Полный курс уголовного права. Том II. Преступления против личности. Раздел второй. Преступления против личности ( Коллектив авторов, 2008)

§ 1. История уголовного законодательства России об ответственности за преступления против жизни

Жизнь человека как самое ценное благо, дарованное ему природой, охранялась с особым пристрастием во все исторические эпохи и у всех народов еще с библейских времен. Достаточно вспомнить, что известные десять заповедей Моисеевых открываются именно запретом «не убий».

На Руси одним из первых правовых актов, в котором содержались нормы об ответственности за преступные посягательства на жизнь человека, была Русская Правда (XI в.). Наибольшей регламентации в ней подверглись преступления против жизни, т. е. убийства.

Ответственность за убийство (по терминологии того времени – «душегубство») не увязывалась с формами вины – умыслом или неосторожностью. Однако она дифференцировалась в зависимости не только от особенностей места, времени и способа причинения смерти, но и от характеристики потерпевшего. Отсюда все убийства подразделялись на совершенные: в открытой, честной схватке; в сваде (во время ссоры на пиру); тайно (при совершении «злого» дела) и в разбое. Не признавалось убийством лишение жизни вора, если он был застигнут на месте преступления и при этом еще не был связан. В равной мере и жизнь холопа не включалась в предмет уголовно-правовой охраны: хозяин мог совершенно безнаказанно отправить своего холопа в мир иной.

В первоначальный период действия Русской Правды наказание к убийцам применялось по правилам обычая кровной мести: убийцы передавались в полное распоряжение родственников убитого, что означало для них неминуемую смерть. «Это в конечном счете, – отмечал В. Бородин, – приводило к значительному сокращению населения».

Вот почему в последующем кровная месть за убийство была заменена выкупом (головщиной). В тот же период времени сложилась и определенная такса: голова боярина, княжьего домоуправителя или княжьего старшего конюха оценивалась в 80 гривен, голова княжьего отрока, конюха или повара «тянула» лишь на 40 гривен, за убийство же княжьего смерда можно было откупиться пятью гривнами.[119]

Дальнейшее свое развитие нормы об ответственности за преступные посягательства на жизнь и здоровье нашли в Псковской Судной грамоте (1397 г.), Двинской Уставной грамоте (1398 г.), Новгородской Судной грамоте (1440 г.), Записи о душегубстве (1456–1462 гг.), Судебниках 1497, 1550 и 1589 гг. Отличительной особенностью названных нормативных актов стало рассмотрение ими жизни уже не как блага, а как предмета публичного уголовного права. Более того, жизнь человека в некоторых своих ипостасях начала превращаться в глазах государства в некую абсолютную ценность. Выразилось это в том, что понятием душегубства стало охватываться не только убийство другого человека, но и самоубийство, и даже внезапная (без покаяния в грехах) смерть в результате несчастного случая.[120]

Следующим примечательным этапом в развитии уголовного законодательства об ответственности за преступные посягательства на жизнь явилось принятие Соборного уложения 1649 г. В нем содержался уже довольно развернутый перечень преступлений, прежде всего, против жизни, а именно – убийств. Все убийства, условно говоря, делились на простые, квалифицированные и привилегированные. К первым относились убийства, совершенные «в драке или по пьяному делу» (ст. 69 гл. XXI Соборного уложения), убийства родителями своих детей. Данные преступления наказывались битьем кнутом и тюремным заключением.

Квалифицированными видами убийства признавались: посягательство на жизнь царя (этим понятием охватывались как оконченное убийство, так и покушение, приготовление и даже обнаружение умысла на убийство государя); убийство в присутствии царя на государевом дворе, в суде или в церкви; убийство родителей, родственников, господина, мужеубийство; убийство, сопряженное с разбоем, иным насилием или кражей; убийство, совершенное ратными людьми при следовании на государеву службу или со службы. Все упомянутые преступления карались смертной казнью.

Привилегированным составом убийства следует, по-видимому, считать неумышленное лишение жизни крестьянина. Такое преступление предусматривало в качестве наказания возмещение феодалу рабочих рук. Примечательно, что далеко не все убийства, совершенные по неосторожности, влекли за собой столь мягкое наказание. Например, лекарь подвергался смертной казни независимо от того, «нарочно или ненарочно» уморил пациента. Вместе с тем как казус, т. е. невиновное причинение вреда, квалифицировались действия ездока, который «бес хитрости» (по неосторожности) не смог удержать лошадь, причинившую смерть потерпевшему.

Включение в Соборное уложение 1649 г. нормы о ненаказуемости случайного (невиновного) причинения смерти привело к изъятию из понятия уголовно наказуемого душегубства таких его разновидностей, как самоубийство и внезапная смерть от несчастного случая без покаяния в грехах.[121]

Заметно дифференцировалась и ужесточилась уголовная ответственность за преступления против жизни в эпоху царствования Петра I. В Воинских артикулах (1715 г.) и Морском уставе (1720 г.) все преступления против жизни четко подразделялись на умышленные, неосторожные и случайные убийства. Последняя категория трактовалась как такое «ненарочное убийство, у которого никакой вины не находится». Уголовная ответственность за случайное убийство не наступала. Неосторожные («ненароком и невольно») убийства в самостоятельные составы не выделялись, а рассматривались как привилегированные виды умышленных посягательств на жизнь человека.

Законодательство петровского периода знало уже не только институт стадий совершения преступления (наказуемо было как оконченное убийство, так и «намерение» к убийству, т. е. покушение, приготовление и обнаружение умысла), но и нормы о соучастии. Человек, отдавший приказ совершить убийство либо оказавший помощь убийце «словом или делом», наказывался «яко убийца».

Впервые в рассматриваемых нормативных актах был подробно регламентирован и институт необходимой обороны. Применительно к интересующим нас преступлениям в рамках данного института были не только сформулированы условия правомерности, относящиеся к нападению и защите, но и решены вопросы о ненаказуемости причинения смерти при правомерном «оборонительном супротивлении» и о смягчении наказания за «нарушение правил нужного оборонения».

Выражением антигуманного характера уголовной политики той эпохи следует признать восстановление уголовной ответственности как за оконченное, так и за неудавшееся самоубийство. В первом случае наказанию подвергался труп самоубийцы: тело его волокли по улице и закапывали в «бесчестном месте». Во втором – человека, не сумевшего по тем или иным причинам расстаться с жизнью добровольно, наказывали смертью принудительно.

Умышленные убийства, хотя и подразделялись на простые и квалифицированные, имели одну абсолютно-определенную санкцию в виде смертной казни. Отличались упомянутые виды убийств друг от друга лишь способом исполнения наказания. Простое убийство влекло за собой применение смертной казни в форме повешения, отсечения головы или расстрела. Квалифицированное убийство (убийство по найму, из корыстных побуждений, детоубийство, убийство родителей, священника, путем отравления, солдатом офицера, на дуэли, мирных жителей во время военных действий и т. д.) требовало применения квалифицированного же вида смертной казни – как правило, путем колесования, четвертования и т. п.[122]

Свод законов уголовных 1832 г., будучи первым кодифицированным актом в истории российского уголовного права, содержал не только самостоятельный раздел «Опреступлениях против опасности жизни», но и соответствующие главы, в которых регламентировалась ответственность за преступления против жизни и здоровья.

Преступления против жизни вошли в главу «Осмертоубийстве». Под смертоубийством, согласно ст. 330 Свода, понималась «насильственная смерть, причиненная другому человеку нанесением ран, ушиба или отравлением». Эта дефиниция стала первым в истории России законодательным определением понятия убийства.

Все убийства делились на умышленные, неосторожные и случайные. В свою очередь умышленные убийства подразделялись на простые и квалифицированные.

Квалифицированными убийствами («особыми смертоубийствами») признавались: посягательство на особу Императора или членов его семьи, отце-, чадо-, дето-, братоубийство, убийство иных родственников, должностных лиц, убийство, связанное с военной службой, и т. д. Квалифицированным убийством считался и аборт, т. е. умерщвление плода в чреве матери шарлатаном или другими лицами (ст. 343 Свода).

В качестве неосторожного убийства рассматривалось причинение смерти больному вследствие отпуска или применения аптекарем или лекарем ненадлежащего лекарства. К этой же категории относилось убийство в драке при условии, что не был установлен умысел на лишение жизни потерпевшего.

