Онлайн книга Полный курс уголовного права. Том V. Преступления против государственной власти. Преступления против военной службы. Преступления против мира и безопасности человечества. Международное уголовное право. Раздел первый. Преступления против...

Полный курс уголовного права. Том V. Преступления против государственной власти. Преступления против военной службы. Преступления против мира и безопасности человечества. Международное уголовное право ( Коллектив авторов, 2008)

* * *

Раздел первый

Преступления против государственной власти

Глава I

Понятие, система и виды преступлений против государственной власти

Преступления против государственной власти – это посягательства на наиболее важные общественные отношения, складывающиеся в сфере функционирования различного рода государственно-властных структур.

В соответствии с известной триадой «личность – общество – государство», закрепленной в Конституции Российской Федерации как некий ориентир для выстраивания иерархии охраняемых законом ценностей, в УК РФ 1996 г. Раздел X «Преступления против государственной власти» располагается вслед за разделами о преступных посягательствах на личность и общество. Структурировав таким образом Особенную часть УК, законодатель сделал акцент на преимущественной защите интересов личности и общества, а не государства.

Далеко не все исследователи считают такой подход законодателя абсолютно корректным и бесспорным. Некоторые ученые полагают, что уголовный закон должен стоять на страже, прежде всего, государственных интересов и лишь затем – интересов личности и общества (С. В. Дьяков, С. Я. Улицкий и др.).

Любопытно отметить, что отдельные страны, входящие в СНГ, не восприняли российскую уголовно-правовую доктрину и в основу конструирования Особенной части своих уголовных кодексов положили иные принципы. Так, в УК Украины 2001 г. Особенная часть открывается разделом «Преступления против основ национальной безопасности Украины», в УК Республики Беларусь 1999 г. и в УК Азербайджанской республики 1999 г. – разделом «Преступления против мира и безопасности человечества»[1].

Во многих других странах мира приоритет в уголовно-правовой охране также отдается именно государственным интересам (или интересам национальной безопасности). Так поступили законодатели Китая, Японии, Голландии, Дании, ФРГ, Болгарии, Польши, Латвии, Эстонии[2]

Впрочем, немало и стран, законодатели которых структурируют свои уголовные кодексы по аналогии с российским. Суть проблемы поэтому не столько в месте, которое отводится в УК разделу «Преступления против государственной власти», сколько в том, каким нормативным материалом насыщается данный раздел.

Напомним, что в УК РСФСР 1960 г. также существовала глава «Государственные преступления» с двумя подразделами – «Особо опасные государственные преступления» и «Иные государственные преступления». Глава включала в себя весьма обширный перечень «разношерстных» норм об ответственности за преступные посягательства отнюдь не только на интересы государственной власти и национальной безопасности. Достаточно вспомнить, что сюда входили: террористический акт против представителя иностранного государства (ст. 67 УК), применение биологического оружия (ст. 67¹ УК), пропаганда войны (ст. 71 УК), нарушение равноправия граждан по признаку расы, национальности или отношения к религии (ст. 74 УК), бандитизм (ст. 77 УК), контрабанда (ст. 78 УК), уклонение от призыва по мобилизации (ст. 81 УК), нарушение правил безопасности движения и эксплуатации транспорта (ст. 85 УК), повреждение трубопроводов (ст. 86¹ УК), изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг (ст. 87 УК), выпуск в обращение неофициальных денежных знаков (ст. 87¹ УК) и др.

В процессе реформирования уголовного законодательства отдельные преступления из упомянутой главы были декриминализированы (например, вредительство), многие другие нашли себе место в иных разделах и главах УК РФ 1996 г. При этом законодатель внес существенные коррективы в интерпретацию родового объекта рассматриваемой категории преступлений.

К преступлениям против государственной власти отнесены четыре группы посягательств на: а) основы конституционного строя и ее внешней безопасности; б) нормальную деятельность органов власти и управления, интересы государственной службы либо службы в органах местного самоуправления; в) нормальное функционирование системы правосудия; г) порядок управления. Общественные отношения, охраняемые нормами раздела X УК РФ, являются тесно связанными между собой и достаточно однородными в том смысле, что все преступления изучаемой категории представляют собой посягательства на различные ветви единой государственной власти – законодательную, исполнительную, судебную, а также на самую суть этой власти – основы конституционного строя и национальной безопасности.

В целом преступления против государственной власти можно определить как виновные, противоправные, общественно опасные деяния, посягающие на основы конституционного строя и национальной безопасности России, интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления, правосудия и порядок управления.

Родовым объектом преступлений против государственной власти является комплекс общественных отношений, обеспечивающих безопасность страны, интересы государственной и муниципальной службы, а также нормальное функционирование различных ветвей власти – законодательной исполнительной, судебной.

Родовой объект этой категории преступлений положен законодателем в основу объединения их в Разделе X «Преступления против государственной власти» УК РФ 1996 г. Видовой (групповой) объект учитывался в процессе распределения рассматриваемых преступлений по главам. В результате классификация их в УК РФ выглядит следующим образом:

– преступления против основ конституционного строя и безопасности государства (гл. 29 УК);

– преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления (гл. 30);

– преступления против правосудия (гл. 31);

– преступления против порядка управления (гл. 32).

В теории уголовного права преступления против государственной власти принято дифференцировать и внутри отдельных глав. В частности, авторы настоящего курса, исходя из особенностей непосредственного объекта анализируемой категории преступлений и из специфики их субъекта, предлагают следующую классификацию этих преступлений.

1. Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства:

а) преступления, посягающие на внешнюю безопасность (ст. 275, 276, 283, 284 УК);

б) преступления, посягающие на внутреннюю безопасность (ст. 277–280, 282, 282¹, 282² УК);

в) преступления, посягающие но экономическую безопасность (ст. 281 УК).

2. Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления:

а) общие должностные преступления (ст. 285, 286, 293 УК);

б) специальные должностные преступления (ст. 285¹, 285², 287, 289, 290, 292 УК).

3. Преступления против правосудия:

а) преступления, посягающие на процессуальную и постпроцессуальную деятельность участников отношений (ст. 294, 299–310, 312–316 УК);

б) преступления, посягающие на личностные блага (жизнь, здоровье, честь, достоинство, личную безопасность) участников процессуальных и постпроцессуальных отношений, а также близких им лиц в целях воспрепятствования законной деятельности или из мести за такую деятельность (ст. 295–298, 311 УК).

4. Преступления против порядка управления:

а) преступления, посягающие на авторитет государственной власти и неприкосновенность Государственной границы РФ (ст. 329, 322, 322¹, 323 УК);

б) преступления, посягающие на представителей власти и иных лиц в связи с управленческой деятельностью (ст. 317–321 УК);

в) преступления, посягающие на установленный порядок обращения с документами и государственными наградами (ст. 324–327¹ УК);

г) преступления, посягающие на установленный порядок реализации гражданами прав и обязанностей в сфере управления (ст. 328, 330 УК).

Более подробный анализ системы и видов преступлений против государственной службы (включая очерк истории развития российского уголовного законодательства об ответственности за эти преступления) будет дан в последующих главах курса.

Глава II

Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства

§ 1. История уголовного законодательства России об ответственности за государственные преступления

Развитие и совершенствование правовой системы и законодательства всегда стимулируется необходимостью разрешения главного противоречия между новыми объективными процессами развития общества и государства и устаревшей юридической формой их отражения. Реальность, с которой обязан считаться законодатель, всегда многозначна. Учету подлежат: негативные явления и процессы общественного развития, отдельные из которых в виде конкретных, повторяющихся деяний подлежат криминализации; криминологические параметры преступности в целом и ее отдельных видов; последние достижения науки уголовного права; уровень общественного сознания и общественное мнение по принципиальным вопросам; исторические традиции и преемственность в правовом регулировании и законодательной технике; ресурсные возможности обеспечения действия закона и т. д.

Если проследить основные тенденции развития законодательства о преступлениях против государства в России с октября 1917 г., т. е. со смены общественно-экономической формации, то общая картина представляется в следующем виде.

На первом этапе после революции временные законы отражали накал классовой борьбы, стремление всеми силами, включая правовые, подавить политического противника. Суровая ответственность за контрреволюционные преступления предусматривалась Декретом о суде № 1 от 22 ноября 1917 г., Обращением СНК ко всему населению от 26 ноября 1917 г. «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Дутова, поддерживаемом Центральной Радой», Постановлением кассационного отдела ВЦИК «О подсудности революционных трибуналов» (1918 г.) и т. п.

Первый кодифицированный уголовный закон – УК РСФСР – был принят в 1922 г. В нем были сформулированы общее понятие контрреволюционного преступления (ст. 57) и конкретные составы преступлений (измена Родине, шпионаж, диверсия и др.).

С момента образования Союза ССР (1922 г.) и после гражданской войны процесс законотворчества пошел более активно, и уже в 1927 г. ЦИК СССР принял общесоюзное Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления). Его нормы полностью вошли в УК РСФСР 1926 г.

В УК давалось развернутое определение контрреволюционного преступления (ст. 58¹). «Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик, или к подрыву или к ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.

В силу международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными и тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР»[3].

Круг составов контрреволюционных преступлений, предусмотренных УК 1926 г., оказался в историческом аспекте достаточно стабильным (измена Родине, шпионаж, совершение террористических актов, диверсия, контрреволюционная пропаганда или агитация, а также проведение контрреволюционной организационной деятельности, контрреволюционный саботаж, недонесение о контрреволюционном преступлении и др.). Закон действовал с изменениями и дополнениями вплоть до 1959 г.

Резкий крен в сторону расширения репрессивных методов борьбы с контрреволюционными преступлениями обозначился с начала 30-х годов. Помимо создания внесудебных органов преследования граждан, постановлением ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. УК 1926 г. был дополнен рядом статей, в частности предусматривающих усиление ответственности военнослужащих. За измену Родине, совершенную военнослужащим (ст. 58^1б), вводилась абсолютно определенная санкция – расстрел с конфискацией всего имущества. Совершеннолетние члены его семьи, если они чем-то способствовали готовящейся или совершенной измене или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, карались лишением свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией всего имущества (ст. 58^1в УК).

Остальные совершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления, т. е. ни о чем вообще не знавшие, подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет[4].

К концу 50-х годов в связи со сменой социально-политического курса в стране, изменениями в стратегии и тактике деятельности спецслужб иностранных государств против СССР, а также изменениями в криминогенной обстановке внутри страны назрела потребность в очередной кодификации уголовного законодательства о государственных преступлениях.

25 декабря 1958 г. был принят Закон Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления», в соответствии с которым раздел УК 1926 г. «Контрреволюционные преступления» трансформировался в «Особо опасные государственные преступления», а раздел «Особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления» – в «Иные государственные преступления». Статьи общесоюзного закона без всяких изменений были включены в УК РСФСР 1960 г.

Новый Закон в разделе «Особо опасные государственные преступления» сузил круг уголовно наказуемых деяний: декриминализировал контрреволюционный саботаж – ст. 58¹⁴, сузил понятие шпионажа – ст. 58⁶, снизил тяжесть санкций во многих составах преступлений и т. д. Общее количество статей сократилось с 18 до 10.

Вместе с тем некоторые законодательные новеллы, как показала дальнейшая практика борьбы с государственными преступлениями, оказались далеко не бесспорными и вызвали оживленные дискуссии среди ученых – юристов и практических работников[5].

Во-первых, заговор с целью захвата власти был включен в п. «а» ст. 64 УК РСФСР 1960 г. как одна из форм измены Родине, хотя явно не вписывался в непосредственный объект данного преступления (при измене это внешняя безопасность, при заговоре – внутренняя). В результате измена Родине (ст. 64 УК) стала представлять собой сложный и тяжеловесный состав преступления, включающий семь форм изменнической деятельности вместо четырех, как это было в УК 1926 г.

Во-вторых, была недооценена историческая перспектива ст. 58² УК 1926 г., в которой предусматривалась ответственность за «вооруженное восстание», «вторжение… на советскую территорию вооруженных банд», «захват власти в центре или на местах», включая «насильственное отторжение от Союза ССР и отдельной союзной республики какой-либо части ее территории». Новая волна кодификации уголовного законодательства в рамках Российской Федерации показала обоснованность многих из указанных признаков состава преступления.

«По воле законодателя ст. 70 УК РСФСР была направлена на защиту политической системы нашего государства и ее основы – Советской власти. На самом же деле данная статья карала за негативные мысли и убеждения, распространяемые лицом письменно или устно, разве что за исключением такой ее формы, как агитация или пропаганда, проводимая в целях совершения отдельных особо опасных государственных преступлений»[6].

В-третьих, вместо нормы о контрреволюционной пропаганде или агитации (ст. 58¹⁰ УК) была введена норма об антисоветской агитации и пропаганде (ст. 70 УК) с широкой трактовкой признаков состава преступления. Ради исторической объективности следует сказать, что норма, предусмотренная ст. 58¹⁰ УК 1926 г., с технико-юридической точки зрения более четко, конкретно определяла пропаганду и агитацию, сужая ее рамками призывов к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений. По сути, к призывной форме агитации и пропаганды мы возвратились теперь при обеспечении правовой защиты основ конституционного строя России (ст. 280 УК РФ 1996 г.).

Наконец, новый Закон не дал определения особо опасного государственного преступления. Такое определение было выработано наукой уголовного права. В условиях бывшего Союза ССР оно звучало так: «Особо опасными государственными преступлениями признаются предусмотренные общесоюзным уголовным законом общественно опасные деяния, направленные на подрыв или ослабление общественного строя СССР»[7]. Определение несет в себе две отличительные особенности данного вида преступлений: их направленность на родовой объект – государственный и общественный строй и предусмотренность специальным законом, нормы которого затем дублирует УК. Регламентация защиты конституционного строя специальным законом вполне соответствовала международным стандартам и была обусловлена спецификой правового регулирования обеспечения государственной безопасности. Нельзя также не учитывать, что борьбу с данной категорией преступлений вели и ведут органы государственной безопасности, прежде всего их оперативные и следственные подразделения. В решении задач защиты конституционного строя они используют специальные методы и средства, предусмотренные законами: от 3 апреля 1995 г. «Об органах Федеральной службы безопасности Российской Федерации» и от 5 июля 1995 г «Об оперативно-розыскной деятельности»[8].

В 1984 г. Закон СССР «Об ответственности за государственные преступления» претерпел ряд изменений и дополнений, обусловленных принятием Конституции СССР 1977 г., изменившимися условиями борьбы с данной категорией преступлений.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1984 г. изменена редакция ст. 1, 5, 7 Закона, а также включена новая статья – ст. 13¹ – об уголовной ответственности за передачу иностранным организациям сведений, составляющих служебную тайну. В соответствии с ним Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 30 января 1984 г. изменена редакция ст. 64, 68, 70 УК и дополнительно включена ст. 76¹ УК. Внесенные изменения и дополнения проанализированы и достаточно полно освещены в юридической литературе.[9]

С апреля 1985 г. в России начался новый этап реформирования общественно-экономических и политических отношений. Создавалась новая доктрина обеспечения в целом национальной безопасности Российской Федерации. Впервые в истории России принят Закон РФ от 5 марта 1992 г. «О безопасности», который в комплексе рассматривает все виды безопасности, в том числе государственную безопасность. Переосмысление многих фундаментальных положений о безопасности сказалось и на Законе от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления». Назрела необходимость его преобразования на базе новой научной концепции.

Реформирование Закона началось с безотлагательной отмены в 1989 г. ст. 7 Закона (ст. 70 УК РСФСР) об уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду. Вместо агитации и пропаганды преступлением были объявлены призывы к насильственному изменению конституционного строя (ст. 70 УК) и к совершению преступлений против государства (ст. 70¹ УК). Тем самым были резко сужены рамки уголовно-правового запрета, несущего на себе исторически наибольшую политико-идеологическую нагрузку.[10]

Происшедшие изменения в политической и общественно-экономической жизни страны нашли отражение в Законе РФ от 9 октября 1992 г. «О защите конституционных органов власти в Российской Федерации».[11] В соответствии с ним в УК РСФСР внесены отдельные изменения и дополнения. Общая направленность Закона соответствует его названию – усиление защиты конституционных органов государственной власти.

29 апреля 1993 г. в главу УК о государственных преступлениях введены нормы об ответственности за применение биологического оружия (ст. 67¹ УК РСФСР) и разработку, производство, приобретение, сбыт, транспортировку биологического оружия (ст. 67²),[12] которые явно не соответствовали родовому объекту особо опасных государственных преступлений.

Федеральным законом от 1 июля 1994 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР»[13] в раздел «Особо опасные государственные преступления» главы первой Особенной части УК был внесен ряд изменений, которые требуют комментария.

Во-первых, в УК РСФСР была упразднена норма о диверсии (ст. 68), хотя и само явление, и возбужденные уголовные дела имелись. Презюмировалось, что одновременное введение в УК нормы о терроризме (ст. 213³) поглощает состав диверсии, поскольку их объективные признаки (взрыв, поджог и иные общеопасные действия) совпадают.

Фактически же этого не произошло, поскольку терроризм как состав преступления ограничен целями нарушения общественной безопасности или воздействия на принятие решений органами власти, т. е. данная норма не нацелена на защиту экономических интересов России.

Во-вторых, после отмены нормы о диверсии остались, вплоть до введения в действие нового УК РФ 1996 г., недекриминализированными нормы о публичных призывах к диверсии (ст. 70¹ УК РСФСР), недонесении о диверсии (ст. 88¹ УК) и укрывательстве диверсанта (ст. 88² УК).

В-третьих, оказалась выхолощенной в своем содержании норма о контрабанде (ст. 78 УК) путем сужения предмета данного преступления, т. е. исключения из перечня предметов главного – товаров (в диспозиции оставлены только стратегически важные сырьевые товары), что противоречило ст. 219 Таможенного кодекса РФ. В новой редакции фигурировал перечень лишь специальных предметов, представляющих повышенную опасность (наркотические, психотропные, сильнодействующие, ядовитые, отравляющие вещества, вооружение, взрывчатые вещества, взрывные устройства и т. п.), в силу чего контрабанда из преступления, посягающего на монополию внешней торговли, превратилась фактически в преступление против общественной безопасности. Истинная же контрабанда как состав преступления оказалась перенесенной в ст. 169¹ УК под названием «Нарушение таможенного законодательства Российской Федерации». Такое глобальное название совершенно не соответствовало диспозиции данной статьи, где речь шла об ответственности за «перемещение в крупных размерах через таможенную границу Российской Федерации товаров или иных предметов».

Сложность и противоречивость понятия, системы и классификации составов государственных преступлений сказались на процессе разработки, обсуждения и принятия нового УК РФ 1996 г., включая его главу 29 о преступлениях против основ конституционного строя и безопасности государства.

§ 2. Понятие, общая характеристика и виды преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства

Система преступлений, ответственность за которые предусматривает уголовное законодательство, адекватна тому историческому этапу, который проходит Россия, разумеется, с учетом различных точек зрения, концепций и научных позиций во взглядах на реальности сегодняшнего дня.

В условиях медленного преодоления последствий тяжелого кризиса в стране, обострения политической борьбы, сложных и нередко конфликтных межнациональных отношений, несбалансированности участия государства в формировании новых экономических отношений, усиления экстремизма остро встает вопрос о защите уголовно-правовыми средствами основ конституционного строя и безопасности государства. Ослабление государственных институтов, бесконечное реформирование правоохранительных органов и спецслужб сопровождаются ростом преступности, особенно в организованных формах, попытками бесконтрольного вывоза за рубеж ценного сырья и лицензионных материалов, активизацией попыток сбора иностранными разведками сведений о запасах стратегического сырья и энергоресурсов, новейших технологиях и вооружении, перспективных научных исследованиях, которые составляют государственную тайну.

Криминологическая обстановка в России остается сложной. Ежегодно регистрируется около 3 млн преступлений. На этом фоне количество преступлений, посягающих на основы конституционного строя и безопасности государства, кажется мизерным. В 2002 г. было зафиксировано 114 таких преступлений, в 2003 г. – 99, в 2004 г. – 106, в 2005 г. – 183, в 2006 г. – 314 преступлений. Однако степень общественной опасности даже отдельных преступлений рассматриваемой группы, учитывая специфику объекта, на который они посягают, чрезвычайно высока.

Не самым тяжким, но самым распространенным из них является деяние, предусмотренное ст. 282 УК (возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства). Динамика его совершения выглядит следующим образом: в 2002 г. зарегистрировано 74 преступления, в 2003 г. – 72, в 2004 г. – 59, в 2005 г. – 80, в 2006 г. – 173 преступления.

Второе место по распространенности занимает разглашение государственной тайны (ст. 283 УК). Причем наблюдается отчетливо выраженная тенденция к росту числа таких преступлений. Если в 2002 г. было зарегистрировано 15 фактов разглашения государственной тайны, то в 2005 г. – уже 58, а в 2006 г. – 85.

Далее следуют публичные призывы к осуществлению экстремисткой деятельности (ст. 280 УК): за период с 2002 по 2006 г. выявлено 44 таких преступления. К ним примыкают организация экстремистского сообщества (27 преступлений за этот же период) и организация деятельности экстремистской организации (39 преступлений).

Остальные преступления, отнесенные законодателем к категории посягательств на основы конституционного строя и безопасности государства, в уголовной статистике исчисляются единицами.

Так, с 2002 по 2006 г. зафиксировано: 8 случаев совершения государственной измены (ст. 275 УК), 13 – посягательства на жизнь государственного или общественного деяния (ст. 277 УК), 14 – насильственного захвата власти или ее насильственного удержания (ст. 278 УК), 6 – вооруженного мятежа (ст. 279 УК), 6 случаев – утраты документов, содержащих государственную тайну (ст. 284 УК).

Уголовные дела по признакам шпионажа (ст. 276 УК) в тот же промежуток времени не возбуждались ни разу[14].

«Негативные процессы в экономике усугубляют центробежные устремления субъектов Российской Федерации и ведут к нарастанию угрозы нарушения территориальной целостности и единства правового пространства страны».[15]

Серьезную опасность представляют попытки отдельных политических авантюристов нарушить суверенитет и целостность федеративного государства, возбудить конфликтные отношения центра с субъектами Федерации, вплоть до вооруженного мятежа и развязывания гражданской войны.

Особую тревогу в последнее время стали вызывать участившиеся случаи проявления экстремизма.

Среди актуальных проблем совершенствования уголовного законодательства, предусматривающего ответственность за преступления против государства, выделяются: место данной категории составов преступлений в системе УК, широта и определенность объекта защиты уголовно-правовыми средствами, структура (наполнение) главы УК и классификация государственных преступлений, технико-юридические и смысловые компоненты конкретных составов преступлений с позиций обнаружения пробелов правового регулирования, коллизий правовых норм, наконец, адекватности отражения системой действующих составов преступлений реальной криминологической обстановке в стране.

В системе Особенной части УК РСФСР глава о государственных преступлениях традиционно ставилась на первое место. А поскольку ответственность за государственные преступления в бытность СССР предусматривалась специальным общесоюзным законом 1958 г., то все бывшие союзные республики в нормотворческом процессе шли по данному пути.

Конституция РФ 1993 г. сменила приоритеты в защите государства и личности. В ней отмечается, что «человек, его права и свободы являются высшей ценностью» (ст. 2). В научный, практический оборот и законодательство довольно прочно вошло выражение «личность – общество – государство». В новом УК государственные преступления (они названы «Преступления против основ конституционного строя и безопасности государства») предусматриваются в главе 29, а на первое место в Особенной части переместился раздел «Преступления против личности».

Думается, что такой подход носит во многом эмоциональный характер, как антитеза в оценке предшествующего исторического периода, отдававшего приоритет государственным интересам. Справедливым же, по нашему мнению, представляется взгляд на указанную триаду ценностей не арифметический (кто на первом месте), а функциональный, с позиций их неразрывной взаимосвязи и взаимозависимости. Ведь каждому ясно: сколько ни ставь на первое место личность, ее права и свободы, реальная защищенность не будет обеспечена, если слабы и недееспособны институты государственной власти. «Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» (ст. 2 Конституции РФ). Именно эта сторона конституционного положения нередко забывается в дискуссиях и творческой полемике.

Новый Уголовный кодекс Украины 2001 г. (раздел I Особенной части «Преступления против основ национальной безопасности Украины»), уголовные кодексы Латвии (1998 г.) и Эстонии (1992 г.) по-прежнему выносят главы о государственных преступлениях на первое место в Особенной части[16].

Если просмотреть структуру уголовных кодексов с позиций дальнего зарубежья, то и там в системе Особенной части УК многих государств названные главы стоят на первом месте (УК Польши, Кубы, Италии, Франции, Китая, Японии)[17].

Такой подход обусловлен, прежде всего, емкостью и широтой родового объекта названных преступлений, в качестве которого выступают: основные политические и экономические интересы (УК Польши и Италии); внешняя и внутренняя безопасность государства (УК Кубы и Китая); основополагающие интересы нации (УК Франции и Японии).

В новом УК России родовым объектом государственных преступлений названы «основы конституционного строя и безопасность государства». Основы же конституционного строя, как говорится в самой Конституции (ст. 16), – это положения, изложенные в ст. 1–16. А в них речь идет о защите интересов и личности, и общества, и государства.

Нельзя не видеть, что родовой объект рассматриваемых преступлений определен глобально и не соответствует той системе преступлений, которые предусмотрены главой 29 УК РФ. В самом деле, основы конституционного строя раскрывают совокупность защищаемых Основным Законом общественных отношений по: установлению типа государства и формы его правления (ст. 1), признанию человека, его прав и свобод высшей ценностью (ст. 2), а многонационального народа – носителем суверенитета и единственным источником власти (ст. 3), распространению суверенитета на всю территорию Российской Федерации (ст. 4), федеративному устройству государства (ст. 5), правовому закреплению гражданства Российской Федерации (ст. 6), социальной сущности государства, призванного обеспечить достойную жизнь и свободное развитие человека (ст. 7), защите всех форм собственности (ст. 8), охране земель и других природных ресурсов (ст. 9), разделению власти на законодательную, исполнительную и судебную (ст. 10) с закреплением носителей государственной власти в центре и в субъектах Российской Федерации (ст. 11), признанию и обеспечению гарантий местного самоуправления (ст. 12), идеологического многообразия (ст. 13), отделению религиозных объединений от государства (ст. 14), приданию Конституции высшей юридической силы и закреплению приоритета международного договора над внутренним законодательством (ст. 15), декларированию того, что «никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации» (ст. 16).

Такая широта защищаемых общественных отношений может быть адекватна, пожалуй, задачам, стоящим перед Уголовным кодексом в целом (ст. 2 УК). О безопасности государства Конституция говорит в нескольких аспектах: запретительном (ст. 13), в аспекте ограничения прав и свобод человека и гражданина, если это необходимо для обеспечения безопасности государства (ст. 55), отнесения безопасности государства к ведению Российской Федерации (ст. 71) и возложения обязанности на Президента России защищать безопасность и целостность государства (ст. 82). Обеспечение безопасности достигается системой экономических, политических, военных, правовых, организационно-технических и финансовых методов и средств. И здесь емкое понятие «безопасность государства» явно не адекватно тем правовым мерам охраны и защиты, которые сформулированы в составах преступлений, предусмотренных в главе 29 УК. Нормы других глав УК также несут на себе нагрузку обеспечения безопасности государства (например, преступления против военной службы (гл. 33), против мира и безопасности человечества (гл. 34 и т. д.).

По нашему мнению, родовым объектом рассматриваемых преступлений является государственная безопасность как состояние стабильности, прочности и защищенности конституционного строя от тех источников опасности, которые реально имеются в современных условиях перехода России к новому общественно-экономическому строю. Это понятие более локально, оно закреплено в Основном Законе как функция Правительства (ст. 114) и находится в ряду других видов безопасности (например, Закон РФ «Об оперативно-розыскной деятельности» признает основанием для проведения оперативно-розыскных мероприятий события или действия, создающие угрозу государственной, военной, экономической или экологической безопасности Российской Федерации (п. 2 ст. 7)).

В УК РФ система государственных преступлений не имеет деления на особо опасные и иные. В УК РСФСР 1960 г. иные государственные преступления не имели единого родового объекта, и поэтому их место в системе Кодекса подвергалось обоснованной критике[18].

В зависимости от понимания источников опасности, а следовательно, непосредственных объектов предлагаются различные взгляды на классификацию преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства. Так, А. В. Наумов, с оговоркой об известной условности, предлагает следующую классификацию преступлений:

1) преступления, посягающие на внешнюю безопасность Российской Федерации: государственная измена (ст. 275 УК); шпионаж (ст. 276 УК);

2) преступления, посягающие на легитимность государственной власти: насильственный захват власти или насильственное удержание власти (ст. 278 УК); вооруженный мятеж (ст. 279 УК);

3) преступления, посягающие на конституционный принцип политического многообразия и многопартийности (как один из составляющих основы конституционного строя): посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК);

4) преступления, посягающие на экономическую безопасность и обороноспособность Российской Федерации: диверсия (ст. 281 УК); разглашение государственной тайны (ст. 283 УК); утрата документов, содержащих государственную тайну (ст. 284 УК);

5) преступления, посягающие на конституционный запрет разжигания расовой, национальной и религиозной розни (как один из составляющих основы конституционного строя), а также являющиеся проявлением экстремизма: возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства (ст. 282 УК), публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (ст. 280 УК), организация экстремистского сообщества (ст. 282¹ УК), организация деятельности экстремистской организации (ст. 282² УК)[19].

По нашему мнению, представленная классификация уязвима по ряду причин.

Во-первых, не просматривается единое основание классификации, без чего она лишается научной строгости и четкости и приобретает характер спонтанности и умозрительности.

Во-вторых, преступления, предусмотренные в п. 2 (ст. 278, 279), посягают не на легитимность государственной власти, а на внутреннюю безопасность или политическую систему Российской Федерации. Легитимность как «признание или подтверждение законности какого-либо права, полномочия»[20], безусловно, страдает при совершении указанных преступлений. Однако не она является объектом рассматриваемых деяний, а сама внутренняя безопасность как состояние защищенности конституционного строя от внутренних угроз. Вполне правомерно можно ставить вопрос о легитимности существующего конституционного строя вне ситуаций совершения преступлений указанной группы.

«Кризис легитимности возникает в результате рассогласования целей и ценностей правящего режима с представлениями основной части граждан о необходимых формах и средствах политического регулирования, нормах справедливого правления и с другими ценностями массового сознания. Соответствие целей режима и массовых представлений способствует поддержке и росту легитимности правящих структур, а несоответствие – падению легитимности и дестабилизации государственности»[21].

В-третьих, было бы неточным относить разглашение государственной тайны (ст. 283) и утрату документов, содержащих государственную тайну (ст. 284), к преступлениям, посягающим на экономическую безопасность и обороноспособность. Государственная тайна, как известно, имеет место не только в сферах экономики и обороны.

По нашему мнению, в основе классификации преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства должна лежать направленность источников угроз. В обобщенной форме эти источники угроз могут быть извне, внутри страны, а также иметь место в экономической сфере. Источники угроз в экономике могут быть, в принципе, и извне, и внутри. Выделение и рассмотрение их отдельно обоснованно и актуально в связи с переходом России к новым общественно-экономическим отношениям. Причем речь идет о тех сферах экономики, где и в условиях рынка сохраняются монопольные права государства (на выпуск официальных денежных знаков, перемещение товаров и предметов через таможенную границу, контроль и преследование за выпуск фальшивых денежных знаков и т. п.). Именно эти сферы экономики, по нашему мнению, должны защищаться с помощью норм об ответственности за государственные преступления[22]. Таким образом, речь идет о государственной экономической безопасности.

Соответственно источникам угроз родовой объект – государственная безопасность – делится на три непосредственных объекта: внешняя безопасность, внутренняя безопасность и экономическая безопасность.

В целом классификация государственных преступлений (против основ конституционного строя и безопасности государства) представляется в следующем виде.

1. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность:

– государственная измена (ст. 275 УК);

– шпионаж (ст. 276 УК);

– разглашение государственной тайны (ст. 283 УК);

– утрата документов, содержащих государственную тайну (ст. 284 УК).

К этой категории преступлений следовало бы, по нашему мнению, отнести: незаконное пересечение Государственной границы Российской Федерации (ст. 322 УК) и противоправное изменение Государственной границы Российской Федерации (ст. 323 УК)[23].

2. Преступления, посягающие на внутреннюю безопасность:

– посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК);

– насильственный захват власти или насильственное удержание власти (ст. 278 УК);

– вооруженный мятеж (ст. 279 УК);

– публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (ст. 280 УК);

– возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства (ст. 282 УК);

– организация экстремистского сообщества (ст. 282¹ УК);

– организация деятельности экстремистской организации (ст. 282² УК).

Сюда же следовало, по нашему мнению, отнести: организацию незаконного вооруженного формирования или участие в нем (ст. 208 УК), массовые беспорядки (ст. 212 УК), а также преступления террористического характера, предусмотренные ст. 205–207, 277, 360 УК.

3. Преступление, посягающее на экономическую безопасность:

– диверсия (ст. 281 УК).

Вывод очевиден: экономическая безопасность оказалась одной из самых слабых сфер защиты с помощью норм об ответственности за государственные преступления. С учетом монопольных прав государства в экономической сфере в рассматриваемую главу имело бы смысл включить следующие составы:

– изготовление или сбыт поддельных денег или ценных бумаг (ст. 186 УК);

– контрабанда (ст. 188 УК);

– незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга (ст. 191 УК);

– невозвращение из-за границы средств в иностранной валюте (ст. 193 УК).

Изложенное позволяет сформулировать общее понятие преступлений против государства с учетом источников угроз и направленности на указанные сферы общественных отношений.

Преступлениями против основ конституционного строя и безопасности государства признаются предусмотренные уголовным законом общественно опасные деяния, посягающие на государственную безопасность (внешнюю, внутреннюю и экономическую) Российской Федерации.

§ 3. Преступления, посягающие на внешнюю безопасность

А. Государственная измена (ст. 275 УК)

Государственная измена есть шпионаж, выдача государственной тайны либо иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации.

Высокая общественная опасность государственной измены заключается в том, что из владения государства уходят сведения, составляющие государственную тайну, которые, попадая в руки иностранных спецслужб и будучи использованными ими против интересов России, сводят на нет многолетний труд больших коллективов по созданию оригинальных технологий, новых видов вооружений, разработке планов обороны страны в особый период и т. п. Действия изменника способны нанести колоссальный экономический ущерб государству, повлечь за собой срыв перспективных научных исследований, привести к «замораживанию» строительства особо важных объектов, вызвать осложнения в межгосударственных отношениях, вплоть до разрыва экономических связей.

Необратимый ущерб приносят действия изменника в годы войны или военного конфликта. Так, измена Родине, совершенная Власовым в период Великой Отечественной войны, стоила жизни многим тысячам бойцов и командиров Советской Армии. Большой ущерб государственной безопасности страны нанесли изменники – агенты иностранных разведок Пеньковский, Филатов, Толкачев, Суслов и др.[24]

УК РФ 1996 г. сменил название рассматриваемого преступления «измена Родине» на «государственная измена». Первое имело, скорее, эмоционально-патриотическое звучание, второе – в большей мере юридическое. Патриотизм как внутреннее духовное наполнение личности играет важную функцию в оценке и мотивации поведения личности. Не случайно Конституция СССР признавала измену Родине самым тяжким преступлением перед народом (ст. 62). Таким образом, смена названия есть отражение общей позиции составителей УК: формулировку статей за преступления против основ конституционного строя и безопасности государства лишить той идеологизированности, которая была присуща соответствующим формулировкам прежнего Кодекса[25].

Государственная измена заключается в акте предательства, т. е. оказании гражданином России помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности против Российской Федерации. Закон предусматривает ответственность за специальные формы оказания помощи (шпионаж, выдача государственной тайны) либо за иное оказание помощи, если они направлены в ущерб внешней безопасности.

Внешняя безопасность как объект преступного посягательства означает состояние защищенности государственного и общественного строя России от угроз извне. Действия виновного создают угрозу суверенитету, территориальной неприкосновенности, государственной безопасности и обороноспособности Российской Федерации.

Указанные компоненты тесно связаны между собой, и вопрос о том, какому из них наносится наибольший вред, подлежит установлению в каждом конкретном случае, на основе имеющихся материалов.

Внешняя безопасность – емкий объект. Он свидетельствует лишь о том, что угроза исходит извне. А быть обращенной она может практически в любую охраняемую государством сферу общественных отношений: политику, экономику, науку, экологию и т. д.

Объективная сторона государственной измены выражается в трех формах:

а) шпионаже;

б) выдаче государственной тайны;

в) ином оказании помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности.

Объективные признаки шпионажа раскрываются в ст. 276 УК, которая будет предметом специального рассмотрения. По указанной статье несут ответственность иностранные граждане и лица без гражданства. Граждане же России несут ответственность за шпионаж по ст. 275 УК. При этом передача, а равно собирание, похищение или хранение в целях передачи сведений, составляющих государственную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений осуществляются лицом, которому указанные сведения не были доверены по службе или работе.

Шпионаж – это явление, распространенность которого зависит от активности действий зарубежных спецслужб и глубины кризисных явлений в данной стране. В 1995 г. 28 российских граждан уличили в шпионаже, за 6 месяцев 1996 г. – 11 человек. Предотвращено более ста попыток передачи сведений, составляющих государственную тайну, иностранным представителям за вознаграждение. В 1997 г. из России было выдворено около 30 разведчиков, обезврежено 7 агентов из числа российских граждан. Выявлено и взято под контроль более 400 кадровых сотрудников иностранных спецслужб и лиц, обоснованно подозреваемых в принадлежности к ним.

За 2001 г. было выявлено и взято в предметную разработку 130 кадровых сотрудников спецслужб иностранных государств. Были захвачены с поличным 10 иностранных граждан, в том числе 6 кадровых сотрудников иностранных спецслужб и один агент. Противоправную деятельность 50 иностранных агентов ФСБ удалось полностью пресечь. В этом же году ФСБ выявила семерых российских граждан, которые по собственной инициативе пытались предложить свои услуги разведкам Ирана, Ирака, Турции, КНДР, КНР, Израиля и Кувейта[26].

Те же тенденции наблюдались и в последующие годы. Так, в 2005 г. Федеральной службой безопасности России пресечена деятельность 26 кадровых сотрудников и 67 агентов иностранных спецслужб. Захвачены с поличным три кадровых сотрудника и три агента зарубежной спецслужбы, в отношении одного иностранного гражданина возбуждено уголовное дело, выдворены из страны 13 иностранных граждан, причастных к деятельности спецслужб[27].

Выдача государственной тайны выражается в действиях, связанных с передачей иностранному государству, иностранной организации или их представителям указанных сведений лицом, которому они были доверены по службе или работе либо стали известны иным путем, за исключением их собирания либо похищения. В этом состоит отличие выдачи государственной тайны от шпионажа, при котором собираются и передаются либо хранятся с целью передачи сведения, которыми лицо не располагает по службе (работе). Например, Т., будучи ведущим инженером режимного НИИ, по своей инициативе установил преступную связь с иностранной спецслужбой и выдал известные ему по работе сведения, составляющие государственную тайну.

УК РФ 1996 г. расширил адресат выдачи. Если раньше им выступало только иностранное государство, то теперь, наряду с ним, – иностранная организация или их представители, т. е. адресат стал таким же, как и при совершении шпионажа.

Иностранное государство при совершении данного преступления фигурирует в лице его официальных органов, и прежде всего спецслужб.

Иностранная организация может быть и государственной, и негосударственной (различные объединения, союзы, общества и т. д., независимо от их профессиональной и творческой направленности).

Представителями иностранного государства и иностранной организации являются их официальные лица (члены правительственных делегаций, сотрудники дипломатического корпуса, сотрудники иностранных спецслужб, члены иностранных негосударственных организаций и т. д.), а также иные (неофициальные) лица, действующие по их поручению.

Предметом выдачи выступают сведения, составляющие государственную тайну.

Государственную тайну образуют защищаемые государством сведения в области его военной, внешнеполитической, экономической, разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности, распространение которых может нанести ущерб безопасности Российской Федерации (ст. 2 Закона РФ от 21 июля 1993 г. «О государственной тайне», с последующими изменениями)[28].

В указанном Законе (ст. 5) дается перечень сведений, составляющих государственную тайну. По своему содержанию это сведения:

а) о содержании стратегических и оперативных военных планов, подготовке и обучении военнослужащих, подготовке планов военных операций по оперативному и мобилизационному развертыванию войск и использованию мобилизационных ресурсов;

б) о развитии военной техники, вооружения, деятельности научных учреждений, работающих в этой области, включая сведения о ядерной технологии и о ядерном оружии, ракетном топливе и др.;

в) о дислокации различных военных объектов, об их проектировании и строительстве и т. п., о структуре воинских частей и их численности;

г) в области экономики, науки и техники, о запасах стратегического сырья, государственных резервах, гражданской обороне, ее силах и средствах, об объемах и планах государственного заказа, о производственных мощностях, работающих на гражданскую оборону, и т. п., о государственных запасах драгоценных металлов и драгоценных камней и т. д.;

д) в области экономики и внешней политики;

е) о разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности различного характера;

ж) о лицах, сотрудничающих с органами разведки, контрразведки;

з) о системе правительственной и специальной связи, шифрах, о методах защиты секретной информации;

и) иные сведения, передаваемые и добываемые по заданию иностранных разведок. Речь идет о любых сведениях секретного и несекретного характера, если они собираются или передаются по заданию иностранной разведки.

Перечисленные сведения должны иметь определенные реквизиты о степени секретности, об органе, который их засекретил, и соответствующий регистрационный номер[29]. Исчерпывающий же открытый Перечень сведений, отнесенных к государственной тайне утвержден Указом Президента РФ от 30 ноября 1995 г. № 1203 (в ред. Указа Президента РФ от 24 января 1998 г. № 61, с последующими изменениями и дополнениями)[30]. Государственную тайну не составляют сведения об экологической безопасности России.

О сложностях толкования, установления и доказывания рассматриваемого (в части, касающейся государственной тайны) и некоторых других признаков состава государственной измены (а отсюда – и ошибочности в квалификации) свидетельствует тот, например, факт, что в отношении инженера-эколога Н., обвинявшегося в государственной измене, в 2000 г. судом г. Санкт-Петербурга вынесен оправдательный приговор, а военный журналист П., хотя и осужден в конце концов (по истечении четырех лет с момента возбуждения уголовного дела) к четырем годам лишения свободы по ст. 275 УК, однако из 10 пунктов обвинения военный суд Тихоокеанского флота вынужден был исключить девять[31].

Оконченным преступлением выдача признается с момента перехода сведений, составляющих государственную тайну, в адрес иностранного государства, иностранной организации либо их представителей.

Могут иметь место стадии приготовления либо покушения на преступление (например, задержание виновного при попытке передать сведения указанным адресатам).

Сама выдача (передача) производится лично, через посредников, по почте, радио, факсу, через компьютерную сеть, с использованием специальных средств связи, с помощью тайников, тайнописи, микрофотографии и т. п.

Например, агент французской разведки Ветров, известный в зарубежной печати под псевдонимом “Farewell”, выносил со службы подлинники совершенно секретных документов и передавал их французским разведчикам. Те быстро копировали их и отдавали шпиону. Ветров спустя непродолжительное время возвращал документы на место постоянного хранения, в связи с чем их отсутствие оставалось незамеченным. Агент ЦРУ США Огородник («Трианон», по другим источникам – «Тригон») для передачи собранной информации пользовался микрофотографией, тайнописью и тайниками[32].

Дискуссионным остается вопрос о квалификации действий лица по выдаче указанным адресатам сведений, составляющих государственную тайну, которые стали ему известны не по службе или работе, а случайно (например, нашел утерянную кем-то папку с документами, содержащими государственную тайну, воспринял информацию от болтливого человека и решил на этом «заработать» и т. п.). В литературе предлагается рассматривать подобные случаи не как выдачу, а как оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против России[33]. «Если при оформлении допуска лицо берет на себя обязательство сохранять государственную тайну, то в отношении лиц, имеющих особый правовой статус, распространяются лишь общие правовые обязанности должностных лиц и граждан соблюдать Конституцию и законы РФ (ч. 2 ст. 15 Конституции РФ). Случайные обладатели государственной тайны хотя и несут указанную общеправовую обязанность, но не имеют законного или санкционированного доступа к соответствующим сведениям»[34]. С таким мнением вряд ли можно согласиться.

Во-первых, общеправовая обязанность означает, что она касается всех, а оформление допуска – лишь части граждан. Другие могут иметь доступ к сведениям, содержащим государственную тайну и без оформления допуска (например, депутаты, адвокаты и т. д.).

Во-вторых, Конституция декларирует возможность правоограничений, если это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55).

Все это говорит в пользу квалификации таких действий виновного как государственной измены в форме выдачи сведений, составляющих государственную тайну.

В научных трудах высказывалась и принципиальная позиция о возможности в целом упразднения рассматриваемой формы измены. «Представляется целесообразным оставить в законе указание только на такую форму измены Родине, как шпионаж, который охватывает собой и случаи выдачи тайны лицом, обладающим тайной, и случаи собирания или похищения указанных сведений с целью передачи их иностранному государству, иностранной организации или их агентуре»[35].

Действительно, на первый взгляд основания для объединения шпионажа и выдачи в одну форму измены имеются: по объективным признакам деяния они близки. Однако по содержанию нетождественны. Например, лицо в экстремальных ситуациях действий зарубежных спецслужб может под психическим принуждением, не парализующим его волю, выдать сведения, представляющие особую важность для интересов России. Если при этом отсутствует ситуация крайней необходимости, то такие действия, следуя указанной логике, необходимо квалифицировать как шпионаж, что противоречит содержательной оценке данного явления.

Иное оказание помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности против России выражается в совершении различных деяний, направленных на оказание им содействия в проведении разведывательной и иной подрывной деятельности против основ конституционного строя и безопасности Российской Федерации, если они не охватываются вышеуказанными формами государственной измены.

Объективно оказание помощи связано с установлением контакта (связи) гражданином России с иностранным государством, иностранной организацией или их представителями и совершением по их заданию:

а) других (кроме государственной измены) преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства;

б) деяний, не образующих признаков указанных преступлений, но наносящих ущерб внешней безопасности России.

В первом случае действия виновного квалифицируются по совокупности преступлений: государственная измена и конкретное преступление данного вида (террористический акт, диверсия, вооруженный мятеж и т. д.).

Во втором случае круг деяний многообразен и не имеет исчерпывающего перечня. Объективно он сходен с пособническими действиями в контакте с иностранным государством или организацией. Объединяющим началом является их направленность против внешней безопасности России. Это могут быть: вербовка агентуры для иностранной спецслужбы, подбор для нее явочных и конспиративных квартир, вступление гражданина России в агентурные отношения с зарубежной спецслужбой, оказание содействия иностранным эмиссарам и кадровым разведчикам в приобретении документов прикрытия, устройстве на работу, связанную с доступом к государственным секретам, и т. п. Оказание помощи может быть как в мирное, так и в военное время.

Преступление считается оконченным с момента фактического оказания помощи. Могут иметь место стадии совершения преступления. Приготовление образуют: разработка плана оказания помощи, создание условий для установления контакта с адресатами, приведение в систему, удобную для выдачи, тех сведений и возможностей, которыми располагает данное лицо, и т. д. Как покушение квалифицируются: неудавшаяся попытка установить контакт с представителями иностранного государства или иностранной организацией, совершение действий, направленных на оказание помощи, которой иностранная разведка по каким-то причинам не смогла воспользоваться, и т. п.

Например, С. подготовил и тайно подбросил на территорию французского Генконсульства в Санкт-Петербурге пакет с письмом, в котором изложил свою просьбу о конспиративной встрече с представителем консульства для обсуждения условий его сотрудничества в интересах Франции.

Не дождавшись ответа, С. повторно изготовил и подбросил на территорию того же консульства пакет с двумя рукописными документами.

В первом документе С., обращаясь к консулу, заявил о своей готовности сотрудничать с французскими спецслужбами и назначил встречу на площади Искусств, обусловив ее вещественным и словесным паролем. В этом же документе он обязался сообщить находившиеся в его распоряжении сведения военного характера.

Во втором документе С., подчеркивая серьезность своих намерений, изложил сведения о действительном и условном наименовании, дислокации, штатном составе и боевой задаче одной из воинских частей, а также выразил готовность за материальное вознаграждение выдать и остальные известные ему сведения военного характера.

Прибыв на обусловленную встречу на площадь Искусств, С. вступил в контакт с оперативным работником контрразведки, которого принял за представителя французского Генконсульства. В беседе с ним подтвердил свои намерения по оказанию помощи в проведении враждебной деятельности против своей страны.

С. передал «иностранцу»:

а) перечень шпионских и иных подрывных действий, которые С. обязывался проводить по заданию иностранной спецслужбы;

б) список и негативные характеристики на шестерых граждан, которые, по мнению С., могли заинтересовать французскую разведку;

в) письмо с изложением мотивов своей противоправной деятельности;

г) заявление С. во французское Генконсульство, содержащее ходатайство о предоставлении ему гражданства названной страны;

д) подробную автобиографию.

На очередной встрече с «дипломатом» С. был задержан с очередной партией документов, содержащих сведения, составляющие государственную тайну, и против него было возбуждено уголовное дело.

Санкт-Петербургский городской суд, рассмотрев материалы предварительного следствия, квалифицировал действия С. как покушение на измену в форме оказания помощи иностранному государству в проведении враждебной деятельности и покушение на измену в форме выдачи сведений, составляющих государственную тайну[36].

В связи с сокращением количества форм измены с семи (УК 1960 г.) до трех (УК 1996 г.) возникает вопрос об эффективности уголовно-правовой защиты внешней безопасности России. Не повлекло ли сокращение форм к пробелам правового регулирования?

Сразу же ответим, что подобного не произошло.

Две формы измены (бегство за границу и отказ возвратиться из-за границы) в научной литературе подвергались критике задолго до принятия нового УК. В самом деле, ведь не сам факт бегства за границу или отказ вернуться из-за границы образует измену, а то, ради чего совершаются такие действия. Но тогда они выступают составной частью (этапами) совершения других форм измены (шпионажа, выдачи и т. д.). Отсюда предлагалось упразднить указанные формы, что сделало бы данный состав преступления и с содержательной и с технико-юридической точек зрения более упорядоченным и четким[37]. Конституционный Суд РФ, рассмотрев материалы дела о проверке конституционности ряда положений пункта «а» ст. 64 УК РСФСР в связи с жалобой гражданина В. А. Смирнова, 20 декабря 1995 г. постановил: «…признать положение пункта “а” ст. 64 УК РСФСР, квалифицирующее бегство за границу или отказ вернуться из-за границы как форму измены Родине, не соответствующим Конституции Российской Федерации, ее статьям 27 (часть 2), 55 (часть 3)»[38]. По существу, Конституционный Суд предвосхитил решение законодателя об упразднении указанных форм в УК РФ.

Переход на сторону врага как форма измены Родине (в УК 1960 г.) означал оказание лицом помощи иностранному государству в период войны или военного конфликта. В УК 1996 г. эти действия охватываются государственной изменой в форме оказания помощи иностранному государству, иностранной организации или их представителям в проведении враждебной деятельности против Российской Федерации.

Заговор с целью захвата власти как форма измены Родине (в УК 1960 г.) выделен из этого состава в отдельную норму – «Насильственный захват власти или насильственное удержание власти» (ст. 278 УК 1996 г.). Если заговор предполагал устойчивое объединение круга лиц в форме преступного сообщества и с этого момента преступление считалось оконченным, то новый УК связал момент окончания преступления с конкретными действиями по насильственному захвату или насильственному удержанию власти[39].

Выделение заговора из измены логично и обоснованно, поскольку он не вписывался в объект посягательства данного преступления. Заговор не связан сам по себе с изменой в пользу другого государства. «По этой причине, например, с большими трудностями столкнулись обвинение и суд при квалификации действий организаторов ГКЧП (события августа 1991 г.). Очевидно, что заговорщики не пытались оказать помощь какому-либо государству в проведении им враждебной деятельности против бывшего Советского Союза. Поэтому юридический “крах” этого дела также свидетельствовал о необходимости выделения указанных действий из государственной измены в самостоятельный состав государственных преступлений»[40].

Субъективная сторона государственной измены характеризуется виной в форме прямого умысла, при котором лицо сознает общественно опасный характер действий, указанных в диспозиции данной статьи, и желает их осуществить.

Некоторые авторы высказывали мнение о возможности совершения измены и шпионажа с косвенным умыслом[41]. Однако данная позиция не нашла отражения в практике и дальнейшего развития в теории.

Подлежит установлению и направленность умысла – нанести ущерб внешней безопасности России. При этом мотивы могут быть самыми разнообразными: корысть, месть, националистические побуждения и т. д. Мотивы не указаны в данной норме, однако они имеют большое значение в раскрытии механизма совершения преступления, определении степени вины и назначении наказания.

Субъектом государственной измены признается только гражданин России, достигший 16-летнего возраста. Соучастниками же преступления (кроме исполнителя) могут быть иностранные граждане и лица без гражданства.

Примечание к ст. 275 УК предусматривает возможность освобождения от уголовной ответственности, если:

а) лицо добровольным и своевременным сообщением органам власти или иным образом содействовало предотвращению дальнейшего ущерба интересам Российской Федерации;

б) в его действиях не содержится иного состава преступления.

Данная поощрительная норма призвана показать человеку, совершившему преступление, путь к отступлению и при выполнении им указанных условий гарантировать его освобождение от уголовной ответственности.

Так, был освобожден от уголовной ответственности житель одного из уральских городов Л., являвшийся владельцем частной видеостудии. Летом 1993 г. он обратился в посольство США в Москве с предложением наладить обмен видеоинформацией, например, развлекательного характера. Посольские работники вполне благожелательно отнеслись к предложению, однако пояснили, что их больше интересуют сведения об оборонном заводе, на котором ранее работал Л., дав понять, что за это хорошо заплатят. Около года Л. встречался с американскими дипломатами. Окончательно осознав, что сотрудничество с американцами заводит его в тупик, Л. сам явился в областное управление ФСБ и обо всем рассказал[42].

Б. Шпионаж (ст. 276 УК)

Шпионаж есть передача, а равно собирание, похищение или хранение в целях передачи иностранному государству, иностранной организации или их представителям сведений, составляющих государственную тайну, а также передача или собирание по заданию иностранной разведки иных сведений для использования их в ущерб внешней безопасности Российской Федерации, если эти деяния совершены иностранным гражданином или лицом без гражданства.

Общественная опасность шпионажа заключается в том, что из владения государством могут уйти важнейшие сведения, составляющие государственную тайну. Кроме того, шпионаж как преступное деяние создает условия для совершения других преступлений против основ конституционного строя и безопасности государства. Именно поэтому предметом шпионажа могут быть, наряду с государственной тайной, иные сведения, не образующие государственной тайны.

К иным сведениям может относиться любая информация, не составляющая государственной тайны, которую лицо собирает по заданию иностранной разведки для использования ее в ущерб внешней безопасности: характеризующие данные (досье) на ответственных должностных лиц, пробы почвы, воды в определенной местности, снимки или схемы крупных железнодорожных узлов, транспортных развязок и т. п. Подобные сведения собираются разведками для перспективного решения вербовочных задач, совершения диверсий, разработки стратегических планов подрывной деятельности на особый период и т. д.

С объективной стороны шпионаж выражается в передаче, собирании, похищении или хранении с целью передачи указанным адресатам сведений, составляющих государственную тайну, либо в передаче или собирании по заданию иностранной разведки иных сведений.

