Польша в ХХ веке. Очерки политической истории. Раздел III. Военные годы: от сентябрьской катастрофы к освобождению и возрождению страны (1939–1945) ( Коллектив авторов, 2012)

I.1. Накануне нападения Германии

К концу апреля 1939 г. произошли опасные перемены в ситуации на европейском континенте. Четко определились цели основных внешнеполитических «игроков». Западные державы совершали переход от «политики умиротворения» Германии к «политике гарантий» ряду малых государств, которые могли оказаться или уже оказывались перед угрозой извне. Премьер Великобритании Н. Чемберлен тем временем обозначил приоритетный интерес своей страны – главной союзницы Польши: «Генеральная линия нашей политики в отношении Германии определяется не защитой отдельных стран, которые могли бы оказаться под германской угрозой, а стремлением предотвратить установление над континентом германского господства, в результате чего Германия стала бы настолько мощной, что могла бы угрожать нашей безопасности. Господство Германии над Польшей и Румынией усилило бы ее военную мощь, и именно поэтому мы предоставили гарантии этим странам»[428]. Польша приняла англо-французские гарантии на условиях взаимности, хотя ей в английской политике отводилось далеко не первое место.

В Берлине истолковали смысл английских гарантий так: договор, который поляки заключили с Великобританией, направлен исключительно против Германии; Польша намеревается принять активное участие в войне, что означает разрыв пакта о ненападении от 1934 г. и позволяет его денонсировать. Полагая, что война против СССР «остается последней и решающей задачей германской политики»[429], в Берлине во многом определились с ответом на вопрос – куда, на Восток или на Запад, двинуть части вермахта {74}. Польша, со своей стороны, следовала фундаментальному принципу внешней политики: не вступать в союз с одним из великих соседей, направленный против другого соседа.

Между тем обострение ситуации на континенте подталкивало западные державы к пониманию, что остановить угрозу без участия СССР не удастся. В Лондоне и Париже, не теряя из вида возможность переговоров и компромиссов с Германией, озаботились привлечением Москвы к «политике гарантий». Последовало англо-французское предложение о сотрудничестве в противодействии германскому давлению на Польшу и Румынию и, возможно, на другие малые государства. 17 апреля СССР выразил готовность заключить договор о взаимопомощи, а также военную конвенцию, гарантировавшую безопасность Польши и других его соседей. Открывалась перспектива англо-франко-советских переговоров. Советское правительство настаивало на взаимности обязательств, рассчитывало стать равноправным участником совместных решений, которые будут касаться ситуации в Восточной Европе и конкретно Польши; Москва была заинтересована в улучшении двусторонних отношений с Варшавой{75}. Тогда же, в начале апреля 1939 г., в советской внешнеполитической концепции появилась идея «платы» партнеров за оказанную им советскую помощь. Идею сформулировал М. М. Литвинов: «Мы отлично знаем, что задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позже к нам обратятся, тем дороже нам заплатят»[430].

Западные державы не проявляли готовности учесть советскую позицию и заключить военно-политический союз с Москвой. Они полагали, что длительными переговорами смогут, с одной стороны, «удержать Германию от войны в 1939 г. и затруднить возможное советско-германское сближение», а с другой – подвести дело к тому, «чтобы СССР принял на себя тяжелейшие обязательства без всякой взаимности и гарантий». Речь шла о том, чтобы добиться от СССР одностороннего обязательства помогать Польше и Румынии по их первому требованию, в тех формах, которые они укажут, и без обязательств Англии, Франции, Польши и Румынии в отношении СССР. В случае военных действий он автоматически оказывался бы в состоянии войны с Германией и без надежных союзников[431].

В советском руководстве серьезно сомневались, что Англия и Франция действительно окажут реальную военную помощь «в определенных обстоятельствах». К маю 1939 г. созрело убеждение в необходимости перемен во внешнеполитическом курсе. Был сделан выбор в пользу политики лавирования между противостоявшими группами государств Европы и достижения соглашений и союзов с теми, кто будет предлагать условия, выгодные с точки зрения национально-государственных интересов СССР. Олицетворением перемен в советском курсе стало освобождение М. М. Литвинова с поста наркома иностранных дел СССР. 3 мая пост занял В. М. Молотов, который, как и Сталин, не был сторонником сближения с западными державами{76}.