Случайным признавалось убийство без намерения, при отсутствии малейшей неосторожности. Оно не наказывалось. Исключалась уголовная ответственность и за некоторые другие виды насильственного лишения жизни, например за убийство, совершенное в состоянии необходимой обороны. Из уголовного законодательства петровских времен в Свод законов «перекочевало» положение о наказуемости самоубийства и покушения на него.[123]

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (с учетом последней редакции 1885 г.) продолжило в отечественном законодательстве курс на расширение круга норм об ответственности за преступления против жизни, их систематизацию и совершенствование. Выразилось это, в частности, в том, что в Уложении появился раздел, специально посвященный преступлениям против жизни, здоровья, свободы и чести частных лиц, а в нем самом – ряд глав, в которых сконцентрированы новеллы о посягательствах на жизнь человека.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что разработчики Уложения не только не отказались от идеи уголовной наказуемости самоубийства, но и выделили группу норм о нем в самостоятельную главу. В нее вошли новеллы о самоубийстве как таковом, покушении на него, доведении до самоубийства, склонении к самоубийству. Ответственность исключалась лишь в том случае, если самоубийство или покушение на него совершены в безумии, «по великодушному патриотизму», а равно женщиной «для спасения целомудрия и чести своей от грозившего ей неотвратимого насилия».

В главе «Осмертоубийстве» содержались уже нормы об ответственности за убийство. Все убийства шкалировались в зависимости от степени их тяжести и располагались в убывающем порядке – от наиболее тяжкого вида к наименее тяжкому. Завершался этот перечень такими посягательствами на жизнь, которые и вовсе не признавались виновными и наказуемыми. Поэтому лишь с известной долей условности все предусмотренные Уложением виды убийств можно классифицировать на простые (например, убийство в драке без намерения его совершить), квалифицированные (например, предумышленные убийства, совер шенные путем поджога, из засады, с мыслью ограбления или получения наследства, посредством отравления), особо квалифицированные (например, убийство отца или матери), привилегированные (например, детоубийство, совершенное из стыда или страха при рождении ребенка, убийство в состоянии сильного душевного волнения).

К группе преступлений против жизни по традиции примыкало производство аборта. Зато применение смерти на дуэли (поединке) уже выводилось за рамки понятия убийства, хотя и не оставалось безнаказанным.

Не рассматривалось как убийство причинение смерти случайно (без умысла и неосторожности), в состоянии необходимой обороны, в процессе задержания лица, совершившего побег из карантина, при пресечении преступления, при нападении на пост или дозор и др.[124]

Эволюционный этап развития уголовного законодательства России завершился принятием Уголовного уложения 1903 г. В нем преступления против жизни уже четко разделялись на убийства и умерщвление плода. Причем из числа первых наконец-то исключались самоубийства, а последние хотя по-прежнему и относились к преступлениям данной категории, но уже не рассматривались как разновидности убийства. К разряду привилегированных убийств добавилось лишение жизни по настоянию самого потерпевшего или из сострадания к нему. В остальном система и виды преступлений против жизни по Уголовному уложению мало чем отличались от их трактовки Уложением о наказаниях.[125]

Несмотря на революционные в целом преобразования уголовного законодательства России после 1917 г., система преступлений против жизни в УК РСФСР 1922 г., как это ни парадоксально, не претерпела сколько-нибудь существенных изменений по сравнению с Уголовным уложением 1903 г.

К посягательствам против жизни советский законодатель в разделе «Убийство» главы V “Преступления против жизни, здоровья, свободы и достоинства личности” отнес:

– умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах (ст. 142);

– умышленное убийство без отягчающих обстоятельств (ст. 143);

– умышленное убийство в состоянии аффекта (ст. 144);

– умышленное убийство при превышении пределов необходимой обороны, а также лица, застигнутого на месте преступления, с превышением необходимых для его задержания мер (ст. 145);

– производство аборта лицом, не имеющим медицинской подготовки, либо в ненадлежащих условиях (ст. 146);

– неосторожное убийство (ст. 147);

– содействие или подговор к самоубийству несовершеннолетнего или лица, заведомо не способного понимать свойство или значение им совершенного или руководить своими поступками, если самоубийство или покушение на него последовали (ст. 148).

Система преступлений против жизни в УК 1922 г., как видим, не отличалась особой стройностью, ибо и советский законодатель по инерции в разряд убийств включил производство аборта и содействие самоубийству. С другой стороны, он не перенес из Уголовного уложения 1903 г. в УК РСФСР два привилегированных состава: убийство матерью новорожденного ребенка и убийство потерпевшего по его настоянию или из сострадания к нему.

В качестве примечательной особенности УК 1922 г. отметим мягкость санкций в нормах об убийстве. Среди видов наказаний смертная казнь не фигурирует в них вовсе, а лишение свободы даже за квалифицированное убийство могло быть назначено на срок не более 10 лет.[126]

В УК РСФСР 1926 г. нормы об ответственности за преступления против жизни подверглись несущественной трансформации. Она, в частности, коснулась убийства при превышении пределов необходимой обороны, которое было объединено с неосторожным убийством и зафиксировано в ст. 139 УК. В ст. 141 УК к ответственности за содействие или подговор к самоубийству несовершеннолетнего или невменяемого лица добавилось положение о «доведении лица, находящегося в материальной или иной зависимости от другого, жестоким обращением последнего или иным подобным путем до самоубийства или покушения на него».[127]

Тот же подход к системе преступлений против жизни сохранился в общих чертах и при принятии УК РСФСР 1960 г., с тем, однако, отличием, что: а) убийство при превышении пределов необходимой обороны и неосторожное убийство вновь были «разведены» по самостоятельным составам преступлений; б) содействие или подговор к самоубийству как самостоятельные виды преступлений исключены; в) незаконное производство аборта переведено в разряд преступлений против здоровья; г) квалифицированное убийство пополнилось новыми разновидностями.

Оценивая в целом итоги развития уголовного законодательства России об ответственности за преступления против жизни, можно констатировать, что оно прошло довольно долгий эволюционный путь. К основным тенденциям в развитии законодательства следует отнести: постепенное сужение объекта этой группы преступлений, отнесение к нему в конечном счете лишь жизни другого человека; исключение из сферы уголовной ответственности невиновного причинения смерти; признание при наличии ряда обстоятельств причинения смерти актом не только правомерным, но и социально одобряемым; дифференциацию понятия убийства, классификацию его по видам; совершенствование признаков, характеризующих квалифицированные и привилегированные виды убийств.

Современное воплощение отмеченные тенденции получили в УК РФ 1996 г.

§ 2. Понятие, система и виды преступлений против жизни

Преступления против жизни есть лишь часть более широкого круга преступных посягательств на личность. Однако нормами об ответственности именно за эти преступления открывается Особенная часть УК РФ 1996 г. Законодатель тем самым подчеркивает, что жизнь человека является наиболее ценным благом из всех подлежащих уголовно-правовой охране благ. Защищая его, уголовный закон относит большую часть посягательств на жизнь к категории особо тяжких преступлений. Санкции за них предусматривают максимально суровые наказания, включая пожизненное лишение свободы и смертную казнь.

Преступлениями против жизни следует признать умышленно или по неосторожности совершенные общественно опасные деяния, посягающие на жизнь другого человека и либо непосредственно причиняющие ему смерть, либо доводящие его до самоубийства.

В УК РФ 1996 г., как известно, нет самостоятельной главы, включающей в себя группу норм об ответственности исключительно за посягательства на жизнь. Рассматриваемые преступления сосредоточены в главе 16 «Преступления против жизни и здоровья». Но и в ней можно выделить относительно автономную подсистему норм о преступлениях против жизни. К ним следует отнести новеллы, сформулированные в ст. 105–110 УК.

Все преступления, относящиеся к посягательствам на жизнь, можно подразделить на три вида: а) убийства (ст. 105–108 УК); б) причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК); в) доведение до самоубийства (ст. 110 УК). Не исключена и более детальная классификация, если преступления первой группы разбить на соответствующие подвиды: а) простое убийство, или убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств (ч. 1 ст. 105 УК); б) квалифицированное убийство, или убийство при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК); в) привилегированное убийство, или убийство при смягчающих обстоятельствах (ст. 106–108 УК).