Передача сведений – это сообщение их любым способом адресату (устно, письменно, через посредника, с использованием технических средств, тайников, почтовой связи, факса, Интернета и т. д.).

Собирание есть любая, кроме похищения, форма получения названных сведений для последующей их передачи указанным в законе организациям и лицам. Способы собирания могут быть самыми разнообразными (наблюдение, включая применение технических средств; общение с секретоносителями и выведывание сведений при разговорах; подслушивание бесед специалистов; несанкционированное подключение к техническим средствам связи и т. п.).

Похищение сведений как разновидность их собирания может осуществляться и тайно, и открыто. Если похищаемые сведения находятся на материальных объектах (носителях), то при наличии признаков кражи либо другой формы хищения такие действия квалифицируются по совокупности со шпионажем.

Хранение сведений означает любой способ их сбережения, обеспечивающий сохранность и неизменность информации при ее последующей передаче. Это новый признак шпионажа, включенный в УК РФ 1996 г. Если субъект действует в одиночку, то собирание сведений с целью их последующей передачи предполагает их безусловное хранение определенный период времени. Но при групповом совершении шпионажа роли могут быть распределены по цепочке: один только собирает (или похищает) информацию, содержащую государственную тайну, другой – только хранит ее с целью передачи, а третий – только передает адресатам, указанным в законе. В этом случае в действиях каждого из них налицо признаки действий исполнителей шпионажа.

Шпионаж, предметом которого является государственная тайна, может совершаться либо инициативно, либо по заданию иностранного государства. Он окончен с момента совершения указанных выше действий. Установление контакта с иностранной разведкой и получение от нее задания являются приготовлением к данному преступлению. Пресеченная попытка собрать сведения, например путем кражи, образует покушение на преступление.

Шпионаж, предметом которого являются иные сведения, образует оконченное преступление, если передача или собирание сведений осуществляются по заданию иностранной разведки. Если указанные действия совершаются инициативно, но с целью последующей передачи сведений иностранной разведке, они образуют приготовление к данному преступлению.

Субъективная сторона шпионажа характеризуется прямым умыслом, т. е. осознанием лицом общественно опасного характера совершаемых действий и желанием действовать в ущерб внешней безопасности России. Мотивы и цели могут быть различными. Как показывает практика, чаще всего проявляют себя корыстные побуждения с целью обогатиться противоправным способом. Если шпионаж осуществляется кадровым разведчиком иностранной спецслужбы, то мотивы и цели находятся в русле выполнения им служебных функций.

Субъектом (исполнителем) шпионажа может быть только иностранный гражданин либо лицо без гражданства, достигшее шестнадцати лет. Соучастниками данного преступления (организаторами, подстрекателями либо пособниками) могут выступать и граждане Российской Федерации при отсутствии в их действиях признаков государственной измены в форме оказания помощи в проведении враждебной деятельности против Российской Федерации.

Существует точка зрения, согласно которой совершение шпионажа лицом, являющимся одновременно гражданином России и гражданином другого государства, образует совокупность измены и шпионажа и должно квалифицироваться по ст. 275 и 276 УК[43].

Данная позиция представляется неубедительной по ряду соображений.

Во-первых, при такой квалификации имело бы место двойное наказание за одно и то же преступное деяние, что противоречит положению Конституции РФ (ст. 50) и УК РФ (ч. 2 ст. 6).

Во-вторых, Федеральный закон РФ от 31 мая 2002 г. «О гражданстве Российской Федерации»[44] допускает двойное гражданство – наличие у гражданина России гражданства (подданства) иностранного государства.

Приобретение гражданином России иного гражданства не влечет за собой прекращения гражданства Российской Федерации.

Более того, гражданин РФ, имеющий также иное гражданство, рассматривается Российской Федерацией только как гражданин РФ, за исключением случаев, предусмотренных международным договором Российской Федерации или федеральным законом (ст. 6 упомянутого выше Закона).

Изложенное свидетельствует, что законодатель в решении вопроса об ответственности лиц с двойным гражданством руководствуется национальным законом. Об этом свидетельствует и оценка санкций ст. 275 и 276 УК: наказание за шпионаж как форму государственной измены – более строгое (по нижнему пределу срока лишения свободы), чем за шпионаж, где субъектом выступает иностранный гражданин либо лицо без гражданства.

В-третьих, нелогичность одновременного наказания человека за совершение одних и тех же деяний по ст. 275 и 276 особенно наглядно просматривается при решении вопроса о назначении наказания. Ведь при назначении наказания по совокупности преступлений максимальный срок лишения свободы достигает 25 лет (ч. 3 ст. 69 УК).

На норму о шпионаже распространяет свое действие примечание к ст. 275, где сформулирована поощрительная норма об освобождении от уголовной ответственности лица, совершившего шпионские действия, но выполнившего условия, призванные предотвратить дальнейший ущерб интересам Российской Федерации.

Добровольность сообщения лицом в органы власти о совершении им шпионских акций означает, что факт сообщения последовал при осознании субъектом возможности продолжения преступления. Ошибочной представляется рекомендация признавать добровольным сообщение в органы власти, если лицу «стало известно о производстве следственных или оперативных действий… или сообщение сделано после консультации с кем-либо из должностных лиц, близких, с адвокатом и т. д.».[45]

Здесь налицо объективизация вывода о добровольности отказа. Ведь знание лицом, что против него возбуждено уголовное дело либо ведется работа контрразведкой, не говоря уже о заинтересованных «консультациях», в том числе с зарубежной спецслужбой, могут повлечь за собой не добровольный, а вынужденный отказ, т. е. вывод субъекта о невозможности продолжения преступления в этих условиях. Указанная же рекомендация дает основания вынужденный отказ представить в виде добровольного и безнаказанно прекратить продолжаемое преступление, состоящее, как правило, из серии шпионских акций.

По смыслу и букве закона своевременность сообщения означает, что оно способствовало предотвращению дальнейшего ущерба Российской Федерации. Именно дальнейшего, а не того, который шпион нанес уже совершенными действиями.

По мнению же А. А. Игнатьева, «своевременность означает, что сообщение сделано до того, как изменнические действия стали систематическими и причинили значительный и невосполнимый вред безопасности страны»[46]. С точки зрения интересов государства, так и должно быть. Но, к сожалению, из текста закона этого не следует.

Шпионаж нередко совершается лицами, имеющими дипломатическую неприкосновенность. И хотя это позволяет им уходить от реальной уголовной ответственности, преступные действия от этого не превращаются в правомерные. Такие лица выдворяются из России за действия, несовместимые с дипломатическим статусом.

Так, за действия, несовместимые с дипломатическим статусом (шпионаж), был выдворен из России сотрудник посольства Южной Кореи Чо Сон У. Представитель же МИД РФ Валентин Моисеев, находившийся с корейцем в преступной связи, привлечен к уголовной ответственности за государственную измену в форме шпионажа[47].

При преступном посягательстве на государственную безопасность России к лицам, пользующимся дипломатическим иммунитетом, может быть применена необходимая оборона (ст. 37 УК). Ее применение не зависит от наличия дипломатического иммунитета, возраста посягающего и его психического состояния.

В Москве при проведении тайниковой операции была задержана атташе посольства США Петерсон. При задержании у нее была обнаружена портативная радиоаппаратура. Во время официального разбирательства, проведенного в присутствии советника посольства США, контейнер, заложенный Петерсон, был вскрыт, и в нем оказались шпионские инструкции, миниатюрная радиоаппаратура, крупная сумма денег, два резервуара со смертоносным ядом и специальная инструкция по его применению. В связи с тем, что на Петерсон распространялся дипломатический иммунитет, МИД заявил посольству США решительный протест и объявил ее персоной нон-грата[48].

В. Разглашение государственной тайны (ст. 283 УК)

Статья 283 УК предусматривает ответственность за «разглашение сведений, составляющих государственную тайну, лицом, которому она была доверена или стала известна по службе или работе, если эти сведения стали достоянием других лиц, при отсутствии признаков государственной измены».

Общественная опасность разглашения заключается в том, что сведения, содержащие государственную тайну, уходят из владения и могут быть использованы для посягательства на внешнюю безопасность и другие интересы России.

Предметом преступления выступает государственная тайна.

С объективной стороны преступление выражается в разглашении сведений, составляющих государственную тайну.

Под разглашением понимается такое противоправное придание огласке сведений, составляющих государственную тайну, при котором они стали достоянием посторонних лиц. Посторонним признается любое лицо, которое по характеру выполняемой работы или служебных обязанностей не имеет доступа к данным сведениям.

Объективно разглашение выражается в различных действиях, в результате которых сведения, составляющие государственную тайну, становятся известны посторонним лицам: доверительном разговоре, публичном выступлении, переписке, показе документов, демонстрации чертежей, схем, изделий, утере неучтенных тетрадей и блокнотов с выписками из документов, содержащих государственную тайну, и т. п.

Разглашение может быть совершено как действием, так и бездействием (например, бесконтрольное оставление виновным на рабочем месте документов, изделий, таблиц, схем в условиях, когда с ними могут ознакомиться посторонние лица).

Порядок сохранности государственной тайны регулируется Законом РФ от 21 июля 1993 г. «О государственной тайне» (с последующими изменениями и дополнениями), Правилами отнесения сведений, составляющих государственную тайну, к различным степеням секретности, Перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне[49], а также системой подзаконных нормативных актов в виде инструкций, положений, памяток и т. п. Поэтому при расследовании фактов разглашения подлежат точному установлению характер преданных огласке сведений, а также то, какое конкретно требование действующих правил было нарушено. Степень секретности сведений устанавливается путем их сверки с действующим перечнем, а при необходимости – проведением экспертизы.

Преступление окончено с момента восприятия разглашаемых сведений посторонними лицами. При этом не требуется детального восприятия всей совокупности разглашаемых сведений, а достаточно общего понимания смысла предаваемой огласке информации. Если по каким-либо причинам, не зависящим от воли виновного, умышленно разглашаемые сведения не восприняты посторонними лицами, налицо покушение на преступление. Например, разглашаемые сведения не были восприняты вследствие незнания национального языка, глухоты, сильного опьянения и т. п.

Субъективная сторона разглашения сведений характеризуется только умышленной формой вины.

При прямом умысле лицо, сознавая общественно опасный характер действий, связанных с разглашением государственной тайны, предвидит, что оглашаемые сведения воспримут посторонние лица, и желает этого (например, в доверительном разговоре с родственниками и близкими людьми).

Так, работая на строительстве специального объекта, техник О. разгласил в частной беседе своей знакомой девушке – студентке К. сведения о дислокации и назначении режимного объекта, желая показать свою «солидность и осведомленность».

Действуя с косвенным умыслом, субъект сознает общественно опасный характер своих действий, предвидит, что сведения, составляющие государственную тайну, могут стать достоянием посторонних лиц, и допускает факт восприятия сведений посторонними людьми. Так оценивается ведение разговоров между сослуживцами по закрытой тематике в общественном транспорте при громкости, которая допускает возможность восприятия смысла беседы другими пассажирами, громкое чтение документов или обсуждение деловых вопросов в помещениях с плохой звукоизоляцией, оставление в служебном кабинете, куда заходят посторонние лица, развешенных схем, таблиц, графиков и т. п.

Мотивами совершения разглашения чаще всего выступает бахвальство, а целью – показать постороннему (в юридическом смысле слова) свою осведомленность, компетентность, подчеркнуть «важность» и «значимость» своей персоны при решении практических вопросов. В основе мотивации могут быть и иные побудительные стимулы: «помочь» близкому человеку в выполнении научной работы, выступлении с лекцией и т. д.

Субъект при разглашении – специальный, т. е. лицо вменяемое, достигшее 16-летнего возраста, которому указанные сведения были доверены или стали известны по службе или работе.

Квалифицированным преступлением признается то же деяние (ч. 2 ст. 283 УК), если оно повлекло по неосторожности тяжкие последствия.

Тяжкими последствиями при разглашении признаются: переход сведений в руки иностранных разведок, срыв вследствие разглашения важных государственных мероприятий, «замораживание» перспективных научных исследований, передислокация режимного объекта и т. п. По отношению к наступлению тяжких последствий вина может быть только в форме неосторожности, о чем указано в самой норме.

Разглашение государственной тайны, повлекшее по неосторожности тяжкие последствия, совершил сотрудник одного из проектно-конструкторских объединений И., который сообщил своему знакомому Е., гражданину дружественного государства, совершенно секретные сведения о проектировавшемся на его предприятии новейшем атомном крейсере. Как потом выяснилось, Е. полученные от И. сведения передал представителям разведки ФРГ. Российский гражданин И. знал, что Е. поддерживал связи с гражданами стран НАТО, предвидел возможность передачи в эти государства Е. сообщенных ему сведений, но самонадеянно рассчитывал, что Е. выполнит данные ему обещание не передавать полученную от И. информацию[50].

От государственной измены умышленное разглашение сведений, составляющих государственную тайну, отличается направленностью умысла, т. е. мотивами и целями содеянного.

Г. Утрата документов, содержащих государственную тайну (ст. 284 УК)

Статья 284 УК предусматривает ответственность за «нарушение лицом, имеющим допуск к государственной тайне, установленных правил обращения с содержащими государственную тайну документами, а равно с предметами, сведения о которых составляют государственную тайну, если это повлекло по неосторожности их утрату и наступление тяжких последствий».

Под утратой документов, содержащих государственную тайну, а равно предметов, сведения о которых составляют государственную тайну, понимается такой противоправный выход их из владения данного лица, вследствие которого наступили тяжкие последствия.

К документам относятся текстовые и графические материалы, исполненные типографским, машинописным способом или от руки (чертежи, планы, топографические карты, приказы, директивы, ведомости, акты, обзоры и т. п.), в которых содержатся сведения, составляющие государственную тайну. Документ – это акт, имеющий реквизиты: гриф секретности, регистрационный номер органа государственной власти, предприятия, учреждения или организации, осуществивших засекречивание, особый порядок хранения, перемещения, выдачи и работы.

Предметы, сведения о которых образуют государственную тайну, – это различные материалы и изделия, несущие в себе информацию указанного вида. К ним относятся: закрытые образцы техники и вооружения, шифры, коды, негативы, фотоснимки и т. п.

С объективной стороны преступление включает в себя совокупность трех признаков:

а) деяние, связанное с нарушением установленных правил обращения с документами (предметами);

б) выход документов из владения данным лицом, вследствие чего наступили тяжкие последствия;

в) причинную связь между деянием и наступившими последствиями.

Правила обращения с документами регламентируются законами и подзаконными актами (инструкциями, положениями, наставлениями). Нарушение правил выражается: в работе с документом в неустановленном месте (например, дома), неопечатывании сейфа, нарушении правил передачи его другим лицам и т. д.

Документ считается вышедшим из владения (утраченным), если его нет ни в месте постоянного хранения, ни у конкретного исполнителя, которому он был выдан.

Между фактом нарушения правил обращения с документом (предметом), содержащим государственную тайну, его выходом из владения и наступлением тяжких последствий должна быть непосредственная причинная связь. Если документ хотя и утрачен, но факт его выхода из владения и наступление тяжких последствий не находятся в причинной связи с имевшим место нарушением правил обращения с ним, то состав преступления отсутствует.

Как показывают материалы практики, нарушения чаще всего связаны с тем, что лицо работает с документами в неустановленном для этого месте, в ненадлежащее время, не соблюдает правила и порядок их хранения, пересылки, передачи из рук в руки, уничтожения, процедуру ознакомления с ними широкого круга лиц и т. п.

Например, Ч., находясь в служебной командировке в другом городе, в нарушение действующих правил носил по городу в сумке находящиеся при нем 12 совершенно секретных документов. Зайдя в телефонную будку, чтобы позвонить, Ч. оставил там сумку вместе с документами. Документы были найдены только на следующий день, в другом месте города, что привело к ознакомлению с ними посторонних лиц и наступлению тяжких последствий.

Понятие тяжкого вреда давалось в комментарии к ст. 283 УК. Если тяжкие последствия при утрате не наступили, то состав преступления отсутствует. Виновный должен нести административную или дисциплинарную ответственность.

Субъективная сторона характеризуется неосторожной формой вины. Вместе с тем по отношению к факту нарушения правил обращения с документами вина может быть в форме и умысла, и неосторожности. По отношению же к наступившим последствиям вина может быть только неосторожной (в виде легкомыслия или небрежности).

При расследовании утрат документов нередко вскрываются нездоровые либо откровенно конфликтные отношения в коллективе, которые создают своеобразный психологический и эмоциональный фон субъективной стороне совершенного преступления. На почве неприязненных отношений имеют место факты уничтожения документов с целью вызвать отрицательные последствия для должностного лица, ответственного за них. В этих случаях лицо, уничтожившее документ, подлежит уголовной ответственности по ст. 325 УК. Должностное лицо, нарушившее правила обращения с документами, несет дисциплинарную ответственность, если уничтожение документа не повлекло ознакомления с ним посторонних лиц и наступления тяжких последствий.

Так, у начальника райотдела милиции С. исчез совершенно секретный приказ, относящийся к оперативно-розыскной деятельности. Предварительным следствием было установлено, что документ был похищен из сейфа С. его подчиненным Г., который решил таким образом отомстить С. за то, что тот объявил ему выговор за пьянство. Приказ Г. был уничтожен. В связи с этим Г. был привлечен к уголовной ответственности за похищение и уничтожение официального документа (ст. 325 УК)[51].

Если документ утратил кто-либо из подчиненных должностного лица, но утрата явилась следствием небрежного или недобросовестного выполнения должностным лицом своих обязанностей по организации и контролю за режимом работы с документами, содержащими государственную тайну, и это повлекло существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества и государства, то такое должностное лицо несет ответственность за халатность (ст. 293 УК).

Субъектом данного преступления может быть только лицо, имеющее допуск к государственной тайне (ст. 21 Закона РФ от 21 июля 1993 г. «О государственной тайне»). Это – новелла в новом УК. Однозначно оценить ее трудно.

С одной стороны, наличие допуска свидетельствует, что ответственность несет человек, знающий все особенности работы с документами подобного рода, давший подписку о неразглашении сведений, соблюдении правил обращения с подобными документами (предметами).

С другой стороны, существует целая категория граждан, которые могут иметь доступ к сведениям, составляющим государственную тайну, при отсутствии у них допуска (депутаты, адвокаты и т. д.).

Наконец, существуют три формы допуска, соответствующие трем степеням секретности сведений, составляющих государственную тайну, – сведениям особой важности, совершенно секретным и секретным. «Наличие у должностных лиц и граждан допуска к сведениям более высокой степени секретности является основанием для доступа их к сведениям более низкой степени секретности» (ст. 21 Закона РФ «О государственной тайне»). Но как быть в тех случаях, когда лицо, имея допуск к сведениям, например секретного характера, получает по каким-либо причинам доступ к документу со сведениями более высокой степени секретности и утрачивает его? Подобные вопросы, очевидно, потребуют практического решения, вплоть до изменения нормы в УК.

§ 4. Преступления, посягающие на внутреннюю безопасность

А. Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК)

В ст. 277 УК РФ 1996 г. установлена уголовная ответственность за «посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность».

Посягательством на жизнь государственного или общественного деятеля уголовный закон рассматривает деяние, посягающее на политическую систему России, а также жизнь и здоровье потерпевших. Они и выступают непосредственным объектом преступления.

Потерпевшими от рассматриваемого преступления могут выступать только государственные или общественные деятели, т. е. лица, проявившие себя в какой-либо области общественной или государственной деятельности[52].

К государственным деятелям относятся руководители и ответственные работники высших и местных органов власти и управления, депутаты всех уровней, руководители министерств и ведомств, главы администраций республик и областей, ответственные работники администрации Президента РФ, аппарата правительственных структур и т. п., которые последовательно и активно осуществляют свои государственные и политические функции.

К общественным деятелям принадлежат лица, активно участвующие в работе общественных объединений, партий, независимо от их должностного положения.

Посягательства на близких родственников и членов семьи указанных лиц не образуют террористического акта и квалифицируются по соответствующим статьям УК как преступления против личности.

С объективной стороны преступление выражается в посягательстве на жизнь соответствующих категорий потерпевших.

Посягательство на жизнь означает совершение действий, непосредственно направленных на убийство государственного либо общественного деятеля независимо от того, увенчались они успехом или нет. Здесь законодатель, с учетом исключительной опасности действий террориста, момент окончания преступления перенес на стадию покушения («усеченный состав»). Фактическое наступление смерти или покушение на жизнь указанных лиц охватываются признаками данного состава преступления и не требуют дополнительной квалификации по статьям об убийстве (ст. 105 УК) либо умышленном причинении вреда здоровью (ст. 111, 112 УК).

Фактическими последствиями посягательства могут быть: наступление смерти, причинение вреда здоровью различной тяжести. Возможно и полное отсутствие вреда здоровью, когда покушение не реализовалось в указанных последствиях (например, террорист стрелял, но промахнулся). Не влияя на квалификацию (во всех этих случаях на лицо признаки оконченного теракта), наличие или отсутствие вредных последствий учитывается при оценке степени вины субъекта и вынесении ему меры наказания.

Если в процессе совершения террористического акта было использовано незаконно приобретенное либо хранящееся оружие, взрывчатые вещества и взрывные устройства, то действия виновного подлежат квалификации по совокупности со ст. 222 УК РФ.

Субъективная сторона преступления предполагает вину в форме прямого умысла, когда субъект сознает общественно опасный характер посягательства на жизнь государственного или общественного деятеля и желает его совершить. Обязательными признаками субъективной стороны при этом является наличие либо цели – прекратить государственную или иную политическую деятельность потерпевшего, либо мотива – мести за такую деятельность. Следовательно, террористический акт выступает «ответной мерой» за ту активную государственную и политическую деятельность, которую проводит потерпевший, либо местью за ее осуществление.

Субъектом террористического акта может быть гражданин России, иностранный гражданин, либо лицо без гражданства, достигшие 16-летнего возраста.

Б. Насильственный захват власти или насильственное удержание власти (ст. 278 УК)

Насильственный захват власти или насильственное удержание власти суть действия, направленные на насильственный захват или насильственное удержание власти в нарушение Конституции Российской Федерации, а равно направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации.

Данное преступление посягает на те основы конституционного строя России, где закреплены принципы, порядок формирования и функционирования государственной власти. Конституция гласит, что «единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления» (ч. 1, 2 ст. 3 Конституции РФ). Высшим выражением власти признаются референдум и свободные выборы (ч. 3 ст. 3).

Государственную власть в Российской Федерации осуществляют Президент России, Федеральное Собрание (Совет Федерации и Государственная Дума), Правительство Российской Федерации, суды Российской Федерации. Государственную власть в субъектах Российской Федерации осуществляют образуемые ими органы государственной власти (ч. 1, 2 ст. 11 Конституции РФ).

Любой путь неконституционного прихода к власти и ее удержания является противоправным. «Никто не может присваивать власть в Российской Федерации. Захват власти или присвоение властных полномочий преследуются по федеральному закону» (ч. 4 ст. 3 Конституции РФ).

При насильственном захвате или насильственном удержании власти непосредственным объектом преступления выступают интересы народа как главного источника власти, а также законные права и интересы указанных выше физических и юридических лиц, осуществляющих властные полномочия.

Объективная сторона преступления выражается в трех видах действий, направленных на:

а) насильственный захват власти;

б) насильственное удержание власти;

в) насильственное изменение конституционного строя.

Действия, направленные на насильственный захват власти, могут выражаться либо в физическом устранении лиц, осуществляющих законно властные полномочия, либо в их принудительной изоляции и самопровозглашении на их месте тех, кто осуществляет противоправные действия.

Действия могут носить локальный характер, связанный с захватом позиций одной из ветвей власти (законодательной, исполнительной или судебной), либо широкомасштабный, направленный на всех субъектов власти. Они могут относиться к деятельности центральных органов власти либо к органам власти субъектов Федерации.

Насильственные действия по захвату власти могут выражаться в нанесении лицу вреда здоровью различной тяжести, что охватывается признаками данного состава преступления. Если же насильственный захват сопряжен с лишением жизни, то действия виновного следует, в зависимости от мотивов и целей, квалифицировать либо как террористический акт (ст. 277 УК), либо как умышленное убийство (ст. 105 УК).

Захват власти может сопровождаться прямым блокированием работы представительных и иных органов власти (изоляция депутатов, недопущение их входа в рабочие помещения, угроза физической расправы, предъявление ультиматума и т. п.).

Преступление признается оконченным с момента совершения действий, направленных на насильственный захват власти, независимо от того, привели или не привели они к фактическому ее обладанию.

Если захват власти осуществляется преступным сообществом, то действия виновных квалифицируются по совокупности со ст. 210 УК.

Как реальная совокупность со ст. 212 УК квалифицируются действия субъектов, если в процессе захвата власти они явились организаторами массовых беспорядков, либо со ст. 279 УК, если они выступили организаторами вооруженного мятежа.

Действия, направленные на насильственное удержание власти, выражаются в недопущении функционирования конституционной системы власти, т. е. власть удерживают либо те лица, срок полномочий которых истек, либо те, кто ее до этого незаконно захватил. Факт насильственного удержания власти означает, что субъекты законной власти лишены возможности осуществлять свои функции, а те, кто ее незаконно захватил, контролируют принятие и исполнение своих решений насильственными методами и средствами. Характер насильственных действий и вариантов квалификации их по совокупности с другими составами преступлений здесь аналогичен предыдущему виду преступления.

Действия, направленные на насильственное изменение конституционного строя, образуют следующий этап противоправного посягательства, когда после захвата или незаконного удержания власти формируется новая система государственной власти и меняется конституционный строй. Изменение конституционного строя выражается в изменении структуры государственной власти, упразднении одних институтов власти (например, отмена поста президента) и введении новых, сужении демократических начал государственного управления и принятии насильственным путем новой «конституции» с существенными деформациями прав и свобод личности и т. п.

С субъективной стороны преступление совершается с прямым умыслом, т. е. виновный сознает общественную опасность действий, направленных на насильственный захват или удержание власти, а равно на насильственное изменение конституционного строя России, и желает совершения этих действий.

Мотивами могут выступать побуждения, основанные на идейном неприятии либо прямой ненависти к существующему конституционному строю. Если указанные действия, например по корыстным мотивам, совершает гражданин России по заданию иностранного государства, иностранной организации или их представителей, то они квалифицируются по совокупности с государственной изменой (ст. 275 УК). Однако обязательным признаком субъективной стороны анализируемого преступления является лишь наличие мотива мести за соответствующую деятельность потерпевшего.

Цель как конститутивный признак данного преступления логически связана с направленностью совершаемых лицом действий – насильственно захватить или удержать власть либо изменить конституционный строй Российской Федерации – и сводится к стремлению прекратить государственную или иную политическую деятельность потерпевшего.

Субъектом преступления может быть гражданин России, иностранный гражданин или лицо без гражданства, достигшие возраста шестнадцати лет.

На данное преступление распространяется действие поощрительной нормы, сформулированной в примечании к ст. 275 УК.

В. Вооруженный мятеж (ст. 279 УК)

В анализируемой норме установлена ответственность за организацию вооруженного мятежа либо активное участие в нем в целях свержения или насильственного изменения конституционного строя Российской Федерации либо нарушения территориальной целостности Российской Федерации.

Объектом преступления являются основы конституционного строя, а также территориальная целостность России. Насильственные действия в ходе вооруженного мятежа ставят под угрозу также жизнь и здоровье граждан.

С объективной стороны преступление выражается в двух видах деяний:

а) организации вооруженного мятежа;

б) активном участии в нем.

Организация вооруженного мятежа означает деятельность организатора по объединению усилий значительного числа вооруженных лиц к выступлению против конституционных органов власти. Масштабы вооруженного мятежа могут быть различными и зависеть от множества факторов (региональных, ориентированных на определенную категорию лиц по профессии, социальному положению, национальному или этническому составу и т. д.).

Действия организатора выражаются в разработке плана вооруженного выступления против властей, подготовке программных документов, призванных объединить людей, создании организационных структур для вооруженных действий и вовлечения (вербовки) в них граждан, руководстве вооруженным контингентом в ходе осуществления плана по свержению или насильственному изменению конституционного строя России либо отторжению части территории Российской Федерации и т. д.

Вооруженность означает, что значительное число лиц, совершающих противоправные действия, имеет оружие и реальную возможность его применения. Понятие оружия дается в Федеральном законе от 13 декабря 1996 г. «Об оружии».[53] Напомним, что, согласно ст. 1 названного Закона, под оружием понимаются устройства и предметы, конструктивно предназначенные для поражения живой или иной цели, подачи сигналов. Под огнестрельным оружием понимается оружие, конструктивно предназначенное для механического поражения цели на расстоянии снарядом, получающим направленное движение за счет энергии порохового или иного заряда.

Действия организатора признаются оконченным преступлением с момента совершения указанных практических действий, независимо от того, воплотились они в фактическом вооруженном выступлении против законных органов власти или оказались по каким-то причинам сорванными (не удалось объединить людей, деятельность пресекли правоохранительные органы и т. д.).

Активное участие в вооруженном мятеже выражается в действиях по свержению или насильственному изменению конституционного строя либо нарушению территориальной целостности Российской Федерации. Это может проявляться в самопровозглашении отдельной территории России независимым государством, вооруженном захвате власти, применении репрессий к должностным лицам законно образованных органов власти, неподчинении требованиям федеральных властей, вооруженном сопротивлении федеральным воинским контингентам, призванным восстановить конституционный порядок, и т. д.

С субъективной стороны преступление совершается с прямым умыслом. Организатор и активный участник вооруженного мятежа сознают общественно опасный характер своих действий и желают их совершения. Обязательным признаком субъективной стороны данного преступления является наличие целей свержения или насильственного изменения конституционного строя либо нарушения территориальной целостности Российской Федерации.

Если вооруженный мятеж завершился фактическим насильственным захватом власти, то налицо реальная совокупность преступлений, предусмотренных ст. 279 и 278 УК.

В вооруженный мятеж могут перерасти массовые беспорядки (ст. 212 УК). В этом случае также налицо реальная совокупность двух преступлений. Отличие между ними следует проводить по всем элементам состава преступления. Объект вооруженного мятежа – политическая система и территориальная целостность Российской Федерации. Массовые беспорядки посягают на общественную безопасность. Вооруженный мятеж – это организованное выступление против конституционных органов власти. Массовые же беспорядки, как правило, локальны и характеризуются стихийностью, спонтанностью развития событий.

Если вооруженному мятежу предшествовало создание незаконного вооруженного формирования, которое затем влилось в ряды мятежников, действия виновных квалифицируются по совокупности ст. 279 и 208 УК.

Субъектами вооруженного мятежа могут быть только его организаторы и активные участники в возрасте не менее шестнадцати лет. Пассивные члены вооруженного формирования, не принимавшие непосредственного участия в акциях по свержению или насильственному изменению конституционного строя, не являются субъектами данного преступления и могут нести ответственность лишь за те действия, которые содержат признаки других составов преступлений (например, участие в незаконном вооруженном формировании – ст. 208 УК, незаконное хранение оружия, взрывчатых веществ и взрывных устройств – ст. 222 УК и т. д.).

Г. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности (ст. 280 УК)

Непосредственным объектом преступления выступают отношения, связанные с конституционным запретом экстремистской деятельности.

Объективную сторону преступления образуют призывы к осуществлению экстремистской деятельности.

Экстремистской деятельностью (экстремизмом) признаются:

а) деятельность общественных и религиозных объединений, либо иных организаций, либо средств массовой информации, либо физических лиц по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на:

– насильственное изменение конституционного строя и нарушение целостности РФ;

– подрыв безопасности РФ;

– захват или присвоение властных полномочий;

– создание незаконных вооруженных формирований;

– осуществление террористической деятельности;

– возбуждение расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию;

– унижение национального достоинства;

– осуществление массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы;

– пропаганда вседозволенности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности;

б) пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения;

в) публичные призывы к осуществлению указанной деятельности или совершению указанных действий;

г) финансирование указанной деятельности либо иное содействие ее осуществлению или совершению указанных действий, в том числе путем предоставления для осуществления указанной деятельности финансовых средств, недвижимости, учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной, факсимильной и иных видов связи, информационных услуг, иных материально-технических средств (ст. 1 Федерального закона от 27 июня 2002 г. «О противодействии экстремистской деятельности»)[54].

Федеральным законом от 27 июля 2006 г. этот перечень был дополнен. Экстремистской деятельностью, в частности, стали признаваться:

1) воспрепятствование законной деятельности органов государственной власти, избирательных комиссий, а также законной деятельности должностных лиц указанных органов, комиссий, соединенное с насилием или угрозой его применения;

2) применение насилия в отношении представителя государственной власти или его близких в связи с использованием им своих должностных обязанностей;

3) публичная клевета в отношении лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта РФ, при использовании им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением, соединенная с обвинением указанного лица в совершении деяний, предусмотренных ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности», при условии, что факт клеветы установлен в судебном порядке[55].

Как совершенно справедливо заметил по этому поводу А. Г. Хлебушкин, упомянутые деяния не несут обязательной непосредственной угрозы основам конституционного строя или конституционным основам межличностных отношений, вследствие чего их отнесение к экстремизму нельзя признать правильным. По сути, они являются не чем иным, как традиционными преступлениями против чести и достоинства личности, порядка управления (а в части, касающейся нарушения законной деятельности избирательных комиссий, – преступлениями против избирательных прав граждан). Такое излишне расширительное законодательное решение превращает экстремизм в некое аморфное явление с чрезмерно размытыми юридическими границами[56].

Экстремизм представляет собой склонность к политическому насилию, а также осуществление политики, направленной на насильственное изменение существующего государственного строя или на захват власти, установление фашизма или иной диктаторской формы правления. К проявлениям экстремизма могут быть отнесены призывы к систематическим нарушениям прав человека, дискриминации людей по шовинистическому, национальному, расовому или религиозному признаку[57].

Призывы – это такая форма воздействия на сознание, волю и поведение людей, когда путем непосредственного обращения к ним формируются побуждения к определенному виду деятельности. В данном случае призывы субъекта имеют конкретную цель – объединить граждан, активизировать их волю и направить поведение в русло прямого осуществления экстремистской деятельности в любой ее форме.

Призывы субъекта при этом носят общий характер, т. е. не обращены персонально к кому-либо, в них нет конкретного указания на место, время и способ совершения преступления. Этим они отличаются от подстрекательства к конкретному преступлению.

Публичность означает, что призывы носят открытый, доступный для понимания характер и обращены к широкому кругу людей. Арифметический подход в оценке признания (или непризнания) публичности неприемлем. В каждом конкретном случае вопрос решается с учетом всех обстоятельств дела: места, времени, обстановки содеянного. Вряд ли обоснованная позиция о признании публичности, когда призывы воспринимаются несколькими лицами – «от двух и более»[58].

Преступление окончено с момента осуществления публичных призывов указанного содержания, независимо от того, достигли они своей цели воздействия на граждан или нет. Форма призывов может быть разнообразной: устной, письменной, с использованием технических средств (громкоговорителей, микрофонов и т. п.), если они не выступают атрибутом средств массовой информации.

Квалифицированный вид данного преступления (ч. 2 ст. 280 УК) предусматривает повышенную ответственность за совершение публичных призывов с использованием средств массовой информации (радио, телевидение, пресса).

С субъективной стороны преступление совершается с прямым умыслом, т. е. виновный сознает общественно опасный характер действий, связанных с публичными призывами к осуществлению экстремистской деятельности, и желает действовать таким образом.

Мотивы могут быть различными: месть, корысть, идейное невосприятие конституционного строя и т. д. Не влияя на квалификацию, они учитываются при оценке общественной опасности содеянного и вынесении меры наказания.

Цель преступления – побудить граждан к осуществлению экстремистских действий.

Субъектом преступления может быть гражданин России, иностранный гражданин или лицо без гражданства, достигшие 16-летнего возраста.

Если действия, указанные в данной норме, совершаются гражданином России по заданию иностранного государства, иностранной организации или их представителей, то содеянное квалифицируется по совокупности с государственной изменой (ст. 275 УК).

Д. Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства (ст. 282 УК)

Анализируемая норма устанавливает ответственность за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации.

Конституция РФ (ст. 19) провозглашает принцип равенства прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств.

«Не допускаются пропаганда или агитация, возбуждающие социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду. Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства» (ч. 2 ст. 29 Конституции РФ).

Непосредственным объектом преступления выступают отношения, связанные с конституционным запретом действий, направленных на возбуждение ненависти или вражды, на унижение человеческого достоинства по этническим, гендерным, религиозным или социальным признакам.

Объективная сторона преступления включает в себя два вида деяний:

а) действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды;

б) действия, направленные на унижение достоинства человека либо группы лиц.

Указанные деяния тесно связаны между собой и в конкретных обстоятельствах их квалифицирующие признаки выступают, как правило, в комплексном виде.

Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, выражаются в распространении различных идей и взглядов, которые подрывают доверие и уважение к определенной национальности, расе, социальной группе либо религиозному вероисповеданию, вызывают неприязнь или чувство ненависти к образу жизни, культуре, традициям, религиозным обрядам граждан данной национальности, расы, какой-либо социальной группы и т. п.

Распространение указанных идей и взглядов может выступать в виде агитации и пропаганды, выражаться в устной, письменной либо наглядно-демонстрационной форме. При этом идеи и взгляды носят общий характер и не обращены к конкретной личности. Для квалификации не имеет значения, соответствуют или не соответствуют действительности приписываемые той или иной нации или расе особенности, черты. Главный смысл деяния здесь – посеять между людьми разных национальностей, рас, религиозных конфессий взаимное недоверие, развить на основе тенденциозных, оскорбительных либо клеветнических суждений взаимное отчуждение, подозрительность, переходящие в устойчивую враждебность.

Указанные действия могут также выражаться в форме насилия, угроз его применения, призывов к депортации, уничтожения или повреждения культурных сооружений, памятников, воспрепятствования проведению национальных праздников, религиозных обрядов и т. п.

Действия, направленные на унижение достоинства человека или группы лиц, имеют локальную цель – унизить, оскорбить, т. е. показать ущербность, неполноценность, неприглядность, ограниченность людей конкретной национальности, расы или социальной группы либо отдельного гражданина. Такие действия могут проявляться самостоятельно либо выступать составным элементом предшествующих деяний по разжиганию национальной ненависти или вражды.

С другой стороны, эти действия могут выражаться в пропаганде исключительности и превосходства отдельных граждан или групп по признакам их пола, расы, национальности, языка, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе. В этом случае унижение человеческого достоинства потерпевшего происходит за счет культивирования комплекса его заурядности на фоне идеальных, эталонных образцов.

Обязательным признаком объективной стороны преступления является его совершение публично либо с использованием средств массовой информации. Понятия публичности и использования средств массовой информации аналогичны тем, что уже раскрыты нами при анализе ст. 280 УК.

Преступление окончено с момента совершения указанных деяний (формальный состав). В силу особенностей объекта данного преступления оно не поглощает составы таких преступлений против чести и достоинства личности, как клевета и оскорбление (ст. 129, 130 УК).

Квалифицированными видами рассматриваемого преступления является его совершение:

а) с применением насилия или с угрозой его применения;

б) лицом с использованием своего служебного положения;

в) организованной группой.

Применение насилия или угроза его применения охватывает все виды причинения вреда здоровью, за исключением случаев умышленного причинения тяжкого вреда здоровью (ст. 111 УК), которые квалифицируются по совокупности с рассматриваемым преступлением.

Угроза имеет квалифицирующее значение, если имелись основания опасаться ее осуществления (ст. 119 УК).

Использование служебного положения при совершении данного преступления означает, что между фактом имеющихся возможностей, обусловленных служебным положением (властные функции, наличие технических средств и т. п.), и фактом возбуждения национальной, расовой или религиозной вражды имеется причинная связь.

Понятие организованной группы дается в ст. 35 УК.

Субъективная сторона характеризуется виной в форме прямого умысла. Мотивы чаще всего носят националистическую окраску. Цели вытекают из направленности рассматриваемых действий – разжечь национальную, расовую или религиозную вражду; унизить национальное достоинство; показать превосходство либо неполноценность граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности.

Субъектом может быть любое вменяемое лицо, достигшее возраста шестнадцати лет; по п. «б» ч. 2 – занимающее служебное положение.

Е. Организация экстремистского сообщества (ст. 282¹ УК)

Общественная опасность рассматриваемого преступления заключается в том, что оно направлено на нарушение конституционного запрета экстремистской деятельности, дестабилизирует общественную безопасность, общественный порядок, способно спровоцировать политическую, социальную нестабильность в обществе[59].

Непосредственный объект преступления – отношения, связанные с конституционным запретом осуществлять экстремистскую деятельность.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 282¹ УК, включает в себя следующие виды действий: а) создание экстремистского сообщества; б) руководство этим сообществом, его частью или его структурным подразделением; в) создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений такого сообщества.

Экстремистское сообщество – это организованная группа лиц, созданная для подготовки или совершения преступлений экстремистской направленности. Федеральным законом от 24 июля 2007 г. в примечании к ст. 282¹ УК дана новая трактовка понятия преступлений данной категории. Под преступлениями экстремистской направленности в УК РФ понимаются преступления, совершенные по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо группы, предусмотренные соответствующими статьями Особенной части УК и п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ.

Экстремистское сообщество (как разновидность преступной организации или преступного сообщества) должно представлять собой устойчивую, сплоченную организованную группу лиц, созданную для подготовки или совершения преступлений экстремистской направленности по указанным в законе мотивам.

Создание экстремистского сообщества предполагает осуществление организационной деятельности, результатом которой становится возникновение объединения, предназначенного для подготовки и совершения одного или нескольких преступлений экстремистской направленности по предусмотренным законом мотивам (разработка устава, программных документов, вербовка участников, оформление их членства и т. д.).

Руководство экстремистским сообществом означает осуществление функций руководителя (главаря, вожака) уже созданной организации. К такого рода действиям относятся: разработка планов совершения отдельных преступлений, распределение ролей между участниками сообщества, контроль за поддержанием дисциплины, подготовка и проведение экстремистских акций и т. п.

Под руководством частью сообщества или его структурным подразделением понимается осуществление ограниченных руководящих полномочий, предоставленных виновному главарем (либо коллегиальным руководящим органом) экстремистского сообщества, в отношении части преступного сообщества (его территориальной или функциональной автономии) или в отношении отдельных структурных единиц (отряда, бригады, звена и т. д.)[60]. Части и структурные подразделения должны входить в общую систему экстремистского сообщества и подчиняться единому руководству.

Создание объединения организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений экстремистского сообщества представляет собой формирование некоего штаба, коллегиального органа, предназначенного для координации действий представителей частей и структурных подразделений не разных, а одного и того же экстремистского сообщества.

Состав анализируемого преступления – формальный. Оконченным оно будет признаваться (в зависимости от особенностей конкретных действий виновного) либо с момента фактического создания экстремистского сообщества (или объединения представителей его частей и структурных подразделений), либо с момента реального осуществления виновным тех или иных руководящих функций. Совершение экстремистским сообществом подготовленных им преступлений экстремистской направленности лежит за рамками анализируемого состава преступления и требует дополнительной квалификации по соответствующим статьям УК.

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом. Виновный сознает общественно опасный характер создания экстремистского сообщества, объединения организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений такого сообщества, руководства ими и желает совершить указанные действия.

Обязательным признаком субъективной стороны преступления в форме создания и руководства экстремистским сообществом является цель – подготовка или совершение преступлений экстремистской направленности.

Применительно к преступлению в форме создания объединения организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений такого сообщества законодатель указанную цель конкретизирует: разработка планов и (или) условий для совершения преступлений экстремистской направленности.

Обязательным признаком субъективной стороны преступления являются также мотивы политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды или мотивы ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы.

Субъект преступления – специальный. Им может быть: а) лицо, создавшее экстремистское сообщество; б) лицо, создавшее объединение организаторов, руководителей или иных представителей частей или структурных подразделений такого сообщества; в) руководитель экстремистского сообщества; г) руководитель частей или структурного подразделения такого сообщества.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 281¹ УК, состоит в участии в экстремистском сообществе.

Участие означает вхождение в состав такого сообщества, выполнение функций ее члена, осуществление конкретных экстремистских акций. Оконченным преступление будет признаваться с момента фактического вступления лица в экстремистское сообщество вне зависимости от того, оформлено соответствующим образом членство в нем или нет. Совершение таким лицом преступлений экстремистской направленности, а равно участие в них признаками ч. 2 ст. 282¹ УК не охватываются и требуют дополнительной квалификации.

Субъект преступления – достигший 16-летнего возраста рядовой участник экстремистского сообщества.

Квалифицированным видом преступлений, предусмотренных ч.1, 2 ст. 281¹ УК, является их совершение лицом с использованием своего служебного положения. Речь идет об его использовании как должностным лицом или лицом, осуществляющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, так и иными лицами, злоупотребляющими своим служебным положением.

Примечание к ст. 282¹ УК содержит институт деятельного раскаяния. Лицо освобождается от уголовной ответственности, если, во-первых, добровольно (т. е. невынужденно) прекратило свое участие в деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности, а во-вторых, в его действиях нет состава какого-либо иного преступления.

Ж. Организация деятельности экстремистской организации (ст. 282² УК)

Конституцией РФ гарантируется возможность создания общественного или религиозного объединения либо любой иной организации, чья деятельность не противоречит действующему законодательству и не посягает на интересы личности, общества, государства. Вместе с тем в целях защиты тех же самых интересов государство устанавливает запрет на создание и деятельность экстремистских и некоторых других организаций.

Непосредственный объект преступления – отношения, возникающие в результате нарушения запрета на осуществление экстремистской деятельности.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 282² УК, выражается в организации деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности.

Экстремистской организацией признается общественное или религиозное объединение либо иная организация, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с тем, что такая деятельность носит экстремистский характер.

В соответствии с Федеральным законом от 25 июля 2002 г. «О противодействии эктремистской деятельности»[61] основаниями для ликвидации или запрета деятельности упомянутых организаций могут служить: нарушение ими прав и свобод человека и гражданина; неоднократные или грубые нарушения Конституции РФ, федеральных конституционных законов, федеральных законов или иных нормативных актов либо систематическое осуществление объединением деятельности, свидетельстующей о наличии в ней признаков экстремизма.

При наличии указанных оснований общественное или религиозное объединение либо иная организация письменно предупреждаются о недопустимости деятельности, носящей признаки экстремизма. Если после такого предупреждения соответствующей организацией или хотя бы одним ее структурным подразделением не устранены нарушения, послужившие основанием для вынесения предупреждения, либо в течение 12 месяцев со дня вынесения предупреждения выявлены новые факты, свидетельствующие о наличии в их деятельности признаков экстремизма, организация, являющаяся юридическим лицом, по решению суда ликвидируется, а деятельность организации, не являющейся юридическим лицом, подлежит запрету.

Объективную сторону рассматриваемого преступления составляет организация дальнейшей деятельности экстремистского формирования после его ликвидации либо запрета его деятельности.

Таким образом, для установления объективной стороны преступления необходимо наличие двух моментов: формального и материального.

Формальным моментом будет служить вступившее в законную силу решение суда о ликвидации или запрете деятельности конкретной организации в связи с осуществлением ею экстремистской деятельности. Материальным признаком должна выступать организационная деятельность виновного лица, направленная на обеспечение продолжения функционирования ликвидированной организации либо запрещенной экстремистской деятельности.

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 282² УК, заключается в участии в деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности.

По смыслу закона участие в такого рода деятельности ничем не отличается от трактовки этого понятия применительно к организации экстремистского сообщества (ч. 2 ст. 282¹ УК).

Преступление будет считаться оконченным либо с момента совершения любого действия организационного характера, направленного на продолжение деятельности ликвидированной организации или запрещенной экстремистской деятельности, либо с момента вступления в такую организацию и выполнения любого поручения со стороны ее руководства в рамках осуществляемой организацией экстремистской деятельности.

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 282² УК, – лицо, организующее деятельность ликвидированной экстремистской организации или организации, чья экстремистская деятельность запрещена. Им могут быть создатель или руководитель такой организации.

Субъектом преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 282² УК, являются рядовые участники указанных объединений или организаций.

Анализируемое преступление необходимо отграничивать от деяния, предусмотренного ст. 282² УК. В упомянутой норме речь идет о сообществе, которое создается для совершения преступлений, перечисленных в диспозиции ст. 282² УК. Поскольку эта деятельность признана преступной в других нормах УК, то ответственность наступает независимо от того, была ли организация предварительно ликвидирована, или ее деятельность запрещена судом. В ст. 282² УК нет такого указания, т. е. организация может создаваться для совершения хотя и экстремистских действий, но не представляющих собой самостоятельного преступления (например, для пропаганды и публичного демонстрирования нацистской символики и атрибутики). В этих случаях условиями уголовной ответственности являются вступившие в законную силу решение суда о ликвидации или запрете и, несмотря на это, продолжение экстремистской деятельности в виде ее организации или участия в ней[62].

Поскольку комментируемое преступление есть в известном смысле неисполнение решения суда, то ст. 282² УК следует рассматривать как специальную норму по отношению к ст. 315 УК. В таких случаях применению всегда подлежит специальная норма, квалификация по совокупности преступлений исключается.

Примечание к ст. 282² УК предусматривает возможность освобождения от уголовной ответственности лица, добровольно прекратившего участие в деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации, в отношении которых судом принято вступившее в законную силу решение о ликвидации или запрете деятельности в связи с осуществлением экстремистской деятельности, при условии, что в его действиях не содержится иного состава преступления.

Примечание распространяется только на участников экстремистских организаций. К организаторам таких формирований оно применено быть не может.

§ 5. Преступление, посягающее на экономическую безопасность

А. Диверсия (ст. 281 УК)

Диверсия представляет повышенную общественную опасность, поскольку посягательство на экономическую безопасность и обороноспособность России осуществляется общеопасным способом, что ставит под угрозу также жизнь и здоровье граждан.

Предметом преступления выступают предприятия (заводы, фабрики), сооружения (мосты, плотины, туннели, электростанции), пути и средства сообщения, железнодорожный, водный и воздушный транспорт, средства связи, объекты жизнеобеспечения населения (системы водоснабжения, продуктопроводы, склады с продовольствием и горюче-смазочными материалами) и т. д.

С объективной стороны диверсия выражается в совершении взрыва, поджога или иных действий (обвалов, затоплений, камнепадов, аварий, катастроф и т. п.). Указанные общеопасные действия направлены на разрушение или повреждение указанных предприятий, сооружений и т. д., относящихся к предмету преступления.

Разрушение указанных предметов означает приведение их в полную негодность, когда они не могут подлежать восстановлению либо их восстановление становится экономически невыгодным.

Повреждение – это приведение предметов в частичную негодность, когда их восстановление возможно и экономически целесообразно.

Диверсия признается оконченным преступлением с момента совершения взрывов, поджогов и иных подобных действий независимо от того, наступили указанные в законе последствия или нет. Наступивший материальный ущерб учитывается, но влияет не на квалификацию содеянного, а на установление степени вины и назначение наказания.

Квалифицирующим обстоятельством при диверсии (ч. 2 ст. 281 УК) выступает ее совершение организованной группой, т. е. устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких диверсионных актов.

С субъективной стороны диверсия совершается с прямым умыслом, т. е. лицо сознает общественно опасный характер действий, связанных с совершением взрыва, поджога или иного действия, направленного на разрушение или повреждение указанных материальных объектов, и желает совершить эти действия и причинить последствия, к которым они приведут. Если умыслом виновного охватывается неизбежность при этом гибели людей, то содеянное квалифицируется по совокупности с умышленным убийством.

Мотивы диверсии могут быть разными (месть, корысть, ненависть к существующему конституционному строю и т. п.). Обязательным признаком субъективной стороны преступления является цель – подрыв экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации.

По объективным свойствам содеянного диверсия сходна с рядом общеуголовных преступлений. Отличие их от диверсии заключается в том, что они наносят ущерб другим сферам общественных отношений (объектам) и при их совершении у виновного отсутствует указанная в ст. 281 УК цель – подрыв экономической безопасности и обороноспособности России.

От террористического акта (ст. 205 УК) диверсия отличается направленностью совершения общеопасных действий. Цели терроризма, в отличие от указанной цели диверсии, – нарушение общественной безопасности, устрашение населения либо оказание воздействия на принятие решений органами власти.

Если диверсию совершает гражданин Российской Федерации по заданию представителей иностранного государства или иностранной организации, его действия квалифицируются по совокупности с государственной изменой в форме оказания помощи в проведении враждебной деятельности против России.

Субъектом диверсии может быть гражданин России, иностранный гражданин или лицо без гражданства, достигшие 16-летнего возраста.

Глава III

Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления

§ 1. История уголовного законодательства России об ответственности за должностные преступления

Ретроспективный анализ законодательства об уголовной ответственности должностных лиц показывает, что истоки конструирования составов этого вида преступной деятельности следует связывать главным образом с развитием двух явлений: с усилением власти государя и формированием управленческих структур государства в период XIV–XV вв. Укрепление государственного строя требовало создания определенных управленческих структур. В этом случае власть осуществляется от имени государства с помощью многочисленных категорий работников государственного аппарата посредством наделения их для этой цели необходимым объемом властных и служебных полномочий, которые в процессе управления в силу различных обстоятельств могут нарушаться. Естественно, возникает необходимость установления ответственности чиновников за нарушения, допускаемые по службе.

Анализ исторического пути развития уголовного законодательства об ответственности за служебные преступления в России позволяет представить его как ряд взаимосвязанных этапов.

Исследование показывает, что система государственного управления на протяжении многовекового периода русской истории покоилась на кормлении[63][64], в самой идее которого «заключаются все условия превышения меры должного и справедливого»[65].

Истоки формирования составов должностных преступлений можно обнаружить в первом законодательном сборнике – Судебнике Великокняжеском 1497 г., который особое внимание уделял охране интересов суда. Судебник предусматривал запрет некоторых видов нарушения служебной дисциплины при осуществлении деятельности суда. Но наиболее ярким моментом, связанным с формированием должностных преступлений в этом законе, явилась, пожалуй, ст. 1, которая упоминала о взяточничестве следующее: «Суд Царя и Великого Князя судити Боярам и Окольничим, и Дворецким, и Казначеем, и Дьякам по делам в правду, а судам не мстити никому, и не дружите, и посула в суде не имате». Иначе говоря, Судебник запрещал посулы (взятки), о чем прямо указывал и в других нормах этого закона. Так, в ст. 67 Судебника была предусмотрена ответственность судьи, истца и ответчика за получение незаконного вознаграждения. Каралось содеянное строжайшим образом – смертью и конфискацией имущества виновного.

Судебник предпринял попытку регламентировать и другие противоправные действия должностных лиц. Так, в ст. 2 был сформирован прообраз состава превышения должностных полномочий. Установления этой нормы были обращены на то, чтобы деятельность должностных лиц, руководивших отраслями центрального управления, была строго ограничена рамками той отрасли, которую они возглавляли, и не выходила за них.

Формирование составов должностных преступлений продолжилось в середине XVI столетия, когда был принят Судебник Царя Ивана Грозного 1550 г., который выделил особо опасные виды преступлений, непосредственно направленные против государственных основ и интересов господствующего класса.

Выделение новых должностей дворцового аппарата и великокняжеской канцелярии обусловило введение некоторых из них в состав судебных органов. В заголовке Судебника 1550 г. упомянут широкий круг должностных лиц. Это, как достаточно убедительно показал И. И. Смирнов[66], свидетельствует о возросшем значении дьяков и приказов, которые теперь входили в состав центрального суда. То, что всяким приказным людям поручались те или иные сферы, функции управления, говорит об увеличении административного аппарата и развитии учреждений общегосударственного значения.