В это время прошел уже месяц, как Гитлер подписал «План Вайс». Разворачивалась подготовка к вторжению в Польшу и молниеносному, за 8-14 дней, разгрому польских войск, овладению стратегически важными экономическими районами. К использованию менявшейся расстановки сил на международной арене готовились и в дипломатическом ведомстве Германии, где были зафиксированы трудности в отношениях между западными державами и СССР. Эти трудности, как считали германские дипломаты, подсказывали, что позиция Москвы может сыграть важнейшую роль в развитии ситуации в Европе вообще и вокруг Польши в частности, что, договорившись с СССР, Германия сможет избежать войны на два фронта при нападении на Польшу. Российские ученые считают, что «просоветский маневр» в германской политике, поворот к советско-германскому сближению наметился в середине апреля 1939 г. Имел место «осторожный обоюдный зондаж улучшения отношений между Москвой и Берлином… [который] вписывался в политику СССР и Германии»[432]. Кадровые перемены в Москве были замечены и квалифицированы как подтверждение перемен советского курса именно на германском направлении.

Польский историк С. Дембский полагает, что немецкие дипломаты с помощью обмана и подлога убедили Гитлера в необходимости сближения с СССР, а Сталина – «в готовности Третьего рейха возобновить политическое сотрудничество с СССР». В доказательство он приводит документ «Новая ориентация России», подготовленный между 4 и 10 мая 1939 г. в МИД Германии. Сотрудники этого ведомства, рассуждая о позиции руководства СССР и исходя из его понимания интересов страны, проанализировали действия Москвы в первые месяцы 1939 г. Был сделан вывод: переступив через идеологические барьеры и пообещав Москве восточные и юго-восточные воеводства Польши, Германия обретет гораздо более выгодную ситуацию, чем западные державы. В другом аналитическом документе, от 27 июня 1939 г. эта идея повторялась: «Если уж дело идет к войне, войне за внешнеполитические интересы, вне всяких идеологических вопросов, почему это должна быть именно война [СССР] за Польшу против Германии, неуместная для них война, не дающая выигрыша от военных действий, в то время как обратная война – Германии против Польши, была бы [для СССР] значительно менее рискованной, и могла бы вернуть утраченные старые белорусские и украинские земли»[433]. Таким образом, идея «платы» обозначилась на немецкой стороне уже в начале мая 1939 г.

В эти дни польское руководство решало судьбу страны. 5 мая 1939 г. Польша дала ответ на немецкий ультиматум от 28 апреля 1939 г. Ю. Бек, выступая в сейме, убеждал Берлин, что принятые английские гарантии не направлены против Германии, что Польша намерена поддерживать равновесные отношения с Берлином и другими странами {77}. Берлину были предложены переговоры о предоставлении совместной польско-германской гарантии Свободному городу Данцигу (Гданьску) и обязательства обеспечивать свободный транзит через Поморье[434]. Одновременно Бек твердо заявил, что Польша не откажется от суверенитета над упомянутой территорией {78} Это расценено Берлином 6 мая «как малозначительное высказывание слабого правительства»[435].

10 мая 1939 г. советская сторона, заинтересованная в укреплении способности польского государства сопротивляться германскому давлению, предложила Варшаве помощь, «если бы она того пожелала». Это было не первое подобное советское предложение. Еще 4 апреля 1939 г., во время визита Бека в Лондон, нарком Литвинов пытался убедить В. Гжибовского, посла Польши в Москве, что равновесие в Европе, которое стремится сохранить Польша, рухнуло, что в новых условиях польскому руководству необходимо тщательно продумать позицию страны, определиться с союзниками. Литвинов прибавил, что когда ведутся политические переговоры СССР с Великобританией и Францией, когда Польша как будто меняет свою прежнюю политику баланса{79} и соглашается заключить пакт о взаимной помощи с Англией, необходимо внести ясность в отношения Польши с СССР. В апреле 1939 г. польские дипломаты не исключали возможности «обратиться за помощью к СССР», но оговаривались, что это может произойти только, «когда нужно будет» Польше.

С ответом на вопрос «когда» у польского руководства ясности не было, оно надеялось на помощь Англии и Франции. Между тем во время пребывания Бека в Лондоне в начале мая проходили англо-французские военно-штабные переговоры. Стороны констатировали военное преимущество Германии на суше и в воздухе и, исходя из этого факта, избрали стратегию наращивания своей военной мощи, предусмотрели и вариант отступления союзных армий в начальный период длительной, экономически изнуряющей войны против рейха. Помощь Польше в приоритетах не значилась. Более того, 4 мая было решено: «Судьба Польши будет зависеть от окончательного итога войны. Он, в свою очередь, будет зависеть от нашей способности добиться возможного поражения Германии, а не от нашей способности уменьшить нажим на Польшу в начале войны»[436].

