Полный курс уголовного права. Том II. Преступления против личности. Раздел первый. Особенная часть российского уголовного права. Теоретические основы квалификации преступлений ( Коллектив авторов, 2008)

Квалификация преступлений проходит ряд этапов в направлении все более точного установления соответствия содеянного признакам состава преступлении по соответствующей уголовно-правовой норме. От первого этапа – возбуждения уголовного дела по факту общественно опасного события – до вступления приговора в силу квалификация производится правоприменителями от поливариативной и обобщенной до точной, исключающей иные варианты оценки деяния по УК.

Количество таких этапов исследователями определяется по-разному. В главах учебников и учебных пособий о квалификации нами назывались два этапа – выбор нормы и сопоставление состава содеянного с составом преступления, предусмотренного в той или иной статье Кодекса. Авторы, которые ориентируются на уголовно-процессуальные стадии уголовного производства, насчитывают таковых в пределах пяти-шести.

Так, В. Н. Кудрявцев называет пять этапов квалификации преступлений со стадиями: 1) возбуждение уголовного дела; 2) предъявление обвинения; составление и утверждение обвинительного заключения; 4) предание обвиняемого суду; 5) судебное разбирательство; пересмотр дела в надзорном порядке. Квалификацией преступления он считает ту часть процесса применения нормы права, которая заключается в выборе уголовно-правовой нормы, предусматривающей данное общественно опасное деяние, и в закреплении этого выбора в юридическом акте[60]. Получаются две разновидности квалификации преступлений – процессуальная и материальная. Как правильно полагает А. И. Рарог, подменять понятия «этап квалификации» понятием «стадии уголовного процесса» вряд ли обоснованно[61]. Вместе с тем полностью размежевывать их (как диалектическую форму и содержание квалификации преступлений) не следует.

В гносеологическом ключе освещает вопрос о процессе квалификации Л. Д. Гаухман: «…это целенаправленный процесс отражения в сознании субъекта квалификации преступлений фактических признаков содеянного признакам конкретного состава преступления, предусмотренного уголовным законом, и наличия или отсутствия сходства между указанными фактическими признаками и признаками состава преступления»[62]. Он считает, что важно различать процесс такой квалификации, понимаемый в уголовно-правовом и уголовно-процессуальном смыслах. А. В. Корнеевой высказывается мнение об этапах квалификации как об этапах выбора нормы[63].

Н. Г. Кадников полагает, что на первом этапе квалификации происходит установление общей принадлежности деяния к преступлению в постановлении о возбуждении уголовного дела. На втором этапе следствие от общего понятия преступления переходит к видовой принадлежности деяния с выводом, какой конкретно состав преступления содержится в действиях подозреваемого. Процессуально это отражается в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого. Третий этап процесса квалификации преступления наступает после предъявления обвинения и оканчивается составлением обвинительного заключения или прекращением уголовного дела. На этом этапе производится окончательная с точки зрения следователя и прокурора квалификация преступления. Четвертым этапом называется судебное рассмотрение уголовного дела. На этой стадии суд соглашается с квалификацией либо изменяет ее, но не в сторону утяжеления или существенного изменения фактических обстоятельств преступления по обвинительному заключению. Наконец, последняя, шестая, стадия представлена квалификацией в кассационном и надзорном порядке[64].

Сочетание уголовно-правовых и уголовно-процессуальных этапов в процессе квалификации преступлений, закрепление таковой в уголовно-процессуальных документах по нормам уголовного закона вполне практично. Дознаватель, следователь, прокурор, суд всегда действуют одновременно в рамках и УПК и УК. Однако квалификация преступлений – институт материального уголовного права. Поэтому на него и следует ориентироваться при определении процесса квалификации преступлений.

