиею война». У него было много знакомых из военной среды, и он доносил, что «они ни об чем другом ведут разговоры, как только об войне с Россиею»⁹⁶.

Подготовка к войне требовала значительных материальных ресурсов. Шиц получил сведения, что из Шклова нелегально будет переправлена через границу «серебряная и золотая российская монета в немалом количестве в хмелю мимо Кныщенской таможни побочною дорогою». С намерением перехватить ценный груз он лично поехал в предполагаемое для провоза контрабанды место, однако ничего обнаружить не удалось. По его предположению, ценности провезли каким-то другим путем⁹⁷.

Сведениям о военных приготовлениях в Княжестве Варшавском, получаемым с помощью агентуры, придавалось большое значение не только в военном министерстве. Барклай де Толли писал 1 октября 1810 г. полковнику Шицу в Белосток: «[…] план новейшего Прагского укрепления имел счастье подносить государю императору, тот изъявил удовольствие». Одновременно последовало новое задание – достать план крепости в Замостье и других укреплений. С целью стимулирования активности агента Шицу поручалось заверить его, что «труды и усердие, которые он в сих поручениях окажет, удостоены будут высочайшего воздаяния»⁹⁸. Шиц передал эти ободряющие обещания агенту, добавив, что для ведения работы он будет снабжен паспортом и деньгами⁹⁹. В течение 1810-1812 гг. регулярно доставлялась информация о ходе «крепостных работ» в Княжестве Варшавском (назывались Прага, Модлин, Серадзь, Замостье) ¹⁰⁰.

8 декабря 1810 г. Шиц доносил военному министру о предстоящем с нового года увеличении численности войск в Княжестве до 100 тыс. человек. Армия, сообщал он, будет состоять из двух действующих соединений и одного резервного. В Княжестве предполагается выпустить новую монету. Кроме того, Шиц обращал внимание Барклая на то, что «есть помещики – живут в Варшаве, а доходы получают отсюда», т. е. из России. Таким образом, материальные средства утекают из империи, и нет возможности контролировать их использование¹⁰¹.

Высшие чины русской армии, понимая неизбежность военного столкновения с Наполеоном, высказывали свои соображения о мерах, которые необходимо принять. 14 сентября 1811 г. командующий 2-й Западной армией П. И. Багратион представил Барклаю де Толли свой взгляд на сложившуюся ситуацию, которую он рассматривал в широком плане, с учетом затянувшейся русско-турецкой войны. Отмечая, что российской стороной «упущено много времени», он выражал уверенность, что «приятель наш», т. е. Наполеон, употребит все меры для того, чтобы оттянуть момент нападения на Россию. Он объяснял это стремлением французского императора «дать времени туркам двинуться и перейти сильными корпусами на левую сторону Дуная. Коль скоро они перейдут, – писал он, – прогонят Кутузова, тем паче, что его высокопревосходительство имеет особенный талант драться неудачно, и войска хорошие ставит на оборонительном положении, по сему самому вселяет в них и робость». Багратион был учеником и соратником А. В. Суворова. До 1810 г. именно он командовал русскими войсками в войне с Турцией и одержал ряд значительных побед. Ближайшую стратегическую задачу Багратион видел в том, чтобы «теперь не дремать ни минуты», «помириться с англичанами и упросить их, чтобы они принудили турок заключить с нами мир». Он советовал уступить Турции Валахию и Молдавию, а «сербов оставить в независимости», ибо сейчас не время заниматься этими вопросами. Однако уступку Дунайских княжеств он считал временной: «Когда благословит Бог наше оружие, тогда и обстоятельства переменятся, и тот край от нас не убежит». Багратион выразил также свое мнение относительно поляков: «Касательно до Герцогства Варшавского, поляки с природы ветрены, непостоянны и одному государю никогда служить верно не могут, но теперь они принуждены и необходимо должны хорошо против нас драться по той причине, что они почти жалованья не получают, и льстят их грабежом». Далее он писал: «Я считаю самым лучшим способом объявить королем Государя, тогда всё у нас». В случае если император сочтет это неприемлемым, «тогда всем подданным государя, которые выехали на службу в Герцогство Варшавское, секвестрировать их имения в казну без пощады, ибо они, там служа, все доходы из деревень золотом за границу переводят. Теперь такое положение, что деликатность и кротость не у места, оставить их там без имения непременно, яко изменников. Я уверен, что они станут опять проситься, но не пускать и не давать им имения. Если явятся, отослать под стражу или в Сибирь». Предлагая столь крутые меры, Багратион в качестве примера «изменников» называл «Доминика Радзивилла Несвижского и его товарищей»¹⁰².

В сентябре 1811 г. переписка между представителями командования русской армии становится все более интенсивной. В ней отражаются опасения, вызванные угрозой начала военных действий со стороны Наполеона, поскольку в соответствии с его распоряжением все «крепостные работы» в Княжестве Варшавском к 1 октября должны были быть завершены. В начале ноября 1811 г. «из Шавлей» (Шауляя) А. X. Витгенштейн сообщал военному министру, что располагает сведениями о положении в Княжестве Варшавском: в Замостье, Люблине, Варшаве и Серадзе действительно собраны польские войска, а в последних двух и рекруты для работ по укреплению. «Конскрипция […] производит большой ропот между дворянами, которые должны служить рядовыми наравне с крестьянами», – замечал он. Он писал и об очередных предположениях, распространявшихся в польском обществе относительно судьбы Княжества: «Слухи у них носятся, что Россия собирает войска к их границам для занятия Герцогства Варшавского и отдачи оного принцу Ольденбургскому, взамен взятых от него владений». И эти известия, будто бы, воспринимались поляками без «сопротивления»¹⁰³.

4 ноября 1811 г. П. И. Багратион докладывал Барклаю де Толли о сведениях, полученных от агента, посланного им в Княжество Варшавское: «Во всех местах Княжества Варшавского есть циркулярное повеление о изготовлении достаточного количества фуража и провианта для войск», которые должны будут проходить через его территорию. Были известия и относительно нового претендента на польский трон: «Единогласно утверждают, что император австрийский добровольно уступает старую Галицию и что сын его назначается королем польским»¹⁰⁴.

Информация о приготовлениях к войне поступала и с западной стороны границы Княжества Варшавского. Так, российский посланник при саксонском дворе В. В. Ханыков письмом из Дрездена от 1 (13) декабря 1810 г. ставил в известность Барклая де Толли, что отдал распоряжение собирать «сведения по Варшавскому Герцогству». 14 (26) ноября 1811 г. В. В. Ханыков сообщал из Дрездена канцлеру Н. П. Румянцеву, что через Саксен-Готское герцогство проследовали французские войска (8-9 тыс.), они направлялись к Магдебургу для усиления армии маршала Даву. Как ему стало известно из разведывательных данных, в Саксонию вступят французские войска численностью до 10 тыс. человек¹⁰⁵.

Командованием российской армии разрабатывались также возможные планы предстоящих военных действий. В начале 1812 г. Барклай де Толли представил императору доклад ¹⁰⁶, содержавший соображения, каковы должны быть действия русской армии в случае начала войны: «Ежели император нарушит мир с Россиею, то первоначальною целью войны несомненно будет завоевание польских губерний. Наклонность обывателей оных к общему возмущению не токмо может споспешествовать его успехам, но и доставит ему большие способы к продолжению войны». Барклай де Толли предлагал опередить неприятеля и провести превентивную «наступательную войну», что позволило бы сохранить за собой материальные ресурсы западных губерний. Основные силы русской армии должны были быть сосредоточены в сборных местах: 1-я армия – в Шавлях, Вильно; обсервационный корпус – в Гродно, Белостоке, 2-я армия – в Брест-Литовске, Луцке. Цель действий определялась следующим образом: «Завладев Герцогством Варшавским, переменить его правительство, присоединить прусские войска к нашей армии»¹⁰⁷.

Насколько напряженной была обстановка в Княжестве Варшавском, свидетельствовали регулярно появлявшиеся известия о начинающейся в ближайшее время войне. Очередной виток опасений возник в конце 1811 – начале 1812 г. В поступившем в январе 1812 г. рапорте командующего корпусом генерал-лейтенанта К.Ф.Багговута из Вильно сообщалось: «В Герцогстве Варшавском беспрестанно твердят, что война неминуемо быть должна около Нового года по тамошнему счислению, […] что российские войска на Новый год вступят в Герцогство Варшавское». (Сообщаемые сведения поступали с отставанием от реального течения времени из-за несовершенства средств коммуникации.) И далее: «Во всем Герцогстве записывают в народовую гвардию из обывателей, из коих выбирают и чиновников, отсылая всех поблизости к крепостям, а там приучают ко всему на военную ногу»¹⁰⁸.

9 февраля 1812 г. П. И. Багратион писал из Житомира Барклаю де Толли о полученных им новых сведениях. В их числе было и сообщение о том, что «князь Адам Чарторижский, фельдмаршал австрийский, вывез из местечка Пулав все движимое свое имение в Австрию»¹⁰⁹. Таким образом, в связи с всеобщим напряженным ожиданием начала войны «фамилия» принимала меры для сохранения своего имущества.

Все тревожнее становились и сообщения о военных приготовлениях в Княжестве Варшавском непосредственно вдоль российской границы. 21 февраля 1812 г. К. Ф. Багговут из Вильно сообщал военному министру о полученном из Ковно «верном сведении», что «в Герцогстве Варшавском по границе удвоена кордонная цепь и розданы боевые патроны двойным комплектом» ¹¹⁰. Неоднократно Барклаю де Толли передавались полученные через агентов планы дислокации польской армии, а также ее штатное расписание. 26 февраля 1812 г. о них сообщал находившийся проездом в Княжестве Варшавском полковник граф де Витт. Он же из Радзивиллова направил письмо прямо императору о военных ожиданиях в Княжестве: «Правительство убеждено, что армия Вашего Величества вскоре вступит на их территорию»¹¹¹. К письму Багратиона военному министру от 10 марта 1812 г. был приложен список генералов польской армии. Назывались фамилии дивизионных генералов 1-го класса (Понятовский, Зайончек, Домбровский), 2-го класса (Каменецкий, Сокольницкий, Фишер, Рожнецкий) и бригадных генералов (почти 20 человек)¹¹².

В марте 1812 г. впервые поступило сообщение о том, что Наполеон предполагает восстановить название «Королевство Польское». Посланный в Варшаву агент, «белостокский мещанин», сообщал: в Варшаве распространяются слухи, что французский император, «уничтожив будто бы наименование Герцогства Варшавского, повелел именоваться оному впредь Королевством Польским», и это вызвало восторг у военных¹¹³.

Александр I был обеспокоен таким развитием событий, и, по свидетельству сардинского посланника в Петербурге Ж. де Местра, решил предпринять соответствующие шаги со своей стороны. В письме от 27 мая (8 июня) 1812 г. сардинскому королю Виктору Эммануилу де Местр сообщал: «Император поручил мне составить проект указа о восстановлении Королевства Польского и манифеста, к сему относящегося, что и было мною исполнено». И далее, вполне резонно, добавлял: «Впрочем, навряд ли можно теперь надеяться на что-либо в этом отношении»¹¹⁴.

16 (28) марта в Варшаве был получен приказ Наполеона, в котором значилось, что с этого времени польские войска включаются в состав «великой французской армии», образуя ее 5-й корпус «под командой князя Иосифа Понятовского, у коего под начальством быть должно еще 20 тыс. человек прусского войска». Как сообщал агент, в Варшаву было прислано также «объявление войны французов с Россиею и при оном воззвание к армиям французской, польской и немецкой». В нем Наполеон заявлял, что «будет вести войну с Россиею, которая препятствует ему в постановлении всеобщего на твердой почве мира», и что «в июле месяце придет со своим войском в Санкт-Петербург». Перед поляками рисовались самые радужные перспективы: Наполеон обещал, что «край их распространит он так, что обширность оного будет гораздо более, нежели каковая была при короле Станиславе». На польский престол Наполеон намеревался посадить своего дядю великого герцога вюрцбургского Фердинанда III¹¹⁵.

8 апреля 1812 г. сенатор В. С. Ланской писал военному министру, что, как следует из донесения агента, Наполеон распорядился в срочном порядке сформировать польскую армию численностью 200 тыс. человек, «из природных жителей Герцогства Варшавского», включая уже имеющиеся войска. С этой целью от него поступило 20 млн. франков. Начавшийся немедленно набор (уже третий с начала года) проходит «с великим успехом», в «конскрипцию записывают всех могущих носить оружие, без различия рода, звания и состояния». За Вислой во многих пунктах созданы провиантские склады, а некоторые уже и на правом берегу: в Хелме, Люблине, Вялой, Седльце и др. ¹¹⁶. Россиенский уездный исправник Маньковский доносил графу П. X. Витгенштейну 9 апреля 1812 г. из Кейдан о различном отношении польского населения к сложившейся ситуации. «Гражданские сословия, – писал он, – с войском разделяются в мыслях»: войска не чувствуют тех тягот, которые ложатся на «обывателей», «истощаемых беспрестанными налогами и сильными конскрипциями». По утверждению агента, в Княжестве наблюдается «крайний недостаток в продовольствии». Эти трудности затронули даже помещиков, вынужденных для уплаты налогов продать свои запасы в Пруссию «по малой цене» ¹¹⁷. В мае 1812 г. военному министру поступило очередное сообщение, основанное на агентурном донесении, о тяжелом продовольственном положении в Княжестве Варшавском. В частности, в нем отмечалось, что «кроме Модлина, Сероцка и Плоцка, больших запасов хлебных нигде не имеется», что «между жителями Герцогства Варшавского и прусскими вспомогательными войсками, требовавшими от них продовольствия, доходило, будто бы, до драки». Хорошие лошади, пригодные для кавалерии, «отбираются даже и у путешествующих». Жители крайне нуждаются в деньгах и «никогда не имели столь сильного негодования на свое правительство, как ныне». Войска грабят население, причем «не только иностранные, но даже самые польские поступают с жителями весьма нагло» ¹¹⁸.

20 апреля 1812 г. В. С. Ланской писал М. Б. Барклаю де Толли о поступивших к нему сведениях относительно стратегических планов Наполеона. В соответствии с ними все войска, сосредоточенные на территории Княжества Варшавского, должны быть разделены на три колонны: одна, сильнейшая, будет направлена к Бресту, другая – к Мемелю и третья – в Белостокскую область. Французский император, стремясь все больше расположить к себе поляков, обещал им «восстановить Польшу на степень могущества не за 50, но за 150 лет пред сим бывшего» ¹¹⁹. Однако не все действия Наполеона находили положительный отклик в Княжестве. Так, Багратион, ссылаясь на полученные агентурные сведения, в донесении от 26 апреля 1812 г. военному министру сообщал, что назначение маршала Даву командующим польскими войсками вызвало огромное неудовольствие князя Понятовского и других поляков ¹²⁰.

По мере приближения войны все более важным становился вопрос о продовольственном обеспечении русских войск. И. Н. Эссен в рапорте военному министру от 28 апреля 1812 г. из Кобрина излагал свои соображения о мерах, которые следует принять в случае начала военных действий. Он имел в виду «Брестский запасной магазейн» и запасы пшеницы, «принадлежащей партикулярным лицам и хранящейся в амбарах подле самой реки Буг». Понимая, что «означенные хлебные запасы не должны попасть в руки неприятеля», он хотел бы иметь указания, «когда приступить к их истреблению». М. Б. Барклай де Толли наложил резолюцию: «Предписать, чтобы магазейны перевезть немедленно, а пшеницу в случае неприятельских действий, буде подвергнется опасности, истребить огнем или как сам лучше найдет»¹²¹.

Командование русской армии продолжало разрабатывать планы предстоящей войны. 9 апреля 1812 г. генерал-адъютант князь П.М. Волконский, генерал-квартирмейстер, ставший в 1813-1814 гг. начальником главного штаба, представил императору записку о подготовке русской армии к войне с Наполеоном. В записке он отмечал, что расположение русских войск вдоль границы «от окрестностей Шавлей до окрестностей Луцка, заключающее в себе около 800 верст», и находящихся здесь «магазейнов», по его мнению, имеет «только одну удобность» – обеспечение армии продовольствием, однако не является «выгоднейшим положением для начатия военных действий, так как расстояние от одной армии до другой так пространно […], что неприятель, вознамерившись начать военные действия и сосредоточив главные свои силы при Варшаве (имея при том два боковых корпуса), может взять внутреннюю операционную линию и, прекратив чрез то всякое сношение между армиями, разбить порознь каждую, будучи в превосходных противу их силах». «Не нужно мне изъяснять о том, сколь выгодна наступательная война, – писал он. – Но, к сожалению моему, я должен заметить, что благоприятное время к наступательным действиям для нас миновалось»: французы перевезли уже весь провиант и фураж в укрепленные места на Висле и за Вислою (Варшава, Модлин, Торн, Грауденц, Мариенвердер и Данциг), а также в крепость Замостье. Они собрали войска численностью 220 тыс. человек, которые могут соединиться против одной из русских армий. «У нас, – писал Волконский, – две операционных линии: 1) от Вильно – чрез Гродно – на Варшаву и 2) от Луцка – чрез Владимир [Волынский. – Г. М.] – на Варшаву». Волконский считал, что русской армии неизбежно придется вести войну оборонительную. Он, будучи опытным военачальником, хорошо знал, что «россияне всегда там побеждали французов, где дрались с ними в соединенных и сомкнутых силах», и это надо учитывать. Он полагал, что операционная линия русских войск при отступлении, «всем прочим предпочитаемая», должна проходить из Белостокской области через Слоним, Несвиж, Минск, Борисов и далее через Смоленск в Москву. По его мнению, в случае если французские войска вторгнутся на Волынь, то от Владимира-Волынского русские соединенные армии должны следовать через Луцк, Новоград-Волынский, Житомир к Киеву; необходимо также в кратчайшие сроки закончить войну с Турцией, тогда можно будет из четырех дивизий Дунайской армии три присоединить к армии генерала А. П. Тормасова¹²².

В апреле 1812 г. Александр I, как главнокомандующий российской армией, приехал в Вильно, где находился Главный штаб, чтобы непосредственно быть в курсе событий. Несмотря на то, что ожидалась война, светское общество продолжало жить обычной жизнью. По случаю приезда государя давались балы и обеды. Барышни наряжались и старались завладеть вниманием государя. Как писала в своих воспоминаниях одна из дам виленского высшего света графиня С. Шуазель-Гуфье (тогда еще графиня Тизенгауз), «среди самой непринужденной на вид беседы Александр ни на минуту не забывает, что перед ним – представительницы польского общества, которое он хочет в возможно большей мере привязать к себе узами личного доверия и симпатии»¹²³. Власти старались сохранять общественное спокойствие. Вспоминая это время, графиня замечала: «В Литву не пропускали никаких вестей, никогда еще политика не была окутана столь непроницаемой завесой»¹²⁴.

В мае 1812 г. изо всех приграничных городов и пунктов поступали сведения о передислокации польской армии и перемещении ее на восток.

С начала июня к Барклаю де Толли стали поступать известия о неожиданных и тревожных сбоях в работе почты. В письме от 1 июня 1812 г. В. С. Ланской сообщил ему, что очередная заграничная почта должна была «прийти вчера, но по сие время не пришла». Таможенные объездчики слышали, что недалеко от границы «почта была остановлена польскими уланами и возвращена обратно»¹²⁵. Почт-директор А. Бухарский также 1 июня уведомил, что, по донесению белостокского пограничного почтмейстера, отправленная 29 мая в Княжество Варшавское почта возвращена, «почтаря не пропустили» через границу и «не приняли от него упомянутой почты» ¹²⁶. 2 июня из Бреста полковник В. А. Анохин рапортовал, что «пересылка писем за границу в обе стороны прекращена и производиться не будет»¹²⁷.

5 июня 1812 г. А.П.Тормасов из Дубно направил Барклаю де Толли сведения о положении в Княжестве Варшавском: 1) общая численность французской армии со всеми союзниками достигает там 400 тыс. человек; «польские войска составляют 5-й корпус, ими командует князь Понятовский»; 2) «по недостатку хлеба и денег обыватели Герцогства Варшавского весьма ропщут на французское правительство»; 3) австрийские войска под командованием князя К. Ф. Шварценберга вступили в Княжество Варшавское¹²⁸.

Наполеон продолжал усиливать свои позиции в Княжестве. Весной 1812 г. он направил в Варшаву своего нового посланника – аббата Д. Прадта. В инструкции, данной ему, ставились чисто военные задачи: ему предписывалось в случае необходимости организовать в Княжестве повстанческое движение против России, привлекая к участию в нем и подданных провинций, вошедших в состав Российской империи¹²⁹.

Еще в мае 1812 г. министр Княжества Варшавского Т. Матушевич предложил Наполеону обратиться к полякам с призывом подняться на борьбу против России, однако французский император предпочитал иной путь: по его мнению, внешне инициатива должна исходить от самих поляков. Одновременно было достигнуто соглашение о провозглашении Королевства Польского и создании Генеральной конфедерации (всеобщего вооруженного объединения поляков), что должно было способствовать широкому вовлечению в антироссийское движение поляков, включая и российских подданных. Вернувшись в Варшаву, Матушевич занялся подготовкой созыва чрезвычайного сейма для провозглашения Генеральной конфедерации ¹³⁰.

26 мая (7 июня) 1812 г. саксонский король, князь Варшавский Фридрих-Август I издал декрет об учреждении в Варшаве Центрального правительства, которое должно было функционировать в его отсутствие. Две недели спустя совет министров Княжества официально принял постановление о созыве сейма. Однако российское командование еще не располагало достаточной разведывательной информацией об этих важнейших событиях, и 4 (16) июня 1812 г. П. И. Багратион мог только сообщить М. Б. Барклаю де Толли, что в Княжестве «дворянство призывается в Варшаву для сейма, цель которого неизвестна»¹³¹. Первоначально открытие сейма было назначено на 3 (15) июня, но для сбора депутатов потребовался больший срок, и он начал работу лишь (14) 26 июня 1812 г. Это был третий сейм, состоявшийся в Княжестве Варшавском за все годы его существования. К этому времени и международная ситуация, и положение Княжества с момента его создания претерпели серьезные изменения.

12 (24) июня 1812 г. наполеоновская армия перешла Неман, и началась война с Россией. Польские войска под командованием Ю. Понятовского оказались на переднем крае военных действий. Открывшийся в этой обстановке в Варшаве сейм провозгласил создание Королевства Польского. Польским королем был объявлен саксонский король Фридрих-Август. Матушевичу было поручено подготовить акт о создании Конфедерации.

Главой Конфедерации был избран А. К. Чарторыский, еще в 1764 г. возглавлявший польский сейм. На публичном заседании сейма 28 июня выступил граф Т. Островский, председатель сената. В изданном отчете о заседании торжественно провозглашалось: «День 28 июня будет памятным днем в истории польского народа, в этот день исполнились наши долгие ожидания и самые горячие желания». Произнесенные Т. Матушевичем слова: «Будет Польша, что я говорю, есть Польша!» были встречены присутствовавшими со слезами радости. «Каждый из нас, – продолжал он свою речь, – вместе с Отчизной словно из могилы восстал и начал новую жизнь». Бурно приветствовалось и чтение акта Генеральной конфедерации, который отредактирован был Прадтом. В его преамбуле с пафосом заявлялось: «Сердца поляков полны одним желанием, чтобы разорванные части отчизны были вновь спаяны в единое тело, чтобы вернуть ее к прежней жизни, к прежнему счастью». Далее следовал призыв ко всем полякам – присоединяться, чтобы скорее наступил счастливый миг, «когда братская Погонь [всадник, герб Великого Княжества Литовского. – Г. М.] рядом с Белым орлом снова украсят рыцарские щиты и знамена, когда на тучных нивах Волыни, на просторных равнинах Подолья и Украины также будут раздаваться радостные возгласы: „Да здравствует Отчизна! Да здравствует Полына“». Генеральная конфедерация провозгласила: «Королевство Польское восстановлено, и польский народ снова в единое тело соединен» ¹³². Здесь прозвучали основные требования польского патриотического движения: самостоятельное государственное существование и объединение всех польских земель, прежде всего присоединение к Королевству Польскому литовско-белорусско-украинских территорий.

Восторгам жителей Варшавы не было предела. Повсюду слышались голоса в поддержку нового государства: «Да здравствует Польша!», «Да здравствует король!», «Да здравствует император!». Автор сообщения в «Дневнике сейма» писал о настроениях поляков: «Счастлив тот, кто пережил дни смуты и неволи, дождался возрождения Королевства Польского» ¹³³. Инициатива сейма о создании Генеральной конфедерации немедленно была поддержана на местах. Там также приступили к организации конфедераций, высылали в Варшаву своих представителей и присоединялись к Генеральной конфедерации, приветствуя ее решения.