Вводится не известное памятникам предыдущей законодательной деятельности Русского государства преступление – подписка, т. е. подлог судебных актов (ст. 4, 5). Субъектом рассматриваемого преступления являлись должностные лица: бояре, окольничие, казначеи, дьяки, а само преступление заключалось в ложном удостоверении в документе какого-либо имеющего юридическое значение события.

Судебник 1550 г. признает взяточничество преступлением и устанавливает за него наказание. Субъектом преступления выступают: в ст. 3 – боярин, дворецкий, казначей, дьяк; в ст. 4 – дьяк; в ст. 5 – подьячий.

Однако понятие взяточничества сводилось не к нарушению долга службы фактом взятки, а в подкупе с целью неправосудия. Взяточничество выступало обстоятельством, отягчающим ответственность для таких видов должностных преступлений, как подлоги различных судебных документов по фактам недостоверного изложения результатов следствия и суда, взыскания штрафов, судебных расходов и пошлины и др.

Итак, определяя развитие интересующих нас норм, следует отметить, что к середине XVII в. в законодательных актах наметилось формирование уголовно-правовых новелл, предусматривающих ответственность за должностные преступления.

Соборное уложение 1649 г. – первый в истории России систематизированный закон, который подвел итог длительного развития русского права. В Соборном уложении нет специальных глав, охраняющих государственный строй России от преступных посягательств должностных лиц. Однако некоторые особенности правового статуса «служилых людей» можно вывести путем анализа содержания Соборного уложения 1649 г., в котором содержалась специальная глава «О службе всяких ратных людей Московского государства». В данной главе закона было предусмотрено наказание за уход со службы в виде физического наказания («бити кнутом»), а также в виде уменьшения поместного оклада или конфискации поместья[67].

В статьях главы X «О суде» Соборного уложения, регламентирующих порядок судебного делопроизводства, получили развитие нормы ст. 4 и 5 Судебника 1550 г., предусматривающих ответственность за подлог судебных актов. Изменилась конструкция состава подлога: в субъективную сторону, кроме корыстной цели должностного лица, совершившего подлог, вводятся иные мотивы (о дьяке говорится, что он совершает преступление, «норовя кому посулом, или по дружбе, или льстя кому недружбу»).

Другой важной новеллой, касающейся наказания дьяка за служебный подлог, было введение в Уложение, наряду с торговой казнью, битьем кнутом и лишением должности для дьяка, нового вида наказания для подьячего – отсечения руки.

Необходимо подчеркнуть и тот факт, что в Уложении отсутствуют нормы, которые определили бы взяточничество как самостоятельное преступление. «Неправда взяточничества исчезла из Уложения, она утонула в подлоге, медлительности», – писал в связи с этим К. Д. Анциферов[68]. Однако если взятка сопутствовала совершению других преступлений, то они наказывались наиболее строго. Это относилось, например, к совершению служебного подлога за взятку (ст. 12 гл. X), к неправедному суду, вызванному взяткой (ст. 2 гл. XII).

Следующий этап развития законодательства об уголовной ответственности за должностные преступления связан с эпохой Петра I, когда сложилось обширное и довольно разветвленное законодательство. При этом продолжали действовать и Соборное уложение 1649 г., и новоуказные статьи второй половины XVII в. Петр I даже специальным Указом 15 июня 1714 г. подтвердил действие Соборного уложения: «…повелел всякого чина судьям всякие дела делать и вершить все по Уложению»[69]. Однако в ходе петровских и последующих реформ XVIII в. было издано множество различных указов, регламентов, уставов. По данным исследователя Н. П. Ерошкина, за время правления Петра I было издано по меньшей мере 3314 указов, регламентов и уставов[70]. Следует особо подчеркнуть, что властитель лично принимал участие в создании многих из этих нормативных актов. Новое законодательство формально не отменяло ранее действовавшее, а просто наслаивалось на него. Подчас новые и прежние акты противоречили друг другу, что сильно затрудняло деятельность и судов, и органов управления.

За малейшие нарушения по службе чиновники подлежали суровой ответственности, вплоть до смертной казни. Должностное преступление рассматривалось как посягательство, содержащее в себе угрозу непоколебимости государя, а следовательно, и государственным структурам от злоупотреблений и разного рода преступлений[71].

Нельзя говорить о какой-либо выработанной системе должностных преступлений. Законодателю известны лишь отдельные виды злоупотреблений. Перечень преступлений должностных лиц мы находим в Генеральном регламенте, установившем общие начала коллежских и канцелярских порядков[72].

Взяточничеству как самому распространенному преступлению по службе того времени законодатель уделяет особое внимание. Еще в начале царствования Петра появились указы, направленные на борьбу с этим опасным социальным злом. Так, в 1698 г. Указ «О сборе в сибирских и поморских городах с товаров таможенных пошлин» в отношении тех, кто «учнет воровать, пошлины красть…», устанавливал суровое наказание. Спустя год, в 1699 г., принимается Указ «О наказании посадских людей за взятки…»[73].

Указом Петра I «О воспрещении взяток и посулов за оное» от 24 декабря 1714 г. установлен запрет на мздоимство. Этот законодательный акт определял взяточничество так: «…получение должностным лицом мзды помимо содержания, получаемого от государства, независимо от того влияния, какое взятка оказывает в сфере служебной деятельности чиновника, – есть преступление по службе, ибо, доставляя незаконный прибыток чиновнику, взятка причиняет ущерб плательщику». Спустя два года, в Указе Петра I от 18 июля 1716 г., были выделены три формы взяточничества: принятие подарка, нарушение служебного долга за взятку и совершение преступления за взятку. В связи со свойствами этих форм определялось соответствующее наказание. Указы, направленные на борьбу со взяточничеством, активно принимались и в следующие годы: «Инструкция, или наказ земским комиссарам в губерниях и провинциях» (1719 г.), «О рачительном сборе податей и о наказании за взятки» 1720 г.)[74]. Тем самым взяточничество вновь признавалось уголовно наказуемым деянием, которое, как отмечалось выше, отсутствовало в виде такового в Соборном уложении 1649 г.

Субъектом взяточничества являлись не только берущие и «лиходатели», но и те, «которые ему в том служили и чрез кого делано, и кто ведали, а не известили, хотя подвластные или собственные его люди, не выкручаяся тем, что страха ради сильных лиц, или что его служитель», т. е. соучастники и даже недоносители. Чтобы «неведением никто не отговаривался», от поступающих на службу бралась подписка об объявлении им указа. Для ознакомления народа указы прибивались на видном месте[75].

Несмотря на то, что за взяточничество устанавливалось достаточно жесткое и даже жестокое наказание, распространение его в период правления Петра достигло небывалого масштаба. Не способствовало предупреждению этого опасного преступления даже то, что Петр решил установить чиновникам высокое жалованье. В литературе можно найти немало примеров процветания взяточничества и казнокрадства. Так, уличен был во взятках и казнен сам обер-фискал Нестеров. Был повешен за взяточничество, злоупотребления, казнокрадство сибирский губернатор князь Гагарин, который даже умудрился украсть бриллианты, купленные в Китае для жены Петра I, пока их везли через Сибирь. А у любимца царя князя Меншикова после его падения было найдено до трех миллионов деньгами и бриллиантами и сделан начет (царь обязал вернуть украденное) в размере почти годового бюджета Российской империи. Лишь в Белгородской губернии как взяточники и мздоимцы были обвинены 39 чиновных «персон», в числе которых можно упомянуть прокурора Зыбина, тайного советника Салтыкова и др.[76]

Норма, предусматривающая ответственность за другое должностное преступление – служебный подлог, являясь чертой старого права, в эпоху Петра I продолжала иметь самостоятельное и обособленное значение. В отношении этого состава руководящими были постановления главы XIII Генерального Регламента, в которых служебный подлог был обрисован достаточно подробно. Здесь проводится четкое различие между подлогом интеллектуальным («кто под каким-нибудь предлогом неправдиво учинит рапорт (или доношение) им о состоянии дела, а некоторые предложения и прочее тому подобное с умыслом удержит, или весьма утаит») и подлогом материальным («кто протоколы или другие документы переправит фальшиво, и прочее в таких причинах подобное учинит»)[77]. В период от Артикулов Петра I до Свода законов были разработаны меры предупредительного свойства против служебного подлога. Правительство стремилось к тому, чтобы всякий официальный документ был скреплен должностным лицом и чтобы в этом отношении велась строгая отчетность[78].

Особые предупредительные меры касались недопущения в официальных документах (книгах, вексельных документах) подчисток, поправок, дописок[79].

Законодательная деятельность по упорядочению уголовной ответственности должностных лиц была продолжена в период царствования Екатерины II. Известно, что в это время роль центральных органов постепенно была сведена к общему руководству и наблюдению, основные вопросы управления стали решаться на местах, и для этого был проведен ряд реформ местного управления.

В период правления Екатерины II принималось немало актов, регламентирующих ответственность чиновников по службе. Среди них следует назвать такие указы, как: «Об удержании судей и чиновников от лихоимства» (1762 г.), «О распубликовании во всем государстве об учиненных наказаниях за взятки и лихоимство» (1766 г.), «О штрафовании присутственных мест за нерапортование и за неисполнение по посланным указам в сроки» (1766 г.), «О наказании мирских начальников, уличенных в незаконных поборах» (1796 г.)[80]. В нормативных актах формулировались составы таких преступлений, как взяточничество, лихоимство, подлоги документов, корыстное злоупотребление властью, неисполнение возложенных обязанностей, противоправное бездействие власти. Екатерина Великая проводила реформы, направленные на повышение значимости чиновничества в России. В результате указанных преобразований активно развивался бюрократический аппарат, росла его численность. Это способствовало распространению должностных преступлений, в особенности взяточничества. Однако, следуя просветительским теориям, Екатерина II декларировала гуманистические идеи о наказании, поэтому опасные должностные преступления влекли наказания гораздо более мягкие, нежели в эпоху Петра Великого. В последней четверти XVIII в. лица, совершившие должностные преступления (кроме взяточников), в основном прощались, а наказанием за взяточничество стало для низших чинов исключение со службы с лишением чина и взысканием полученных денег в двойном размере, а для высших чинов – временное пребывание в своих поместьях.

В период царствования Александра I (1801–1825) были предприняты попытки кодификации российского уголовного законодательства, которые выразились в ряде проектов уголовных уложений. Один из них разработан профессором Харьковского университета Якобом.

Проект проф. Якоба имел «важное значение для нашего позднейшего законодательства», – писал видный русский ученый Н. С. Таганцев[81]. При издании в 1832 г. Свода законов отдельные составы должностных преступлений формировались в соответствии с проектом 1811 г. Завершилась работа над Сводом законов в период правления Николая I (1825–1855 гг.).

Если анализировать развитие должностных преступлений по Своду законов издания 1832 и 1842 гг., то, прежде всего, следует отметить наличие статей, трактующих эти преступления. К ним относились: злоупотребление властью, превышение власти, взяточничество, служебный подлог. Однако следует отметить, что статьи, предусматривающие составы должностных преступлений, помещены в разных местах Свода и не согласованы между собой. Более того, такое согласование отсутствует даже в тех случаях, когда речь идет об одном и том же преступлении.

Так, о служебном подлоге как особом виде подлога публичных документов идет речь в разделе V главы III «О неисполнении по должности». Под ним подразумеваются: а) подделка, переправка и подчистка протоколов и других документов присутственных мест (ст. 284); б) неправый доклад судебных актов для сокрытия истины, лживые рапорты о состоянии дела и т. п. подлоги (ст. 285).

Кроме того, ст. 729 предусматривает ответственность чиновников крепостных дел, нотариусов и маклеров, произведших от имени частных лиц подлог крепостных актов, заочно совершивших акты от имени отсутствующих лиц без доверенности от них, осуществивших подлог актов задним числом и т. п.

К середине XIX в. изменения в социально-экономическом строе общества настоятельно требовали обновления и упорядочения уголовного законодательства, что ощущалось не только развивающейся буржуазией, но и дворянством.

Необходимость новой систематизации уголовного законодательства была связана с реформами государственного аппарата, развитием системы полиции и полицейского сыска, с более точным обозначением правового статуса различных сословных групп в Своде законов.

Проведенная при Николае I систематизация российского законодательства в области уголовного права завершилась изданием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Оно было создано в результате соединения наскоро переработанных специальной комиссией актов времен правления Алексея Михайловича, Петра I, Екатерины II, включенных в Свод законов Российской империи, а также норм некоторых уголовных кодексов европейских стран[82].

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (и в новых редакциях 1866 и 1885 гг.) должностным преступлениям было посвящено одиннадцать глав, объединенных в разделе пятом, носящем наименование «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной». Анализ норм, входящих в этот раздел, позволяет отметить, что большинство из них описывают дисциплинарные провинности. Крючкотворство при описании должностных правонарушений не позволило провести различие между должностными преступлениями и дисциплинарными проступками.

Б. В. Волженкин справедливо отмечает, что «для Уложения о наказаниях было характерно казуистическое описание различных разновидностей преступления. Так, в главе “О превышении власти и противозаконном оной бездействии” предусматривалось десять вариантов превышения власти. Кроме того, содержались общие нормы, раскрывающие понятие превышения и бездействия власти»[83].

Пожалуй, лишь состав служебного подлога был регламентирован таким образом, что его положения в значительной части нашли свое отражение даже в современном уголовном законодательстве России.

Уложение о наказаниях 1845 г. придает служебному подлогу самостоятельное значение, специально посвящая этому составу преступления главу IV раздела V. Она так и называется «О подлогах по службе». Законодательный акт по содержанию подразделяет интеллектуальный подлог на общий, упомянутый в ст. 391, и особенный – выдачу заведомо ложного свидетельства (ст. 392) и заведомо лживое изложение законов и других правительственных актов (ст. 390). Последняя норма, по сути, дублирует содержание ст. 319–322, предусматривающих ответственность за составление подложных указов императора, подчистки, изменение содержания этих указов или использование их в преступных целях, лишь устанавливая повышенную ответственность за такие преступления должностных лиц.

Несмотря на то, что в ст. 448 Уложения говорится о похищении документа, ее действие распространялось лишь на те ситуации, когда хищение было направлено на достижение цели подлога, а не на те, когда оно совершалось с целью присвоения похищенного документа. В последнем случае виновный нес наказание по ст. 330 Уложения[84]. По данной статье могли быть квалифицированы лишь хищения документов, вверенных виновному в подлоге должностному лицу. Служебный подлог считался оконченным с момента внесения виновным в документы заведомо ложных данных, независимо от того, сумел он воспользоваться этим документом или нет. Кроме того, необходимо отметить, что Уложение устанавливало льготы, которые были в Своде законов по освобождению от телесных наказаний должностных лиц (на время состояния их на службе)[85].

Можно утверждать, что именно с данного периода было положено начало государственной политике формирования уголовно-правовых норм, предусматривающих уголовную ответственность должностных лиц за совершение преступлений по службе.

Важным этапом в истории развития уголовного законодательства России был период 1881–1903 гг. (именуемый в литературе тех лет «перестройкой»), в течение которого велась подготовка нового Уголовного уложения, утвержденного 22 марта 1903 г. Углубление классовых противоречий обусловило эволюцию и уголовного законодательства. Новый уголовный закон полностью не был введен в действие, поскольку при постатейном его обсуждении проявились противоречия в подходе депутатов ко многим его нормам. Тем не менее значение Уголовного уложения 1903 г. для развития российского уголовного права было велико. В нем содержалось немало прогрессивного, в том числе в части рассматриваемого нами вопроса. Так, значительно была расширена уголовная ответственность должностных лиц за различные нарушения по службе. В главе 37 «О преступных деяниях по службе государственной и общественной» сформулирован 51 состав, содержащий уголовную ответственность данной категории лиц (ст. 636–687)[86].

В Уложении 1903 г. фигурировал и иной субъект преступления – служащий. Со времен петровской «Табели о рангах» все русское чиновничество, независимо от ведомственной принадлежности, было разделено на 14 классов. Присвоение очередного классного чина связывалось, скорее, не с особенностями выполняемых чиновником функций и их содержанием, а с выслугой лет, с безупречным, с точки зрения вышестоящего начальства, несением службы, происхождением и прочими моментами. С учреждением Александром I министерств иерархия царской бюрократической системы приобрела определенную законченность.

Согласно ст. 636 Уголовного уложения 1903 г. служащим является «всякое лицо, несущее обязанности по службе государственной или общественной, в качестве должностного лица, или полицейского, или иного стража, или служителя, или лица сельского или мещанского управления». Это, однако, не относилось к кадрам верховного управления, по существу безответственным перед уголовным законом. Тем самым субъектами преступления по службе не могли быть частные лица.

В начале XX в. в период бурных экономических и государственных преобразований вновь встал вопрос об установлении ответственности высших государственных должностных лиц за должностные злоупотребления. Эта проблема получила широкое освещение в научной литературе того периода[87], но законодательного разрешения так и не нашла. К 1917 г. чиновничий корпус царской России представлял собой сугубо формализованную иерархическую систему. Иерархия этой системы определялась по преимуществу не содержанием выполняемых функций, а моментом формальным – присвоением чиновнику определенного классного чина.

Подводя итог сказанному, подчеркнем два момента.

Во-первых, на становление норм об уголовной ответственности за должностные преступления влияло развитие государственного строя России. На протяжении XVI–XIX вв. эти нормы прошли длительный путь. Появление норм, предусматривающих ответственность за должностные преступления, было связано, прежде всего, с потребностью ограничить злоупотребления должностных лиц по отношению к государству. За вред, причиняемый государю, они сурово наказывались.

Во-вторых, конец XIX – начало XX в. ознаменованы серьезными демократическими преобразованиями в России, оказавшими влияние на более радикальное развитие уголовного права, в том числе и в части, касающейся уголовной ответственности должностных лиц. Это выразилось в том, что специально оговаривались случаи взяточничества, превышения власти, подлогов по службе и др.

Таким образом, проведенный анализ нормативной базы свидетельствует о том, что в дореволюционном уголовном законодательстве нормы об ответственности за должностные преступления развивались от реформы к реформе, стремясь обеспечить охрану государственных интересов и деятельности государственного аппарата, и вышли к 1917 г. на определенный правовой уровень.

В советский период законодательство о должностных преступлениях получило бурное развитие. С первых дней Советской власти действие многих законов Российского государства было прекращено и на смену им пришли декреты, постановления, основным содержанием которых был призыв к беспощадности «к нашим врагам… и ко всем колеблющимся и вредным элементам… которые осмелятся внести дезорганизацию в тяжелую творческую работу по строительству новой жизни…»[88]. В других работах Ленин, говоря о злоупотреблениях «примазавшихся к коммунистам старых чиновников, помещиков и буржуа и прочей сволочи», указывал: «Тут нужна чистка террористическая: суд на месте и расстрел безоговорочно»[89]. Попрание законов покрывалось в те годы революционными идеями, «социалистической целесообразностью». Выработанные многовековым историческим развитием нормы уголовного права России были преданы забвению. Объективности ради отметим, что и этот период истории России содержал позитивные аспекты уголовно-правовой борьбы с должностными преступлениями.

В начальный период становления нового порядка в России возникла острая необходимость в укреплении основ государственного и политического строя, поэтому власть сразу же стала уделять внимание уголовно-правовой борьбе с должностными преступлениями. Законодательной основой ответственности за должностные преступления в этот период явилось постановление «Об уголовной и гражданской ответственности служащих», принятое 11 апреля 1917 г. Временным правительством[90]. В нем была регламентирована ответственность всех государственных служащих. Однако из общего порядка уголовного судопроизводства по делам о должностных преступлениях из данного постановления было сделано исключение для высших правительственных чиновников.

Первым законодательным актом, предусматривающим отдельные преступления должностных лиц, является декрет СНК РСФСР от 14 (27) ноября 1917 г. «О рабочем контроле». Декрет установил, что владельцы частных предприятий и представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля, виновные в сокрытии материалов, продуктов, заказов и в неправильном ведении отчетов и тому подобных злоупотреблениях, подлежат уголовной ответственности.

Практически тогда же был издан декрет СНК РСФСР от 24 ноября 1917 г. «О суде», в ст. 8 которого впервые четко упомянуто о должностных преступлениях. В частности, в соответствии с данной нормой к компетенции рабочих и крестьянских революционных трибуналов были отнесены дела об опасных преступлениях, и в их числе – дела о злоупотреблениях чиновников.

Отнесение к компетенции революционного трибунала дел о лицах, «которые, пользуясь своим общественным или административным положением, злоупотребляют властью, предоставленной им революционным народом», регламентировалось и в инструкции НКЮ РСФСР от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях, порядке ведения его заседаний».

Следует отметить, что серьезное значение для борьбы с должностными преступлениями имело и постановление Чрезвычайного VI Всероссийского Съезда Советов от 8 ноября 1918 г. «О точном соблюдении законов»: все должностные лица Советской власти призывались «к строжайшему соблюдению законов РСФСР, изданных и издаваемых центральной властью постановлений, положений и распоряжений». Подобный призыв содержался и в постановлении Совета Рабоче-Крестьянской обороны от 8 декабря 1918 г. «О точном и быстром исполнении распоряжений центральной власти и устранении канцелярской волокиты»[91].

Таким образом, уже в первый год своего существования Советская власть уделяла достаточно серьезное внимание борьбе с должностными преступлениями, а также устранению условий, способствовавших этим преступлениям, издав целый ряд нормативных актов. Эти документы еще не содержали точного и исчерпывающего перечня признаков конкретных составов должностных преступлений, не во всех случаях определялись наказания за их совершение, но нельзя не признать, что уже сами акты свидетельствовали о твердой решимости Советского государства вести серьезную борьбу с должностными преступлениями, содействуя тем самым укреплению государственного аппарата.

Для развития уголовной ответственности должностных лиц большое значение имело «Положение о революционных военных трибуналах» от 20 ноября 1919 г., в котором к должностным преступлениям относились: саботаж, превышение и бездействие власти при условии, если означенные деяния сопровождались существенным вредом для Республики или для дела революции, или же значительными убытками для казны, или если они могли сопровождаться указанными последствиями, не наступившими лишь случайно или ввиду принятых вовремя другими лицами предупредительных мер; присвоение, растрата или истребление вверенного по службе имущества, служебный подлог; вымогательство[92]. Анализ этого документа позволяет утверждать, что именно из него впоследствии выросло понятие большинства должностных преступлений, указанных в главе II Особенной части УК РСФСР 1922 г.

О должностных преступлениях упоминается и в целом ряде других декретов и постановлений Советской власти, изданных в первые годы существования Советского государства. К ним относится, в первую очередь, декрет ВЦИК РСФСР от 8 мая 1918 г. «О взяточничестве», в котором впервые был определен субъект этого преступления, регламентированы основные и квалифицирующие признаки состава взяточничества. Декрет проводил различие между должностными лицами и прочими служащими, что сохранило принципиальное значение и для регламентации ответственности за должностные преступления в настоящее время[93].

Декретом СНК РСФСР от 16 августа 1921 г. «О борьбе со взяточничеством» были внесены изменения в декрет «О взяточничестве» от 8 мая 1918 г. и уточнены признаки составов соответствующих преступлений, а также обстоятельства, усиливающие наказание за взятку. Положения декрета от 16 августа 1921 г. в основном были привнесены в последующие законодательные акты.

В декрете ВЦИК «Амнистия к 1 мая 1920 г.» предусматривалось, что амнистия не распространяется на «совершивших должностные преступления, явно дискредитирующие Советскую власть». 26 февраля 1921 г.

НКЮ РСФСР принял постановление «Об усиленной ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе», согласно которому, в частности, различались: а) превышение власти с явно корыстной целью; б) превышение власти хотя и без корыстной цели, но сопровождавшееся дискредитированием Советской власти и имевшее важные последствия; в) преступное нерадение или бесхозяйственность, имевшие последствием порчу или гибель значительного количества заготовленных продуктов; г) иные преступные деяния, если их совершение обусловливалось совокупным действием нескольких лиц, а также если они носили организованный характер. Таким образом, и в этом акте содержались указания на необходимость учета тех отдельных признаков должностных преступлений, которые служили основой для индивидуализации ответственности.

В ряде нормативных актов была регламентирована ответственность должностных лиц за совершение хищения государственного имущества и смежных должностных преступлений, способствующих этим хищениям. Прежде всего это декрет СНК от 21 октября 1919 г., посвященный борьбе со спекуляцией и хищениями, декрет ВЦИК и СНК от 1 июня 1921 г., посвященный борьбе с хищениями государственного имущества[94],в котором прямо устанавливалась ответственность должностных лиц, уличенных в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов, участии в спекуляции в той или иной форме и во взятках».

В первом Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. глава о должностных преступлениях располагалась в Особенной части на втором месте вслед за государственными преступлениями. Это свидетельствовало о том, какое значение им придавалось.

В данной главе была установлена ответственность за следующие виды должностных преступлений: злоупотребление властью (ст. 105), превышение власти (ст. 106), бездействие власти (ст. 107), халатное отношение к службе (ст. 108), дискредитирование власти (ст. 109), постановление неправосудного приговора (ст. 110), незаконное задержание, незаконный привод, принуждение к даче показаний на допросе (ст. 112), присвоение денег или иных ценностей (ст. 113), получение взятки (ст. 114), провокация взятки (ст. 115), служебный подлог (ст. 116) и др. Анализ статей, объединенных в главу II «Должностные (служебные) преступления» УК РСФСР 1922 г., показывает, что в основу систематизации был положен не только объект преступлений, но и другие признаки: субъект преступления, единство способа и др.

В 1926 г. был принят новый УК РСФСР, который в основном текстуально воспроизвел уголовно-правовые нормы предыдущего УК об ответственности за должностные (служебные) преступления. Вместе с тем нельзя не заметить и определенных различий в формулировании тех составов преступлений, которые с точки зрения объекта и субъекта и в современных условиях признаются «общими» должностными преступлениями.

Законодатель в УК РСФСР 1926 г. свел воедино признаки простого и квалифицированного составов, предусмотренных в ст. 105 УК РСФСР 1922 г. Это привело к нагромождению законодательной конструкции и вряд ли способствовало единообразному уяснению закона. К примеру, такой субъективный признак, как «корыстные или иные личные виды», из разряда квалифицирующих был переведен в разряд условий одного из видов последствий.

Принципиальными нововведениями в УК РСФСР 1926 г., по сравнению с ранее действовавшим уголовным законом, в составе превышения власти или служебных полномочий являются следующие. Во-первых, в ч. 1 ст. 106 УК РСФСР 1922 г. преступление сконструировано в виде формального состава, а при квалификации по ч. 1 ст. 110 УК РСФСР 1926 г. требуется установить «наличие признаков, предусмотренных в предыдущей статье». Систематическое толкование приводит к выводу, что речь идет о таких признаках, как последствия преступления.

Во-вторых, законодатель в ч. 1 ст. 110 УК РСФСР прямо не указывает на должностное лицо как субъект превышения власти или служебных полномочий. Им, согласно закону, выступает лицо, совершавшее действия, явно выходящие за пределы прав и полномочий, предоставленных ему законом. При такой формулировке закон истолковывается расширительно: субъектом может выступать не только должностное лицо, но и любое лицо, обладающее правами и полномочиями, предоставленными ему законом.

Вместе с тем в качестве положительного момента следует отметить то, что законодатель в УК РСФСР 1926 г. отказался от такого вида санкции, как отсылочная, имевшая место в ч. 1 ст. 106 УК РСФСР 1922 г., а именно: это преступление каралось «наказаниями, предусмотренными 1-й и 2-й частями 105-й статьи». Такой вид санкции широко использовался при конструировании и других статей должностных (служебных) преступлений в главе II УК РСФСР 1922 г., однако в УК РСФСР 1926 г. законодатель от него отказался.

В годы Великой Отечественной войны должностные преступления составляли особый вид преступности. Из 14 статей третьей главы УК РСФСР 1926 года (в редакции, которая действовала в период войны) активно применялось на практике около половины, а именно: ст. 109 «Злоупотребление властью»; ст. 110 «Превышение власти»; ст. 111 «Бездействие власти и халатность»; ст. 117 «Взяточничество»; ст. 118 «Дача взятки и посредничество во взяточничестве»; ст. 119 «Провокация взятки». Должностные лица, совершившие специальные виды должностных преступлений, регламентированных в других главах УК РСФСР, также активно привлекались к уголовной ответственности. В подавляющем большинстве случаев речь шла о совершении должностных растрат.

В период правления Сталина в СССР регистрировался относительно низкий уровень уголовных преступлений. По мнению проф. В. В. Лунеева, особенно низким в эти годы был уровень должностных преступлений – 0,2 преступления на 100 тыс. всего населения и примерно 2–3 деяния на 100 тыс. должностных лиц, могущих нести уголовную ответственность за совершение этого преступления. Среди причин низкого уровня зарегистрированной должностной преступности ученый называет жесткий тоталитарный контроль за поведением и деятельностью людей, в том числе и служивых, абсолютную экономическую зависимость должностных лиц от государства, узаконенный приоритет государства над правами личности, всеохватный жесткий централизм власти с почти военным подчинением государственных служащих и др.[95] Несмотря на такую картину официальной статистики о распространенности должностных преступлений, ученые справедливо полагают, что современная Россия унаследовала проявления коррупции в системе государственной службы, которые сложились в СССР. По мнению В. В. Гладких, во-первых, власть не признавала слово «коррупция», позволив ввести его в употребление лишь в конце 80-х годов XX в. Вместо него использовались термины «взяточничество», «злоупотребление служебным положением», «попустительство» и т. п. Отрицая термин, отрицали понятие, а значит и явление. Тем самым заранее обрекали на неудачу и анализ этого явления, и любую борьбу с его частными уголовно наказуемыми проявлениями[96].

УК РСФСР 1960 г. более четко сформулировал признаки должностных преступлений, которые были сведены в главу 7 Особенной части под названием «Должностные преступления». Причем эта глава предусматривала всего шесть статей, которые включали составы так называемых «общих» должностных преступлений, являющихся преступными посягательствами особого рода с точки зрения их объекта и субъекта. Составы так называемых «специальных» должностных преступлений были рассредоточены по другим главам Особенной части УК.

Принятие нового законодательства явилось той юридически-правовой базой, которая в основном просуществовала вплоть до конца 80-х годов, когла началась «перестройка». При этом либерализация законодательства, являясь основным вектором развития, противоречивым образом сочеталась с моментами частичного усиления репрессивных начал. И вначале 60-х годов можно наблюдать целый ряд ее очевидных свидетельств, касающихся и должностных преступлений. Так, в закрытом письме ЦК КПСС партийным организациям страны от 29 марта 1962 г. «Об усилении борьбы со взяточничеством и разворовыванием народного добра»[97] говорилось, что взяточничество – это социальное явление, порождаемое условиями эксплуататорского общества. Октябрьская революция ликвидировала коренные причины взяточничества, а советский административно-управленческий аппарат – это аппарат нового типа, поэтому недопустимо снисходительно относиться к взяточничеству. Предостережение ЦК КПСС сыграло свою роль. Репрессивная практика была ужесточена. В частности, 20 февраля 1962 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении уголовной ответственности за взяточничество»[98].

Резюмируя сказанное, следует подвести некоторые итоги.

Во-первых, на становление норм об уголовной ответственности за должностные преступления влияло развитие государственного строя России. На протяжении XVI–XIX вв. эти нормы прошли длительное становление. Появление норм, предусматривающих ответственность за должностные преступления, было связано, прежде всего, с потребностью ограничить злоупотребления должностных лиц по отношению к государству. За вред, причиняемый государю, они сурово наказывались.

В-третьих, в последующий период 1917–1953 гг. произошло резкое свертывание установленных демократических начал. Уголовное право и законодательство развивалось на основе господствующей идеологии и обслуживающей ее догматики. Даже относительно прогрессивная уголовно-правовая реформа в конце 50-х – начале 60-х годов была осуществлена на основе постулатов официальной идеологии. На этой идеологической и догматической базе формировалось несколько поколений криминалистов. Надо отдать должное ученым, которые боролись против игнорирования научных основ уголовной политики, вносили определенный вклад в процесс создания основ гуманного и демократического общества, характеризующегося открытостью научных суждений и активным законотворчеством.

Таким образом, анализ исторической практики уголовной ответственности за должностные преступления, выявление ее основных тенденций и противоречий, осмысление позитивных и негативных сторон представляют научный и практический интерес для выбора оптимальной модели уголовной ответственности за должностные преступления в современных условиях.

Изучение исторического пути развития российского законодательства об уголовной ответственности за должностные преступления показывает, что изменения в социальной жизни, коренная перестройка экономической и политической систем общества, процессы демократизации делают актуальной, наряду с другими, проблему частичного пересмотра самой концепции ответственности должностных лиц. Это нашло отражение в теоретической разработке основных направлений реформы уголовного законодательства и разрешении проблем, поставленных практикой перед уголовно-правовой наукой. В частности, признавая одним из важнейших направлений уголовно-правовых исследований разработку проблемных вопросов об ответственности за должностные преступления, отечественными учеными были сформулированы новеллы и предложения по совершенствованию законодательства, многие из которых нашли свое отражение в действующем Уголовном кодексе РФ.

§ 2. Понятие, общая характеристика и виды преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления

Законодатель справедливо сохранил в системе нового российского уголовного законодательства ответственность за преступления, совершаемые должностными лицами с использованием служебного положения. В России в условиях изменившейся в конце XX – начале XXI в. социальной практики должностные преступления рассматриваются в качестве особого вида преступных посягательств с точки зрения как объекта, так и субъекта преступлений. Они закреплены в главе 30 УК РФ 1996 г. (ст. 285–293) и получили новое наименование – преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

УК РФ не содержит нормы, дающей родовое определение должностных преступлений. Общее понятие должностного преступления разработано теорией уголовного права.

Должностные преступления обладают признаками, общими для данной группы преступлений, которые относятся к объекту, объективной стороне и субъекту преступного посягательства.

Приступая к общей юридической характеристике преступлений, предусмотренных главой 30 УК РФ, прежде всего, необходимо рассмотреть объект преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

Объект рассматриваемого преступления в действующем уголовном законе непосредственно не указан, но именно он в первую очередь имеет большое значение для уяснения сущности должностного преступления, позволяет отграничить данную группу посягательств от других групп. Четкое определение объекта важно еще и потому, что видовой объект положен в основу выделения анализируемых преступлений в специальную главу Уголовного кодекса.

До середины 80-х годов ХХ в., когда начали осуществляться реформы, в условиях полного огосударствления всех сфер общественной жизни в теории государственного управления не было четкого отграничения аппарата государственного управления от других действующих в обществе систем социального управления, более того, они зачастую отождествлялись[99]. Поэтому при определении объекта должностных преступлений речь шла о нормальной работе не только государственного, но и общественного аппарата, под которым понималась система органов власти и управления всех уровней.

К середине 90-х годов в основном сложилась новая совокупность правоотношений в различных областях жизни общества, нуждающаяся в соответствующей системе уголовно-правовой защиты. В связи с этим можно утверждать, что на основе конкретных социально-правовых потребностей четко обозначился новый объект уголовно-правовой охраны, на который посягает каждое преступление, предусмотренное главой 30 УК, которая получила наименование: «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления».

Безусловно, законодатель поступил верно, приведя в УК РФ название главы о должностных преступлениях в соответствие с основанием классификации преступлений – характером объекта посягательства.

Толкуя смысл названия данной главы УК, авторы в основном исходят из того, что в заголовок главы вынесены составные части (компоненты) видового объекта, и поэтому видовым объектом для преступлений, включенных в главу 30, являются государственная власть, интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления. В частности, П. Г. Пономарев полагает, что видовым объектом рассматриваемых преступлений является «порядок осуществления государственной власти, государственной службы и службы в органах местного самоуправления»[100]. Однако автор не разъясняет, что имеется в виду под «порядком осуществления» указанной деятельности.

Другие ученые предлагают более развернутые определения. Так, в качестве видового объекта преступлений, предусмотренных главой 30 УК, Б. В. Волженкин рассматривает нормальную деятельность публичного аппарата управления в лице государственных органов законодательной, исполнительной и судебной власти, органов местного самоуправления, а также аппарата управления в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации по выполнению стоящих перед ними задач[101].

Определение видового объекта рассматриваемых преступлений, предложенное Ю. И. Ляпуновым, носит еще более подробный характер, однако по сути практически не отличается от вышеизложенного. В частности, он пишет: «…родовым (видовым) объектом рассматриваемой группы преступлений является совокупность общественных отношений в сфере нормального, соответствующего положениям Конституции Российской Федерации, требованиям других федеральных законов и подзаконных нормативных актов функционирования органов государственной власти, под которыми понимаются органы законодательной, исполнительной и судебной власти Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и местного самоуправления, а также в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях РФ»[102].

На наш взгляд, определяя видовой объект должностных преступлений, надо исходить из следующего.

В период разработки нового уголовного закона, принимая во внимание сделанный обществом и государством выбор в пользу цивилизованной рыночной экономики, необходимо было скорректировать взгляды на рассматриваемый объект должностных преступлений. При этом следовало учесть, что в условиях осуществления социально-экономических реформ сущность управленческих функций органов власти и управления, в принципе, качественно не меняется, изменения касаются объема таких функций, который направлен на их ограничение. Соответственно это должно было повлечь и сужение сферы общественных отношений, составляющих объект анализируемого вида преступлений. В связи с этим можно утверждать, что сердцевину определения видового объекта рассматриваемых преступлений составляет государственный аппарат, который, исходя из общего мнения, представляет собой «систему органов государственной власти или органов государства»[103]. Поскольку современный государственный аппарат в России проходит стадию реконструкции, становления и развития, то в это время очень важно осознание обществом места и роли всех органов государственного аппарата в управлении государством, конкретизации и разделения их полномочий.

В более узком смысле аппарат государства представляет собой сложную систему органов, различающихся своим местом в общей структуре аппарата, характером и объемом компетенции, формами и методами деятельности.

Определяя видовой объект должностных преступлений, следует учитывать, что Конституция России не только признает и закрепляет местное самоуправление (ст. 3, 12), но и устанавливает конституционный принцип – норму о самостоятельности местного самоуправления в пределах его компетенции, отделяя его от системы органов государственной власти. Кроме того, в ч. 4 ст. 34 Федерального закона РФ от 6 октября 2003 г. «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» прямо указано на то, что органы местного самоуправления не входят в систему органов государственной власти. На местном уровне публичная власть реализуется уже не государственными органами, а непосредственно местным населением и образуемыми им органами и соответствующим образом избираемыми или назначаемыми должностными лицами. Местное самоуправление – одна из демократических основ системы управления обществом и государством, важнейший структурный элемент устройства власти в большинстве стран мира.

Аппарат публичной власти – это огромная и разветвленная система государственных органов и органов местного самоуправления и их должностных лиц по управлению государством. В него входят государственные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, органы местного самоуправления, а также органы управления в Вооруженных Силах, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации[104]. Указанные органы в совокупности образуют механизм для осуществления единой публичной власти и в этом смысле систему властвования.

Следовательно, видовой объект преступлений, предусмотренных главой 30 УК, можно определить как нормальную, регламентированную законом и отвечающую интересам развития общества деятельность аппарата публичной власти, который олицетворяют государственные органы законодательной, исполнительной и судебной власти, органы местного самоуправления, а также органы управления в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации. Исходя из этого, целесообразно было бы название главы 30 УК изложить в следующей редакции: «Преступления против аппарата публичной власти».

Глава 30 УК входит в раздел X «Преступления против государственной власти». Поскольку преступления, включенные в главу 30 УК, причиняют вред не только аппарату государственной власти, но и аппарату органов местного самоуправления, то родовой объект раздела X действующего УК РФ должен отражать это обстоятельство. А. И. Рарог справедливо отмечает, что «название раздела X УК не в полной мере соответствует его содержанию, поскольку его нормами защищаются интересы не только государственной власти, но местного самоуправления, то есть публичной власти в целом»[105]. Следует согласиться с предложением названия, более полно отражающим рассматриваемый объект всех преступлений раздела Х, – «Преступления против публичной власти», поскольку «публичная власть» – это родовое понятие, объединяющее публичную власть: 1) государственную (Российской Федерации), 2) субъектов Федерации, 3) органов местного самоуправления. Такого же мнения придерживаются и другие криминалисты[106].

Непосредственным объектом данной группы преступлений выступают различные сферы деятельности органов государственной власти, государственной службы или органов местного самоуправления, правильная работа отдельных звеньев государственного или муниципального аппарата.

При совершении некоторых должностных преступлений причиненный вред может дополнительно выражаться в нарушении различных законных прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства. Поэтому в некоторых составах выделяются дополнительный непосредственный объект – интересы личности, отношения собственности. Например, в результате превышения должностных полномочий могут быть нарушены права отдельных граждан.

Обязательным признаком ряда составов должностных преступлений является предмет. Например, в составах, предусмотренных ст. 290 и 291 УК, предметом взятки являются деньги, ценные бумаги, имущество, выгоды имущественного характера.

Объективная сторона анализируемого вида преступлений состоит в различных формах преступного нарушения нормальной деятельности органов власти и управления. Абсолютное большинство этих преступлений может совершаться лишь в виде действия должностных лиц (превышение должностных полномочий, получение взятки, дача взятки и др.), и только отдельные преступления (халатность, злоупотребление должностными полномочиями) могут быть совершены путем как действий, так и бездействия.

На протяжении долгих лет в теории уголовного права общепризнанно и не оспаривается современными авторами, что различные виды должностного злоупотребления заключают в себе его общие свойства: совершение виновным деяния благодаря служебному положению и вопреки интересам службы.

В УК РФ 1996 г. дана узкая трактовка служебного положения путем прямого указания законодателя на использование должностным лицом своих служебных полномочий при совершении преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления. В связи с этим вполне обоснованной представляется замена в тексте закона при конструировании состава должностного злоупотребления слов «служебное положение» словами «служебные полномочия», поскольку термин «служебное положение» шире по своему значению, так как включает в себя помимо полномочий использование должностным лицом своего авторитета (влияния) при отсутствии у него полномочий для принятия решения по тем или иным вопросам в другой сфере деятельности.

Казалось бы, проблема нашла свое логическое разрешение. Однако анализ судебно-следственной практики показывает, что отныне возникают другие трудности в понимании термина «полномочия». Дело в том, что правоприменители зачастую отождествляют «полномочия» с категорией «компетенция». Между тем компетенция – это право и обязанность действовать в пределах очерченных законом функций органа управления. Обладая комплексом полномочий, должностное лицо действует в пределах своей компетенции, т. е. в соответствии с законом и в рамках прав и обязанностей, которыми он наделен. При этом компетенция должностного лица хотя и определяется совокупностью прав и обязанностей, но в преобладающей степени играют роль должностные обязанности, так как они очерчивают пределы компетенции, и именно обязанности выступают в рамках должности источником формирования прав.

Таким образом, новое законодательное решение в обозначении общего свойства деяния различных видов должностного злоупотребления представляется обоснованным и целесообразным, что послужит повышению эффективности уголовно-правовой борьбы с должностной преступностью.

Другим обязательным признаком должностных преступлений является их совершение виновным лицом вопреки интересам службы.

Следует отметить, что в уголовно-правовой доктрине существует малоразличающееся понимание этого свойства деяния. Классическая формулировка этого признака деяния в составах должностных преступлений состоит в том, что должностное лицо формально действует в рамках служебных полномочий, но по существу эти действия не вызываются интересами службы и поэтому по своему содержанию являются незаконными.

Высшая судебная инстанция России предлагает следующее толкование указанного понятия: «Интересы службы, служебный долг, вопреки которым должностное лицо использует свои служебные полномочия, определяются объемом обязанностей лица, вытекающих из соответствующих нормативных актов и трудового договора с государственными или иными предприятиями и организациями, деятельность которых не противоречит действующему законодательству»[107]. Такого мнения придерживается большинство авторов, что, по нашему мнению, является правильным, так как в нем отражена суть рассматриваемого понятия. Этими разъяснениями руководствуются суды при квалификации изучаемого вида преступлений.

Точная оценка этого свойства деяния приобретает особое значение. Правильное его истолкование служит важным критерием отграничения должностного преступления от внешне сходных деяний, вызванных служебной необходимостью, или признания содеянного непреступным.

Из современной следственной практики можно привести случай, когда отсутствие в содеянном рассматриваемого признака не помешало правоприменителю возбудить уголовное дело по факту совершения должностного преступления. Так, по данным пресс-службы прокуратуры Приморского края, 10 августа 2004 г. прокуратурой Ленинского района г. Владивостока по заявлению студентов было возбуждено уголовное дело в отношении Н., которая, будучи временно исполняющей обязанности заведующей кафедры «Гражданское и предпринимательское право» одного из вузов г. Владивостока, вымогала у них взятку за получение положительной оценки по дисциплине «Гражданское право» и перевод на следующий курс. Так, трое студенток передали Н. по 9400 рублей каждая. В ходе осмотра места происшествия Н. были добровольно выданы находившиеся в ее сумочке деньги в сумме 28 200 рублей, полученные от студентов, как она пояснила, для приобретения компьютера для нужд кафедры[108]. Позже в процессе расследования дела было установлено, что Н. действительно, исполняя решение Ученого совета вуза, обратилась к студентам, успешно завершившим учебный год, оказать спонсорскую помощь в приобретении компьютера для нужд кафедры. Студенты, не желая тратить время на приобретение компьютера самостоятельно, предложили и передали Н. деньги для его покупки. Полагаем, что при подтверждении указанной версии квалифицировать содеянное как должностное преступление вряд ли будет возможным в связи с отсутствием в деянии Н. признака, что она действовала вопреки интересам службы[109].

Объективная сторона некоторых должностных преступлений предполагает не только совершение тех или иных общественно опасных деяний по службе, но и наступление в результате этого определенных, обозначенных в законе вредных последствий. Так, преступления, предусмотренные ст. 285, 286, 288, 293 УК, имеют материальный состав.

Для составов других должностных преступлений достаточно одного факта совершения предусмотренного законом общественно опасного действия по службе. Это означает, что общественно опасные последствия не включены в качестве обязательного признака в объективную сторону этих должностных преступлений. По конструкции объективной стороны преступления, предусмотренные ст. 287, 289–292 УК, имеют формальные составы.

Субъективная сторона всех рассматриваемых преступлений, кроме халатности (ст. 293 УК), характеризуется только умышленной формой вины.

Обязательным признаком субъективной стороны отдельных составов преступлений является мотив. Например, в составах «злоупотребление должностными полномочиями» (ст. 285 УК), «служебный подлог» (ст. 292 УК) таким обязательным признаком выступает корыстная или иная личная заинтересованность.

Субъект всех преступлений, кроме дачи взятки (ст. 291 УК), – специальный.

Специальным субъектом большинства анализируемых преступлений, как отмечалось выше, выступает должностное лицо, что является основной отличительной особенностью преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления.

Должностное лицо как специальный субъект занимает особое положение. Будучи одним из видов специального субъекта, должностное лицо характеризуется именно своей всеобщностью в том смысле, что любой видовой объект, как он определяется в отдельных главах УК, может пострадать от преступных действий этого субъекта, всегда совершаемых в рамках специфических для него форм. Поэтому понятие должностного лица – одно из основополагающих понятий не только в системе преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, но и в уголовно-правовой науке в целом.

В соответствии с законом (примечание 1 к ст. 285 УК) под должностными лицами в статьях главы 30 УК признаются лица, постоянно, временно или по специальному полномочию осуществляющие функции представителя власти либо выполняющие организационно-распорядительные, административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях, а также в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации.

Выделим следующие особенности определения понятия должностного лица:

– оно помещено в главе, предусматривающей ответственность за преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления;

– содержит оговорку, что имеет в виду только субъекта, упоминаемого в главе 30 УК, в которой оно расположено;

– в качестве основного критерия определения понятия субъекта преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления указываются функции, выполняемые работником, а не занимаемая должность.

Если сравнить приведенное определение должностного лица с аналогичным понятием, имевшимся в УК РСФСР (примечание к ст. 170), то с содержательной точки зрения изменений практически не произошло. Из анализа уголовного законодательства, а также судебной практики на протяжении последних почти восьмидесяти лет становится совершенно очевидным, что построение дефиниции должностного лица на основе содержательных критериев – единственно правильный путь определения столь сложного понятия.

Обратим внимание на то, что сделанная в примечании оговорка входит в резкое противоречие с другими положениями УК РФ. Дело в том, что по многим главам УК разбросаны статьи, в диспозициях которых прямо указывается, что субъектами их могут быть только должностные лица. Из определения понятия должностного лица необходимо исключить указанный недостаток, что будет способствовать единообразному пониманию должностного лица как специального субъекта преступления.

Изучение юридической литературы, а также судебно-следственной практики показывает, что наличие законодательного определения должностного лица не исключает, однако, неясности при решении вопросов отнесения тех или иных лиц к числу должностных в конкретных случаях. В связи с этим большое значение приобретает раскрытие характера функций должностного лица, указанных в уголовном законе.

Одну из категорий должностного лица составляют лица, которых согласно уголовному закону именуют представителями власти.

Проведенный нами экспертный опрос сотрудников органов внутренних дел[110], а также анализ судебно-следственной практики свидетельствуют, что зачастую в конкретных случаях возникают неясности при решении вопроса об отнесении тех или иных лиц к категории представителя власти. В законе и юридической литературе четкий ответ на него также не выработан. В связи с этим особое значение приобретает выяснение сущности категории должностного лица.

В новом уголовном законе впервые на законодательном уровне дано легальное определение представителя власти. В примечании к ст. 318 УК представителем власти признается должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа, а также иное должностное лицо, наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от него в служебной зависимости.

Выделим следующие особенности определения представителя власти:

– оно помещено в главе, предусматривающей ответственность за преступления против порядка управления;

– содержит оговорку, что указанная дефиниция распространяется не только на ст. 318, но и на другие статьи УК;

– представитель власти является должностным лицом;

– в качестве основного критерия определения понятия представителя власти указываются полномочия, выполняемые этим лицом.

Выделенные особенности позволяют сопоставить это определение с вышеприведенной законодательной дефиницией должностного лица и выявить разногласия между ними, которые сводятся к следующему.

Во-первых, если представитель власти является должностным лицом, то к чему «разрывать» дефиниции и помещать их в разные главы закона? Во-вторых, в преступлениях против порядка управления, помещенных в главу 32 УК, представитель власти выступает в качестве потерпевшего, а не субъекта преступления. Почему в законе на этот момент не обращено внимания? В-третьих, в примечании к ст. 285 УК употребляется выражение «функции представителя власти», а в примечании к ст. 318 УК речь идет о «распорядительных полномочиях».

При формулировании примечания к ст. 318 УК законодатель, к сожалению, допускает логическую ошибку в определении понятия представителя власти по отношению к законодательной дефиниции должностного лица, состоящую в том, что определение подменяется изменением словесной формы определяемого понятия. Иначе говоря, допускается повторение того же самого другими словами: представителем власти является должностное лицо, а должностное лицо – это лицо, осуществляющее функции представителя власти. В связи с этим значимым явилось разъяснение понятия представителя власти Верховным Судом РФ в п. 2 постановления № 6 от 10 февраля 2000 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», согласно которому «к представителям власти следует относить лиц, осуществляющих законодательную, исполнительную или судебную власть, а также работников государственных, надзорных или контролирующих органов, наделенных в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от них в служебной зависимости, либо правом принимать решения, обязательные для исполнения гражданами, а также организациями независимо от их ведомственной подчиненности»[111].

Представляется, что данная категория должностных лиц осуществляет полномочия, которые носят не ведомственный, а общий, публичный характер и реализуются они не в замкнутых рамках какой-либо организации, а в государственно-административно-территориальных границах. Разъясняя понятие этой категории должностного лица, следует выделять три особенности, характеризующие представителя власти, состоящие в наделении лица властными функциями (полномочиями), правом совершать действия, порождающие правовые последствия для всех или неопределенно широкого числа юридических или физических лиц, а также в несвязанности служебной деятельности ведомственными рамками.

К представителям власти, в частности, относятся депутаты Государственной Думы Федерального Собрания РФ, законодательных органов субъектов РФ, а также представители исполнительной власти (в системе МВД РФ, ФСБ, таможни, налоговой полиции и т. п.), судебной власти и прокуратуры.

В законе, по-видимому, нецелесообразно выделять какие-либо определяющие представителя власти признаки в дефиниции должностного лица. Именно так поступили авторы одного из проектов УК России, прямо указав на представителей власти как на одну из категорий должностных лиц[112]. Такое указание могло бы восполнить пробел в законодательстве и послужить единообразному пониманию субъекта должностных преступлений. Кроме того, оно менее сложно для понимания.

Резюмируя изложенное, можно сделать предварительный вывод, что серьезной проблемой совершенствования российского законодательства является несогласованность законодательных дефиниций представителя власти и должностного лица, отсутствие логической связи между ними.

Наиболее распространенную категорию должностных лиц составляют лица, наделенные организационно-распорядительными или административно-хозяйственными функциями.

По поводу основного содержания указанных функций должностного лица в уголовно-правовой литературе высказаны мало различающиеся между собой точки зрения.

Большинство авторов полагает, что под организационно-распорядительными функциями должностного лица следует понимать полномочия, связанные с непосредственным управлением людьми, участком работы, производственным процессом (через других лиц). Это включает в себя, например, руководство коллективом, расстановку и подбор кадров, организацию труда или службы подчиненных, поддержание дисциплины, применение мер поощрения или наложение дисциплинарных взысканий. К данной категории должностных лиц относятся: хозяйственные руководители предприятий и учреждений и их заместители, начальники отделов, секторов, участков и т. п. В отличие от тех, кто осуществляет властные функции, деятельность названных лиц ограничена рамками организаций и ведомств или их структурных подразделений, в которых они занимают соответствующие должности.

Административно-хозяйственные функции связаны с непосредственным распоряжением и управлением государственным имуществом, организацией получения либо отпуска материальных ценностей и контролем над этими операциями и др. К данной категории должностных лиц относятся, например, начальники планово-хозяйственных, снабженческих, финансовых отделов и служб и их заместители, заведующие складами, государственными магазинами и т. п.

Для исключения достаточно распространенных случаев необоснованного осуждения различных категорий работников за должностные преступления Пленум Верховного Суда РФ в упомянутом постановлении от 10 февраля 2000 г. сделал попытку раскрыть содержание рассматриваемых функций. «К административно-хозяйственным функциям, – говорится в нем, – могут быть, в частности, отнесены полномочия по управлению или распоряжению имуществом и денежными средствами… а также совершение иных действий: принятие решений о начислении заработной платы, премий, осуществление контроля за движением материальных ценностей, определение порядка их хранения и т. п.»

Следует отметить, что высший судебный орган страны не отошел от традиционного истолкования административно-хозяйственных функций. Вместо того чтобы разработать общие, относящиеся ко всем должностным лицам данной категории функции, в постановлении, так же как и в специальной литературе, перечисляются лишь отдельные разновидности полномочий.

Административно-хозяйственная деятельность близка к организационно-распорядительной. Для признания лица субъектом должностных преступлений по различным статьям УК РФ не имеет значения, занимает ли оно должность, связанную с выполнением организационно-распорядительных и административно-хозяйственных функций. Однако высший судебный орган настоятельно рекомендует, чтобы при привлечении виновного лица к уголовной ответственности правоприменительные органы указывали на то, какие конкретно организационно-распорядительные и административно-хозяйственные функции (обязанности) в данном случае им осуществлялись[113]. Этому способствует, как нам представляется, чрезмерная детализация термина «управленческие функции», который, по существу, заключает в себе выполнение и организационно-распорядительных, и административно-хозяйственных функций (обязанностей). Думается, термин «управленческие функции» указывает на главные, типичные, свойственные всем относящимся к данной категории лиц функции, осуществляемые субъектами должностных преступлений.