В учебниках по уголовному праву автор настоящей главы курса придерживается двух уголовно-правовых этапов квалификации преступления: первый – выбор нормы УК, по которой производится квалификация, второй – установление соответствия состава совершенного деяния составу преступления, описанному в статьях Общей и Особенной частей УК. Он завершается ссылкой на конкретную уголовно-правовую норму. Квалификация, которая осуществляется оперативно-следственными действиями, оценивается как «предквалификационная»[65]. А. В. Наумов не считает ее этапом квалификации, так как он имеет только доказательственное значение. Правильнее все-таки признавать три этапа квалификации преступлений. На первом устанавливается событие преступления. На втором происходит поиск нужной для квалификации нормы. На третьем – установление полного соответствия состава совершенного общественно опасного деяния составу, описанному в диспозиции выбранной уголовно-правовой нормы с окончательной ссылкой на статью УК.

Уточнение вызвано тем, что квалификация на стадии установления события преступления при всей ее фрагментарности и вариативности весьма значима во избежание на последующих этапах квалификационных ошибок.

Назначение этапов квалификации преступлений состоит в отражении конкретизации процесса установления соответствия (несоответствия) состава содеянного составу преступления по соответствующим уголовно-правовым нормам.

А. Установление события преступления (квалификация преступлений в досудебном производстве)

Пункт 1 ст. 24 УПК признает основанием отказа в возбуждении уголовного дела или его прекращения «отсутствие события преступления». Соответственно наличие события преступления является первым основанием для возбуждения уголовного дела. В судебных решениях событие преступления часто именуется фактическим обстоятельством. Приговор отменяется, если они не установлены или установлены, но им дана неверная юридическая оценка.

В уголовно-процессуальной литературе толкование события преступления дается кратко и не всегда однозначно. В учебнике, подготовленном кафедрой уголовного процесса МГУ, читаем, что событие преступления – это факт, деяние, не соответствующее действительности[66]. «Факт» и «деяние» альтернативно, через запятую вряд ли обоснованно перечислять. Первое понятие намного шире второго, может включать в себя не деяния, а природные факторы, поведение животных и пр.

В другом учебнике событие преступления характеризуется как сам факт общественно опасного деяния, но нет всех признаков состава преступления[67], что еще менее удачно. Третий учебник трактует событие преступления шире – само деяние, о котором поступило сообщение, или стихийные силы, или когда вообще не было факта, например ложное заявление[68].

Удачнее дано толкование события преступления в таких разновидностях: а) события в действительности не было; б) событие в юридическом смысле слова было, но явилось следствием уголовно ненаказуемых действий самого потерпевшего; в) событие явилось следствием стихийных сил природы.

Полагаем, что разночтения процессуалистов обусловлены неточностью самого УПК. На первом, начальном, этапе оперативно-следственных действий о событии именно преступления говорить еще преждевременно. Точнее было бы записать в УПК о событии наступления вреда (ущерба) или об общественно опасном событии.

Пункт 1 ч. 1 ст. 73 УПК хотя и не исчерпывающе, а примерно, но поясняет, что такое событие преступления – «время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления». Следовательно, для доказательства события преступления достаточно установить объект преступления, объективные элементы преступления – действие (бездействие), ущерб, время, место, обстановку, способ и другие объективные обстоятельства причинения вреда.

Первый показатель вредоносного события – причиненный теми или иными источниками ущерб в виде физического, имущественного, социального, дезорганизационного и пр. Внешне ущерб представляют, прежде всего, деформированные предметы – вещи, элементы флоры и фауны, следы преступления, которые оказались на месте события. О физическом вреде говорит состояние здоровья живого человека либо его труп. Информация об ущербе поступает по заявлениям физических либо юридических лиц, из рапортов об обнаружении преступления (п. 43 ст. 5 УПК), СМИ и т. д. Статья 140 УПК поводами для возбуждения уголовного дела признает: 1) заявление о преступлении; 2) явку с повинной; 3) сообщение о совершенном либо готовящемся преступлении, полученное из иных источников. Основанием для возбуждения уголовного дела является наличие достоверных данных, указывающих на признаки преступления.