Объектом уголовно-правовой охраны применительно к рассматриваемой группе преступлений выступает жизнь человека как биологического существа. Попытки некоторых ученых (А. Н. Красиков) обосновать тезис о неравнозначности понятий «личность» и «человек» в уголовном праве, о включении в него лишь «социализированной личности» нельзя признать плодотворными. Встав на этот путь, мы вынуждены будем исключить из круга потенциальных потерпевших от преступлений против жизни младенцев, стариков, лиц, страдающих некоторыми психосоматическими заболеваниями и психическими расстройствами.

В связи с этим интересно отметить, что в уголовном законодательстве многих стран мира мы встречаем прямо противоположный подход к этой проблеме. Например, в некоторых странах Азиатско-Тихоокеанского региона квалифицированным (а не простым) убийством признается лишение жизни глухонемого. В новом УК России также квалифицированным считается убийство лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии. Таким образом, современные правовые системы фактически учитывают только биологический подход к пониманию жизни.

Признание потерпевшим от рассматриваемой категории преступлений человека как биологической особи (безотносительно к его полу, возрасту, национальной, расовой принадлежности, состоянию здоровья и прочим признакам) не исключает необходимости поиска ответа на гораздо более важные вопросы о том, что такое жизнь человека вообще и каковы ее начальный и конечный моменты. Ведь ясно, что уголовная ответственность за посягательства на жизнь по общему правилу может наступать, пока таковая в определенных временны́х рамках уже (или еще) существует. В противном случае действия виновного придется квалифицировать по правилам о фактической ошибке (например, при выстреле в труп или попытке убить мертворожденного ребенка).

По поводу начального момента жизни человека разброс мнений среди ученых достаточно широк. И объясняется это тем, что рождение человека есть растянутый во времени и пространстве процесс, различные этапы которого отдельные исследователи объявляют началом человеческой жизни. Отом, насколько правильное определение этого момента является в высшей степени сложным делом, очень хорошо известно тем юристам, которые, по выражению Ф. Энгельса, «тщетно бились над тем, чтобы найти рациональную границу, за которой умерщвление ребенка в утробе матери нужно считать убийством».[128]

В различных уголовно-правовых и судебно-медицинских доктринах мы можем встретить крайне разнообразные суждения о начальном моменте человеческой жизни. Все они умещаются в следующем диапазоне.

Началом жизни человека признавались в прошлом (или считаются в настоящем): а) самостоятельная жизнь человеческого существа вне организма матери после полного отделения младенца от ее утробы (М. М. Гродзинский, А. Ф. Киселев, Г. Н. Волков, Н. С. Таганцев, Н. А. Неклюдов, М. Н. Гернет и др.); б) отделение тела от утробы матери и начало дыхания (М. Д. Шаргородский, Ф. Лист); в) появление из утробы матери наружу какой-либо части тела ребенка (В. Д. Набоков, А. А. Жижиленко); г) появление из утробы матери рождающегося ребенка, даже если он не начал еще самостоятельной внеутробной жизни (А. А. Пионтковский, Б. С. Утевский, Ш. С. Рашковская).

В настоящее время господствующей в России среди юристов и медиков является точка зрения, согласно которой жизнь человека начинается с момента начала процесса рождения.[129] При этом начальным моментом самого процесса родов, достаточным для констатации начала жизни ребенка, следует считать прорезывание головки младенца, выходящего из организма матери. Отделение ребенка от тела матери и переход на самостоятельное дыхание лежат уже за рамками начального момента жизни человека.

Такая трактовка начала человеческой жизни полностью отвечает современным гуманистическим тенденциям в развитии российской уголовно-правовой политики[130]. Перенос акцента в определении искомого момента на начальный этап процесса родов может выступать и как фак тор, призванный предупреждать некоторые виды преступлений против жизни.

К сожалению, предложенная версия определения начального момента жизни человека не стала еще общепризнанной и универсальной. В литературе (и уголовно-правовой, и медицинской) на этот счет можно встретить и иные суждения. Например, В. Ф. Караулов, перенося момент начала человеческой жизни на более позднюю стадию родов, рассуждает по этому поводу следующим образом: «После рождения с первым вздохом легкие новорожденного расправляются. Обычно об этом сигнализирует первый крик ребенка. С этого момента можно говорить о начале человеческой жизни».[131]

Своеобразную позицию занимал А. Н. Красиков. Так и не сформулировав своего собственного четкого и недвусмысленного мнения по спорной проблеме, он рекомендовал дискуссионность этого вопроса преодолевать, опираясь на приказ Минздрава РФ и Постановление Государственного Комитета РФ по статистике от 4 декабря 1992 г. «О переходе на рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения критерии живорождения и мертворождения», а также на Инструкцию «Об определении критериев живорождения, мертворождения, перинатального периода».[132] В указанных нормативных документах живорождением действительно признается «полное изгнание или извлечение продукта зачатия из организма матери вне зависимости от продолжительности беременности, причем плод после такого отделения дышит или проявляет другие признаки жизни, такие, как сердцебиение, пульсация пуповины или произвольное движение мускулатуры, независимо от того, перерезана пуповина и отделилась ли плацента».

Между тем, во-первых, как справедливо отмечал С. В. Бородин, недопустимо смешивать разные категории: начальный момент жизни и живорожденность плода,[133] а, во-вторых (и это главное), подзаконные ведомственные нормативные акты в сфере здравоохранения не могут выполнять функцию «последнего» аргумента в споре, предметом которого является проблема уголовного права.

С не меньшими трудностями мы сталкиваемся при определении момента окончания жизни человека. В настоящее время выбор критерия установления этого момента стал практически безальтернативным. Но так было не всегда.

Смерть человека есть тоже процесс. Какой из моментов этого процесса признать окончанием человеческой жизни? В разные времена юристы и медики отвечали на этот вопрос неодинаково. Моментом, когда жизнь окончательно расстается с человеком, одни из них признавали прекращение дыхания, другие – прекращение сердцебиения, третьи – то и другое, вместе взятое. Но были и скептики, которые полагали, что жизнь даже в бездыханном организме теплится еще какое-то непродолжительное время. Эти представления в рамках науки танатологии – учения о смерти – в конечном итоге воплотились в теорию клинической и биологической смерти.

Процесс перехода от жизни к смерти носит в медицине название умирания и обычно состоит из пяти сменяющих друг друга этапов: а) предагональное состояние; б) терминальная пауза; в) агония; г) клиническая смерть; д) биологическая смерть.

Клинической смертью признается прекращение дыхания, остановка сердечной деятельности, угнетение сознания, рефлексов, нарастающее кислородное голодание всех органов и тканей. На этом этапе сохраняется возможность восстановления всех важных жизненных функций. Его продолжительность в среднем составляет 5–6 минут, однако при низкой температуре окружающей среды она может составлять 15–20 минут.[134]

Биологическая смерть есть финальный этап умирания, который характеризуется переходом в состояние, когда наступают необратимые изменения функций центральной нервной системы, кровообращения и дыхания.

Окончанием жизни человека признается момент наступления биологической смерти. В России этот постулат закреплен в Законе РФ от 22 декабря 1992 г. «Отрансплантации органов и (или) тканей человека». В ст. 9 названного Закона прямо говорится: «Заключение о смерти дается на основе констатации необратимой гибели всего головного мозга (смерть мозга), установленной в соответствии с процедурой, утвержденной Минздравом РФ».[135] «Смерть мозга» – это состояние, характеризующееся необратимыми патологическими изменениями в головном мозге, которые делают невозможным существование человека как личности и вследствие которых он признается мертвым.[136]

На основании изложенного можно, казалось бы, заключить, что «смерть мозга» и «биологическая смерть» – понятия-синонимы. Однако Инструкция по определению критериев и порядка определения момента смерти человека, прекращения реанимационных мероприятий (утвержденная Приказом Минздрава РФ от 4 марта 2003 г.) в последние стадии процесса умирания включает клиническую смерь, смерть мозга и биологическую смерть. Таким образом, две последние стадии отграничиваются друг от друга. В соответствии с инструкцией смерть мозга не эквивалентна биологической смерти, но вместе с тем означает гибель организма как целого и дает основания для констатации смерти человека подобно тому, как это происходит в случае биологической смерти человека. Столь противоречивый подход медиков к определению момента окончания жизни человека вызвал обоснованную критику со стороны юристов[137].