Таким образом, представляется целесообразным употребление в законе термина «управленческие функции» при формулировании дефиниции должностного лица в смысле примечания 1 к ст. 285 УК. Этот термин обобщил бы весь разнообразный комплекс функций, осуществляемых должностными лицами. Конкретное должностное лицо может осуществлять любую из указанных функций.

Исследуя функции должностного лица, нельзя не отметить, что в ряду управленческих функций, на которые «расчленяется» управленческая деятельность при ее практической реализации, важное место занимает контроль.

Контрольно-надзорная деятельность не может быть отнесена ни к властной, ни к управленческой деятельности. Несмотря на то, что она вбирает в себя некоторые признаки и того и другого, контрольно-надзорная деятельность обладает достаточным своеобразием и носит достаточно самостоятельный характер. Это требует уточнения в законе.

С учетом изложенного в качестве возможного варианта законодательной дефиниции можно было бы использовать следующее определение: «Представитель власти – это лицо, на законном основании выполняющее властные функции в органах публичной власти и в контрольно-надзорных органах, наделенное в пределах своей компетенции правом предъявлять требования, обязательные для исполнения неопределенно широким кругом лиц, а при необходимости осуществлять меры государственного принуждения от имени уполномочившего его органа».

Должностные лица, признаваемые субъектами преступлений, составы которых сосредоточены в главе 30 УК, занимают должности, связанные с выполнением функций представителя власти, организационно-распорядительных или административно-хозяйственных функций, по назначению или по выборам, и могут выполнять указанные функции за вознаграждение или бесплатно, постоянно или временно.

Должностными лицами признаются также субъекты, которые выполняют указанные функции по специальному полномочию. Эта категория должностных лиц в законе не выделена в качестве самостоятельной, как это было в УК РСФСР. Однако в связи с тем, что данная разновидность субъектов имеет определенные особенности, есть достаточные основания для такого выделения. Особенность упомянутой категории должностных лиц состоит в том, что, во-первых, для выполнения функций представителя власти, организационно-распорядительных или административно-хозяйственных функций не требуется замещения должности. Во-вторых, эти лица наделены специальными полномочиями на основании имеющего юридическую силу акта (закона, приказа, положения, доверенности), регламентирующего круг специальных полномочий. И, в-третьих, специальные полномочия, как правило, носят разовый или краткосрочный характер, связаны с выполнением отдельного поручения должностного характера (например, поручение принять участие в проверке, работе той или иной комиссии и т. п.), в процессе и в связи с выполнением которых они рассматриваются как должностные лица, способные нести ответственность за различные преступления анализируемой группы.

В числе лиц, временно или по специальному полномочию осуществляющих функции представителя власти, следует, например, назвать присяжных заседателей, различных представителей общественности, в соответствии с законодательством официально привлекаемых к осуществлению властных полномочий по борьбе с преступностью или при выполнении различных надзорных и контрольных функций, например общественные инспектора органов рыбоохраны, ГИБДД и др.

Необходимо помнить, что лицо, временно исполняющее обязанности по определенной должности или осуществляющее специальные полномочия, может быть признано должностным лицом лишь при условии, если указанные обязанности или полномочия были возложены на него в установленном законом порядке.

Судебно-следственная практика неоднозначно подходит к вопросу о признании должностными лицами рядовых работников (особенно в сфере торговли), которые в связи с выполнением служебных обязанностей наделяются материальной ответственностью. Например, Г., продавец государственного предприятия торговли, необоснованно была признана должностным лицом и привлечена к уголовной ответственности по ст. 292 и 293 УК за халатное отношение к своим служебным обязанностям, в результате чего была допущена недостача на сумму 71 515 рублей, а также за внесение заведомо ложных сведений в отчеты о движении и остатках товарно-материальных ценностей с целью сокрытия недостачи по своему подотчету[114].

Разделяем позицию тех авторов, которые считают, что признание работников, наделенных функцией материальной ответственности, должностными лицами только по этому критерию является необоснованным и произвольно расширяет данное понятие. Как справедливо указывает М. А. Семко, «указанные лица выполняют в этом случае профессиональные обязанности и никаких должностных полномочий организационно-распорядительного или административно-хозяйственного характера не имеют. Профессиональные обязанности заключаются в выполнении технических функций по хранению, приемке, выдаче, продаже товарно-материальных ценностей. Возложение на таких работников материальной ответственности… обусловлено особенностями выполняемой ими работы и является основанием для ответственности лица в случае выявления у него недостачи товарно-материальных ценностей»[115]. Представляется, что по мере завершения процессов разгосударствления и приватизации предприятий торговли и общественного питания, которые активно осуществляются в последнее десятилетие, этот вопрос сам собой снимется с повестки дня.

В юридической литературе отмечается, что определенную сложность на практике представляют случаи квалификации деяний, формально подпадающих под признаки должностного злоупотребления, совершенных лицами, которые по характеру своей деятельности могут выполнять и должностные, и производственно-профессиональные функции. В теории их условно называют функциональными работниками.

Следует согласиться с мнением тех криминалистов, которые полагают, что только при выполнении функций организационно-распорядительного или административно-хозяйственного порядка они могут быть признаны субъектами должностных преступлений[116].

В современной судебной практике некоторые категории функциональных работников признаются должностными лицами. К их числу относятся работники, которые при осуществлении профессиональных обязанностей совершают юридически значимые действия (например, врач выписывает листок нетрудоспособности).

Должностными лицами могут выступать представители медицинского персонала. Так, например, О., врач городской многопрофильной больницы г. Арсеньева, правильно была признана должностным лицом и привлечена к ответственности за служебный подлог. Исполняя обязанности заведующего отделения больницы, О. за вознаграждение незаконно выписала заведомо ложную справку о смерти гражданина К.[117] Вместе с тем Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ в своем определении по делу Н. прямо указала: «Врач, не обладающий ни организационно-распорядительными, ни административно-хозяйственными функциями, не является должностным лицом и не может рассматриваться как субъект преступлений, предусмотренных ст. 290 и 292 УК РФ»[118].

Проведенное в рамках настоящего исследования изучение современной судебной практики по делам о преступлениях, предусмотренных главой 30 УК, показывает, что такие функциональные работники, как профессорско-преподавательский состав учебных заведений, нередко признаются должностными лицами.

Так, Судебная коллегия Верховного Суда РФ оставила без изменения приговор по делу М., признанного должностным лицом, виновным в получении взяток. М., работая доцентом кафедры государственного университета, как преподаватель был наделен правом принятия экзаменов у студентов. Не сдача студентом экзамена, т. е. получение неудовлетворительной оценки, влекла определенные правовые последствия: он не допускался к следующей сессии, не переводился на следующий курс, не получал официального вызова на сессию, следовательно, не имел права на получение оплачиваемого отпуска и, кроме того, мог быть отчислен из вуза. Экзаменационные ведомости, листы, зачетные книжки студентов являются официальными документами, на основании которых принимаются решения о переводе студентов на следующий курс, а в итоге – о допуске к дипломной работе. Поскольку М. выполнял свои обязанности в государственном учебном заведении, он являлся должностным лицом, наделенным организационно-распорядительными функциями, а значит, и тем субъектом должностных преступлений, которые указаны в перечне, содержащемся в п. 1 примечания к ст. 285 УК[119].

Таким образом, при решении вопроса о признании функционального работника должностным лицом за основу необходимо брать характер выполняемых им функций в момент совершения преступления, четко различая при этом должностные и профессиональные обязанности.

На практике возникает немало сложностей при разграничении субъектов «должностных преступлений» и преступлений против интересов службы в коммерческих или иных организациях. Между тем проблему можно было бы решить путем унификации определения должностного лица в уголовном законе, вне зависимости от того, является оно государственным или негосударственным. Представляется, что в перспективе целесообразно включить в УК России унифицированное определение понятия «должностное лицо», разновидностями которого станут «публичное должностное лицо» и «частное должностное лицо» (в качестве возможного варианта – «партикулярное должностное лицо»)[120].

При определении видов преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления следует отметить, что отдельные составы должностных преступлений с разной степенью обобщения и различной полнотой предусматривают признаки одного и того же преступления. В зависимости от степени совпадения по объему и содержанию должностные преступления в системе Особенной части УК можно классифицировать на:

1) общие должностные преступления (в уголовно-правовой науке принято считать, что они предусмотрены главой 30 УК);

2) специальные должностные преступления (преступления, совершаемые должностными лицами, но предусмотрены эти преступления иными главами УК. К примеру, преступления, совершаемые должностными лицами органов правосудия, – ст. 302 УК);

3) альтернативно-должностные преступления (преступления, которые могут быть совершены как должностными, так и иными лицами с использованием своего служебного положения. Эти преступления предусмотрены иными главами УК. К примеру, п. «в» ч. 2 ст. 160 УК)

Представляется, что критерий степени совпадения составов по объему и содержанию позволяет разграничивать преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления на два вида составов:

а) общие должностные преступления (ст. 285, 286, 293 УК);

б) специальные должностные преступления (ст. 285¹, 285², 287, 289, 290, 292 УК).

Однако следует иметь в виду, что данная классификация проведена в рамках главы 30 УК. Поэтому те составы, которые являются специальными в пределах рассматриваемой главы, могут превращаться в общие составы должностных преступлений, если они сопоставляются с иными специальными составами, не входящими в главу 30 УК.

К примеру, ст. 285 УК, являясь общей нормой, предусматривает все разнообразные злоупотребления должностными полномочиями, в то время как ст. 292 УК, будучи специальной нормой, предусматривает один вид должностного злоупотребления – подлог официальных документов. Однако ст. 292 УК, будучи специальной нормой по отношению к ст. 285 УК, в то же время является общей нормой по отношению к другой специальной норме – ст. 142 УК, предусматривающей ответственность за фальсификацию избирательных документов, документов референдума или неправильный подсчет голосов.

Классификация должностных преступлений на общие и специальные как в рамках главы 30 УК, так и за ее пределами имеет большое значение, ибо позволяет разрешить вопрос об их соотношении по правилам о конкуренции уголовно-правовых норм. В теории уголовного права выработано общее правило квалификации преступлений в случае конкуренции общей и специальной норм. Суть его заключается в том, что при конкуренции общей и специальной норм должна применяться специальная норма[121].

Далее можно напомнить, что преступления, предусмотренные главой 30 УК, являются посягательствами особого рода с точки зрения объекта и субъекта преступления. Объект преступления, как известно, положен в основу построения Особенной части УК РФ. Несмотря на то, что непосредственные объекты конкретных должностных преступлений имеют отдельные отличительные особенности, вряд ли целесообразно избирать этот признак критерием для классификации преступлений внутри главы 30 УК.

Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления в рамках главы Особенной части уголовного закона классифицировать позволяет второй из названных выше особых признаков – субъект преступления.

В теории уголовного права выделяются два вида субъекта преступлений – общий и специальный. Поэтому преступления, предусмотренные главой 30 УК, можно разбить на следующие две группы.

I. Преступления, совершаемые специальным субъектом. К ним относятся: злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285 УК); нецелевое расходование бюджетных средств (ст. 285¹ УК); нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов (ст. 285² УК); превышение должностных полномочий (ст. 286 УК); отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации (ст. 287 УК); присвоение полномочий должностного лица (ст. 288 УК); незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289 УК); получение взятки (ст. 290 УК); служебный подлог (ст. 292 УК); халатность (ст. 293 УК).

II. Преступления, совершаемые общим субъектом. В эту группу включается дача взятки (ст. 291 УК).

В зависимости от вида специального субъекта первую из названных групп преступлений, в свою очередь, можно подразделить на следующие подгруппы:

1. Преступления, совершаемые только должностными лицами (ст. 285, 285¹, 285², 286, 287, 289, 290, 293 УК).

2. Преступления, совершаемые как должностными лицами, так и государственными служащими и служащими органов местного самоуправления, не относящимися к числу должностных (ст. 292 УК).

3. Преступления, совершаемые только государственными служащими и служащими органов местного самоуправления, не относящимися к числу должностных (ст. 288 УК).

Завершая рассмотрение вопроса, отметим, что далее юридический анализ конкретных преступлений, предусмотренных главой 30 УК, будет проведен в соответствии с их классификацией по признаку субъекта. В настоящем курсе такое изложение представляется предпочтительным, так как в основном соответствует последовательности регламентации этих преступлений самим законодателем. Однако состав «дача взятки» (ст. 291 УК), относящийся к группе преступлений, совершаемых общим субъектом, целесообразнее будет рассмотреть после состава «получение взятки» (ст. 290 УК), поскольку эти деяния неразрывно связаны между собой и охватываются общим понятием «взяточничество».

§ 3. Преступления, совершаемые только должностными лицами

А. Злоупотребление должностными полномочиями (ст. 285 УК)

Наиболее опасными и достаточно распространенными среди преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления являются злоупотребления должностными полномочиями. Удельный вес зарегистрированных фактов должностного злоупотребления в общем числе преступлений, предусмотренных главой 30 УК, в период с 1997 по 2006 г. составлял от 15,7 до 19,0 %. Причем число таких преступлений непрерывно растет. В 1997 г. в Российской Федерации было совершено 2848 преступлений, предусмотренных ст. 285 УК, в 1998 г. – 3157, в 1999 г. – 4176, в 2000 г. – 4797, в 2001 г. – 4133, в 2002 г. – 3816, в 2003 г. – 4400, в 2004 г. – 5033, в 2005 г. – 6941, в 2006 г. – 6634 преступления[122]. За десятилетие действия УК РФ число зарегистрированных фактов должностного злоупотребления возросло в 2, 3 раза.

Уголовный закон определяет рассматриваемое преступление как использование должностным лицом своих служебных полномочий вопреки интересам службы, если это деяние совершено из корыстной или иной личной заинтересованности и повлекло существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства.

Непосредственным объектом преступления выступают отдельные сферы деятельности органов государственной власти, государственной службы или органов местного самоуправления, правильная работа их отдельных звеньев либо отдельных государственных или муниципальных предприятий, организаций, учреждений.

Дополнительным непосредственным объектом могут выступать права и законные интересы личности, юридических лиц, интересы общества, государства.

С объективной стороны анализируемое преступление характеризуется тремя обязательными признаками: а) деянием; б) последствиями; в) причинной связью между ними.

Деяние заключается в использовании должностным лицом своих служебных полномочий вопреки интересам службы. Преступление может быть совершено путем как действия, так и бездействия.

Под использованием своих служебных полномочий следует понимать совершение виновным деяния, которое формально находится в пределах его прав и полномочий, т. е. в рамках его служебной компетенции.

При квалификации обязательно необходимо установить, что виновное лицо использовало свои служебные полномочия вопреки интересам службы. Указанные признаки подробно раскрыты выше.

Не могут быть признаны преступными действия должностного лица, связанные с нарушением служебных полномочий, если они совершены в условиях крайней необходимости, а также в ситуациях оправданного профессионального, производственного или хозяйственного риска.

Конкретные формы злоупотребления должностными полномочиями могут быть различными. Типичными формами такого преступления практика признает:

– обман ревизирующих и контролирующих органов;

– грубые нарушения финансовой дисциплины;

– сокрытие хищений и других преступлений;

– извлечение имущественной выгоды за счет государственной или иной собственности, но без ее изъятия и обращения в свою пользу (например, использование подчиненных на строительстве и в обустройстве дачи, ремонте квартиры, использование служебных транспортных средств в личных целях и без возмещения стоимости работ и услуг и т. п.), и другие формы.

Вторым обязательным признаком объективной стороны анализируемого преступления является наличие общественно опасного последствия в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства.

Только при условии наступления этого последствия злоупотребление должностными полномочиями будет оконченным преступлением.

«Существенность» нарушения указанных интересов является оценочной категорией и не имеет официально установленных количественных критериев для ее исчисления. Существенный характер вреда подлежит установлению на основе обстоятельств каждого конкретного дела. Помимо материального вреда (как реального, так и в виде упущенной выгоды) существенный вред может выразиться в причинении и иного вреда: в нарушении конституционных прав и свобод граждан, подрыве авторитета органов государственной власти, создании серьезных помех и сбоев в работе государственных и муниципальных предприятий, сокрытии хищений в крупном размере и других преступлений. Как подчеркнул Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге», при решении вопроса о том, является ли причиненный вред существенным, необходимо учитывать число потерпевших граждан, тяжесть причиненного им морального, физического или имущественного вреда, степень отрицательного влияния на нормальную работу предприятия, организации, учреждения, характер и размер понесенного ими материального ущерба и т. п.[123]

Поскольку существенное нарушение указанных прав и интересов – оценочное понятие, в соответствующих обвинительных документах органов предварительного следствия и суда такая оценка причиненного преступлением ущерба должна быть мотивирована.

Так, суд определил как «существенное» нарушение прав и законных интересов граждан, а К. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 285 УК, при следующих обстоятельствах. К., являясь директором ПУ-17 г. Партизанска, в марте 1998 г., используя свои служебные полномочия, вопреки интересам службы, привлек 15 учащихся училища для работы по обрезанию веток с деревьев на своем садовом участке, которую они выполняли бесплатно в течение пяти дней и не посещали учебные занятия[124].

Отсутствие официальных точных количественных критериев определения последствий преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, описанных с помощью оценочных категорий, обусловливает необходимость выработки научно обоснованных рекомендаций для их оценки.

Мы полагаем, что преступные последствия – это ущерб, от причинения которого соответствующее общественное отношение охраняется средствами уголовного права. В связи с этим сущность преступных последствий при должностных посягательствах состоит в факте материального или нематериального урона, причиняемого физическому или юридическому лицу, обществу или государству из-за несоблюдения нормального, соответствующего закону порядка деятельности должностных лиц органов государственной (муниципальной) власти и управления. Поэтому вряд ли можно признать обоснованной замену термина «вред», который использовался законодателем для описания последствий в составах должностных преступлений УК РСФСР, на термин «нарушения», обозначающий последствия в составах преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, предусмотренных ныне главой 30 УК РФ.

Третьим обязательным признаком объективной стороны рассматриваемого преступления выступает наличие причинной связи между деянием и последствием.

По конструкции объективной стороны состав злоупотребления должностными полномочиями – материальный. Преступление окончено с момента наступления последствий в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан и организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства.

Субъективная сторона преступления характеризуется умышленной формой вины. Умысел может быть как прямым, так и косвенным. Виновное должностное лицо сознает, что оно действует или бездействует вопреки интересам службы с использованием своих служебных полномочий, результатом чего может быть наступление последствий, существенно вредных для охраняемых законом прав и интересов граждан или организаций либо интересов общества или государства, и желает либо сознательно допускает наступление этих последствий.

Обязательным признаком субъективной стороны должностного злоупотребления является мотив, определенный в законе как корыстная или иная личная заинтересованность[125].

Прямо указывая в диспозиции ст. 285 УК на корыстную или иную личную заинтересованность как мотив должностного злоупотребления, законодатель не раскрывает содержания этих понятий. Между тем правильная трактовка указанных дефиниций имеет большое значение при квалификации преступления, предусмотренного ст. 285 УК.

Раскрывая содержание корыстной заинтересованности как мотива должностного злоупотребления, следует заметить, что корыстный мотив приобретает различное содержание в зависимости от того, какие именно потребности и интересы лежат в основе мотивации преступного поведения. Однако какую бы окраску они ни имели (насущные потребности в питании или антисоциальные потребности в спиртном), во всех ситуациях суть мотивации одна – стремление субъекта присвоить не принадлежащие ему материальные блага, получить имущественную выгоду противоправным способом.

С позиций «социалистической нравственности» стремление к обеспечению наилучшего материального положения являлось формой проявления корысти. В настоящее время произошел пересмотр некоторых нравственных оценок явлений такого рода. Вместе с тем представляется, что антисоциальная сущность корысти как признака субъективной стороны рассматриваемых преступлений будет составлять определяющий момент в их исследовании, поскольку, как справедливо отмечает С. А. Елисеев, «корыстный мотив преступления, выражая собой личностный смысл, является субъективным отражением объективных причин общественно опасного поведения»[126]. Преступник, избравший преступление средством удовлетворения своих личных материальных и имущественных потребностей, ориентирован в своем противоправном поведении на паразитическую связь с обществом, т. е. на такую связь, при которой субъект удовлетворяет свои потребности и интересы за счет общества и его членов.

Корыстная заинтересованность как мотив злоупотребления должностными полномочиями состоит в том, что использование должностным лицом своих служебных полномочий вопреки интересам службы происходит ради получения каких-либо выгод материального (имущественного) характера. Однако требование о наличии у субъекта корыстного мотива нельзя понимать в том смысле, что для оконченного состава должностного злоупотребления обязательно фактическое извлечение материальной (имущественной) выгоды.

Единообразному в целом пониманию содержания корыстного мотива применительно к должностным преступлениям в теории и судебно-следственной практике послужило введение законодателем в действующий УК такого субъективного признака, как иные личные побуждения.

Каков же объем содержания понятия «иные личные побуждения»?

Прежде всего подчеркнем, что этот признак носит недостаточно определенный характер, а потому имеются трудности в уяснении его уголовно-правового смысла. Личные побуждения – это любые побуждения, поскольку каждый акт субъекта, опосредованный сознанием и волей, всегда носит личностный характер.

Уясняя логику и цель введения данного признака в состав должностного преступления, М. Д. Лысов делает, на наш взгляд, верный вывод: «…закон имел в виду не всякие личные побуждения, а только те, которые наряду с корыстными также направлены на извлечение какой-либо нематериальной выгоды для себя»[127]. При такой формулировке под мотивами злоупотребления должностными полномочиями надо понимать всякие, кроме корыстных (они названы отдельно), стремления, направленные на получение выгоды неимущественного характера: стремление получить награду, стремление скрыть свои упущения в работе, желание помочь родственникам, знакомым, получить взаимную услугу и т. п. Именно так раскрывается это понятие в п. 17 упомянутого выше постановления Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г.

Данным разъяснением руководствуется суд при оценке мотива «иная личная заинтересованность» по делам о должностных преступлениях. Так, квалифицируя действия К. по ст. 292 УК РФ, суд делает следующий акцент: «Наличие личной заинтересованности при внесении в протокол обыска заведомо ложных сведений суд усматривает в желании К. придать своим действиям, равно как и остальных подсудимых, участвовавших в проведении обыска в с. Нагорном, законный характер по изъятию имущества у Д.»[128].

Перечисленный круг мотивов, характеризующих личную заинтересованность, свидетельствует об антисоциальных, антиобщественных интересах лица, допускающего злоупотребление должностными полномочиями, о его стремлении извлечь выгоду для себя, своих родных или близких. В связи с этим обоснованно высказывается мнение, что ложно понятые интересы службы, исходя из которых действует виновный, не могут быть отнесены к иной личной заинтересованности. В подобном случае у лица нет того антисоциального интереса, который придает должностному злоупотреблению характер преступления. Следовательно, мотив личной заинтересованности не включает в себя побуждения, связанные с ложно понятыми интересами службы.

При предъявлении обвинения должен быть конкретно указан соответствующий мотив личного характера, которым руководствовалось должностное лицо, совершая злоупотребление. Ссылка на узковедомственные или ложно понимаемые интересы органа или учреждения не может считаться достаточной для обвинения в должностном злоупотреблении.

Конкретное указание в уголовно-правовой норме на мотив преступления способствует четкому отграничению преступного должностного злоупотребления от служебного проступка. В п. 14 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. прямо указывается: «Если законодательством… в качестве обязательного признака состава уголовно наказуемого злоупотребления служебным положением, а также должностного подлога предусмотрена корыстная или иная личная заинтересованность, суды обязаны всесторонне исследовать обстоятельства, от которых зависит вывод о наличии или отсутствии в действиях виновного указанных мотивов, и обосновать свой вывод в приговоре с приведением конкретных доказательств».

На практике встречаются неточности в оценке судами содержания мотива должностного злоупотребления. Так, М., будучи контр-адмиралом Тихоокеанского флота, был признан виновным в использовании своих служебных полномочий вопреки интересам службы из личной заинтересованности, повлекшем тяжкие последствия, и осужден по ч. 3 ст. 285 УК. Как следует из приговора, М., являясь должностным лицом, при строительстве своего коттеджа использовал бульдозер, принадлежащий войсковой части, без возмещения стоимости работ и использования техники[129]. Полагаем, что суд неточно оценил содержание мотива в данном преступлении. Указанные в приговоре обстоятельства свидетельствуют о том, что в действиях виновного имел место корыстный мотив, а не иная личная заинтересованность. М. стремился извлечь выгоду имущественного характера за счет использования без оплаты техники, принадлежащей войсковой части.

Нами проведено обобщение дел о злоупотреблении должностными полномочиями, которое показало, что по корыстным мотивам указанное преступление совершено в 84,1 %, по иным личным побуждениям – в 15,9 % случаев. Лица, совершившие злоупотребление должностными полномочиями из интересов ложно понимаемой служебной необходимости, по изученным делам к ответственности не привлекались. Как видно из приведенных данных, преобладающим мотивом должностного злоупотребления выступают побуждения корыстного характера[130].

Субъект злоупотребления должностными полномочиями, состав которого предусмотрен ч. 1 ст. 285 УК, – специальный. Исполнителем рассматриваемого преступления может быть только должностное лицо, понятие и признаки которого были рассмотрены при проведении общей юридической характеристики должностных преступлений. Частное лицо не может быть субъектом – исполнителем, а также соисполнителем этого преступления. Однако частное лицо может быть привлечено к уголовной ответственности за соучастие в анализируемом преступлении.

Квалифицированным видом злоупотребления должностными полномочиями является совершение деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 285 УК, лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, а равно главой местного самоуправления.

Опасность преступления повышается за счет специфики субъектов преступления. В данном случае злоупотребление служебными полномочиями совершается лицами, занимающими особо ответственные государственные должности, которые наделены особо важными, в том числе по отношению к иным должностным лицам, правами и полномочиями.

Термины «государственные должности Российской Федерации» и «государственные должности субъектов Российской Федерации» законодатель разъяснил в ст. 1 Федерального закона от 27 июля 2004 г. «О государственной гражданской службе Российской Федерации» (в редакции Федеральных законов от 2 февраля 2006 г. № 19-ФЗ, от 2 марта 2007 г. № 24-ФЗ, от 12 апреля 2007 г. № 48-ФЗ)[131]. Согласно закону государственные должности Российской Федерации и государственные должности субъектов Российской Федерации – это должности, устанавливаемые Конституцией РФ, федеральными законами для непосредственного исполнения полномочий федеральных государственных органов, и должности, устанавливаемые конституциями (уставами), законами субъектов Российской Федерации для непосредственного исполнения полномочий государственных органов субъектов Российской Федерации.

К первой категории (согласно примечанию 2 к ст. 285 УК) относятся лица, которые занимают должности, установленные Конституцией РФ, федеральными конституционными законами и другими федеральными законами для непосредственного исполнения полномочий государственных органов. Ко второй (согласно примечанию 3 к ст. 285 УК) – лица, должности которых установлены конституциями или уставами субъектов Российской Федерации.

К лицам, занимающим государственные должности РФ, относятся, в частности: Президент РФ, Председатель Правительства РФ и его заместители, федеральные министры, председатели палат Федерального Собрания, члены Совета Федерации и депутаты Государственной Думы, Председатель и аудиторы Счетной палаты, судьи, Генеральный прокурор РФ, Председатель ЦБ РФ.

А к лицам, занимающим государственные должности субъектов РФ, причисляют президентов республик, глав иных субъектов РФ, например губернаторов краев, областей, руководителей органов законодательной (представительной) и исполнительной власти, депутатов органов законодательной (представительной) власти и др.

Правовой статус главы местного самоуправления определен Федеральным законом РФ от 6 октября 2003 г. «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» (в редакции от 21 июля 2007 г. № 187-ФЗ)[132].

Особо квалифицированным видом злоупотребления должностными полномочиями является совершение деяний, предусмотренных ч. 1, 2 ст. 285 УК, повлекшее тяжкие последствия. Категория «тяжкие последствия» относится к числу оценочных. Поэтому вопрос о том, что считать тяжкими последствиями, должен решаться в зависимости от фактических обстоятельств дела. К тяжким последствиям Верховный Суд СССР в постановлении Пленума от 30 марта 1990 г., в частности, рекомендует относить: крупную аварию, длительную остановку транспорта или производственного процесса, дезорганизацию работы учреждения, предприятия, нанесение государству материального ущерба в особо крупных размерах, причинение смерти или тяжкого вреда здоровью хотя бы одному человеку и т. п.

Нельзя не заметить, что упомянутый Пленум Верховного Суда одно оценочное понятие – «тяжкие последствия» – определяет с помощью других, таких же оценочных категорий (например, «ущерб в особо крупном размере»). Понятно, что формально определить, конкретизировать все возможные «тяжкие» последствия невозможно, так как их круг необозримо широк. В связи с этим более полувека назад Г. Р. Смолицкий утверждал, что «было бы неправильно определять тяжесть последствий в зависимости от какого-либо точно определенного размера причиненного вреда»[133]. В современной специальной литературе отдельные авторы считают, что для единообразного и правильного понимания закона необходим критерий определения рассматриваемого оценочного признака.

Как показывает анализ уголовно-правовых норм, законодатель предпринял определенные шаги в этом направлении. К примеру, в примечании к ст. 290 УК формально определен крупный размер взятки. Полагаем возможным развивать исследования по этому вопросу с тем, чтобы окончательно выяснить: возможен ли подобный законодательный подход в отношении рассматриваемого признака.

Завершая юридическую характеристику состава должностного злоупотребления, сформулируем следующее правило: если ответственность за допущенное должностным лицом нарушение служебных полномочий предусмотрена специальной уголовно-правовой нормой (например, ст. 299, 300, 301 УК и др.), содеянное подлежит квалификации только по этой норме. Применение ст. 285 УК по совокупности со статьями, предусматривающими специальные виды должностных преступлений, возможно лишь в случае реальной совокупности этих преступлений.

Злоупотребление должностными полномочиями, связанное с причинением материального ущерба, необходимо отличать от хищения чужого имущества, совершенного лицом с использованием своего служебного положения. При этом следует помнить, что:

1) использование должностным лицом своих служебных полномочий из корыстных побуждений не является хищением, если ущерб собственнику причинен не вследствие незаконного безвозмездного изъятия имущества, что характерно для хищений, а в результате использования имущества не по назначению, неоплаты оказанной услуги, непоступления должного и т. п. (упущенная выгода);

2) использование должностным лицом своих служебных полномочий, связанное с изъятием имущества, не является хищением, если изъятие носило временный или возмездный характер (например, временное заимствование главным бухгалтером денежных средств из кассы учреждения);

3) использование должностным лицом своих служебных полномочий, причинившее реальный материальный ущерб и связанное с изъятием чужого имущества, не является хищением, если виновный не преследовал корыстной цели.

По такому пути идет и судебная практика. К примеру, представляется правильной квалификация действий У. по ст. 285 УК при следующих обстоятельствах. У., работая директором вспомогательной школы № 1 г. Находки, являясь должностным лицом, своими приказами фиктивно оформила на работу в школу лиц младшего обслуживающего персонала в количестве 22 человек, которые фактически в школе не работали. У., получив за подставных лиц деньги в сумме 23 762 рублей, израсходовала их на школьные нужды: приобрела канцелярские и хозяйственные товары, спортинвентарь, музыкальный инструмент (пианино), телевизор, а также организовала питание волонтера из США и купила для нее ценный подарок[134].

Б. Нецелевое расходование бюджетных средств (ст. 285¹ УК)

Федеральный закон от 8 декабря 2003 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» дополнил главу 30 «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления» новой нормой – ст. 285¹ УК «Нецелевое расходование бюджетных средств».

Появление в уголовном законе России новой разновидности специального должностного преступления было расценено учеными по-разному. Одни из них приветствовали появление рассматриваемой нормы, так как это, по их мнению, будет способствовать противодействию коррупции[135]. Другие авторы полагают, что существовавшая система санкций и мер ответственности должностных лиц за нецелевое использование бюджетных средств стала неэффективной и при сложившейся ситуации законодатель был вынужден предложить более жесткие способы разрешения проблемы[136].

Появление ст. 285¹ УК в действующем уголовном законе России стало не случайным. Причинами тому послужило принятие Бюджетного кодекса РФ и нового Кодекса об административных правонарушениях РФ, в которых регламентирована ответственность за такого рода правонарушения. Это потребовало соответствующей реконструкции действующего уголовного законодательства. Российские ученые неоднократно высказывали предложения о дополнении Уголовного кодекса статьей, предусматривающей ответственность за незаконное использование бюджетных средств[137].

За три года норма, предусмотренная ст. 285¹ УК, в судебной практике России применялась слабо. Так, в 2004 г. было зарегистрировано 37 фактов незаконного использования бюджетных средств, в 2005 г. – 82, в 2006 г. – 150[138]. Между тем соответствующие нарушения имели и имеют место, представляя значительную опасность.

Нецелевое расходование бюджетных средств представляет собой расходование средств должностным лицом получателя бюджетных средств на цели, не соответствующие условиям их получения, определенным утвержденными бюджетом, бюджетной росписью, уведомлением о бюджетных ассигнованиях, сметой доходов и расходов либо иным документом, являющимся основанием для получения бюджетных средств, совершенное в крупном размере (ч. 1 ст. 285¹ УК).

Анализируемое преступление посягает на интересы государственной власти по осуществлению контроля за исполнением бюджета. В этом состоит суть непосредственного объекта посягательства.

Нецелевое расходование бюджетных средств в качестве обязательного признака предусматривает предмет преступления – бюджетные средства (деньги). Причем при квалификации рассматриваемого преступления необходимо устанавливать, чтобы размер израсходованных нецелевым образом бюджетных средств соответствовал размеру, установленному законом (примечание к ст. 285¹ УК), т. е. был «крупным» и превышал 1 млн 500 тыс. рублей.

Объективная сторона данного преступления состоит в расходовании бюджетных средств на цели, не соответствующие условиям их получения, которые определены утвержденным бюджетом, бюджетной росписью, уведомлением о бюджетных ассигнованиях, сметой доходов или расходов либо иным документом, являющимся основанием для получения бюджетных средств.

Термин «расходование бюджетных средств» обозначает экономическую категорию, которая в бюджетных отношениях имеет несколько значений. Применительно к рассматриваемому составу преступления данную категорию следует интерпретировать относительно конечного получателя бюджетных средств (например, бюджетного учреждения). Расходование бюджетных средств с объективной стороны означает использование (потребление) бюджетных средств, осуществляемое в таких формах, как, например, выплата бюджетным учреждением заработной платы своим служащим, оплата коммунальных, транспортных услуг и услуг связи, приобретение предметов снабжения и расходных материалов и т. п.

Таким образом, «использование» денежных средств, полученных из бюджета, в экономическом смысле осуществляется в рамках товарно-денежных отношений, а в правовом смысле – в рамках трудовых и гражданско-правовых отношений. Данные отношения носят характер обмена и опосредуют двухстороннее движение стоимости, где навстречу стоимости в денежной форме движется стоимость в товарной форме, в форме оказанных услуг или выполненной работы. При этом денежные средства, доведенные до бюджетного учреждения посредством бюджетного ассигнования, теряют свою принадлежность к бюджету (т. е. принадлежность к казне) и трансформируются в денежные средства, принадлежащие юридическому лицу на праве оперативного управления.

Следовательно, определение процедуры финансирования через расходование бюджетных средств ошибочно как с точки зрения сущности возникающих при этих процессах экономических отношений (при финансировании возникает отношение, которое, выражая собой отношение по распределению бюджета, является финансово-экономическим; при расходовании – отношение, которое, выражая собой отношение обмена, является товарно-денежным), так и с точки зрения их правовой природы (отношения финансирования являются финансово-правовыми, отношения расходования – трудовыми или гражданско-правовыми).

Доведение до распорядителей и получателей бюджетных средств информации о выделенных им размерах денежных средств из бюджета осуществляется путем уведомлений о бюджетных ассигнованиях.

Уведомление о бюджетных ассигнованиях представляет собой информативный документ, подтверждающий, с одной стороны, обязанность субъекта, призванного осуществить бюджетное финансирование, о размерах и сроках предоставления денежных средств из бюджета субъекта Российской Федерации, а с другой стороны, право получателя бюджетных средств на получение денежных средств из бюджета и их использование в соответствии со сметой доходов и расходов.

Установлен следующий порядок доведения этих уведомлений до получателей бюджетных средств. В течение 10 дней со дня утверждения сводной бюджетной росписи орган, исполняющий бюджет, доводит показатели указанной росписи до всех нижестоящих распорядителей и получателей бюджетных средств. Уведомление о бюджетных ассигнованиях не предоставляет права принятия обязательств по осуществлению расходов бюджета и платежей. Для этого необходимо разработать и утвердить такой финансово-плановый акт, как смета доходов и расходов бюджетного учреждения.

По своему юридическому значению смета доходов и расходов – это финансово-плановый акт, определяющий, с одной стороны, обязанность органа, осуществляющего бюджетное финансирование, по предоставлению денежных средств получателю бюджетных ассигнований, с другой стороны, право юридического лица на получение этих ассигнований и одновременно их обязанность в использовании ассигнований в строгом соответствии с показателями сметы доходов и расходов.

Составление и утверждение сметы доходов и расходов бюджетного учреждения осуществляются в следующем порядке. В течение 10 дней со дня получения уведомления о бюджетных ассигнованиях бюджетное учреждение обязано составить и представить на утверждение вышестоящего распорядителя бюджетных средств смету доходов и расходов по установленной форме. В течение пяти дней со дня представления указанной сметы распорядитель бюджетных средств утверждает эту смету. Смета доходов и расходов бюджетного учреждения в течение одного рабочего дня со дня ее утверждения передается бюджетным учреждением в орган, исполняющий бюджет (ст. 221 Бюджетного кодекса РФ).

Организационно-правовым актом, лежащим в основе исполнения бюджета, является документ, именуемый «бюджетной росписью». Бюджетная роспись – документ о поквартальном распределении доходов и расходов бюджета и поступлений из источников финансирования дефицита бюджета, устанавливающий распределение бюджетных ассигнований между получателями бюджетных средств и составляемый в соответствии с бюджетной классификацией Российской Федерации (ст. 6 Бюджетного кодекса РФ).

Бюджетный кодекс Российской Федерации устанавливает, что исполнение бюджетов всех уровней бюджетной системы Российской Федерации осуществляется уполномоченными исполнительными органами на основе бюджетной росписи.

Бюджетная роспись составляется главным распорядителем бюджетных средств по распорядителям и получателям бюджетных средств на основе утвержденного бюджета в соответствии с функциональной и экономической классификациями расходов бюджетов Российской Федерации с поквартальной разбивкой и представляется в орган исполнительной власти, ответственный за составление бюджета, в течение 10 дней со дня утверждения бюджета.

На основании бюджетных росписей главных распорядителей бюджетных средств орган, ответственный за составление проекта соответствующего бюджета, составляет сводную бюджетную роспись в течение 15 дней после утверждения бюджета. Сводная бюджетная роспись утверждается руководителем указанного органа в установленном порядке и не позднее 17 дней после утверждения бюджета направляется в орган, исполняющий бюджет.

Одновременно сводная бюджетная роспись направляется для сведения в соответствующие представительный и контрольные органы. Например, Закон Приморского края «О бюджетном устройстве, бюджетном процессе и финансовом контроле в Приморском крае» устанавливает, что сводную бюджетную роспись составляет комитет администрации края по финансам, налоговой и кредитной политике, утверждается председателем этого комитета и направляется для сведения в ЗАКС Приморского края.

Бюджетная роспись, уведомление о бюджетных ассигнованиях и смета доходов и расходов лежат в основании возникновения бюджетного обязательства.

Наиболее характерными видами нецелевого расходования бюджетных средств являются: расход средств не по тому коду экономической классификации, по которому было произведено финансирование; отсутствие либо неправильное оформление первичных документов (документы, «оправдывающие» расходы на приобретение товаро-материальных ценностей, авансовые отчеты и др.); расходование бюджетных средств сверх установленных норм и т. д.

По конструкции объективной стороны состав анализируемого преступления – формальный. Это означает, что оно окончено с момента фактического использования (потребления) бюджетных средств на цели, не соответствующие условиям их получения.

Субъективная сторона преступления выражается виной в виде прямого умысла. Виновный сознает, что он расходует бюджетные средства в крупном размере на цели, которые не соответствуют условиям их получения, определенным документом, являющимся основанием для получения бюджетных средств (утвержденный бюджет, бюджетная роспись, уведомление о бюджетных ассигнованиях, смета доходов или расходов либо иной документ).

Субъект преступления – специальный: должностное лицо получателя бюджетных средств. В соответствии со ст. 162 Бюджетного кодекса РФ получателем бюджетных средств является бюджетное учреждение или иная организация, имеющие право на получение бюджетных средств в соответствии с бюджетной росписью на соответствующий год.

Квалифицированными видами нецелевого расходования бюджетных средств в ч. 2 ст. 285¹ УК РФ выступают деяния, предусмотренные ч. 1 данной статьи, совершенные по предварительному сговору группой лиц или в особо крупном размере.

Нецелевое расходование бюджетных средств признается совершенным по предварительному сговору группой лиц, если в совершении преступления участвовали два или более должностных лица – участника бюджетного процесса, ответственных за целевое использование (потребление) бюджетных средств, заранее, т. е. до начала преступления, договорившихся об этом.

В соответствии с примечанием к ст. 285¹ УК особо крупным размером нецелевым образом использованных средств признается сумма бюджетных средств, превышающая 7 млн 500 тыс. рублей.

В. Нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов (ст. 285² УК)

Статья 285² УК «Нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов» введена в УК Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации».

За три года норма, предусмотренная ст. 285² УК, практически не применялась. В 2004 г. зарегистрировано 7 фактов нецелевого расходования средств государственных внебюджетных фондов, в 2005 г. – 25, в 2006 г. – 31[139].

Вместе с тем, опираясь на публикуемые в открытой печати статистические данные, есть все основания говорить о значительной распространенности деяний, направленных на нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов, что свидетельствует, в свою очередь, о высокой латентности рассматриваемого преступления.

Нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов в соответствии с ч. 1 ст. 285² УК представляет собой расходование средств государственных внебюджетных фондов должностным лицом на цели, не соответствующие условиям, определенным законодательством Российской Федерации, регулирующим их деятельность, и бюджетам указанных фондов, совершенное в крупном размере.

Основным непосредственным объектом анализируемого преступления выступают интересы государственной власти по осуществлению контроля за расходованием средств государственных внебюджетных фондов.

Дополнительным непосредственным объектом являются законные права и интересы граждан.

Государственный внебюджетный фонд – фонд денежных средств, образуемый вне федерального бюджета и бюджетов субъектов Российской Федерации и предназначенный для реализации конституционных прав граждан на пенсионное обеспечение, социальное страхование, социальное обеспечение в случае безработицы, охрану здоровья и медицинскую помощь. Расходы и доходы государственного внебюджетного фонда формируются в порядке, установленном федеральным законом, либо в ином порядке, предусмотренном Бюджетным кодексом РФ.

Государственными внебюджетными фондами Российской Федерации являются: Пенсионный фонд Российской Федерации; Фонд социального страхования Российской Федерации; Федеральный фонд обязательного медицинского страхования; Государственный фонд занятости населения Российской Федерации.

Статья 285² УК в качестве обязательного признака предусматривает предмет преступления – средства государственных внебюджетных фондов (денежные средства). Размер средств государственных внебюджетных фондов, который нецелевым образом используется, должен соответствовать размеру, установленному законом, т. е. быть «крупным» и превышать 1 млн 500 тыс. рублей.

Объективная сторона данного преступления состоит в расходовании средств государственных внебюджетных фондов.

Со вступлением в силу ст. 148 Бюджетного кодекса РФ исполнение бюджетов государственных внебюджетных фондов будет осуществляться Федеральным казначейством Российской Федерации. А пока расходование средств государственных внебюджетных фондов осуществляется самостоятельно, без контроля со стороны должностных лиц финансовых органов.

По конструкции объективной стороны состав анализируемого преступления – формальный. Оконченным преступление будет признаваться с момента фактического использования (потребления) средств государственных внебюджетных фондов на цели, не соответствующие условиям, определенным законодательством Российской Федерации, регулирующим их деятельность, и бюджетам указанных фондов.

Субъективная сторона выражается виной в виде прямого умысла.

Субъект – специальный: должностное лицо соответствующего внебюджетного фонда. В качестве такового могут выступать: директор (исполнительный директор) Федерального фонда (области, края, района, города), первый заместитель директора, руководитель финансово-планового управления (отдела) Федерального фонда обязательного медицинского страхования и его территориальных отделений, а также руководитель и главный бухгалтер медицинского учреждения, куда были направлены средства на осуществление территориальной программы обязательного медицинского страхования.

Так, прокуратурой Костромской области было возбуждено уголовное дело в отношении исполнительного директора областного Фонда обязательного медицинского страхования Ш. по ч. 1 ст. 285² УК. По мнению следствия, Ш. 10 февраля 2006 г. в нарушение закона перечислил 7 млн 400 тыс. рублей на расчетный счет ЗАО «Хэппи Дэй» на поставку дезинфицирующих средств для государственных областных нужд. Дезинфицирующее средство было оплачено за счет средств, предусмотренных в законе о бюджете Фонда на 2006 г. по целевой статье «Территориальная программа обязательного медицинского страхования».[140]

Квалифицированными видами нецелевого расходования средств государственных внебюджетных фондов служат деяния, предусмотренные ч. 1 ст. 285² УК, совершенные по предварительному сговору группой лиц или в особо крупном размере.

Нецелевое расходование средств государственных внебюджетных фондов признается совершенным по предварительному сговору группой лиц, если в совершении преступления участвовали два или более должностных лица соответствующего внебюджетного фонда, ответственных за целевое использование (потребление) указанных средств, которые заранее, т. е. до начала преступления, договорились о расходовании указанных средств на цели, не соответствующие условиям, определенным законодательством Российской Федерации, регулирующим их деятельность, и бюджетам указанных фондов.

В соответствии с примечанием к ст. 285¹ УК особо крупным размером нецелевым образом использованных средств государственных внебюджетных фондов признается сумма таких средств, превышающая 7 млн 500 тыс. рублей.

Г. Превышение должностных полномочий (ст. 286 УК)

Превышение должностных полномочий является более опасным преступлением, чем злоупотребление должностными полномочиями.

В России за время действия нового уголовного закона количество зарегистрированных фактов превышения должностных полномочий постоянно увеличивалось – с 2153 в 1997 г. до 9185 в 2006 г.[141]; их число возросло более чем в 4,2 раза. Удельный вес рассматриваемого преступления в общем количестве должностных (служебных) преступлений составлял за рассматриваемый период от 11,9 до 23,8 %.

Общественная опасность превышения должностных полномочий определяется тем, что должностное лицо совершает такие действия по службе, которые явно выходят за пределы его полномочий, в результате чего существенно нарушаются права и законные интересы граждан или организаций либо охраняемые законом интересы общества или государства.

Состав превышения должностных полномочий, предусмотренный ст. 286 УК, по своей законодательной конструкции весьма близок к составу должностного злоупотребления.

С объективной стороны рассматриваемое преступление включает в себя: а) действия, выразившиеся в превышении должностных полномочий; б) последствия в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства; в) причинную связь между превышением должностных полномочий и указанными последствиями.

Само понятие превышения должностных полномочий дается непосредственно в законе. Согласно ч. 1 ст. 286 УК превышение должностных полномочий есть «совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы его полномочий…».

В п. 11 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге» указаны основные, наиболее характерные виды превышения власти или служебных полномочий:

– совершение должностным лицом действий, которые относятся к полномочиям другого должностного лица (например, субъект совершает действия, которые входят в компетенцию вышестоящего должностного лица);

– совершение должностным лицом действий, которые могли быть совершены им самим только при наличии особых обстоятельств, указанных в законе или подзаконном акте (например, применение оружия или специальных средств допустимо только при определенных обстоятельствах);

– совершение должностным лицом действий, которые никто и ни при каких обстоятельствах не вправе совершать (в частности, применение мучительных и оскорбляющих личное достоинство потерпевшего действий).

Помимо этого формами превышения может являться совершение должностным лицом действий, которые могут быть совершены лишь коллегиально (например, вынесение судьей единолично решения, приговора по делам, по которым решение должно быть коллегиальным).

Общим для всех этих случаев является то, что должностное лицо совершает действия, явно выходящие за пределы прав и полномочий, предоставленных ему законом.

Объем прав и полномочий субъекта определяется его должностной компетенцией, которая закрепляется в различных нормативных актах (уставах, положениях, инструкциях, приказах и т. п.). Для того чтобы установить, совершило ли должностное лицо действия, выходящие за пределы имеющихся у него прав и полномочий, необходимо точно выяснить, каким именно правовым актом они регламентируются и какие конкретно положения этого акта были нарушены. К примеру, суд, признав Д. виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «а», «б» ч. 3 ст. 286 УК, установил и отразил в приговоре, что превышение должностных полномочий Д. выразилось в нарушении ст. 13, п. 2, 3, 5 ст. 14 Закона РФ от 18 апреля 1991 г. «О милиции», а также в нарушении права гражданина Е. на неприкосновенность личности, предусмотренную ст. 22 Конституции РФ[142].

Другими обязательными признаками объективной стороны превышения должностных полномочий являются общественно опасные последствия в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства, а также причинная связь между действиями и последствиями.

Существенный вред в данном случае трактуется точно так же, как и в составе злоупотребления должностными полномочиями.

Субъективная сторона преступления характеризуется умышленной формой вины в виде прямого или косвенного умысла. Лицо сознает, что совершает действия, явно выходящие за пределы его компетенции, предвидит возможность (неизбежность) существенного нарушения указанных прав и интересов и желает их либо не желает, но сознательно допускает наступление таких последствий или безразлично к ним относится.

Мотивы и цели совершения преступления могут быть различными (месть, карьеризм и т. п.), на квалификацию они не влияют.

Субъект превышения должностных полномочий – специальный: должностное лицо.

В ч. 2 ст. 286 УК содержится квалифицированный вид превышения должностных полномочий: совершение деяния, предусмотренного ч. 1 ст. 286 УК, лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, а равно главой органа местного самоуправления. Статус этих лиц был раскрыт при анализе состава злоупотребления должностными полномочиями, предусмотренного ч. 2 ст. 285 УК.

Частью 3 ст. 286 УК предусмотрены особо квалифицированные виды превышения должностных полномочий. В качестве особо отягчающих обстоятельств фигурируют следующие признаки:

а) применение насилия или угроза его применения;

б) применение оружия или специальных средств;

в) причинение тяжких последствий.

Сам факт совершения должностным лицом незаконных действий, совершенных с применением насилия или угрозой его применения, с применением оружия или специальных средств, является грубым посягательством на охраняемые законом права граждан. Поэтому наступления последствий в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства для признания данных составов оконченными не требуется.

Действующий УК РФ расширил формулировку квалифицирующего обстоятельства, предусмотренного п. «а» ч. 3 ст. 286 УК, в сравнении с соответствующим положением УК РСФСР 1960 г. Анализ рассматриваемого квалифицирующего признака превышения должностных полномочий позволяет констатировать, что его формулировка предусматривает физическое и психическое насилие.

Согласно п. 12 постановления Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. под применением насилия к потерпевшему следует понимать такие действия виновного, которые сопряжены с побоями, причинением телесных повреждений, физической боли, а также ограничением его свободы.

Исходя из анализа санкции ч. 3 ст. 286 УК, можно сделать вывод, что превышение должностных полномочий, совершенное с применением насилия, охватывает побои, истязание, причинение легкого, средней тяжести и тяжкого вреда здоровью, причинение смерти по неосторожности. Квалификации по совокупности преступлений в этих случаях не требуется. Умышленное причинение смерти потерпевшему составом ч. 3 ст. 286 УК не охватывается и должно быть квалифицировано по совокупности со ст. 105 УК и п. «а» ч. 3 ст. 286 УК.

Угроза применения насилия представляет собой психическое воздействие на потерпевшего. Угроза должна быть реальной, т. е. у потерпевшего должны быть объективные основания опасаться применения физического насилия.

Для наличия состава превышения власти с указанными отягчающими обстоятельствами необходимо, чтобы применение должностным лицом насилия или угроза его применения, применение оружия или специальных средств находились в связи с исполнением должностным лицом каких-либо его служебных функций или обязанностей. Один лишь факт учинения должностным лицом насилия или угрозы его применения в отношении кого-либо без указанной связи не может рассматриваться как должностное преступление, предусмотренное п. «а» ч. 2 ст. 286 УК.

Суды при рассмотрении конкретных уголовных дел неоднократно указывали на это обстоятельство. Так, Южно-Сахалинский городской суд оправдал Р. по предъявленному ему обвинению в совершении преступления, предусмотренного п. «а» ч. 2 ст. 286 УК. Р. было предъявлено обвинение в том, что он, находясь при исполнении служебных обязанностей в квартире И., избил З. Между тем в судебном заседании было установлено, что Р., будучи в отпуске, приехал в г. Южно-Сахалинск, пришел в гости к И. и находился в этой квартире не в связи с исполнением служебных обязанностей, а с целью распития спиртных напитков вместе с И. и потерпевшим З. Нанесение побоев З. имело место на почве личных взаимоотношений, а не в связи с исполнением Р. служебных полномочий. Поэтому суд правильно признал, что Р. виновен не в превышении власти, а в умышленном причинении средней тяжести вреда здоровью[143].

Применение оружия или специальных средств как квалифицирующее обстоятельство по п. «б» ч. 3 ст. 286 УК имеет место тогда, когда по делу установлено фактическое использование оружия или специальных средств для физического либо психического воздействия на потерпевшего.

В соответствии с Законом РФ от 13 ноября 1996 г. «Об оружии» под оружием понимаются устройства и предметы, конструктивно предназначенные для поражения живой или иной цели. Оружие может быть огнестрельным, холодным, холодным метательным, газовым, пневматическим. В качестве оружия могут быть использованы, например, различные разновидности огнестрельного оружия (пистолеты, автоматы и др.), а также холодного оружия (нож, штык и др.) и т. д. К специальным средствам относятся: резиновые палки, наручники, слезоточивый газ, водометы и др.

При превышении должностных полномочий, сопровождавшемся применением оружия или специальных средств, необходимо, чтобы они применялись в нарушение установленных Законом РФ от 18 апреля 1991 г. «О милиции» оснований и порядка их использования.

Так, 4 июня 2000 г. Б., являясь оперуполномоченным уголовного розыска, увидев в коридоре РОВД гражданина П., который подслушивал происходящее в кабинете № 18, применил к нему физическое насилие, нанеся множественные удары в различные части тела специальным средством – резиновой палкой, причинив тем самым острую физическую боль и унизив человеческое достоинство потерпевшего. Таким образом, Б. неправомерно использовал физическую силу и специальные средства, нарушив тем самым ст. 5, 11, 12, 13, 14 Закона РФ «О милиции». Б. справедливо был осужден за превышение должностных полномочий, совершенное с применением насилия и специальных средств[144].

Причинение тяжких последствий как квалифицирующее обстоятельство, предусмотренное п. «в» ч. 3 ст. 286 УК, является оценочным признаком, который определяется в каждом конкретном случае с учетом всех обстоятельств дела (количество потерпевших, характер причиненного им вреда и т. п.).

Д. Отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации (ст. 287 УК)

В действующем уголовном законе впервые криминализированы деяния, выражающиеся в неправомерном отказе в предоставлении информации или уклонении от предоставления информации (документов, материалов), а также предоставлении заведомо неполной либо ложной информации Совету Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации, если эти деяния совершены должностным лицом, обязанным предоставлять такую информацию.