Для установления события преступления правоприменителю, как правило, достаточно определить родовой и видовой объекты посягательства (необязательно непосредственные), характер ущерба, причиненного именно человеком, а также объективные элементы деяния, место, время, способ, обстановку его совершения. Авторы работ о квалификации преступлений едины в понимании объекта квалификации содеянного на первом этапе установления события деяния. Признак вины и субъекта устанавливается на последующих процессуальных этапах квалификации преступления. Следователи и дознаватели при констатации наличия события преступления возбуждают уголовные дела по факту совершения деяния. В графе о лице, совершившем преступление, отмечается: «неизвестен».

Основанием для возбуждения уголовного дела является, как гласит закон, «наличие достаточных данных, указывающих на признаки преступления». Значит, окончательно квалификация преступления по объекту, ущербу и другим объективным элементам состава должна быть уже не гипотетической, а определенной для дознавателя, следователя, прокурора. Правоприменитель заключает, что причиненный вред суть общественно опасные последствия действий физического лица, причем это не ущерб от проступков. Называется статья УК РФ, по которой возбуждается уголовное дело. Конечно, такая квалификация может быть потом изменена, прокурор не утвердит постановление и признает отсутствие состава преступления и т. д. Тем не менее ст. 146 УПК требует, чтобы в постановлении о возбуждении уголовного дела назывались пункт, часть, статья УК РФ, на основании которых возбуждается уголовное дело.

Ошибки в квалификации на стадии установления события преступления многочисленны и напрямую ведут к квалификационным ошибкам на последующих этапах квалификации. Неполнота и односторонность при доказывании судами фактических обстоятельств дела часто называется Верховным Судом РФ в качестве источника квалификационных ошибок в обзорах судебной практики по результатам ее обобщения.

Среди квалификационных ошибок на этапе оперативно-следственных действий преобладают криминалистические и процессуальные ошибки. Они и сами по себе могут привести к «развалу» уголовного дела, например из-за недоказанности и по другим нереабилитирующим основаниям, и обусловить уголовно-правовые квалификационные ошибки.

Примером обоснованного прекращения уголовного дела дознавателем может служить дело Г. Она подала в милицию заявление о том, что кто-то снял с ее счета в Сбербанке три тысячи рублей. Возбужденное по факту мошенничества уголовное дело было затем прекращено ввиду отсутствия события преступления на основании п. 1 ч. 1 ст. 24 УПК. Г. сама сняла указанную сумму денег, но затем забыла об этом. В данном случае отсутствовало событие преступления. Дальнейшая квалификация содеянного производиться не должна, ибо, если отсутствует событие преступления, не может быть и его состава.

Следует отметить, что на практике квалификация деяний ввиду отсутствия (или наличия) события производится редко. Чаще следователи и дознаватели не находят составов преступлений. При этом они, как правило, забывают указать, какой элемент и признак состава отсутствует в прекращаемых делах.

Наиболее распространенные уголовно-правовые квалификационные ошибки на первом этапе: неквалификация, о которой подробно говорилось в предыдущем параграфе, и квалификация «с запасом». Истоки ошибок чаще всего кроются не в несовершенстве закона, а почти полностью связаны с непрофессионализмом, недобросовестностью и коррупцией дознания и следствия. Дело доходит до того, что правоприменители стали возбуждать уголовные дела за плату от потерпевшего и прекращать тоже, но уже за плату от подозреваемого или обвиняемого. В 2005 г. органами внутренних дел рассмотрено 9 188 454 заявления, сообщения о преступлениях, зарегистрировано – 3 554 738, осуждено – 878 893 лица[69].

Выступая на коллегии МВД России, Президент РФ 17 февраля 2006 г. критиковал милицию за укрытие преступлений от учета, равнодушие и произвол в ходе расследования и коррупцию. Объяснил это B. В. Путин низким уровнем профессионализма и плохой кадровой работой. «Твердым и принципиальным должен быть курс на очищение от людей, которые превратили службу в разновидность доходного бизнеса», – сказал он[70]. Хотя определенные успехи по борьбе с «оборотнями в погонах» имеются: в 2005 г. по сравнению с 2004 г. общее число зарегистрированных преступлений, совершенных сотрудниками МВД, выросло на 46,8 % и составило 44,7 тыс. К уголовной и административной ответственности привлекли 28,6 тыс. милиционеров.