Итак, посягательство на человека, уже находящегося в состоянии клинической смерти, которая еще не дошла до фазы смерти биологической, необходимо расценивать как посягательство на жизнь живого человека. И напротив, нельзя признать объектом уголовно-правовой охраны человека, биологическая смерть которого уже зафиксирована, однако некоторые функции организма искусственно еще поддерживаются. В этом случае окончательное прекращение функционирования отдельных элементов такого организма есть проблема этическая (и отчасти религиозная), но не уголовно-правовая.

Объект анализируемой группы преступлений – жизнь другого человека.

С объективной стороны преступления против жизни могут выражаться в форме как активных действий, так и бездействия. Все составы – материальные. Оконченными эти преступления признаются, когда имеется не только деяние (в форме действия или бездействия), но и последствие (в виде смерти человека) и причинная связь между ними.

С субъективной стороны все деяния – умышленные, за исключением одного: причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК). Преступления против жизни необходимо отграничивать от других видов насильственного причинения смерти. Они могут быть как правомерными, так и неправомерными. К первым относятся: исполнение смертной казни, необходимая оборона, задержание преступника. Вторыми являются некоторые виды насильственного умерщвления потерпевших, ответст венность за которые предусмотрена специальными нормами (ст. 277, 295, 317, 357 УК).

Субъектом этой категории преступлений в основном является вменяемое физическое лицо, достигшее 16-летнего возраста. Лишь за совершение простого и квалифицированного видов убийств (ч. 1, 2 ст. 105 УК) ответственность наступает с 14 лет.

§ 3. Понятие убийства

Если Особенная часть Уголовного кодекса РФ 1996 г. открывается главой «Преступления против жизни и здоровья», то сама эта глава начинается с норм, устанавливающих уголовную ответственность за убийство. Убийство, следовательно, отнесено законодателем к категории наитягчайших преступлений против жизни.

В России в 1986–2006 гг. число всех видов убийств по абсолютным показателям выросло более чем в 3,4 раза. Если в 1997 г. в стране было совершено 29 285 убийств и покушений на них, то в 2000 г. – 31 829, в 2002 г. – 32 926, в 2003 г. – 32 342, в 2004 г. – 32 213, в 2005 г. – 31 451, в 2006 г. – 27 977. Существует гипотеза, согласно которой в стране регистрируется лишь около половины всех убийств. Однако прогноз криминологов, согласно которому к 2005 г. в России будет совершаться около 40 тыс. только зарегистрированных убийств, не осуществился.[138]

Ключевым моментом в уголовно-правовой характеристике убийства является определение его понятия. Из истории развития уголовного законодательства России об ответственности за преступления против жизни нам известно, что отечественный законодатель долгое время оперировал лишь категорией видов убийств, не прибегая к определению его понятия. Впервые более или менее развернутая формула посягательства на жизнь (душегубство) появилась в XV в. Душегубство в то время трактовалось очень широко. Под ним понималось не только убийство в тесном смысле этого слова, но и самоубийство (от своих рук утеряется), а также внезапная (без покаяния в грехах) смерть в результате несчастного случая.

В дальнейшем эта формула постепенно видоизменялась, приобретая все более современные очертания. Так, в Воинских артикулах Петра I смертоубийством признавалось волевое и намеренное, «без нуж ды и без смертного страху», лишение жизни другого человека. Этим же термином охватывался «смертный убой, хотя ненарочно и неволею» (т. е. убийство по неосторожности), а также и невиновное причинение смерти («весьма неумышленное и ненарочное убийство»).

В Своде законов уголовных 1832 г. содержалась уже более четкая формулировка. Смертоубийством в ст. 330 Свода признавалась «насильственная смерть, причиненная другому человеку нанесением ран, ушиба или отравлением». Схожую трактовку понятия убийства можно обнаружить в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и в Уголовном уложении 1903 г.

Параллельно этому процессу в ряде нормативных актов России XIX в. появился и стал широко употребляться термин «умерщвление» как некий антипод убийству, с помощью которого обозначалось не посягательство на жизнь человека как такового, а уничтожение плода в утробе матери.

Отсутствие четких дефиниций убийства в уголовном законе восполнялось доктринальным толкованием этого термина. В дореволюционной литературе данную категорию разрабатывали С. Будзинский, М. Н. Гернет, М. М. Гродзинский, А. Лохвицкий, В. Д. Набоков, Н. А. Неклюдов, Н. С. Таганцев, Н. Я. Фойницкий. В советский период значительный вклад в характеристику понятия убийства внесли М. К. Аниянц, Ю. М. Антонян, С. В. Бородин, Н. И. Загородников, А. Н. Красиков, А. А. Пионтковский, Э. Ф. Побегайло, В. И. Ткаченко, М. Д. Шаргородский и др. В результате долгое время классическим в дореволюционной уголовно-правовой доктрине признавалось понимание убийства как виновного насильственного лишения жизни другого человека (ближнего). В советский период эта формула приобрела следующий вид: «Убийство есть противоправное умышленное или неосторожное лишение жизни человека».[139] При этом проф. М. Д. Шаргородский предлагал под убийством понимать лишь умышленное причинение смерти и не относить к нему неосторожное лишение жизни человека.[140]

Интересно отметить, что как в законотворческой деятельности, так и в теории уголовного права эволюция понятия «душегубство – смертоубийство – убийство» завершилась резким сужением его рамок. Если вначале под убийством понималась даже внезапная смерть в результате несчастного случая, чуть позже – самоубийство и криминальный аборт, еще позже – различные виды причинения смерти независимо от форм вины, то в последнее время сфера применения этого понятия ограничилась лишь умышленным причинением смерти одним человеком другому.

В УК РФ 1996 г. после длительного перерыва вновь появилось понятие убийства. Им в соответствии с ч. 1 ст. 105 УК признается «умышленное причинение смерти другому человеку».

Из этого определения следуют по меньшей мере два вывода. Во-первых, убийством отныне считается причинение смерти потерпевшему при наличии вины в форме только умысла (прямого или косвенного). Неосторожное причинение смерти потерпевшему именоваться убийством (в уголовно-правовом, а не в обывательском смысле этого слова) не может. Во-вторых, не является убийством самоубийство, поскольку объектом уголовно-правовой охраны при убийстве выступает жизнь «другого человека».

В то же время чрезмерный лаконизм использованной в законе формулировки приводит к тому, что из определения «выпадают» признак противоправности и характеристика объекта посягательства.

Отсутствие первого из них не позволяет отграничивать убийство от правомерных способов лишения человека жизни (при необходимой обороне, задерживании лица, совершившего преступление, в процессе исполнения смертной казни). Очевидно, что и в подобных ситуациях один человек умышленно причиняет смерть другому. Но убийством эти действия признать нельзя, ибо они лишены противоправности.

Во втором случае пробельность формулы убийства влечет за собой трудности в отграничении классических видов убийств от их нетипичных аналогов, когда умышленное причинение смерти потерпевшему рассматривается законодателем как побочный результат действий, направленных на причинение вреда иному (нежели жизнь) объекту. Имеются в виду такие составы преступлений, как: посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК), посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК), посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК), геноцид (ст. 357 УК).

С учетом изложенного убийство можно определить как противоправное умышленное посягательство на жизнь другого человека как частного лица, выразившееся в причинении ему смерти.

Объектом убийства является жизнь человека или, по уточненной характеристике, право человека на жизнь (А. Н. Красиков). Это право относится к категории неотъемлемых естественных прав человека, дается ему природой и гарантируется государством. В ч. 1 ст. 20 Конституции РФ прямо записано: «Каждый имеет право на жизнь».

Жизнью человека как самым ценным благом может распорядиться лишь он сам. Обладая правом на жизнь, человек, естественно, вправе и лишить себя таковой. Установление уголовной ответственности за самоубийство означало бы резкое ограничение этого права. Сознательное лишение себя жизни есть разновидность насильственной смерти, но не убийство. Объектом убийства, следовательно, может выступать жизнь любого другого человека, а не своя собственная.

Объективная сторона убийства предполагает возможность его совершения как в форме активных действий, так и путем бездействия.