Данный состав выявляется редко. В 1998 г. было зарегистрировано 2 факта преступления, предусмотренного ст. 287 УК, а в 1997 г. и с 1999 по 2006 г. – ни одного. По нашему мнению, это объясняется высокой латентностью данного преступления, его спецификой и отсутствием достаточных знаний и умений со стороны правоохранительных органов для выявления указанного преступления.

Общественная опасность рассматриваемого преступления заключается в том, что Федеральному Собранию РФ, являющемуся представительным и законодательным органом России, предоставляется неполная или ложная информация, которая после ее получения может быть положена в основу принятых им законов и постановлений, определяющих жизнь страны, и повлечь самые тяжкие последствия для общества. Когда же такая недостоверная информация предоставляется Счетной палате РФ, являющейся постоянно действующим органом государственного финансового контроля, то нарушается нормальная деятельность этого государственного органа и не могут быть выполнены его задачи. В соответствии с Федеральным законом от 11 января 1995 г. «О Счетной палате Российской Федерации» этот орган, образуемый Советом Федерации, осуществляет контроль за своевременным исполнением доходных и расходных статей федерального бюджета и бюджетов федеральных внебюджетных фондов, финансовую экспертизу проектов федеральных законов и других нормативных правовых актов, анализ выявленных отклонений от установленных показателей федерального бюджета и др.[145]

Преступление, предусмотренное ст. 287 УК, относится к специальному виду должностного злоупотребления.

Непосредственным объектом преступления является нормальное функционирование таких органов государственной власти, как Федеральное Собрание РФ и Счетная палата РФ.

Рассматриваемое преступление относится к числу так называемых «предметных». Предмет – информация (содержащие ее документы, материалы) – составляет обязательный признак преступления, предусмотренного ст. 287 УК. К документам и материалам относятся разнообразные справки, отчеты, сведения о финансовых проверках и т. п. Документы, в отличие от материалов, имеют соответствующие реквизиты (дату, наименование учреждения, подпись лица, его выдавшего, и т. д.). Запрашиваемая информация должна относиться к сфере деятельности того органа государственной власти, органа местного самоуправления, предприятия и компетенции того должностного лица, к которым обращен запрос палаты Федерального Собрания РФ или Счетной палаты РФ[146].

Объективная сторона рассматриваемого преступления может быть выражена в одном из следующих видов деяний:

а) неправомерный отказ в предоставлении информации (документов, материалов) Совету Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации;

б) неправомерное уклонение от предоставления информации (документов, материалов) этим органам;

в) предоставление заведомо неполной информации тем же органам;

г) предоставление указанным органам ложной информации.

Неправомерный отказ в предоставлении информации означает не основанный на положениях нормативных актов отрицательный (не имеющий уважительных причин) ответ перечисленным в законе органам государственной власти, выраженный в любой форме.

Уклонение от предоставления информации может выражаться в бездействии должностного лица, не желающего передать затребованную Советом Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, Государственной Думой Федерального Собрания Российской Федерации или Счетной палатой Российской Федерации информацию.

Предоставление неполной информации есть сокрытие должностным лицом части сведений от интересующихся органов.

Предоставление ложной информации – это выдача упомянутым органом не соответствующей действительности информации.

По конструкции объективной стороны состав является формальным. Следовательно, оконченным рассматриваемое преступление будет с момента совершения одного из указанных в законе деяний, образующих его объективную сторону.

Субъективная сторона – вина в форме прямого умысла. Виновный сознает общественную опасность своего деяния и желает его совершить. Мотивы и цели в рассматриваемом преступлении могут быть разнообразными, они не являются обязательными признаками субъективной стороны и, следовательно, на квалификацию не влияют.

Субъект преступления – специальный. Им может быть только должностное лицо, обязанное предоставлять информацию Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ. Признаки должностного лица как специального субъекта должностных преступлений были рассмотрены нами выше.

Анализируемое преступление имеет квалифицированный вид – те же деяния, совершенные лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации. Аналогичный квалифицирующий признак был освещен нами при анализе преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 285 УК.

Особо квалифицированным видом рассматриваемого преступления является совершение деяний, предусмотренных ч. 1 и 2 ст. 287 УК, если они:

а) сопряжены с сокрытием правонарушений, совершенных должностными лицами органов государственной власти;

б) совершены группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

в) повлекли тяжкие последствия.

Первый из перечисленных особо квалифицирующих признаков рассматриваемого состава означает, что должностное лицо, обязанное предоставлять информацию Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ, неправомерно отказывает в ее предоставлении или уклоняется от этого либо предоставляет заведомо неполную или ложную информацию в связи с сокрытием правонарушений, которые совершены должностными лицами органов государственной власти. Скрываемое правонарушение может быть уголовно наказуемым деянием или любым иным правонарушением, совершенным как самим должностным лицом, обязанным предоставить информацию Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ, так и всяким другим должностным лицом органов государственной власти.

Отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ признается совершенным по предварительному сговору группой лиц, если в совершении преступления участвовало два или более должностных лица, заранее, т. е. до начала преступления, договорившихся об этом.

Рассматриваемое преступление признается совершенным организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объединившихся для совершения одного или нескольких подобных преступлений (ч. 2 ст. 35 УК).

Тяжкие последствия как третий особо квалифицирующий признак данного преступления есть оценочное понятие, содержание которого рассматривалось нами при проведении юридической характеристики преступления, предусмотренного ст. 285 УК.

Вместе с тем полагаем, что определенного внимания заслуживает вопрос о форме вины в указанном особо квалифицированном виде преступления.

Одни криминалисты полагают, что вина должностных лиц, не предоставивших информацию, по отношению к наступившим тяжким последствиям может быть как умышленной (прямой или косвенный умысел), так и неосторожной (легкомыслие или небрежность). При наличии неосторожной вины можно говорить о преступлении, совершенном с двумя формами вины[147]. Другие считают, что психическое отношение к тяжким последствиям в рассматриваемом преступлении может быть выражено только в неосторожности[148]. Однако в большинстве учебников и комментариях к УК вопрос о вине в преступлении, предусмотренном п. «в» ч. 3 ст. 287 УК, авторы вообще обходят стороной.

Нам представляется, что вопрос о регламентации ответственности за причинение тяжких последствий в анализируемом составе законодателю следовало бы решать с учетом положений об ответственности за преступления с двумя формами вины (как она представлена в ст. 27 УК). Намереваясь усилить ответственность за умышленное преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 287 УК, законодатель вводит в качестве конструктивного признака причинение последствий. На наш взгляд, в этом случае необходимо сконструировать это преступление по одному из типов преступлений с двумя формами вины, которое характеризуется неоднородным психическим отношением к деянию, являющемуся преступным независимо от последствий, и к квалифицирующему последствию. К такому типу преступлений относятся квалифицированные виды преступлений, основной состав которых является формальным, а квалифицированный состав включает определенные тяжкие последствия.

В этих случаях, как справедливо полагают теоретики, наличие двойной формы вины привносит известную специфику в решение вопросов о приготовлении, покушении и соучастии в таких преступлениях. Поскольку указанные последствия не охватываются умыслом, преступление может квалифицироваться по п. «в» ч. 3 ст. 287 УК лишь при фактическом наступлении этих последствий. То же следует сказать и о соучастии: упомянутые последствия могут инкриминироваться лишь их фактическим причинителям (исполнителям), а организаторы, подстрекатели и пособники не могут нести за них ответственность, так эти последствия не охватывались их умыслом[149]. Поэтому покушение на отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации, повлекшее тяжкие последствия, – невозможно.

Предлагаемая конструкция особо квалифицированного вида анализируемого преступления необходима для отграничения отказа в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации от злоупотребления должностными полномочиями. Так, если вследствие умышленно совершенного неправомерного отказа в предоставлении информации или уклонении от предоставления информации (документов, материалов), а также предоставлении заведомо неполной либо ложной информации Совету Федерации Федерального Собрания Российской Федерации, Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации, совершенного должностным лицом, обязанным предоставлять такую информацию, наступили тяжкие последствия, которые также охватываются умыслом виновного, то деяние характеризуется единой формой вины и квалифицируется как злоупотребление должностными полномочиями. Сочетание умысла на отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию Российской Федерации или Счетной палате Российской Федерации с неосторожностью в отношении наступивших тяжких последствий позволяет квалифицировать содеянное по п. «в» ч. 3 ст. 287 УК.

С учетом изложенного предлагаем п. «в» ч. 3 ст. 287 УК изложить в следующей редакции: «Деяния, предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, если они… в) повлекли по неосторожности тяжкие последствия».

Е. Незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289 УК)

Незаконное участие в предпринимательской деятельности должностных лиц впервые криминализировано в УК РФ 1996 г. В период действия уголовного закона России зарегистрировано сравнительно мало преступлений, предусмотренных ст. 289 УК: в 1997 г. – 17, в 1998 г. – 25, в 1999 г. – 38, в 2000 г. – 43, в 2001 г. – 351, в 2002 г. – 18, в 2003 г. – 67, в 2004 г. – 44, в 2005 г. – 31, в 2006 г. – 49 преступлений[150].

Статья 289 УК определяет рассматриваемое преступление как учреждение должностным лицом организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность, либо участие в управлении такой организацией лично или через доверенное лицо вопреки запрету, установленному законом, если эти деяния связаны с предоставлением такой организации льгот и преимуществ или с покровительством в иной форме.

Общественная опасность незаконного участия в предпринимательской деятельности должностных лиц определяется тем, что незаконное участие публичных служащих в предпринимательской деятельности способствует развитию коррупции в нашем государстве. Поэтому различные законодательные и иные нормативные акты России содержат положения, в которых регламентирован прямой запрет должностным лицам на занятие предпринимательской деятельностью.

Впервые требования такого рода к поведению должностных лиц в современной России прозвучали в Указе Президента Российской Федерации от 4 апреля 1992 г. № 361 «О борьбе с коррупцией в системе государственной службы»[151], который устанавливал запрет служащим государственного аппарата заниматься предпринимательской деятельностью. В настоящее время рассматриваемые положения конкретизированы и развиты в Федеральных законах от 27 июля 2004 г. «О государственной гражданской службе Российской Федерации» и от 2 марта 2007 г. «О муниципальной службе в Российской Федерации»[152]. Так, в п. 3 ст. 17 первого из названных Законов государственному служащему гражданской службы прямо запрещено осуществлять предпринимательскую деятельность. Муниципальный служащий в соответствии со ст. 14 Федерального закона «О муниципальной службе в Российской Федерации» не вправе заниматься предпринимательской деятельностью. Подобные специальные запреты на занятие предпринимательской деятельностью содержатся в ряде федеральных законов, регламентирующих правовой статус различных правоохранительных органов[153].

Непосредственным объектом данного преступления является нормальное функционирование органов государственной власти и управления, а также органов местного самоуправления.

Объективная сторона преступления может быть выражена в двух альтернативных действиях: а) учреждении должностным лицом организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность; б) участии в управлении такой организацией лично или через посредника.

Любое из указанных действий совершается вопреки запрету, установленному законом.

Кроме того, закон предусматривает обязательное соблюдение одного из условий – указанные деяния должны быть связаны с предоставлением такой организации льгот и преимуществ или с покровительством в иной форме.

Предпринимательством на основании Гражданского кодекса РФ следует считать самостоятельную, осуществляемую на свой риск деятельность, направленную на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными в этом качестве в установленном законом порядке.

В анализируемой статье речь идет об организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность. Уяснение этого понятия будет способствовать правильной квалификации данного преступления.

Систематическое толкование ст. 2, 50 ГК РФ позволяет утверждать, что к организациям, осуществляющим предпринимательскую деятельность, следует относить коммерческие организации, основной целью деятельности которых является извлечение прибыли. Некоммерческие организации не преследуют в качестве основной цели извлечение прибыли и не распределяют полученную прибыль между участниками. Некоммерческие организации хотя и могут осуществлять предпринимательскую деятельность, но лишь постольку, поскольку это служит достижению целей, ради которых они созданы, и деятельность, соответствующую этим целям. Некоммерческие организации в форме потребительских кооперативов, общественных или религиозных организаций, благотворительные и иные фонды не являются организациями, осуществляющими предпринимательскую деятельность, так как они созданы не с целью извлечения прибыли.

Следовательно, при квалификации преступления, предусмотренного ст. 289 УК, под организацией, осуществляющей предпринимательскую деятельность, следует подразумевать только коммерческую организацию.

Учреждение должностным лицом организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность, означает подготовку учредительных документов (устав, учредительный договор и устав либо только учредительный договор) с последующей их государственной регистрацией, с момента которой юридическое лицо (коммерческая организация) считается созданной (ст. 51, 52 ГК РФ).

Участие в управлении организацией, осуществляющей предпринимательскую деятельность, предполагает участие должностного лица в общем собрании, которое, как правило, является высшим органом управления различных форм коммерческих организаций, или же вхождение в состав исполнительных органов указанного юридического лица, совет директоров (наблюдательный совет). Осуществлять такие действия должностное лицо может лично или через посредника.

Примером такого преступления служит следующее дело. Первому заместителю начальника управления Государственной противопожарной службы МЧС Мордовии полковнику К. предъявлено обвинение по ст. 289 УК – участие в незаконной предпринимательской деятельности. К. через подставных лиц открывал фирмы, занимающиеся монтажом противопожарной сигнализации. По версии следствия, пользуясь служебным положением, К. направлял в эти фирмы руководителей предприятий, где требовалось установить сигнализацию[154].

Льготы и преимущества могут выражаться в следующих формах: предоставление отсрочек платежей в местный бюджет, налоговых, таможенных льгот, льготных лицензий, квот; снижение арендной платы помещений или производственных площадей; приобретение имущества, сырья либо иных предметов или товаров для осуществления предпринимательской деятельности по заниженной цене; помощь организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность, в сбыте готовой продукции, получении выгодных подрядов, заказов и т. п.

Под покровительством в иной форме следует понимать такие действия виновного, которые осуществляются им с использованием своих должностных полномочий и направлены на создание благоприятных условий для деятельности коммерческой организации, например освобождение от проверок и ревизий, а также от контроля со стороны налоговых или иных органов.

Основным признаком объективной стороны рассматриваемого преступления является использование виновным должностным лицом своих служебных полномочий для предоставления организации, осуществляющей предпринимательскую деятельность, которую он создал или в управлении которой он участвует, льгот и преимуществ или покровительства в иной форме. Отсутствие этого признака означает, что, хотя должностное лицо и совершило противоправные действия, состав должностного преступления они не образуют, а могут являться правонарушением по службе. Именно этот признак позволяет констатировать, что юридическая природа преступления, предусмотренного ст. 289 УК, дает возможность отнести его к специальному виду злоупотребления должностными полномочиями.

Субъективная сторона преступления выступает в виде прямого умысла. Это означает, что должностное лицо, учреждая организацию, осуществляющую предпринимательскую деятельность, либо участвуя в управлении такой организацией лично или через посредника, сознает, что действует вопреки установленному законом запрету, тем не менее, предоставляет такой организации льготы и преимущества или оказывает покровительство в той или иной форме и желает совершить указанные действия.

Субъект преступления, предусмотренного ст. 289 УК, – специальный: им является должностное лицо.

Формулировка диспозиции ст. 289 УК справедливо была подвергнута криминалистами жесткой критике. На это, в частности, неоднократно в своих публикациях указывал Л. Д. Гаухман, по мнению которого «казуистичность формулировки диспозиции ст. 289 УК РФ является основной причиной неприменения этой нормы на практике»[155]. По мнению ученого, «казуистичность определения заключается в обусловленности деяния предоставлением организации, которую учредило должностное лицо или в управлении которой оно участвует, льгот, преимуществ или покровительства ей в иной форме. Такая обусловленность очевидна и аксиоматична, поскольку выражается в самом факте нахождения в должности лица, учредившего указанную организацию или участвующего в управлении ею, но не поддается, как правило, установлению и доказыванию в порядке, установленном уголовно-процессуальным законодательством»[156]. Совершенно справедливое утверждение.

Кроме того, сложность в доказывании данного вида преступлений состоит в том, что в действующем законодательстве нет четкого определения так называемых «доверенных лиц». Если исходить из норм гражданского права, то в соответствии со ст. 182–185 ГК РФ доверенным лицом является лицо, наделенное соответствующими полномочиями. Полномочия доверенного лица возникают на основе письменного уполномочия – доверенности, выданной одним лицом другому для представительства перед третьими лицами. Таким образом, так называемому «доверенному лицу» в обязательном порядке должна быть выдана письменная доверенность на участие в предпринимательской деятельности от имени должностного лица государственной или муниципальной службы. В случае отсутствия таковой могут возникнуть сложности при доказательстве причастности его к совершению данного преступления, что является несправедливым.

Как показывает практика, наиболее часто незаконное участие в предпринимательской деятельности должностные лица государственной и муниципальной службы осуществляют через членов своей семьи, а также подставных физических или юридических лиц. Кроме того, незаконной предпринимательской деятельностью занимаются не только должностные лица государственной и муниципальной службы, но и государственные и муниципальные служащие, не подпадающие под признаки субъектов, предусмотренных в примечании к ст. 285 УК.

Ж. Получение взятки (ст. 290 УК)

В теории и практике нередко используется такое понятие, как взяточничество. Этот термин собирательный. Он охватывает, согласно новому уголовному законодательству России, два самостоятельных состава преступлений – «получение взятки» и «дача взятки». Опасность таких преступлений связана с тем, что они нарушают нормальную деятельность властных и управленческих структур, подрывают их престиж, создают у значительного числа людей представление о возможности решить вопросы, получить желаемое за счет подкупа должностных лиц.

Получение взятки является наиболее характерным, опасным и распространенным проявлением коррупции. Суть рассматриваемого преступления заключается в том, что должностное лицо получает от других лиц лично либо через посредников заведомо незаконное материальное вознаграждение за свое служебное положение или в связи с занимаемой должностью. Получение взятки является довольно распространенным должностным преступлением. Данные криминальной статистики показывают, что в 1997 г. было зарегистрировано 3559 фактов получения взятки, в 1998 г. – 3623, в 1999 г. – 4241, в 2000 г. – 4281, в 2001 г. – 4797, в 2002 г. – 4553, в 2003 г. – 4425, в 2004 г. – 5273, в 2005 г. – 5720, в 2006 г. – 6546 фактов[157]. И хотя за десятилетие наблюдается определенный рост числа зарегистрированных преступлений, предусмотренных ст. 290 УК, учитывая чрезвычайно высокую латентность этих деяний, можно констатировать, что приведенные выше цифры не отражают реальной картины распространения взяточничества.

Факты дачи взятки регистрируются реже, чем получение взятки. В абсолютных данных преступлений, предусмотренных ст. 291 УК, было зарегистрировано: в 1997 г. – 2049, в 1998 г. – 2181, в 1999 г. – 2582, в 2000 г. – 2766, в 2001 г. – 3112, в 2002 г. – 2758, в 2003 г. – 2921, в 2004 г. – 3655, в 2005 г. – 4101, в 2006 г. – 4517 преступлений[158]. По-видимому, это можно объяснить тем, что уголовный закон предусматривает основания освобождения от уголовной ответственности взяткодателей. Тем не менее латентность дачи взятки также является чрезвычайно высокой.

Кроме того, взяточничество является активно действующим криминогенным фактором, поэтому повышенная опасность этого явления обусловлена и тем, что во многих случаях оно сочетается с другими опасными преступлениями: хищениями, легализацией (отмыванием) денежных средств или имущества, приобретенных незаконным путем, и др.

Непосредственным объектом преступления выступают отдельные сферы деятельности государственных органов, правильная работа их определенных звеньев либо отдельных государственных или муниципальных учреждений.

Необходимым признаком состава является предмет – взятка. Новый УК РФ, в отличие от ранее действовавшего, раскрывает содержание предмета взятки. Им могут быть: 1) деньги, 2) ценные бумаги, 3) иное имущество, 4) выгоды имущественного характера.

На практике наиболее часто предметом взятки выступают деньги, ценные бумаги и иное ценное имущество.

На практике толкование таких разновидностей предмета взятки, как деньги и ценные бумаги, особых трудностей не вызывает при условии нахождения их в законном обороте. Их понимание основывается на положениях действующего гражданского законодательства России.

Деньги (валюта)[159] являются всеобщим эквивалентом стоимости, особым товаром, выражающим цену любого вида имущества. Денежной единицей России является рубль, который в соответствии со ст. 140 Гражданского кодекса РФ выступает законным платежным средством, обязательным к приему по нарицательной стоимости на всей территории Российской Федерации. Бесспорно отнесение к предмету взятки иностранной валюты, случаи, порядок и использование которой на территории нашего государства определяются законом.

Другой вид предмета преступления, предусмотренного ст. 290 УК, – ценные бумаги – рассматривается в качестве своеобразной вещи. В связи с тем, что ценные бумаги являются объектами гражданских прав, для их определения необходимо обратиться к гражданскому законодательству. В Гражданском кодексе РФ имеется глава 7 «Ценные бумаги» (ст. 142–149), в которой приведены общие положения о ценных бумагах, дается их определение, перечисляются виды, устанавливается порядок совершения с ними сделок.

Ценными бумагами являются документы, удостоверяющие с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов имущественные права, осуществление и передача которых возможны только при их предъявлении. С передачей ценной бумаги лицу к нему переходят все удостоверяемые ею права в совокупности (ст. 142 ГК РФ). К ценным бумагам относятся: государственная облигация, облигация, вексель, чек, депозитный и сберегательный сертификаты, банковская сберегательная книжка на предъявителя, коносамент, акция, приватизационные ценные бумаги и другие документы, которые законами о ценных бумагах или в установленном ими порядке отнесены к числу ценных бумаг (ст. 143 ГК РФ).

Одной из особенностей ценной бумаги является способ обозначения управомоченного лица. Данный признак ценной бумаги означает, каким образом передаются права по ней от одного субъекта к другому, чем определяется порядок установления прав субъекта. По указанному основанию все ценные бумаги традиционно подразделяются на следующие виды: ценная бумага на предъявителя, именная ценная бумага и ордерная ценная бумага.

Управомоченным лицом по ценной бумаге на предъявителя выступает их предъявитель, передача или осуществление прав производятся путем их простого вручения приобретателю. Заключенное в предъявительской бумаге право передается всякому лицу, предъявившему ее для исполнения.

Именной ценной бумагой является документ, в котором воплощено право, передача или реализация которого возможны при условии обозначения в ней имени управомоченного лица.

В ордерной ценной бумаге, так же как и в именной, назван субъект удостоверенного в ней имущественного права. Однако осуществить это право может не только он сам, но и назначенное его распоряжением другое уполномоченное лицо. Иначе говоря, такая ценная бумага заранее рассчитана на возможность ее передачи другому лицу.

Необходимо отметить, что предметом взятки могут выступать любые ценные бумаги, независимо от способа обозначения управомоченного лица.

В современных условиях хозяйственного оборота используются новые способы фиксации прав владельцев ценных бумаг. Статья 149 ГК РФ предусматривает возможность фиксации имущественных прав не только в ценной бумаге, но и в бездокументарной форме. При этом ценные бумаги непосредственно не выпускаются на бумажных носителях. Соответствующие записи об их владельцах и содержании принадлежащих им прав производятся в специальном реестре – обычном или компьютеризированном (п. 2 ст. 142 ГК РФ). Несмотря на отсутствие материального носителя бездокументарная ценная бумага сохраняет сущность ценной бумаги – права имущественного характера.

К иному имуществу относятся любые вещи (кроме денег и ценных бумаг – они обозначены отдельно), безотносительно к тому, движимые они или недвижимые. При уголовно-правовой оценке движимых или недвижимых вещей следует обратиться к ст. 130 Гражданского кодекса РФ, в которой легально определяются эти предметы. К недвижимым вещам (недвижимое имущество, недвижимость) относятся объекты, перемещение которых без несоразмерного ущерба по их назначению невозможно. Это – земельные участки, участки недр, обособленные водные объекты и все, что связано с землей.

Вещи, не относящиеся к недвижимости, признаются движимым имуществом. Все виды движимого имущества могут выступать в качестве предмета взятки. При этом на квалификацию взяточничества не влияет то, на каком основании предмет находится в гражданском обороте: на законном основании или же обращение с ним в законодательном порядке ограничено либо вовсе запрещено. Если будет установлено, что в качестве предмета взятки выступило движимое имущество, которое к свободному гражданскому обороту ограничено или запрещено, то в такой уголовно-правовой ситуации потребуется дополнительная квалификация по статьям УК РФ, предусматривающим уголовную ответственность за незаконный оборот таких предметов.

При решении вопроса об отнесении недвижимых вещей к предмету взятки следует учитывать, исключены они из свободного гражданского оборота или нет. Недвижимое имущество передать в качестве предмета взятки в прямом смысле этого слова невозможно. Переход недвижимого имущества от взяткодателя к взяткополучателю происходит путем передачи права собственности на него, наступающей в результате государственной регистрации. Недвижимое имущество, исключенное из гражданского оборота, не подлежит государственной регистрации частными лицами, а следовательно, оно не может выступать в качестве предмета взятки.

На практике в абсолютном большинстве случаев предметом взятки являются движимые вещи, а также деньги (валюта).

Под выгодами имущественного характера, согласно постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», следует понимать, в частности, занижение стоимости передаваемого имущества, приватизируемых объектов, уменьшение арендных платежей, процентных ставок за пользование банковскими ссудами[160].

При этом безвозмездность получения взятки может быть полной либо виновный получает ценные вещи за бесценок, по значительно меньшей в сравнении с действительной ценой.

Перечисляя конкретно разновидности предмета взяточничества, законодатель недвусмысленно дает понять, что он обладает имущественным характером. Казалось бы, в результате такого законодательного решения должна угаснуть имевшаяся в теории уголовного права позиция, согласно которой предметом взятки могут признаваться и блага неимущественного характера. Она высказывалась отдельными учеными, начиная с раннего советского периода[161]. Наиболее ортодоксальным сторонником подобного теоретического взгляда являлся А. К. Квициния, который впервые высказал его в кандидатской диссертации, а затем последовательно отстаивал и в других работах, включая докторскую диссертацию[162]. В частности, ученый полагал: «Предметом взятки может быть все, чем можно подкупить должностное лицо и оказать на него влияние путем предоставления любых благ, услуг, независимо от того, имеют ли они материальные или нематериальные свойства… В качестве последних могут служить продвижение по службе, представление к награде, положительная рецензия, написание статьи или монографии, включение в соавторы и т. д. …Признание предметом взятки лишь материальные блага существенно снижает оценку общественной опасности некоторых видов преступной деятельности и оставляет за пределами уголовной ответственности многие деяния, по существу являющиеся взяточничеством»[163]. Вряд ли с этим можно согласиться. Установление за взяткой не только материального, но и нематериального характера приведет к необоснованному расширению круга общественно опасных деяний, признаваемых взяточничеством. Если же деяние должностного лица, извлекающего выгоду неимущественного характера путем использования им своих должностных полномочий, действительно носит настолько общественно опасный характер, что это должно подлежать уголовно-правовой оценке, то она наступит при условии наличия соответствующих признаков состава злоупотребления должностными полномочиями. В. Е. Мельникова справедливо обращает внимание на то, что если расширительно понимать предмет взятки, то стирается грань между получением взятки и должностным злоупотреблением[164].

Несмотря на вполне определенную позицию законодателя, высшего судебного органа[165] и большинства специалистов в понимании предмета взяточничества как выгоды имущественного характера, в науке уголовного права в последние годы вновь стали высказываться предложения о расширении законодательной дефиниции «взятки». К примеру, Е. В. Краснопеева предлагает «дополнить ч. 1 ст. 290 УК РФ после слов “…или выгод имущественного” в скобках словом “неимущественного” применительно к определению характера выгоды, извлекаемой должностным лицом за совершение взяточничества»[166]. Подобное предложение высказано и другими специалистами[167]. Такая позиция о предмете взятки не может быть поддержана. Включение выгод неимущественного характера в число законодательно регламентированных разновидностей предмета взятки неосновательно расширило бы круг деяний, признаваемых в качестве уголовно наказуемых по ст. 290, 291 УК.

Приведенная выше наша позиция по данному вопросу позволяет утверждать, что предлагаемое изменение уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за взяточничество, без сомнения, вновь породит проблемы, которые уже имели место, когда предмет взятки по ранее действовавшим УК РСФСР определялся термином «в каком бы то ни было виде». К чему наступать на одни и те же грабли дважды?

В современной уголовно-правовой литературе нет единого мнения по вопросу о признании в качестве предмета взятки сексуальных услуг. Однако этот вопрос ни для теории, ни для судебной практики не является новым. Еще в период действия УК РСФСР 1922 г. и УК РСФСР 1926 г. взятку в форме полового общения ни ученые-теоретики, ни судебная практика не причисляли к материальным благам и не признавали уголовно наказуемым взяточничеством случаи, когда женщина вступала в половую связь с должностным лицом.

Так, А. А. Жижиленко, комментируя уголовный закон, писал: «Поскольку вообще дар имеет характер предоставления какой-нибудь выгоды должностному лицу, постольку оказание ему каких-нибудь нематериальных услуг не должно рассматриваться в качестве взятки… так, например, женские ласки не могут квалифицироваться как взятка: если, например, женщина вступила в половое сношение с милиционером для того, чтобы он не возбуждал дела о краже, и он этому делу не дал хода, то здесь будет бездействие власти, а не взяточничество»[168].

Высшая судебная инстанция в те годы также занимала вполне определенную позицию. «Если женщина отдается должностному лицу, желая этим выиграть дело, находящееся в ведении этого лица, то в ее действиях нет состава преступления», – заключила Уголовная кассационная коллегия Верховного Суда РСФСР по делу Ч.[169]

Еще десять лет назад практически единодушная позиция ученых, подкрепленная судебно-следственной практикой, сводилась к тому, что вступление в половую связь с должностным лицом не содержало признаков состава взяточничества за действия (бездействие), выполняемые им в пользу того, кто предоставил сексуальную услугу (или представляемых им лиц). Теоретических споров не возникало, скорее всего, по той причине, что в стране, как было заявлено с телеэкрана, «секса нет», а уж платного и тем более. Теперь ни для кого не секрет, что сексиндустрия в России – едва ли не самый активно развивающийся бизнес, а ситуация, когда должностному лицу предоставляют лицо, чьи услуги такого характера оплачены, и принимающий услугу об этом осведомлен, далеко не редкость.

В действующем Уголовном кодексе России прямо указано на имущественный характер взятки. В связи с этим у большинства авторов не вызывает возражений квалификация содеянного по ст. 290 УК, когда должностному лицу предоставляют мужчину или женщину, чьи услуги сексуального характера оплачены, о чем субъект осведомлен и услуга принята. В данном случае сексуальная услуга имеет конкретную денежную оценку и подлежит оплате, при отсутствии которой услуга не будет предоставлена. Это придает ей имущественный характер.

Правы и те авторы, кто полагает, что подкупа нет, если тот, кто заинтересован в совершении в его пользу служебных действий, сам предоставляет сексуальные услуги должностному лицу[170]. Подобные услуги не являются имущественными. Причем не имеет значения, занимается ли лицо, предоставляющее интим-услугу, профессионально проституцией или нет. С учетом этого вызывает возражение позиция тех ученых, которые предлагают квалифицировать по ст. 290 УК ситуации, когда лицо, постоянно занимающееся проституцией, безвозмездно вступает в половой контакт с должностным лицом, пытаясь добиться от него нужных действий по службе[171]. В этом случае сексуальная услуга также не приобретает имущественного характера, так как лицо, предоставляющее ее, не несет прямого материального ущерба, а лишь имеет упущенную выгоду, причем незаконного характера. Полагаем, что в анализируемой ситуации возможна ответственность должностного лица по ст. 133 УК за понуждение к действиям сексуального характера с использованием служебной зависимости, но при наличии всех признаков этого состава.

Возражая по поводу того, что ученые в зависимости от обстоятельств признают или не признают за интим-услугой имущественный характер, Н. А. Лопашенко пишет: «…услуга – вступление в половую связь – должна или относиться, или не относиться к числу имущественных вне зависимости от того, кто и кому ее оказывает; так, осуществление, например, ремонтных работ будет признано выгодой имущественного характера как в случае, когда их производит сам взяткодатель (при этом не имеет значения, занимается ли он ремонтными работами профессионально или осуществляет их первый раз в жизни), так и тогда, когда он нанимает для этих целей других лиц»[172]. Вряд ли можно спорить с тем, что было бы идеально раз и навсегда определиться: признается или не признается за секс-услугой имущественный характер. Однако вступление в половую связь в виде услуги носит настолько специфический характер, что вряд ли это сравнимо с такой услугой, как ремонтные работы.

Помимо обычного (открытого) получения (дачи) взятки, принятие взятки может носить и другие, внешне завуалированные формы: дарение, предоставление денежного займа без последующего возвращения, «проигрыш» в карты и т. п.

При определении предмета взятки необходимо помнить, что если в качестве взятки передаются и принимаются предметы, изъятые из свободного гражданского оборота, например оружие, наркотические средства, виновные должны отвечать по совокупности совершенных преступлений: за дачу (получение) взятки и, дополнительно, за незаконный сбыт и приобретение оружия (ст. 222 УК), наркотических средств (ст. 228 УК).

В последние годы внимание ученых привлек вопрос о минимальном размере предмета взятки. Стоимость предмета получения взятки в денежном выражении имеет значение лишь при квалификации содеянного по п. «г» ч. 4 ст. 290 УК, если она составляет крупный размер. Поэтому на практике, основываясь на предписаниях ч. 2 ст. 14 УК, мизерные подношения (подарки), например, в виде пачки сигарет, букета цветов, коробки конфет, как не представляющие большой общественной опасности в силу их малозначительности, преступлением в виде получения (дачи) взятки не считаются.

В связи с этим уместно привести мнение А. И. Кирпичникова, который отмечает: «Понятно, когда размер украденного влияет на ответственность вора. Но общественная опасность взяточничества вовсе не в обогащении чиновника, а в нарушении принципа безвозмездности деятельности государственного аппарата. Этот принцип нарушается в равной мере, независимо от того, крупную или мелкую по размеру взятку принимает чиновник. Потом, что является крупным для одного чиновника, может быть мелким для другого»[173].

Уголовный закон РФ не регламентирует минимального размера материального вознаграждения должностного лица, превышение которого позволяет квалифицировать содеянное при наличии соответствующих признаков как взяточничество.

Вместе с тем сомнение в этом вопросе породила ст. 575 Гражданского кодекса РФ, которая гласит: «Не допускается дарение за исключением обычных подарков, стоимость которых не превышает пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда… государственным служащим и служащим органов муниципальных образований в связи с их должностным положением или в связи с исполнением ими служебных обязанностей». В этом плане трудно не согласиться с мнением Л. Д. Гаухмана, который полагает: «По сути этой нормой допускается дарение подарков стоимостью, не превышающей пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда. Соответственно, дача-получение такой – мелкой – взятки не признается даже гражданским правонарушением и тем более преступлением. Эта норма – “лазейка”, если не огромная “дыра”, для ухода должностных лиц от уголовной ответственности за получение взятки, ибо они могут дать практически неопровержимые показания, что их сознанием охватывалось получение подарка лишь на сумму, не превышающую пяти установленных законом минимальных размеров оплаты труда»[174].

Это положение гражданского законодательства вступило в противоречие с положениями ст. 11 Федерального закона «Об основах государственной службы в Российской Федерации»[175], в которой категорически запрещалось государственным служащим получать от физических и юридических лиц вознаграждения (подарки, денежное вознаграждение, ссуды, услуги, оплату развлечений, отдыха, транспортных расходов и иные вознаграждения), связанные с исполнением должностных обязанностей. Не обойден вниманием этот вопрос и в Федеральном законе «О государственной гражданской службе Российской Федерации» (п. 6 ст. 17). Подобный запрет на получение подарков и иных вознаграждений муниципальным служащим установлен и Федеральным законом «О муниципальной службе в Российской Федерации». Тем самым законодательно был подтвержден запрет на получение подношений должностными лицами в связи с их служебным положением.

Подсчитать предельную стоимость «обычного подарка» несложно. В настоящее время она составляет 5500 рублей (1100 рублей – размер одного МРОТ умножаем на пять) – сумма, которая превышает размер заработка, не говоря уже о размере пенсии, многих россиян. Такая правовая коллизия породила оживленные дискуссии. Внимание ученых было направлено на то, чтобы точно найти границу между взяткой и подарком.

В теории уголовного права в зависимости от времени вручения взятки ее классифицируют на взятку-подкуп и взятку-благодарность. Взятка-подкуп вручается взяткополучателю до совершения им желаемого взяткодателем деяния. Взятка-благодарность (именуемая подарком) преподносится должностному лицу после того, как оно выполнило обусловленное взяткодателем деяние. При этом не имеет уголовно-правового значения, имела ли место предварительная обусловленность осуществления должностным лицом желаемого взяткодателем деяния. Для квалификации содеянного по ст. 290 УК РФ требуется установить, что должностное лицо осознавало реальную возможность вознаграждения и получило его за соответствующее деяние.

С правильных, по нашему мнению, позиций разрешают этот вопрос И. А. Клепицкий и В. И. Резанов, которые полагают, что взятка, независимо от ее размера, не является ни «обычным подарком», ни подарком вообще. Статья 572 ГК РФ прямо предусматривает: «При наличии встречной передачи вещи или права либо встречного обязательства договор не признается дарением». Взятка, в отличие от дарения, предполагает обязательное встречное предоставление[176].

Вместе с тем нельзя не отметить то, что специалисты в период разработки УК РФ предлагали установить минимальный размер уголовно наказуемой взятки в сумме одного минимального размера оплаты труда[177]. Рассматриваемый вопрос был отражен и в Модельном Уголовном кодексе для Содружества Независимых Государств, принятом Межпарламентской Ассамблеей государств – участников СНГ 17 февраля 1995 г. В нем, в частности, устанавливалось: не признавать преступлением в силу малозначительности содеянного получение публичным служащим имущества, права на имущество или иной имущественной выгоды в качестве подарка при отсутствии предварительной договоренности за уже совершенное действие (бездействие), не нарушающее служебных обязанностей данного лица, если стоимость подарка не превышала однократного минимального размера заработной платы, установленного законодательством[178].

Подобное мнение имеет хождение и после принятия действующего уголовного закона России. Так, В. Н. Борков предлагает минимальную сумму взятки-вознаграждения за совершение законных действий определить в сумме одного минимального размера оплаты труда. Автор полагает, что мотивы подобного решения сообразуются с задачами уголовной политики. «Если взятка заранее обусловлена, – пишет он, – то независимо от суммы она является самодостаточной в силу того, что могла служить поводом к определенному поведению должностного лица»[179].

Полагаем, что, решая вопрос о размере взятки на практике, необходимо основываться на предписаниях ч. 2 ст. 14 УК РФ: мизерные подношения (подарки), например в виде пачки сигарет, букета цветов, коробки конфет, как не представляющие большой общественной опасности в силу их малозначительности, преступлением в виде получения (дачи) взятки не считаются. Следовательно, если деяние не подпадает под предписания ч. 2 ст. 14 УК РФ, то незначительный размер взятки не исключает уголовной ответственности за взяточничество. Прав О. Х. Качмазов, утверждающий, что определение малозначительности деяния, формально подпадающего под признаки получения взятки, имеет свои особенности. «Поскольку общественная опасность этого преступления, прежде всего, заключается в нарушении интересов государственной или муниципальной службы, малозначительность деяния устанавливается в первую очередь с учетом того, какой важности интерес был нарушен или поставлен под угрозу нарушения. Таким образом, не только и не столько размер взятки учитывается при признании деяния малозначительным, а совокупность всех обстоятельств совершенного должностным лицом деяния»[180].

Как было отмечено ранее, одной из приоритетных целей проводимой административной реформы России является снижение уровня коррупции. Экспертиза п. 3 ст. 575 ГК РФ на предмет его «коррупциогенности» давно назрела. Еще шесть лет назад Дума Сахалинской области вышла с законодательной инициативой и предложила Государственной Думе РФ рассмотреть вопрос об исключении из Гражданского кодекса России п. 3 ст. 575. Все эти годы специалисты неоднократно высказывали предложения по изменению формулировки ст. 575 ГК РФ с целью приведения ее в соответствие с положениями ст. 11 Федерального закона «Об основах государственной службы в Российской Федерации» и других вышеозначенных законов. Однако «воз и ныне там».

Таким образом, перечисление в законе разновидностей предмета взятки не исключило в теории и правоприменительной практике сложные дискуссионные вопросы. Учитывая важное практическое значение рассмотренных вопросов, высшему судебному органу следовало бы дать по ним конкретные разъяснения, так как правильное применение законодательства об ответственности за взяточничество является важным условием эффективной борьбы с ним.

В отдельных случаях, исходя из характера материального блага, для применения закона не имеет значения то обстоятельство, что предмет взятки передан во временное пользование без приобретения на него должностным лицом права собственности (например, автомашина, отданная в распоряжение должностного лица по доверенности на определенный срок, предоставленная для временного проживания квартира, дача и т. п.).

Таким образом, предмет взятки может быть достаточно многообразен, им является любая выгода имущественного характера. Блага неимущественного характера предметом взятки быть не могут.

С объективной стороны преступление, предусмотренное ч. 1 ст. 290 УК, выражается в получении должностным лицом лично или через посредника взятки за действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица либо оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе.

Таким образом, получение взятки осуществляется в следующих формах поведения должностного лица в пользу взяткодателя либо представляемых им лиц:

1) в форме действий (бездействия), если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица;

2) в форме действий (бездействия), если лицо в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию);

3) в форме общего покровительства или попустительства по службе.

Важным аспектом в характеристике первой формы деяния, представляющего собой получение взятки, является обусловленность совершаемых действий должностным положением лица. Но именно установление этого признака порождает порой трудности при квалификации совершенных деяний, а различное содержание, которое в него вкладывается, нередко обусловливает неоднозначный подход к характеристике объективной стороны преступления. «Очевидно, что этот вопрос, – справедливо отмечает проф. Б. В. Здравомыслов, – является частным случаем общего вопроса об объеме использования служебного положения при совершении должностного преступления вообще и должностного злоупотребления (видом которого является получение взятки) в частности»[181].

В действующем УК РФ позиция законодателя уточнена и прямо указано, что при совершении преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления должностное лицо действует в рамках своих служебных полномочий.

Вместе с тем по данному вопросу точку в теоретических разногласиях ученых можно было бы поставить, если бы уточненная позиция законодателя соответствовала описанию объективной стороны всех составов должностных преступлений, предусмотренных главой 30 УК. Действительно, по общему правилу должностные преступления возможны только тогда, когда речь идет о совершении деяния в сфере служебной деятельности и формально в пределах тех полномочий, которые возложены на должностное лицо. Однако из анализа диспозиции ст. 290 УК вытекает, что получение взятки возможно и путем совершения публичным должностным лицом действий (бездействия), не связанных непосредственно с выполняемыми им должностными полномочиями, а совершенных в силу должностного положения. Это означает, что в отдельных нормах о должностных преступлениях, предусмотренных главой 30 УК, имеет место и более широкое понимание определяемого признака объективной стороны. Поэтому содержащееся в законе выражение «использование служебных (должностных) полномочий» и его теоретическая разработка в современных условиях нуждаются в оценке с учетом особенностей регламентации объективной стороны в составе получения взятки.

Бессмыслено оспаривать мнение большинства криминалистов, занимавшихся проблемами взяточничества и считавших, что действия, в связи с которыми получается взятка, могут быть совершены и наиболее часто совершаются в пределах служебной компетенции виновного, но могут быть и не связаны с обязанностями по службе[182].

К тому же судебная практика еще с советских времен твердо стоит на позиции, что при получении взятки виновный использует свое служебное положение. Так, высший судебный орган отмечает, что субъектом преступления – получения взятки – признаются и те должностные лица, «которые в силу своего служебного положения и выполняемых ими обязанностей могли за взятку принять меры к совершению другими должностными лицами действий, желательных для взяткодателей»[183].

Действующее руководящее постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» (в редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ от 6 февраля 2007 г.) также не обходит стороной этот вопрос. В частности, в п. 4 указанного акта сказано: «Субъектом преступления, предусмотренного статьей 290 УК, надлежит признавать, при наличии к тому оснований, и такое должностное лицо, которое хотя и не обладало полномочиями для совершения действия (бездействия) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, но в силу своего должностного положения могло способствовать исполнению такого действия (бездействия) другим должностным лицом…»[184]

Современная судебная практика при квалификации преступлений по ст. 290 УК исходит из понимания должностного положения в широком смысле, оценивая как получение взятки факты использования авторитета, служебных связей и других возможностей должностного лица для оказания воздействия на других лиц в целях принятия либо непринятия последними каких-либо управленческих решений. Так, осуждая по ч. 4 ст. 290 УК инспектора налоговой полиции А., суд отметил, что «подсудимый, используя свое должностное и служебное влияние… неоднократно получал взятки от частных предпринимателей»[185].

Под должностным положением, способствующим совершению определенных действий в пользу взяткодателя со стороны указанных должностных лиц, следует, в частности, понимать значимость и авторитет занимаемой должности, нахождение в подчинении иных должностных лиц, в отношении которых осуществляется руководство со стороны взяткополучателя. При этом судам следует иметь в виду, что использование личных отношений, если они не связаны с занимаемой должностью, не может рассматриваться как использование должностного положения.

Диспозиция нормы, предусмотренной ст. 290 УК, существенно расширяет сферу деятельности должностного лица, за которую он может получить взятку. Так, вторая форма получения взятки предполагает получение ее за действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если должностное лицо может способствовать действиям (бездействию) со стороны другого должностного лица, не знающего о получении им незаконного вознаграждения. В подобных случаях не сам виновный совершает конкретные действия в интересах дающего, а другое лицо – по просьбе взяткополучателя. Ответственность за получение взятки в рассматриваемой форме наступает только при условии, что должностное лицо использовало при таком «способствовании» свой авторитет и влияние, обусловленные его служебным положением.

Взятка может быть получена должностным лицом и за общее покровительство или попустительство по службе: например, за создание общего благоприятного для взяткодателя отношения к нему со стороны непосредственного начальника, за снисходительность к возможным злоупотреблениям и упущениям по службе и т. п.

В диспозиции ч. 1 ст. 290 УК восполнен пробел, имевшийся в ст. 173 УК РСФСР. Речь идет о такой форме данного состава преступления, как получение взятки за общее покровительство или попустительство по службе. В советском уголовном праве считалось, что предоставление определенных благ должностному лицу «на всякий случай», за его общее благоприятное отношение, чтобы застраховать себя на будущее от нежелательных действий должностного лица, не образует взяточничества[186]. Аналогичного мнения придерживалась и судебная практика[187]. Так, известная в свое время следственная группа под руководством Т. Гдляна и Н. Иванова, в составе которой автору довелось поработать в 1987 г., столкнулась с разветвленной, можно сказать «эшелонированной», системой дачи и получения взяток в Узбекистане, когда собиралась своеобразная «дань» вышестоящим руководителям от нижестоящих и т. д. Причем в большинстве случаев дача и получение взяток не обусловливались выполнением или невыполнением каких-либо конкретных действий, а взятки давались как бы «просто так», потому что «так принято», «иначе не дадут работать». Все выясненные эпизоды инкриминировались обвиняемым, а суды, хотя и неохотно, выносили обвинительные приговоры[188].

В период распада Союза ССР позиция высшего судебного органа стала меняться. И в итоге в постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве» было закреплено разъяснение о необходимости расценивать как взяточничество получение должностным лицом денежных средств или иных ценностей от подчиненных или подконтрольных ему лиц за покровительство или попустительство по службе. В нем, в частности, говорилось: «Получение должностным лицом денежных средств или иных ценностей от подчиненных или подконтрольных ему лиц за покровительство или попустительство по службе, за благоприятные решения вопросов, входящих в его компетенцию, должно рассматриваться как получение взятки. Действия виновных должны признаваться дачей и получением взятки и в тех случаях, когда условия получения ценностей или услуг хотя специально и не оговариваются, но участники преступления сознают, что взятка вручается с целью удовлетворения интересов взяткодателя»[189].

В действующем уголовном законе рассматриваемая форма получения взятки нашла свое отражение. Как при покровительстве, так и при попустительстве по службе взятка передается, как правило, должностному лицу вышестоящего органа, учреждения, их структурного подразделения, от которого зависит, в частности, материально-техническое, финансовое и прочее ресурсное обеспечение подконтрольной и подотчетной организации. Указание в рассматриваемой норме на общее покровительство означает, что между взяткополучателем и взяткодателем может и не быть договоренности о конкретных мерах, которые должно предпринять должностное лицо за незаконное вознаграждение, как может и не оговариваться размер взятки. Тем не менее указанные лица сознают, что получение взятки должностным лицом предполагает совершение им выгодных для взяткодателя действий по службе.

Современная судебная практика знает немало примеров привлечения к ответственности за получение взятки за общее покровительство или попустительство по службе. Так, Г., являясь государственным налоговым инспектором оперативно-инспекторской группы по Кировскому району г. Уфы, затем – старшим инспектором, и. о. начальника отдела сбора недоимок по этому же району, а Г-ев, работая на должностях государственного налогового инспектора отдела налогообложения физических лиц, старшего государственного налогового инспектора оперативно-инспекторской группы, старшего налогового инспектора отдела сбора недоимок, с 4 августа 1995 г. по 23 января 1997 г. по предварительному сговору между собой, пользуясь своим должностным положением, получили взятки от стремившегося избежать проверок директора ТОО «Арт-Трейд-Центр» П. в виде обедов и ужинов в ресторане «Смак» общей стоимостью 5 658 666 рублей[190].

По конструкции объективной стороны состав преступления – формальный. Преступление окончено с момента принятия должностным лицом хотя бы части взятки. Для состава преступления безразлично, имел ли взяткополучатель реальную возможность распорядиться полученным вознаграждением по своему усмотрению, равно как и то, выполнил ли он или не выполнил в интересах взяткодателя действия (бездействие) с использованием служебного положения.

Под получением следует понимать реальное обладание врученными должностному лицу материальными ценностями, а если речь идет об услугах такого же характера, то фактическое пользование ими. Поэтому получение взятки признается оконченным преступлением с момента принятия должностным лицом того или иного материального вознаграждения. При этом не имеет значения, получило ли лицо всю заранее оговоренную сумму денег или только часть ее, так как уже первый факт реального обладания ценностями образует оконченный состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 290 УК РФ. Так, Президиум Верховного Суда РФ квалифицировал действия Т. по п. «г» ч. 4 ст. 290 УК РФ. Подсудимый, имея умысел на получение взятки в сумме 30 тыс. рублей, получил половину оговоренной суммы – 15 тыс. рублей, а вторую присвоил посредник передачи данной взятки. Суд указал: «Получение должностным лицом части заранее обусловленной суммы взятки считается оконченным преступлением»[191].

Если взятка не была получена по обстоятельствам, не зависящим от воли взяткополучателя (например, ввиду пресечения преступления сотрудниками милиции), содеянное им должно квалифицироваться как покушение на получение взятки. Покушение на получение взятки в судебно-следственной практике встречается крайне редко ввиду определенных процессуальных сложностей, связанных с доказыванием умысла должностного лица на получение предмета взятки, пока он фактически не находится в обладании виновного. По этим причинам правоохранительные органы, как правило, разоблачают взяточников, когда незаконное вознаграждение или часть его уже переданы взяткодателем и приняты должностным лицом.

По общему правилу предмет взятки получается должностным лицом до совершения заранее обусловленных действий (бездействия). В теории права такая разновидность взятки именуется взяткой-подкупом. Но состав данного преступления налицо и в том случае, если материальные ценности получаются должностным лицом уже после совершенных им действий (бездействия) в интересах дающего или других лиц. Более того, вознаграждение, принятое должностным лицом уже после совершения им даже правомерных действий, может быть заранее не обусловлено. Такие случаи именуются в теории права взяткой-вознаграждением.

Субъективная сторона преступления характеризуется только прямым умыслом: виновный сознает, что получает взятку за действия (бездействие) в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, если такие действия (бездействие) входят в служебные полномочия должностного лица либо оно в силу должностного положения может способствовать таким действиям (бездействию), а равно за общее покровительство или попустительство по службе, и желает принять взятку.

Получение взятки объективно нельзя оторвать от дачи взятки и рассматривать изолированно вне их органической связи друг с другом. В силу этого предметное содержание умысла виновного должно охватывать и сознание того факта, что и лицо, вручающее ему вознаграждение, воспринимает данный акт именно как дачу взятки. Если такого сознания у гражданина, передающего материальные ценности должностному лицу, нет, отсутствует и субъективная сторона получения взятки, хотя и не исключено совершение другого должностного преступления[192].

Субъект преступления – специальный: должностное лицо.

Часть 2 ст. 290 УК устанавливает уголовную ответственность за получение должностным лицом взятки при квалифицирующих обстоятельствах, а именно: за незаконные действия (бездействие).

Получение взятки за незаконные действия следует понимать двояко:

1) должностное лицо за взятку совершает неправомерные действия (бездействие), не являющиеся преступлением (например, внеочередное предоставление квартиры, попустительство в связи с допущенными прогулами и т. п.). Такие действия охватываются рассматриваемым составом, дополнительной квалификации не требуется.

2) за взятку должностное лицо совершает преступление. В подобных случаях содеянное квалифицируется по совокупности преступлений.

Так, по ч. 2 ст. 290 УК была осуждена Д., которая, будучи государственным налоговым инспектором по Ленинскому району г. Владивостока, за взятку в размере 6000 рублей уничтожила акт проверки выполнения Закона РФ от 18 июня 1993 г. «О применении контрольно-кассовых машин при осуществлении денежных расчетов с населением» в магазине «Эффект», его копию, объяснение продавца С. и акт снятия остатков денежной наличности по кассе магазина[193].

Регламентация в законе получения взятки за незаконные действия в качестве преступления позволяет в теории уголовного права провести еще одну классификацию рассматриваемого вида общественно опасного посягательства. По характеру деяний, осуществляемых за взятку, различаются два вида данного преступления:

а) взятка-мздоимство, которая вручается за законное поведение должностного лица. При отсутствии квалифицирующих признаков содеянное охватывается ч. 1 ст. 290 УК;

б) взятка-лихоимство, которая вручается за незаконные действия (бездействие). Квалификация деяния должностного лица при отсутствии других квалифицирующих признаков наступает по ч. 2 ст. 290 УК. В случае совокупности преступлений содеянное дополнительно квалифицируется по соответствующим статьям УК.

В ч. 3 ст. 290 УК в качестве квалифицирующего обстоятельства фигурирует особое положение должностного лица. Частью 3 ст. 290 УК предусмотрена ответственность за получение взятки лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, а равно главой местного самоуправления. Опасность преступления повышается за счет специфики субъектов преступления. В данном случае должностное преступление совершается лицами, занимающими особо ответственные государственные должности, которые наделены особо важными, в том числе по отношению к иным должностным лицам, правами и полномочиями. Специальный субъект преступления рассматривался нами выше.

Частью 4 ст. 290 УК предусмотрены особо квалифицированные виды получения взятки.

В качестве особо отягчающих признаков выступают следующие обстоятельства, характеризующие совершение деяний, предусмотренных ч. 1–3 ст. 290 УК:

а) группой лиц по предварительному сговору или организованной группой;

в) с вымогательством взятки;

г) в крупном размере.

Взятку надлежит считать полученной по предварительному сговору группой лиц, если в совершении преступления участвовали два или более должностных лиц, заранее, т. е. до начала преступления, договорившихся об этом. Преступление должно признаваться оконченным с момента принятия взятки хотя бы одним из должностных лиц. При этом не имеет значения, сознавал ли взяткодатель, что в получении взятки участвует несколько должностных лиц.

