Воскресенье
Воскресенье в учебке, в принципе, не особенно отличалось от прочих дней. Та же многочасовая строевая подготовка перед присягой, те же физические упражнения до полуобморочного состояния и та же тупая приверженность железной армейской дисциплине.
Но всё же это был особенный день. Во-первых, по воскресеньям всё наше стадо вели в клуб, где показывали фильмы с простуженным переводом. Сама по себе возможность посидеть полтора часа в прохладном клубе, когда на улице плюс тридцать, была уже чрезвычайно привлекательна. А случалось, что и фильм оказывался интересным. Хотя мне редко удавалось его посмотреть, поскольку стоило мне оказаться в клубе, как мыслями я перемещался на гражданку и до конца показа оставался там. Поэтому при выходе из клуба ощущалась лёгкая грусть – словно я вернулся из городского увольнения.
Но главное было не это. Главное – что по воскресеньям к солдатам на КПП приезжали родители. А также друзья, родственники, любимые девушки, жёны, дети – словом, кто-то из другого мира. И праздником это было не только для встречающих гостей, но и для всей роты. Поскольку каждый притаскивал с КПП пакеты всяких вкусностей. И стоило в дальнем конце взлётки замаячить очередному объевшемуся солдату с мешком сладостей, как вся рота срывалась с места, бросалась в его направлении, накидывалась на принесённый пакет и буквально разрывала его (пакет) на части.
К вечеру все солдаты были сытыми и довольными. И даже сержанты по воскресеньям были настроены добродушно. Вместо физической подготовки после отбоя мы занимались подготовкой строевой. Причем, не вставая с кровати. Мы лёжа маршировали и делали повороты на месте. Особенное удовольствие сержантам доставляла подача команды «кругом», когда солдаты лежали на спине. Все дружно подскакивали в лежачем состоянии, в воздухе перекручивались – и падали мордами в подушку.
А после строевой подготовки мы обычно играли в зоопарк. По общей команде один кубрик начинал хрюкать, второй мычать, третий лаять, четвёртый мяукать, пятый кукарекать, шестой блеять – и так далее. Казарма наполнялась звуками природы. Сержанты ржали. Да и мы с трудом сдерживали смех. В особенности, когда Хабиби начал изображать овец.
– Ме-е-е! – говорил Хабиби, и все, кто это слышал, катились со смеху. Его просили исполнить свою партию на бис, сольно. И снова казарма наполнялась хохотом.
Тут сержанты решили, что это слишком и солдатам смеяться не положено. Поэтому всем было велено заткнуться. Но это было не так просто, и то тут, то там то и дело раздавались сдавленные смешки.
– Ме-е-е! – приглушённо раздалось по казарме.
Все захихикали.
Два сержанта стали наезжать на Хабиби за нарушение дисциплины после команды «отбой». Хабиби стал оправдываться.
– Это ты заржал, Хабиби? – грозно спрашивал сержант.
– Ньикак ньет, это нье я, товарщ сьержант!
– Бля, я слышал, нах, с твоей кровати, ёпт, голос доносился!
– Это нье я, товарщ сьержант! У мьеня вьще рот заньят был! Я конфьеты ейль!
– Что-о-о?! Рота, подъём!!!
И вот мы уже вновь выполняли физические упражнения. А Хабиби суетливо жевал конфеты. Потому что прекратить мы могли, только когда он съест весь пакет. А пакет был немаленький.
В конце концов, сержанты сжалились над нами и над Хабиби, приказали ему раздать своё лакомство товарищам и лечь всем спать. Выходные закончились.