Акция провозглашения Королевства Польского была инспирирована Наполеоном, преследовавшим цель сильнее привязать к себе поляков и гарантировать себе их содействие в войне против России ¹³⁴. Его инициатива легла на благодатную почву – польское общество было готово приветствовать такой ход событий. Провозглашение Королевства Польского с энтузиазмом было воспринято не только депутатами сейма, правящими и политически значимыми слоями общества, но и всем населением Варшавы, а затем и Княжества Варшавского в целом. Об этом свидетельствовали публиковавшиеся в выпусках «Дневника Генеральной конфедерации» списки присоединившихся к ней поляков. Создание Королевства Польского поддержали также и поляки в провинциях, входивших в состав Российской империи, прежде всего в Литве. Провозглашение в 1812 г. акта о восстановлении польского государства стало возможным благодаря сложившейся международной ситуации, которая в этом отношении оказалась благоприятной для Польши. Противостояние России и Франции, их соперничество в достижении политически доминирующего положения в Княжестве Варшавском, в стремлении привлечь поляков на свою сторону, дипломатично завуалированное постоянными взаимными заверениями в искреннем дружеском расположении, привели к затяжным переговорам о заключении конвенции по польскому вопросу. Нежелание идти на компромисс, при том что и Франция, и Россия держали «про запас» козырную карту – восстановление Королевства Польского, обеспечивавшую, казалось бы, выигрышный дипломатический ход, и как следствие – политическое и военное усиление позиций в Княжестве, привело в конечном итоге к срыву переговоров и открытой конфронтации. Начиная войну с Россией, Наполеон в результате проводимой им политики в отношении Княжества Варшавского сумел усилить свои позиции, создав плацдарм, максимально приближенный к границам России, а также расширив базу военных ресурсов для своей армии. Сыграла свою роль и позиция польской шляхты, которая, особенно после создания Княжества Варшавского, все более ориентировалась на Францию. Испытывая глубокую неприязнь к России, она продолжала надеяться на восстановление Королевства Польского в границах до разделов 1772 г. и рассчитывала на помощь Наполеона.

Характер переписки А. Чарторыского с российским императором в это время несколько изменился. В начале июля 1812 г.¹³⁵ он писал Александру I, что восстановление Польши было провозглашено Конфедерацией, во главе которой поставлен его отец А. К. Чарторыский: «Имя Польши, исходящее из его уст […], становится для меня законом». Начавшаяся война, по мнению польского князя, еще более обострит отношения между поляками и русскими: «[…] жестокости и всякого рода бедствия […] доведут до крайности закоренелую вражду между обеими нациями, которые должны были бы считать себя сестрами». «Кровопролитная война, – делился он своими размышлениями с императором, – или упрочит существование моей родины, или же покроет ее трауром, превратит в пустыню, довершит ее несчастья». В любом случае Чарторыский считал себя обязанным разделить судьбу своей страны. Он сообщал в письме, что уезжает в Венгрию и Богемию лечиться, и вновь просил Александра I об отставке, поскольку статья 6 Акта Генеральной конфедерации гласила: «Все поляки, находящиеся на гражданской или военной службе в России, должны перестать служить этой державе». Не получив ответа на это письмо, Чарторыский писал Александру I из Карлсбада 4 (16) августа, что молчание императора он принимает за согласие. Для него нет сомнения в том, что «важнейшим долгом является долг по отношению к своей родине»¹³⁶.

2. Княжество Варшавское, Литва и Россия в период военных действий

Начавшаяся война, несмотря на долгие ожидания, оказалась все же внезапной. Графиня С. Шуазель-Гуфье писала, восторгаясь самообладанием русского императора: «Кто бы подумал, при виде любезности и оживления, проявленных в этот вечер Александром, что он как раз во время бала получил весть, что французы перешли Неман и что их аванпосты находятся всего в десяти милях от Вильны! Как он умел владеть собой!»¹³⁷

Александр I, получив известие о нападении французов, срочно через М. Огиньского вызвал в ставку Л.Плятера для редактирования газеты, которую решено было издавать в целях противодействия наполеоновской пропаганде, направленной на «возмущение литовцев»¹³⁸.

Вильно оказался с самых первых дней войны в центре событий. Русские семейства срочно покинули город. 16 (28) июня 1812 г. в него вступила французская армия, в том числе и польские отряды. Польское население литовской столицы встречало их с радостью и восторгом. «Трудно передать волнение, – вспоминала Шуазель-Гуфье, – которое я испытала при виде поляков, которые бежали во весь опор, сабли наголо, но с веселым видом, махая своими флагами национальных цветов, которые я видела впервые. […] При виде этих истинных соотечественников сердце мое умилилось. Я почувствовала, что родилась полькой, что сознание это вновь пробуждается во мне, слезы радости и энтузиазма залили мое лицо. Это была чудная минута, но она промелькнула как миг. Всюду царило общее опьянение. Во всем городе раздавались торжествующие клики» ¹³⁹. Совершенно иное впечатление, чем поляки, произвели, по свидетельству Шуазель, на местное население французы: начались грабежи, голод, «от Литвы требовали солдат, хлеба и денег» ¹⁴⁰.

В Литве было создано «временное правление» (Временная правительственная комиссия Великого Княжества Литовского) во главе с С. Солтаном. В его состав вошли А. Сапега, Ф. Ельский, Ю. Сераковский, К. Прозор. Позднее его членами стали Я. Снядецкий и А. С. Потоцкий. Французским комиссаром при правительстве был назначен Э. Биньон. Трое из членов временного правительства прибыли из Варшавы: Ю. Сераковский, «имеющий в Белоруссии свое имение, называемое Сены», А. Потоцкий, «конюший Варшавского Княжества, женатый на дочери действительного тайного советника Тышкевича», князь А. Сапега. «Виленские» были представлены: Ф. Ельским, «подкормчим виленским» (один сын которого раньше служил в русской гвардии унтер-офицером, «был отставлен и после, подделавши фальшивые деловые документы, бежал за границу, другой его сын служил в Варшаве»), Я. Снядецким, ректором Виленского университета, и Ю. Коссаковским, также профессором университета (он являлся «родным братом бывшего виленского бискупа»)¹⁴¹. Временная правительственная комиссия приняла обращение к полякам, извещавшее о восстановлении Польши и призывавшее всех поляков, находящихся «в русской службе, оставить оную и прибегнуть к знаменам польским». В обращении содержалось также обещание возвратить конфискованные имения¹⁴². После отъезда Наполеона из Вильно был объявлен рекрутский набор. Один из братьев Шуазель был назначен полковником в пехоту, а ее старший брат за собственный счет сформировал отряд конной артиллерии. Правда, вообще средств для организации литовских войск было недостаточно и процесс их формирования шел медленно, но все же шел. Тем не менее, Наполеон писал герцогу Бассано, что получил в Литве значительное подкрепление¹⁴³.

Еще до начала военных столкновений между Россией и Францией возникла пропагандистская война – воздействию на общественное мнение придавалось большое значение как одной, так и другой стороной. 22 июня 1812 г. Наполеон обратился к своей армии с воззванием, напечатанным на французском и польском языках. Оно открывалось словами: «Солдаты! Вторая польская война началась. Первая закончилась при Фридлянде и в Тильзите». Эта война, как и первая, утверждал император, принесет славу французскому оружию, а мир, которым она закончится, положит конец влиянию, которое последние пятьдесят лет Россия оказывает на европейские дела ¹⁴⁴. В целях обработки общественного мнения и создания нужных для военного руководства настроений среди солдат французской армии использовались и другие методы, в частности, распространялись фальшивые документы. Так, 15 июня 1812 г. из Дубно генерал Тормасов сообщал Барклаю де Толли, что, по полученным агентурным сведениям, «в Княжестве Варшавском распущено много фальшивых прокламаций, между прочим и приказ государя императора Александра, данный будто бы армии, чтобы не щадить никого из поляков, даже младенцев при грудях матерей»¹⁴⁵. Распространялись также прокламации, обращенные «ко всем полякам, не исключая и тех, которые живут в отдаленнейших местах, дабы они и своего имени и звания не забыли»¹⁴⁶. Спустя несколько дней А. П. Тормасов дополнил это сообщение новым известием, что выпущена прокламация «к обывателям полякам, под игом российским стенающим» ¹⁴⁷. Эта прокламация-воззвание «К жителям провинций, отторгнутых от Польши и присоединенных к России» была подписана Ю. Понятовским¹⁴⁸.

Польские войска с самого начала войны принимали активное участие в боевых действиях. Генерал Тормасов еще 20 июня 1812 г. известил военного министра о слухах, что через Австрию могут ворваться польские отряды под командой генерала Рожнецкого, вероятно, с целью «оттянуть нас от Волыни», однако, полагал он, «трудно поверить, чтоб Австрия сие им позволила»¹⁴⁹. Первое сообщение о пленных, в том числе и поляках, было отправлено 26 июня 1812 г. Багратионом военному министру из Несвижа. В числе пленных был Я. Врублевский, краковский уроженец, состоявший в конвое Наполеона. Как показали пленные поляки на допросах, их целью было восстановить Польшу, а после – «истребить англичан». Они рассказали, что «хлеба у солдат нет, а берут его грабежом и реквизициею, люди часто терпят голод, лошади довольствуются подножным кормом – овса вовсе нет, они жнут вообще весь зеленый хлеб и тем кормят лошадей – лошади худы до того, что едва ходят. У обывателей ничего нет, все забрано русскими». О положении в армии, об отношениях между польскими и французскими военными они сообщили: «Поляки ненавидят французов оттого, что их теперь держат почти под арестом, что им ничего не верят и что их раскассировали между французами так, что в польских полках – полки стоят чрез ряд с французами – французы боятся, чтоб поляки не перебежали к русским, отчего все польские полки поручены французским генералам» ¹⁵⁰.

28 июня 1812 г. П. И. Багратион сообщал Александру I из Несвижа о полученном от Платова донесении, что бригада польских улан, состоящая из трех полков под командованием генерала Турно, вышедшая на рассвете 27 июня из Мира, после нескольких часов весьма упорного сопротивления была совершенно разбита и «обращена в бегство», взято в плен несколько офицеров и много рядовых. Турно «едва спасся с небольшим числом улан, от тех полков оставшихся»¹⁵¹.

Некоторые поляки, проживавшие на территории России, ждали прихода наполеоновских войск и готовились к нему. Примером может служить дело витебского откупщика, который, «приготовляясь принять в городе французов, заказал маляру сделать вывески на всех питейных домах с французским орлом, с тем чтобы тотчас по вступлении неприятеля оные всюду поставить» ¹⁵². 7 июня 1812 г. из Полоцка военный министр информировал императора о мерах, принятых в отношении «откупщика-шляхтича в Витебске, который заказал сделать французских гербов». Он отдал приказ витебскому гражданскому губернатору его «расстрелять, при собрании народа, в пример другим» ¹⁵³. Директор военной полиции Я. И. Санглен сообщал военному министру 10 июля 1812 г., что «в городе Витебске во многих жителях видно много патриотизму польского»¹⁵⁴.

В то же время русское правительство стремилось привлечь к сотрудничеству верхушку поляков из западных губерний. В состав образованного «особого комитета по снабжению армии всем нужным» вошли: Т. Вавжецкий, «кавалер ордена св. Александра», Т. Островский, губернский маршал виленский, князь Ф.К. Любецкий, губернский маршал гродненский, граф Рокицкий, губернский маршал минский, граф Плятер. Вопрос об их финансовом обеспечении обсуждался в переписке между В. П. Кочубеем и Д. А. Гурьевым. Из нее следует, что император распорядился, чтобы Кочубей и Гурьев «совокупно […] сообразили, какое может быть сделано положение для некоторых из чиновников польских наших провинций, кои, быв призваны сюда [в Петербург. – Г. М.] по повелению его императорского величества, находиться могут в стесненных обстоятельствах». Кочубей открыто спросил Любецкого, «какое бы пособие для достаточного их содержания нужно быть могло». Поляки просили дать им только ссуду в 500 червонцев, «которую они обяжутся каждый лично возвратить» ¹⁵⁵.

На начальном этапе войны русская армия оказалась в очень трудном положении. Рассредоточенные соединения не давали возможности вести достаточно эффективную оборону, началось поспешное отступление. В начале августа 1812 г., после того как русские войска оставили Смоленск, главнокомандующий армией М. Б. Барклай де Толли был заменен М. И. Кутузовым ¹⁵⁶. Русские войска продолжали отступать. 26 августа (7 сентября) между русской и французской армиями произошло кровопролитное сражение при Бородино. 1 сентября состоялся совет в Филях, на котором было решено оставить Москву. Наполеон, понимая, что армия его истощена и не имеет для своего усиления ни материальных, ни людских резервов, опасаясь предстоящей зимы, предложил через командовавшего арьергардом А.Лористона, бывшего до войны французским послом в Петербурге, заключить мир, но Кутузов решительно отказался¹⁵⁷. Наполеон вынужден был покинуть Москву. Он хотел возвращаться другим, не прежним путем, через Калугу, но его войска были остановлены под Малоярославцем. После длительного противостояния с конца сентября по начало октября 1812 г. и победы русских войск под Тарутином 6 (18) октября 1812 г. французам пришлось отступать по старой дороге, проходя через разоренные войной города, села и деревни. К тому времени русские войска, получившие передышку, увеличили свои ряды.

Александр I, как и всегда, придавал большое значение мерам, направленным на формирование общественного мнения. В разговоре с М. Огиньским император сказал: «Если Бог поможет, что нам удастся очистить от неприятеля не только русские области, но и Белоруссию и Литву», то тогда он обратится с воззванием к польским подданным империи. Александр I подтвердил, что имеет в виду планы, о которых говорил еще до войны, при этом никакие преследования или «возмездия» не будут иметь места. Однако таких действий, считал Огиньский, недостаточно: чтобы привлечь к себе польское население «занятых неприятелем областей, в воззвании следует высказать надежду на восстановление Польши». «Само собой разумеется», – согласился император, сделав все-таки оговорку, что время для этого еще не пришло. Он обратился к князю с просьбой заблаговременно сочинить воззвание к полякам, а пока уполномочил его «объявлять», что российский император «решился восстановить Польшу»¹⁵⁸. 7 октября 1812 г. Огиньский представил Александру I проект рескрипта Кутузову и проект воззвания к полякам. Предвидя благоприятный для России исход войны, князь говорил императору, что ему «остается только извлечь из нее пользу, установить на прочных основаниях политическую систему Европы и оградить на будущее время границу России, сделав Польшу ее оплотом». «Воззвание о провозглашении Вашего Величества польским королем, – заявил он, – было бы, без сомнения, действительнее обещаний». Поскольку русские войска приближались к границам Польши, «Витгенштейн перешел Двину, а Чичагов находится в Минске», в высшей степени важно, настаивал Огиньский, чтобы эти генералы «обратились с масличною ветвью»¹⁵⁹. Он предостерегал, что в противном случае поляки могут начать национальное восстание или же покинуть свою родину. Затем снова речь зашла об общественном мнении, на этот раз – российском. Огиньский полагал, что в Петербурге «все отзовутся утвердительно на вопрос: должна или не должна быть восстановлена Польша на предложенных мною основаниях». Пытаясь склонить Александра I к скорейшему провозглашению себя польским королем, Огиньский находил дополнительные аргументы: союзники положительно оценят такой шаг – «залог сильных средств к борьбе с врагом». Англия, утверждал он, одобрит, потому что это принесет ей выгоду. Вся Европа отнеслась бы «благоприятно» к восстановлению Польши, так как видела бы в ней преграду между Россией и остальным континентом. И с присущим ему лукавством Огиньский добавил, что это выгодно и самой России: «На самом деле преграда эта придавала бы России превозмогающий перевес и обеспечивала бы ее от неприятельского нападения». Некоторое опасение, по его мнению, вызывала Австрия, но, учитывая ее критическое положение, можно было рассчитывать на ее согласие и более того – потребовать от нее возвращения Галиции, естественно, за соответствующее вознаграждение. Говорил князь и об экономических интересах части русского дворянства: те, кто лишился в бывших польских провинциях владений, будут лично заинтересованы в таком решении польской проблемы ¹⁶⁰.

В подготовленном Огиньским проекте рескрипта Кутузову четко определялась позиция императора по польскому вопросу: «Вам, господин фельдмаршал, и всем, пользующимся моим доверием, известно, что я с давнего времени питаю мысль восстановить польское королевство, дабы сыскать этим существенное приращение сил моей империи, образовать могущественный оборонительный оплот против всякого нападения извне и выполнить желания домогающегося восстановления своей отчизны двенадцатимиллионного населения и таким образом связать оное неразрывными узами с Россиею». В документе содержалось твердое обещание: «Польша будет существовать». От имени императора Кутузову предписывалось: «Скажите полякам, что я всегда умел ценить их храбрость и любовь к отчизне и монархам […], что я решился восстановить польское королевство и провозгласить себя польским королем, как только войска мои довершат изгнание неприятеля», что поляки «сохранят веру своих отцов и особенное управление с национальными законами на основании столь дорогой для них Конституции 3 мая 1791 года»^1б1.

Проект воззвания Александра I к польскому народу, составленный Огиньским, включал, в частности, следующее положение относительно территориальных границ создаваемого государства: «Как монарх, проникнутый желанием упрочить вашу судьбу и образовать из Польши надежный оплот России, – объявляю перед лицом неба и земли: что я возобновляю и восстановляю польское королевство в объеме всех польских воеводств и округов, приобретенных Россиею на основании разделов 1773, 1793 и 1796 [sic!] годов, со включением округов белостокского и тарнопольского». Император должен был заявить, что возлагает на «главу свою» корону Польши, «отдельную по праву верховного господства», при личной унии с Российской империей, и что Конституция 3 мая 1791 г. «станет основным законом польской нации», руководствуясь которым, Александр I будет «царствовать, управлять вами [поляками] и содействовать упрочению вашего счастья». Проектом Огиньского предусматривалось, что до тех пор, пока Россия не заключит мир с Францией, на территории Польши будет действовать временное правительство. Объявлялась амнистия для всех поляков, сражавшихся против русских. За убытки, понесенные в ходе военных действий, жителям было обещано полное возмещение¹⁶². Таким образом, проект обеспечивал максимальные выгоды для поляков, отражая их интересы и подпитывая их надежды.

Необходимость воздействия на общественное мнение населения территорий, занимаемых при продвижении на запад русских войск, понимало также и командование армии. Так, еще 17 октября 1812 г. П. В. Чичагов направил инструкцию командующему войсками в Литве генералу Е. И.Чаплицу, в которой, в частности, рекомендовалось: «Нам следует выбрать среди жителей Литвы таких, которых можно было бы использовать либо для того, чтобы создать в этой стране благоприятное для нас общественное мнение, либо для того, чтобы распространять наше влияние на большую сферу, а именно на Великое Герцогство Варшавское», с целью нейтрализовать влияние Наполеона. Для достижения этой цели следовало выдвинуть «положительную программу» в противовес обещаниям Наполеона. «Либеральные намерения государя императора, – отмечалось в инструкции, – дают нам возможность предложить им на будущее гораздо более счастливую перспективу, чем та, которую использует Наполеон для их обольщения». Далее детально разъяснялись намерения российского императора: он согласен обеспечить полякам национальное существование, но лишь при условии, «что они заслужат это своим поведением и преданностью ему». Подчеркивалось также, «что благоприятное стечение обстоятельств и важные результаты этой войны дадут возможность осуществить некоторые политические комбинации на прочной и постоянной основе». Только отказавшись поддерживать Наполеона, поляки «вправе надеяться на лучшую участь». В инструкции указывалось: «Именно в таком направлении Вы можете, генерал, работать над созданием в Польше благоприятного для нас общественного мнения». Для этого предлагались и конкретные средства: необходимо «окружить себя доверенными лицами, чтобы они говорили и писали в духе ваших указаний»; направлять эмиссаров; способствовать проникновению в Княжество Варшавское брошюр соответствующего содержания, причем наиболее действенным способом является распространение брошюр о ходе военных действий. Чичагов считал полезным содействовать созданию общества, «целью которого было бы возрождение польской нации под покровительством императора», и в дальнейшем направлять деятельность этого общества. В заключение он еще раз подчеркивал: «Вообще важно восстановить тесные связи с жителями этой провинции [Литвы. – Г. М.] и по мере возможности умножать такие связи с населением Герцогства Варшавского»^1б3.

Встреча М. Огиньского с императором, состоявшаяся 1 декабря 1812 г., оказалась для князя весьма огорчительной. Он описывал ее с большой досадой и нескрываемым раздражением. Александр I обратился к нему с почти риторическим вопросом: «Не думаете ли Вы […], что излишнею поспешностью в этом деле мы можем затруднить достижение предпринятой цели?» Как всегда, акцент делался не на сути, а на сроках решения дела. Одновременно император не переставал обнадеживать князя: как только Наполеон «будет на краю гибели и вне возможности вредить полякам, я восстановлю Польшу» ¹⁶⁴. Накануне отъезда в ставку действующей армии в Вильно 7 декабря 1812 г. Александр I вновь пригласил к себе Огиньского и заверил его, что сразу же по вступлении русских войск в Варшаву он «обсудит средства к восстановлению Польши»¹⁶⁵, иными словами, вернется к начальной стадии обсуждения проблемы. Таким образом, усилия Огиньского, представившего уже готовое, по его мнению, вплоть до текстуального оформления, решение, пошли прахом. Император имел обыкновение выслушивать мнения хорошо информированных и знающих людей и не торопиться сообщать собственные выводы, а тем более давать твердые бесповоротные обещания.

По плану Александра I уже к 20 октября российские войска должны были занять необходимые для разгрома наполеоновской армии пункты. Серьезное поражение потерпела французская армия в битве под Красным, продолжавшейся 4 дня (3-6 ноября 1812 г.). В начале ноября войска адмирала П. В. Чичагова заняли Минск, отрезав наполеоновской армии путь на Волынь. Александр I планировал окружить французские войска при их подходе к реке Березине и окончательно разгромить их. Однако несогласованность действий русских армий привела к тому, что хотя при Березине погибло около половины войск Наполеона, отступавших из России, части французских сил все же удалось наладить переправу через реку и спастись. Уцелевшие отряды французской армии, плотно преследуемые русскими, направились к Вильно. 21 ноября Наполеон издал бюллетень, информировавший страны Европы о постигших его потерях ¹⁶⁶. Если летом 1812 г. французские войска, переходя границу России, насчитывали 380 тыс. человек, то в декабре ее пределы покидали около 1 тыс. гвардейцев и 20 тыс. безоружных солдат. Французский император выехал в Париж инкогнито, под именем Коленкура. Находясь проездом в Варшаве, где он пробыл только три часа, Наполеон дал аудиенцию польскому министру финансов и военному министру и сразу же отправился в Дрезден.

Проходившие при отступлении через Вильно французские войска на этот раз создавали у жителей города далеко не праздничное настроение. «Перед нами предстало зрелище, одновременно вызывавшее сострадание и тайный страх – в образе остатков этой армии, шесть месяцев ранее столь прекрасной, торжествующей, могущественной», – вспоминала Шуазель-Гуфье. В течение трех дней на улицах города «толпились люди, которых нельзя было назвать военными, в их смешных неуклюжих одеждах»: у кого на голове была дамская шляпа, кто был одет в церковные облачения, в женские подбитые мехом капоты, с завязанными на шее рукавами, некоторые завернуты в шерстяные одеяла и т. п. «Великая армия», по словам одного родственника графини, «живо напоминала венецианский карнавал или улицу Толедо в Неаполе на масленицу»¹⁶⁷.

Затем в город вошли русские войска, среди первых въехали казаки. Их появление «не вызвало радости». Как отмечала в своих мемуарах литовская графиня, начались грабежи, и у нее лично казаки попытались отнять карету, но «средство передвижения» удалось отстоять^1б8. Получив от генерала Е.И.Чаплица донесение о взятии Вильно, 28 ноября 1812 г. командующий 3-й Западной армией П. В. Чичагов направил ему распоряжение: «Предписываю вашему превосходительству принять меры устроить сколько возможно порядок в городе, дабы охранить оный от своевольства и грабежа нижних чинов» ¹⁶⁹. Одним из примеров подобного «своевольства» может служить свидетельство Шуазель-Гуфье: вечерами казаки, переодевшись в мундиры французских генералов и маршалов, веселились вокруг костра ¹⁷⁰. Местным жителям, разоренным войной, было не до веселья. В результате боев и тяжелых условий, в которых оказалась при отступлении армия Наполеона, в городе и окрестностях осталось около 40 тыс. погибших. Начавшиеся эпидемии привели к массовой гибели населения в местах, где проходила французская армия.