Деяние при убийстве чаще всего выражается в физическом или психическом насилии. Физическое насилие предполагает такое непосредственное воздействие на организм потерпевшего путем нарушения анатомической целостности тела или нормального функционирования органов или тканей, в результате которого наступает смерть человека. Способы физического воздействия могут быть самыми разнообразными: механический (выстрел, взрыв, удар ножом), химический (отравление, поражение кислотой), термический (сжигание, замораживание), электрический (поражение током), бактериологический (заражение), радиационный (облучение) и т. д.

Убийство путем психического воздействия на жертву будет иметь место, когда виновный, зная о болезненном состоянии потерпевшего, использует психотравмирующие факторы (например, угрозу, испуг) с целью лишения его жизни.

Убийство возможно в форме бездействия. Однако оно может быть инкриминировано виновному лишь при наличии совокупности следующих условий: а) на виновном лежит юридическая обязанность по охране жизни потерпевшего; б) он имеет реальную возможность предотвратить наступление смерти; в) будучи обязанным и имея возможность не допустить смерти потерпевшего, не делает этого. В литературе в качестве примера такого убийства обычно приводят невыполнение матерью обязанностей по кормлению новорожденного ребенка. Можно привести пример и обратного свойства, когда уже взрослые дети с целью избавиться от немощных родителей морят их «голодной смертью».

Состав убийства – материальный. Поэтому объективная сторона рассматриваемого преступления включает в себя в качестве обязательных признаков не только деяние, но и последствия и причинную связь между ними.

Последствием убийства является смерть потерпевшего. Ненаступление смерти при наличии прямого умысла на ее причинение влечет ответственность не за оконченное убийство, а за покушение на него. Временной интервал между деянием и последствием в виде смерти человека не имеет принципиального значения для квалификации содеянного как убийства.

Однако в случаях, когда смерть от преступного деяния отдалена сравнительно большим промежутком времени, особое значение приобретает правильное установление третьего обязательного признака объективной стороны убийства – причинной связи. Необходимо помнить, что в подобных ситуациях первостепенное значение для квалификации имеет не столько сам по себе временной отрезок, сколько осложнение развития причинно-следственных связей разного рода «привходящими» факторами. В некоторых случаях роль этих факторов может оказаться столь существенной, что соединить причинной связью деяние с наступившей смертью станет невозможным.

Другие признаки объективной стороны убийства (время, место, обстановка, способы) учитываются в процессе квалификации лишь при условии, если они включены в диспозиции соответствующих норм.

С субъективной стороны убийство характеризуется наличием вины только в форме умысла. Умысел при убийстве может быть как прямым, так и косвенным.

Убийство с прямым умыслом означает, что виновный сознает общественную опасность посягательства на жизнь другого человека, предвидит возможность или неизбежность наступления его смерти и желает этого.

Убийство с косвенным умыслом предполагает, что виновный сознает общественную опасность посягательства на жизнь потерпевшего, предвидит возможность наступления его смерти и хотя и не желает, но сознательно допускает ее наступление либо относится к факту возможного наступления смерти безразлично.

Если оконченное убийство может быть совершено как с прямым, так и с косвенным умыслом, то покушение на убийство возможно лишь с прямым умыслом, т. е. когда содеянное свидетельствовало о том, что виновный сознавал общественную опасность своих действий (бездействия), предвидел возможность или неизбежность наступления смерти другого человека и желал ее наступления, но смертельный исход не наступил по не зависящим от него обстоятельствам (ввиду активного сопротивления жертвы, вмешательства других лиц, своевременного оказания потерпевшему медицинской помощи и др.). Иными словами, покушение на убийство с косвенным умыслом невозможно. Такова жесткая позиция Пленума Верховного Суда РФ.

Насколько эта позиция согласуется с реалиями современной криминальной жизни и уголовно-правовой теорией? Отвечая на поставленный вопрос, приходится признать, что не вполне.

Обратимся к широко растиражированному в литературе примеру с пьяным до бесчувствия человеком, которого в студеную зимнюю ночь раздевают в безлюдном месте и оставляют одного на морозе. Вор при этом, несмотря на сознание неизбежности того, что потерпевший замерзнет, действует лишь с косвенным умыслом на убийство: он не желает смерти пьяного, она ему не нужна, однако, предвидя неизбежность такого результата, сознательно его допускает (или относится к нему безразлично).

Разовьем сюжет дальше. Представим, что пьяный умирает от переохлаждения. Никаких проблем с квалификацией нет, ибо оконченное убийство возможно и при наличии косвенного умысла. А если смерть не наступит, пьяного спасет случайный прохожий, как быть тогда? Выбор возможных вариантов квалификации невелик: либо «дотягивать» косвенный умысел до прямого и вменять покушение на убийство, либо квалифицировать по фактически наступившим последствиям (если таковые будут), либо прибегать к услугам ст. 125 УК РФ (оставление в опасности). Все предложенные версии квалификации упречны. Но и тот единственно верный и максимально точный вариант оценки описанного случая, увы, неприменим, ибо высшая судебная инстанция России не считает возможной и допустимой квалификацию покушения на убийство с косвенным умыслом.

Мотив, цель, аффект могут играть роль обязательных признаков субъективной стороны убийства лишь при условии, когда они прямо предусмотрены уголовным законом.

Субъектом простого и квалифицированного видов убийств (ст. 105 УК) может быть любое физическое вменяемое лицо, достигшее 14-летнего возраста. Ответственность за привилегированные виды убийств (ст. 106–108 УК) наступает с 16 лет.

Появившиеся в последние годы в отечественной литературе предложения о снижении возраста уголовной ответственности за убийство до 12–13 лет не кажутся нам достаточно обоснованными.[141] Не убеждают и ссылки авторов этих предложений на опыт урегулирования данной про блемы законодательством зарубежных стран. В самом деле, почему мы должны ориентироваться на уголовное законодательство США (где в ряде штатов ответственность за убийство наступает с 8-летнего возраста), а, скажем, не Японии, которая установила минимальный возраст уголовной ответственности за эти преступления в 18 лет? Если при этом сравнивать коэффициенты убийств (в Японии данный показатель в 9 раз ниже, чем в США),[142] то следует признать, что уголовное законодательство гораздо более эффективно в той стране, где установлен более высокий возрастной порог ответственности за убийства. Так может ориентироваться надо на Японию?

§ 4. Простое убийство (ч. 1 ст. 105 УК)

Простым в доктрине уголовного права признается убийство без смягчающих и отягчающих обстоятельств. Ответственность за такое убийство предусмотрена ч. 1 ст. 105 УК.

Сказанное означает, что простым можно считать лишь такое убийство, которое не содержит квалифицирующих (ч. 2 ст. 105 УК) и привилегирующих (ст. 106, 107, 108 УК) признаков. В этом смысле простое убийство есть основной состав данного преступления. Ежегодно в России совершается в среднем около 20–25 тыс. простых убийств.

И хотя понятие убийства дается именно в ч. 1 ст. 105 УК, однако из-за недостаточности отраженных в нем признаков очертить границы простого убийства, не прибегая при этом к анализу его квалифицированных и привилегированных видов, становится практически невозможным. Как это ни удивительно, но правило (в нашем случае – простое убийство) можно вывести, только «отсеяв» от него все исключения (другие разновидности убийств).

Помогает в этом деле судебная практика. Именно она изучает наиболее типичные посягательства на жизнь, относя их к тем или иным категориям убийств. Так, Пленум Верховного Суда РФ от 22 декабря 1992 г. «Осудебной практике по делам об умышленном убийстве» к простому убийству методом исключения отнес умышленное причинение смерти, совершенное виновным из ревности, мести и других побуждений, а также убийство в ссоре либо драке.[143] В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «Осудебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» уже гораздо более подробно разъясняется, что как простое по ч. 1 ст. 105 УК надлежит квалифицировать убийство, совершенное без квалифицирующих признаков, указанных в ч. 2 ст. 105 УК, и без смягчающих обстоятельств, предусмотренных в ст. 106–108 УК, т. е. убийство в ссоре или драке при отсутствии хулиганских побуждений, из ревности, по мотивам мести, зависти, неприязни, ненависти, возникшим на почве личных отношений.

Убийство в драке или ссоре. Подобным стереотипным клише в судебной практике охватываются крайне разнообразные виды насильственного причинения смерти потерпевшим. К ним относятся многие категории так называемых «семейных убийств»; причинение смерти на почве разрешения межличностных конфликтов между сожителями, родственниками, знакомыми, собутыльниками, случайными прохожими и т. д.