Так, суд признал виновными в получении взятки по предварительному сговору группой лиц И., С. и Н., старших государственных инспекторов Сахалинской оперативной инспекции рыбоохраны, которые 23 марта 2000 г. проводили проверку по выявлению нарушителей законодательства о рыболовстве и охране водных ресурсов. По дороге к месту проверки они договорились о вымогательстве взятки с правонарушителей, которых им удастся задержать. В результате наблюдений за акваторией лагуны в районе п. Береговой указанные государственные инспекторы рыбоохраны задержали гражданина К., выловившего незаконно 810 кг трепанга и потребовали от него взятку в сумме 3500 долларов. К. передал имевшиеся у него в наличии 300 долларов и уехал за остальными деньгами. При передаче оставшейся суммы взятки И., С. и Н. были задержаны сотрудниками ФСБ[194].

При получении взятки по предварительному сговору группой лиц ее размер определяется общей стоимостью полученных ценностей и услуг. Действия частного лица, которое по предварительному сговору с должностным лицом непосредственно участвовало в получении взятки, рассматриваются как соучастие в получении взятки и квалифицируются со ссылкой на ст. 33 УК.

Квалифицирующий признак – получение взятки организованной группой – понимается аналогично такому же признаку, рассмотренному при анализе состава преступления, предусмотренного ст. 287 УК.

Вымогательство взятки означает требование должностным лицом взятки под угрозой действий, которые могут причинить ущерб законным интересам лица, у которого требуется взятка, либо умышленное поставление последнего в такие условия, при которых он вынужден дать взятку с целью предотвращения вредных последствий для его правоохраняемых интересов.

В обеих ситуациях, которые Пленум Верховного Суда рассматривает как получение взятки, сопряженное с вымогательством, взяткодатель вынуждается дать взятку с тем, чтобы защитить или обеспечить реализацию своих законных, правоохраняемых интересов, которые ставятся под угрозу вымогателем.

Так, начальник МОБ Охинского ГОВД капитан милиции К. вызвал повесткой в ГОВД гражданку П. В ходе беседы с ней К. сообщил, что у него есть возможность решить вопрос о прекращении уголовного дела в отношении ее сына, задержанного по подозрению в совершении изнасилования. За то, чтобы прекратить уголовное дело в отношении ее сына, К. потребовал передать ему деньги в сумме 70 тыс. рублей. Высказав это предложение, К. предупредил П., что если она не передаст ему деньги, уголовное дело в отношении ее сына не будет прекращено, сыну предъявят обвинение, арестуют и переведут из ИВС Охинского ГОВД в СИЗО-3 г. Оха, где ее сына изнасилуют и убьют, т. е. поставил гр-ку П. в такие условия, при которых она была вынуждена согласиться на передачу указанной суммы денег для того, чтобы предотвратить незаконные действия в отношении ее сына[195].

Если взяткодатель заинтересован в неправомерном поведении должностного лица, стремится обойти закон, установленный порядок, добиться удовлетворения своих законных интересов, получить незаконные льготы, уйти от незаслуженной ответственности и т. п., вымогательство как квалифицирующий признак получения взятки отсутствует. По такому пути в решении данного вопроса идет и судебная практика[196].

Под получением взятки в крупном размере, согласно примечанию к ст. 290 УК, признается получение денег, ценных бумаг, иного имущества или выгод имущественного характера, сумма или стоимость которых превышают 300 минимальных размеров оплаты труда. Особого разъяснения крупный размер взятки как квалифицирующее обстоятельство не требует. Однако определенные затруднения суды испытывали в квалификации момента окончания преступления, когда взятка в крупном размере передается по частям. В определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ разъяснено: «По смыслу закона, если умысел виновных направлен на получение взятки в крупном размере и заранее было обусловлено, что она будет получена частями, то при получении хотя бы части взятки содеянное должно квалифицироваться как оконченное преступление в виде получения взятки в крупном размере»[197].

З. Дача взятки (ст. 291 УК)

Поскольку дача взятки включается в понятие взяточничества, постольку все, что сказано выше об особой общественной опасности взяточничества, полностью относится и к даче взятки.

Состав рассматриваемого преступления сформулирован в ст. 291 действующего УК как «дача взятки должностному лицу лично или через посредника». Законодатель не дает определения понятия «дача взятки». Однако такое понятие можно сформулировать, исходя из имеющегося в законе определения получения взятки.

Дача взятки есть противоправная передача должностному лицу лично или через посредника материальных ценностей или незаконное предоставление ему материальных услуг за выполнение или невыполнение в пользу дающего или представляемых им лиц каких-либо действий (бездействия), которые должностное лицо должно было или могло совершить в силу служебных полномочий или с использованием должностного положения.

При анализе объективной стороны состава дачи взятки нет надобности останавливаться на общих с составом получения взятки признаках (понятие самой взятки, обусловленность взяткой самих действий (бездействия) должностного лица, использование должностным лицом служебных полномочий при совершении за взятку действий (бездействия) и др.). Понимание этих признаков должно быть одинаковым в отношении как состава получения взятки, так и состава дачи взятки.

Вместе с тем необходимо остановиться на тех специфических признаках, которые характеризуют состав дачи взятки. К числу таковых относится, прежде всего, момент окончания данного преступления.

По конструкции объективной стороны состав дачи взятки является формальным. Пленум Верховного Суда в п. 11 упомянутого выше постановления от 10 февраля 2000 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) разъяснил, что дача взятки считается оконченным преступлением с момента принятия получателем хотя бы части передаваемых ценностей. Поэтому, например, предложение должностному лицу кем-либо взятки, или оставление кем-либо взятки на рабочем месте должностного лица, или направление взятки через посыльного на квартиру должностному лицу без последовавшего за этим принятия должностным лицом взятки должны рассматриваться не как оконченное преступление, а как покушение на дачу взятки.

Так, Ш., сын которой привлекался в качестве обвиняемого по уголовному делу об учинении хулиганских действий в вагоне электропоезда, обратилась к следователю К. с просьбой изменить меру пресечения ее сыну с содержания под стражей на залог. В качестве вознаграждения Ш. попыталась передать следователю деньги в сумме 4 тыс. рублей, незаметно положив их в блокнот, лежавший на столе следователя. После ухода Ш. и обнаружения денег, оставленных ею в качестве взятки, следователь К. сообщил о ее противоправных действиях рапортом на имя прокурора, в результате чего преступление не было доведено Ш. до конца по не зависящим от нее причинам. Суд обоснованно признал Ш. виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 291 УК[198].

С субъективной стороны дача взятки предполагает вину в форме прямого умысла. Содержанием умысла при даче взятки является сознание лица, что им передаются материальные ценности или оказываются материальные услуги должностному лицу за выполнение или невыполнение должностным лицом действий по службе в интересах дающего взятку, и желание передать должностному лицу материальные ценности или оказать ему материальные услуги за указанные выше действия должностного лица.

Субъект дачи взятки – общий: вменяемое физическое лицо, достигшее возраста 16 лет. Субъектом рассматриваемого преступления могут выступать как частные, так и должностные лица.

Квалифицированным видом рассматриваемого преступления является дача взятки должностному лицу за совершение им заведомо незаконных действий (бездействия). Содержание указанного признака аналогично соответствующему признаку состава получения взятки.

В целях повышения эффективности борьбы со взяточничеством уголовный закон предусматривает освобождение от уголовной ответственности за дачу взятки при условиях, указанных в примечании к ст. 291 УК. «Лицо, давшее взятку, – говорится в примечании, – освобождается от уголовной ответственности, если имело место вымогательство взятки со стороны должностного лица или если лицо добровольно сообщило органу, имеющему право возбудить уголовное дело, о даче взятки». Освобождение от ответственности за дачу взятки, как это прямо вытекает из формулировки приведенного примечания, может быть при наличии одного из условий, указанных в примечании к ст. 291 УК.

Понятие вымогательства было дано выше, и из него следует исходить при анализе обстоятельств, освобождающих от ответственности за дачу взятки. Следует лишь указать, что сам факт освобождения от уголовной ответственности лица, давшего взятку, отнюдь не означает отсутствия в действиях этого лица состава дачи взятки. Вручение должностному лицу взятки, хотя бы и в результате вымогательства, является действием общественно опасным, преступным. Учитывая, однако, что дача взятки выступает в этих случаях результатом определенного психического воздействия на взяткодателя, а также исходя из важности разоблачения таких злостных взяткополучателей, которые прибегают к вымогательству, закон освобождает лиц, давших взятку под влиянием вымогательства, от уголовной ответственности. Кроме того, в постановлении Пленума Верховного Суда России от 10 февраля 2000 г. указывается: «При решении вопроса о возможности возвращения денег и других ценностей лицу, в отношении которого имел место факт вымогательства, суду следует иметь в виду, что если для предотвращения вредных последствий лицо было вынуждено передать вымогателю деньги и другие ценности, то они подлежат возврату их владельцу».

Добровольность заявления о даче взятки означает, что взяткодатель сообщает о даче взятки по собственной инициативе, а не в ответ на вопросы следственных органов или после возбуждения дела о взятке. Верховный Суд РФ полагает, что сообщение о даче взятки «должно признаваться добровольным независимо от мотивов, которыми руководствовался заявитель». Это означает, что добровольность не исключается в случаях, когда заявление о даче взятки сделано в результате понуждения со стороны иных лиц, например родственников, знакомых и т. д.

Так же как и при условии освобождения от уголовной ответственности за дачу взятки в связи с вымогательством, освобождение взяткодателей по мотивам добровольного сообщения о совершении преступления не означает отсутствия в действиях лиц состава преступления. «Поэтому, – отмечается в вышеназванном постановлении Пленума Верховного Суда РФ, – они не могут признаваться потерпевшими и не вправе претендовать на возвращение им ценностей, переданных в виде взятки.

Не могут быть обращены в доход государства деньги и другие ценности в случаях, когда в отношении лица были заявлены требования о даче взятки… если до передачи этих ценностей лицо добровольно заявило об этом органу, имеющему право возбуждать уголовное дело, и передача денег, ценных бумаг, иного имущества проходила под их контролем с целью задержания с поличным лица, заявившего такие требования. В этих случаях деньги и другие ценности, явившиеся предметом взятки… подлежат возвращению их владельцу».

В примечании к ст. 291 УК говорится о сообщении взяткодателя о случившемся. Это предполагает заявление (устное или письменное) о даче взятки судебно-следственным органам, имеющим право возбудить уголовное дело, или прочим органам власти или таким должностным лицам, которые по характеру выполняемых функций должны поставить в известность соответствующие органы, имеющие право возбудить уголовное дело, о сообщенном им факте взяточничества.

И. Халатность (ст. 293 УК)

В 1997 г. произошел резкий скачок в сторону сокращения зарегистрированных фактов халатности – 1522 преступления в 1997 г. против 2050 преступлений в 1996 г. Снижение числа зарегистрированных преступлений данного вида в 1997 г. объясняется принятием нового УК РФ, необходимостью его осмысления и накопления опыта применения. Начиная с 1997 г. наблюдается относительно устойчивая тенденция увеличения абсолютного числа регистрируемых фактов халатности, которая в 2004 г. была «приостановлена» в связи с изменениями, внесенными в состав халатности Федеральным законом от 8 декабря 2003 г.: в 1997 г. – 1522, в 1998 г. – 1971, в 1999 г. – 2139, в 2000 г. – 2368, в 2001 г. – 2199, в 2002 г. – 2581, в 2003 г. – 2250, в 2004 г. – 1233, в 2005 г. – 1044, в 2006 г. – 1274 преступления[199].

Халатность является специальным видом злоупотребления должностными полномочиями. Характеристика объектов рассматриваемого преступления аналогична составу должностного злоупотребления.

Законодатель в соответствии с Федеральным законом РФ от 8 декабря 2003 г. изменил строение ст. 293 УК, которая в прежней редакции уголовного закона состояла из двух частей. Теперь в ней три части и примечание. В части, касающейся объективной стороны данного преступления, преобразования сводятся к следующему:

во-первых, иначе регламентированы последствия в простом составе, заключенном в ч. 1 ст. 293 УК;

во-вторых, переформулированы квалифицирующие признаки халатности: вместо «иных тяжких последствий» введен признак «причинение тяжкого вреда здоровью» (ч. 2 ст. 293 УК);

в-третьих, в ч. 3 ст. 293 УК введен новый состав особо квалифицированного вида халатности.

В действующей редакции закона объективная сторона халатности состоит: а) в неисполнении или ненадлежащем исполнении должностным лицом своих обязанностей по службе; б) в причинении крупного ущерба; в) в наличии причинной связи между неисполнением или ненадлежащим исполнением должностным лицом своих обязанностей по службе и наступившими общественно опасными последствиями в виде крупного ущерба.

При анализе объективной стороны рассматриваемого преступления представляется необходимым подробнее раскрыть деяние должностного лица.

Неисполнение должностным лицом своих обязанностей означает его бездействие при наличии обязанности выполнять определенные функции, вытекающие из его служебного положения.

Так, следователь Кавалеровского РОВД Приморского края Ф., вопреки интересам службы, имея реальную возможность надлежащим образом выполнять свои обязанности и достаточный для этого объем и уровень знаний и профессиональных навыков, систематически нарушала нормы уголовно-процессуального законодательства, в том числе связанные с соблюдением конституционных прав граждан. Ф. при расследовании уголовного дела в отношении Ч. окончила дело производством и с обвинительным заключением направила дело прокурору Кавалеровского р-на. Однако дело им было возвращено следователю Ф. на дополнительное расследование. Ф., проигнорировав указания прокурора, не приняла дело к дополнительному расследованию, не продлила срок содержания под стражей обвиняемого Ч., вследствие чего он незаконно содержался под стражей с 28 июля по 11 сентября 1997 г., чем было нарушено основное конституционное право Ч. на свободу и причинен существенный вред его личным интересам. Бездействие Ф. было правильно квалифицировано по ст. 293 УК[200].

Ненадлежащим образом исполнение своих обязанностей есть неполное, несвоевременное, неправильное, неточное их исполнение.

Для привлечения к уголовной ответственности за халатность необходимо установить:

а) какие конкретно обязанности были возложены в установленном порядке на данное должностное лицо (обязанности должностного лица определяются законами, подзаконными актами, трудовыми соглашениями или приказом вышестоящего лица);

б) что именно из этих обязанностей не выполнено или выполнено ненадлежаще;

в) повлекло ли это последствия в виде крупного ущерба для охраняемых законом общественных отношений, благ и интересов;

г) имело ли данное должностное лицо реальную возможность (объективно и субъективно) для надлежащего исполнения служебных обязанностей и недопущения вследствие этого крупного ущерба.

Для описания общественно опасных последствий применительно к халатности в прежней редакции закона употреблялись два оценочных понятия: «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства» – как конструктивный признак и «иные тяжкие последствия» – как квалифицирующий признак.

Законодатель заменил оценочную категорию при описании последствий в простом составе халатности на формально определенный признак: уголовно наказуемая халатность имеет место, если деяние, предусмотренное ч. 1 ст. 293 УК, повлекло причинение «крупного ущерба». Согласно примечанию к данной статье уголовного закона крупным ущербом признается ущерб, сумма которого превышает 100 тыс. рублей.

Такое законодательное решение представляется неосновательным в связи, по крайней мере, с двумя моментами.

Во-первых, общественно опасные последствия при халатности могут носить как материальный, так и нематериальный характер. Материальный вред при совершении данного преступления может быть как реальным, так и в виде упущенной выгоды. Реальный материальный вред, в свою очередь, подразделяется на имущественный и физический (телесный). Помимо материального вреда (как реального, так и упущенной выгоды) последствия при халатности могут выразиться в причинении и иного вреда: в нарушении конституционных прав и свобод граждан, подрыве авторитета органов государственной власти, создании серьезных помех и сбоев в работе государственных и муниципальных предприятий, сокрытии хищений и других преступлений.

Таким образом, толкование новой редакции ст. 293 УК показывает, что законодатель подобным приемом значительно сузил круг общественно опасных деяний, признаваемых в уголовном порядке преступной халатностью. Теперь уголовная ответственность должностного лица за халатность наступает только в случае, если неисполнение или ненадлежащее исполнение им своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе влечет наступление имущественного вреда.

Между тем изучение судебно-следственной практики показывает, что при совершении халатности зачастую потерпевшему причиняется серьезный ущерб нематериального характера[201], который, как нам представляется, должен непременно подлежать уголовно-правовой оценке и компенсации. Можно привести немало примеров из судебно-следственной практики, когда в результате халатных деяний должностных лиц наступали последствия нематериального характера, имевшие высокую степень общественной опасности.

Так, Н., будучи и. о. мэра г. Владивостока, ненадлежаще исполнял свои должностные обязанности, что привело к длительному отсутствию подачи теплоэнергии в 29 жилых домов в отопительный сезон 1998–1999 гг. и повлекло не только имущественный вред, но и существенное нарушение конституционных прав 157 граждан. В частности, следственными органами было доказано умаление достоинства личности потерпевших, нарушение прав граждан на жилище, охрану здоровья и др.[202] В 2001 г. был привлечен к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 293 УК В., который, будучи начальником по управлению островными и прибрежными территориями администрации г. Владивостока, ненадлежаще исполнял свои должностные обязанности, что привело к несвоевременному обеспечению жителей о. Попова и о. Рейнеке твердым топливом (углем) и теплоснабжением и в условиях отопительного сезона 2000–2001 гг. к недопустимому понижению температуры воздуха в жилых помещениях до – 1℃. В ходе следствия было доказано нарушение конституционных прав 324 жителей указанных островов[203].

Зачастую халатность допускается следователями, которые, будучи должностными лицами, в результате недобросовестного и небрежного отношения к службе при расследовании ими уголовных дел нарушают право граждан на свободу и личную неприкосновенность, гарантированное ст. 22 Конституции РФ[204]. Однако теперь при уголовно-правовой оценке такого рода халатных деяний и последствий от них квалификация по ст. 293 УК наступать не будет.

Кроме того, сомнения в целесообразности лишь формально определенной регламентации последствий в составе преступления, предусмотренного ст. 293 УК, вызывают следующие моменты: во-первых, халатность входит в систему других преступлений, предусмотренных главой 30 УК; во-вторых, она сформулирована как общий состав должностного преступления; в-третьих, халатность, как и некоторые другие должностные преступления, имеет по конструкции объективной стороны материальный состав. При проведенных преобразованиях наблюдается неупорядоченность использования в законодательстве юридических терминов, что противоречит требованиям законодательной техники и неизбежно влечет нарушение в системности регламентации преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления. Ведь диспозиция ст. 285 УК и других статей главы 30 УК РФ, в которых сосредоточены материальные составы, не подверглась изменению, и последствия при совершении различных видов должностных злоупотреблений должны быть квалифицированы как «существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства» или как «тяжкие последствия».

Итак, новая редакция ч. 1 ст. 293 УК по изложенным соображениям, к сожалению, оказалась несовершенной, что неизбежно вызовет затруднения при ее реализации. Это не осталось незамеченным, и предложения по ее улучшению зазвучали практически сразу же после внесения в закон изменений, к тому же от самих парламентариев. Так, в марте 2004 г. депутатом Государственной Думы РФ О. В. Шеиным был предложен Проект Федерального закона «О внесении изменения в статью 293 Уголовного кодекса Российской Федерации» (по вопросу расширения круга последствий части первой статьи 293). Автор предлагает ч. 1 ст. 293 УК изложить в следующей редакции: «Халатность, то есть неисполнение или ненадлежащее исполнение должностным лицом своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе, если это повлекло существенное нарушение прав и законных интересов граждан или охраняемых законом интересов общества или государства либо повлекло причинение крупного ущерба…»

Полагаем, что идея расширения круга общественно опасных последствий халатности в целом верна, однако предложенный вариант текста нормы вызывает возражения. Автор, по сути, в действовавшую до 8 декабря 2003 г. редакцию ч. 1 ст. 293 УК добавил слова «либо повлекло причинение крупного ущерба». В итоге в конструкцию состава халатности заложены два вида последствий, для описания которых используются разные термины: «нарушение» и «ущерб». Думается, что отбор исходного языкового материала для обозначения общественно опасных последствий в рассматриваемом составе преступления должен быть более взвешенным. Данные понятия не являются терминами одного рода. В целях точного выражения законодательной воли при описании общественно опасных последствий в составе халатности вполне оправданным будет синонимическое соответствие разных терминов.

При совершенствовании регламентации уголовной ответственности за рассматриваемое преступление (да и за должностные преступления в целом) может стать полезным ознакомление с зарубежным законодательством стран бывшего Союза ССР, с которыми наша страна долгое время была в одной «советской шинели» и до сих пор относится к одному типу уголовно-правовой системы – постсоциалистическому. Изучение уголовно-правовых норм об ответственности за халатность, расположенных в УК обозначенных стран, показывает, что опыт некоторых из них вполне заслуживает одобрения и нашего внимания. Так, при регламентации общественно опасных последствий преступной халатности в УК Республики Беларусь (ст. 428) и в УК Республики Узбекистан (ст. 207) законодатели используют термины «ущерб» и «вред». При создании новых уголовных кодексов в указанных странах законодатели взяли за основу описание этого признака объективной стороны халатности в своих прежних УК и расширили его, включив термин «ущерб». В целом это представляется вполне целесообразным. Полагаем, что данный опыт является положительным и вполне может быть учтен российским законодателем при совершенствовании уголовно-правовой нормы, размещенной в ч. 1 ст. 293 УК. Тем более, что согласно УК РСФСР обязательным признаком объективной стороны халатности являлись общественно опасные последствия в виде «существенного вреда государственным или общественным интересам либо охраняемым законом правам и интересам граждан». Может быть, и россиянам применительно к рассматриваемой проблеме не следует отбрасывать ничего из прежних достижений, а нужно найти всему определенное место и дать современное толкование?

Хотелось бы отметить еще один недостаток новой редакции ст. 293 УК. Речь идет об определении минимального критерия вреда в его материальном выражении. Мы не станем отвергать необходимость определения нижней границы крупного ущерба. Не установив его, можно породить разнобой в практике применения ст. 293 УК, так как при квалификации халатности непременно скажется субъективная природа оценки правоприменителем общественно опасных последствий. Иначе говоря, судебно-следственная практика диктует необходимость такой конкретизации. Но не следует забывать и о процессах, протекающих в экономике России и – хотим мы того или нет – влияющих на действие уголовно-правовых норм. Установление минимального критерия крупного ущерба при халатности в сумме 100 тыс. рублей вряд ли сделает практику применения ст. 293 УК в ближайшем будущем приспособленной к экономическим процессам. Представляется целесообразным критерий крупного ущерба в ст. 293 УК определить в минимальных размерах оплаты труда на момент совершения преступления.

Таким образом, обзор отдельных новаций в законодательном установлении уголовной ответственности за халатность применительно к рассматриваемому вопросу показывает, что нововведение в ст. 293 УК, принятое Федеральным законом от 8 декабря 2003 г., касающееся регламентирования последствий в виде формально определенной категории, свидетельствует о его недостаточной юридической проработке. Выходом из создавшегося положения, на наш взгляд, могло бы стать вдумчивое внесение новых, но обоснованных адекватных изменений в указанную статью уголовного закона России и соответственно в другие нормы данной главы УК. В противном случае не стоит ожидать эффективной борьбы с рассматриваемыми должностными преступлениями.

Состав рассматриваемого преступления по конструкции объективной стороны – материальный. Преступление считается оконченным с момента наступления общественно опасных последствий в виде крупного ущерба, который в соответствии с примечанием к ст. 293 УК составляет более 100 тыс. рублей.

Субъективная сторона халатности характеризуется неосторожной формой вины. Неосторожная вина может быть выражена в виде преступного легкомыслия либо преступной небрежности.

В диспозиции ст. 293 УК сказано о неисполнении или ненадлежащем исполнении должностным лицом своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе. Это указание закона породило в уголовно-правовой доктрине различные взгляды на природу недобросовестного или небрежного отношения должностного лица к службе. Одни авторы полагали, что с помощью такой конструкции закон описывает объективную сторону преступления. Другие (и это представляется правильным) – относили данную дефиницию к описанию субъективной стороны халатности[205].

Первое мнение было подвергнуто криминалистами справедливой критике. А. А. Габузян писал по этому поводу: «Во-первых, нелогично допускать, что закон описал объективную сторону данного преступления двумя группами терминов, которые имеют различное содержание, но описывают то же самое (невыполнение, ненадлежащее выполнение – небрежность, недобросовестность). Во-вторых, закон говорит о невыполнении или ненадлежащем выполнении вследствие небрежного или недобросовестного отношения к обязанностям. Этим законодатель как бы определяет субъективную причину невыполнения или ненадлежащего выполнения обязанностей»[206].

Таким образом, указание закона на недобросовестное или небрежное отношение должностного лица к службе имеет самое непосредственное отношение к субъективной стороне анализируемого состава, свидетельствует о том, что при халатности возможна вина лишь в форме неосторожности. Подобный прием законодательной техники позволяет отграничить халатность от злоупотребления должностными полномочиями. Деяние при должностном злоупотреблении также может выступать в виде неисполнения или ненадлежащего исполнения должностным лицом своих обязанностей. Однако виновный при этом действует из определенных законом мотивов. При халатности же такой мотивации поведения у субъекта нет, как нет и осознания общественной опасности использования должностного положения вопреки интересам службы. Субъективная сторона халатности как раз и отличается от субъективной стороны должностного злоупотребления тем, что вина здесь может быть лишь неосторожной, а при злоупотреблении – только умышленной.

Неосторожная вина при халатности может быть как в виде преступной небрежности, так и в виде преступного легкомыслия.

Обозначение в диспозиции ст. 293 УК неисполнения или ненадлежащего исполнения должностным лицом своих обязанностей вследствие недобросовестного или небрежного отношения к службе обязывает правоприменителя устанавливать наличие реальной возможности (объективно и субъективно) у этого лица для надлежащего исполнения обязанностей.

Объективная возможность или невозможность для надлежащего выполнения возложенных обязанностей определяется в первую очередь внешними условиями, создание которых не зависит от данного лица. К субъективным факторам реальной возможности надлежащего исполнения своих обязанностей должностным лицом относятся его личные особенности: опыт, квалификация, уровень образования, состояние здоровья и т. д. Если должностное лицо не исполнило либо ненадлежаще исполнило свои обязанности, не имея объективной возможности или вследствие, например, неопытности, недостаточной квалификации и т. п., состав халатности отсутствует, даже если при этом наступили существенно вредные последствия.

Субъект состава халатности – специальный: должностное лицо, признаки которого были рассмотрены выше.

Частью 2 ст. 293 УК предусмотрены квалифицированные виды халатности: то же деяние, повлекшее по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью или смерть человека.

Опасность халатности возрастает при наличии любого из этих квалифицирующих признаков. Следует иметь в виду, что причинение тяжкого вреда здоровью или смерти квалифицируется по ч. 2 ст. 293 УК при следующих условиях:

а) тяжкий вред здоровью или смерть наступили вследствие неисполнения либо ненадлежащего исполнения должностным лицом своих служебных полномочий, т. е. находятся в причинной связи с его действиями (бездействием);

б) вина лица по отношению к тяжкому веду здоровью или смерти может быть только неосторожной в виде легкомыслия или небрежности.

Частью 3 ст. 293 УК предусмотрены особо квалифицированные виды халатности: то же деяние, повлекшее по неосторожности смерть двух или более лиц.

Халатность следует отграничивать от злоупотребления должностными полномочиями. Основное отличие можно провести по субъективной стороне: злоупотребление – преступление умышленное, халатность – неосторожное. Злоупотребление по объективным признакам состоит в использовании виновным должностных полномочий, халатность – в неисполнении либо ненадлежащем исполнении лицом своих служебных обязанностей.

§ 4. Преступления, совершаемые как должностными лицами, так и государственными служащими и служащими органов местного самоуправления, не относящимися к числу должностных

А. Служебный подлог (ст. 292 УК)

Уголовная ответственность за подлог документов регламентирована различными статьями уголовного закона (в рассматриваемой главе, в главе о преступлениях против порядка управления, в главе о преступлениях против конституционных прав и свобод человека и гражданина и др.).

Место служебного подлога в системе Особенной части УК РФ определяется с учетом его двойственной природы: с одной стороны, как общего должностного преступления, имеющего свои разновидности; с другой – как специального вида должностного злоупотребления, предусмотренного ст. 285 УК.

Служебный подлог является наиболее распространенным преступлением против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления: его удельный вес в период 1997–2006 гг. составлял от 28,2 до 34,2 %. Кроме того, наблюдается достаточно стабильный рост зарегистрированных фактов служебного подлога в абсолютных показателях: 1997 г. – 5831, 1998 г. – 6355, 1999 г. – 6701, 2000 г. – 7619, 2001 г. – 8145, 2002 г. – 8224, 2003 г. – 8315, 2004 г. – 10 599, 2005 г. – 10 722, 2006 г. – 11 343 преступления[207]. За десятилетие действия УК РФ число зарегистрированных фактов служебного подлога удвоилось.

Общественная опасность служебного подлога состоит главным образом в том, что он обычно сочетается с другими преступлениями, в первую очередь – с хищениями, совершенными с использованием служебного положения. По нашим данным, в 77,8 % изученных дел подлог был сопряжен с хищениями.

Поскольку уголовный закон прямо называет в диспозиции ст. 292 УК предмет посягательства – «официальный документ», он выступает как необходимый признак состава анализируемого преступления. Поэтому правильное его определение приобретает важное практическое значение.

Нормативного определения понятия «документ» в уголовном законодательстве нет. Федеральный закон РФ от 25 января 1995 г. «Об информации, информатизации и защите информации» в ст. 2 давал следующее определение документа: «документированная информация (документ) – зафиксированная на материальном носителе информация с реквизитами, позволяющими ее идентифицировать»[208]. Однако подобное определение не снимало неясности при применении уголовного закона. Действующий Федеральный закон РФ от 27 июля 2006 г. «Об информации, информационных технологиях и защите информации»[209] определения документа не содержит.

В теории уголовного права этому вопросу было уделено достаточно большое внимание, но единого подхода к понятию документа, к сожалению, так и не выработано.

Документ передает необходимую информацию: мысли человека, сообщения, сведения и подтверждает факты своим смысловым содержанием. Информация как идеальный компонент бытия характеризует структуру материала, а как философская категория – свойство мозга осуществлять упорядочивающую деятельность. Для развития человеческого общества необходима информация, зафиксированная в виде, непосредственно доступном человеческому восприятию. Поэтому «она превращается в определенный материальный объект, который характеризуется как документ»[210].

В уголовно-правовой литературе, определяя этот материальный объект, исследователи используют различные термины: «предмет», «акт», «форма». Но определение документа через указанные понятия не учитывает современных условий развития общества. В энциклопедическом словаре указывается, что документ – это «материальный носитель записи»[211]. По нашему мнению, определяя понятие документа, названного в ст. 292 УК, и характеризуя его материальность, более точным будет употребление словосочетания «материальный носитель информации». При этом мы употребляем термин «информация» в специальном смысле слова, т. е. как «сведения об окружающем мире и протекающих в нем процессах, воспринимаемые человеком или специальными устройствами». Думается, такое определение этой черты документа будет понятным, если перейти к рассмотрению другого признака документа, которым является письменность.

«Документ – письменный акт установленной или общепринятой формы, составленный определенными или компетентными учреждениями, предприятиями, организациями, должностными лицами, а также гражданами для изложения сведений о фактах или удостоверения фактов, имеющих юридическое значение, или для подтверждения прав и обязанностей»[212].

Вместе с тем в современных условиях нельзя не учитывать перемен, важнейшим катализатором которых является научно-технический прогресс. Развитие информационных отношений, вторжение вычислительных систем в сферу управления и использование их при оформлении документов означают такое развитие документирования, которое трансформирует само содержание понятия документа как предмета служебного подлога.

Процесс внедрения в сферу документирования средств электронно-вычислительной техники сопровождается постепенной заменой части традиционных (бумажных) документов на документы, изготовленные средствами электронно-вычислительной техники, в том числе на документы на технических носителях: перфокартах, перфолентах, магнитных лентах, магнитных дисках и других носителях учетной информации. Отсюда один из признаков документа – его письменный характер – в настоящее время теряет в определенной мере свою значимость. Как справедливо отмечает Б. Х. Толеубекова, «в связи с тем, что письменный характер предполагает обеспечение таких функциональных свойств документа, как “твердая” фиксация… информации, обеспечение ее и возможность передачи во времени и пространстве, неоднократное использование, то утеря письменного характера у части документов… не должна означать утерю функциональных свойств, присущих традиционным формам. Новые носители информации должны не только сохранять функциональные свойства традиционного документа, но и дополнять их новыми… Замена такого признака документа, как его письменный характер, на комплекс признаков, присущих документам на технических носителях, должна протекать путем нахождения таких форм документов… исполненных средствами электронно-вычислительной техники, которые обеспечивали бы весь набор функциональных свойств, присущих традиционным формам»[213].

По нашему мнению, при соблюдении этого условия официальный документ как предмет служебного подлога будет представлять собой зафиксированный в специфической форме материальный носитель информации. Это обстоятельство вносит определенные коррективы в устоявшуюся научную трактовку понятия документа как письменного акта.

Поэтому вряд ли с учетом современных условий можно признать справедливой, применительно к предмету состава служебного подлога, мысль, высказанную В. Я. Дороховым, что «только письменность признается правом той формой, которая может обеспечить однозначное содержание документа»[214]. Вместе с тем представляется, что в отдельных составах, предметом преступного посягательства которых является документ, признак письменности остается необходимым. Очевидно, таковым является предмет преступления, предусмотренный ст. 327 УК.

Для правильного определения понятия документа важно установить не только в какой форме закрепляются содержащиеся в нем сведения, но и содержание этих сведений. В многочисленных определениях понятия документа, дающихся в юридической литературе, указывается на его основное свойство (признак) – его способность служить доказательством, подтверждением каких-либо событий, фактов. При этом документ должен отвечать требованию удостоверять такие события и факты, которые имеют юридическое значение. Как правильно отмечает Г. Ф. Поленов, подлог документов, «содержание которых безразлично для права, не может рассматриваться как преступление, так как подобное содержание акта не причиняет и не может причинить ущерба общественным отношениям, поставленным под защиту уголовного закона»[215].

Другим важным признаком документа является источник происхождения. Как известно, по источнику происхождения документы в теории уголовного права подразделяются на два вида: официальные и частные. Иными словами, документы классифицируются по субъекту, от которого они исходят.

Официальными являются документы, исходящие от государственной организации либо от должностных лиц. Частными же признаются документы, исходящие от частных лиц.

Для действующего уголовного закона разграничение документов на официальные и частные имеет практическое значение при квалификации служебного подлога, так как в ст. 292 УК в качестве предмета преступления прямо указаны официальные документы. Тем не менее и частные документы в ряде случаев могут быть предметом анализируемого преступления.

Мы полагаем, что если частный документ удостоверен государственной организацией, он приобретает официальный характер. В этом случае удостоверение частного документа, исходящего от государственных (муниципальных) органов, предприятий, учреждений, организаций и их должностных лиц, подтверждает его правильность, подлинность и придает ему силу акта, имеющего юридическое значение.

Изучение судебной практики также подтверждает обоснованность такой позиции. Так, Приморским краевым судом был осужден за должностной подлог оперативный уполномоченный одного из РОВД г. Владивостока Л. Используя свое служебное положение, Л. составил и приобщил к материалам проверки заведомо ложные объяснения от имени граждан М. и К., которые собственноручно заверил. На основании этих объяснений Л. вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Совершая должностной подлог, Л. руководствовался мотивами иной личной заинтересованности. Суд признал объяснения граждан Н. и К. официальными документами, отметив в приговоре: «Л., являясь должностным лицом, удостоверил собственной подписью частные документы, что придало им силу актов, имеющих юридическое значение»[216]. Оценка действий Л. как должностного (служебного) подлога представляется вполне обоснованной.

Отсюда вытекает необходимость отметить такой обязательный признак документов рассматриваемого вида, как компетентность органа, учреждения и их должностных лиц. «В соответствии с этим требованием документ должен исходить от органа, должностного лица, имеющих полномочия по их подготовке, выдаче либо удостоверения, а содержащиеся в них факты, сведения, права – вытекать из этих правомочий»[217]. Полагаем, что к таким органам относятся государственные органы и органы местного самоуправления, а к учреждениям – государственные или муниципальные учреждения.

Обобщая сказанное, считаем возможным дать общее понятие документа, являющегося предметом преступления, предусмотренного ст. 292 УК РФ. Официальным документом будет зафиксированный в специфической форме материальный носитель информации, подготовленный компетентными государственными органами, органами местного самоуправления, государственными (муниципальными) учреждениями и их должностными лицами, удостоверяющий об обстоятельствах либо фактах, имеющих юридическое значение.

Предметом служебного подлога могут быть официальные документы, а также частные документы, удостоверенные компетентными государственными органами, органами местного самоуправления, государственными (муниципальными) учреждениями и их должностными лицами.

В завершение рассмотрения указанной проблемы предлагаем сформулированное нами понятие официального документа как предмета должностных преступлений включить в УК РФ (например, в качестве примечания к ст. 292 УК)[218].

Объективная сторона служебного подлога заключается в совершении одного из перечисленных в диспозиции ст. 292 УК действий. Сущность общественно опасных действий при совершении этого специального вида должностного злоупотребления состоит в фальсификации официальных документов. Сам подлог может принять две самостоятельные формы.

Первой разновидностью преступных деяний, объединяемых одним понятием – «служебный подлог» и указанных в законе, является внесение в официальные документы заведомо ложных сведений. Суть этого способа заключается в том, что виновный производит запись не соответствующей действительности информации в подлинный документ, который при этом сохраняет все признаки и реквизиты настоящего. Содержание такого документа составляют полностью или частично ложные, не соответствующие действительности сведения. Субъект вносит заведомо ложные сведения в официальный документ, составленный либо им самим, либо другим лицом. Примером такой формы служебного подлога могут служить следующие действия. К., председатель травматологической ВТЭК Приморского края, используя свои служебные полномочия, из корыстных побуждений без медицинского освидетельствования Р. оформила заведомо фиктивный Акт освидетельствования во ВТЭК, на основании которого Р. незаконно была присвоена третья группа инвалидности[219].

Вторая разновидность служебного подлога состоит во внесении в официальные документы исправлений, искажающих их действительное содержание. Эта форма служебного подлога состоит в том, что виновный видоизменяет документ, физически воздействуя на него путем подчистки, исправлений, вытравления текста и т. п. Так, О., начальник склада воинской части, используя служебное положение, с целью сокрытия хищения сигарет на сумму 431 260 рублей внес исправления в наряд и накладную путем смывания текста о выдаче 35 000 пачек сигарет «Луч» и замены его на другой – о выдаче 55 000 пачек[220].

Исходя из способов осуществления подлога документов, в науке уголовного права различают две формы подлога: подлог материальный и интеллектуальный. В доктрине указывается, что материальный подлог состоит во внесении различных изменений в действительный документ, а интеллектуальный – в составлении ложного по содержанию, но подлинного по форме документа.

Из указанных в законе действий «внесение в официальные документы заведомо ложных сведений» относится к интеллектуальному подлогу. А действия по «внесению в официальные документы исправлений, искажающих их действительное содержание» соответствуют материальному подлогу.

В уголовно-правовой литературе высказано мнение, что разделение подлога на материальный и интеллектуальный не имеет практического значения (Б. В. Здравомыслов). С этим мнением вряд ли можно согласиться, поскольку интеллектуальный подлог возможен лишь тогда, когда лицо, его совершившее, имеет соответствующие полномочия по подготовке документов. Следовательно, подобное разграничение имеет явно выраженное практическое значение.

Таким образом, подлог документа может состоять в изготовлении полностью подложного как по форме, так и по содержанию документа, но может выражаться и во внесении частичных искажений в подлинный документ. Любое из названных деяний образует объективную сторону подлога.

По конструкции объективной стороны служебный подлог – состав формальный. Преступление признается оконченным с момента внесения в документ заведомо ложных сведений или каких-либо исправлений. Наступление неблагоприятных последствий лежит за рамками состава.

Субъективная сторона служебного подлога характеризуется умышленной формой вины только в виде прямого умысла: виновное лицо сознает, что вносит в официальные документа заведомо ложные сведения либо вносит в указанные документы исправления, искажающие их действительное содержание, и желает такие действия совершить.

Обязательным признаком субъективной стороны служебного подлога выступают определенные мотивы – корыстная или иная личная заинтересованность, содержание которых было рассмотрено при анализе ст. 285 УК. Наличие какого-либо другого мотива при служебном подлоге исключает ответственность за это преступление.

Цель фальсификации виновными официальных документов закон не оговаривает. Однако в тех случаях, когда подлог совершается с целью последующего использования подложных документов для совершения другого преступления, содеянное одновременно является и приготовлением к этому преступлению.

Субъект преступления – специальный. Им может быть только должностное лицо, а также государственный служащий или служащий органа местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами, достигшие 16-летнего возраста.

Среди проблем, не получивших достаточно полного разрешения в теории уголовного права, но имеющих первостепенное практическое значение, особое место занимает вопрос о соотношении рассматриваемого преступления и смежных с ним составов.

Использование должностным лицом либо государственным служащим или служащим органа местного самоуправления, не являющимися должностными лицами, изготовленных ими подложных официальных документов при совершении каких-либо преступлений надлежит квалифицировать по совокупности ст. 292 УК (служебный подлог) и статьи, предусматривающей состав совершенного преступления. Подлог не требует самостоятельной квалификации только в том случае, когда он является конструктивным признаком другого преступления (например, контрабанды – ст. 188 УК).

Во всех случаях совершения должностным лицом хищения и связанного с ним подлога документов служебный подлог всегда представляет собой отдельное самостоятельное преступление. Согласно общим положениям науки уголовного права при фактическом совершении виновным двух самостоятельных преступлений, каждое из которых предусмотрено различными статьями Особенной части УК, в действиях виновного содержится совокупность этих преступлений. Служебный подлог не является конститутивным признаком состава хищения, поэтому исключения из правил квалификации по совокупности преступлений не наступает. Этот вывод вытекает из Постановления Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге», в п. 16 которого указывается, что использование должностным лицом изготовленных или заведомо фиктивных документов при совершении хищения имущества надлежит квалифицировать как хищение и должностной (служебный) подлог[221].

В качестве иллюстрации, по нашему мнению, обоснованной юридической оценки содеянного приведем дело из современной судебно-следственной практики. Так, Р., работая главным бухгалтером РУНО МО Шкотовского района, с марта по июль 2003 г. вносила в расходные кассовые ордера заведомо ложные сведения о выплате заработной платы учителям СШ № 25 с. Романовка, по которым получала денежные средства. Всего похищено 103 086 рублей. Содеянное было квалифицировано органами следствия и судом как хищение и служебный подлог[222].

Служебный подлог зачастую сопряжен не только с хищениями, но и с другими преступлениями и нередко является способом или средством их совершения.

В случае, когда служебный подлог сопряжен с другими преступлениями, возникает вопрос о конкуренции норм или о квалификации реальной совокупности преступлений. К сожалению, проблема разграничения совокупности преступных деяний и конкуренции уголовно-правовых норм не получили еще в полной мере своего разрешения. Между тем, как справедливо отмечают отдельные авторы, четкое разграничение случаев совокупности преступлений и конкуренции уголовно-правовых норм позволило бы избежать многих ошибок, допускаемых судебными и следственными органами при квалификации различных категорий преступлений[223].

При определении места, значения и соотношения состава служебного подлога с иными должностными преступлениями необходимо исходить из следующего. Служебный подлог имеет двойственную природу: с одной стороны, это специальный вид должностного злоупотребления, предусмотренного ст. 285 УК; с другой – общее должностное преступление, имеющее свои специальные виды. Тот факт, что служебный подлог по отношению к злоупотреблению должностными полномочиями является специальным составом, дает основание рассматривать должностное злоупотребление, предусмотренное ст. 285 УК, как своего рода состав «резервный». Другими словами, эта статья Уголовного кодекса должна применяться в тех случаях, когда деяние, содержащее все признаки злоупотребления должностными полномочиями, не подпадает под признаки статьи УК РФ, предусматривающей какой-либо иной состав преступления, совершение которого связано с использованием должностным лицом своих служебных полномочий. Установление ответственности за такие виды должностных злоупотреблений в специальных нормах УК вызвано потребностями практики борьбы с преступностью, конкретизации и дифференциации ответственности за отдельные виды преступлений. Специальная норма более четко обрисовывает признаки преступления и конкретизирует ответственность, она более эффективна, чем общая норма, в плане превенции. Общепредупредительное воздействие на окружающих больше оказывает знание того обстоятельства, что деяние, которое они намерены совершить, прямо предусмотрено УК как преступление.

При рассмотрении вопроса о соотношении служебного подлога и должностного злоупотребления необходимо исходить из того, что в теории уголовного права выделяют такие виды конкуренции при квалификации преступлений, как конкуренция общей и специальной норм, части и целого. В связи с тем, что служебный подлог является специальным видом должностного злоупотребления, а при конкуренции общей и специальной норм преимущество имеет специальная норма, то, следовательно, при конкуренции ст. 285 и 292 УК ответственность должна наступать за служебный подлог.

Так, например, Ф., главный бухгалтер одного из государственных торговых предприятий Приморского края, была привлечена к уголовной ответственности за сокрытие в корыстных целях недостачи товарно-материальных ценностей на сумму 16 412 рублей путем составления заведомо ложного акта инвентаризации в магазине № 4 этого торгового предприятия. Органами предварительного следствия деяния Ф. были квалифицированы по ст. 285 и 292 УК. Находкинский городской суд исключил из обвинения ст. 285 УК, отметив в протоколе: «В связи с подлогами в официальных документах, совершенных Ф., органы предварительного следствия по совокупности со ст. 292 УК РФ предъявили ей обвинение по ст. 285 УК РФ, но статья эта подлежит исключению по следующим основаниям: статья 285 УК РФ является общей нормой, а статья 292 УК РФ – специальной. По действующему законодательству при конкуренции общей и специальной нормы применению подлежит специальная норма»[224].

Вместе с тем следует отметить, что в практике встречаются дела, когда действия, внешне сходные со служебным подлогом, следует квалифицировать не по ст. 292 УК, а по ст. 285 УК. Как справедливо отмечается авторами, это происходит в тех случаях, когда подлог является способом осуществления должностного злоупотребления и объединен с ним единством цели и умысла виновного должностного лица[225]. Поэтому, когда служебный подлог органически связан с должностным злоупотреблением и выступает в качестве способа его совершения, он охватывается составом преступления, предусмотренного ст. 285 УК. В этих случаях работает общее правило для квалификации преступлений при конкуренции части и целого, которое состоит в том, что всегда должна применяться та норма, которая охватывает с наибольшей полнотой все фактические признаки совершенного деяния.

Так, по совокупности ст. 285 и 292 УК следствием было предъявлено обвинение С., работавшей в должности главного врача районной больницы. С., злоупотребляя служебным положением, подготовила фиктивные приказы, установив себе доплаты к должностному окладу, а затем таким путем незаконно получила денежные средства. Районный суд в приговоре отметил, что «необходимо исключить из обвинения ст. 292 УК как предъявленную излишне, потому что действия С. охватываются ст. 285 УК»[226].

В этих случаях подлог, выступая способом совершения должностного злоупотребления, является только одной стороной преступной деятельности виновного лица. Если квалифицировать выписку фиктивных приказов как служебный подлог, то останутся без должной юридической квалификации другие действия виновного. Совокупности преступлений здесь также нет, так как цель действий и объективная сторона деяния говорят о желании незаконно повысить себе заработную плату, т. е. совершить должностное злоупотребление. Поэтому, по нашему мнению, суд справедливо посчитал более правильной квалификацию по ст. 285 УК, ибо эта норма более полно охватывает все действия совершенного преступления и умысел виновного.

Если же подлог не обусловил непосредственно совершение должностного злоупотребления, а выступал в качестве средства сокрытия злоупотребления, обоснованной будет квалификация таких действий по совокупности ст. 285 и 292 УК. Авторы справедливо полагают, что недостаточна квалификация только как должностного злоупотребления случаев, когда должностное лицо скрывает недостачу, образовавшуюся в результате злоупотребления, путем умышленного запутывания учета и отчетных данных. Такие действия правильнее было бы квалифицировать как должностное злоупотребление и как подлог[227].

Характерным в этом отношении является следующее дело. В одном из магазинов г. Партизанска, где заведующей работала С., была установлена недостача товарно-материальных ценностей на сумму 8548 рублей. Не проинформировав об этом руководство торговой фирмы и не приняв мер к установлению причин, способствующих образованию недостачи и законных действий, направленных на ее погашение. С. перед проведением квартальной инвентаризации путем составления фиктивных отчетов скрыла от инвентаризационной комиссии имевшую место недостачу. Приговором Партизанского городского суда Приморского края за совершение указанных действий она была осуждена по п. «в» ч. 2 ст. 160 и ст. 292 УК. Судебная коллегия по уголовным делам Приморского краевого суда приговор оставила без изменения[228].

Таким образом, подлог, как правило, выражается в одном или нескольких действиях из числа предусмотренных законом, а должностное злоупотребление по форме своего проявления может охватывать более широкий и разнообразный круг противоправных деяний.

Нередко в практике возникает вопрос о соотношении служебного подлога с другим видом должностного злоупотребления – получением взятки. Например, должностное лицо за взятку выдает поддельный документ. Иными словами, должностное лицо, используя свои служебные полномочия, совершает за взятку деяние, которое само по себе является преступлением. В этих случаях имеет место реальная совокупность преступлений, что и должно получить правовую оценку при квалификации. Это положение в настоящее время общепризнанно, оно было закреплено в постановлении Пленума Верховного Суда СССР № 4 «О судебной практике по делам о взяточничестве», где прямо указывалось, что получение или дача взятки, связанные с совершением действий, образующих самостоятельное преступление, «и в частности, предусмотренные ст. 170 и 175 УК РСФСР», надлежит квалифицировать по совокупности преступлений[229].

Если служебный подлог учиняется с целью оказания содействия другому лицу в совершении преступления, виновный привлекается к ответственности по ст. 292 УК и за пособничество совершению другого преступления.

§ 5. Преступления, совершаемые только государственными служащими и служащими органов местного самоуправления, не относящимися к числу должностных

А. Присвоение полномочий должностного лица (ст. 288 УК)

Закон определяет преступление, предусмотренное ст. 288 УК, как присвоение государственным служащим или служащим органа местного самоуправления, не являющимся должностным лицом, полномочий должностного лица и совершение им в связи с этим действий, которые повлекли существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций.

Анализируемое преступление посягает на интересы государственной службы и службы в органах местного самоуправления, дискредитирует их деятельность, подрывает авторитет. В этом состоит суть основного непосредственного объекта посягательства.

Дополнительным непосредственным объектом являются права и законные интересы граждан, организаций.

Объективная сторона преступления включает три обязательных признака: а) присвоение полномочий должностного лица и совершение в связи с этим определенных действий; б) наступление общественно опасных последствий в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций; в) наличие причинной связи между присвоением полномочий должностного лица, совершением в связи с этим определенных действий и существенным нарушением прав и законных интересов граждан или организаций.

Присвоение полномочий должностного лица состоит в том, что виновный, в нарушение установленного порядка или не имея надлежащим образом оформленного специального полномочия, самовольно, путем обмана выдает себя за представителя власти либо иное должностное лицо и осуществляет свойственные им функции (представителя власти, организационно-распорядительные, административно-хозяйственные функции).

Обман может быть совершен в любой форме, в том числе путем простого умолчания, когда виновный пользуется заблуждением окружающих, ошибочно считающих его представителем власти или иным должностным лицом. В качестве средств обмана могут быть использованы подложные удостоверения личности либо форменная одежда. Присвоение полномочий должностного лица также может выражаться и в фактическом осуществлении полномочий, свойственных должностному лицу, и без использования конкретного звания.

Совершение действий в связи с присвоением полномочий должностного лица – обязательный признак состава рассматриваемого преступления. Само по себе присвоение, не связанное с совершением определенных действий (например, чтобы удовлетворить собственное честолюбие, произвести впечатление на окружающих и т. п.), не является преступлением.

Действия при этом могут быть самыми разнообразными. Обязательным условием наступления уголовной ответственности за такое деяние является тот факт, что в результате содеянного будут существенно нарушены права и законные интересы граждан или организаций (эта оценочная категория была проанализирована нами выше).

По конструкции объективной стороны состав анализируемого преступления – материальный. Преступление окончено с момента существенного нарушение прав и законных интересов граждан или организаций.

Для состава рассматриваемого преступления не имеет значения, были ли осведомлены гражданин или представители организации, вступившие в деловые отношения с виновным, о том, что он присвоил полномочия должностного лица, либо они воспринимали его в качестве истинного должностного лица.

Субъективная сторона преступления характеризуется умышленной формой вины в виде прямого или косвенного умысла. Виновный сознает, что он самовольно и неправомерно присваивает полномочия должностного лица, предвидит возможность или неизбежность наступления в результате своих противоправных действий общественно опасных последствий в виде существенного нарушения прав и законных интересов граждан или организаций и желает этого или не желает, но сознательно допускает либо безразлично к этим последствиям относится.

В качестве примера неправильной квалификации содеянного можно использовать данные Агентства федеральных новостей. При задержании бывшего министра внутренних дел Калмыкии генерала С. МВД была подготовлена и проведена многоходовая комбинация. Генералу передали телефонограмму, из которой следовало, что его вызывают 27 мая 2003 г. в качестве министра внутренних дел Калмыкии в Нальчик на совещание руководителей региональной милиции Южного федерального округа. Ему не могло быть известно, что за день до этого Президент уже подписал указ об увольнении его из органов внутренних дел. Генерала С. задержали прямо в зале заседания и предъявили обвинение по ст. 288 УК «Присвоение полномочий должностного лица», поскольку тот явился на совещание в должности министра, от которой уже был отстранен[230]. Возникает вопрос: о каком умысле С. на присвоение полномочий должностного лица может идти речь? Кроме того, интересно, какие последствия, предусмотренные ст. 288 УК, установили в результате содеянного бывшим генералом? Полагаем, что при соответствии информации действительности в деянии С. не содержались признаки состава преступления, предусмотренного ст. 288 УК.

Однако в научной и учебной уголовно-правовой литературе встречаются различные мнения относительно оценки вины при совершении данного преступления. Так, Н. А. Егорова полагает, что по смыслу ч. 2 ст. 24 УК это преступление может совершаться как умышленно, так и по неосторожности[231]. По мнению автора, вина в виде преступного легкомыслия при присвоении должностных полномочий не исключена. Вряд ли можно согласиться с таким суждением. Присвоение указанным в законе субъектом полномочий должностного лица выражается в неправомерном, самовольном завладении ими, что возможно лишь при осознании этого. Об осознании содеянного свидетельствует и то, что, присвоив полномочия должностного лица, виновный совершает в связи с этим действия, которые повлекли существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций.

Спорным при определении субъективной стороны рассматриваемого состава преступления представляется и другое суждение. В. И. Динека полагает, что в составе присвоения полномочий должностного лица «вина выражается прямым умыслом в части присвоения полномочий и косвенным – в части наступления последствий: виновный сознает, что незаконно присваивает полномочия должностного лица и пользуется ими (по существу совершает преступление), предвидит наступление опасных последствий своего деяния в виде существенного нарушения прав и законных интересов физических и юридических лиц, желает пользоваться присвоенными полномочиями, сознательно допускает нарушение указанных прав и интересов либо относится к этому безразлично»[232]. Изложенное мнение может свидетельствовать о том, что состав преступления, предусмотренный ст. 288 УК, по конструкции объективной стороны является одновременно и формальным, и материальным, что представляется абсурдным.