Двумя днями позже после вступления в Вильно отрядов казаков в город прибыл М. И. Кутузов. Главнокомандующий планировал дать здесь армии отдых. Он был убежден, что после изгнания неприятельских войск с территории России войну следует закончить. Однако Александр I придерживался иного мнения. Он понимал, что Наполеон располагает еще большими резервами, что он может вновь собрать силы и возобновить военные действия. Поэтому российский император считал необходимым вести войну до победного конца и окончательно разгромить наполеоновскую армию, став освободителем Европы.

Прибыв в Вильно, Александр I в первый же вечер навестил графиню Тизенгауз (Шуазель-Гуфье). Она оказалась в весьма щекотливом положении. Ее отец И.Тизенгауз, возглавлявший администрацию Виленского департамента при Наполеоне, и братья, служившие в войсках французского императора, при приближении русской армии бежали из Литвы. Александр I, проявляя свойственную ему в обращении с дамами мягкость, но при этом не упуская из виду и политические цели, сказал ей: «Я не могу обвинять литовцев, им пришлось уступить силе: тайна нашей тактики им была неизвестна. Они не могли предвидеть ни хода событий, ни их направления. Притом, вполне естественно было им желать восстановить свое государство». Он заметил, что Наполеон отверг мирные предложения российской стороны, сделанные в начале войны через А. Д. Балашова: «Я решил тогда принести большие жертвы, чтобы сохранить мир и свободу торговли, без которой государство мое не может существовать. Что Наполеон никогда не думал о восстановлении Польши – это ясно из того, что он не принял тех уступок, на которые я был согласен. В конце концов, я терял лишь завоеванную территорию; империя оставалась неприкосновенной. Он этого не захотел, поэтому мне пришлось проводить план действий, успех которого явился плодом нашей стойкости и помощи свыше». Александр I знал, что его слова достигнут многих ушей и произведут на поляков благоприятное впечатление. В разговоре император проявил то ли некое кокетство, то ли откровенность: «Надо побывать на моем месте, чтобы составить себе понятие об ответственности государя и о том, что когда-нибудь мне придется дать отчет перед Богом в жизни каждого из моих солдат. Нет, престол – не мое призвание, и если бы я мог с честью изменить условия моей жизни, я бы охотно это сделал». Это, как отмечала графиня, было произнесено даже на подъеме к пику славы ¹⁷¹. Уже тогда Александр I начал высказывать мысль, которая позднее стала постоянным лейтмотивом в его беседах с близкими людьми, что он хотел бы оставить власть и вести спокойную жизнь с семьей где-нибудь в «домике на берегу Рейна».

Стремясь расположить к себе литовскую земельную аристократию, Александр I принял решение не подвергать имения магнатов секвестру. Это распоряжение коснулось и семейства Тизенгауз. Графиня немедленно написала отцу, находившемуся в Вене, что генерал-губернатор дал указание оставить их имения в прежнем владении ¹⁷². Однако Тизенгауз покинул Вену и переехал в Дрезден, где находились другие члены Литовского временного правительства, надеясь, что в Вене будет подписан договор, и в нем Наполеон «не преминет позаботиться о судьбе Польши». «К сожалению, великодушие Александра стало для большинства столь привычным, что не только не вызывает восторга и глубокой благодарности, но принимается как нечто обязательное», – с грустью констатировала графиня¹⁷³.

Российская армия продолжала наступление. В «Журнале военных действий» 3-й Западной армии под датой 5 декабря 1812 г. сделана такая запись: «Итак, 4 и 5 декабря уже российские знамена развевались за пределами своего отечества в Княжестве Варшавском и на границе Пруссии, вся Россия очищена от надменной неприятельской армии, предводитель ее император французов Наполеон в бегстве искал спасения» ^т. О пребывании русских войск сначала в Литве, а позднее в Княжестве Варшавском артиллерийский полковник И. Т. Радожицкий сделал весьма любопытные бытовые зарисовки. В них отразились впечатления непосредственного участника событий. Когда бригада Радожицкого вступила в Гродно, офицеры радовались, что в городе работали рестораны: «за умеренную плату могли мы, после черствых сухарей, понежить вкус свой польскими потравами, и зразами, и гультайским бигосом и выпить филижанку кавы с жирною сметанкою из рук миловидной каси [уменьшительное имя от «Катажина». – Г. М.] – известно, что в целой Европе нигде не приготовляют столь хорошо кофе, как в Польше»¹⁷⁵. О положении населения в Княжестве Варшавском Радожицкий замечал: «Несмотря на то, что жители Герцогства Варшавского были разорены непомерными требованиями французов, они оказались в лучшем состоянии против литовцев: избы их чище и по хозяйству они зажиточнее. В селениях, около каменных костелов, полубритые, подобно малороссиянам, польские мужики являлись в синих кафтанах: народ крупный и здоровый»¹⁷⁶. «19 января,– записал Радожицкий, – вступили мы в город Сухоцин». Квартировали русские офицеры у ксендза, который «угощал, чем мог, и весьма негодовал на Наполеона, причинившего ему такое беспокойство». Жизнь проходила славно: «По вечерам у бригадного командира […] собирались музыканты. Будучи всем довольны в продолжение похода и не встречая нигде неприятелей, мы проводили время в своем обществе весело». Как свидетельствовал Радожицкий, в главную квартиру корпуса Милорадовича, располагавшуюся в г. Плонске, приезжали депутаты из Варшавы, «в присутствии которых наши войска парадировали». Вступление русских войск в Варшаву, писал автор записок, приветствовалось по всем правилам: «Городские старшины встретили победителей с хлебом и солью и представили ключи на бархатной подушке». На квартирах были приготовлены «лакомые обеды». По словам русских офицеров, «одна знатная Армид […] приготовила в очаровательном саду своем, в загородном доме, великолепный стол, разукрашенный цветными гирляндами, где прелестные нимфы ее были прислужницами – для угощения генералов и штаб-офицеров». Но при этом Радожицкий сделал очень интересное замечание: «Однако эта приветливость казалась также подозрительною, и русские не вверялись сладкой отраве лукавых патриоток польских». Русские войска продвигались на запад, и Радожицкий записывал свои наблюдения: «Чем дальше отходили от Варшавы, тем явственнее обнаруживалось благосостояние жителей, несмотря на то, что они много пожертвовали французам». Радожицкий особо отмечал, что «начальство наше строго предписывало, чтобы войска обходились с жителями миролюбиво и ничего не требовали излишнего», а за «прихоти» расплачивались наличными. Военные действия носили своеобразный характер: «[…] проходили мы Герцогство Варшавское без боя и не встречая неприятеля»¹⁷⁷. Таким образом, во время пребывания русской армии на польских землях возникали непосредственные контакты с польским населением в относительно мирных, как это ни парадоксально, условиях, происходило знакомство на бытовом уровне, что способствовало лучшему узнаванию друг друга. Личные впечатления, по крайней мере, у части русских офицеров, были весьма благоприятными, не возникало чувства неприязни. Радожицкий изложил свою точку зрения относительно возможности объединения русского и польского народов: «Ежели язык и вера составляют главнейшее различие между народами, отчего они не могут сродниться и питают взаимную ненависть, не разумея друг друга, чуждаясь в обрядах веры, то поляки по необходимости должны сродниться с русскими в одно великое племя народа славянского, под одну державу, под одни законы и веру. Язык польский весьма немногим разнится от русского – корень их одинаковый. В искреннем союзе братства он мог бы составлять одно общее наречие. Вера та же, христианская, с некоторым различием в обрядах, нужна только любовь, чтобы быть без ненависти братьями одного племени». В обоснование своего мнения он приводил следующие соображения: «По географическому положению в Европе Польша не может существовать отдельно от России, ибо она никогда не может быть сильнее этой обширной империи для избежания влияния от ее могущества. Итак, надлежит смириться, надлежит приятную мечту национальной свободы променять на существенность необходимой зависимости и наслаждаться тем спокойствием, которое ныне Россия дарит Польше, охраняя ее под могущественным крылом своим»¹⁷⁸.

Россия проводила политику, направленную на переориентацию союзников Наполеона и привлечение их на свою сторону. Успехи русской армии способствовали благоприятному для России ходу переговоров. В ноябре-декабре 1812 г. велись секретные переговоры с Пруссией о заключении наступательного и оборонительного союза. В беседе с Г. Бойеном, которому было поручено тайным образом сообщить о предложении союзного договора прусскому королю, Александр I сделал намек о своем намерении присоединить к России Княжество Варшавское, Пруссии в качестве возмещения отдать Саксонию, а на территории Княжества оставить ей только коридор Силезия – Западная Пруссия. Однако Пруссия условием своего вступления в войну на стороне России выдвинула принятие Александром I прусского проекта, которым предусматривалось возвращение принадлежавших Пруссии до 1806 г. земель в Германии и Польше, включая Данциг (Гданьск), то есть почти всей территории Княжества Варшавского. Неофициальный представитель Пруссии в России О. Рейнгольд обращал внимание российского императора на то, что, по его мнению, «присоединение к России Польши с государственным устройством, более свободным, чем само государственное устройство России, почти неизбежно вызовет ускорение» в реализации «великой цели» Александра I – проведения реформ в империи¹⁷⁹. Российская сторона представила контрпроект, не включавший пункт о передаче Пруссии принадлежавших ей ранее земель Княжества Варшавского. В конце концов прусский король согласился с русским проектом ¹⁸⁰.

Одновременно велись также и переговоры с Англией. 18 (29) декабря 1812 г. в Петербурге был подписан русско-английский союзный договор, по которому Россия обязывалась оказать военную помощь Пруссии, а Англия— выделить России субсидию в размере 225 тыс. фунтов стерлингов¹⁸¹.

В начале войны, сложившемся очень удачно для Наполеона, когда французские войска, а вместе с ними и польские, стремительно продвигались к Москве, поляки находились в состоянии эйфории: всем казалось, что, наконец, произойдет долгожданное чудо, и Польша будет восстановлена. Однако резкий и неожиданный для наполеоновских войск поворот в военных событиях быстро изменил настроения в польском обществе. Остро встал вопрос, требовавший немедленного ответа, что спасать – «честь» или «имущество». Особенно это затрагивало интересы тех, чьи земельные владения были расположены на территориях, входивших в состав России. По образному выражению польского историка, путь к выживанию был единственный: «Спасай, что можно, с тонущей лодки Наполеона – и скорей на яхту Александра I» ¹⁸². Российский император, с одной стороны, стремясь обеспечить надежность приграничных тылов, а с другой – продемонстрировать свое великодушие польскому населению, 12 декабря 1812 г. подписал манифест «О всепрощении в польских губерниях», отметив, что большая часть их жителей оставались верны своему государю, но все же были и такие, кто, вступив в ряды наполеоновской армии, с оружием в руках сражался против России. Однако, «уступая вопиющему в нас гласу милосердия и жалости, – заявлял император, – объявляем наше всемилостивейшее общее и частное прощение, предавая все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию и запрещая впредь чинить какое-либо по делам сим притязание или изыскание». Имущество тех, кто не возвратится в течение двух месяцев и останется служить в армии Наполеона, отмечалось в манифесте, будет конфисковано¹⁸³.

Продолжавшееся успешное продвижение русских войск на запад усиливало напряжение среди поляков Княжества Варшавского. В конце 1812 г. «наполеоновские» министры Княжества были в высшей степени озабочены своим будущим. Наибольшую активность в поисках выхода из сложного положения проявляли влиятельные политики Т. Матушевич, Т. Мостовский, С.Замойский и И. Соболевский. На их позиции и выбор способа действий накладывали отпечаток их прежняя политическая биография, а также и родственные связи. С. Замойский был женат на сестре князя А. Чарторыского Зофье, дочь Матушевича должна была стать женой А. Чарторыского. 1 (13) декабря 1812 г., собравшись у Мостовского, они приняли решение уполномочить Чарторыского на ведение переговоров с Александром I от имени Генеральной конфедерации и варшавского правительства. В тот же день Замойский отослал Чарторыскому письмо в его австрийское имение Сенявы, извещая о предстоящей ему миссии, а также о тех принципах, на которых должны базироваться его переговоры с российским императором. В частности, польские политики обосновывали свою позицию следующими соображениями: «Опыт прошлого должен был доказать России необходимость иного отношения к Польше, чем политика одной лишь силы, которая постоянно порождает ответную реакцию и до сих пор приводила лишь к беспокойству и несчастиям. Не проще ли неразрывно связать Польшу с империей добровольным волеизъявлением поляков. […] Национальная вражда не существует отдельно от своих причин, она питается памятью о взаимных обидах. Если царствование победоносного и справедливого Александра откроет новую эру, сделав невозможным повторение прошлого в будущем, если просвещенный государственный интерес устранит, наконец, причину все новых войн и актов мщения, то мы вскоре увидим, как два народа объединятся в любви и братстве, что так естественно при их общем происхождении. Построенная на мудрых и либеральных основаниях Польша стала бы форпостом империи, преградой для враждебных планов, прибежищем для несчастных при тех внезапных и бурных возмущениях, которые слишком часто не могли быть ни отвращены благоразумием, ни подавлены властью правительства»¹⁸⁴.

Предлагаемым проектом предусматривалось: 1. Польша и Литва в их старых границах переходят в наследственное владение российского императора и его потомков; 2. Ими будет управлять вице-король на основе Конституции 3 мая 1791 г. (или конституции Княжества Варшавского), с внесением соответствующих поправок; 3. «Литовский статут остается гражданским законом страны»; 4. Сохраняется польская армия численностью 100 тыс. человек, иностранные войска должны быть выведены из Польши, за исключением императорской гвардии; 5. Государственным языком является польский; 6. «Административные функции в королевстве Польши и Литвы могут исполняться только гражданами страны, законно владеющими в ней земельной собственностью. Это же относится и к должности вице-короля, если только последний не будет избран из членов императорской фамилии»; 7. «Королевство Польское и Великое Княжество Литовское составят неотъемлемую часть империи, но никоим образом не могут быть полностью с нею слиты»; 8. Торговля между обеими странами будет совершенно свободной; 9. «Обоюдные подданные могут беспрепятственно поселяться, переезжать из одной страны в другую, обладать собственностью в обеих странах»; 10. «После подписания этого прелиминарного акта созванный в Варшаве общий сейм оформит его конституционным порядком»¹⁸⁵.

6 (18) декабря 1812 г. А. Чарторыский отправил письмо в ставку императора. Изменившаяся военная ситуация сказалась на содержании и манере его послания. Князь писал: «По-видимому, успехи Вашего Императорского Величества действительно увенчаются успехом». В этой констатации можно заметить оттенок огорчения. Осторожно, даже в несколько заискивающей форме, Чарторыский ставил вопрос: «Если Вы вступите в Польшу победителем, вернетесь ли Вы, государь, к Вашим прежним планам относительно этой страны?» И тут же рисовал заманчивую перспективу: перед российским императором откроется возможность не только покорить страну, но и покорить сердца ее жителей, связать две нации неразрывными узами. Он просил Александра I сообщить о его планах в отношении Польши и выражал опасение, как бы Австрия и Пруссия не отговорили российского императора от его «прежних идей». И еще раз, хотя и не слишком настойчиво, напоминал о своем желании уйти в отставку¹⁸⁶.

Не получив ответа от русского императора, 15 (27) декабря 1812 г. Чарторыский снова направил Александру I письмо, содержавшее рекомендации относительно мер, которые, по его мнению, следовало бы принять при вступлении русской армии на территорию Княжества Варшавского: «Если Ваше императорское величество в момент, когда польский народ ожидает от Вас мщения победителя, протянете ему и добровольно предложите то, за что он боролся, этим произведете магическое впечатление» ¹⁸⁷. В качестве кандидата на занятие польского трона он предложил великого князя Михаила Павловича ¹⁸⁸. В таком случае, заявлял Чарторыский, он готов принять на себя ответственность и поручиться, что все желания императора будут выполнены. Поляки опасались провозглашения королем великого князя Константина Павловича, командовавшего русскими войсками, вступавшими в Польшу. «Польский король, – писал Чарторыский, – у которого будет 300 тыс. русских войск, может при первом желании разрушить все установления своего предшественника». Чарторыский обращал внимание императора, что в связи с такой угрозой поляки будут «настаивать на точно выработанной конституции». Понятно, что и поляков, и лично Чарторыского больше устраивал совсем юный и неопытный Михаил Павлович. При таком короле Чарторыский вполне мог рассчитывать на то, чтобы реально играть главную роль в политической жизни нового польского государства. Этим, вероятно, можно объяснить решительный и уверенный тон его письма. В конце его он традиционно упоминал об отставке, но одновременно выражал готовность явиться к императору, чтобы, по его словам, «защищать перед Вами дело моей родины» ¹⁸⁹. Тем временем, не дождавшись известий от Чарторыского, варшавские министры решили сами напрямую обратиться к Александру I. Мостовский переписал черновики документов, направленных в Сеняву А.Чарторыскому, и через Е. И. Чаплица, генерала русской армии, поляка по национальности, переслал П. В. Чичагову, с тем чтобы тот лично вручил их Александру I. Послание Мостовского было получено императором почти одновременно с письмом Чарторыского. Сопоставив их, Александр I пришел к выводу, что Чарторыский предъявляет слишком завышенные требования¹⁹⁰.

В результате различного рода осложнений, связанных с доставкой почты ¹⁹¹, ответного письма от русского императора Чарторыскому пришлось ждать долго, это вызывало у него тревогу, поскольку будущее Польши продолжало оставаться неопределенным. Но, возможно, не только почтовыми задержками объяснялось молчание Александра I: императору приходилось принимать во внимание мнение представителей влиятельной части русского общества, отнюдь не разделявших его планов по решению польского вопроса. Рассматриваемый вариант, которым предусматривалось создание Польского государства в границах прежней Речи Посполитой, существовавших до разделов, встречал достаточно твердые возражения. Для выработки собственной позиции и принятия соответствующих мер император, как правило, привлекал довольно широкий круг приближенных лиц и интересовался их мнением. Одна из поданных ему записок по польскому вопросу¹⁹² содержала сильные и обстоятельно обоснованные возражения относительно планов польских политиков: «Проект восстановления Польши может быть рассматриваем только как средство и никогда как цель; ибо какую цель может иметь Россия, отказавшись от трех или четырех лучших своих областей? От этого не выиграет ни ее сила, ни ее спокойствие, ни ее влияние. В голове Наполеона идея восстановления Польши была всегда только средством достижения цели – ослабления России. Герцогство Варшавское так слабо, что не может сделать нам вреда, ни принести пользы в борьбе с Наполеоном (армии 6000 душ, страна разорена на 10 лет, расходу 70 миллионов флоринов [злотых. – Г. М.]). В продолжение всей войны Волынь, Подолия и Украина были покойны и послушны нам, для чего же нам от них отказываться. А вот невыгоды восстановления: из всех европейских народов польский самый легкомысленный и беспокойный. Польская история есть история долгой анархии, заключающая постоянные элементы войн и раздоров между соседями. Если разделение Польши было противно публичному праву и равновесию, то результат был благодетелен. С восстановлением Польши нам нужно будет навсегда отказаться от союза с Австрией, которая не захочет потерять своей части, а бросится в объятия Франции. Наполеон не восстановил в последнее время Польши именно потому, что не хотел трогать Австрию». В документе выражалось опасение, что последствия решения вопроса о Польше по предложенному поляками плану будут крайне негативными для России: «Россия непременно потеряет свои провинции, ибо соединение Польши с Россиею под одним скипетром есть состояние переходное: совершенная независимость от России есть задняя мысль всякого поляка». В записке весьма нелестно характеризовались как поляки, так и их государственное устройство: «Нравственное состояние этого народа, состоящего из нескольких магнатов, анархической массы мелкой шляхты, жидовского среднего сословия и толпы невольников, униженных до скотства самым жестоким рабством, – делает его неспособным к той степени мудрости, умеренности и просвещения, какая необходима для свободы, основанной на общественных началах. Чтобы убедиться в этом, – отмечалось в документе, – стоит только всмотреться в настоящее состояние Герцогства Варшавского: хотя здесь конституция дает большую власть королю, однако царствует полная анархия, администраторы – невежды, взяточники, своевольники; управляемые – несчастны, утеснены, ожесточены, общественные и частные благосостояния уничтожены». В случае присоединения конституционного Княжества Варшавского к России, предупреждал автор записки, «на русских императоров возложится трудная задача быть в одно время самодержцами и конституционными королями. Только Двина и Днепр будут разделять политические учреждения, столь противоречивые. Они всячески будут сталкиваться и рано или поздно одни необходимо должны будут поглотить другие». В записке приводилось еще одно соображение, которое необходимо было учитывать, «и не соглашаться на восстановление Польши, – это сопротивление каждого русского, и теперь, после таких подвигов преданности, оскорбить русских восстановлением Польши будет несправедливо и неполитично. Русский народ увидит здесь вознаграждение тем провинциям, которые его всего менее заслужили, увидит награду союзникам Наполеона, которые во время нашествия поступали с русскими жесточе французов»¹⁹³.

Не исключено, что записка, представленная Александру I, явилась плодом коллективного творчества. Подобные соображения высказывали многие российские политики. Так, бывший российский посол в Великобритании, С. Р. Воронцов 15 (27) января 1813 г. писал из Лондона своему сыну М. С. Воронцову, что из Петербурга до него дошли известия о намерении Александра провозгласить себя польским королем. Он надеется, что слухи ложны, поскольку «не в интересах России восстанавливать против себя Австрию и Пруссию, в чьи владения входят польские земли»: это могло бы вовлечь Россию в длительную войну. Однако, полагал опытный дипломат, большинство из окружения царя, вероятно, поддерживает проекты приобретения польских земель «из личных выгод»¹⁹⁴. Статс-секретарь К. В. Нессельроде также считал польские проекты неприемлемыми. «Нынешние проекты восстановления Королевства Польского под скипетром российского императора, – писал он, – приведут к потере Россией нескольких провинций, а получит она слабое подспорье в борьбе с Наполеоном. Поляки все равно будут стремиться к независимости. Создание Королевства Польского восстановит против России многие государства, прежде всего Австрию, союз с которой необходим»¹⁹⁵.

Александр I отправил ответ А. Чарторыскому с разъяснением своей позиции 1 (13) января 1813 г., уже после вступления российской армии на территорию Княжества Варшавского. В своем письме император подчеркивал, что участие поляков в войне против России на стороне Франции оказало негативное воздействие на умонастроения русского общества. «Образ поведения у нас польской армии, грабежи в Смоленске, в Москве, опустошение страны, – писал он, – воскресили прежнюю ненависть». Александр I полагал разглашение его планов относительно Польши преждевременным, поскольку тогда Австрия и Пруссия «бросились бы в объятия Франции». Насчет формы государственного устройства будущей Польши, вопроса, чрезвычайно беспокоившего поляков, в том числе и самого Чарторыского, император писал: «Вы знаете, что я всегда отдавал предпочтение формам либеральным». Если от этой части письма Александра I веяло холодом, то следующая была написана в тоне выговора: «Я должен, однако, предупредить вас самым решительным образом, что мысль о моем брате Михаиле не может быть допущена. Не забывайте, что Литва, Подолия и Волынь до сих пор считают себя провинциями русскими, и никакая логика в мире не убедит Россию, чтобы они могли быть не под владычеством государя России, а под каким-либо иным». Таким образом, позиция русского императора совершенно изменилась: если раньше, в частности, в беседах с М.Огиньским, рассматривался проект создания Литовского княжества как «прообраза» будущей восстановленной Польши либо как ее части, с которой начнется восстановление всего польского государства, то теперь Александр I заявлял, что доказательством искренности его намерений в отношении Польши является отданный им «приказ по армии не занимать Варшавы». Взамен он потребовал удалить из столицы все иностранные войска и сократить там число войск польских. Затем следовало жестко сформулированное требование, обращенное к Чарторыскому: «Убедите от моего имени членов конфедерации и правительства смирно сидеть в Варшаве, пообещав им, что они в этом не будут раскаиваться»¹⁹⁶.