При этом необходимо помнить, что сам по себе факт драки или ссоры не является решающим признаком для квалификации убийства по ч. 1 ст. 105 УК. Но и утверждение криминалистов, что для квалификации убийства, совершенного в драке или ссоре, не имеет значения, кто (потерпевший или виновный) явился ее зачинщиком, а равно была ли драка обоюдной,[144] представляется верным лишь отчасти. Определяющим фактором здесь выступает мотивация действий принимающего участие в драке или ссоре убийцы. Нередки случаи, когда мотивами убийства в подобных ситуациях служат побуждения, отнесенные законодателем к числу отягчающих наказание обстоятельств, сама же ссора рассматривается виновным лишь как повод для начала насильственных действий и причинения в конечном итоге смерти потерпевшему.

Нечто подобное, например, происходит при совершении убийства из хулиганских побуждений. Пленум Верховного Суда РФ в связи с этим разъяснил: «Для правильного отграничения убийства из хулиганских побуждений от убийства в ссоре либо драке следует выяснить, кто явился их инициатором, не был ли конфликт спровоцирован виновным для использования его в качестве повода к убийству. Если зачинщиком ссоры или драки явился потерпевший, а равно в случае, когда поводом к конфликту послужило его противоправное поведение, виновный не может нести ответственность за убийство из хулиганских побуждений»[145]. Такие действия надлежит квалифицировать по ч. 1 ст. 105 УК.

Типичным примером такого преступления может служить следующее уголовное дело. Самарским областным судом К. был осужден за умышленное убийство М. из хулиганских побуждений. Верховный Суд установил, что накануне убийства К. и М. в доме последнего длительное время распивали спиртное и оба находились в состоянии алкогольного опьянения. Затем между подсудимым и хозяином дома произошла ссора, перешедшая в драку. При таких обстоятельствах, пришел к обоснованному выводу Верховный Суд, в действиях К. отсутствовали хулиганские побуждения, поэтому его деяние необходимо квалифицировать как простое убийство.[146]

Можно допустить и возможность совершения в драке убийства при превышении пределов необходимой обороны (ст. 108 УК), а можно представить ситуацию, когда лишение жизни одного из дерущихся другим происходит в рамках института необходимой обороны без превышения ее пределов. Наконец, не исключен вариант, при котором в процессе драки смерть потерпевшему будет причинена по неосторожности. Такие случаи в судебной практике встречались.[147]

Таким образом, простое убийство в ссоре или драке может иметь место, строго говоря, лишь при отсутствии обстоятельств, исключающих уголовную ответственность либо отягчающих или смягчающих ее.

Под дракой принято понимать физическое столкновение людей, совершаемое по обоюдному молчаливому или выраженному словесно согласию, для разрешения возникшего спора или конфликта. Физическое столкновение охватывается дракой и в том случае, когда оно начато по инициативе одной из сторон при условии, что другая приняла вызов и вступила в нее для сведения личных счетов.[148]

Цель драки – нанесение побоев, а не причинение смерти «обидчику» (подобную цель могут преследовать дуэль или поединок). Поэтому, если драка перерастает в убийство, последнее правильнее будет именовать «убийством на почве драки». И хотя действия дерущихся «не на жизнь, а на смерть» внешне нередко выглядят безмотивными, на самом деле в качестве движущих факторов такого поведения чаще всего выступают гнев, ненависть, трусость, зависть, злоба, отчаяние, страх.

В отличие от мотивов, такой признак убийства в драке, как ее обоюдный характер, не может служить универсальным критерием для ква лификации этого преступления по ч. 1 ст. 105 УК. Между тем и некоторые теоретики (Б. В. Харазишвили), и отдельные суды ошибочно полагают, что «обоюдность» драки есть достаточный признак, чтобы подобного рода случаи квалифицировать исключительно как простое убийство.

Вероятно, чисто российскими традициями можно объяснить тот факт, что в истории отечественного законодательства со времен Русской Правды до Уложения о наказаниях уголовных и исправительных убийство в драке рассматривалось как самостоятельный состав преступления (причем долгое время – как привилегированный состав). В современный период подобные новеллы можно обнаружить в УК Греции (ст. 313) и УК КНР (ст. 292). Правда, китайский законодатель относит этот вид убийства к числу квалифицированных.

Убийство из ревности. В различные исторические эпохи ревность как мотив убийства определялась по-разному. В дореволюционный период ревность многими исследователями рассматривалась как атрибут чувства собственности. В советские времена под нею стали понимать «выражение частнособственнических чувств, претензию на исключительное обладание любимым человеком».[149] В настоящий момент ревность признается достаточно многоликим проявлением в системе внутреннего состояния человека и определяется как опасение утраты любви, дружбы, расположения или другого блага, сопряженное со стремлением сохранить за собой обладание этим благом, удержать его.[150] По другой версии ревность – это мучительное сомнение в чьей-либо верности, любви.[151]

Столь же разнообразна и этическая оценка мотива ревности. Подавляющая часть исследователей (М. К. Аниянц, В. А. Наумов, Б. С. Волков, С. В. Бородин) относит мотив ревности к низменным побуждениям. Отдельные криминалисты (Э. Ф. Побегайло) считают его социально нейтральным мотивом, а некоторые юристы-практики причисляют к мотивам, заслуживающим положительной оценки.

Любопытные метаморфозы с оценкой ревности в качестве мотива убийства мы наблюдаем в российском уголовном праве. Например, в Уложении о наказаниях 1845 г. убийство из ревности рассматривалось как привилегированный состав. В судебной практике тех лет нередко встречались случаи вынесения убийцам из ревности оправдательного вердикта. По УК РСФСР 1926 г. такое убийство расценивалось уже как квалифицированное, а по УК 1960 и 1996 гг. – отнесено к разряду простых.

На наш взгляд, ревность как побуждение к убийству не может иметь позитивную или негативную окраску. Сама по себе ревность есть нейтральный мотив, нормальная реакция психически здорового человека на возникшую конфликтную ситуацию. Что касается действий человека под влиянием так называемого «бреда ревности», то такого рода патологические поведенческие акты уголовной ответственности не влекут, ибо совершаются в состоянии невменяемости, и поэтому нами не рассматриваются.

Другое дело, что признание мотива ревности социально нейтральным побуждением не снимает отрицательной оценки деяния, причинившего смерть потерпевшему, пусть даже и совершенного не по антиобщественному мотиву. Порицаемость проступка определяется не столько мотивом его совершения, сколько причиненными проступком негативными последствиями. Мы не можем согласиться с мнением тех ученых, которые считают, что мотив ревности при убийстве всегда низмен, антисоциален, отрицателен. В основе такого подхода к оценке мотива ревности лежит неверный взгляд на соотношение понятий мотива и мотивации. Сам по себе мотив совершения преступления может быть нейтральным (и даже положительным), но мотивация, куда кроме мотива входят постановка цели, выбор средств для ее достижения, прогнозирование результатов будущего поведения и принятие решения действовать, в целом всегда носит негативный, отрицательный характер. К аналогичным выводам приходит Д. А. Шестаков в процессе исследования супружеских убийств.[152]

Поводом к ревности чаще всего служит действительная или предполагаемая измена. Однако было бы ошибкой все убийства по мотивам ревности ограничивать лишь сферой сексуальных отношений между партнерами. Судебной практике известны убийства, совершаемые подростками по мотивам так называемой «детской ревности», когда брат или сестра лишались жизни за то, что родители относились к ним «лучше», чем к убийце.[153]

Наибольшую трудность в правоприменительной практике вызывает проблема отграничения мотива ревности при убийстве от конкурирующих с ним смежных мотивов. Дело в том, что процесс мотивации убийства полифоничен. Имеется в виду, что человеческое поведение, в том числе и преступное, полимотивированно, а его мотивация амбивалентна[154], т. е. подвержена двойственности переживания. Убийства по мотиву одной лишь ревности в природе, наверное, не существует. Ревность порождают (или ей сопутствуют) месть, озлобление, зависть, ненависть, гнев, отчаяние, страх и т. п. Ближе всего к ревности в этой череде побочных и производных мотивов стоит месть.