Субъект преступления – специальный. Им может быть лишь указанное в законе лицо: государственный служащий или служащий органа местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами, достигшие 16-летнего возраста.

При привлечении указанных категорий работников к уголовной ответственности за присвоение должностных полномочий необходимо соблюсти два условия: во-первых, лицо должно находиться на государственной службе либо на службе в органах местного самоуправления, т. е. заниматься профессиональной деятельностью по обеспечению полномочий государственных органов; во-вторых, не обладать полномочиями должностного лица.

Действия иных лиц, самовольно присвоивших полномочия должностного лица и совершивших в связи с этим противоправные действия, будут квалифицированы по иным составам преступлений, в частности как мошенничество.

Так, 14 апреля 1998 г. около 16 часов на рынке, расположенном в г. Владивостоке, М., находясь в состоянии алкогольного опьянения, действуя умышленно, с целью завладения чужим имуществом путем обмана и подстрекательства гр-на Б. к даче взятки, надев форменную одежду работника милиции, принадлежащую его родственнику, выдавал себя за должностное лицо (работника милиции) и потребовал у Б., торговавшего электротоварами, лицензию на право торговли. Узнав, что ее нет, он стал подстрекать последнего к даче ему как сотруднику милиции взятки в сумме 200 рублей, угрожая в противном случае доставить его в отделение милиции. Б., считая, что М. является сотрудником милиции, передал ему в качестве взятки деньги в сумме 200 рублей. Действия М. были обоснованно квалифицированы как мошенничество и подстрекательство к даче взятки[233].

Если государственный служащий или служащий органа местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами, присвоили полномочия должностного лица и в связи с этим совершили какое-либо преступление, то содеянное образует совокупность преступлений и квалифицируется по ст. 288 УК и статье Особенной части УК, предусматривающей ответственность за соответствующее преступление. Например, какой-либо государственный служащий, не являющийся должностным лицом, выдает себя за сотрудника милиции и производит «обыск», во время которого под предлогом изъятия определенных ценностей завладевает чужим имуществом. Такое деяние надлежит квалифицировать по совокупности ст. 288 и 159 УК (мошенничество).

В юридической литературе определенное внимание уделено вопросу о соотношении рассматриваемого состава преступления с должностными преступлениями, предусмотренными главой 30 УК. В частности, высказано суждение о том, что присвоение полномочий должностного лица может быть сопряжено с различными должностными преступлениями, такими, как: отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ (ст. 287 УК), незаконное участие в предпринимательской деятельности (ст. 289 УК), получение взятки (ст. 290 УК)[234]. Такое суждение вызывает возражение по следующим основаниям.

Как было отмечено выше, должностные преступления являются преступными посягательствами особого рода с точки зрения объекта и субъекта преступления. Иначе говоря, эти признаки в таких преступлениях совпадают. Объект рассматриваемого деяния является идентичным должностным преступлениям. Однако субъект преступления, предусмотренного ст. 288 УК, и отдельных должностных преступлений различается. Состав присвоения полномочий должностного лица может образовывать совокупность с составом служебного подлога, ибо субъектом преступления, предусмотренного ст. 292 УК, может быть как должностное лицо, так и государственный служащий или служащий органа местного самоуправления, не являющиеся должностными лицами. Однако с другими преступлениями против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления, субъектом которых выступает только должностное лицо, преступление, предусмотренное ст. 288 УК, квалифицировано по совокупности быть не может.

Глава IV

Преступления против правосудия

§ 1. История уголовного законодательства России об уголовной ответственности за преступления против правосудия

Изучение законодательных памятников свидетельствует о том, что интересы правосудия были предметом уголовно-правовой охраны на самых ранних этапах существования российского государства.

В Русской Правде и княжеских уставах, первых законодательных актах Древней Руси, формулировались правовые нормы, которые можно рассматривать как прообраз некоторых современных составов преступлений против правосудия. Бесспорно, что эти правовые источники несли в себе правовую идеологию феодальных общественных отношений, а также религиозные воззрения, включающие в себя не только каноны христианской веры, но и языческие взгляды на мир.

Изучение исторических источников приводит к выводу о том, что важнейшей ценностью в правосудии во все времена являлась «правда», т. е. то, что «существует в действительности, соответствует реальному положению вещей»[235]. Из этого следует, что «ложь» в правосудии всегда имела высокую степень общественной опасности, так как создавала угрозу принятия неправосудного решения. Не случайно в первых памятниках древнерусского законодательства изначально формулировалась уголовная ответственность за «безосновательное обвинение в убийстве» или «клеветническое обвинение в незаконном сожительстве, зелейничестве или еретичестве»[236], что являлось прототипом современного ложного доноса. Первоначально ответственность за ложное обвинение для доносчика была достаточно незначительна и по традиции первых славянских законодательных актов выражалась в денежной компенсации.

В последующих правовых актах ложный донос по степени общественной опасности и государственному реагированию приравнивался к «татьбе», «разбою», «душегубству» (краже, разбою, убийству) и предусматривал суровое наказание. Например, ст. 8 Судебника 1497 г. формулировала ответственность за «ябедничество» (ложный донос с целью обвинения и привлечения к ответственности невиновного), которое каралось смертной казнью[237].

Не оставались без уголовно-правовой защиты и иные интересы правосудия. Например, в Новгородской судной грамоте ст. 6 запрещала под страхом наказания «наводить наводки», т. е. побуждать толпу к нападению на суд либо на противоположную сторону. Статья устанавливала наказания за эти действия, совершенные против членов суда и докладчиков. Размер наказания (штрафа) зависел от сословного положения виновного.

Псковская судная грамота предусматривала ответственность за самовольное и насильственное вторжение в судебное помещение, нанесение ударов «подвернику» – специальному должностному лицу, следившему за порядком в помещении суда. Устанавливалось и наказание за подобные действия: заключение виновного в колодки, штраф в пользу князя в размере 1 рубля и «подвернику – 10 денег».

В ст. 19 Судебника 1497 г. предусматривалась возможность отмены неправильного решения судьи и повторного рассмотрения дела. Впервые закреплялась ответственность за нарушение порядка судопроизводства лицами, его осуществлявшими (ст. 33, 35, 36 Судебника)[238]. Однако законодательного разграничения «неправого суда» и судебной ошибки еще нет. Поэтому не устанавливается ответственность судей за вынесение ими неправосудного решения.

Дальнейшее развитие правовые нормы, защищающие интересы правосудия, получили с принятием Судебника 1550 г. Уголовно-правовая охрана правосудия развивалась в двух взаимосвязанных направлениях: с одной стороны, эта деятельность защищалась от посягательств со стороны лиц, осуществляющих функции представителя власти в сфере правосудия; с другой стороны, формулировался круг преступных деяний, которые могли быть совершены против указанных лиц.

В данном законодательном акте сохраняется без изменений декларация Судебника 1497 г. о запрещении посулов и необходимости справедливого суда (ст. 1). Впервые предусматривается уголовная ответственность судей за вынесение неправильного решения в результате получения посулы (взятки – ст. 3). Устанавливается ответственность за фальсификацию (подлог) судебных документов, совершенных за взятку. Наказание в отношении высших должностных лиц судебной системы определял глава государства. Для более низких чинов судебного аппарата ответственность закреплялась Судебником. Например, согласно ст. 4, дьяк, составивший за взятку подложный протокол судебного заседания либо неправильно записавший показания сторон или свидетелей, подвергался штрафу в виде половины суммы иска, а также подлежал тюремному заключению. Другую половину возмещал боярин, который, будучи высшим должностным лицом, должен был следить за своим подчиненным.

Закреплялась наказуемость за лжесвидетельство, ложный донос, злостную клевету (ябедничество) с целью осуждения невиновного, в том числе за ложное обвинение судей в умышленном неправосудии. При этом ложный донос в отношении судей наказывался строже, чем умышленное неправосудие, что способствовало ограничению потока челобитных (жалоб). Лжесвидетель, помимо возмещения потерпевшему причиненного ущерба, подвергался торговой казни.

В указанный исторический период практически не формулировались правовые нормы, предусматривающие ответственность за неисполнение судебных актов. Исключением может служить ст. 55 Судебника 1550 г., которая предусматривала меры воздействия на лицо, обязанное уплатить нанесенный истцу убыток. Стимулирующие исполнение судебного решения меры заключались в том, что лицо выдавалось «на правеж до искупа», а если решение не исполнялось даже после «правежа», ответчик отдавался истцу «головою… до искупа», т. е. в холопы до уплаты или отработки нанесенных убытков[239].

Соборное уложение 1649 г. характеризуется двумя направлениями развития уголовного законодательства России в сфере борьбы с посягательствами против правосудия: 1) увеличением числа составов посягательств на интересы правосудия; 2) стремлением законодателя консолидировать данные составы преступлений в одном разделе (главе) законодательного акта.

Разработчики Уложения в главе 10 «О суде» сконцентрировали ряд правовых норм, так или иначе охраняющих интересы правосудия. Например, предусматривалась строгая ответственность в случае ложного доноса в «великом государевом деле и измене», т. е. наиболее тяжких государственных преступлениях. «Изветчик» (доносчик) подвергался тому же наказанию, которое должен был понести оговоренный (ст. 17); аналогичная ответственность предусматривалась за ложное обвинение военнослужащего (ст. 31), ложный донос на судью (ст. 106), ложные показания свидетелей (ст.162–166). Из сказанного можно сделать вывод о том, что ложь при осуществлении судопроизводства, от кого бы из участников процесса она ни исходила, признавалась, во-первых, собственно посягательством на интересы правосудия и, во-вторых, наиболее опасным и распространенным преступлением.

Следует отметить, что в данном историческом памятнике значительное развитие получили как нормы, защищающие собственно судопроизводство, так и нормы, предусматривающие ответственность за различного рода посягательства на участников процесса. При этом виновные несли двойную ответственность: за неправомерные действия против другого лица и за нарушение порядка в суде.

Вместе с тем формулировались нормы, предусматривающие ответственность судьи любого ранга (вплоть до боярина) за вынесение несправедливого (не по закону, не по суду) приговора в отношении какой-либо из тяжущихся сторон по мотивам вражды или дружбы к одной из них или за «посул» (взятку). Совершение такого деяния расценивалось как преступление и влекло наказание в зависимости от чина судьи (ст. 5, 6, 7, 8, 9 Уложения)[240].

Защита интересов правосудия в период правления Петра I носила противоречивый характер. Лжеприсяга и лжесвидетельство продолжали относиться к тяжким преступлениям. За лживую присягу полагалось отсечение двух пальцев, публичное покаяние в церкви, изгнание из земли или каторга. Если лживая присяга причиняла кому-то больший вред, наказание могло быть и более суровым вплоть до смертной казни. Клятвопреступник больше никогда не мог выступать в качестве свидетеля (арт. 196–198, ст. 17 «Краткого изображения процессов или судебных тяжеб»). Однако в связи с заменой состязательного суда формой официального расследования (инквизиционного процесса) лучшим доказательством стало считаться признание, а пытка – законным способом его получения.

К самостоятельному преступлению в сфере правосудия было отнесено недоносительство, которое каралось в той же мере, что и исполнение преступления. Донос при Петре I становился безусловной обязанностью лица, которому стало известно о подготавливаемом преступлении, так или иначе затрагивающем казенные интересы. В связи с этим, отмечают исследователи, проблеме усиления уголовной ответственности за ложные доносы в петровском законодательстве придавалось особое значение[241].

Развитие пенитенциарной системы потребовало формулирования мер уголовной репрессии за неисполнение судебного решения, в частности, за побег с каторги или из тюрьмы, а также за сопротивление различным судейским служителям, палачам и профосам при исполнении ими служебных обязанностей. Например, арт. 207 говорит о наказании судейских должностных лиц и профоса, которые по небрежности или в нарушение указа отпустят переданного им преступника.

При Николае I систематизация российского законодательства наиболее успешно была проведена в области уголовного права и завершилась принятием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г., которое справедливо оценивается как положительное и прогрессивное событие в законотворчестве России.

Уложение содержало главы, объединяющие правовые нормы об ответственности за посягательство на интересы правосудия. В главе пятой раздела пятого, поименованного «О неправосудии», были объединены наиболее существенные посягательства на интересы правосудия со стороны представителей государственных органов, непосредственно принимающих решение по уголовным или гражданским делам или осуществляющих надзор за правильностью и законностью их вынесения (ст. 394–400). Продолжая исторические традиции в формулировании данных уголовно-правовых норм, в Уложении «неправосудие» подразделяется на умышленное и неосторожное деяния.

Кроме судей исполнителями данного преступления признавались и другие участники процесса: секретарь суда, прокурор, в случае, если он умышленно отказывался от протеста на неправосудный приговор или решения либо от поддержания обвинения в судебном заседании без достаточных к тому оснований, если это привело к незаконному оправдательному приговору, а также генерал-губернатор, от которого дореформенный суд находился в зависимости (ст. 399, 400 Уложения).

Ряд уголовно-правовых норм, которые в той или иной мере охраняли интересы правосудия, были сформулированы в иных главах Уложения 1845 г. Например, физическая безопасность, честь и достоинство участников процесса специально уголовно-правовыми нормами не охранялись и в самостоятельную главу не выделялись. В этом законодательном акте был избран путь создания общих правовых норм, направленных на защиту представителей власти, вне зависимости от исполнения ими должностных обязанностей, а также иных граждан.

Прототипом правовой нормы, предусматривающей ответственность за уничтожение доказательства по делу, можно признать ст. 330 Уложения. Ответственность по ней наступала за похищение или истребление официальных бумаг или вещественных доказательств, произведенные с целью затруднить проведение следствия. Если документы, вещественные доказательства относились к преступлению, за которое закон устанавливал наиболее тяжкое наказание, коим являлось лишение всех прав состояния, то содеянное должно было рассматриваться как соучастие, пособничество совершению этого преступления, а не как самостоятельный состав преступления[242].

Группа правовых норм предусматривала ответственность за незаконное освобождение или побег заключенных и концентрировалась в главе «О взломе тюрем, уводе и побеге находящихся под стражею или надзором» (ст. 335–346 Уложения).

В Уложении впервые предусматривалась ответственность за незаконное применение мер процессуального принуждения, связанных с лишением свободы[243].

Ответственность за ложные доносы, ложные показания, лжеприсягу (ст. 258–262 Уложения) была сконцентрирована в главе пятой «О лжеприсяге», которая располагалась в разделе II Особенной части Уложения «О преступлениях против веры и нарушениях, ограждающих оную постановлений».

В Уголовном уложении 1903 г. также существовала глава «О противодействии правосудию». Однако ее содержание существенно отличалось от предыдущего законодательного акта и поэтому до конца не решило задачу объединения преступлений против правосудия в одну структурную часть. В данную главу в основном были помещены правовые нормы, предусматривающие ответственность за противодействие правосудию со стороны граждан. Значительную группу составляли уголовно-правовые нормы, предусматривающие ответственность за ложь в уголовном судопроизводстве: ложный донос, лжесвидетельство, подделка и предоставление суду ложного доказательства, лжеприсяга (ст. 156–158 Уложения). При разработке Уложения 1903 г. было признано нецелесообразным существовавшее в Уложении 1845 г. разделение «лжеприсяги» как преступления против веры и «лжесвидетельства» как преступления против общественного спокойствия и порядка. Это приводило к дублированию одних и тех же общественно опасных деяний и к нечеткости в формулировании составов.

Значительное место в исследуемой главе Уголовного уложения занимали составы, предусматривающие ответственность за укрывательство и недоносительство (ст. 162–169).

Уголовно-правовые нормы об ответственности за посягательства на интересы правосудия, совершаемые лицами по должности, в специальную главу в Уложении не выделялись, а формулировались в главе 37 «О преступных деяниях по службе государственной или общественной». Из этого следует закономерный вывод о том, что при достаточно высоком юридико-техническом уровне изложения уголовно-правового материала авторы Уголовного уложения по-прежнему не до конца разграничивали такие объекты, как правосудие и интересы государственной службы[244].

Таким образом, к 1917 г. российское уголовное законодательство содержало достаточно развитую систему правовых норм, способных обеспечить охрану правосудия от преступных посягательств. Эти правовые нормы еще не были консолидированы в единой главе уголовного закона, однако тенденции к такой консолидации были очевидны. Октябрьская революция прервала эволюционный процесс развития российского уголовного права. Поскольку происходила коренная ломка всех государственных и общественных институтов, это не могло не отразиться на законодательстве, в том числе и уголовном. Буквально в течение года пролетарское правительство запретило использование в правоприменительной практике ранее действовавшее законодательство. Декретом «Осуде» вновь созданным судам предписывалось руководствоваться декретами Рабоче-крестьянского правительства и социалистической совестью[245].

Процесс создания нового советского судебно-следственного аппарата и правовых норм по защите правосудия от преступных посягательств проходил практически одновременно. Первоначально правовые нормы об ответственности за посягательства на интересы социалистического правосудия формулировались чаще всего в тех нормативных актах, которые определяли правовое положение того или иного органа правосудия. Так, в постановлении Народного комиссариата юстиции «Об организации и действии местных народных судов» предусматривалась ответственность судей-заседателей за уклонение от государственной повинности по отправлению правосудия, а лица, виновные в нарушении Инструкции о производстве обысков и арестов, принятой в марте 1918 г., подвергались аресту до трех месяцев и высылке из г. Москвы. Декретом ВЦИК от 19 апреля 1919 г. «Олагерях принудительных работ» предусматривалась ответственность за побег, а Декретом СНК от 24 ноября 1921 г. вводилось уголовное наказание за заведомо ложные доносы[246].

Отказавшись при формировании нового социалистического уголовного права от исторического опыта дореволюционного российского уголовного законодательства, авторы УК РСФСР 1922 и 1926 гг. не выделяли преступления против правосудия в самостоятельную главу. Вместе с тем базовые положения уголовного законодательства России стали основой для советского уголовного законодательства в сфере охраны интересов правосудия. Данные составы преступлений были сформулированы в четырех главах УК РСФСР 1922 г.: «Контрреволюционные преступления», «Преступления против порядка управления», «Должностные преступления», «Преступления против жизни, здоровья и достоинства личности».

Основная проблема уголовно-правовой защиты интересов правосудия в этот период государственного развития заключалась в том, что в данной сфере, как ни в какой другой, проявилась двойственность, если не сказать, двуличие советской власти: показное провозглашение и отстаивание принципов законности в деятельности правоохранительных органов, с одной стороны, и попрание этой законности на практике – с другой. Причины такого явления на разных этапах развития государства были различными. В первые годы это объяснялось необходимостью борьбы с классовыми врагами, затем повлиял культ личности руководителя советского государства, позднее – отстаивание политических догм советской власти. Такая двойственность проявлялась как в несоблюдении основополагающих принципов права при построении уголовных и уголовно-процессуальных норм, так и в дальнейшем грубом отступлении от уже принятых правовых норм, в том числе и в сфере правосудия.

УК РСФСР 1960 г. впервые объединил правовые нормы, предусматривавшие ответственность за посягательства на интересы правосудия, в самостоятельную главу, которая состояла из 15 составов (ст. 176–190). Прежде всего были сформулированы составы (ст. 176–179 УК), представляющие, по мнению законодателя, наибольшую опасность для интересов правосудия. Данные преступные деяния совершались должностными лицами органов правосудия.

Далее располагались составы преступлений (ст. 180–185, 189–190 УК), предусматривающие ответственность граждан за неисполнение обязанности оказывать содействие отправлению правосудия либо за противодействие правосудию.

Третьей значительной группой были составы преступлений (ст. 186–188 УК), предусматривающие ответственность лиц, осужденных или подвергнувшихся иному виду уголовно-правового принуждения.

Правовые нормы о преступлениях против правосудия не были застывшей догмой и на протяжении более чем тридцатилетнего действия УК РСФСР 1960 г. видоизменялись и совершенствовались. Так, 11 марта 1977 г. УК РСФСР был дополнен ст. 188¹, вводившей уголовную ответственность за уклонение от отбывания наказания в виде лишения свободы. Позднее были приняты правовые нормы, предусматривающие ответственность за неисполнение приговора суда о лишении права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью (ст. 188² УК); злостное неповиновение требованиям администрации исправительно-трудового учреждения (ст. 188³ УК); незаконную передачу запрещенных предметов лицам, содержащимся в ИТУ, следственных изоляторах, воспитательно-трудовых учреждениях, лечебно-трудовых и воспитательно-трудовых профилакториях (ст. 188⁴ УК).

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 11 декабря 1989 г. в УК РСФСР были включены нормы, предусматривающие уголовную ответственность за вмешательство в разрешение судебных дел (ст. 176¹), угрозу или насильственные действия в отношении судьи, должностного лица правоохранительного или контролирующего органа и их близких родственников (ст. 176²), оскорбление судьи, народного или присяжного заседателя (ст. 176³).

В то же время изменение исторических реалий потребовало исключения уголовной ответственности за побег из места ссылки или из лечебно-трудового профилактория (ст. 186 УК), самовольное возвращение высланного в места, запрещенные для проживания (ст. 187 УК)[247].

Уголовный кодекс РФ 1996 г. воспринял идею концентрации всех посягательств на интересы правосудия в единой главе, которая получила дальнейшее развитие. В действующем уголовном законе содержатся уже 23 статьи, предусматривающие ответственность за преступления против правосудия.

§ 2. Понятие, система и виды преступлений против правосудия

Судебная власть в государственном механизме Российской Федерации представляет собой особую форму деятельности государства по осуществлению своих властных полномочий посредством специально созданных органов – судов в строго установленной процессуальной форме по защите конституционного строя, прав и законных интересов личности и иных социально значимых ценностей.

В соответствии с Конституцией РФ судебная власть является независимой и самостоятельной. Таким образом был воплощен в жизнь один из основных принципов правового государства об обязательном разделении законодательной, исполнительной и судебной власти. В ходе проводимой в стране судебной реформы государство стремится обеспечить принцип независимости и самостоятельности судебной власти экономическими, организационными и правовыми мерами.

Суды Российской Федерации всех уровней осуществляют особый вид государственной деятельности посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства (ст. 118 Конституции РФ).

В настоящее время к органам судебной власти в России относятся: Конституционный Суд РФ, конституционные (уставные) суды субъектов РФ, Верховный Суд РФ, иные федеральные суды общей юрисдикции субъектов РФ, мировые суды общей юрисдикции субъектов РФ, Высший Арбитражный Суд РФ, федеральные арбитражные суды округов (арбитражные кассационные суды), арбитражные апелляционные суды, арбитражные суды первой инстанции в республиках, краях, областях, автономных округах (арбитражные суды субъектов РФ).

Венцом системы правовых норм, направленных на защиту интересов правосудия, являются нормы уголовного права, предусмотренные в главе 31 УК РФ 1996 г. – «Преступления против правосудия».

В юридической литературе обсуждался вопрос о том, насколько правомерно использование в названии данной главы термина «правосудие».

Согласно Конституции РФ правосудие в Российской Федерации осуществляется только судом. Поэтому в большинстве отраслей права использование термина «правосудие» подразумевает исключительно деятельность суда. Уголовное право является исключением из этого правила. При принятии Уголовного кодекса РСФСР 1960 г. группа правовых норм, предусматривающих уголовную ответственность за посягательства на деятельность суда, а также иных правоохранительных органов и лиц, содействующих осуществлению правосудия либо выполняющих судебные решения, была объединена в главу «Преступления против правосудия». В связи с этим высказывалось мнение о том, что такое использование данного термина некорректно, так как это противоречит Основному закону государства – Конституции. Однако более чем тридцатилетнее действие Уголовного кодекса РСФСР показало, что при всей очевидной неточности использования понятия «преступления против правосудия» оно аккумулирует в себе весь спектр социальных ценностей, требующих самостоятельной уголовно-правовой защиты и связанных с реализацией задач и целей правосудия. Поэтому в уголовном праве при характеристике видового объекта данной группы преступления принято рассматривать понятие «правосудие» не в собственном (узком), а в широком смысле слова.

Иными словами, если речь идет о правосудии как объекте уголовно-правовой защиты, то данное понятие охватывает отношения, возникающие не только при рассмотрении и разрешении административных, гражданских, арбитражных и уголовных дел, но и при осуществлении функции судебного контроля, в том числе конституционного[248].

По нашему мнению, некоторые специалисты необоснованно сужают понятие «правосудие» как объект преступления, исключая из него отношения, возникающие при осуществлении деятельности арбитражных судов и Конституционного Суда Российской Федерации, конституционных (уставных) судов субъектов Российской Федерации[249].

Главное в термине «преступления против правосудия» – это акцент на то, что им обозначается не форма деятельности определенной ветви государственной власти, а группа близких между собой отношений, требующих самостоятельной уголовно-правовой защиты («правосудие» в уголовно-правовом значении как объект преступления)[250]. Несомненно, эти отношения не оторваны от вышеуказанной деятельности, возникают и реализуются в ходе ее осуществления. Однако объем данных отношений в уголовном праве определяется гораздо шире: в них включаются не только те, которые существуют в ходе собственно правосудия, т. е. деятельности суда, но и отношения иных юридических и физических лиц, которые способствуют судебной деятельности, в том числе и по исполнению вынесенных судебных актов. Именно поэтому в уголовно-правовой доктрине термин «правосудие» используется в широком смысле слова.

Поскольку деятельность иных правоприменительных органов, не относящихся к судебным, может быть самой разнообразной, постольку в рассматриваемой главе уголовного закона охраняются лишь те проявления этой деятельности, которые связаны с реализацией задач и целей правосудия.

Видовым объектом преступлений против правосудия являются отношения, возникающие в ходе деятельности суда при осуществлении правосудия, правоохранительных органов, граждан, обеспечивающих соблюдение интересов правосудия посредством реализации его целей и задач и выполнения судебных актов.

Содержание данного определения отражает основной круг общепризнанных охраняемых общественных отношений в сфере правосудия.

Открытым остается лишь вопрос о правомерности выделения в рамках главы о преступлениях против правосудия физической и нравственной защищенности участников судопроизводства и их близких в качестве самостоятельного охраняемого уголовным законом блага. Данная группа правовых норм (ст. 295–298 УК РФ) впервые была сформулирована в действующем уголовном законодательстве и в теории уголовного права получила неоднозначную оценку. В первую очередь это связано с тем, что защита личностных благ: жизни, здоровья, чести и достоинства субъекта, осуществляющего процессуальную и постпроцессуальную деятельность, не охватывается рамками единого охраняемого общественного отношения (правоотношения) в сфере правосудия.

Защита здоровья, чести и достоинства лиц, указанных в ст. 295, 296 и 298 УК, нередко связана с интересами правосудия опосредованно и носит самостоятельный характер. Из чего следует, что в рассматриваемой главе видовой объект преступлений против правосудия включает в себя две группы отношений, хотя тесно связанных между собой, направленных на достижение единого интереса в сфере правосудия, однако обладающих самостоятельным характером. Во-первых, это отношения, охраняющие процессуальную и постпроцессуальную деятельность. Во-вторых, это отношения, охраняющие неотъемлемые личностные блага субъектов данной деятельности и их близких: жизнь, здоровье, честь, достоинство, личную безопасность.

Следует признать оправданной законодательную идею специальной защиты жизни, здоровья, чести и достоинства физического лица, выполняющего или выполнявшего определенные социально значимые функции в сфере правосудия, а равно его близких. Выделение в самостоятельные составы преступлений посягательств на субъектов процессуальных или постпроцессуальных отношений, а также их близких, в первую очередь, связано с обоснованным желанием подчеркнуть особый статус указанных лиц в уголовно-правовой защите. Преступное воздействие на них в момент участия в правоотношениях, после их реализации, а также посягательства на близких им людей в конечном итоге приводят к нарушению интересов правосудия. В этом случае человек, являясь самостоятельным охраняемым объектом (благом), обладает статусом, за которым общество признает право на особую уголовно-правовую защиту, поскольку это непосредственно причиняет ущерб интересам правосудия и оценивается в качестве основного защищаемого блага. Посягательство происходит: во-первых, только на определенный круг лиц; во-вторых, только в связи с определенной сферой их деятельности или деятельности их близких. По этой причине нельзя согласиться с предложением расширить сферу действия ст. 295 УК за счет расширения мотива посягательства (хулиганский, по найму и т. п.)[251].

Таким образом, под преступлениями против правосудия понимаются общественно опасные противоправные виновные деяния, посягающие на процессуальную деятельность суда по рассмотрению и разрешению входящих в его компетенцию дел, на процессуальную и постпроцессуальную деятельность иных лиц, содействующих достижению задач и целей правосудия, осуществляющих точное и неукоснительное исполнение принятого судом решения, а также на личную безопасность участников процесса и их близких.

Непосредственными объектами преступлений против правосудия признаются те конкретные, чаще всего процессуальные, отношения, которые обеспечивают законную деятельность и безопасность собственно суда либо органов или физических лиц, которые содействуют в осуществлении правосудия судом, а также органов и лиц, обязанных исполнять принятые судом решения.

Объективная сторона большинства составов преступлений против правосудия состоит в описании активных действий, направленных на воспрепятствование осуществлению задач и достижению целей правосудия, в физическом или нравственном воздействии на участников процесса, в противодействии исполнению судебных решений. Лишь некоторые составы преступлений (ст. 308, 314, 315 УК) описывают бездействие как форму преступного деяния против интересов правосудия.

По конструкции большинство составов преступлений против правосудия относится к категории так называемых формальных. Совершение описанного в законе деяния считается оконченным преступлением вне зависимости от наступления тех или иных неблагоприятных последствий для интересов правосудия или личности. Формулирование в некоторых составах последствий усиливает общественную опасность содеянного, и преступления относятся к разряду квалифицированных или особо квалифицированных (например, тяжкие последствия в ч. 3 ст. 301, ч. 3 ст. 303, ч. 2 ст. 305 УК).

Субъективная сторона преступлений против правосудия характеризуется, как правило, умышленной формой вины. Некоторые авторы полагают, что наступление тех или иных последствий в квалифицированных составах преступлений против правосудия может сопровождаться неосторожной формой вины в виде легкомыслия или небрежности (например, ч. 3 ст. 301, ч. 3 ст. 303, ч. 2 ст. 305, ч. 2 ст. 311 УК)[252].

Субъект преступлений против правосудия делится на две большие группы: во-первых, так называемый специальный субъект, к которому относятся должностные лица правоприменительных органов, участники процесса, лица, исполняющие решение суда, и т. д; во-вторых, часть составов преступлений предусматривает наличие общего субъекта, ответственность которого наступает с 16-летнего возраста.

До настоящего времени в уголовно-правовой теории не достигнуто единства мнений по поводу классификации преступлений против правосудия. Это можно объяснить несколькими причинами:

а) система преступлений выстраивается с использованием различных критериев классификации. Анализ позволяет выделить три основных критерия: по субъекту посягательства, по непосредственному (групповому) объекту и смешанный критерий;

б) авторы исследований стремятся к формулированию собственных, отличных от других, классификаций преступлений против правосудия, что объясняется желанием подтвердить свои научные гипотезы. Это приводит к значительному количеству таких систем, в чем-то схожих, а в чем-то отличных друг от друга[253];

в) используемые критерии не всегда однозначно позволяют распределить составы по предлагаемым группам, что делает любую классификацию достаточно условной.

Классификация преступлений против правосудия по субъекту преступления была одной из первых, появившихся на «заре» исследований этой проблемы. В свое время Ш. С. Рашковская писала по этому поводу: «Систему преступлений против правосудия представляется более правильным строить по субъекту рассматриваемых преступлений. Этот критерий позволяет более четко выявить особенности отдельных групп рассматриваемых преступлений, лучше уяснить степень их общественной опасности и тем самым глубже изучить отдельные составы преступлений, входящие в указанные группы»[254]. С учетом тех или иных особенностей при классификации по данному критерию, как правило, выделяется несколько групп преступлений, одна из которых обязательно характеризует преступления, совершаемые должностными лицами, работниками органов правосудия.

Одной из удачных признается классификация, где все преступления против правосудия подразделяются на три группы: 1) преступления, совершаемые должностными лицами и работниками правоохранительных органов, органов правосудия (ст. 299–303, 304, 311 УК РФ); 2) преступления, совершаемые частными и должностными лицами, привлекаемыми к отправлению правосудия или связанными с отправлением правосудия (ст. 294–298, 304, 306, 308, 310, 312, 316 УК); 3) преступления, совершаемые лицами, в отношении которых правосудие осуществилось, либо лицами, обязанными исполнять судебные акты (ст. 313–315 УК)[255].

Вместе с тем и эта классификация не может быть признана безупречной. С одной стороны, свою «лепту» внес законодатель, предусмотрев в качестве субъектов принуждения к даче показаний (ст. 302 УК) не только представителей правоохранительных органов (следователя, дознавателя), но и любых других лиц, которые действуют с их ведома или молчаливого согласия. Таким образом, данный состав преступления по субъекту попадает сразу в обе категории. В то же время названный критерий классификации не всегда используется последовательно и в него не всегда включается один и тот же смысл, поэтому единства в классификации достигнуто не было.

Оценивая такого рода классификации, А. В. Федоров и Т. К Агузаров, по нашему мнению, излишне категоричны, когда заявляют, что, основываясь на субъекте как классификационном признаке преступлений против правосудия, вообще нельзя дать научно обоснованную классификацию указанных деяний. Этот путь, по их мнению, представляется теоретически необоснованным[256]. При всей видимой неотразимости приведенных авторами аргументов нельзя забывать о том, что законодатель исходил из самого главного – подчинения своей законодательной конструкции чисто практическим целям. Критически оценивая классификацию преступлений против правосудия по непосредственному объекту, А. В. Наумов как раз и предлагает, исходя из сугубо прагматических целей, вернуться к прежнему подходу, может быть, в известной мере нарушающему «чистоту» теоретических (доктринальных) помыслов, но оправданному в практическом плане, в том числе и в аспекте правоприменения, – к классификации преступлений против правосудия не по непосредственному объекту, а по субъекту преступления[257].

В связи с этим представляет несомненный интерес одна из последних классификаций преступлений против правосудия по субъекту, которая дана в работе А. С. Горелика и Л. В. Лобановой. Первоначально все преступления они подразделяют на две группы по признаку специального и общего субъектов. Причем в последнюю группу попадает незначительное количество составов (ч. 1 и 2 ст. 294, ст. 295–296, 304 и 309 УК и ст. 315 УК в части воспрепятствования исполнению судебного акта).

Преступления против правосудия со специальным субъектом подвергаются дальнейшей классификации с учетом тех особых качеств, которыми наделены их исполнители:

1) совершаемые лицами, использующими свои служебные полномочия (ч. 3 ст. 294, ст. 299–302, ч. 2 и 3 ст. 303, 305, ст. 311, ч. 1 ст. 312 в части осуществления банковских операций с денежными средствами, на которые наложен арест, ст. 315 УК в части злостного неисполнения судебного акта);

2) совершаемые иными лицами (иные преступления со специальным субъектом за исключением укрывательства). Укрывательство, по мнению авторов, может быть обособлено от других посягательств против правосудия, совершаемых специальными субъектами, так как для него (субъекта укрывательства) необходимо только отсутствие признаков близкого родства или супружеских отношений. В то время как иные специальные субъекты обладают дополнительными обязанностями или полномочиями.

Основой для классификации по смешанному критерию (объект и субъект преступления) является высказанное в середине XX в. мнение о том, что кроме объекта посягательства для построения Особенной части УК возможно использовать и иные признаки, например субъект преступления или другие элементы состава (М. Д. Шаргородский). Поэтому при классификации преступлений против правосудия выделяются группы преступлений не только по объекту, но и субъекту посягательства. Например, в качестве основы для классификации преступлений, посягающих на самостоятельность судебной власти, ее авторитет и безопасную деятельность судей и иных лиц, содействующих осуществлению правосудия (ст. 294–298 УК), используется объект посягательства. В то же время следующая группа выделяется по субъекту – это преступления против правосудия, совершаемые судьями и иными должностными лицами органов предварительного расследования и сторонами по гражданскому (арбитражному) делу (ст. 299–305 УК).

Против использования двойного критерия высказалась М. А. Гаранина, указывая, что система не может строиться единовременно на нескольких критериях, так как такие предложения переносят критерий систематизации норм Особенной части из объективной в субъективную область. Однако впоследствии, при построении собственной системы преступлений против правосудия, автор тоже оказалась непоследовательна, утверждая, что целесообразнее составы расположить по субъекту в зависимости от ценности объекта, что сделает систему более четкой[258].

В научных публикациях последних лет преобладает подход к систематизации преступлений против правосудия, основанный на учете непосредственного объекта этих преступлений. Родоначальниками такой классификации были И. С. Власов и И. М. Тяжкова, которые одними из первых подробно проанализировали непосредственный объект посягательства и заложили его в основу предлагаемой системы преступлений против правосудия[259].

Современные исследования отличаются значительным разнообразием количества выделяемых подгрупп, а также расположением в них конкретных составов преступлений против правосудия.

Наиболее детализированную систему преступлений против правосудия предложила Л. В. Лобанова, представив структуру правосудия как объекта уголовно-правовой охраны с разных позиций: а) сферы судопроизводства, где могут быть совершены общественно опасные деяния; б) этапов осуществления процессуальной и постпроцессуальной деятельности, на которых развиваются отношения, которым причиняется вред совершающимися преступлениями; в) существенных качеств правосудия (отражение которых лежит и на вспомогательной для правосудия деятельности), которые игнорируются с учетом задач, поставленных перед правосудием государством, и условий, созданных для их решения. В своей классификации Л. В. Лобанова использовала последний из предложенных ею критериев и подразделила все преступления против правосудия на две большие подгруппы: 1) преступления, нарушающие условия, необходимые для успешного осуществления процессуальных и постпроцессуальных функций (ст. 294, 295–298, 309, 315 УК) – в части воспрепятствования исполнению судебного акта; 2) преступления, посягающие на общественные отношения, обеспечивающие развитие процессуальной и постпроцессуальной деятельности в соответствии со стоящими перед правосудием задачами (ст. 299–303, 304, 305, 307–308, 312, 315 УК). В дальнейшем эти подгруппы были раздроблены на еще более мелкие подгруппы с учетом других критериев, в том числе в связи с характеристикой процессуальной и постпроцессуальной деятельности как охранительной, познавательно-правоприменительной и процессуально-упорядоченной[260].

Несомненно, подобная классификация имеет право на «жизнь», поскольку пытается объяснить, каким именно интересам в сфере процессуальной и постпроцессуальной деятельности (в сфере правосудия в широком смысле) общественно опасными посягательствами причиняется ущерб. Но также бесспорно, что она чрезмерно усложнена и неоправданно громоздка, что вызывает сомнения в ее практической значимости.

При классификации преступлений против правосудия по характеру непосредственного объекта посягательства предлагались и иные группы. Более совершенными в этом плане признаются классификации, предложенные А. И. Чучаевым и Л. В. Иногамовой-Хегай[261].

Однако даже в лучших образцах систематизации рассматриваемых преступлений по непосредственному объекту выявляются те или иные недостатки. Указывая на изначальную причину отсутствия безупречной классификации преступлений против правосудия, А. В. Наумов справедливо отмечает, что непосредственные объекты рассматриваемых преступлений настолько переплетены друг с другом, что едва ли не любая классификация по этому признаку становится слишком условной, так как многие преступления из предполагаемых группировок «заслуживают» вхождения не только в «свою», но и в другую группировку[262].

Суммируя сказанное, можно сделать следующие выводы: во-первых, всякая классификация преступлений против правосудия на подгруппы носит относительно условный характер и зависит от выбранного критерия; во-вторых, построение односложной классификации вряд ли может быть успешным; в-третьих, избранная законодателем модель системы норм преступлений против правосудия пока не оптимальна, и поэтому сущее отнюдь не соответствует должному.

Учитывая сказанное, мы предлагаем свое видение группировки данных преступлений, где критерием классификации служат структурные элементы охраняемых общественных отношений и особенности их внутреннего содержания, воздействуя на которые виновный нарушает данное отношение в целом.

Такой критерий позволит определить существенные взаимосвязи охраняемых отношений и установить приоритеты, что особенно важно, когда под уголовно-правовую защиту берутся блага, связанные с несколькими социальными интересами.

С учетом этого критерия на первом этапе классификации преступлений против правосудия можно выделить две группы:

1) преступления, посягающие на процессуальную и постпроцессуальную деятельность участников отношений (ст. 294, 299–310, 312–316 УК);

2) преступления, посягающие на личностные блага (жизнь, здоровье, честь, достоинство, личную безопасность) участников процессуальных и постпроцессуальных отношений, а также близких им лиц в целях воспрепятствования законной деятельности или из мести за такую деятельность (ст. 295–298 и 311 УК).

Дальнейшее деление первой группы на подгруппы возможно, поскольку группы внутренне неоднородны из-за многообразия процессуальной и постпроцессуальной деятельности, которая является содержанием конкретного общественного отношения (правоотношения).

По содержанию деятельности первую группу посягательств можно подразделить на:

а) нарушение деятельности, связанной с принятием процессуальных решений (ст. 294, 299, 300, 301, 305 УК);

б) нарушение деятельности, связанной с получением объективной информации о преступлении (ст. 304, 306, 308 УК);

в) нарушение деятельности, связанной с законным получением достоверных доказательств о преступлении (ст. 302, 303, 307, 309 УК);

г) нарушение деятельности, связанной с расследованием, пресечением и раскрытием преступления (ст. 310, 316 УК);

д) нарушение деятельности, связанной с исполнением судебных актов (ч. 2 ст. 301 – относительно содержания под стражей; ст. 312–315 УК).

В отношении последней подгруппы преступлений против правосудия требуется сделать уточнение. Хотя преступное посягательство, связанное растратой, отчуждением, сокрытием имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации по приговору суда, может быть совершено еще до вынесения судом окончательного вердикта, без сомнений, подобным деянием нарушаются именно постпроцессуальные отношения, так как становится невозможным исполнение судебного акта в части возмещения ущерба или конфискации имущества.

С учетом этого внутри данной подгруппы правовые нормы можно классифицировать на те, которые охраняют общие положения по исполнению судебного акта (ч. 1 ст. 312 и ст. 315 УК), и те, которые охраняют исполнение судебного акта в части отбытия наказания в виде лишения свободы, ареста или исполнения меры пресечения в виде заключения под стражу (ч. 2 ст. 301 – относительно содержания под стражей; ст. 313 и 314 УК).

Вторая группа предусматривает преступления, которые посягают на отношения, защищающие непосредственно самих участников этой деятельности либо их близких. Данная группа также неоднородна. Статьи 295–296, 311 УК защищают жизнь, здоровье и безопасность не только участников процессуальных и постпроцессуальных отношений, но и их близких. Статьи 297–298 УК предусматривают посягательства на честь, достоинство и деловую репутацию участников процесса. Целью названных посягательств является воспрепятствование осуществлению процессуальной или постпроцессуальной деятельности либо месть за ее осуществление.

Любая из предложенных классификаций преступлений против правосудия относительна и не лишена определенных недостатков. Не является исключением авторское видение систематизации этой группы преступлений. Однако значимость предложенной классификации заключается в том, что она показывает механизм воздействия на общественные отношения в сфере правосудия и в связи с этим небезынтересна для правоприменительной и законотворческой деятельности, помогает ориентироваться в непосредственных объектах посягательств и тем самым определять, от кого именно защищаются интересы правосудия посредством установления уголовно-правового запрета, дает наглядное представление о социальных ценностях тех или иных отношений в сфере правосудия.

Предложенная классификация взята за основу при распределении преступлений против правосудия по главам и параграфам настоящего курса.

§ 3. Преступления, посягающие на процессуальную деятельность органов, осуществляющих правосудие

1. Посягательства на деятельность, связанную с принятием основанных на законе процессуальных решений

В юридической литературе никто не отрицает того факта, что задачами уголовного судопроизводства являются быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию, и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Сформулированные в ст. 294, 299, 300, 301 и 305 УК общественно опасные деяния посягают на основания и порядок принятия наиболее важных процессуальных решений, которые непосредственно взаимосвязаны с осуществлением задач и целей правосудия.

А. Воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования (ст. 294 УК)

Реальная независимость судебной власти является обязательным элементом существования правового государства. Генеральная Ассамблея ООН 13 декабря 1985 г. одобрила «Основные принципы, касающиеся независимости судебных органов», согласно которым они решают переданные им дела беспристрастно, на основе фактов и в соответствии с законом, без каких-либо ограничений, неправомерного влияния, побуждения, давления, угроз или вмешательства, прямого или косвенного с чьей бы то ни было стороны и по каким бы то ни было причинам. В российском праве первый шаг к этому был сделан путем законодательного закрепления данного принципа. Однако независимость судебной власти окажется фикцией, если принцип «независимости» не будет реализован в деятельности юридических и физических лиц, содействующих суду в достижении целей и задач правосудия. В уголовном процессе речь в первую очередь идет о стороне обвинения и стороне защиты. При этом подлинная независимость может быть достигнута только при наличии целого комплекса экономических, социально-нравственных, правовых и идеологических факторов. Уголовный закон является хотя и не определяющей, но важной составляющей в системе этих гарантий.

Впервые в советском уголовном законодательстве ст. 176¹ УК РСФСР, предусматривающая уголовную ответственность за вмешательство в деятельность суда по отправлению правосудия, была принята в 1989 г. В Уголовном кодексе РФ 1996 г. содержание данной правовой нормы было существенно расширено (ст. 294 УК). Это подчеркивает то значение, которое придает государство защите самостоятельности в деятельности не только судебной власти, но и должностных лиц, содействующих суду в отправлении правосудия (прокурора, следователя, лица, производящего дознание).

Основным непосредственным объектом данного преступления следует признать отношения, охраняющие независимость и самостоятельность судебной власти при осуществлении правосудия (ч. 1 ст. 294 УК), и отношения, охраняющие независимость и самостоятельность должностных лиц (прокурора, следователя, лица, производящего дознание), при проведении расследования по уголовному делу (ч. 2 ст. 294 УК).

Факультативными непосредственными объектами этого преступления могут быть интересы личности, имущественные интересы и т. п. Нарушение иных, кроме интересов правосудия, социальных ценностей зависит от форм вмешательства в осуществление правосудия, которые избрал виновный.

С объективной стороны преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 294 УК, состоят во «вмешательстве в какой бы то ни было форме в деятельность» соответствующих органов или лиц. Оценочный характер законодательной формулировки не вызывает сомнений. С одной стороны, такой прием позволяет охватить разнообразные формы вмешательства в судебную деятельность или деятельность по всестороннему, полному и объективному расследованию дела. С другой стороны, у оценочного определения преступного деяния имеется и негативный аспект. Отсутствие его законодательного толкования приводит к широкому разбросу мнений по поводу раскрытия его содержания, что пагубно влияет на деятельность правоохранительных органов по реализации ст. 294 УК.

Так, за период с 2002 по 2006 г. на всей территории России по ст. 294 УК было возбуждено 245 уголовных дел и привлечено к уголовной ответственности 112 человек[263]. Между тем в реальной действительности вмешательство в деятельность суда, прокурора, лиц, расследующих дело, относится к наиболее часто встречающимся деяниям в сфере правосудия.

Однако его совершение в подавляющем большинстве случаев остается латентным из-за отсутствия апробированного понимания признаков рассматриваемого состава преступления[264].

Вмешаться – значит принять участие в каком-нибудь деле с целью изменения его хода. Вмешательство предполагает «вторжение в чьи-либо дела, отношения, деятельное участие в них», а также «действия, пресекающие, останавливающие что-либо». Таковы трактовки в русском языке понятия «вмешательство». В связи с этим следует признать, что вмешательство – это всегда активные действия; путем бездействия совершить данное преступление невозможно.

Дать исчерпывающий перечень действий, которые охватывались бы данным понятием, видимо, нельзя. Следовательно, требуются четкие критерии, которые могли бы быть использованы при толковании объективной стороны данного состава преступления и отграничении преступного поведения человека в этой сфере от непреступного.

Во-первых, виновный должен совершать незаконные действия, которые, по его мнению, могут воспрепятствовать осуществлению правосудия или всестороннему, полному и объективному расследованию по уголовному делу. Поэтому всякая деятельность, разрешенная законом, даже если она связана с высказыванием своего мнения по расследуемому или рассматриваемому делу, не может считаться вмешательством. В связи с этим трудно согласиться с мнением о том, что к вмешательству могут быть отнесены: кампания в средствах массовой информации в целях повлиять на решение суда или органов расследования; сосредоточение возле здания суда или органа предварительного расследования групп людей, требующих определенного решения по делу; организация голодовки, проведение митинга или демонстрации (В. П. Малков, Н. И. Ветров).

Не запрещенное законом право влиять на принимаемое органами расследования или судом решение со стороны лиц, заинтересованных в исходе дела, или высказывание гражданами своего мнения по этому вопросу не могут рассматриваться как вмешательство в деятельность данных органов. К этому также следует отнести: написание различного рода жалоб, обращений, в том числе и в средства массовой информации; пикетирование; организацию митингов, шествий, демонстраций, если они не осуществляются с нарушением закона. Мировая практика знает подобного рода выражение общественного мнения по поводу применяемого судами решения и не запрещает его под страхом уголовного преследования.

Во-вторых, вмешательство должно осуществляться для нарушения порядка принимаемого указанными должностными лицами решения или изменения его содержания. Необоснованно ограничительным следует признать толкование вмешательства как направленного исключительно на принятие незаконного, несправедливого и необоснованного решения по делу[265].

Общественная опасность данного деяния заключается в том, что нарушаются основополагающие принципы построения государственной власти и ее неотъемлемой части – судебной власти. Страдает главным образом принцип независимости и подчинения только закону. Это, в свою очередь, подрывает доверие граждан к принимаемому правоохранительным органом и судом решению. Полагаем, что принятое судом окончательное решение по делу о гибели губернатора Алтайского края после широкомасштабных протестов в меньшей степени добавило авторитета судебной власти, а в большей показало ее уязвимость с точки зрения независимости в Российской Федерации.

Целью такого вмешательства является стремление воспрепятствовать осуществлению правосудия. Как уже отмечалось, воспрепятствовать означает создать препятствия, не допустить осуществления чего-либо. При этом вмешательство может быть в целях как смягчения ответственности, так и ее усиления.

В-третьих, степень общественной опасности вмешательства возрастает, если избранные способы препятствуют или серьезно затрудняют волеизъявление участника судопроизводства при осуществлении им своей деятельности.

С учетом сказанного уголовно наказуемыми должны быть признаны, по нашему мнению, не любые, а именно наиболее опасные формы воздействия на судью, прокурора, лиц, проводивших расследование по делу. Вмешательство может быть сопряжено с прямым воздействием на указанных должностных лиц, например путем насилия, угрозы, шантажа, подкупа, незаконного лишения свободы и т. п.

Лицо может совершить и иные действия, затрудняющие или делающие невозможным отправление правосудия или проведение всестороннего, полного и объективного расследования по делу: похищение или уничтожение материалов дела, вещественных доказательств и т. п.

Нечеткость закона, разноголосица в теории не лучшим образом сказываются на практике применения ст. 294 УК. Как вмешательство оценил действия Г. Верховный Суд РФ и согласился с квалификацией по ч. 1 ст. 294 УК. Виновный проник в помещение суда и похитил уголовное дело, по которому он привлекался к уголовной ответственности. Возражая доводам, изложенным в кассационной жалобе, суд указал, что похищение уголовного дела совершено в целях избежать своевременного и объективного рассмотрения дела судом и свидетельствует о наличии у Г. цели воспрепятствовать правосудию[266].

Вместе с тем Хабаровский краевой суд не согласился с квалификацией действий Х. по ч. 2 ст. 294 УК. Последний обвинялся в том, что во время ознакомления с материалами уголовного дела разорвал ряд протоколов следственных действий. Суд посчитал, что в этом случае вмешательства в расследование по делу не было, так как предварительное следствие было завершено, об этом был составлен соответствующий протокол, и, следовательно, действия виновного могут быть квалифицированы только по ч. 1 ст. 325 УК[267].

С такой трактовкой закона трудно согласиться. По смыслу ст. 156 УПК РФ моментом начала предварительного расследования по делу следует считать либо проведение первоначальных следственных действий, либо момент возбуждения уголовного дела. Момент окончания – утверждение прокурором обвинительного заключения или обвинительного акта и направление дела в суд (ст. 215, 222 и 226 УПК РФ).

Вмешательство в деятельность суда – это оказание воздействия на профессионального судью, арбитражного или присяжного заседателя (ч. 1 ст. 294 УК). Ни о каких «других названных в статье участниках процесса», «секретаре суда» или «секретаре судебного заседания» (Т. К. Агузаров), в процессуальном законодательстве просто не сказано. Вмешательство может быть осуществлено при рассмотрении дела мировым судьей, судом первой инстанции, апелляционной, кассационной или надзорной инстанцией. Независимо от этапа прохождения дела самостоятельность суда гарантируется уголовным законом от любого незаконного вмешательства извне.

Часть 2 ст. 294 УК формулирует уголовную ответственность за вмешательство в деятельность прокурора, следователя или лица, производящего дознание, т. е. оказание воздействия на указанных лиц при расследовании ими уголовного дела. Воздействие на должностных лиц органа дознания при проведении ими оперативно-розыскной деятельности либо на прокурора, осуществляющего надзор, не связанный с расследованием уголовного дела, не может квалифицироваться по данной статье уголовного закона.

Состав преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 294 УК, будет в действиях виновного, который вмешивается в деятельность лица, производящего дознание по уголовному делу, по которому производство предварительного следствия необязательно (ч. 3 ст. 150, ст. 223–226 УПК РФ), а также когда вмешательство происходит в деятельность дознавателя, выполняющего неотложные следственные действия по уголовному делу, по которому производство предварительного следствия обязательно (ст. 157 УПК РФ).

Под неотложными следственными действиями понимаются действия, осуществляемые органом дознания после возбуждения уголовного дела, по которому обязательно производство предварительного следствия с целью обнаружения и фиксации следов преступления, а также доказательств, требующих незамедлительного закрепления, изъятия и исследования (п. 18 ст. 5 УПК РФ). Виды органов дознания определены ст. 40 УПК РФ.

Состав преступления – формальный. Оконченным оно признается с момента совершения описанных в уголовном законе действий вне зависимости от того, наступили или нет какие-либо неблагоприятные последствия.

Поскольку в Уголовном кодексе Российской Федерации некоторые составы преступления против правосудия сформулированы как специальные виды вмешательства в осуществление правосудия, то их совершение квалифицируется по данным составам и дополнительной квалификации по ст. 294 УК не требует, например, фальсификация доказательств (ст. 303 УК), подкуп или принуждение к даче показаний или уклонению от дачи показаний либо к неправильному переводу (ст. 309 УК).

С субъективной стороны преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 294 УК, могут быть совершены только с прямым умыслом. Виновный осознает общественную опасность своего деяния. Он понимает, что совершаемые им действия в отношении судьи, народного или присяжного заседателя, прокурора, следователя, лица, производящего дознание, противоречат социальным нормам общества и могут оказать воздействие на принимаемое указанными лицами решение по делу. В связи с этим, если мотивация подобного поведения не имеет существенного значения для квалификации, цель является обязательным признаком состава преступления.

Целью совершения вмешательства в деятельность суда является «воспрепятствование осуществлению правосудия» (ч. 1 ст. 294 УК). Иными словами, целью вмешательства в отправление правосудия является противодействие суду в достижении тех задач, которые поставлены перед ним законом.

Так, задачей гражданского судопроизводства является правильное и быстрое рассмотрение и разрешение гражданских дел в целях охраны широкого спектра социальных ценностей человека, общества и государства (ст. 2 ГПК РФ).