25 декабря 1812 г. (6 января 1813 г.) был издан манифест Александра I в связи с освобождением России от наполеоновской армии¹⁹⁷. В тот же день было опубликовано обращение императора к жителям Княжества Варшавского. Оно содержало успокаивающие заверения: «Вы можете спокойно оставаться в домах своих. Жизнь, имущество и свобода ваша безопасны» ¹⁹⁸. Полякам – участникам похода Наполеона против России – объявлялась амнистия, исключение составляли те, кто продолжал оставаться на службе в наполеоновских войсках¹⁹⁹. 27 декабря 1812 г. (8 января 1813 г.) к полякам обратился М. И. Кутузов, призывая всех чиновников и все население Княжества Варшавского оставаться на местах после вступления на его территорию русских войск. Гарантировалась выплата жалованья чиновникам, сохранность имущества населению и оказание помощи местным властям ²⁰⁰.

В связи с успехами русского оружия расстановка сил на европейской арене стала претерпевать изменения. С начала января 1813 г. командовавший австрийскими войсками К. Ф. Шварценберг вступил в тайные переговоры с Россией. Австрия заверяла российского императора в фиктивности своего участия в военных действиях на стороне Наполеона. В середине января 1813 г. между русскими и австрийскими войсками была подписана секретная конвенция о перемирии, действие которого прекращалось при уведомлении за две недели. Соглашением предусматривалась передача Варшавы русским войскам 23-24 января (4-5 февраля) 1813 г.²⁰¹ 13 (25) января Шварценберг, прибыв в Варшаву, заявил правительству Княжества Варшавского, что его корпус уходит в Галицию, оставляя Варшаву русской армии. В конце января 1813 г. русские войска вступили в Варшаву. Корпус

Понятовского и перепуганные жители столицы направились на юг к Кракову, который в феврале 1813 г. стал главным польским центром. Здесь сосредоточились гражданские и военные власти, представители аристократических фамилий, молодежь, особенно военная²⁰². Немного позже Ю.Понятовский принял решение отвести свои войска из Кракова и следовать на запад вместе с армией Наполеона.

Находившийся в Кракове Т.Матушевич провел переговоры о будущей судьбе Польши с французским посланником Э. Биньоном, сменившим Д.Прадта. Затем он выехал в Париж, где 8 марта 1813 г. был принят Наполеоном. Т.Мостовский обратился к французскому императору с личным письмом ²⁰³. К этому времени окончательный исход войны еще не определился, было неясно, кто окажется победителем, поэтому полякам приходилось лавировать между Францией и Россией. И Матушевич, и Мостовский заранее пытались оправдаться перед Наполеоном, опасаясь, что ему станет известно об их обращении к Александру 1 ²⁰⁴.

5 (17) марта 1813 г. приехавший в Варшаву А. Чарторыский писал Александру I и прежде всего сообщал о настроениях варшавских поляков: «Все упования обращены к Вам. Быть обязанным Вам своим счастьем – вот общее желание. […] Недоброжелательство уступило место явной симпатии». Он хорошо знал о том интересе, который проявлял император к общественному мнению, и хотя трудно сказать, насколько достоверна была информация князя, находившегося в Варшаве «лишь со вчерашнего дня», он стремился порадовать императора известием о позиции, занятой поляками. Его послание не было окрашено даже видимостью объективности, оно просто содержало нужную Чарторыскому оценку событий и почти рекомендацию, как их следует оценивать императору: «Ваше величество должны быть довольны позицией князя Понятовского и польских властей». Понятовский, писал он, отвел польские войска к Кракову, чтобы сохранить их, «дабы Вы могли опереться на них для исполнения Ваших проектов». «Польская армия не будет мешать Вашим операциям», – заверял Чарторыский. Он ставил вопрос об организации административного управления в Княжестве Варшавском – ему еще не было известно, что Александр I уже утвердил положение о временном управлении. Чарторыский подчеркивал, что «Герцогство крайне нуждается в существовании центрального правительства в Варшаве», но выдвигавшееся им предложение едва ли могло прийтись по душе российскому императору: «Лучше, если бы центральную комиссию назначил сам Саксонский король» ²⁰⁵. Тем самым подчеркивалось, что юридический статус Княжества Варшавского не изменился и его главой по-прежнему является Фридрих-Август I. В постскриптуме к посланию снова уделялось внимание формированию общественного мнения. Чарторыский объяснял Александру I, что необходимо преодолеть недоброжелательное отношение русских к полякам, которое будет препятствовать осуществлению его польских планов. «Поскольку раздражение русского общества, неприязнь его к полякам, – писал Чарторыский, – не может привести ни к чему хорошему, а эти чувства часто подогреваются выходящими в империи периодическими листками, то министр просвещения должен получить повеление не пропускать через цензуру оскорбления и выпады против поляков, запрещать вообще все, способное разжечь вражду между обеими нациями и склонность к тирании, и, напротив, дозволять печатанье всего написанного в духе примирения, справедливости и согласия» ²⁰⁶. Настойчивые советы польского князя скорее походили на требования, он все еще пытался руководить действиями императора.

В начале февраля 1813 г. главная квартира русской армии была перенесена в Калиш. 15 (27) февраля прусский канцлер К. А. Гарденберг в Бреславле (Бреслау, Вроцлав) и 16 (28) февраля 1813 г. М. И. Кутузов в Калише (ввиду условий военного времени подписание происходило неодновременно) заключили прусско-российский договор о мире, дружбе и наступательном и оборонительном союзе. Обе стороны обязывались не входить в переговоры с неприятелем и не заключать с ним сепаратные соглашения. К договору добавлялись две секретные статьи: в соответствии с первой Россия брала на себя обязательство «не полагать оружия, пока Пруссия не будет восстановлена в статистическом, географическом и финансовом отношении» в размерах, которые она имела до войны 1806 г.; вторая статья касалась Польши: прусскому королю была обещана «старая Пруссия» и присоединение территорий, связывающих ее в военном и географическом отношении с Силезией²⁰⁷.

В марте 1813 г. Александр I назначил Временный верховной совет Княжества Варшавского, президентом которого стал варшавский генерал-губернатор В. С. Ланской, противник восстановления польского государства. В Совет вошли: Н. Н. Новосильцев, два литовских поляка – Т. Вавжецкий и Ф. К. Друцкий-Любецкий, а также Л.Коломб, представлявший прусские интересы. Включение в состав временного правительства поляков из Литвы могло расцениваться как намек на возможность создания объединенного польско-литовского государственного образования²⁰⁸.

Вице-президент Временного верховного совета Н. Н. Новосильцев составил специальную записку об управлении Княжеством Варшавским, датированную 25 июля (6 августа) 1813 г., вероятно, для представления великому князю Константину Павловичу или даже самому императору. В ней он писал, что исходит из двух принципов, представляющихся ему неоспоримыми: во-первых, что Александр I не может ни провозгласить себя польским королем, ни решить окончательно судьбу Польши, чтобы не оттолкнуть от России Австрию и Пруссию; и, во-вторых, восстановление Польши и ее политического существования должно быть реализовано так, «чтобы наилучшим образом обеспечить укрепление безопасности, увеличение мощи империи и ее выгоды». При решении польского вопроса следует учитывать, с одной стороны, баланс сил и интересов в отношении Польши держав, которые войдут в антинаполеоновскую коалицию, а с другой – «интересы и чувства обеих наций», т. е. поляков и русских. Австрия наиболее ревниво относится к дальнейшему расширению России, отмечал Новосильцев. Он считал, что после окончания военных действий надо будет «связать Герцогство с Российской империей», добавив к титулу российского императора титул «герцога варшавского» или «еще более подходящий – проректора Герцогства». Он предлагал назначить наместником одного из братьев царя Николая Павловича или Михаила Павловича – «поляки почитали бы его как вице-короля и правителя». По его мнению, эта мера будет полезна в любом случае: даже если русским войскам придется отступить за Вислу, в Княжестве останется преданный Александру I народ²⁰⁹.

Польский вопрос привлекал внимание и австрийских властей. Сосредоточение в Кракове польских войск и представителей гражданской администрации вызывало обеспокоенность. 5 (17 марта) 1813 г. российский посол в Вене Г. О. Штакельберг сообщал статс-секретарю К. В. Нессельроде, что австрийский министр иностранных дел К. Меттерних в отношении «польских дел […] подал мне надежду на полное согласие между нашими дворами» ²¹⁰. Однако, несмотря на состоявшуюся беседу, Штакельберг, руководствуясь полученными из Петербурга указаниями, направил Меттерниху ноту, в которой обращал внимание австрийского министра «на странность положения, в котором находятся польские войска князя Юзефа Понятовского, чувствуя себя под защитой австрийского вспомогательного корпуса. Они не только угрожают Силезии и коммуникациям русской армии, их нынешняя позиция, представляющая серьезную опасность для России и ее союзницы Пруссии, имеет большое неудобство и для самой Австрии». Кроме того, заявлялось в ноте, очень нежелательно нахождение в Кракове членов Варшавского совета министров и французского резидента Биньона. Российская сторона «не сомневается, что как только австрийский император узнает о предмете, послужившем поводом для настоящей ноты, он примет меры к тому, чтобы изменить порядок вещей». Конкретизируя, Штакельберг писал, что Россия «самым настоятельным образом» просит удалить из Кракова варшавских министров и отвести австрийский вспомогательный корпус на правый берег Вислы, чтобы изолировать корпус Понятовского²¹¹.

Такая договоренность была достигнута. В связи с заключенным секретным русско-австрийским соглашением, касавшимся, в частности, и корпуса Понятовского, 17 (29) марта 1813 г. Кутузов предупредил командующего корпусом русской армии Ф. В. Остен-Сакена о необходимости точного выполнения всех предписаний, чтобы не «возбудить никаких подозрений в том, что операция будет разыгрываться по обоюдной договоренности». Предполагалось, что «после отступления австрийцев польский корпус окажется открытым», и тогда у него останется единственный выход – самороспуск. Полякам будет разрешено мелкими партиями перейти в Галицию или в занятые русскими войсками провинции, а если они сдадут оружие австрийцам, не следует протестовать. Кутузов подчеркивал, что намерение императора состоит в том, чтобы «избежать, елико возможно, кровопролития». В штаб к Остен-Сакену должны были приехать несколько бывших депутатов сейма, они направлялись к Понятовскому, чтобы просить его распустить польский корпус. Остен-Сакену предписывалось помочь им добраться до места назначения, и, если Понятовский выразит пожелание, чтобы его представители прибыли в штаб-квартиру Александра I, выполнить это немедленно. Разрешалось также заключить с Понятовским официальное перемирие на определенный срок²¹². Однако русско-австрийская договоренность не была реализована на деле, и Остен-Сакен, выполняя полученный приказ, 30 марта (11 апреля) 1813 г. известил командовавшего австро-венгерским корпусом И. Фримона о денонсировании соглашения. Командование русских войск не могло «оставить у себя в тылу и на флангах постоянно возбуждающий национальное восстание очаг, каковым является польская армия под командованием Юзефа Понятовского»²¹³. Вскоре русские войска захватили крепость Торн (Торунь), оборонявшуюся поляками, и 4 (16) апреля 1813 г. был подписан акт об их капитуляции. В нем, в частности, констатировалось, что «польские офицеры и солдаты получат паспорта и возвратятся поодиночке домой, обязуясь не служить больше против России и ее союзников»²¹⁴.

Один из руководителей внешней политики России статс-секретарь К. В. Нессельроде в ответ на вопрос Г. О. Штакельберга, каковы российские планы «для восстановления европейского равновесия», писал 17 (29) марта 1813 г., что планы на будущее строить опасно – возникнут разногласия, «которые не могут не повлиять на ход военных действий», поэтому пока возможно установить только самые общие принципы: «Рейн, Альпы, Пиренеи – вот естественные границы Франции»²¹⁵. В письме, направленном 31 марта (12 апреля) 1813 г. канцлером Н.П. Румянцевым Александру I, также ставился вопрос о целях внешней политики России. Поводом для обращения канцлера к императору было полученное им донесение русского посла в Лондоне графа X. А.Ливена, который передал «явно ложный секрет, доверенный ему сент-джеймским комитетом», о войне, якобы грозящей России со стороны Турции. Как его заверяли, этой опасности можно избежать, если возвратить Турции вновь присоединенные территории. Великобритания, опасаясь усиления России, плела свои интриги. Румянцев с возмущением комментировал прилагавшееся письмо английского посла в Петербурге. Посол утверждал: ему известно, что среди окружения российского императора есть люди, «обладающие глубокой мудростью», поскольку они убеждают его придерживаться здравой политики и не делать «никаких новых территориальных приобретений и даже отдать уже завоеванное, чтобы обрести соблазнительную награду в виде искренней дружбы своих соседей». «Какая прекрасная и великодушная доктрина, какое отвращение к территориальным захватам! – с сарказмом замечал Румянцев. – И кто же призывает Вас к этому, государь? Та самая Англия, которая в ходе войны захватила и удерживает громадные территории». Румянцев обращался к Александру I: «Не только ничего не отдавайте, государь, но и не позволяйте, чтобы иностранные державы помешали Вашей империи воспользоваться самым счастливым часом, который пробьет для нас в Ваше царствование. Наследник Петра Великого и бессмертной Екатерины, несомненно, не отвергнет их принципов. […] Не пренебрегайте их правилами, государь, они принесли нам благоденствие»²¹⁶.

24 марта (5 апреля) 1813 г. В.В.Ханыков сообщал, что авангард русской армии вошел в Дрезден. «Саксонский король колеблется, – писал он, – ему трудно отказаться от суверенных прав на Княжество Варшавское»²¹⁷. Вообще позиция Фридриха-Августа I, ввиду сложности его положения и изменявшейся военной ситуации, долгое время оставалась непоследовательной: то он ориентировался на Наполеона и подтверждал ему свою верность, то подписывал соглашение с Австрией, которая гарантировала неприкосновенность наследственных владений короны или соответствующую компенсацию за потерю Княжества Варшавского²¹⁸.

В сложной военно-политической обстановке Александр I опасался обострения отношений из-за Польши с Австрией и Пруссией. Он твердо придерживался позиции сохранения за собой свободы действий. Когда 26 марта (7 апреля) 1813 г. император назначил Д. М. Алопеуса главой миссии при прусском короле, то в данной ему инструкции отдельно оговаривал: «Возможно, Вас будут особенно обхаживать, чтобы выведать мои намерения относительно Польши. При всякой попытке такого рода Вы должны решительно отказываться от какого-либо обсуждения этого вопроса»²¹⁹.

В это время А. Чарторыский проявлял большую активность, пытаясь ускорить решение польского вопроса. 27 марта (8 апреля) 1813 г. он направил Александру I письмо, в котором настойчиво советовал поторопиться с решением польских дел. Он старался убедить императора в том, что ему необходимо «вызвать к себе доверие и привязанность поляков». Он внушал Александру I мысль, что если будет разбит польский корпус, то в военном отношении это будет иметь «малое значение», но в политическом – станет «ошибкой и большим злом». Обладая широкими связями в среде польской аристократии и в европейских политических кругах, А. Чарторыский располагал возможностями получать самые разнообразные сведения, в том числе и конфиденциального характера. Так, от князя А. Радзивилла, женатого на родственнице прусского короля и хорошо осведомленного о происходившем при берлинском дворе, ему стало известно, что «прусский король ничего не имеет против существования Польши, он чувствует необходимость удовлетворить желания этой нации, считая их справедливыми и разумными». О позиции прусского короля, как бы ставя его в пример, Чарторыский не преминул сообщить российскому императору. Таким образом, ссылка Александра I на препятствия восстановлению Польши со стороны Пруссии становилась необоснованной: «[…] таковых совершенно не существует», – писал князь. Напротив, по его словам, прусский король «был удивлен, что Ваше императорское величество не сделали для поляков ничего определенного». Фридрих-Вильгельм III «жаловался», продолжал Чарторыский, что каждый раз, при его «желании завести об этом речь, Вы казались чрезвычайно смущенным и меняли разговор». Далее следовал осторожный зондаж: «Не могли бы оба монарха обратиться с совместным воззванием к полякам, как они обратились к немцам?» Это, по мнению Чарторыского, могло бы повлиять на настроения русского общества: «Подпись прусского короля заставила бы замолчать Ваших генералов в Петербурге». Чарторыский разъяснял Александру I, на чем основывается позиция Фридриха-Вильгельма III: «Именно тревога за исход войны и заставляет прусского короля сознавать важное значение шага, который привлек бы поляков к участию в общей защите» ²²0. Князь несколько преувеличивал значимость польских войск, к этому времени уже существенно ослабленных и вдобавок не слишком надежных, способных с легкостью менять союзников и воевать как на стороне Наполеона, так и против него. К тому же если вопрос об изменении позиций элиты польского общества касался сравнительно небольшого числа лиц, причастных к

разработке и осуществлению политических планов, то задача изменения политической ориентации армии приобретала совершенно иной масштаб, речь шла о тысячах и даже десятках тысяч людей. Причем это были люди, представлявшие наиболее дееспособную часть населения, и в конечном итоге их взгляды могли оказывать еще более широкое воздействие и, возможно, даже влиять на формирование определенных черт национального сознания, национального менталитета.

А. Чарторыский предлагал также меры, которые должны были бы нейтрализовать Австрию. Если российский император и прусский король обратятся с совместным воззванием к полякам, поучал он, не отказываясь от менторского тона, то Александр I может объяснить это императору Францу I желанием успокоить «столь многочисленные в Польше мятежные умы» в момент, когда продвигающиеся на запад русские войска оставят Польшу²²¹. Причем в начале этого же письма Чарторыский утверждал, успокаивая русского императора, что распространявшиеся в Варшаве «тревожные слухи, будто бы в Польше повсеместно готовится на днях восстание», были ложны²²².

В заключительной части своего послания Чарторыский затронул вопросы, связанные с имущественным положением поляков. «Я с огорчением узнал, – писал он императору, – что главной квартирой отдан приказ конфисковать имущество всех поляков, служащих в польской армии». Приказ этот, по его мнению, был «совершенно бесцельный и несправедливый», так как нельзя наказывать людей за то, что они «служат своей родине и повинуются приказам своих монархов». Выступая в роли защитника всех поляков, он напоминал императору о его обещаниях, которые были даны Л. Радзивиллу (что его имения не будут конфискованы) и А. Потоцкому (что ему разрешат вернуться к семье) ²²³.

15 (27) апреля 1813 г., уже прибыв в Варшаву, Чарторыский отправил Александру I очередное письмо. Он писал, что известие, полученное от Вавжецкого из Литвы, «повергло его в глубочайшую грусть»: пять литовских губерний «стонут под бременем тягостного режима», там царит небывалый произвол, «никто не в состоянии поручиться за свое имущество, за свою честь и жизнь». Осуждая поведение русских чиновников, старающихся «увеличить число конфискаций», Чарторыский предупреждал императора о возможных волнениях в Литве. Он упрекал Александра I в неудачном подборе чиновников и в качестве примера приводил факт назначения литовским губернатором (в то время Виленская и Гродненская губернии нередко назывались Литовской, как это было постановлено при третьем разделе Речи Посполитой) А. С. Лавинского, «питающего к полякам вражду». Также вызывало нарекания князя и поведение русских войск. Чарторыский обращался к императору с просьбой дать высшим гражданским и военным чинам в Литве такие же инструкции, какие даны были В. С. Ланскому в Княжестве Варшавском. В окружении Александра I, подчеркивал он, много лиц, или совершенно не знающих польских дел, или настроенных к полякам враждебно. В виде осторожного вопроса он предлагал: «Нельзя ли было бы назначить при главной квартире на определенную должность кого-либо из поляков, который был бы как бы „защитником“, представителем народа». Он лично претендовал на это назначение: «Мне кажется, – писал он Александру I, – я сам мог бы занять это место»²²⁴.

18 (30) апреля 1813 г. Россия и Австрия подписали секретную конвенцию о перемирии: российский и австрийский корпуса в верховьях Вислы рассматривались как «обсервационные», т. е. выполняющие наблюдательные функции, военные действия между которыми «противоречили бы гуманным правилам ведения войны». Сандомир (Сандомеж), Опатовец и Краков сохранялись за Австрией²²⁵. В мае 1813 г. польский корпус оставил Краков и, пройдя через австрийскую территорию, соединился с французской армией на Эльбе. По этому поводу Александр I выразил свое неудовольствие находившемуся в его ставке со специальной миссией австрийскому представителю Л. Лебцельтерну²²⁶.

Рассчитывая играть руководящую роль в делах Европы, Австрия предложила союзникам свое посредничество в переговорах о перемирии с Францией. Венский двор ставил своей целью создать такую систему, при которой Франция и Россия уравновешивали бы друг друга. В результате переговоров 10 апреля 1813 г. французский министр иностранных дел Г. Б. Маре (герцог Бассано) выразил согласие на заключение перемирия и установление демаркационной линии по Эльбе, а также на созыв мирного конгресса, который мог бы состояться в Праге или другом месте ²²⁷.

1 (13) мая 1813 г. Нессельроде подал записку Александру I об условиях, сообщенных ему австрийским уполномоченным И. Стадионом, на которых Австрия могла бы заключить мир. Ими предусматривалось восстановление Австрии в границах до 1805 г., воссоздание Пруссии в рамках подписанного ею договора с Россией, полное освобождение Германии от французского влияния, роспуск Рейнского союза, ликвидация Княжества Варшавского²²⁸. Российский император в принципе согласился на эти условия, несколько изменив, но не конкретизировав формулировку относительно Польши: «[…] прекращение существования Варшавского Герцогства под этим названием и в той форме, в какую оно ныне облечено с точки зрения его политического устройства» ²²⁹.

Однако военные действия продолжались. После неудачного для союзных армий сражения при Лютцене (Люцене) 2 мая 1813 г. наполеоновская армия вновь вошла в Саксонию, и саксонский король по требованию Наполеона вернулся в Дрезден.

2 (14) июня 1813 г. Нессельроде информировал российского посла в Лондоне X. А. Ливена о сложившейся к этому времени международной обстановке, в частности, о позиции Австрии. Пока только Пруссия, писал он, присоединилась к армии российского императора, а «Австрия предпочла вооруженное посредничество». Выполняя поручение императора «точно выяснить, каковы намерения венского кабинета», Нессельроде непосредственно обратился к Меттерниху, и тот передал ему конкретные пункты «в качестве условий прелиминарного мира, который подготовил бы заключение всеобщего мира». На первом месте значилась ликвидация Княжества Варшавского. Затем выдвигались условия о территориальном расширении Австрии и Пруссии (по возможности, в границах 1805 г.), о восстановлении ганзейских городов, роспуске Рейнского союза. В качестве особого условия ставилось заключение соглашения между Австрией, Россией и Пруссией относительно территории Княжества Варшавского²³⁰. В начале июня 1813 г. Наполеон через Коленкура предпринял попытку добиться заключения сепаратного мира с Россией. В ответ Александр I твердо заявил, что он никогда не пойдет на заключение такого мира и что все переговоры могут вестись только при посредничестве Австрии²³¹. В ноте, направленной Меттерниху, Нессельроде излагал позицию российского правительства по вопросу о заключении мира с Францией: «Первое и важнейшее из условий мира, отвечающее потребностям Европы и всех трех держав, есть, несомненно, усиление Австрии и Пруссии»; мир может стать лишь перемирием, «если две центральные державы не окажутся в состоянии противопоставить Франции достаточно внушительной силы, чтобы навсегда парализовать ее устремления»²³². В то же время каждая из воюющих стран опасалась, что одна из них может все-таки согласиться на подписание сепаратного мира с Францией. Англия, зная о предложениях Наполеона, беспокоилась, что без предоставления ею субсидий России та может выйти из войны. 3 (15) июня 1813 г. между Россией и Англией была подписана Рейхенбахская конвенция. Там же, в Рейхенбахе, 15 (27) июня 1813 г. была подписана и секретная союзная конвенция между Россией, Пруссией и Австрией. Конвенцией предусматривалось, что австрийский император в качестве посредника передаст Франции условия мира. Если до 20 июля 1813 г. Франция их не примет, то Австрия объявит ей войну и присоединит свои войска к российским и прусским. Насколько важным для договаривающихся стран был вопрос о Польше, свидетельствовал первый пункт конвенции, которым предусматривалось «уничтожение Герцогства Варшавского и раздел его провинций между Россией, Австрией, Пруссией по соглашению, без всякого вмешательства со стороны французского правительства». Таким образом, предполагалась ликвидация польского государства при отстранении Франции от участия в решении его судьбы. Остальные условия касались территориального расширения Пруссии и Австрии, восстановления ганзейских городов, определения численности войск каждой из стран, заключавших конвенцию. Отдельной статьей исключалась возможность подписания сепаратного договора с Францией какой-либо одной из участниц конвенции ²³³.

