Глава пятая
Настойчивость Наполеона
На другой день после бала камердинер Наполеона был удивлен необычайным возбуждением своего господина. Император вставал, ходил, садился, снова вставал, мешая ему закончить туалет. Сразу же после завтрака он поручил Дюроку отправить кого-либо из поляков с визитом к мадам Валевской, выразить ей свое почтение, передать его пожелание видеть ее у себя, а также записку. В ней Наполеон писал:
Я никого не видел, кроме вас, любовался лишь вами и никого не хочу, кроме вас. Поскорее дайте мне ответ, способный утолить сжигающую меня страсть.
Проснувшись, Мария увидела на постели запечатанный конверт. На вопрос хозяйки горничная рассказала, что его принес посланник от императора французов.
– Он принес его сегодня чуть свет, – сказала она.
Как только горничная вышла, Мария разорвала конверт и увидела лист бумаги, испещренный неразборчивыми буквами. Кое-как разобрав текст (к почерку Наполеона еще нужно было привыкнуть), молодая женщина чуть не расплакалась. Столь прямолинейное заявление оттолкнуло и испугало ее. Из всей записки она увидела только одну фразу: «никого не хочу, кроме вас», и ее словно хлыстом обожгло. Она не привыкла к подобного рода любовным откровениям и почувствовала себя оскорбленной.
Вертя в руках бумагу, рассматривая ее со всех сторон, Мария никак не могла уразуметь, почему этот человек, совершенно для нее чужой, прислал ей подобного рода записку, а потому решила, что он, возможно, упиваясь своим величием, просто потерял голову. Ведь слава – это всепожирающий огонь, она может сделать человека капризным и уверенным во вседозволенности…
Эти ее сумбурные размышления вдруг прервал осторожный, но весьма настойчивый стук.
– Посланник ждет, – сообщила ей горничная, просовывая голову между створок двери.
– Ответа не будет, – бросила задетая до глубины души Мария.
«Интересно, за кого он ее принимает?» – подумала она. Горничная вошла в комнату и заявила, что послание принес сам Юзеф Понятовский. Мария еще больше возмутилась. Вот уже и глава правительства заделался сводником…
Анджей Зайончковский так описывает чувства молодой женщины:
«Теперь, когда из области красивых фраз император предложил прекрасной графине перейти в область вполне конкретных действий, она, по вполне понятным причинам, просто-напросто испугалась. Без сомнения, она не испытывала никакой нежности к своему престарелому супругу, но и по отношению к императору французов юная красавица ощущала лишь платонический восторг».
– И тем не менее, ответа не будет, – повторила она и послала горничную передать это.
Через минуту этот наглый Понятовский, подойдя к ее двери, лично потребовал от нее объяснений. Отметим, что любой на его месте поступил бы так же. Но все было напрасно. Мария отказывалась танцевать на балу, а теперь не желала отвечать императору.
Князь просил, умолял, грозил и, рискуя довести дело до скандала, стоял целых полчаса перед закрытой дверью. Наконец, он удалился, совершенно взбешенный.
Узнав об этом, Наполеон был сильно удивлен: с тех пор, как он стал Первым консулом, а потом императором никогда еще не случалось, чтобы женщина противилась его воле, если он удостаивал ее своим вниманием. По словам автора замечательной книги о Наполеоне Эмиля Людвига, он был «ошарашен: это было что-то новое. Правда, десять лет назад бригадный генерал Бонапарт однажды уже получил отказ. Но Наполеон – никогда. Разве все женщины, будь то княгини или простые актрисы, любые красотки не спешили к Наполеону с обворожительной улыбкой, стоило ему только остановить взгляд?» Но эта маленькая полька была так же не похожа на всех женщин, которых он знал до сих пор, как несходны между собой небо и земля.
Император был уязвлен, но отказ этой Валевской лишь распалил его чувства. И, схватив лист бумаги, он написал ей новое послание:
Неужели я имел несчастье не понравиться вам, мадам? У меня были, между тем, основания надеяться на обратное. Но, может быть, я был не прав? Мое влечение к вам разгорается с каждым часом, ваше же ко мне – гаснет. Вы разрушили мой покой! Прошу вас, подарите же несколько мгновений радости и счастья бедному сердцу, готовому боготворить вас! Неужели же так трудно дать ответ? За вами их уже целых два.