Человек, испытывающий чувство ревности, совершая убийство, стремится расправиться или с лицом, проявившим неверность, или с лицом, оказавшимся причиной этой неверности. Насилие в подобных случаях часто оказывается местью за подлинную или мнимую измену. Следовательно, заключает Н. И. Загородников, убийство на почве ревности есть убийство из мести.[155]

В связи с этим возникает отнюдь не риторический вопрос: как квалифицировать содеянное? Одни ученые полагают, что здесь имеет место убийство из ревности (В. А. Наумов), другие – по мотивам мести (А. Н. Красиков). Этот спор, казалось бы, не имеет принципиального значения, ибо по УК РФ 1996 г. и в том, и в другом случаях вменяться будет один и тот же состав преступления, предусмотренный ч. 1 ст. 105 УК. На самом деле правильное установление в подобных ситуациях истинного мотива убийства важно с точки зрения и уголовного права (так достигается чистота квалификации), и уголовно-процессуального права (мотив входит в предмет доказывания по каждому уголовному делу).

Не менее дискуссионным остается вопрос о том, кто может быть потерпевшим от убийства по мотивам ревности. Только ли соперник (соперница) виновного лица? Или им может быть и супруг (партнер) убийцы? По этому поводу в литературе высказаны различные мнения. Наиболее бескомпромиссную позицию занимает И. Б. Степанова: «Мотивом убийства нельзя считать ревность, если потерпевшим оказался супруг (партнер) виновного лица».[156]

Прямо противоположную позицию занимает Э. Ф. Побегайло, полагающий, что убийство за отказ от продолжения сожительства должно всегда признаваться совершенным из ревности, даже если непосредственным толчком к нему послужили озлобление и месть.[157] Между тем в судебной практике такие убийства нередко квалифицируются как совершенные из мести.

Нам представляется, что во всех перечисленных случаях основными критериями для правильной квалификации должны служить не первичность или производность возникновения того или иного мотива, и уж тем более не особенности личности потерпевшего (или его поведения), а выявленные и доказанные мотивы ревности (или мести) в качестве главенствующих побудительных факторов, доминант, определяющих линию поведения убийцы. Вполне естественно, что в процессе такого исследования можно будет прийти к выводу о победе в конкурентной борьбе над мотивом ревности мотива мести, о преобладании (доминировании) последнего в генезисе преступного поведения. В этом случае речь уже необходимо вести об убийстве из мести в чистом виде, не камуфлируя его под убийство из ревности (или под убийство «из мести на почве ревности»).

Лишение человека жизни по мотивам ревности иногда приобретает форму убийства в состоянии аффекта. Как правило, это происходит, когда в качестве непосредственного повода, порождающего состояние аффекта, выступает внезапно возникшее чувство ревности в результате неожиданно обнаруженного факта измены либо когда чувство ревности развивалось постепенно под воздействием длительной психотравмирующей ситуации в виде систематических измен, а затем внезапно последовал сильный аффективный взрыв, приведший к убийству[158]. В обоих случаях квалификация таких убийств должна производиться по ст. 107 УК.

Убийство из мести. Месть (мщение), по В. Далю, есть отплата злом за зло, обидой за обиду; злопамятство, готовность мстить.[159] Месть – это акт возмездия, расплаты, воздаяния за причиненный вред: физический, материальный, моральный. Месть относится к разряду сильнейших побудительных мотивов человеческой деятельности.

Гносеологически в этом своем качестве она вначале выступала в форме кровной мести. Свидетельством тому может служить известная фраза из Библии: «Мне отмщение и аз воздам». С течением времени месть стала приобретать и иные формы своего проявления.

Понятием простого убийства из мести охватываются не все случаи умышленного причинения смерти при наличии данного мотива. По ч. 1 ст. 105 УК квалифицируются убийства из мести, возникшей на почве личных отношений между преступником и жертвой. В их число не входят убийства из мести на почве осуществления потерпевшим служебной деятельности или выполнения общественного долга, а также убийства по мотивам кровной мести. Такие убийства квалифицируются соответственно по п. «б» и п. «л» ч. 2 ст. 105 УК.

Убийство из мести содержит в себе элементы самосуда, поскольку убийца не обращается за защитой своих интересов к правоохранительным органам, а сам «наказывает» обидчика. Что касается причиненных «зла и обиды», то в качестве таковых они оцениваются субъективным восприятием преступника. На самом деле (объективно) действия потерпевшего могут и не содержать в себе ничего злонамеренного или обидного, однако на квалификацию это уже не влияет.

Поводом для возникновения мотива мести могут служить: оскорбление словом и действием, причинение вреда здоровью, прекращение супружеских отношений, отказ вступить в интимную связь, невозврат долга, невыполнение обязательства по контракту, недостойное поведение членов семьи или соседей по коммунальной квартире, критические высказывания в печати или иных СМИ, угроза разоблачения преступной деятельности, отход от традиций и обычаев преступного мира, требовательность по службе, шантаж, попытка сбора или распространения компромата и т. п.

Из приведенного перечня наглядно видно, что мотив мести вытекает из неприязненных личных отношений между убийцей и его жертвой, в результате чего месть персонифицируется, приобретает ярко выраженный личностный характер. Этим убийства данной категории отличаются от убийств, совершаемых также из мести, но окрашенной в несколько иные тона (имеется в виду кровная месть).

Теми же соображениями необходимо руководствоваться, отграничивая убийство из мести от убийства из хулиганских побуждений. Последнее, как известно, совершается на почве явного неуважения к обществу, общепринятым нормам морали, когда потерпевшим оказывается, как правило, случайный человек и конфликт с ним не носит личностного характера. Убийство из мести, напротив, предполагает сугубо личные взаимоотношения между убийцей и потерпевшим.

Игнорирование указанных отличий мотива мести от хулиганского мотива приводит к ошибкам в судебной практике. Примером такой ошибочной квалификации может служить следующее уголовное дело.

Приговором Тульского областного суда С. признан виновным в покушении на убийство из хулиганских побуждений. Преступление совершено при следующих обстоятельствах: С. длительное время дружил с П. и сделал ей предложение выйти за него замуж, на что последняя ответила отказом. Тогда С., захватив с собой гаечный ключ, встретил П. после работы у проходной завода. Во время прогулки С. вновь предложил П. вступить с ним в брак, но она не согласилась. В ответ на это осужденный имевшимся у него гаечным ключом с целью убийства ударил П. по голове. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР, рассмотрев дело в кассационном порядке, пришла к выводу, что мотивом, которым руководствовался осужденный в момент совершения преступления, были не хулиганские побуждения, а месть в связи с отказом П. стать его женой. Верховный Суд обоснованно признал, что содеянное С. надлежит квалифицировать как покушение на убийство без отягчающих обстоятельств.[160]

В мотив мести может трансформироваться ревность (о чем мы уже писали) или даже корысть. В литературе отмечается, что при установлении мотива бытовых, досуговых и семейных убийств в 35 % случаев происходит «перерастание» корыстного мотива в мотив мести.[161]

Окончательная квалификация убийств с динамично развивающейся мотивационной сферой будет зависеть от того, какой из конкурирующих мотивов окажется доминирующим. Не исключен вариант, когда убийство, замышленное из корыстных побуждений, завершится причинением смерти потерпевшему по мотивам мести. В этом случае содеянное следует квалифицировать по ч. 1 ст. 105, а не по п. «з» ч. 2 ст. 105 УК.

Убийство с согласия потерпевшего. Причинение смерти потерпевшему с его согласия по действующему УК РФ не исключает уголовной ответственности для причинителя вреда. Это преступление расценивается законодателем как убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств. Оно включает в себя по меньшей мере две разновидности.

Во-первых, так называемое «убийство по договору», когда два лица соглашаются вместе уйти из жизни, а затем одно из них отказывается сделать это, предварительно лишив жизни другого «заговорщика».[162]

Во-вторых, убийство с согласия потерпевшего из сострадания к нему. Источником такого сострадания обычно служат: неизлечимая болезнь, вызывающая непереносимые муки; смертельная рана; экстремальная ситуация, грозящая неминуемой (как правило – мучительной) гибелью потерпевшему. В литературе такие убийства иногда именуются «убийствами по любви»[163].