После неудачных для союзников сражений при Лютцене и Бауцене положение Наполеона несколько улучшилось, и он неохотно шел на переговоры. Александр I был недоволен австрийско-французскими переговорами, проходившими в Праге. Он считал, что Австрия должна действовать более решительно: либо форсировать согласование условий мира с Францией, либо решиться выступить против нее. При этом и Россия, и Пруссия опасались, что Наполеон постарается отделить Австрию от союзников и возложить на них ответственность за продолжение войны. В Праге вопрос о Княжестве Варшавском не обсуждался, в соответствии с договоренностью его должны были решать три державы без участия Франции²³⁴. 10 августа Австрия объявила Франции войну. 29-30 августа 1813 г. благодаря, главным образом, русской армии были одержаны победы над войсками Наполеона под Кульмом.

Военные события развивались драматически: 7-8 сентября 1813 г. в сражении под Дрезденом союзники были разбиты французами, и австрийское правительство стало колебаться, не отойти ли от России и Пруссии. Но все же 28 августа (9 сентября) 1813 г. в Теплице союзники подписали три двусторонних договора. Договор о дружбе и оборонительном союзе между Россией и Австрией включал секретные статьи, содержавшие те же условия, что предлагались и раньше (восстановление Австрии и Пруссии в границах, насколько возможно приближенных к границам 1805 г., роспуск Рейнского союза). В прусско-австрийском договоре был опущен пункт о Княжестве Варшавском. Аналогичным был и договор между Россией и Пруссией. Относительно будущей судьбы Княжества Варшавского предусматривалось отдельное соглашение между тремя дворами ²³⁵. Неопределенность в решении польского вопроса отвечала интересам России, продолжавшей располагать свободой действий в этом направлении, и не вела к обострению противоречий с Австрией и Пруссией, что было чрезвычайно важно с военной точки зрения. Англия занимала выжидательную позицию, не вмешиваясь в переговоры, и не давала своим представителям в Европе никаких указаний по польскому вопросу.

Ход военных действий стал складываться благоприятно для сил союзников. Одно из крупнейших сражений, получившее название «Битвы народов», произошло с 16 по 19 октября 1813 г. в окрестностях Лейпцига. Армия Наполеона (около 190 тыс. человек и 700 орудий) потерпела поражение от союзных войск России, Австрии, Пруссии и Швеции (300 тыс. и более 1300 орудий). Во время сражения погиб командовавший польским корпусом Ю. Понятовский.

В этих условиях в октябре 1813 г. Меттерних и Нессельроде вновь предприняли попытку начать неофициальные переговоры с Наполеоном. Французский император соглашался уступить Княжество Варшавское и ганзейские города, восстановить независимость итальянских городов, отказаться от Испании, но при этом Англия должна была возвратить Франции захваченные у нее колонии, а взамен получить Ганновер. Наполеон хотел сохранить протекторат над Рейнским союзом.

12 (24) ноября 1813 г. русские войска взяли крепость Замостье и был подписан акт о ее капитуляции. В нем заявлялось о гуманном отношении к пленным и раненым, а также о том, что «вероисповедание, личность и собственность жителей будут уважаться». На тексте акта имелась резолюция: «Мы – христиане. Жители крепости не суть наши враги. Как и к прочим жителям Герцогства Варшавского, к ним будут относиться с уважением, и они будут пользоваться покровительством властей, назначенных его величеством императором всероссийским» ²³⁶. В конце декабря 1813 г. русские войска заняли Данциг (Гданьск), и Александр I хотел провозгласить его вольным городом, каким он был с 1807 г., однако Англия поддержала Пруссию, претендовавшую на него, и России пришлось уступить. В феврале 1814 г. Данциг отошел к Пруссии.

К началу 1814 г. военные действия шли уже на территории Франции. Александр I стремился к полному разгрому армии Наполеона и низложению его с трона. Австрийский император и Меттерних, опасаясь усиления

России, добивались мирных переговоров с Францией при участии Англии и Пруссии. Александр I согласился на ведение с Наполеоном переговоров о перемирии. Это были длительные и трудные переговоры, проходившие с 5 февраля по 19 марта 1814 г. в Шатильоне (Шатийоне). Российский император дал указание своему представителю А. К. Разумовскому не ускорять хода переговоров и вскоре вообще отозвал его. В это же время собравшиеся в Шомоне представители четырех держав (России, Австрии, Пруссии и Великобритании) 1 марта 1814 г. подписали договор об оборонительном и наступательном союзе против Наполеона. О Польше в нем не упоминалось. Переговоры в Шатильоне были прерваны. 7 (19) марта 1814 г. А.Чарторыский писал Александру I из Шомона, что если бы при заключении общего мира произошел новый раздел Польши, то поляки обратились бы к российскому императору «как к единственной их опоре» с несколькими просьбами. В их числе была такая: «Поляки не должны быть отданы под немецкое владычество, если при этом им не будет гарантировано создание самостоятельной провинции, где административные и судебные должности занимали бы местные уроженцы, существовало бы местное самоуправление и некоторые вооруженные силы; местный язык был бы сохранен в администрации, суде и в государственных школах, а законы и учреждения были приспособлены к нравам и обычаям страны». «Поляки, – писал он, – умоляют Ваше императорское величество спасти их от австрийского господства». Если Александр I не сможет объединить всю Польшу под своим скипетром, заявлял Чарторыский, то поляки хотели бы, чтобы она была поделена только между Россией и Пруссией и чтобы в эти территории включена была и Галиция, тогда она навсегда будет «избавлена от правительства, чьи представители неизменно проявляли лишь ненависть к польской нации и самому имени поляков». Среди «просьб» к российскому императору содержалось пожелание о сохранении смешанного гражданства. Кроме того, полагал Чарторыский, «жители должны быть избавлены от всякого наказания и преследования за их прошлые действия» ²³⁷. В тот же день Чарторыский отправил императору еще одно письмо. Оно было переполнено лестью и восхвалениями в его адрес. Князь писал, что поляки «взывают и умоляют спасти от повторения раздела, с которого начались все несчастья, переживаемые Европой». От имени поляков он обращался к Александру I: «Государь, спасите нас от уничтожения, помогите сохранить наш язык, наши законы и обычаи, наше имя, нашу национальную целостность и государственное устройство». Таковы, подчеркивал он, были единодушные желания поляков, содержавшиеся в адресах, присланных Чарторыскому для вручения российскому императору²³⁸.

К Александру I обращались и другие известные польские деятели. Когда русские войска вступили на территорию Франции, Тадеуш Костюшко, проживавший там с 1798 г., 3 мая 1814 г. направил письмо российскому императору. Он просил его «дать полякам общую амнистию безо всяких ограничений», «провозгласить себя королем Польши со свободной конституцией, сходной с английской». Особое место в его послании занимали вопросы, связанные с положением крестьянства. Костюшко выражал пожелание, чтобы «по истечении 10 лет крепостное право было уничтожено, а крестьяне получили свою землю в полную собственность». Кроме того, он предлагал «учредить за счет правительства школы для обучения крестьян». В ответном письме российский император сообщал Костюшко, что намерен осуществить возрождение польской нации и рассчитывает на его содействие²³⁹.

Таким образом, ко времени окончания военных действий для многих реально мыслящих польских деятелей стали очевидны по крайней мере два обстоятельства в отношении будущего Польши: во-первых, что при решении польского вопроса главная роль должна будет принадлежать России, и во-вторых, что восстановление польского государства в границах Речи Посполитой невозможно.

Войска союзников вошли в Париж, и там 30 марта (11 апреля) 1814 г. был подписан мирный договор между российским и австрийским императорами и прусским королем, с одной стороны, и Наполеоном – с другой ²⁴⁰. Наполеон отказывался от прав на верховную власть во Франции. В собственность ему был предоставлен остров Эльба, куда ему предстояло удалиться.

Прусский канцлер К. А. Гарденберг составил записку «План будущего устройства Европы» (11 мая 1814 г.), которую направил представителям союзных держав. Целью европейского политического устройства объявлялось достижение «справедливого равновесия сил в Европе». Согласно плану Франция оставалась в «дореволюционных границах», восстанавливались итальянские государства, Германия становилась федерацией суверенных государств, Россия увеличивала свою территорию за счет большей части Княжества Варшавского, но Краковский, Замойский и Тарнопольский округа отходили к Австрии (хотя после австро-русской войны Тарнополь был присоединен к России). Пруссия сохраняла Данциг и часть Княжества Варшавского с территорией, соединяющей Западную Пруссию и Силезию, включая Бломберг (город в княжестве Липпе), Плоцк и Познань²⁴¹.

18 (30) мая 1814 г. был подписан так называемый первый Парижский мирный договор между тремя странами-союзницами и занявшим французский престол Людовиком XVIII. Договор предусматривал, что представители всех государств, принимавших участие в войне, в двухмесячный срок соберутся на конгресс в Вену для решения оставшихся несогласованными территориальных вопросов. В секретных статьях оговаривалось, что союзники предварительно распределят спорные территории и результаты договоренности представят конгрессу только на утверждение. Начались интенсивные дипломатические переговоры, обмен мнениями, споры по отдельным вопросам и т. д. В дипломатическую борьбу активно включилась и Великобритания.

В записке под названием «Основы всеобщего урегулирования» ²⁴², составленной К. В. Нессельроде, рассматривалась возможность увеличения территории России, а именно: «приращение с западной стороны за счет присоединения Герцогства Варшавского по линии, проведенной от Торна до Пейзерна, а затем по течению реки Просны». Предусматривались также территориальные изменения в Австрии, Пруссии и других германских государствах. В инструкции, данной Александром I Нессельроде 1 (13) августа 1814 г., император высказывая свои соображения о будущих границах европейских государств, подчеркивал, что «Герцогство Варшавское должно принадлежать России (как компенсация за понесенные ею жертвы и гарантия безопасности на будущее)», за исключением Познани и района Кульма. «Нельзя допустить, – настаивал император, – чтобы другие державы вмешивались в определение будущего устройства Польши». И предписывал не вступать ни в какие споры относительно ее будущей конституции²⁴³. В ходе переговоров между представителями европейских стран достигались различного уровня политические договоренности, заключались соглашения, подписывались протоколы по отдельным вопросам. 16 (28) сентября 1814 г. в протоколе совещания уполномоченных России и Пруссии было зафиксировано согласие российского императора вывести войска из Саксонии и не вводить их в Пруссию, чтобы облегчить ей присоединение Саксонского королевства²⁴⁴. Такой шаг Александра I должен был способствовать позитивной позиции прусского короля при решении польского вопроса в желательном для России направлении.

В то же время Александр I не оставлял без внимания вопросы внутреннего управления и меры по улучшению экономического положения в Княжестве Варшавском. 1 (13) февраля 1814 г. император дал именной указ В. С. Ланскому «Об облегчении Герцогства Варшавского в податях и повинностях и о разрешении выпускать из России в оное Герцогство скот, кожи, вино и все то, что приобретало Герцогство по торговле с Россией»²⁴⁵. В указе перечислялись сделанные Александром I распоряжения по налаживанию различных сторон как экономической, так и политической жизни в Княжестве Варшавском: «Соединив в Верховном Совете все части управления Герцогством и назначив членами оного природных поляков, дал надлежащий ход делам и способ снискивать обиженным правосудие под защитой своих соотчичей; учреждением лучшего полицейского надзора по указу от 30 августа [1813 г.] уважил личную безопасность каждого жителя; разрешением привоза иностранных товаров возобновил торговлю, вовсе уже не существовавшую; уничтожил сбор мяса и вина на продовольствие войск, в Герцогстве расположенных; утвердил положение Совета о обеспечении Варшавского края солью, о почтовом сообщении и выпуске за границу железной руды с платежом прежней пошлины, до 1811 года бывшей; напоследок предоставил Совету сделать положение и по наряду обывательских подвод для воинских повинностей, которое равномерно послужило бы к облегчению обывателей». В целом указ был направлен на обеспечение продовольствием русских войск, находившихся в Княжестве Варшавском. Однако в числе распоряжений, которые предписывалось сделать В. С. Ланскому, были и распоряжения об уменьшении или отсрочке различных податей и сборов с населения, а также о том, «чтобы войска и команды следовали единственно по военным дорогам». Император подчеркивал, обращаясь к генерал-губернатору: «Безопасность жителей, а наипаче по трактам обитающих, охранение их от обид и притеснений, должны составлять существенную обязанность Вашу, для чего назначены в распоряжение Ваше и казачьи команды. Вы равномерно наблюдать должны и за тем, чтоб войска, у жителей находящиеся и довольствуемые их пищею, не получали уже за то время провианта из магазинов». Отдельным пунктом ставился вопрос о бывших участниках военных действий – ветеранах и инвалидах: «Я обращаю […] особенно внимание Совета на ветеранов и инвалидов, чтоб они не были доведены до недостатка», при этом их содержание не должно было «превышать штатной суммы».

Александр I продолжал принимать меры к тому, чтобы расположить к России население Княжества Варшавского. Так, 30 августа (11 сентября) 1814 г. император издал на имя президента Временного верховного совета Княжества В. С. Ланского указ, который носил весьма гуманный характер. Им предписывалось, чтобы все лица, которые были «в Герцогстве Варшавском забранные, или задержанные, или куда сосланные, или которых имение или имущество взято и по сие время удерживается, всех таковых без всякого изъятия освободить, имение возвратить и никаких над ними взысканий и следствий более не производить, но всех оных оставить в прежнем их состоянии, правах и свободе»²⁴⁶. 30 октября (11 ноября) 1814 г. Александр I направил из Вены рескрипт министру финансов Д. А. Гурьеву, которым предписывалось ежемесячно, начиная с сентября 1814 г., выделять В. С. Ланскому 2 127 420 злотых на выплату жалованья польским войскам²⁴⁷.

Одним из сложных был вопрос о внешних денежных обязательствах Княжества Варшавского, о польских долгах Пруссии, о выплате так называемых «байоннских сумм»: долг образовался в результате займа, произведенного в 1808 г. саксонским королем у Франции для финансирования польских легионов в Испании. 22 апреля (4 мая) 1814 г. Временный верховный совет Княжества докладывал Александру I: Польша не в состоянии выплатить долги по Байоннской конвенции, спасти ее может только указ императора. Пруссия не соглашалась принять на себя выплату байоннских долгов в качестве компенсации за присоединение к ней Саксонии. После переговоров Россия и Пруссия заключили конвенцию, которой предусматривалось создание особого комитета для решения вопроса о «байоннских суммах». В результате согласования сложного финансового вопроса, тянувшегося длительное время, 18 (30) марта 1815 г. в Вене между Россией и Пруссией было подписано соглашение об аннулировании Байоннской конвенции²⁴⁸.

3. Вопрос о Польше на Венском конгрессе.

Создание Королевства Польского и подписание «Основ конституции» 1 октября 1814 г. открылся Венский конгресс. Восстановление, по возможности, старого абсолютистско-дворянского режима – такова была основная цель европейских держав, уполномоченные представители которых прибыли в Вену после окончания войны с Наполеоном. Всей работой конгресса руководил представлявший Австрию князь К. Меттерних. Россию представляли князь А. К. Разумовский, граф Г. О. Штакельберг, граф К. В. Нессельроде, а также барон Г. Штейн, барон И. О. Анштет и граф И. А. Каподистрия, Пруссию – князь К. А. Гарденберг, барон Ф.В.Гумбольд, Великобританию – лорд Р. Каслри, лорд А. Веллингтон, лорд У. Каткарт и др., Францию, привлеченную к работе конгресса немного позднее, – князь Ш.Талейран, герцог Э.Дальберг, граф Ф. Латур-Дюпэн. Присутствовали также делегаты от Испании, Португалии, Швеции и других европейских государств. Ситуация была непростой: политические, военные, экономические интересы европейских стран переплетались в сложном клубке противоречий, что находило отражение в ходе рассмотрения территориальных вопросов. Александр I планировал, что при решении польского вопроса на конгрессе он сможет получить поддержку со стороны прусского короля Фридриха-Вильгельма III, заинтересованного в приобретении Саксонии в качестве компенсации за отказ от права на владение польскими провинциями. Австрия была обеспокоена возрастанием мощи как Пруссии, так и России, а также их блокировкой. Английские политики, видевшие, насколько в прошлом оказалось опасным усиление Франции, стремились предупредить угрозу возрастающего влияния России. Они считали, что в Центральной Европе должны существовать сильные государства, способные сдерживать натиск Франции с запада и России – с востока, а именно Австрия и Пруссия. Англия была согласна на усиление Пруссии в результате присоединения к ней Саксонии, но не желала усиления России за счет присоединения к ней Польши²⁴⁹.

Собравшиеся в Вене представители европейских государств немедленно приступили к переговорам. Сразу же по прибытии прусского канцлера Гарденберга состоялось заседание, на котором обсуждались территориальные вопросы. Нессельроде заявил, что соображения Гарденберга «о будущих приобретениях России», изложенные в его записке от 11 мая 1814 г., «весьма мало отвечают тому, на что она вправе рассчитывать». Далее он, в соответствии с инструкцией, полученной от императора, сказал, что Россия оказала «великие заслуги делу освобождения Европы», что «Варшавское Герцогство было завоевано Россией и только ею еще до заключения союза с державами» и потому она должна получить его в качестве компенсации за понесенные жертвы. При этом, убеждал Нессельроде, российский император, «ни в коем случае не желая отступать от принципов умеренности», согласен на то, чтобы к Австрии отошли все соляные копи Велички, а берлинскому двору готов уступить территорию-коридор, связывающий старую Пруссию с Силезией, но при условии, что будут удовлетворены собственные интересы России. Однако Меттерних возразил, сказав, что не может согласиться с утверждением о завоевании Княжества Варшавского «без содействия союзных держав» и потому участь его должна быть решена с общего согласия. Фактически, настаивал он, Австрия была союзницей России, когда русские войска вступали в Княжество: Шварценберг тогда поспешил заключить перемирие, оставил Варшаву и отвел свои войска. Австрия не возражает, чтобы Россия оставила за собой большую часть Княжества Варшавского, хотя, подчеркнул Меттерних, присоединение Россией Финляндии и Бессарабии уже резко нарушает соотношение, которое было бы полезно установить между великими державами для поддержания равновесия в Европе. Австрия желала бы оставить за собой Краков и Лемберг (Львов). Таким образом, Австрия пыталась открыто противодействовать усилению России, которое в будущем могло бы привести к обострению отношений между ними. По мнению Меттерниха, возникла бы даже угроза войны в случае, если бы Александр I осуществил «мечту поляков» и дал своим новым приобретениям имя Польши. Австрийский канцлер подчеркнул, что страны, участвовавшие в разделах, обязались не упоминать названия «Польша», ее имя могло быть восстановлено на карте Европы исключительно при согласии всех трех держав. Меттерних выразил надежду, что Александр I отвергнет выдвигаемый поляками проект о полном восстановлении Польши с присоединением всех провинций, которые сохранены за странами, ее разделившими. На это Нессельроде уклончиво заметил, что ему неизвестно о подобных намерениях российского императора. Относительно Кракова и Замостья он заявил, что «эти пункты являются неотъемлемой частью оборонительной линии России» ²⁵⁰.

Представлявший Великобританию лорд Каслри изложил точку зрения своего правительства. Он заявил, что, возможно, ни в одной стране восстановление независимой Польши не нашло бы столько сторонников, как в Англии. Однако подобное решение потребовало бы столько жертв от стран коалиции, что он никогда не осмелился бы предложить им это. По поводу положения, сложившегося после разделов Польши, он отметил, что «ни одна держава не может желать сохранения этой системы больше, чем Россия», поскольку именно она владеет большей частью Речи Посполитой. Каслри очень тонко, с одной стороны, старался усилить недоверие Польши к странам-участницам разделов, а с другой – акцентировал внимание Австрии и Пруссии на позициях России, которой, по его мнению, было бы «выгодно заинтересовать их, не отвергая их справедливые требования»²⁵¹. Иными словами, это означало, что у России и так уже достаточно территориальных приращений и ей следует учитывать требования своих союзников.

Гарденберг заявил о претензиях Пруссии на Торн (Торунь), «ибо это город совершенно немецкий и сами жители просили о присоединении к немецким владениям». Он не упоминал о восстановлении Польши в прежних границах, но много говорил об опасности, которая возникнет, в том числе и для Пруссии, если русский император даст имя Польши русским приобретениям, выражая надежду, что Александр I все же уступит настояниям союзников и откажется от своего плана²⁵². Российский представитель на конгрессе барон Штейн подал 6 (18) октября 1814 г. Александру I записку, в которой высказывал свои соображения по поводу присоединения Польши. В нем затрагивались не только территориальные вопросы. Штейн предупреждал императора о противоречии, которое могло бы возникнуть при включении Польши, получившей конституционное правление, в «династически управляемую» Россию. Барон полагал, что дарование Польше конституции создаст внутренние трудности для России, при этом он отмечал, что польский народ, сам «повинный в своей участи», еще «недостаточно просвещен» для восприятия предлагаемой ему свободы. Кроме того, писал он, возникнет ситуация, при которой западная граница империи будет рассматриваться Австрией и Пруссией как источник угрозы и вызовет осложнения в их отношениях с Россией²⁵³.

Российский посол в Париже Поццо ди Борго, представлявший Россию на Венском конгрессе, 8 (20) октября 1814 г. составил для Александра I записку, в которой также высказывал свое мнение по польской проблеме, предлагая свести ее только к вопросу о границах. Он отрицательно относился к мысли о восстановлении Польши как отдельного государственного образования с правами самоуправления. Он высказывался за полный и безраздельный суверенитет над ней России на вечные времена, подчеркивая, что статус польских земель должен быть определен особым указом, а не конституцией²⁵⁴.

Лорд Каслри вел активные переговоры и беседы с приехавшими в Вену дипломатами и политическими деятелями, проявляя особый интерес к польским проблемам, что несомненно было связано с желанием Англии не допустить усиления России. Нессельроде сообщал Александру I, что в частной беседе с ним Каслри рекомендовал России не настаивать на дополнительных приобретениях польских земель, так как «обладание какими-то жалкими клочками земли» вызовет во всей Европе зависть и беспокойство. Лорд использовал даже вариант легкого политического шантажа: если Александр I будет упорствовать, то ему, Каслри, трудно будет добиться в парламенте соглашения относительно голландского долга. Нессельроде возражал: по его мнению, неуместно связывать данный вопрос с польскими делами²⁵⁵. 2 октября 1814 г. Каслри извещал английское правительство о результатах своей беседы по польскому вопросу с Александром I. Он говорил императору об опасности для самой России присоединения Княжества Варшавского, о вытекающих из этого трудностях, вызываемых оживлением общественных настроений в Польше в связи с ожиданиями создания независимого государства ²⁵⁶. Каслри и Меттерних стремились склонить прусского представителя Гарденберга занять единую с ними позицию, но тот выражал согласие только при условии передачи Пруссии всей Саксонии и крепости Майнц. Каслри настаивал на том, что если Пруссия желает получить поддержку Великобритании в саксонском вопросе, то она должна выступить против присоединения Княжества Варшавского к России. Однако Австрию не устраивало подобное решение саксонского вопроса, которое вело бы к усилению Пруссии²⁵⁷.

Каслри сначала рассчитывал от имени трех держав предложить Александру I восстановить независимую Польшу в границах 1772 года, а в случае, если он не согласится, то пойти на ее раздел, при отказе же России и от этого варианта – апеллировать к конгрессу. План Каслри вызвал возражение Пруссии, которая не желала ссориться с Россией, поддерживавшей ее притязания на всю Саксонию. К тому же русские войска располагались вблизи ее границ²⁵⁸ . 4 октября 1814 г. Каслри разослал уполномоченным представителям меморандум, содержавший разъяснение позиции британского кабинета.