Вот как оценивает это Гертруда Кирхейзен:
«Он, который никогда с тех пор, как стал императором, не писал женщинам сентиментальных писем, пишет теперь графине Валевской слова, которые если и не содержат в себе выражений безграничной нежности, как в любовных письмах Жозефине, то, во всяком случае, делают честь Наполеону, всесильному императору».
Да, сентиментальность не была типична для Наполеона. И слова о влечении, которое разгорается с каждым часом, а также о разрушенном покое и бедном сердце, готовом кого-то боготворить, – это были слова явно не из его повседневного лексикона.
Но и это послание осталось без ответа, хотя и было прочитано.
По свидетельству камердинера Констана, Наполеон «несколько раз писал мадам В…, но она не ответила ему. Это сопротивление еще больше распалило его любовь, так как он не привык к подобному».
Писал Наполон и своей жене Жозефине. Вот, например, одно из его посланий:
Наша разлука должна продлиться еще несколько недель. Наберись терпения. Мне донесли, что ты все время плачешь: фи! Как это некрасиво!
Твое письмо огорчило меня. Будь достойна меня и наберись мужества. Старайся выглядеть в Париже соответствующим образом, а главное, будь всем довольна.
Я чувствую себя хорошо и очень люблю тебя; но, если ты будешь все время плакать, я сочту, что ты безвольная трусиха: мне не нравятся жалкие люди; императрица должна иметь сердце.
Призывая Жозефину быть всем довольной и мужественной, не привыкший сдаваться Наполеон вновь и вновь бросался на штурм, посылая Марии Валевской все более и более пылкие слова:
Бывают в жизни такие моменты, и сейчас я как раз переживаю один из них, когда слишком высокое положение давит человека. Это я теперь с горечью чувствую на себе. Как утешить любящее сердце, которое так страстно желает припасть к вашим ногам, но удерживаемое высшими соображениями, парализующими самые заветные желания? О, если бы вы только захотели! Вы, только вы одна, можете устранить разделяющие нас препятствия. Мой друг Дюрок сделает так, что вам это будет совсем нетрудно. Придите! Придите! Все ваши желания будут исполнены. Стоит вам только сжалиться над моим бедным сердцем, и ваша родина станет для меня еще дороже.
По мнению Эмиля Людвига, судя по этим строкам, можно понять, как потрясающе одинок был этот могущественный человек! За этим письмом «проступает в трагической маске судьба человека, который хочет подчиняться только ее законам и жертвует этой героической мономании свое человеческое счастье. Вот он бродит по роскошному замку, сцепив руки за спиной, уже несколько недель предаваясь неопределенной тоске, все время в одиночестве, месяцами не зная близости с женщиной и теперь вдруг ощутив любовное томление. Он грубо разгоняет своих секретарей, не принимает генералов, отсылает депутации, велит расседлать лошадь, останавливает весь механизм власти, созданный им вокруг себя: замок, армия, Париж, Европа подождут! Он, самый закрепощенный из смертных, больше не хочет подчиняться природе вещей. Мужчина в тридцать семь лет, уже не влюбленный без памяти в свою жену, которой сильно за сорок, и которому всю душу перевернуло юное существо, дважды отвергнутый, вынужден придумывать соблазны из подвластных ему других сфер, вынужден манить ее свободой ее родины, чтобы после десяти лет молчавшего чувства впервые сложить к ногам молодой женщины свою тягу к покою!»
Как видим, тут император пошел на хитрость и нанес удар по самому уязвимому месту. Он пообещал нечто большее, чем любовь. Он намекнул, что ответ Марии может повлиять на его заинтересованность в освобождении Польши.
Содержание этого последнего письма повергло Марию в сильнейшее смятение, и она вновь и вновь перечитывала его, пока края бумаги не превратились в бахрому.
Реакция же введенных (не без помощи Дюрока) в курс дела членов польского временного правительства оказалась именно такой, какой и ожидал император французов: в лице неуступчивой Марии они окончательно и бесповоротно увидели средство добиться восстановления своего государства. Заметим, что тут все совпало и само собой сложилось во вполне стройную конструкцию: польские патриоты, узнав об интересе Наполеона к Марии Валевской, решили использовать ее, а Наполеон, только намекнув на то, что ее родина при определенных обстоятельствах может стать для него еще дороже, только утвердил польских патриотов в правильности выдранной судьбоносной для нации тактики. Интересно, а смог бы кто-нибудь противостоять такой «гремучей смеси» взаимопереплетенных интересов…