Задачи судопроизводства в арбитражном суде сформулированы в ст. 2 АПК РФ и предусматривают защиту нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов предприятий, учреждений, организаций и граждан в сфере предпринимательской или иной экономической деятельности и предупреждение правонарушений в указанных сферах экономики.

Задачами производства по делам об административных правонарушениях являются своевременное, полное и объективное выяснение обстоятельств каждого дела, разрешение его в точном соответствии с законодательством (ст. 24.1 Кодекса РФ об административных правонарушениях).

Назначение уголовного судопроизводства выражается в защите прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений; защите личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод. Уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергался уголовному преследованию (ст. 6 УПК РФ).

Таким образом, целью вмешательства в отправление правосудия является противодействие суду в достижении тех задач, которые поставлены перед ним законом.

Целью вмешательства в деятельность прокурора, следователя или лица, производящего дознание, является «воспрепятствование всестороннему, полному и объективному расследованию дела» (ч. 2 ст. 294 УК). Данная задача ставится перед органами расследования в соответствии с ч. 2 ст. 21 УПК РФ, где говорится, что в каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания, дознаватель принимают меры к установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления.

Цель, преследуемая виновным, сводится к тому, чтобы органы расследования не смогли быстро раскрыть преступление или полно его расследовать. Мотивы, которые побуждают лицо к таким действиям, могут быть самыми различными (например, личная заинтересованность, корысть, месть и т. п.

Субъект преступления – общий, т. е. любое вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста.

Квалифицированным данный состав преступления будет в том случае, если виновный в процессе вмешательства использует свое служебное положение. Данный квалифицирующий признак широко используется в УК РФ. Поэтому его единообразное толкование имеет важное значение для правоприменения. Как правило, в теории уголовного права и судебной практике под использованием своего служебного положения понимается деятельность лиц, специально указанных в примечаниях к ст. 201 и 285 УК, т. е. лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческих или иных организациях, и должностных лиц.

Использовать в русском языке означает «воспользоваться (пользоваться) кем– или чем-нибудь»[268]. Поэтому общественная опасность вмешательства в осуществление правосудия или в расследование по делу, несомненно, повышается, если виновный умышленно пользуется предоставленными ему возможностями служебной деятельности.

В некоторых источниках высказывается мысль о том, что квалифицированным видом этого преступления можно признать лишь вмешательство со стороны соответствующих должностных лиц вышестоящих судебных или правоохранительных органов[269] либо только должностных лиц[270]. Такое ограничительное толкование сужает рамки применения данного квалифицирующего признака. Вместе с тем само по себе высокое служебное или общественное положение лица еще не является основанием применения ч. 3 ст. 294 УК. Названный квалифицирующий признак будет применяться тогда, когда виновный, осуществляя вмешательство, осознает, что его служебное положение может способствовать более эффективному воздействию на судью, прокурора, следователя или дознавателя, и использует данный фактор. Это может быть как вышестоящий руководитель, так и директор школы, где учатся дети должностного лица, либо управляющий банком, предложивший выдать льготный кредит, и т. п. При этом такое незаконное влияние может быть оказано не только на само должностное лицо правоохранительных органов или судью, но и на близких им людей. Используется зависимость указанных лиц, связанная со служебным положением виновного.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 294 УК, – специальный. Им являются должностные лица, государственные служащие и служащие органов местного самоуправления, а также лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации.

Б. Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299 УК)

Задачами уголовного судопроизводства являются быстрое и полное раскрытие преступлений, изобличение виновных и обеспечение правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был подвергнут справедливому наказанию и ни один невиновный не был привлечен к уголовной ответственности и осужден. В УК РФ имеется ряд составов преступлений, которые, как правило, совершаются должностными лицами органов расследования, прокуратуры и суда, посягают на выполнение этих задач и поэтому относятся к главе о преступлениях против правосудия.

Одним из таких преступлений является привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности.

Современные статистические данные о зарегистрированных фактах преступлений, предусмотренных ст. 299 УК, вроде бы не должны вызывать поводов для беспокойства, поскольку относительно стабильны и фиксируют их единичные случаи на фоне всех преступлений против правосудия. Ежегодно их регистрируется не более десятка. Однако очевидно, что в реальной действительности таких преступлений совершается гораздо больше.

Основным непосредственным объектом следует признать интересы правосудия, так как подобные действия не только компрометируют органы расследования и прокуратуры, но и создают предпосылки для возможной в дальнейшем судебной ошибки. Кроме того, привлечение к уголовной ответственности заведомо невиновного грубейшим образом попирает конституционные права и свободы человека. Поэтому дополнительным непосредственным объектом являются интересы личности.

Видный русский юрист А. Ф. Кони писал: «Уголовное преследование слишком серьезная вещь, чтобы не вызывать самой тщательной обдуманности. Ни последующее оправдание судом, ни даже прекращение дела до придания суду очень часто не могут изгладить материального и нравственного вреда, причиненного человеку поспешным и неосновательным привлечением его к уголовному делу»[271].

Объективная сторона преступления заключается в привлечении потерпевшего к уголовной ответственности. Для правильной квалификации содеянного важное значение имеет четкое уяснение самого понятия «привлечение к уголовной ответственности». Первоначально в науке уголовного процесса этот термин отождествлялся с понятием «привлечение лица в качестве обвиняемого» и был использован в ст. 176 УК РСФСР при характеристике преступного деяния именно в таком смысле (В. З. Лукашевич). Однако в дальнейшем в юридической литературе были высказаны и иные суждения на этот счет[272].

Вновь принятый УПК РФ также не внес ясности в изучаемый вопрос. Используемое в уголовно-процессуальном законе понятие «уголовное преследование» по своему содержанию существенно отличается от категорий «привлечение к уголовной ответственности», «привлечение в качестве обвиняемого», так как включает в себя процессуальную деятельность, осуществляемую стороной обвинения с целью изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 53 ст. 5 УПК РФ).

Присутствие в действующих законах терминологических единиц, не совпадающих по своему значению, вносит сумятицу в правоприменение. Наглядным примером могут служить решения судебных инстанций по делу Н. Хабаровский краевой суд осудил следователя Н. по ст. 299 УК за то, что она, заведомо зная о невиновности лиц в совершении преступления, допрашивала их в качестве подозреваемых, получала согласие на прекращение дела в связи с актом об амнистии и без предъявления обвинения данные дела прекращала. Свое решение Судебная коллегия мотивировала тем, что постановления о прекращении уголовного дела по амнистии содержат фактически формулировку обвинения К., Б., и К-ва в преступлениях, возможность их привлечения к уголовной ответственности. Весь ход дознания, проведенного следователем Н. в отношении указанных лиц (содержание протоколов допроса подозреваемых, протоколы осмотра мест происшествия с их участием), свидетельствует о ее намерении, не располагая достоверными доказательствами виновности К., Б., и К-ва, принять по этим делам решение, заведомо ставящее их в положение лиц, виновных в совершении преступления. Верховный Суд РФ оставил данный приговор в силе[273].

С такой позицией Суда, которая направлена на расширение понятия «привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности», с включением в него процессуальных действий, не связанных с предъявлением обвинения, трудно согласиться.

Таким образом, в настоящее время уголовное и уголовно-процессуальное законодательство не раскрывают содержания понятия «привлечение к уголовной ответственности», а в правовой литературе по этому вопросу нет единства взглядов. В связи с этим в доктрине вполне справедливо отмечалось, что использование в ст. 299 УК понятия «привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности» при характеристике объективной стороны состава представляется не совсем удачным. Где же выход?

УПК РФ под обвиняемым понимает лицо, в отношении которого вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого (по делам, по которым проводится предварительное следствие) или вынесен обвинительный акт (по делам, по которым проводится расследование в форме дознания). Следовательно, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности включает в себя привлечение заведомо невиновного в качестве обвиняемого или вынесение заведомо невиновному обвинительного акта (ст. 171–172, 225 УПК РФ).

Привлечение лица в качестве обвиняемого, как и составление обвинительного акта, является одним из важнейших этапов уголовного судопроизводства. Совершение указанных процессуальных действий может осуществляться только при наличии достаточных доказательств, дающих основания для обвинения лица в совершении преступления. Учитывая, что уголовно-процессуальное законодательство не выделяет критериев достаточности оснований для привлечения лица в качестве обвиняемого, а в процессуальной литературе по этому поводу нет единства мнений, правомерен вывод о том, что отсутствие достаточных доказательств при предъявлении обвинения еще не свидетельствует о наличии в действиях должностного лица преступления, предусмотренного ст. 299 УК. Подобное может произойти вследствие неопытности, слабой теоретической и профессиональной подготовки сотрудника, его халатного отношения к своим обязанностям.

Только очевидная невиновность лица, привлеченного в качестве обвиняемого, в совершении инкриминируемого ему преступления вследствие отсутствия доказательств вины или их явной недостаточности свидетельствует о наличии состава преступления, предусмотренного ст. 299 УК.

Для анализа состава рассматриваемого преступления важное значение имеет правильное определение и самого понятия «невиновное лицо». Согласно ст. 302 УПК РФ основаниями к вынесению судом оправдательного приговора являются: во-первых, неустановление события преступления; во-вторых, установление, что подсудимый не причастен к совершению преступления; в-третьих, в деянии подсудимого нет признаков преступления; в-четвертых, в отношении подсудимого коллегией присяжных заседателей вынесен оправдательный вердикт. При наличии первых трех оснований нельзя привлекать лицо в качестве обвиняемого. Заведомое нарушение этого процессуального запрета свидетельствует о наличии признака объективной стороны рассматриваемого преступления – невиновности привлекаемого в качестве обвиняемого.

В то же время понятием «невиновный» в ст. 299 УК не охватываются случаи привлечения лица в качестве обвиняемого с нарушением порядка осуществления указанного процессуального действия либо когда имеют место основания, исключающие производство по уголовному делу (например, заведомое неприменение акта об амнистии, привлечение в качестве обвиняемого лица, пользующегося особым статусом). Совершение данных действий не может расцениваться как обвинение заведомо невиновного, поскольку лицо фактически совершило преступление и виновно.

По конструкции состав преступления относится к числу формальных. Доминирующей в юридической литературе является мысль о том, что моментом окончания привлечения заведомо невиновного лица к уголовной ответственности следует считать предъявление ему постановления о привлечении в качестве обвиняемого. В то же время высказывается и иная позиция, согласно которой преступление окончено с момента вынесения самого постановления о привлечении заведомо невиновного в качестве обвиняемого (Л. Д. Гаухман, Л. М. Колодкина).

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом. Виновный сознает, что привлекает в качестве обвиняемого человека, который данное преступление (преступления) не совершал. При этом потерпевший может быть абсолютно законопослушным либо совершить иное преступление, наряду с которым ему вменяется в вину несовершенное им уголовно наказуемое деяние.

Мотивы таких действий могут быть самыми различными: неправильно понятые интересы службы, карьеризм, месть и т. п.

Субъект преступления – специальный: лицо, производящее дознание (дознаватель), следователь или руководитель следственного органа.

Применительно к данному составу необходимо учитывать весь объем процессуальных возможностей руководителя следственного органа по привлечению гражданина в качестве обвиняемого. Так, он имеет право не только лично проводить отдельные следственные действия или расследование дела в полном объеме, но и давать обязательные для исполнения письменные указания, в том числе и о привлечении того или иного лица в качестве обвиняемого (ст. 39 УПК РФ)[274].

В связи с этим возникает вопрос о том, как квалифицировать действия прокурора, давшего письменные указания о привлечении в качестве обвиняемого заведомо невиновного лица. В теории уголовного права и судебной практике данный вопрос решается неоднозначно. Была высказана точка зрения о том, что прокурор в этом случае должен нести уголовную ответственность как непосредственный исполнитель (Ш. С. Рашковская, С. И. Тихенко).

Однако с таким утверждением трудно согласиться. Во-первых, указание прокурора не может быть отождествлено с постановлением о привлечении лица в качестве обвиняемого и, во-вторых, закон предоставляет следователю право в случае несогласия с указанием прокурора направить дело вышестоящему прокурору с письменным изложением своих возражений (ст. 38 УПК РФ). Из сказанного следует, что прокурор, давший такое указание, не может быть признан исполнителем преступления, предусмотренного ст. 299 УК, поскольку решение о привлечении лица в качестве обвиняемого принимает следователь. Подобные действия прокурора могут быть расценены как подстрекательство.

Определенную специфику имеет процессуальная деятельность дознавателя в зависимости от того, обязательно или нет по данному уголовному делу предварительное следствие (ст. 150, 223 УПК РФ). В случае, когда предварительное следствие обязательно, дознаватель имеет право только на проведение первоначальных следственных действий и выносить постановление о привлечении гражданина в качестве обвиняемого не может. Поэтому если должностное лицо органа дознания при проведении первоначальных следственных действий фальсифицирует доказательства, которые в дальнейшем послужили основанием к привлечению заведомо невиновного в качестве обвиняемого, то данное лицо, при отсутствии соучастия, подлежит ответственности по ст. 303 УК и дополнительной квалификации по ст. 299 УК не требуется.

В. Незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300 УК)

Общественная опасность преступления, предусмотренного ст. 300 УК, заключается в том, что оно усложняет или делает невозможным выполнение задач уголовного судопроизводства по быстрому и полному раскрытию преступлений и изобличению виновных. Данный состав преступления в УК РФ 1996 г. появился впервые и поэтому вызывает неоднозначные оценки и суждения. Сразу же было справедливо подмечено, что «применение указанной нормы будет сопряжено с рядом трудностей, ибо не все признаки описываемого ею состава преступления выражены достаточно четко. Прежде всего это касается описания уголовно наказуемого деяния»[275].

Действительно, определенная сложность толкования анализируемой уголовно-правовой нормы заключается в том, что в ней, как и в ст. 299 УК, в уголовно-правовой термин вкладывается уголовно-процессуальное содержание.

Сформированное выше предостережение находит объективное подтверждение в деятельности правоприменительных органов. Так, в период с 2002 по 2006 г. на территории Российской Федерации было зарегистрировано всего лишь 56 возбужденных уголовных дел и выявлено 32 человека, совершивших данное преступление[276].

Основным непосредственным его объектом следует признать отношения, обеспечивающие целесообразную реализацию уголовной ответственности лиц, совершивших преступления.

Факультативным объектом могут быть интересы физического или юридического лица, пострадавшего от совершенного преступления.

Объективная сторона преступления сформулирована как «незаконное освобождение от уголовной ответственности лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления…». Определенная сложность толкования данной уголовно-правовой нормы заключается в том, что в ней использовано сочетание уголовно-правовых и уголовно-процессуальных терминов. Так, уголовно-процессуальный закон в основном использует понятие «прекращение уголовного дела» (ст. 24–28 УПК РФ), а не «освобождение от уголовной ответственности».

Об освобождении от уголовной ответственности речь идет именно в уголовном законе, где предусмотрен самостоятельный раздел IV УК РФ, который так и называется «Освобождение от уголовной ответственности и от наказания». Кроме того, в некоторых статьях Особенной части УК предусмотрены специальные случаи освобождения от уголовной ответственности (примечания к ст. 126, 198, 204, 206, 208, 222, 223, 228, 275, 291, 307 УК). При этом само понятие «уголовная ответственность» до настоящего времени остается одним из самых дискуссионных в уголовно-правовой доктрине. Так, В. А. Номоконов подчеркивает, что за последние десять лет данная проблема поднималась в ряде докторских диссертаций, однако ни их авторы, ни авторы ранее выполненных исследований пока не сумели выработать более или менее единообразные представления о понятии и характеристиках ответственности в уголовном праве[277].

Если исходить из расхожего мнения, что уголовная ответственность представляет собой обязанность лица, виновного в совершении преступления, подвергнуться за это наказанию или иным мерам уголовно-правового воздействия и она возникает с момента совершения преступления, то логичен вывод о том, что освободить от ответственности – значит либо не возбуждать уголовное дело, либо прекратить его или прекратить уголовное преследование лица. Именно так трактуется в некоторых учебниках объективная сторона анализируемого состава преступления[278].

Однако такой вывод ошибочен, ибо речь идет об освобождении от уголовной ответственности конкретных процессуальных фигур: подозреваемого или обвиняемого, которые могут возникнуть только после возбуждения уголовного дела.

Уголовный и уголовно-процессуальный законы в конкретных правовых нормах предусматривают основания и условия, при которых уголовная ответственность не может быть реализована или ее реализация признается нецелесообразной. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, о прекращении уголовного дела (освобождение конкретного лица от уголовного преследования) будет считаться законным лишь в том случае, если оно соответствует требованиям уголовно-процессуального закона как по форме, так и по содержанию. Всякое отступление от предписаний закона возводит вынесенное постановление в ранг незаконного.

Важно подчеркнуть, что при установлении законности или незаконности освобождения от уголовной ответственности необходимо исходить не только из формальных оснований, указанных в законе, но и из того, что некоторые из них подлежат оценке со стороны лица, принимающего такое решение. При неправильной оценке существующих оснований и условий вследствие недостаточной опытности, слабой подготовки и т. п. нельзя говорить о наличии в действиях лица данного состава преступления.

О незаконности прекращения уголовного дела или уголовного преследования может свидетельствовать и тот факт, что лицо совершает сопутствующие общественно опасные деяния, в частности фальсифицирует доказательства по делу. В этом случае действия виновного требуют квалификации по совокупности ст. 300 и 303 УК. Например, С. перед вынесением постановления о прекращении дела изъял из него ряд процессуальных документов (протокол задержания А., постановление о привлечении его в качестве обвиняемого, протокол его допроса, заявление потерпевшей и протокол ее допроса и другие документы). Он же исправил протоколы допросов свидетелей на объяснения, вынес постановление о возбуждении уголовного дела, изъяв аналогичное постановление, вынесенное ранее. Действия виновного правильно были квалифицированы по ст. 300 и 303 УК. С данной квалификацией согласился Верховный Суд РФ[279].

Вместе с тем анализ судебной практики свидетельствует о том, что она еще достаточно противоречива. Так, Магаданский областной суд согласился с квалификацией действий дознавателя Ч. по ч. 1 ст. 285 и ч. 2 ст. 303 УК. Виновная сфальсифицировала протоколы допросов и иные процессуальные документы по расследуемому уголовному делу и на основании сфальсифицированных документов в целях сокрытия допущенных недостатков по делу вынесла постановление о прекращении уголовного дела за отсутствием в действиях К. состава преступления[280].

С квалификацией по ст. 285 УК можно было бы согласиться только в том случае, если бы по делу не был установлен подозреваемый (обвиняемый).

Подозреваемый – это лицо, в отношении которого на основаниях и в порядке, установленных настоящим УПК РСФСР, возбуждено уголовное дело, либо лицо задержано по подозрению в совершении преступления, либо лицо, к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения (ст. 47 УПК РФ).

Обвиняемый – это лицо, в отношении которого в установленном законом порядке вынесено постановление о привлечении в качестве обвиняемого или вынесен обвинительный акт (ст. 47 УПК РФ).

Из изложенного следует, что формой незаконного освобождения от уголовной ответственности обвиняемого или подозреваемого не может быть вынесение постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Под действие ст. 300 УК, если ее формулировка останется неизменной, могут подпадать лишь случаи необоснованного прекращения уголовного дела или необоснованного прекращения уголовного преследования лица (ст. 27 УПК РФ)[281].

Таким образом, освободить от уголовной ответственности в контексте ст. 300 УК означает прекратить уголовное дело в полном объеме либо прекратить уголовное преследование в отношении конкретного лица.

С субъективной стороны виновный совершает деяние только с прямым умыслом. Он осознает, что законных оснований и условий к освобождению от уголовной ответственности подозреваемого или обвиняемого нет либо существуют процессуальные препятствия к прекращению уголовного дела, однако, несмотря на это, он выносит такое постановление и освобождает лицо от уголовной ответственности.

Мотивы такого поведения и его цели могут быть самыми разнообразными.

Субъект данного преступления – специальный: прокурор, руководитель следственного органа, следователь или лицо, производящее дознание (дознаватель).

Г. Незаконное задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301 УК)

Свобода и личная неприкосновенность человека защищаются комплексом уголовно-правовых норм. Наряду с так называемыми общими составами преступлений, где свобода и неприкосновенность личности являются основным непосредственным объектом посягательства (ст. 126 и 127 УК), в уголовном законе существуют специальные нормы, которыми данная ценность охраняется в сочетании с защитой других общественных отношений.

Согласно ст. 22 Конституции РФ каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность, а арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению. Поэтому, совершая подобные действия, виновный посягает в первую очередь на интересы правосудия, так как нарушает процессуально упорядоченную деятельность по применению мер принуждения, что является основным непосредственным объектом данного преступления.

Кроме того, он посягает на гарантированную Конституцией РФ свободу и неприкосновенность личности (дополнительный непосредственный объект).

Объективная сторона преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 301 УК, выражается в незаконном задержании.

В уголовно-правовой теории и судебной практике под задержанием понимается мера процессуального принуждения, содержанием которой является лишение лица свободы на основании ст. 91–92 УПК РФ по подозрению в совершении преступления. Поэтому административное задержание, произведенное заведомо с нарушением закона, при наличии необходимых признаков будет квалифицироваться либо по ст. 285, либо по ст. 286 УК.

Вместе с тем при незаконном уголовно-процессуальном задержании действия виновного следует квалифицировать по ч. 1 ст. 301 УК, а не по ст. 286 УК, так как в первом случае речь идет о специальной правовой норме, а во втором – об общей. Подобная коллизия правовых предписаний должна разрешаться путем применения специальной нормы.

С этих позиций следует признать ошибочной квалификацию действий следователя К., который был осужден по ст. 286 УК РФ за превышение должностных полномочий. Имея в производстве уголовное дело о кражах и подозревая в совершении преступлений несовершеннолетних П., брата и сестру, он задержал их, доставил в кабинет участкового, а затем в РОВД, где поместил в камеру для доставленных. Лишенные свободы по подозрению в совершении преступлений названные несовершеннолетние находились в помещении отдела милиции без составления соответствующего процессуального документа более трех часов. Представляется, что данные действия органами следствия и судом были ошибочно квалифицированы как превышение должностных полномочий[282]. Они подпадают под признаки ч. 1 ст. 301 УК как заведомо незаконное задержание.

Задержание следует считать обоснованным, когда факты и выводы, содержащиеся в процессуальном документе (в частности, в протоколе задержания), соответствуют собранным по делу доказательствам. Законным задержание будет в том случае, если вынесенный протокол по форме и содержанию безусловно соответствует требованиям уголовно-процессуальных норм. При этом данные понятия между собой тесно взаимосвязаны. Нельзя говорить о законности задержания, если оно будет необоснованным, и, наоборот, нельзя признать его обоснованным, если оно произведено с нарушением закона.

Из сказанного следует, что незаконным задержание необходимо признавать в двух случаях. Во-первых, если оно необоснованно, т. е. отсутствуют условия задержания, установленные ст. 91–92 УПК РФ. Во-вторых, если оно даже при наличии оснований осуществляется с грубым нарушением порядка, определенного процессуальным законом (например, отсутствие протокола задержания, фальсификация времени его составления и т. п.). Серьезность нарушения процессуальной формы следует определять в каждом конкретном случае применительно к нарушению интересов правосудия.

Так, прокуратурой Уссурийского района Приморского края привлекался к уголовной ответственности по ч. 1 ст. 301 УК начальник Уссурийского РОВДС. (дело прекращено по амнистии), который в ходе проведения оперативно-розыскных мероприятий по раскрытию особо тяжкого преступления задержал в порядке ст. 122 УПК РСФСР (ст. 91 УПК РФ) гражданку С-ву, полагая, что она имеет информацию о данном преступлении. Установлено, что С. провел задержание при отсутствии оснований, предусмотренных процессуальным законом, не имея поручения от следователя на задержание потерпевшей, которая содержалась в изоляторе временного содержания УВД г. Уссурийска трое суток[283].

Если отступление от процессуального закона признано несущественным, то такое деяние, хотя формально содержит признаки состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 301 УК, в силу малозначительности не представляет общественной опасности и не может быть признано преступлением (ч. 2 ст. 14 УК).

Часть 2 ст. 301 УК предусматривает самостоятельный состав преступления, объективная сторона которого заключается в незаконном лишении человека свободы, а именно: а) в заведомо незаконном заключении под стражу; б) в заведомо незаконном содержании под стражей.

По сравнению с диспозицией ст. 178 УК РСФСР 1960 г. объективная сторона рассматриваемого преступления уточнена. Ранее в уголовном законе речь шла о незаконном аресте. Поскольку данный термин обозначал в различных отраслях права свои институты принуждения (административный арест, арест как синоним меры процессуального принуждения – заключение под стражу), а в новом УК РФ это еще и самостоятельный вид наказания, то во избежание путаницы в диспозиции ч. 2 ст. 301 УК использовано процессуальное понятие «заключение под стражу». Это самостоятельная мера процессуального принуждения. Ее применение базируется как на общих основаниях избрания уголовно-процессуальных мер принуждения (ст. 97–101 УПК РФ), так и на специальных условиях применения данной меры, обозначенных законом (ст. 108–110 УПК РФ).

Анализ перечисленных уголовно-процессуальных норм позволяет сделать вывод, что применение заключения под стражу как меры пресечения зависит от характера совершенного преступления, личности виновного, его поведения. В связи с этим незаконным заключение под стражу будет в следующих случаях.

Во-первых, при отсутствии или явной недостаточности фактических оснований для избрания этой меры пресечения. Например, лицо совершило преступление небольшой тяжести, при котором заключение под стражу применяется только при наличии определенных условий, а этих условий нет (ч. 1 ст. 108 УПК РФ).

Во-вторых, применение данной меры принуждения осуществлено с грубым нарушением процессуального порядка, например без согласия надлежащего надзирающего прокурора, а с 1 января 2004 г. – без судебного решения.

Незаконным содержание под стражей следует признать в том случае, если отпали основания к применению данной меры пресечения либо истекли установленные законом сроки (ст. 109 УПК РФ).

Поскольку в новом УПК РФ в качестве меры пресечения предусмотрен домашний арест (ст. 107 УПК), заведомо незаконное применение данной меры пресечения не подпадает под действие ч. 2 ст. 301 УК и при наличии соответствующих признаков состава может рассматриваться для должностного лица как превышение служебных полномочий (ст. 286 УК).

По конструкции диспозиций ч. 1 и 2 ст. 301 УК рассматриваемые преступления относятся к категории формальных составов. Преступления следует считать оконченными не с момента вынесения соответствующего процессуального документа (протокола, постановления), направленного на лишение человека свободы, а с момента его фактической изоляции от окружающих[284]. Именно так трактует понятие задержания подозреваемого новый УПК РФ. Согласно п. 11 ст. 5 УПК задержание подозреваемого – это процессуальное принуждение, применяемое органом дознания, следователем, прокурором на срок не более 48 часов с момента фактического задержания лица по подозрению в совершении преступления.

Так, прокуратурой Хабаровского края были привлечены к ответственности ряд сотрудников Краснофлотского РОВД. В их числе по ч. 1 ст. 301 УК – заместитель начальника отдела по следствию Д., который обвинялся в том, что во время обыска задержал по подозрению в совершении преступлений граждан В., Д-ву и Д-ва, которых доставил в дежурную часть отдела, где продержал без составления соответствующего процессуального документа более трех часов, после чего отпустил[285].

С субъективной стороны преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 301 УК, совершаются только с прямым умыслом, о чем свидетельствует фигурирующий в диспозиции нормы признак «заведомости». Заведомость незаконного задержания, заключения под стражу или содержания под стражей означает, что виновный сознает явную противоправность и необоснованность применяемой к лицу меры процессуального принуждения и желает действовать таким образом. Мотивы поведения могут быть различными: неправильно понятые интересы службы, карьеризм, правовой нигилизм, корысть, месть и т. п. На квалификацию они не влияют.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 301 УК, – специальный: лицо, производящее дознание, следователь, руководитель следственного органа и прокурор. Только указанные лица компетентны применять в ходе проводимого расследования по делу такую меру процессуального принуждения, как задержание подозреваемого.

Субъект преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 301 УК, также относится к категории специальных. Им является лицо, производящее дознание, следователь, прокурор, судья или начальник места содержания под стражей.

Судья может подлежать ответственности за данное преступление, поскольку в соответствии с УПК РФ с 1 января 2004 г. заключение под стражу как мера пресечения применяется и продлевается только по судебному постановлению (ст. 108–109 УПК РФ).

Квалифицировать подобные действия судьи по ст. 305 УК (вынесение заведомо неправосудного приговора, решения или иного судебного акта) нельзя, так как в данном случае возникает конкуренция специальной и общей нормы и применяться должна специальная норма, т. е. ч. 2 ст. 301 УК.

В соответствии с ч. 4 ст. 108 УПК РФ и ст. 50 Федерального закона РФ от 21 июня 1995 г. «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений» начальник места содержания под стражей обязан не позднее 24 часов до истечения срока содержания под стражей подозреваемого или обвиняемого уведомить об этом соответствующее должностное лицо или орган, а также прокурора. При отсутствии решения о продлении срока либо об освобождении лица начальник места содержания под стражей обязан своим постановлением освободить арестованного из-под стражи. Если должностное лицо умышленно не совершает данных действий и арестованный незаконно продолжает содержаться под стражей, то виновный будет привлечен к ответственности по ч. 2 ст. 301 УК[286].

Часть 3 ст. 301 УК содержит квалифицирующий признак в виде наступления «тяжких последствий». К таким последствиям можно отнести самоубийство, смерть, душевное расстройство задержанного или арестованного, его близких и т. п. Содеянное следует квалифицировать по ч. 3 ст. 301 УК только в том случае, если между наступившими тяжкими последствиями и незаконным задержанием, заключением под стражу или содержанием под стражей имеется причинная связь.

Д. Вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305 УК)

Преступление, предусмотренное ст. 305 УК, представляет наибольшую общественную опасность, так как сопряжено с непосредственным посягательством на интересы правосудия. Предусмотренное в настоящей статье Уголовного кодекса общественно опасное деяние причиняет ущерб правосудию в конституционном смысле этого слова. Оно посягает на законность и обоснованность решения, выносимого судьей единолично или судом коллегиально в ходе конституционного, гражданского, административного или уголовного судопроизводства.

Динамика совершения анализируемого преступления характеризуется крайней нестабильностью. Так, если в 2002 г. было зарегистрировано 164 таких деяния, то в 2003 г. – всего 2, в 2004 г. – 20, в 2005 г. – 22, а в 2006 г. – уже 142[287].

Непосредственным объектом преступления следует признать отношения, которые направлены на выполнение задач судопроизводства, в какой бы области оно ни осуществлялось.

При внешнем несовпадении формулировок задач того или иного вида судопроизводств в законодательстве (ст. 3 ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации»; ст. 2 ГПК РФ, ст. 2 АПК РФ, ст. 1.2 КоАП РФ, ст. 6 УПК РФ) их содержание свидетельствует о том, что правосудие в Российской Федерации направлено на быстрое, полное и правильное разрешение дела в соответствии с законом и в целях защиты интересов личности, общества и государства. Поэтому факультативными непосредственными объектами выступают указанные интересы.

Так, осуждая по данной статье судью А., Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указала, что, являясь должностным лицом, представителем власти, наделенным в конституционном порядке полномочиями принимать обязательные для исполнения решения, А., сознавая, что действует вопреки федеральным законам и целям правосудия, умышленно вынесла 20 неправосудных решений по гражданским делам об усыновлении детей, граждан Российской Федерации, гражданами США. Вынесение неправосудных решений повлекло существенное нарушение конституционных прав и законных интересов усыновленных несовершеннолетних детей[288].

Предметом преступления названы: приговор, решение и иной судебный акт. При всем многообразии определений данного понятия следует признать, что в рамках ст. 305 УК речь идет не о любом процессуальном документе, принимаемом судом (судьей), а лишь о том, который: а) выносится по конкретному делу в определенной процессуальной форме; б) содержит властное решение материально-правовых либо процессуальных вопросов; в) имеет общеобязательный характер и порождает конкретные права и обязанности или устанавливает меру юридической ответственности.

Приговор – это решение о виновности или невиновности подсудимого и назначении ему наказания либо об освобождении его от наказания, вынесенное судом первой или апелляционной инстанций, или неприменении к нему наказания (п. 26 ст. 5 УПК РФ).

Решение– это постановление суда первой инстанции, которым дело в гражданском или арбитражном судопроизводстве разрешается по существу (ст. 119 ГПК РСФСР, ст. 124 АПК РФ).

Иные судебные акты существуют, как правило, в двух формах – постановления или определения. Это может быть заключительный акт, например, конституционного или административного судопроизводства. Постановления или определения выносятся судьей (судом) при осуществлении правосудия в предусмотренных соответствующим законодательством случаях. Например, в арбитражном процессе судебные акты апелляционной, кассационной или надзорной инстанций оформляются постановлением (ст. 159, 177, 189 АПК РФ), а ст. 140 АПК РФ регулирует случаи вынесения судом определения (например, при отложении рассмотрения дела, приостановлении, прекращении производства по делу и т. п.). Подробно порядок и основания вынесения того или иного судебного акта регулируются соответствующими процессуальными нормами. Во всех случаях выносимые судебные акты должны быть законными и обоснованными.

Если в отношении раскрытия содержания приговора и решения суда практически нет спорных моментов, то сосуществование в уголовном праве нескольких подходов к пониманию «иных судебных актов» обусловлено многообразием процессуальной формы принимаемых решений: заключение, вердикт, приказ, постановление, определение[289].

Очевидна ошибка в трактовке предмета данного преступления, когда к нему относят постановления Пленумов Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ[290]. В соответствии с уголовно-процессуальным (ст. 403 УПК) и арбитражно-процессуальным (ст. 293 АПК) законами окончательное решение по делу принимает Президиум Верховного Суда РФ и Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ. Постановления Пленумов вышеназванных Судов есть акт обобщенного толкования тех или иных положений закона, которое в уголовном праве относится к «судебному толкованию», а не к акту правоприменения.

Двойственна доктрина по отношению к вердикту присяжных заседателей. Высказана точка зрения, согласно которой вердикт сам по себе не относится к судебному решению, а признается основанием для принятия такого решения судьей. Из чего заключается, что вердикт присяжных в ст. 305 УК не может быть отнесен к иному судебному акту[291].

Другие криминалисты полагают, что вердикт присяжных – разновидность иного судебного акта (А. Д. Турышев, Л. В. Иногамова-Хегай, А. И. Чучаев, А. С. Горелик, Л. В. Лобанова). Данное утверждение, по нашему мнению, не должно вызывать сомнений. Представляется только, что по своей процессуальной значимости вердикт равен приговору суда. При отсутствии оснований, предусмотренных ч. 4 и 5 ст. 348 УПК РФ, он содержит окончательное решение по основополагающим вопросам правосудия: наличие события преступления, совершение деяния привлекаемым к ответственности лицом, виновность или невиновность данного лица и заслуживает ли оно снисхождения. В связи с этим целесообразно в ст. 305 УК персонально сказать о вердикте присяжных, указав на вынесение «заведомо неправосудного приговора, вердикта, решения или иного судебного акта».

Объективная сторона преступления состоит в вынесении неправосудного судебного акта.

Незаконность, необоснованность либо несправедливость судебного акта консолидируется в понятии «неправосудность». Неправосудным следует признавать судебный акт, в котором заведомо допущены нарушения материального или процессуального права либо искажены обстоятельства, имеющие важное значение для разрешения дела по существу. В результате этого данный судебный акт по форме или содержанию не соответствует требованиям закона, приводит к нарушению законных прав и интересов физических или юридических лиц, общества или государства.

Представляется, что не всякое отступление от требования закона при вынесении того или иного судебного акта однозначно свидетельствует о наличии в действиях судьи рассматриваемого состава преступления. В самой статье такие критерии не обозначены.

В юридической литературе, как правило, говорится о «грубом нарушении»[292] или о «существенном нарушении»[293] материального или процессуального законодательства. По-видимому, в целях разграничения уголовно наказуемого деяния и дисциплинарного проступка оценка допущенного судом отступления от закона должна даваться в каждом конкретном случае. В учебной и научной литературе дается примерный перечень нарушений, которые, бесспорно, свидетельствуют об уголовно наказуемом неправосудно вынесенном судебном акте.

По гражданским (арбитражным) делам это необоснованный отказ в удовлетворении иска либо удовлетворение иска при отсутствии объективных к тому оснований, незаконное прекращение производства по делу и т. п. По уголовным делам это осуждение заведомо невиновного или оправдание виновного, явно необоснованное изменение меры пресечения или назначенное судом наказание и т. д.

По конструкции состав преступления относится к категории формальных. Поскольку принятие судом решения в ходе рассмотрения дела носит нередко поэтапный характер, в юридической литературе возникла дискуссия по поводу момента окончания данного преступления.

В уголовно-правовой доктрине доминирует утверждение, согласно которому вынесение заведомо неправосудного судебного акта следует считать оконченным с момента его подписания судом (Л. В. Лобанова, А. С. Горелик).

В некоторых юридических источниках эта позиция уточняется, и речь идет не просто о подписании, а об обязательном оглашении данного судебного акта (В. Н. Кудрявцев).

Буквальное толкование термина «вынести» означает в том числе «принять решение, объявить». Поэтому под понятием «вынесение приговора, решения или иного судебного акта» следует понимать не только составление данного судебного документа, его подписание, но и в случаях, предусмотренных законодательством, его оглашение. Как только принятый неправосудный акт порождает значимый для судопроизводства результат (например, оставление заявления без рассмотрения, изменение меры пресечения обвиняемому и т. п.), данное преступление считается оконченным.

Именно по этой причине действия судьи Н. были квалифицированы по ч. 1 ст. 305 УК как оконченное преступление. Н., сознавая, что уголовное дело по обвинению Д. в совершении особо тяжких преступлений фактически находится в производстве другого судьи, не имея письменного разрешения или указания суда, используя юридическую некомпетентность народных заседателей, умышленно вынес неправосудное решение об изменении Д. меры пресечения (заключение под стражу на подписку о невыезде). Данное определение судья Н. подписал и, заверив гербовой печатью, отправил в СИЗО. В результате этого решения Д. был из-под стражи освобожден и впоследствии скрылся от следствия и суда[294].

Субъективная сторона преступления характеризуется прямым умыслом, о чем свидетельствует признак «заведомость». Виновный достоверно знает, что принимаемое им судебное решение незаконно (либо в силу грубого нарушения процессуальных норм, либо в силу несоответствия фактических обстоятельств принимаемому решению), и желает вынести таковое.

Мотивы и цели подобного поведения могут быть самыми различными и на квалификацию содеянного не влияют, а учитываются при вынесении наказания. Мотивами могут выступать месть, корыстная или иная личная заинтересованность и т. п.

Субъект преступления – специальный: судья или судьи. К ним относятся профессиональные судьи (в том числе и судьи Конституционного Суда РФ), народные и арбитражные заседатели, принимавшие участие в рассмотрении дела и в вынесении заведомо для них неправосудного судебного акта.

Спорным остается вопрос о том, можно ли отнести к субъектам данного преступления присяжных заседателей в силу того, что они выносят вердикт о виновности или невиновности лица и могут принять заведомо неправосудное решение. Следует согласиться с теми авторами, которые считают противоречащим закону положительное решение этого вопроса. Так, Л. В. Лобанова указывает на то, что «законодатель не счел необходимым предусматривать ответственность за вынесение заведомо незаконного вердикта присяжными заседателями». При этом она сожалеет, что при буквальном толковании ст. 305 УК «присяжный заседатель оказался вне круга субъектов» данного состава преступления[295]. С этой позицией следует согласиться.

Вч. 2 ст. 303 УК предусмотрены квалифицированные виды данного преступления: а) вынесение незаконного приговора суда к лишению свободы; б) наступление в результате данного деяния иных тяжких последствий.

В первом случае речь идет о назначении в качестве меры наказания лишения свободы на определенный срок либо пожизненное лишение свободы. При этом не имеет значения, применялась или нет к назначенному наказанию ст. 73 УК РФ «Условное осуждение».

Иные тяжкие последствия являются оценочной уголовно-правовой категорией, которая определяется в каждом конкретном случае в зависимости от наступивших последствий. К ним можно отнести самоубийство лица, длительное отбывание наказания невиновным, тяжкую болезнь невиновно осужденного, совершение тяжких или особо тяжких преступлений лицом, незаконно оправданным, и т. п.

2. Посягательства на деятельность, связанную с получением объективной информации о преступлении

Задачей правосудия является объективное рассмотрение дела в целях принятия законного и обоснованного судебного акта. Преступления, входящие в анализируемую группу, препятствуют выполнению этой задачи, так как искажают фактические данные о совершении преступления, об обстоятельствах, имеющих значение для законного, объективного и обоснованного решения дела, исключают возможность по их получению и, в конечном итоге, нарушают интересы правосудия.

А. Провокация взятки либо коммерческого подкупа (ст. 304 УК)

Анализируемый состав преступления в УК РФ появился вновь после более чем тридцатилетнего отсутствия. Существовавшие в УК РСФСР 1922 и 1926 гг. (соответственно ст. 115 и ст. 119) уголовно-правовые нормы о провокации взятки, предусматривавшие ответственность должностного лица за заведомое создание обстановки и условий, вызывающих предложение взятки, в целях последующего изобличения давшего или принявшего взятку, в УК РСФСР 1960 г. не вошли. Вопросы провокации противоправной деятельности рассматривались в рамках института соучастия и характеризовались как подстрекательство лица к совершению преступления.

Возвращение данной правовой нормы в действующее уголовное законодательство породило немало вопросов и неоднозначное к ней отношение, вплоть до высказывания мнения о нецелесообразности ее существования. Так, А. А. Мастерков писал, что в настоящее время отсутствуют какие-нибудь приемлемые уголовно-правовые средства противодействия провокационной деятельности, поскольку единственная норма, устанавливающая уголовную ответственность за провокацию преступления (ст. 304 УК), является нежизнеспособной и поэтому должна быть упразднена[296].

Обращает на себя внимание и тот факт, что за период действия УК РФ с 1997 по 2006 г. на всей территории России было возбуждено всего 25 уголовных дел по ст. 304 УК[297].

Многие критические высказывания по поводу правовой нормы, предусматривающей ответственность за провокацию взятки или коммерческого подкупа, как правило, имеют под собой основания и заслуживают внимания. Однако нельзя не согласиться с Л. В. Лобановой в том, что подобные высказывания должны заставлять задуматься, но не о необходимости декриминализации такого деяния, а в первую очередь о важности определения критериев отграничения провокации от законной оперативно-розыскной деятельности, предусматривающей возможность проведения оперативного эксперимента[298].

Непосредственным основным объектом преступления являются в первую очередь интересы правосудия. Данная норма защищает отношения по выполнению такой задачи правосудия, как ограждение невиновного от необоснованного привлечения к уголовной ответственности и осуждения, получение объективных доказательств совершения преступления. Дополнительным объектом следует признать отношения, обеспечивающие репутацию личности.

Даже если провоцирующий преследует цель последующего шантажа потерпевшего, это не может не затрагивать интересов правосудия. Провокатор угрожает распространить сведения о якобы совершенном преступлении, представив правоохранительным органам сфальсифицированные доказательства получения потерпевшим взятки.

Предметом преступления могут быть деньги, ценные бумаги, иное имущество либо услуги имущественного характера, т. е. все то, что является предметом получения взятки или коммерческого подкупа.

Потерпевшим от провокации закон называет должностное лицо (примечание к ст. 285 УК) либо лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих и иных организациях (примечание к ст. 201 УК).

По конструкции данный состав относится к категории формальных. Преступление считается оконченным с момента самой провокации, т. е. попытки передачи материальных ценностей лицу, который на это не давал своего предварительного согласия.

Объективная сторона преступления предусматривает провокацию взятки либо коммерческого подкупа, т. е. попытку передачи материальных благ или оказания услуг материального характера без согласия потерпевшего.

Провокация преступления – это вовлечение другого лица в преступление, совершенное с целью наступления вредных для этого лица последствий. Сосуществование в уголовном праве нескольких подходов к пониманию «провокации» обусловлено сложной природой этого понятия.

В литературе можно встретить различные суждения по вопросу о признании уголовно наказуемой провокацией удавшегося склонения лица к получению взятки, когда отсутствовало предварительное согласие на ее получение.

Так, по мнению Б. В. Волженкина, провокацию взятки следует считать оконченным преступлением независимо от того, удалось ли в провокационных целях склонить должностное лицо к принятию материальных ценностей. Если это все же удалось, то спровоцированное должностное лицо также подлежит уголовной ответственности за покушение на получение взятки[299].

Возражая против такой позиции, Н. Егорова замечает, что сущность провокации состоит именно в неудавшейся попытке передать материальные ценности[300]. Поэтому, поддерживает ее Л. В. Лобанова, применение ст. 304 УК исключается, когда провокатору удалось склонить должностное лицо к получению выгоды имущественного характера, ибо подобная ситуация возможна лишь при получении согласия «провоцируемого», но признак отсутствия согласия для содержащегося в анализируемой статье состава преступления является обязательным[301]. Подобные действия некоторые криминалисты предлагают оценивать как подстрекательство к получению взятки (коммерческого подкупа)[302].

Провокация может иметь место только тогда, когда отсутствуют какие-либо объективные данные, свидетельствующие о том, что должностное лицо или лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческих или иных организациях, высказывало желание за свою деятельность получить материальные блага. Иными словами, на момент передачи предмета взятки или подкупа такое желание ни в чем не проявлялось и нигде не фиксировалось.

Не случайно одним из значений слова «провокация» является следующее: «Предательское поведение, подстрекательство кого-нибудь к таким действиям, которые могут повлечь за собой тяжкие для него последствия»[303]. Провокатор склоняет, убеждает, поощряет и, как прямой результат, – побуждает другое лицо к совершению преступления с помощью методов, которые создают риск того, что такое преступление будет совершено лицом, не готовым к его совершению. Под отсутствием согласия понимается либо прямой отказ взять предлагаемый предмет, либо неведение лица о факте передачи этого предмета.

Так, сотрудники ОБЭП К-ко и Г-в были привлечены к уголовной ответственности по ст. 304 УК за то, что, испытывая личную неприязнь к декану экономического факультета государственной сельскохозяйственной академии К., умышленно оформили якобы полученную информацию о вымогательстве и получении К. взяток за сдачу экзаменов при поступлении в вуз. На основании этого ввели в заблуждение руководство УВД и получили от последнего разрешение на проведение оперативного эксперимента в отношении К. После чего через Г-ва пытались склонить К. к получению взятки[304].

Провокация отсутствует, если, во-первых, имеется информация о желании должностного лица получить взятку, которая не носит предположительного характера, а принята и зафиксирована в установленном законом порядке, либо, во-вторых, само должностное лицо совершает действия, свидетельствующие о таком желании. Данные действия указаны в п. 15 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе», где говорится: «…поставить последнего в такие условия, при которых он вынужден дать взятку либо совершить коммерческий подкуп с целью предотвращения вредных последствий для его правоохраняемых интересов»[305].

Таким образом, провокация имеет место тогда, когда нет никаких объективных данных, дающих основание считать, что должностное лицо или лицо, выполняющее управленческие функции, желает получить взятку или коммерческий подкуп.

Однако как быть, если при отсутствии таких данных провоцирующие действия достигают желаемого результата и лицо принимает взятку или подкуп?

Как уже отмечалось, некоторые авторы склонны считать, что в этом случае провокация отсутствует. Представляется, что данный вывод излишне категоричен. Сущность провокации взятки по УК РФ заключается не в создании условий, обстановки, в которых взятка будет принята, а в создании видимости формирования ложных данных о том, что взятка должностным лицом принимается или была принята по его собственной воле.

Возможно, в разрешении этого вопроса следует обратиться к опыту зарубежных стран. Так, например, в США предложение материальных благ правительственному чиновнику в обмен на услуги или особое обращение, даже при отсутствии предварительного согласия с его стороны об этом, не расценивается как ловушка (синоним слова «провокация»). Речь идет лишь о предоставлении государственному чиновнику возможности совершить преступление. Вот почему, если чиновник берет деньги, это свидетельствует о его предрасположенности к получению взятки. Если же чиновник отказывается брать взятку, а лицо продолжает пробовать другие, более настойчивые методы убеждения, чтобы побудить его взять деньги, это расценивается как ловушка (провокация).

Таким образом, чтобы доказать ловушку (провокацию) взятки, следует установить, во-первых, что преступный умысел был инициирован правоохранительными органами и, во-вторых, лицо никоим образом не было предрасположено к совершению преступления.

Представляется, что и при характеристике провокации как признака объективной стороны рассматриваемого преступления важное значение будет иметь то, насколько намерение совершить преступление порождено изобретательными действиями провокатора, а не самого провоцируемого.

Попытка – означает любые действия, направленные на передачу предмета взятки или коммерческого подкупа соответствующему лицу. При этом передача материальных ценностей или выполнение услуг осуществляются непосредственно, когда провоцируемое лицо сразу может выразить свое отношение к происходящему, либо опосредованно (перевели деньги на счет, незаметно положили в стол, одежду и т. п.), когда провоцируемый высказывает свое отношение только при обнаружении подобных действий.

Субъективная сторона характеризуется прямым умыслом. Виновный осознает, что никаких объективных данных, позволяющих судить о желании потерпевшего получить взятку или подкуп, нет. Он также осознает, что своими действиями инициирует умысел провоцируемого на получение взятки (подкупа) и желает этого.

Мотивы подобных действий могут быть самыми различными: месть, карьеризм, неправильно понятые интересы службы и т. п. На квалификацию они не влияют.

Цель же, напротив, является конститутивным признаком субъективной стороны преступления. Она сводится либо к искусственному созданию доказательств, либо к шантажу.

В первом случае виновный осознает, что результатом его провокации может быть необоснованное привлечение лица к уголовной ответственности, так как у потерпевшего отсутствовало стремление к совершению преступления. Поэтому в данном случае посягательство на интересы правосудия непосредственно.

Во втором случае виновный стремится сфальсифицировать фактические обстоятельства для подкрепления угрозы распространить такие сведения (шантаж) и тем самым нанести ущерб правам и законным интересам личности. Поскольку это сведения о якобы совершенном потерпевшим преступлении, то их распространение, несомненно, повлечет ущерб интересам правосудия. Эта информация потому и влияет на волю потерпевшего, что она связана с возможным необоснованным привлечением его к уголовной ответственности и осуждением.

Субъект преступления – вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста.

Б. Заведомо ложный донос (ст. 306 УК)

Общественная опасность рассматриваемого преступления заключается в первую очередь в том, что государственные органы, уполномоченные на возбуждение и расследование по уголовному делу, вынуждены реагировать на полученное сообщение о якобы совершенном преступлении либо о лице, его совершившем. Это вытекает из задач уголовного судопроизводства, которые требуют от компетентных органов быстрого и полного раскрытия преступления, изобличения виновных и реабилитации невиновных. Поэтому, даже если ложность сообщения о совершенном преступлении установлена в период предварительной проверки материалов и уголовное дело не возбуждалось, интересы правосудия все равно страдают, так как тратится время, материальные ресурсы для проверки ложного сообщения. При этом всегда существует угроза неосновательного возбуждения уголовного дела, привлечения к уголовной ответственности и даже осуждения невиновного.

Результаты нашего исследования уголовных дел о заведомо ложном доносе показывают, что по ложному заявлению было возбуждено 34,1 % дел. При этом к лицам, привлекаемым по заведомо ложному доносу к уголовной ответственности, применялись следующие меры процессуального принуждения: в 20,7 % лицо задерживалось или ему избиралась мера пресечения – заключение под стражу, а в 13,7 % – предъявлялось обвинение.

Основным непосредственным объектом ложного доноса являются интересы правосудия. Если же виновный не просто сообщает о факте несуществующего преступления, но и указывает конкретно на лицо, якобы его совершившее, то страдают не только интересы правосудия, но и интересы личности (честь, достоинство, свобода), что признается дополнительным непосредственным объектом данного преступления.

Так, Н. заявила в Верхнебуреинский РОВДо совершении кражи телевизора из ее квартиры гр-ном К., который был задержан. Однако в ходе расследования было установлено, что Н. добровольно передала К. телевизор для сдачи под залог. Суд Верхнебуреинского района Хабаровского края обоснованно осудил Н. по ч. 2 ст. 306 УК[306].

Объективная сторона доноса заключается в сообщении ложной информации о совершенном преступлении, которого в действительности не было, либо в указании на лицо, которое данное преступление не совершало. Эта информация может быть передана в любой форме (письменной, устной) и через любые источники, которые в соответствии со ст. 140–144 УПК РФ относятся к поводам для возбуждения уголовного дела: заявление граждан; явка с повинной; рапорт об обнаружении преступления; информация о совершенном или готовящемся преступлении из иных источников. В новом УПК РФ имеет принципиально важное значение установление источника сообщения о совершенном или готовящемся преступлении, так как, согласно ст. 141, анонимные заявления не могут служить поводом к возбуждению уголовного дела.

В юридической литературе высказано обоснованное предложение о необходимости дифференциации уголовной ответственности лица в зависимости от содержания переданного ложного сообщения. Заведомо ложное обвинение лица в реально существующем преступлении имеет повышенную общественную опасность по сравнению с ложным сообщением о вымышленном преступлении (Л. В. Лобанова, А. С. Горелик).

С учетом изложенного представляется неточным утверждение И. С. Власова и И. М. Тяжковой о том, что ложный донос означает ложное обвинение в совершении какого-либо преступления отдельным лицом[307]. Данное обстоятельство необходимо только для применения к виновному квалифицированного состава, когда ложный донос соединен с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления (ч. 2 ст. 306 УК).

Донос будет иметь место уже в том случае, если виновный сообщает ложную информацию о факте совершения общественно опасного деяния, запрещенного уголовным законом, в соответствующие органы государственной власти вне зависимости от того, обвиняет ли он в совершении этого деяния какое-либо конкретное лицо или нет.

Именно на это обстоятельство справедливо указала Судебная коллегия Верховного Суда РФ. Изменяя приговор Кировского областного суда, которым О. была осуждена по ч. 5 ст. 33 и ч. 2 ст. 306 УК, а К. – по ч. 2 ст. 306 УК, Суд указал, что квалификация действий виновного по данному закону возможна лишь в том случае, если донос выражается в обвинении конкретного лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления. Судом же установлено, что К. сообщил в милицию о факте кражи, не называя при этом лица, которое якобы совершило данное преступление. Действия указанных лиц в этой части были переквалифицированы на ч. 1 ст. 306 УК[308].

В то же время практика едина во мнении о том, что состав ст. 306 УК отсутствует, когда подозреваемый (обвиняемый, подсудимый) дает заведомо ложную информацию о лице, совершившем преступление, в качестве средства собственной защиты от предъявленного подозрения или обвинения. В определении по делу Незнамова указано, что заведомо ложные показания подозреваемого о совершении преступления другим лицом заведомо ложного доноса не образуют, поскольку были даны в целях уклонения от уголовной ответственности и являлись способом защиты от обвинения[309].

Состав преступления – формальный. Его принято считать оконченным с момента поступления заведомо ложной информации о совершенном преступлении или о лице, совершившем преступление, в органы, обладающие правом проводить проверку поступивших материалов и возбуждать уголовное дело.

Согласно новому уголовно-процессуальному закону к ним относятся дознаватель, орган дознания, следователь и прокурор (ст. 144 УПК РФ). Следственные подразделения имеют органы прокуратуры, органы Федеральной службы безопасности, органы внутренних дел, налоговой полиции (ст. 151 УПК РФ). Исчерпывающий перечень органов дознания дан в ст. 40 УПК РФ.

Конец ознакомительного фрагмента.

Вы здесь