12 октября 1814 г. Каслри направил также и Александру I письмо с приложением неофициального меморандума по польскому вопросу. В нем отвергался русский план присоединения большей части Княжества Варшавского к России и создания особого Польского королевства под скипетром российского императора. В документе было заявлено, что Россия, уже присоединившая Финляндию и Бессарабию, своим усилением и продвижением на запад ставит под угрозу безопасность соседних государств, и что если Венский конгресс окончится неудачей, то ответственность за это ляжет на Россию. Однако российский император твердо противостоял попыткам английского правительства оказать на него давление. В ответе 18 (30) октября 1814 г. Александр I разъяснял английскому министру, что территориальные приобретения России на юге и севере, а также присоединение к ней Княжества Варшавского необходимы для укрепления ее безопасности; они не противоречат ее договорным обязательствам, а если Венский конгресс действительно потерпит неудачу, то в этом будет виновата не Россия, и «народы сумеют найти истинную причину, помешавшую восстановлению мира и спокойствия» ²⁵⁹. Вокруг польского вопроса и связанных с ним территориальных проблем шла напряженная дипломатическая борьба не только в Вене. 6 (18) октября 1814 г. в секретном послании из Лондона X. А. Ливен сообщал К. В. Нессельроде, что, как ему стало известно из достоверных источников, австрийский посол, «не довольствуясь тем, что возбуждает недоверие английского двора к нашему», старается обратить внимание правительства Великобритании на то, «какую опасность могут представлять для Европы виды императора на Польшу, подчеркивая необходимость совместно оказать противодействие подобному росту могущества и преобладания России». Австрийский дипломат предлагал выступить с декларацией протеста против «честолюбивых видов России», которую должны подписать все державы. По мнению Ливена, английское правительство никогда не решится на такой шаг, поскольку для Великобритании «слишком важны дружеские связи с Россией». Английский премьер-министр Р. Ливерпуль заявил, что Англия если и сожалеет о видах императора на Польшу, то это вовсе не является причиной, мешающей заключению мира. Всё, что носит печать либерализма, отметил он, близко английскому сердцу, и британское правительство не может не относиться сочувственно к планам Александра I восстановить Польшу ²⁶0.

Английский уполномоченный на Венском конгрессе провел целую серию встреч с российским императором, пытаясь склонить его к занятию желательной для Великобритании позиции. 14 октября 1814 г. Каслри вновь информировал премьер-министра лорда Ливерпуля об очередной, состоявшейся накануне беседе с российским императором. Александр I, как отмечал Каслри, настаивал на своих политических и территориальных требованиях в отношении Польши и на присоединении Польского королевства к России. Он ссылался на свой «моральный долг» перед поляками, а также на «право владения» присоединяемой территорией. В ответ на заявление Каслри о чрезмерном усилении России император заверил, что после отвода русских войск за Неман и предоставления свобод Королевству Польскому «Европе нечего будет опасаться усиления мощи России»²⁶¹.

21 ноября лорду Каслри был вручен меморандум, автором которого являлся Каподистрия. Законы справедливости требуют, утверждалось в документе, чтобы выгоды каждого из союзников при торжестве общего дела были «пропорциональны его усилиям и величине пожертвований». «Когда Одер был перейден, – напоминал Каподистрия, – Россия сражалась только за своих союзников, для увеличения могущества Пруссии и Австрии, для ослабления Германии, для спасения Франции от бешенств деспотизма». В меморандуме перечислялись колониальные владения Великобритании (Индия, «американский континент», «рудники Леванта», «ключи Средиземного моря»), которая по своему морскому и торговому могуществу не имеет соперников, а ее отношения с Голландией и возвращение Ганноверского курфюршества «дают ей прямое и сильное влияние на дела континента». Затем Каподистрия приводил конкретные факты, свидетельствовавшие о территориальных приращениях и военно-политическом усилении других стран: Австрия распространяет свой скипетр и влияние на лучшую половину Германии, на прекрасные области Италии, она присоединила иллирийские провинции, которые обеспечивают ей господство на Адриатическом море и в европейской Турции. Пруссия получает северную часть наследства Германской империи и упрочивает свое влияние на Висле, Эльбе, Рейне. В этой связи Каподистрия ставил ряд вопросов: «Неужели приобретение Россией Финляндии и Бессарабии грозит спокойствию Европы?», а также: может ли Россия быть в безопасности, «если не получит хорошей военной границы, если покинет жителей Герцогства Варшавского на жертву отчаянию и прельщению с разных сторон»? «Для России, – утверждал он, – предмет первой важности – положить конец всем беспокойствам поляков»²⁶².

Прибывший на конгресс несколько позднее других представителей Ш.Талейран проявлял высокую активность в отстаивании интересов Франции. Французский министр привез с собой инструкции, им же самим составленные. В соответствии с ними необходимо было настаивать на том, что было бы выгодно для Франции: чтобы «конгресс был общим», чтобы на нем были представлены не только большие государства, но и малые страны, которые будут бороться за свое сохранение и тем самым препятствовать расширению территорий крупных государств²⁶³. Талейран отстаивал провозглашенный им «принцип легитимизма»: завоевание не дает никаких прав победителю, ни одной короной, ни одной территорией нельзя распоряжаться, пока ее законный обладатель от нее формально не отказался; он должен иметь своего представителя на конгрессе, и ему должны быть возвращены утраченные территории. Талейран выступал за «законные права королей» («божественное право»), против принципа «права народов»²⁶⁴.

Французский представитель считал, что Россия не хочет восстановления Польши при условии потери принадлежащих ей земель бывшей Речи Посполитой. А восстановить Польшу с тем, чтобы всецело отдать ее России, границы которой будут тогда доходить до Одера, означало, по мнению Талейрана, «создать для Европы опасность столь великую и столь близкую». Если Россия заявит о таком плане, заявлял он, то его исполнение необходимо будет остановить «силою оружия без колебаний» ²⁶⁵. К тому же Талейран был убежден, что Польша не готова к самостоятельному независимому существованию: даже если бы она и освободилась когда-либо от России, то снова попадет под иго, «ибо Польша, получив независимость, вместе с этим будет предана на жертву анархии. Величина страны исключает собственно так называемую аристократию, а монархия не может существовать там, где народ не имеет гражданской свободы, где шляхта имеет свободу политическую, или независимость, где царствует анархия». Он ставил вопрос: «Каким образом, восстанавливая Польшу, отнять политическую свободу у шляхты или дать гражданскую свободу народу?» и отвечал на него: «Последняя не может быть дана манифестом, законом. Гражданская свобода будет пустым словом, если народ, которому ее дают, не имеет независимых средств к существованию, собственности, промышленности, искусств, и этого всего ни манифест, ни закон создать не могут». Таким образом, государственно-политическое устройство страны связывалось с социальными и экономическими условиями. Поскольку, считал французский министр, передача всей Польши России привела бы к возникновению явной опасности для Европы, то «всего лучше оставить Польшу так, как она была после третьего раздела». И это тем более важно, полагал Талейран, что такое решение польского вопроса положило бы конец притязаниям Пруссии на Саксонию, потому что «Пруссия осмеливается требовать Саксонию только в предположении восстановления Польши» ²⁶⁶. Политическая интуиция и проницательность Талейрана позволяли ему делать верные исторические прогнозы: «Оставаясь разделенною, Польша не будет навсегда уничтожена. Не образуя более политического тела, поляки всегда будут составлять одно семейство. У них не будет одного общего отечества, но у них останется один общий язык, следовательно, между ними останется самая крепкая и самая долговечная связь. Под чуждым владычеством они достигнут зрелого возраста, до которого не могли достигнуть в десять веков независимости, и момент, в который они созреют, не будет далеко от момента их освобождения и сосредоточения около одного центра»²⁶⁷.

Талейран, так же как английский и австрийский уполномоченные, попытался оказать давление на российского императора, стремясь повлиять на его позицию в отношении Польши. Особое опасение у Франции вызывало возможное усиление Пруссии, что было связано с решением польского вопроса. 23 октября 1814 г. произошла довольно бурная сцена между Талейраном и Александром I, во время которой император вспылил и заявил французскому министру: «У меня в Варшавском Герцогстве двести тысяч человек; пусть попробуют выгнать меня оттуда. А Саксонию я отдал Пруссии, Австрия на это согласна»^2б8.

Австрия продолжала политику дипломатических интриг. Меттерних, по указанию своего императора, направил прусскому канцлеру Гарденбергу ноту, в которой заявлялось: «Известно, что виды русского двора относительно Герцогства Варшавского совершенно противны смыслу трактатов» 1813 г. В ноте указывалось, что австрийский император настаивает на их исполнении, необходимом как Австрии, так и Пруссии для обеспечения их военных границ. Австрийский император просил прусского императора обратиться к российскому и напомнить об их общих правах. К ноте прилагался меморандум насчет будущей судьбы Княжества Варшавского, в котором, в частности, подчеркивалось, что «Австрия готова согласиться на восстановление этого королевства (Польши), свободного и независимого от всякого иностранного влияния в границах до первого раздела». Ясно понимая, что для России подобный вариант неприемлем, Меттерних предлагал иной: Австрия может пойти на определенные уступки – на восстановление «свободной и независимой Польши в пределах 1791 г.» Если же и этот вариант не устроит Александра I, то «Австрия готова согласиться на расширение русских границ до правого берега Вислы», при этом России достанется Варшава, Пруссии – Торн, а Висла будет свободна для судоходства России и Пруссии. Относительно политического устройства будущего польского государства декларировалось, что «Австрия, постоянно далекая от вмешательства во внутренние дела своих соседей, предоставит императору всероссийскому попечение дать своим польским провинциям такую форму управления, какую он сочтет полезною и приличною». Право дать название этому государству Австрия оставляла за российским императором: он может наименовать свои польские владения, «порознь или вместе со старыми польскими провинциями – Королевством Польским северным или восточным, а император австрийский получит право соединить свои польские провинции под названием Королевство Польское южное. Такое же право должно быть предоставлено и королю прусскому»²⁶⁹.

Следуя рекомендациям Меттерниха, Гарденберг имел продолжительную беседу с Александром I. В секретном меморандуме от 7 ноября он сообщал Каслри, что состоявшийся разговор «не привел ни к чему». Он сообщал ему о позиции Александра, заключавшейся в том, что, как заверял российский император, его войска оказали огромную услугу всей Европе и что сам он «ограничивается только мерами, которые обеспечивают спокойствие Европы» и дадут возможность «сдержать нацию опасную». Император мог бы дать гарантии в том, что «присоединит к новому королевству все русские провинции, бывшие прежде польскими, даст конституцию, которая отделит его от России, выведет из него все русские войска». Таким образом, из письма Гарденберга, направленного Каслри, следует, что в это время Александр предполагал объединить польские земли в крупном масштабе.

Высказанное Гарденбергом в ходе беседы мнение Меттерниха, считавшего, что линия Торн – Калиш – Ченстохова – Краков позволит России создать наступательный рубеж, Александр парировал тем, что «он готов обязаться никогда не укреплять Кракова». Гарденберг передал Александру I намеки Меттерниха на возможность уступок со стороны Австрии по политическим вопросам, если российский император пойдет на уступки в отношении границ. В письме английскому лорду Гарденберг высказывал собственные соображения относительно решения польского вопроса: «Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что мы должны уступить насчет политического вопроса, потому что я здесь вижу гораздо большие выгоды, чем опасности для спокойствия Европы вообще и для соседей России в особенности. Сила России скорее ослабеет, чем увеличится, от этого нового Польского королевства, под скипетром одного с нею государя находящегося. Собственная Россия потеряет области очень значительные и плодородные. Соединенные с Герцогством Варшавским, они получат конституцию совершенно отличную и гораздо более либеральную, чем конституция [устройство. – Г. М.] империи. Поляки будут пользоваться привилегиями, каких нет у русских. Скоро дух двух наций станет в совершенной оппозиции, зависть между ними помешает единству. Император русский и вместе король польский будет гораздо менее страшен, чем государь империи Российской, присоединяющий к России большую часть Польши, которую у него не оспаривают как провинцию». «В моем уме, – писал Гарденберг лорду Каслри, – образовалось самое глубокое убеждение, что препятствуя императору восстановить Польшу под своим скипетром, мы работаем против нашего собственного интереса». Дальше Гарденберг прямо предлагал Каслри: «Так решим без дальнейших проволочек объявить императору, что […] мы согласились на восстановление Королевства Польского, отдельного от империи Российской, к которому он присоединит все русские провинции, прежде бывшие польскими, и даст особенную конституцию, если он только согласится на такое земельное распределение, которое нас удовлетворит, и если он нам гарантирует наши польские владения» (к Австрии должны были отойти Краков и Замойский округ, а к Пруссии – Торн и линия Варты)²⁷⁰.

Закулисная история Венского конгресса свидетельствует, что уступки, сделанные на конгрессе Александру I по польскому вопросу со стороны других держав, так же как и его победу, нельзя считать исключительно результатом проявленной им твердости и решимости, его упорного стремления создать польское государство, – это был итог сложных дипломатических шагов, комбинаций и расчетов, прикрытых красивой фразеологией.

25-27 октября 1814 г. состоялась встреча трех монархов в Пеште. Александр I смог найти взаимопонимание с Фридрихом-Вильгельмом III, но попытки договориться с Францем I окончились неудачей. Возвратившись в Вену, Александр I направил Каслри меморандум, в котором отказывался от прежних уступок в пользу Пруссии и Австрии (в том числе относительно городов Торна и Кракова)²⁷¹. Обеспокоенный этим, Гарденберг 7 ноября 1815 г. тоже обратился с меморандумом к Каслри. Он убеждал английского представителя отказаться от сопротивления планам создания конституционного королевства в составе Российской империи и обсуждать только территориальные вопросы.

С обширным посланием, датированным 8-9 ноября 1814 г., к Александру I обратился его бывший наставник, также находившийся в то время в Вене, Ф.Ц. Лагарп²⁷². Он писал, что основную причину затягивания переговоров их участники видят в тех условиях, которые выдвигает Россия. «Возрождение Польши как королевства, – писал он, – вызывает удивление, смешанное со страхом», и этот страх порождается, прежде всего, предложенной демаркационной линией, проходящей через Торн и Краков. Лагарп убеждал Александра I отказаться от Кракова и Торна – «России тоже нужен мир». По мнению Лагарпа, Франция выжидает, пока амбиции союзников и противоречия между ними не заведут их в тупик, тогда ее влияние возрастет, и она сможет воспользоваться им в своих интересах.

25 ноября 1814 г. Каслри отчитывался перед английским премьер-министром Р. Ливерпулем об итогах своих последних бесед с Александром I по польскому вопросу. Он приводил слова российского императора: «Я дам необходимое Пруссии, но не уступлю ни одной деревни Австрии. Я завоевал Герцогство, и у меня есть 480 тыс. человек для того, чтобы его удержать» ²⁷³. Таким образом, дипломатическая позиция России усиливалась демонстрацией ее военной силы, что оказывало, в свою очередь, воздействие на ход переговоров.

На встрече Чарторыского, Гарденберга и Штейна 24 ноября 1814 г. обсуждался, в частности, вопрос о Кракове – станет ли он вольным городом ²⁷⁴. 30 ноября 1814 г. состоялась беседа Гарденберга с Александром I, в ходе которой прусский канцлер пытался склонить императора к уступке Кракова и Торна. На следующий день Гарденберга посетил А.Чарторыский и сообщил, что Александр I готов согласиться на то, чтобы Краков и Торн стали вольными городами. Гарденберг информировал об этом Меттерниха, который отверг этот план, высказав мнение, что в таком случае эти города станут «очагом недовольства, козней и мятежей»²⁷⁵.

21 декабря 1814 г. по предложению России уполномоченные четырех держав (России, Австрии, Пруссии и Великобритании) собрались для обсуждения польского и саксонского вопросов. Гарденберг выступил с требованием передать Пруссии всю Саксонию, а саксонскому королю возместить потери землями по левому берегу Рейна. Россия поддержала этот план. Австрия настаивала на полном сохранении Саксонского королевства с присоединением земель на левом берегу Рейна²⁷⁶. На следующий день совещание открыл Разумовский и представил русский проект конвенции по урегулированию территориальных вопросов. Относительно польских земель проектом предусматривалось: присоединение к России Княжества Варшавского, за исключением Гнезно и Познани, к Австрии отходили соляные копи Велички и Тарнопольский округ; Саксония полностью включалась в состав Пруссии, саксонский король вознаграждался землями по левому берегу Рейна; Краков и Торн должны были стать вольными городами. Гарденберг поддержал позицию России в решении саксонского вопроса, но с решительными возражениями выступили Австрия и Англия. Меттерних и Каслри настаивали на присутствии при обсуждении саксонского вопроса представителя Франции, которая категорически была настроена против усиления Пруссии и с этой целью настаивала на сохранении малых германских княжеств²⁷⁷. Талейран, тогда впервые официально допущенный к обсуждению саксонского и польского вопросов, заявил, что его монарх Людовик XVIII заботится только о торжестве «принципа легитимизма» и об установлении в Европе надлежащего равновесия и не ищет специальной выгоды для себя²⁷⁸.

Осложнения в переговорах, вызванные твердой позицией России по польскому вопросу, вели к усилению настороженности по отношению к ней со стороны других держав. А. И. Чернышев 13 (25) декабря 1814 г. писал из Вены А. А. Аракчееву, что поездка Александра I в Англию, деятельность российских дипломатов «истребили совершенно» влияние России в Европе. Ошибочная, по его мнению, неуступчивость Александра I в решении польской проблемы позволила Меттерниху настроить против России ее союзников, исключая Пруссию.

Озабоченный сложившейся в Вене ситуацией, российский император намеревался направить своему послу в Англии X. А. Ливену специальный рескрипт²⁷⁹, приложив к нему инструкцию, в которой обосновывались цели и принципы проводимой Россией политики. Ему поручалось довести до сведения английского кабинета позицию России и дать соответствующие разъяснения. Политика России, заявлялось в документе, «основана на тех же принципах, которые принесли британской нации величие и приносят ей подлинную славу, которые способствовали в прошлом упрочению политических и торговых связей между Россией и Англией». Прежние порядки в европейских государствах, отмечалось в нем, «держались на заинтересованности правительств и обычаях, освященных временем», но отныне «могут существовать лишь порядки, основанные на гармонии интересов наций и правительств». Подчеркивалось, что «его императорское величество гордится своей приверженностью к принципам умеренности и намерен применить их в той части Польши, которую он счел справедливым сохранить за собой». Намерения России вызывают напрасную тревогу у австрийского и британского правительств: они «преувеличивают опасности, которым они подвергнутся, если дух времени, именуемого конституционным, приобретет влияние на соответствующие правительства, и в связи с этим возрастет авторитет России и императора, чьи либеральные воззрения известны всей Европе». Ливену предписывалось обратить внимание английского кабинета на постановку вопроса о Княжестве Варшавском, который мог рассматриваться в двух аспектах: территориальном и политическом. Российский посол должен был убедить правительство Великобритании в том, что требуемое Россией приобретение не только не нарушит европейского равновесия и мира между государствами, но, напротив, будет в высшей степени способствовать его упрочению, и одновременно показать справедливость и чистоту помыслов императора. Целью польской политики России является «удовлетворить жителей Варшавского Герцогства, дать им почетное существование», что навсегда устранит их опасения за свою участь и сделает «невосприимчивыми к внушениям какой-либо державы, испытывающей чувство зависти к России, которая могла бы снова вооружить их против нее. Это значит учесть уроки истории», – подчеркивалось в документе. Ливен должен был разъяснить, что российский император исходит из самых благих намерений: «Его императорское величество желает дать этому народу хорошую национальную администрацию, основанную на определенных принципах, приспособленную к местным условиям, управляемую законами, а не произволом или волей правительства. […] Он желает, чтобы благородные чувства укрепили привязанность народа к своей родной земле и России, вернувшей ему эту землю и не потребовавшей, чтобы на ней он перестал быть самим собой». На возможный вопрос, не хочет ли Россия подобными политическими шагами возмутить спокойствие империи Габсбургов, если австрийские поляки потребуют такого же статуса, послу предлагался готовый ответ, который был сформулирован в следующих словах: «Австрии стоит лишь применить принципы справедливости, как она сама заслужит их признательность» ²⁸⁰.

19 (31) декабря 1814 г. Нессельроде направил уполномоченным Австрии, Великобритании и Пруссии ноту с прилагавшимся к ней проектом решения польского вопроса²⁸¹. В нем заявлялось, что российский император «оставляет за собой право дать национальную конституцию» той части Польши, которая отходит к России. В направленном в тот же день Александру I письме А. И. Чернышев также затрагивал польскую проблему. Он предлагал покончить с традицией выборности короля и отсутствия у него права назначать наследника престола, указывал на необходимость способствовать созданию в Польше «третьего сословия», чтобы иметь опору против потомственной шляхты. Новая конституция, настаивал он, должна быть «плодом зрелых размышлений» и не вносить раздоры в Княжестве. Во главе правительства и администрации должны быть поставлены люди, преданные России, «заинтересованные в союзе двух государств». Необходимо проявлять стремление «облегчить судьбу польских крестьян разумными и либеральными постановлениями». Кроме того, следует распространить привилегии, предоставляемые жителям Княжества Варшавского, и на собственников в польских провинциях России ²⁸². Таким образом, позиция Чернышева по польскому вопросу отличалась определенной степенью умеренности: он не был против введения конституции в Польше, но предлагал не торопиться, проводить обдуманную политику и принимать меры, которые вели бы к сохранению общественного спокойствия как на польских землях, так и в российских западных губерниях.

3 января 1815 г. на заседании уполномоченных четырех держав Меттерних огласил австрийский контрпроект конвенции по польскому вопросу. В соответствии с ним предусматривалось, что польские земли будут присоединены «к владениям его императорского величества», т. е. Александра I, и «будут находиться в полной его собственности и под его суверенитетом». Однако представители России и Пруссии отказались обсуждать его без предварительного изучения и соответствующих указаний от своих правительств ²⁸³.

В ночь на 4 января 1815 г. Англия, Франция и Австрия подписали секретный оборонительный договор, направленный против России и Пруссии. Его появление было вызвано разногласиями между блокировавшимися странами по польскому и саксонскому вопросам. Инициатором договора был Каслри. Привлечение к союзу Франции нарушало условия Рейхенбахского соглашения и означало фактический распад антифранцузской коалиции ²⁸⁴. Тем не менее, переговоры по польскому и саксонскому вопросам продолжались. Александру I не было известно о заключении тройственного союза. 7 января 1815 г. Разумовский на заседании представителей четырех стран сообщил, что довел австрийский контрпроект до сведения российского императора и уполномочен заявить, что получено его принципиальное одобрение.

9 января 1815 г. Разумовский зачитал замечания российского правительства на статьи австрийского контрпроекта относительно Польши ²⁸⁵. По мере того, как приближалось заключение мира, все большее внимание стало уделяться вопросам государственного устройства, управления и экономики польских земель. Разумовский внес предложение о создании специальной комиссии из представителей трех держав, которая занималась бы финансовыми и административными вопросами, касавшимися Польши. Он подготовил «Памятную записку об учреждении комиссии по устройству Польши» ²⁸⁶. От России в комиссию делегировались И. О. Анштет и Ю. К. Шанявский. Комиссии предстояло определить границы территорий польских земель, подлежавших включению в состав России, Австрии и Пруссии. Требовалось подготовить соответствующие правовые акты, в том числе о предоставлении Кракову и Торну статуса вольных городов ²⁸⁷. Кроме того, упоминалось, что в самое ближайшее время Чарторыский должен представить Разумовскому «проекты конституций вольных городов Кракова и Торна»²⁸⁸, что позднее князем было выполнено.

12 января 1815 г. Каслри разослал циркулярную ноту уполномоченным представителям, в которой подчеркивал, что для Англии предпочтительнее видеть Польшу независимым государством, но поскольку Австрия и Пруссия не возражают против русского проекта, то и он, Каслри, вынужден отказаться от своих первоначальных возражений и выразить согласие на раздел Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Однако он считал необходимым заявить, что создание Королевства Польского под эгидой России представляет опасность для спокойствия в Европе ²⁸⁹. Переговоры продолжались, но шли очень трудно: детальное обсуждение территориальных притязаний, обмен нотами и проектами, поиски приемлемых решений, их возможных вариантов, которые нередко сразу же оказывались промежуточными, а потом и вовсе отвергались из-за несогласия других стран, – все это требовало много времени.

3 (15) февраля 1815 г. Александр I направил инструкцию А. К. Разумовскому, озаглавленную «Основные вопросы переговоров». В ней содержалось указание о поддержке требования Пруссии передать ей всю Саксонию. В отношении Австрии предусматривались следующие меры: в случае если она будет выдвигать решение вопроса о конституции Княжества Варшавского как условие его присоединения к России, то «русский кабинет вправе потребовать от других держав, в том числе и от Австрии, предварительного решения о введении конституций в присоединенных к ним областях». Кроме того, предписывалось «отклонить австрийские домогательства в отношении статуса русских провинций, которые прежде были польскими» ²⁹0.