Между тем на границах Польши уже концентрировались германские войска. На совещании в узком кругу (президент И. Мосьцицкий, маршал Э. Рыдз-Смиглы, Ю. Бек) было признано, что германские требования в отношении Данцига (Гданьска) – это повод к войне, но конкретных выводов не последовало. Судя по выступлениям и декларациям Ю. Бека, правительство продолжало считать возможным, удерживая «равновесие» между Германией и СССР, сохранить нейтралитет. В Варшаве забывали, что после заключения пакта с Германией в 1934 г. Берлином была сделана категорическая оговорка: соглашение с Польшей никоим образом не включает в себя признание Германией существующих межгосударственных границ. Варшава твердо следовала принципу: не заключать никаких соглашений ни с Германией против СССР, ни тем более с СССР против Германии. Официальный ответ Гжибовского на советское предложение от 10 мая последовал 11 мая. Опасаясь, что «сотрудничество с Советами может вызвать резкое решение Германии», посол в очередной раз сообщил наркому, что Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР{80}, отказывается содействовать англо-франко-советским переговорам, не дает согласия на упоминание Польши в договоренностях трех держав.

Прибывший в Варшаву советский посол Н. И. Шаронов во время первого же визита к Беку 25 мая 1939 г. заявил о готовности СССР помочь Польше, «но чтобы помочь завтра, надо быть готовым сегодня, то есть заранее знать о необходимости помогать», иначе Польшу может постичь судьба Австрии. Бек ответил, что его задача – обеспечить Польше мир, он готов на уступки, «не угрожающие ее независимости, сможет принять только почетные предложения со стороны Германии», и судьбы Австрии для своей страны не допустит. 9 июня 1939 г., реагируя на проект англо-франко-советского военного соглашения, Бек подтвердил неизменность польской позиции: «Мы не можем согласиться на упоминание Польши в договоре, заключенном между западными державами и СССР». Он отвергал любую дискуссию по вопросам, которые касались Польши, кроме двусторонних переговоров «между государством, подвергшимся нападению, и СССР». Свою окончательную позицию Польша ставила в зависимость от результатов англо-франко-советских переговоров. Молотов в связи с этим заметил: решение может последовать, «когда уже будет слишком поздно»[437].

Тем временем давление Германии на Польшу непрерывно нарастало. 23 мая 1939 г. Гитлер приоткрыл свою стратегию узкому кругу высших чинов рейха: «Дело не в Данциге. Для нас речь идет о расширении жизненного пространства и обеспечении снабжения. Польский вопрос обойти невозможно. Остается одно решение – при первой возможности напасть на Польшу. Задача в том, чтобы изолировать Польшу. Ее изоляция имеет решающее значение»[438].

Советские дипломаты еще в начале 1939 г. были убеждены, что нападения Германии на Польшу предотвратить нельзя, так как «ни один из спорных вопросов между Польшей и Германией не может быть разрешен мирным путем и… столкновение Польши и Германии неизбежно». С переходом Германии к прямым актам агрессии Москва пересмотрела территориальные вопросы в отношениях с Польшей. Польша также умерила аппетиты на украинские земли. В результате в июне 1939 г. обе страны констатировали отсутствие взаимных территориальных претензий, продолжали поиски путей урегулирования отношений[439].

Но основные надежды Польша связывала с Францией, сторонником ориентации на которую был маршал Э. Рыдз-Смиглы. Париж обещал помощь сухопутными войсками, но только через две недели после начала войны и в зависимости от политического соглашения, которое заключать не спешил. Польский же Генеральный штаб рассчитывал именно на безотлагательную помощь. Англия соглашалась помочь действиями авиации, но с одобрения Франции и также не сразу.

Предоставив гарантии Польше и Румынии, Лондон занялся укреплением собственной обороны. Великобритания и Франция, согласившись на переговоры с советским правительством, ориентировались на максимальное их затягивание с тем чтобы не допустить вероятного сближения СССР и Германии. Они не торопились направлять свои военные делегации в Москву. Делегации были составлены из второстепенных лиц, добирались они долго и, как выяснилось в Москве, не обладали мандатами на подписание документов.