Анализируя этот вид простого убийства, нельзя не коснуться проблемы эвтаназии. Идея эвтаназии, т. е. умерщвления неизлечимо больных людей по их просьбе с целью прекращения страданий, давно занимает умы философов, теологов, юристов и медиков во всем мире. Существуют активная и пассивная формы эвтаназии. Под первой понимаются проведение каких-либо действий, введение лекарственных средств, которые ускоряют смертельный исход. Пассивная эвтаназия заключается в неприменении средств и невыполнении врачебных манипуляций, которые поддерживали бы какое-то время жизнь тяжело больного пациента. На вопрос, что лучше – мучительная жизнь в постоянном страдании и агонии или безболезненная смерть, обрывающая страдания, – окончательный ответ пока не найден. И если представители разных религиозных конфессий к предложенной идее относятся резко отрицательно, то юристы и особенно медики считают ее допустимой.

В некоторых государствах мира предприняты попытки к легализации эвтаназии. Например, парламент Нидерландов в 2000 г. подавляющим большинством голосов принял закон, разрешающий эвтаназию. Голландия, таким образом, стала первой в мире страной, где подобная практика теперь легальна. Только в 2000 г. в Голландии было 2123 официально зарегистрированных случаев эвтаназии. Если учесть, что ежегодно в Нидерландах 3,5 тыс. человек, помочь которым медицина бессильна, выбирают смерть, будучи не в силах выносить дальнейшие страдания, то можно было предположить, что с принятием этого закона «лицензия на убийство», выданная врачам, еще больше увеличит данный показатель. Так оно и случилось: по данным печати, за 2002–2004 гг. в Голландии ежегодно умирало 129 тыс. человек, из них 44 тыс. «помогли» врачи[164].

Попытки решить проблему ответственности за убийство из сострадания в российском уголовном праве нельзя пока признать успешными. Для начала отметим, что по действующему законодательству не только эвтаназия, но и прекращение мер по искусственному поддержанию жиз ни человека недопустимы и расцениваются как умышленное убийство. В недалеком прошлом, правда, а именно в момент принятия УК РСФСР 1922 г., в нем существовала норма, предусматривавшая освобождение от уголовной ответственности за причинение смерти из сострадания. Однако указанная новелла применялась крайне непродолжительное время и вскоре из УК была исключена. Не нашлось места убийству из сострадания и в ряду привилегированных видов убийств.

В процессе подготовки нового УК РФ по инициативе проф. С. В. Бородина была предложена норма об ответственности за убийство из сострадания, совершенное при смягчающих обстоятельствах. Кстати, автор настоящей главы, будучи одним из разработчиков проекта УК РФ, поддержал тогда идею С. В. Бородина, но сформулированная им de lege ferenda ст. 106 «Лишение жизни по волеизъявлению потерпевшего» в окончательный вариант Кодекса так и не попала. В настоящее время норму об ответственности за привилегированный вид убийства – убийство по мотиву сострадания – в действующий УК РФ предлагает ввести О. С. Капинус[165].

Иные виды простого убийства. К ним можно отнести убийство из трусости (страха перед мнимой опасностью), при нарушении правил караульной (охранной) службы, при проведении эксперимента, так называемые «безмотивные убийства», некрофильские, ритуальные убийства, криминальный каннибализм.

«Безмотивными» в судебной практике признаются убийства, мотив которых не установлен. Чаще всего такого рода убийства квалифицируются как совершенные из хулиганских побуждений, ибо правосознанием многих судей отсутствие более или менее выраженных мотивов поведения преступника до сих пор воспринимается как хулиганский мотив.

В последнее время Верховный Суд РФ такой подход нижестоящих судов стал справедливо признавать натяжкой в квалификации и изменять приговоры. Эта позиция Верховного Суда была поддержана С. В. Бородиным. Он полагает, что во всех случаях, когда мотивы убийства остались невыясненными и нет возможности восполнить этот пробел, действия виновного при отсутствии отягчающих обстоятельств, влекущих применение ч. 2 ст. 105 УК, в соответствии с диспозицией ч. 1 ст. 105 УК надлежит квалифицировать по этой статье.[166]

Логика рассуждений на первый взгляд безукоризненна: если убийство совершено, но мотив его не установлен, то это не значит, что преступление должно оставаться безнаказанным. Ему (преступлению) остается подыскать лишь «подходящую» статью: в нашем случае – ч. 1 ст. 105 УК. Но почему именно эту? Ведь неустановление хулиганского мотива отнюдь не означает, что данное убийство не могло быть совершено по мотивам, которые переводят его в разряд других квалифицированных или привилегированных составов. И тогда квалификация будет совсем иной.

Поэтому нам представляется гораздо более правильной позиция Верховного Суда РФ по другому уголовному делу. Суть ее в следующем. Нижегородский областной суд не обнаружил хулиганских побуждений при покушении Р. на убийство. Далее он констатировал, что поскольку мотивы покушения Р. на убийство не установлены, то его действия следует квалифицировать как покушение на умышленное убийство без отягчающих обстоятельств. Президиум Верховного Суда РФ с такой квалификацией не согласился, направил дело на новое судебное рассмотрение, указав: «Довод о том, что преступление, предусмотренное ст. 103 УК РСФСР, может быть совершено безмотивно, противоречит требованиям закона, а потому нуждается в проверке и исследовании».[167]

Некрофильские убийства (т. е. убийства ради убийства), порождаемые стремлением к уничтожению людей, при всей их внешней «немотивированности» также могут квалифицироваться как простые убийства при условии, разумеется, что еще не успели «выстроиться» в серию и не содержат других квалифицирующих признаков (например, особой жестокости). Исследования показывают, что чаще всего они носят именно серийный характер. Например, по данным Ю. М. Антоняна, изучившего личности 120 таких убийц, каждый из них убил от одного до 53 человек.[168]

Ритуальные убийства (жертвоприношения) в правосознании российского юриста ассоциируются прежде всего со знаменитым делом крестьян-вотяков села Старый Мултан[169]. Как справедливо отмечает В. Чалидзе, ритуальные убийства, изуверства сектантов в России «не составляли регулярно совершаемого обряда. Лишь серьезная социальная трагедия, такая, как жестокая эпидемия или многолетняя засуха, вос крешала в памяти народной этот древний способ отвращения кары небесной».[170]

Однако в связи с появлением в современной России разного рода сект сатанинского толка и распространением идей оккультизма подобные убийства стали встречаться и в наше время. Например, в апреле 1993 г. в Оптиной пустыне (Калужская область) были убиты три монаха. На рукояти ножа, которым их зарезали, значились слово «Сатана» и число «666». Подозреваемый в убийстве участник афганской войны А., по многочисленным свидетельствам, страдал галлюцинациями: некий голос извне твердил ему, что он – брат Сатаны и должен убить священнослужителя. На основании результатов судебно-психиатрической экспертизы А. был признан невменяемым.[171]

В сентябре 2000 г. студентка одного из московских университетов С. – поклонница черной магии и писателя Дж. Р. Толкиена – совершила ритуальное убийство своей однокурсницы. Убийство с последующим расчленением трупа было осуществлено с помощью ритуального ножа, которым «толкиенистка» до этого периодически делала на руках символические надрезы.

Ритуальное убийство, не отягощенное квалифицирующими признаками (например, совершение его группой лиц), должно влечь ответственность по ч. 1 ст. 105 УК.

Еще одним экзотическим видом простого убийства можно считать так называемый «криминальный каннибализм». Он имеет место, когда после лишения жизни потерпевшего фрагменты его тела употребляются убийцей в пищу. Приходится признать, что при всей кажущейся ирреальности этого явления случаи убийств на почве каннибализма в современной России далеко не единичны. Так, Челябинским областным судом в 2000 г. осужден за убийство З., который лишил жизни своего приятеля Т., расчленил его труп и накормил мясом собутыльников. В г. Амурске (Хабаровский край) в июле того же года годовалую девочку зарезал и съел сосед, постоянный собутыльник ее родителей. Алкоголик-людоед был взят под стражу, ему предъявлено обвинение в умышленном убийстве[172].

Следует специально подчеркнуть, что криминальный каннибализм можно считать простым убийством лишь тогда, когда цель использовать потерпевшего в качестве продукта питания появилась у виновного после совершения убийства. Если такая цель возникает до (или в процессе) убийства, содеянное надлежит квалифицировать как убийство из корыстных побуждений (п. «з» ч. 2 ст. 105 УК), а также в целях использования органов или тканей потерпевшего (п. «м» ч. 2 ст. 105 УК).

§ 5. Квалифицированные виды убийства