Несмотря на стремление России проводить твердую политическую линию, ей все же приходилось идти на уступки и компромиссы. В итоге Александр I согласился передать Пруссии крепость Торн, а Пруссия дала согласие на сохранение за саксонским королем части Саксонии ²⁹¹. 11 февраля 1815 г. на заседании пяти держав были парафированы статьи о территориальных изменениях в Саксонии и о границах между Россией и Пруссией на территории Княжества Варшавского ²⁹². В итоге Пруссия получала Великое Герцогство Познанское, Бромберг и Торн (как компенсацию за потери в Саксонии). Однако разногласия продолжались: Штейн в письме Чарторыскому от 13 февраля 1815 г. подчеркивал, что по условиям Теплицкого договора 1813 г. Россия не имеет исключительного права на решение судьбы Княжества Варшавского, юридически оно принадлежит трем державам, подписавшим договор ²⁹³.

25 февраля (9 марта) 1815 г. Александр I дал очередные указания Разумовскому, занимавшемуся подготовкой договоров. В присланных инструкциях подчеркивалось, что при редактировании текста договора о польских владениях России в него должны быть внесены титул российского императора как царя или короля польского. За поляками, проживающими на территориях трех союзных держав, должны быть сохранены «все знаки уважения, которых требует их национальность»²⁹⁴.

Вскоре произошли совершенно непредвиденные события, повлиявшие на работу Венского конгресса: в начале марта 1815 г. стало известно, что Наполеон покинул остров Эльба²⁹⁵. 20 марта 1815 г. он возвратился в Париж. Здесь произошел курьезный случай: Наполеон обнаружил экземпляр секретного англо-австро-французского договора от 3 января 1815 г., впопыхах при бегстве оставленный в королевском кабинете, в ящике стола, и немедленно переслал его Александру I. Разгневанный император вызвал к себе Меттерниха для объяснений, бранил его и бросил договор в камин. Возвращение Наполеона вносило коррективы в осложнившиеся отношения между Россией и Англией. Перед лицом общей угрозы амбиции уступили место прагматической необходимости, и 13 (25) марта 1815 г. в Вене Россия и Великобритания заключили союзный договор, которым обязывались «не полагать оружия, как только с общего согласия», пока не достигнут общей цели – полной победы над Наполеоном²⁹⁶. 21 марта (2 апреля) 1815 г. между Россией, Австрией, Пруссией и Баварией была подписана военная конвенция.

Начался процесс создания системы договоров между странами – участницами конгресса. 21 марта (2 апреля) 1815 г. Чарторыский известил Анштета, что Александр I согласился принять предложение Австрии о присоединении к ней г. Подгоже (Подгуже), расположенного на правом берегу Вислы напротив Кракова, при условии, если Австрия не будет иметь там военных укреплений, угрожающих Кракову²⁹⁷.

21 апреля (3 мая) 1815 г. состоялось подписание договора между Россией и Австрией. По нему Австрии возвращались в Восточной Галиции уезды, «отделенные от Злочевского, Бржезанского, Тарнопольского и Залещинского округов», а также к ней отходили соляные копи Велички, фиксировалась разграничительная линия. Краков с прилегающим районом объявлялся «вольным городом». Остальная часть Княжества Варшавского, за исключением территории, отходящей к Пруссии, присоединялась к России. Договором предусматривалось, что обе стороны организуют управление принадлежащими им польскими землями согласно «с тем образом политического существования, который каждым из правительств будет признан за полезнейший и приличнейший для них в кругу его владений». Стороны обязывались провести всеобщую амнистию и определить способы урегулирования финансовых и имущественных претензий со стороны поляков в связи с размежеванием между Россией и Австрией ²⁹⁸. В тот же день договор аналогичного содержания был заключен между Россией и Пруссией. По нему часть Княжества Варшавского под названием «Герцогство Познанское» отходила к Пруссии. Подтверждался статус Кракова как «вольного города», а также факт присоединения к России соответствующей части Княжества. Каждая из сторон выражала согласие на предоставление своим польским подданным в течение шести лет права беспрепятственного въезда на территорию другого договаривающегося государства.

Устанавливался порядок разрешения имущественных и финансовых вопросов, возникших в связи с разграничением территорий²⁹⁹.

21 апреля (3 мая) 1815 г. между Россией, Австрией и Пруссией был подписан и договор о Кракове, его округе и конституции. Он объявлялся вольным городом под покровительством трех держав, определялись границы округа, признавалась свобода вероисповеданий, основной религией оставался католицизм.

6 (18) мая 1815 г. был также подписан отдельный договор с саксонским королем, по которому он отказывался от права на Княжество Варшавское и одновременно освобождался от долгов Княжества³⁰⁰.

Однако не всех жителей Княжества Варшавского устраивали условия, на которых были заключены договоры. Президент Временного верховного совета по управлению Княжеством Варшавским В. С. Ланской 4 (16) мая 1815 г. информировал Александра I о настроениях в Княжестве. В частности, он сообщал, что некоторые сторонники независимости Польши выражают недовольство присоединением территорий Княжества к Пруссии и Австрии. Сам лично он высказывался против создания особой польской армии. «Объявление титула короля и уверение в будущем конституционном правлении, – отмечал он, – принимаются не за милость, но за опасения последствий от беглеца от Эльбы»³⁰¹.

В Великобритании заключенные Россией на Венском конгрессе договоры не вызвали негативной реакции. Как писал 7 (19) мая 1815 г. из Лондона Александру I российский посол X. А. Ливен, «парламент, который с такой горячностью и озлоблением нападал на все другие решения конгресса […], совсем не поднимал вопроса о приобретениях России» ³⁰².

9 (21) мая 1815 г. в Вене манифестом Александра I объявлялось о заключении Россией союзных договоров с европейскими державами, о присоединении к России большей части Княжества Варшавского и возобновлении военных действий против Наполеона. Император продемонстрировал, что Россия – первая скрипка в европейском дипломатическом и военном оркестре. Относительно Княжества Варшавского в нем заявлялось: «Не суетное любостяжание внушило Нам искать распространения пределов Наших. Такое чувствование было бы несродно поднявшим оружие для защищения отечественной страны, а не для завоевания. Непреоборимая сила Империи Российской, на вере, на любви, на благополучии основанная, от внешних приобретений возрасти не сможет. Но соединение под единый скипетр обширнейшей части бывшего Герцогства Варшавского необходимым представилось к устроению всеобщего в Европе равновесия и порядка. Сим ограждается пределов Наших безопасность, возникает твердый оплот, наветы и вражеские покушения отражающий, возрождаются узы братства племен, взаимно между собой сопряженных единством происхождения»³⁰³.

В рескрипте, направленном 12 (24) мая 1815 г. в Варшаву В. С. Ланскому, Александр I сообщал о договоренностях, достигнутых в Вене: «Окончив постановлением относительно границ и политического бытия Польского нашего царства [так назвал новое государство сам Александр I. – Г. М.] и утвердив нашею ратификациею договоры, по сему предмету заключенные между нами и их величествами императором австрийским и королем прусским, мы признали за благо для общей пользы, дабы все сии постановления неотлагательно были приведены к надлежащему исполнению». Прилагались также тексты договоров и других актов, которые могут «служить руководством» «для временного правительства нашего Царства Польского». Необходимо в первую очередь приступить к исполнению постановлений о границах. Особо указывалось, что «надлежит устроить торговлю и судоходство на основании договора, 21 апреля сего года заключенного», для чего необходимо согласовывать действия с министром финансов Д. А. Гурьевым. Затем надо составить обобщающую записку и «оную безотлагательно представить нам на рассмотрение». Предписывалось также от имени государя «немедленно заняться назначением к различным должностям чиновников, означенных в списке, нами утвержденном»³⁰⁴. Кто участвовал в составлении упомянутого списка, неизвестно, но существенно, что круг лиц, которые могли занимать административные посты, был заранее регламентирован.

25 мая 1815 г. в Вене был опубликован манифест Александра I, обращенный «к населению Царства Польского». В нем объявлялось о создании Царства Польского в рамках Российской империи и предоставлении полякам конституции ³⁰⁵. Т.Костюшко в этой связи писал А.Чарторыскому, что он очень признателен Александру I за возрождение польской нации, но сожалеет, что не все польские земли объединены в Королевство Польское³⁰⁶.

В тот же день Александр I подписал проект «Основ конституции для Королевства Польского», подготовленный А. Чарторыским при участии Н. Н. Новосильцева и других политиков ³⁰⁷.[1] Хотя формально представители Польши в качестве официальных лиц на Венском конгрессе не присутствовали, однако они были весьма заметны, поскольку отличались особой активностью. Александр I при подготовке «Основ конституции» пользовался их услугами. Проект не имел полагающейся для такого рода документов традиционной преамбулы, а начинался с раздела «Общие гарантии». В нем пояснялось, что в настоящий акт еще будут внесены необходимые улучшения и поправки, с тем чтобы «новая конституция, которую должно будет дать Королевству Польскому, могла бы стать полностью национальной и приблизиться к Конституции 3 мая 1791 года в той степени, насколько это позволяет различие обстоятельств и времени». Различие между конституциями начиналось с первого же раздела: если в Конституции 3 мая 1791 г. он был озаглавлен «Господствующая религия», которой объявлялось римско-католическое вероисповедание, то в проекте 1815 г. на первый план выдвигался вопрос территориально-политический, являвшийся главным на тот момент. В ст. 1 провозглашалось: «Польские провинции, которые в силу соглашений, заключенных на Венском конгрессе, присоединены к России под отдельным наименованием Королевства Польского, будут всегда находиться под скипетром этой державы и будут иметь собственную национальную конституцию, основанную на принципах порядка, законности и свободы». Конфессиональным вопросам была посвящена следующая статья, в ней отмечалось, что римско-католическая религия, которую с древних времен исповедует большинство населения, будет пользоваться особой опекой правительства, однако свобода других вероисповеданий ничем не ограничивается, и различие в христианских вероисповеданиях, подчеркивалось в «Основах», не влечет за собой никакой разницы в гражданских правах. Провозглашались основные принципы буржуазного права, в том числе свобода личности и неприкосновенность частной собственности: «Всякая собственность, какого бы она ни была названия, характера и природы – есть священна и неприкосновенна». В ст. 10 гарантировалась свобода печати. Таким образом, не были проигнорированы положения Кодекса Наполеона, на которых базировалась и предшествующая польская конституция, данная французским императором в июле 1807 г. при создании Княжества Варшавского. В плане гарантии национальной самостоятельности была важна ст. 11 «Основ конституции», закреплявшая положение о том, что все публичные действия, административные и судебные, без всякого исключения, будут совершаться на польском языке.

В разделе об исполнительной власти отмечалось, что она будет возложена на Государственный совет, заседания которого будут проходить в Варшаве под председательством «нашего наместника», и на комиссии-министерства. В этом фрагменте текста проекта конституции впервые проскользнула формулировка («нашего наместника»), свидетельствовавшая о том, что она писалась непосредственно от имени нового польского короля Александра I. В соответствии с проектом полагалось образовать следующие комиссии: внутренних дел и полиции, военную, юстиции, доходов и казны (финансов), общественного просвещения и вероисповеданий. На последнюю возлагалась задача распространения «во всех классах жителей просвещения и обучения, расширения полезных знаний, роста науки, искусства и ремесел». Государственный совет обязан был ежегодно давать отчет о положении в крае, составленный по отчетам и рапортам каждой ветви администрации. Сенат объявлялся наивысшим национальным судом по тем вопросам, за которые несут ответственность министры. Предусматривалось введение нового административно-территориального деления на традиционные для Польши воеводства, а не на губернии, как в целом по Российской империи, но временно сохранялось деление Королевства на повяты (уезды). Во главе воеводств должны были стоять окружные комиссары, а низшее звено администрации представлять владельцы деревень и главы сельских гмин. В каждом воеводстве создавался гражданский совет, члены которого избирались на повятовых сеймиках и тминных собраниях.

Отдельный раздел касался польской армии, она сохраняла национальные цвета мундира, собственную традиционную форму обмундирования, головной убор и т. д. В соответствии со ст. 29 польская армия предназначалась «для охраны польских границ», она постоянно должна была дислоцироваться в крае и использоваться только в Европе. Предусматривалось, что если русские войска будут находиться в Королевстве Польском или проходить через его территорию, то их содержание должно оплачиваться из казны империи.

Важнейшему социальному вопросу – о крестьянстве – отводилась одна из последних статей проекта. Отмечалось, что «многочисленный и полезный класс крестьян полностью сохраняет за собой право на личную свободу и приобретение земельной собственности». «Дух законов, служащих им, будет дышать особой отеческой заботой, а их целью явится постепенное приведение этого класса к подлинному и прочному благосостоянию», – провозглашалось в «Основах конституции». Таким образом, крестьяне продолжали оставаться лично свободными. Вполне понятно, что это положение проекта конституции, касавшееся польских крестьян, было далеко не безразлично для общественного мнения российского общества, прежде всего помещиков.

Заканчивался проект статьей, весьма эмоциональной по характеру и, судя по ее содержанию, написанной под диктовку российского императора. Она начиналась следующими словами: «Великая конституционная хартия, которую мы даем жителям нашего Королевства Польского, всегда должна рассматриваться как главные и святейшие узы, которыми это Королевство неразрывно и навечно будет связано с Всероссийским государством как в нашем лице, так и всех наших наследников и преемников». О том, что Александр I принимал непосредственное участие в подготовке документа, свидетельствует и сделанная им собственноручная приписка-указание: «Вышеписанные основы конституции Королевства Польского будут служить неизменным правилом и инструкцией новому временному правительству этого края. В Вене, 25/13 мая 1815 г.»

28 мая (9 июня) 1815 г. представители восьми держав подписали заключительный Генеральный акт, подводивший итоги Венского конгресса ³⁰⁸. В статье I этого документа констатировалось: «Герцогство Варшавское, за исключением тех областей и округов, коим в нижеследующих статьях положено иное назначение, навсегда присоединяется к Российской империи. Оно в силу своей Конституции будет в неразрывной с Россиею связи и во владении его величества императора Всероссийского, наследников его и преемников на вечные времена. Его императорское величество предполагает даровать, по своему благоусмотрению, внутреннее распространение сему государству, имеющему состоять под особенным управлением». К титулам российского императора добавлялся и титул царя (короля) польского. Ему предоставлялось право расширения территории Королевства Польского за счет его собственных владений. Далее заявлялось, что поляки, как российские подданные, так и австрийские и прусские, «будут иметь народных представителей и национальные государственные учреждения, согласные с тем образом политического существования, который каждым из вышеупомянутых правительств будет признан за полезнейший и приличнейший для них в кругу его владения». Иными словами, внутриполитическое устройство поделенных польских земель отдавалось на усмотрение держав, в состав которых они включались.

Следующие статьи касались польских территорий, отходивших к Пруссии и Австрии, а также Кракова, провозглашавшегося «на вечные времена вольным, независимым и совершенно неутральным городом» под «покровительством России, Австрии и Пруссии».

Действие статьи XI, в соответствии с которой для поляков предусматривалась амнистия, распространялось на все польские земли: «В Польше будет объявлено всем вообще и каждому в особенности полное и совершенное прощение, какого бы кто звания, пола и состояния ни был». Далее это положение конкретизировалось: «Впредь никто и никаким образом не может быть судим» за непосредственное или косвенное участие в «гражданских, военных или политических делах в Польше в какое бы то ни было время». Все судебные и следственные процессы по таким делам прекращались. Очень важным для имущего сословия был следующий пункт: «Запрещения на имущества и временные конфискации оных будут уничтожены, и никакое дело, по сим причинам начавшееся, не будет более производимо».

В кратком разделе о свободном судоходстве, который ввиду важности проблемы экономического восстановления польских земель был включен в Генеральный акт, давалась отсылка на договоры, заключенные между Россией и Австрией, Россией и Пруссией. В качестве приложения к акту прилагались постановления о свободном судоходстве по рекам ³⁰⁹.

6 (18) июня 1815 г. Правительствующему Сенату был дан указ «О форме титула его императорского величества». В нем заявлялось, что в связи с «присоединением к Империи Российской обширнейшей части Герцогства Варшавского под наименованием Польского Царства» признано необходимым «сделать прибавление и в императорском титуле». Отныне полный титул российского императора был таким: «Божиею поспешествующею милостью Мы, Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский […]»³¹⁰.

Чарторыский в письме Александру I (оно датировано «не ранее 9 (21) июня 1815 г.») из Варшавы сообщал о церемонии провозглашения Королевства Польского и о настроениях среди поляков³¹¹. 18 июня 1815 г. произошло сражение при Ватерлоо, окончательно решившее исход притязаний Наполеона, а тем самым и его собственную судьбу. Окончательно были похоронены и связанные с ним надежды части польского общества.

В Королевстве Польском был образован Временный правительствующий совет как административный орган. Председателем совета стал В. С. Ланской, а его членами – А. Чарторыский, Н. Н. Новосильцев, Т. Вавжецкий, Ф. К. Друцкий-Любецкий, «главным секретарем совета» – Ю. Шанявский. 10 (22) июня 1815 г. от имени совета было опубликовано «объявление», в котором провозглашалось: «Чтобы дать действительный ход Конституции Царства и чтобы дела сего края постепенно, без наглого [внезапного. – Г. М.] потрясения поставить на стези конституционного, вечно нерушимого порядка […] для предотвращения случайных недоразумений объявляем: что все, какого бы рода ни были, законы, постановления и учреждения остаются в прежней бывшей до сего времени силе и уважении и ни одно из них не перестанет быть действующим до того времени, пока особым постановлением правительства не будет уничтожено или заменено иным постановлением»³¹².

30 июня (12 июля) 1815 г. появился документ под названием «Общее образование Временного правительства Царства Польского». В нем определялась компетенция наместника, который осуществлял общее управление администрацией Королевства, обеспечивал «наполнение чиновниками всех мест без изъятия». В его обязанности входило «исполнение трактатов и договоров Венских», составление законов «сообразно основаниям конституции». Кроме того, ему предоставлялось также общее распоряжение финансами. Определялся также состав Временного государственного совета. В разделе о министерствах и отделении просвещения указывались фамилии министра внутренних дел (Т. Мостовский), юстиции (Т. Вавжецкий) и главы отделения просвещения (Ю. Шанявский). В разделе «О судебной части» разъяснялись общие правила, порядок и форма подачи жалоб и прошений.

26 августа (7 сентября) 1815 г. Временный правительствующий совет направил рапорт Александру I, в котором отчитывался о своей деятельности: прежде всего необходимо было определить порядок «о постепенном введении правления конституционного, сообразно правилам, в указе Вашего императорского величества начертанном»³¹³. Правительствующий совет опубликовал обращение к польскому народу, извещавшее о «высокомонарших милостях» и о предоставлении императором совету полномочий на управление этим краем³¹⁴. Совет стремился принять меры для стабилизации положения в стране. В этих целях он распорядился, чтобы «впредь до особых постановлений все прежние учреждения оставались в своей силе и все чиновники при настоящих своих должностях». Одновременно «административные чиновники» должны были «привесть к присяге все подчиненные им власти и жителей». Самой актуальной проблемой, вставшей перед новыми властями, оказалось «обеспечение продовольствием войск и сохранение внутреннего порядка», что являлось непростым делом в условиях разоренной долгими военными действиями страны. Необходимо было тщательно разобраться в сложившемся положении. Правительствующий совет распорядился подготовить «подробные сведения об отошедших и оставшихся провинциях, их пространстве, народонаселении, государственных доходах и расходах», обременяющих край долгах, прежних и прибавившихся по последним трактатам. Отмечая «крайний недостаток финансов», совет решил «уменьшить штатные расходы», в связи с чем «система бережливости принята за общее правило». Сообщалось о проведенном сокращении штатов по министерствам. Присоединение к отделению народного просвещения цензуры также давало экономию финансов. Подробнее о сэкономленных средствах должен был сообщить императору Н. Н. Новосильцев. Правительствующий совет принимал меры к тому, чтобы не было резких изменений в политической и общественной жизни Королевства Польского при переходе к новому политическому управлению. В этих целях был создан «особый комитет, коему поручено составить проект о постепенном введении в действие правил конституции так, чтобы настоящий временный заменялся неприметным образом постоянным порядком»³¹⁵.

Политика России в отношении Польши определялась целым комплексом факторов как субъективного, так и объективного характера. Среди первых определяющую роль играла личная позиция российского императора Александра I по польскому вопросу, а среди вторых – международная ситуация, складывавшаяся на европейской арене. Усилия России были направлены на укрепление собственной безопасности, а также внешнеполитического влияния, и в этой связи Польше отводилось существенное место. Вопрос о восстановлении польского государства был одним из центральных во внешней политике России, прежде всего в ее отношениях с Францией. На этапе до перелома в войне 1812 г. Франция в своих внешнеполитических действиях опережала, «переигрывала» Россию, ей удалось привлечь поляков на свою сторону. Однако после побед русской армии положение кардинальным образом изменилось. Роль России на международной арене существенно возросла, и на Венском конгрессе ее позиция оказывала принципиальное влияние на решение тех или иных вопросов. Естественно, каждая из стран, участвовавших в конгрессе, руководствовалась своими собственными целями, действовала прежде всего в собственных интересах, но в то же время все стремились продемонстрировать, что руководствуются высокими гуманными целями, стремлением создать справедливое устройство Европы, которое бы обеспечивало безопасность каждой страны и гарантировало прочный мир. Решение всех территориальных вопросов было связано и обусловлено внешнеполитическими расчетами держав на расстановку сил в будущем, каждая из них стремилась добиться сохранения или получения наиболее сильных и выгодных позиций именно для себя, провозглашая принципы легитимизма, справедливости и т. п. На конгрессе вопрос о судьбе Польши стал одним из центральных. Решениями Венского конгресса были определены новые границы польских территорий, которые в основном без изменений просуществовали более ста лет, до возрождения польского государства в 1918 г. Благодаря твердой позиции российского императора, решительно отстаивавшего внешнеполитические интересы России, на Венском конгрессе восторжествовала его точка зрения, и польское государство с конституционным устройством, на тот момент еще только провозглашенным, было восстановлено под названием Королевство Польское («Царство Польское») и на правах автономии вошло в состав Российской империи.

Примечания

1 Корнилов И. П. Князь Адам Чарторыйский. М., 1896. С. 104.

2 В 1792 г. австрийский император Франц I стал именоваться Францем II в качестве императора Священной Римской империи германской нации, в 1805 г. он оставил за собой только титул «наследственный император Австрии». После Пресбургского мира, заключенного в декабре 1805 г. между Австрией и Францией, Священная Римская империя перестала существовать.

3 А. Е. Чарторыский был в Англии, когда началось восстание Тадеуша Костюшко. Он попытался вернуться и принять в нем участие, но был остановлен в Брюсселе. Уже после подавления восстания, приехав к родителям, находившимся в Вене, узнал, что они приготовили ему «исключительно неприятную миссию» (Zawadzki W. H. A Man of Honor. Adam Czartoryski as a Statesman of Russia and Poland. 1795–1831. Oxford, 1993. P. 31).

4 [Чарторыский А.] Мемуары князя Адама Чарторижского и его переписка с императором Александром I (далее Мемуары Чарторыского). Т. I. М., 1912. С. 39.

5 В своих воспоминаниях Чарторыский отмечал: «Мне очень жаль, что я не записал точно число этого дня» (там же. С. 83).

6 Там же. С. 287.

7 Там же. С. 311.

8 Там же. С. 322

9 Там же. С. 353.

10 Там же. С. 355.

11 Мемуары Чарторыского. Т. II. М., 1913. С. 59.

12 Там же. С. 85, 79.

13 Точной даты записки в публикации не указано, обозначен только год ее написания.

14 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 167.

15 Название документа, приводимое в «Мемуарах», – «Записка по вопросу необходимости восстановления независимости Польши, чтобы предупредить в этом Бонапарта», датирована 5 декабря 1806 г. (Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 138).

16 Там же. С. 138, 139, 143.

17 Там же. С. 143, 144, 145.

18 [Романов]. Великий князь Николай Михайлович. Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов императоров Александра и Наполеона. 1808–1812. Т. I. СПб., 1905. C. LVII.

19 Там же. С. LXVI.

20 Там же. С. LXVII.

21 В примечании к опубликованному документу отмечено, что «в архивах такие проекты не обнаружены». См.: Внешняя политика России XIX и начала ХХ века. Документы российского Министерства иностранных дел. Серия I. 1801–1815 гг. (далее ВПР). Т. V. М., 1967. С. 656.

22 Там же. С. 63.

23 Там же. С. 76–77.

24 Там же. С. 85, 86.

25 Там же. С. 86.

26 Там же. С. 224, 225.

27 [Романов]. Великий князь Николай Михайлович. Указ. соч. С. LXXIX.

28 Цит. по: Соловьев С. М. Венский конгресс // Русский вестник. М., 1865. № 2. С. 399–400.