Советская сторона не строила больших планов в отношении этих переговоров{81}. Глава делегации К. Е. Ворошилов 7 августа получил директивы руководства: выяснить полномочия партнеров на подписание военного соглашения, предлагать его варианты, переговоры «свести к дискуссии… главным образом о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также через Румынию» как обязательном условии заключения трехстороннего военного соглашения. Выполнение этого условия было невозможным для западных партнеров, осведомленных о сугубо отрицательной позиции Польши. Это и подтвердилось в ходе переговоров, которые начались 12 августа. В течение 10 дней обсуждался вопрос о возможности прямой помощи Польше со стороны СССР. Уже 14 августа 1939 г. советское правительство заявило о готовности выставить на защиту Польши силы, превышавшие германские, стоявшие под ружьем на ее границах. Но СССР твердо настаивал на проходе своих войск через Виленский и Галицийский «коридоры» для соприкосновения с германскими войсками. Такая операция для защиты от агрессора предусматривалась Статутом Лиги наций. Польша не давала на нее своего разрешения. Понятно, что «военные переговоры были обречены на провал и использовались сторонами для давления на Германию»[440].

Западные делегации тянули время: осенью, в распутицу, вермахт-де войну не начнет, хотя знали о намеченной Гитлером дате начала военных действий – 26 августа. Французское правительство прилагало немалые усилия, чтобы убедить Варшаву «принять русскую помощь» во имя «эффективности нашего общего сопротивления агрессивным планам держав оси». Польша ответила 19 августа категорическим отказом, мотивируя его тем, что «завещанная Пилсудским догма, основанная на соображениях исторического и географического порядка, запрещает даже рассматривать вопрос о вступлении иностранных войск на польскую территорию. Только во время военных действий это правило может быть смягчено». 20 августа Бек сообщил в Париж о недопустимости обсуждать вопрос военного использования Советским Союзом территории Польши: «Польшу с СССР не связывают никакие военные договоры, и польское правительство такие договоры заключать не намерено». В тот же день посол Великобритании в Польше Г. Кеннард передал в Лондон отрицательный ответ Бека: «Принцип польской политики всегда заключался в том, чтобы не допускать присутствия иностранных войск на польской территории, и польское правительство возражает против прохода русских войск через польскую территорию так же, как и германских. Он считает, что маршал Ворошилов пытается сейчас добиться мирным путем того, чего он хотел добиться силой оружия в 1920 г.»[441] Переговоры зашли в тупик.

Советские протоколы заседаний военных миссий СССР, Великобритании, Франции в Москве и интенсивная информационная переписка членов западных делегаций с Лондоном, Парижем и Варшавой о ходе заседаний свидетельствуют, что принятие решения о советской помощи в случае нападения Германии на Польшу каждый раз блокировалось польской стороной. Французские участники переговоров признавали, что советские представители «проявляют решимость не оставаться в стороне, а, наоборот, принять на себя всю полноту обязательств», они «очень жестко ограничивают зоны вступления [советских войск] и определяют их, исходя из соображений исключительно стратегического характера». 20 августа Москва распространила заявление ТАСС, где предала гласности факт разногласий на трехсторонних переговорах, отметив взаимное недоверие между Великобританией и СССР[442].

21 августа глава советской делегации Ворошилов в который раз подтвердил готовность СССР оказать помощь Польше и Западу. Польское руководство выдерживало французский нажим и упорно уклонялось от ясного ответа о возможности сотрудничества с СССР{82}. По мнению военного министерства Франции, поляки «проявили в этом отношении непримиримую враждебность, соглашаясь только на то, чтобы с целью не доводить дело до разрыва московских переговоров наша военная миссия могла маневрировать так, как если бы ни одного вопроса не было поставлено перед поляками». 22 августа глава французской миссии генерал Ж. Думенк, зная, что в Москву «кто-то (Риббентроп. – В. П.) должен приехать», сообщил Ворошилову, что получил полномочия подписать военную конвенцию фактически без согласия поляков. Отсутствовало согласие на это и английской стороны. Но такой вариант подписания конвенции не устраивал Москву. Советская делегация прервала переговоры[443]. В эти дни Сталин и Молотов уже завершали выбор в пользу сотрудничества с Германией.

В самый последний момент, 23 августа, Франция предприняла еще одну попытку убедить Польшу «дать хотя бы молчаливое обещание впустить русские войска в случае, если Россия поддержит Польшу против гитлеровской агрессии», и снять свои возражения против «пакта трех». Бек решился пойти только на то, чтобы Англия и Франция заключили «тихое соглашение» с СССР с такой формулировкой: «Французский и английский штабы уверены, что, в случае общей акции против агрессоров, сотрудничество между СССР и Польшей не исключено на условиях, которые надлежит установить. Вследствие этого штабы считают необходимым проведение обсуждения с советским штабом всех возможностей»[444]. Расплывчатый и неопределенный ответ Бека был послан в Париж, оттуда в Лондон, где его и задержали. В Москву он дошел, когда уже высохли чернила подписей под советско-германским пактом. Согласия польского (румынского) правительств на проход советских войск не последовало.

Конец ознакомительного фрагмента.