29 [Романов]. Великий князь Николай Михайлович. Указ. соч. С. XCII–XCIII.

30 Щеголев С. И. Польша в системе наполеоновской Европы. Создание Герцогства Варшавского // Великая Французская революция, империя Наполеона и Россия. СПб., 2006. С. 199.

31 Цит. по: Попов А. Н. Вопрос польский. 1806–1809 // Русская старина. СПб., 1893. № 5. С. 346; полностью документ опубликован в серии: ВПР. Т. V. С. 680.

32 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 194, 196. А. Н. Попов объяснял изменение позиции Александра I по польскому вопросу тем, что «опыт девятилетнего царствования» доказал ему невозможность реализации этой «воздушной», романтической мечты. Для этого было «недостаточно ни его желания, ни средств империи к осуществлению этой мысли без согласия Пруссии и Австрии и без содействия Наполеона, и особенно – без сочувствия самих поляков» (Попов А. Н. Указ. соч. С. 348).

33 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 197.

34 Там же. Т. II. С. 203.

35 ВПР. Т. V. С. 263–264, 265.

36 Попов А. Н. Указ. соч. С. 354.

37 ВПР. Т. V. С. 263, 264.

38 Цит. по: Попов А. Н. Указ. соч. С. 357.

39 Там же. С. 358.

40 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 193, 193, 204.

41 Попов А. Н. Указ. соч. С. 349.

42 Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами. СПб., 1905. Т. XIV. С. 430–433; ВПР. Т. V. С. 430–433.

43 [Романов]. Великий князь Николай Михайлович. Указ. соч. С. CXII.

44 Попов А. Н. Указ. соч. С. 362.

45 Там же. С. 363.

46 Там же. С. 366.

47 ВПР. Т. V. С. 392; Федосова Е. И. Польский вопрос во внешней политике Первой империи во Франции. М., 1980. С. 120, 121.

48 Попов А. Н. Указ. соч. С. 367.

49 Там же. С. 371.

50 ВПР. Т. V. С. 695.

51 Zawadzki W. H. Op. cit. P. 200.

52 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 210.

53 Там же. С. 214.

54 Там же. С. 231.

55 Там же. С. 236, 239, 240.

56 Там же. С. 240.

57 Там же. С. 240, 241.

58 Там же. С. 246.

59 Там же. С. 251, 252.

60 Там же. С.251.

61 Там же. С. 210, 256, 260.

62 Там же. С. 256, 257, 259.

63 Skowronek J. Antynapoleońskie koncepcje ks. Adama Czartoryskiego. Warszawa, 1973. S. 324–25.

64 Подвысоцкий А. Граф Михаил Огинский и его отношения к императору Александру Павловичу (1807–815) // Русский архив. М., 1874, № 3 (далее Огиньский). Стлб. 641, 642.

65 Огиньский. Стлб. 641.

66 Огиньский. Стлб. 641, 643, 645.

67 Ее текст опубликован в „Русском архиве“ (1874, № 3. Стлб. 647–61).

68 Текст указа см.: Русский архив. 1874, № 3. Стлб. 664–665.

69 Огиньский. Стлб. 651, 653, 654, 655, 656, 659.

70 Там же. Стлб. 662.

71 Там же. Стлб. 665, 666.

72 Там же. Стлб. 677, 678.

73 Там же. Стлб. 682, 683.

74 Мемуары Чарторыского. Т. II. C. 260, 261.

75 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива I отделения собственной е.и.в. канцелярии. СПб., 1877. Вып. 2. С. 216.

76 Федосова Е. И. Указ. соч. С. 189, 190.

77 Мемуары Чарторыского. Т. II. C. 260.

78 Ж. де Местр. Петербургские письма. СПб., 1995. С. 124. Письмо от 17 (29) сентября 1809 г. В июне 1811 г. секретарю комиссии составления законов барону Г. А. Розенкампфу по указанию императора было поручено написать проект конституции для России, который должен был представлять собой «обработку уже существующих начал государственного строя». Набросок Розенкампфа был представлен Н. Н. Новосильцеву и А. Чарторыскому, которые внесли элементы «истинно конституционные», «но работа их осталась историкам неизвестной» (см.: Тельберг Т. Г. Либеральные течения в России в I четверти XIX в. // Книга для чтения по истории Нового времени. Т. III. СПб., 1913. С. 605).

79 «Список полякам, как здесь (в Санкт-Петербурге), так и по другим местам содержащимся и в ссылку разосланным, с показаниями их вин, представленный коллежским советником Александром Макаровым в 1795 году декабря 9 дня“ —ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 490. Л. 46–5 об.

80 ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 490. Л. 57, 62.

81 Там же. Д. 149. Л. 12 („Дело о наблюдении за помещиками присоединенных от Польши губерний“, его крайние даты: 21 марта 1812 г. —7 июня 1812 г.).

82 Там же. Д. 149. Л. 13.

83 Там же.

84 Там же. Л. 14, 14–5.

85 Там же. Л. 24, 25 об.

86 Отечественная война 1812 года. Отделение 1 (далее Отечественная война). Т. 1–1. СПб., 1900–914; Т. 7. СПб., 1907. С. 146, 147.

87 ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 149. Л. 31.

88 См.: Макарова Г. В. Действия родственников и друзей оказавшихся в России участников движения Тадеуша Костюшко, направленные на облегчение их участи (по новым архивным материалам) // XVIII век: славянские и балканские народы и Россия. М., 1998.

89 Любопытное свидетельство содержится в написанном позднее, в 1818 г., неофициальном документе, озаглавленном „Письмо Опытова к графине Старожиловой о восстании в Волынской губернии в 1815–816 гг.“ (ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 3. Д. 21). Об Опытове из текста документа известно только, что он был надворным советником и посетил Волынь проездом в Вену. По поручению графини он останавливался в различных городах, чтобы узнать подробности событий, происходивших здесь в 1815 и 1816 гг. —„Волынской революции“, при которой пострадали и ее родственники. Этот документ был опубликован в журнале «Киевская старина», 1883, № 1, 2, 4. Неясно, какую должность занимал Опытов (возможно, что это псевдоним), однако он был весьма хорошо осведомлен о деятельности Смоленской следственной комиссии и вообще высших государственных учреждений. Он писал: «По актам Смоленской следственной комиссии видно, сколько там сидело в тюремных заклепах волынян-клятвопреступников, а из дел по Министерству финансов, по Министерству полиции и по Министерству иностранному удостовериться можно, сколько у волынских помещиков конфисковано имений и каким образом вели себя дворяне во время военное 1798 и 1799 и также 1806, 1807, 1809 и 1812 годов. И сколько детей своих и других молодых людей выслано здешними помещиками за границу единственно для поднятия оружия противу россиян […]. Меня уверяли, что нет почти ни одной богатой и знатной фамилии на Волыни, которая не оплакивала и не носила траура о погибших в сражениях противу России детях, братьях и родственниках» (л. 2 об.).

90 Этот документ находится в «Деле о разрешении польским шляхтичам, высланным из Волынской губернии во внутренние губернии России за связь с неприятельскими государствами, возвратиться на родину», его крайние даты: 14 февраля 1813 г. – 23 сентября 1813 г.

91 Отечественная война. Т. 1. Ч. 1. СПб., 1900. С. 32, 33.

92 Там же. С. 82, 102.

93 Там же. С. 242.

94 Там же.

95 Там же. С. 157.

96 Там же. С. 261, 262.

97 Там же. С. 262.

98 Там же. С. 101.

99 Там же (донесение Шица от 13 октября 1810 г.).

100 Там же. Т. 5. СПб., 1904. С. 15.

101 Там же. Т. 1. Ч. 2. С. 316, 317.

102 Там же. Т. 5. С. 74, 75, 76.

103 Там же. Т. 6. СПб., 1905. С. 1.

104 Там же. С. 227, 228.

105 Там же. С. 296, 297.

106 Дата его в публикации не указана, но помечено, что «читан в январе 1811, оставлен без действия» (Отечественная война. Т. 7. С. 187).

107 Там же.

108 Отечественная война. Т. 8. СПб., 1907. С. 169.

109 Отечественная война. Т. 9. СПб., 1908. С. 126.

110 Там же. С. 164–165.

111 Там же. С. 171–174, 175.

112 Там же. Т. 10. СПб., 1908. С. 30.

113 Там же. С. 135.

114 Ж. де Местр. Указ. соч. С. 207.

115 Отечественная война. Т. 11. СПб., 1909. С. 82, 83. Почти в то же самое время, 11 апреля, В. С. Ланской сообщал военному министру о слухах, что Наполеон «теперешнего короля римского, сына своего, делает королем польским» (Там же. С. 153).

116 Там же. С. 86.

117 Там же. С. 90, 91.

118 Там же. Т. 12. СПб., 1909. С. 47.

119 Там же. Т. 11. С. 253.

120 Там же. С. 304.

121 Там же. С. 317.

122 Там же. С. 324, 325, 328, 329, 331.

123 Исторические мемуары об императоре Александре и его дворе графини Шуазель-Гуффье, урожденной графини Тизенгауз, бывшей фрейлины при Российском дворе. М., 1912 (далее Шуазель). С. 4 (вступительная статья А. А. Кизеветтера).

124 Шуазель. С. 68.

125 Отечественная война. Т. 13. СПб., 1910. С. 6.

126 Там же. С. 7.

127 Там же. С. 12.

128 Там же. С. 40.

129 Федосова Е. И. Указ. соч. С. 143.

130 Там же. С. 145.

131 Отечественная война. Т. 13. С. 32.

132 Dyariusz Sejmowy. № 1. Warszawa, 1812. S. 35, 45, 48.

133 Ibid. S. 36.

134 История Польши. Т. I. М., 1956. С. 489–490.

135 В публикации указана дата 4 (22) июля, вероятно, должно быть: 4 (16) июля (Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 266).

136 Там же. С. 266, 267, 271.

137 Шуазель. С. 70–71.

138 Огиньский. С. 683.

139 Шуазель. С. 73.

140 Там же. С. 75.

141 Historia dyplomacji polskiej. T. III. 1795–1918. Warszawa, 1982. S. 109; Отечественная война. Т. 14. СПб., 1910. С. 93.

142 Отечественная война. Т. 14. С. 93–94.

143 Шуазель. С. 92.

144 Отечественная война. Т. 13. С. 266. Текст прокламации был прислан военному министру Барклаю де Толли, в это время ставшему также главнокомандующим 1-й Западной армией, волынским губернатором М. И. Комбурлеем, а ему она была доставлена от владимирского земского исправника, который «достал оную на границах Варшавского Герцогства». На документе помета «Получено 1 июля».

145 Там же. С. 149–150.

146 Там же. С. 150.

147 Там же. С. 237.

148 Там же. С. 415–417. Дата обозначена только месяцем – июнь.

149 Там же. С. 234.

150 Там же. С. 315, 316.

151 Там же. С. 343, 344.

152 Отечественная война. Т. 14. С. 59.

153 Там же.

154 Там же. С. 93.

155 Отечественная война. Т. 16. СПб., 1911. С. 73, 74 (Кочубей – Гурьеву, 15 августа 1812 г.).

156 Когда был назначен главнокомандующим русской армией Кутузов, герцог Бассано сказал графине Тизенгауз: «Надо надеяться, что мы вскоре заключим мир, ибо г. Кутузов имеет талант проигрывать битвы» (Шуазель. С. 92).

157 По свидетельству М. Огиньского, в его беседе с Александром I затрагивался вопрос о возможности переговоров с французами относительно заключения мира. Император был уверен, что «Кутузов не даст себя увлечь дружественными уверениями Наполеона», заявив при этом: «Я не хочу, чтобы была даже речь о каком бы то ни было соглашении». К этому фрагменту издатель «Русского архива» П. А. Бартенев сделал примечание, касающееся польского вопроса: «Есть неизданное известие о том, что Наполеон в числе условий мира предлагал Александру всю Польшу и конечно рассчитывал этим подкупить Александра, но Кутузов имел спасительную дерзость опустить это обстоятельство в своем донесении государю» (Огиньский. Стлб. 684).

158 Огиньский. Стлб. 685.

159 В октябре 1812 г. командующий 3-й Западной армией П. В. Чичагов обратился к польскому населению, в котором, сообщая о разгроме войск Наполеона, призывал отнестись к Александру I с полным доверием. См.: Военский К. А. Акты, документы и материалы для истории 1812 года. Т. I. Литва и Западные губернии. СПб., 1909. С. 515–517.

160 Огиньский. Стлб. 688, 690.

161 Там же. Стлб. 693, 694.

162 Там же. Стлб. 698.

163 ВПР. Т. VI. С. 592, 593.

164 Огиньский. Стлб. 700, 701.

165 Там же. Стлб. 701.

166 Отечественная война. Т. 21. СПб., 1914. С. 185.

167 Шуазель. С. 93, 94.

168 Там же. С. 97.

169 Отечественная война. Т. 15. СПб., 1911. С. 160.

170 Шуазель. С. 102.

171 Там же. С. 104, 105, 106, 110.

172 Там же. С. 130.

173 Там же. С. 133.

174 Отечественная война. Т. 17. СПб., 1911. С. 230.

175 [Радожицкий И. Т.] Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 год артиллерии полковника И. Т. Р[адожицкого]. Ч. 1, 2. СПб., 1842. С. 292. Радожицкий служил в корпусе Милорадовича. Это записки непосредственного участника событий, в том числе и происходивших на территории Польши. Отрывки из них публиковались в журналах «Отечественные записки» (1823, 1824, 1826 гг.) и «Московский телеграф» (1831 г.). По-видимому, автор вел походный дневник, поскольку он приводит точные даты и описывает различного рода бытовые детали. В предисловии к своим запискам, в частности, он отмечал, что сразу после Отечественной войны было написано немало воспоминаний, подчеркивая момент субъективности: «Каждый из нас смотрел на происшествия своими глазами, и мог заметить то, что другой упустил из вида […]. По мере отдаления времени возвышается цена минувшему […]. Не подробности ли частной жизни людей всякого звания объясняют характер, образ мыслей, степень просвещения и нравственность всякого народа?» (ч. 1. С. 5).

176 Там же. Ч. 2. С. 9.

177 Там же. С. 11, 16, 17, 19.

178 Там же. Ч. 1. С. 290, 291.

179 ВПР. Т. VI. М., 1962. С. 783, 786.

180 Там же. Т. VII. М., 1970. С. 708.

181 Там же.

182 Askenazy Sz. Na rozdrożu // Biblioteka Warszawska. 1911. T. I. Zesz. 2. S. 210.

183 Собрание высочайших манифестов, грамот, указов, рескриптов, приказов войскам и разных извещений, последовавших в течение 1812, 1813, 1814, 1815 и 1816 годов. СПб., 1816. С. 91, 92.

184 ВПР. Т. VII. С. 699–700.

185 Там же. C. 700.

186 Мемуары Чарторыского. T. II. С. 275.

187 Там же. С. 277.

188 Великого князя Михаила Павловича А. Чарторыский предлагал еще в письме императору от 9 (21) октября 1812 г. (Русский архив. 1871. № 4, 5. Стлб. 587).

189 Мемуары Чарторыского. T. II. С. 278.

190 Askenazy Sz. Op. cit. S. 218.

191 Как стало известно Чарторыскому, курьер, везший его письмо с прилагавшимися проектами варшавских министров, был задержан австрийскими властями в Бродах. Письма, несомненно, были вскрыты, а снятые с них копии отправлены в Вену. Чарторыский в целях личной безопасности немедленно пересек австрийскую границу. «Мостовский, правительство и совет Конфедерации полностью скомпрометированы», —писал он Александру I. Венский кабинет, полагал он, доведет соответствующую информацию до Наполеона и тем самым «принесет в жертву всех этих господ, которые в таком случае рискуют свободой и жизнью». Обеспокоенный своей судьбой, Чарторыский просит Александра I дать понять Вене, что «Вы приказали мне приехать незамедлительно. Для меня это тем более важно, что не только мой отец держится австрийцев и мог бы иметь из-за меня неприятности, но и сам я владею землями в Галиции». Чарторыский советовал ему написать письмо австрийскому императору и выразить возмущение перехватом переписки как неуважением, проявленным его чиновниками, к соблюдению норм взаимной вежливости между монархами. Кроме того, он должен заявить о своей твердой уверенности, что в результате этого инцидента никто не окажется скомпрометированным (ВПР. Т. VII. С. 702).

192 Текст записки приводится у С. М. Соловьева. Кто был ее автором, он не указывает (Соловьев С. М. Указ. соч. С. 403–05).

193 Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 404–05.

194 ВПР. Т. VII. С. 28.

195 Там же. С. 704.

196 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 282.

197 Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое (далее ПСЗРИ). Т. ХХХII. СПб., 1830. С. 486–487.

198 Собрание высочайших манифестов… С. 101–102.

199 ПСЗРИ. Т. ХХХII. C. 481–482.

200 М. И. Кутузов. Сборник документов. Т. V. М., 1956. C. 29; Сб. Императорского Русского исторического общества (далее Сб. РИО). Т. 128. СПб., 1909. С. 467.

201 ВПР. Т. VII. С. 32.

202 В Кракове несчетной чередой шли балы, обеды, кавалькады и т. д. – три месяца, по словам графа Юзефа Красиньского, продолжался «удивительный краковский карнавал» (Askenazy Sz. Op. cit. S. 422).

203 Ibid. S. 439.

204 Отмечая двойственность поведения Матушевича, Ш. Аскенази писал, что в 1810–1811 гг. он был на стороне русского царя, в 1812 г. – на стороне Наполеона. Выступая на сейме, когда создавалась конфедерация, Матушевич провозглашал антироссийские лозунги, заявляя, что Наполеон – единственный, кто может воссоздать Польшу. Но при этом он оставлял для себя открытой и тайную «форточку» для возвращения в пророссийский лагерь (Askenazy Sz. Op. cit. S. 442).

205 ВПР. Т. VII. С. 101.

206 Чарторыский приводил примерный текст газетного сообщения: «Распространившиеся известия о брожении умов, происходящем якобы в Герцогстве Варшавском и польских провинциях России, не подтверждаются. Мы с удовлетворением узнали, что опасения относительно спокойствия этих областей оказались необоснованными и что польская нация, занимающая столь видное место в славянской семье, начинает понимать необходимость союза с Россией, обусловленного действительными интересами Польши» (Там же. С. 103).

207 Там же. С. 63, 67, 68.

208 Historia dyplomacji polskiej. T. III. S. 111.

209 ВПР. Т. VII. С. 338, 339, 340.

210 Там же. С. 105.

211 Там же. С. 110.

212 Там же. С. 124, 125.

213 Там же. С. 151.

214 Там же. С. 169.

215 Там же. С. 121.

216 Там же. С. 153.

217 Там же. С. 131.

218 Там же. С. 724.

219 Там же. С. 141.

220 Мемуары Чарторыского. Т. II. С. 285, 286, 287.

221 Там же. С. 288.

222 Там же. С. 286.

223 Там же. С. 290–92.

224 Там же. С. 294, 296, 298.

225 ВПР. Т. VII. С. 185.

226 Там же. С. 726.

227 Там же. С. 719.

228 Там же. С. 196.

229 Там же. С. 202.

230 Там же. С. 248.

231 Там же. С. 733.

232 Там же. С. 258.

233 Там же. С. 262, 263.

234 О Пражском конгрессе см.: Богданович М. И. История войны 1813 г. за освобождение Германии. Т. I. С. 411–420, 423–433.

235 ВПР. Т. VII. С. 369.

236 Там же. С. 481. Кто был автором резолюции, неизвестно.

237 Там же. С. 618.

238 Там же. С. 620, 621.

239 Там же. С. 678.

240 Мартенс Ф. Ф. Указ. соч. Т. XIV. С. 205–211.

241 ВПР. Т. VIII. М., 1972. С. 625.

242 Там же. С. 88. В публикации она датирована: «не позднее 31 июля (12 августа) 1814 г.».

243 Там же. С. 643.

244 Там же. С. 110.

245 Конституционная хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского (1815–1881). СПб., 1907. С. 7–13.

246 ВПР. T. VIII. С. 102.

247 Там же. С. 128.

248 Там же. С. 629, 244.

249 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 405, 406.

250 ВПР. Т. VIII. С. 105, 106, 107.

251 Там же. С. 107.

252 Там же.

253 Там же. С. 112–113.

254 Там же. С. 118.

255 Там же. С. 108.

256 Там же. С. 111.

257 Там же. С. 644.

258 Там же.

259 Там же. С. 122; Соловьев С. М. Указ. соч. С. 424, 425.

260 ВПР. Т. VIII. С. 116, 117.

261 Там же. С. 114.

262 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 430, 431.

263 Там же. С. 413.

264 По мнению французского историка, «Франция, провозглашая принцип „легитимизма“, являлась в Вене единственной защитницей в известной мере идеи справедливости». Другие державы опирались только на грубое «право силы» (Дебидур А. Дипломатическая история Европы. Священный союз от Венского до Берлинского конгресса. Ростов-на-Дону, 1995. С. 39).

265 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 416.

266 Там же. С. 416, 417.

267 Цит. по: Соловьев С. М. Указ. соч. С. 418.

268 Дебидур А. Указ. соч. С. 420, 421.

269 Соловьев С. М. Указ. соч. С. 432.

270 Там же. С. 432, 433, 434.

271 ВПР. Т. VIII. С. 644.

272 Там же. С. 124–128.

273 Там же. С. 133.

274 Там же. С. 631.

275 Там же. С. 644.

276 Там же. С. 633.

277 Шильдер Н. К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 3. СПб., 1897. С. 296–297.

278 Дебидур А. Указ. соч. С. 46.

279 Рескрипт имел дату 15 (27) декабря 1814 г., но был отослан только 22 февраля (6 марта) 1815 г., так как ко времени его первоначальной отправки наметился компромисс с Англией относительно Польши и Саксонии. (ВПР. Т. VIII. С. 631).

280 Там же. С. 145, 146, 147.

281 Там же. С. 154.

282 Сб. РИО. Т. 121. СПб., 1906. С. 284–289.

283 ВПР. Т. VIII. С. 645.

284 Там же.

285 Там же.

286 ВПР. Т. VIII. С. 636. В издании она датирована приблизительно: «между 28 де кабря 1814 г. (9 января 1815 г.) и 30 декабря 1814 г. (11 января 1815 г.)».

287 Там же. С. 645.

288 Там же. С. 636.

289 Там же. С. 635, 640.

290 Там же. С. 200.

291 Там же. С. 635.

292 Там же. С. 635.

293 Там же. С. 193.

294 Там же. С. 217.

295 Меттерних рассказывал, что «7 марта он лег спать около трех часов утра, минуту спустя лакей принес ему запечатанный конверт. Он чувствовал себя настолько усталым, что некоторое время медлил его распечатать. Однако мысль, что в депеше может быть что-нибудь важное, не давала ему уснуть. Он сломал печать и прочел: австрийский консул в Генуе извещал его, что Наполеон только что покинул остров Эльбу» (Дебидур А. Указ. соч. С. 54).

296 ВПР. Т. VIII. С. 244.

297 Там же. С. 263.

298 Там же. С. 294.

299 Там же. С. 294.

300 Там же. С. 322.

301 Там же.

302 Там же. С. 326–327.

303 ПСЗРИ. Т. XXXIII. СПб., 1830. С. 117–118.

304 ВПР. Т. VIII. С. 344. Список в издание не включен.

305 Там же.

306 В ВПР помещена аннотация-регеста письма Т. Костюшко: Zahorski W. Listy nieznane T. Kościuszki (1814–1817). Wilno, 1911. S. 16–17. 307 Бардах Ю., Леснодорский Б., Пиетрчак М. История государства и права Польши. М., 1980. С. 322; Handelsman M. Konstytucje polskie. 1791–1921. Warszawa, 1922. S. XIV. Текст «Основ конституции» приводится Хандельсманом на с. 40–47.

308 Документы для истории дипломатических сношений России с западными державами европейскими от заключения всеобщего мира в 1814 г. до конгресса в Вероне 1822 г., изданные Министерством иностранных дел. Ч. 1. Т. I. СПб., 1823. С. 157–255. Акт Венского конгресса, подписанный 28 мая (9 июня) 1815 г. Текст опубликован параллельно на русском и французском языках.

309 Там же. С. 175, 177, 178.

310 ПСЗРИ. Т. XXXIII. С. 195.

311 ВПР. Т. VIII. С. 376.

312 Там же. С. 690.

313 Там же. С. 490; в примечании отмечено, что упоминающийся в тексте документа указ в архиве не обнаружен.

314 Там же. С. 690.

315 Там же. С. 491.

.