Полагаем, что квалификации по событию преступлений не способствует весьма спорная концепция «криминалистической характеристики преступлений». Насчитано до дюжины различных определений такой характеристики. Одни криминалисты ее напрочь отвергают (А. В. Дулов, Д. Л. Каневский), другие предлагают взаимоисключающие дефиниции (Р. С. Белкин, И. В. Быховский). Так, признанный авторитет в криминалистике профессор Р. С. Белкин пришел к выводу, что «следует отказаться от термина и понятия “криминалистическая характеристика преступления” и вернуться к старой практике конкретной частной криминалистической методики, а в качестве первого ее элемента указывать на специфические особенности предмета доказывания по рассматриваемой категории уголовных дел»[71]. Приведенное мнение представляется убедительным. Тем более что набор криминалистических характеристик у исследователей весьма произвольный. К примеру, в криминалистическую характеристику терроризма включаются способ, цели, группа, признаки личности субъекта преступления, особенности процесса следообразования[72].

Более приемлема категория «следовая картина» криминального события. Она содержит исходную информацию о непосредственных отпечатках события в материальной обстановке преступления, являясь при этом базой логических построений следователя и критерием верификации всех доказательственных систем[73].

Ранее приводилось авторитетное свидетельство Н. С. Таганцева о том, что состав преступления в XVI и XVII вв. имел лишь процессуальное значение как совокупность следов, по которым можно было бы удостовериться в действительном совершении преступления, чтобы начать розыскные действия.

На досудебной стадии процесса дознание и следствие осуществляют оперативно-следственные действия по традиционной методике расследования преступлений с учетом особенностей последних и их доказывания. Для целей квалификации преступлений устанавливаются событие преступления, а затем состав преступления. В последовательности – объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона. Доказательственная часть непосредственно к квалификации не относится.

Предметом доказывания на досудебной и судебной стадиях уголовного процесса являются признаки состава совершенного деяния. Для квалификации – это обязательные элементы состава и его признаки. Для наказания и доказательств значимы и обязательные, и факультативные элементы преступления.

Крупнейший российский авторитет в учении об уголовных доказательствах Л. Е. Владимиров писал: «Вопрос о том, какие предметы составляют quid probandum (то, что подлежит доказыванию), в отдельном случае разрешается так или иначе, смотря по тому, что требуется уголовным законом для состава данного преступления, какие обстоятельства принимаются во внимание при индивидуализированной виновности подсудимого. Точное определение quid probandum совершается, следовательно, на основании материального уголовного права; судопроизводство как способ исследования исполняет программу, начертанную уголовным законом»[74].

Согласуется ли предмет доказывания по ст. 73 УПК «Обстоятельства, подлежащие доказыванию» с материальным уголовным правом? Статья 73 предусматривает три группы таких обстоятельств, относящихся к: а) преступлению; б) наказанию; в) криминологическим детерминантам. К квалификации относится первая группа доказательств. Элементы преступления представлены в ней отлично от их понимания в уголовном праве. Например, обстоятельства, относящиеся к личности обвиняемого, расположены между доказательствами виновности и размером вреда. Не различаются личность и субъект преступления. Между тем в уголовном праве к преступлению и его составу относится субъект преступления. Личность преступника выступает в роли одного из оснований индивидуализации наказания (ст. 60 УК РФ).

УПК в п. 2 ч. 1 ст. 73 назвал обстоятельством, подлежащим доказыванию, «виновность лица в совершении преступления, форму его вины и мотивы». Конструкции виновности в УПК и УК оказались различны ми. В УК виновность суть вина, а вина – родовое понятие ее форм: умысла и неосторожности. Процессуальное толкование виновности иное: «Доказывание виновности лица в совершении преступления требует тщательного исследования формы его вины и мотивации содеянного. Другими словами, оно ориентируется на необходимость всестороннего и полного выявления всего того, что связано с определяемыми уголовным законом особенностями субъективной стороны преступления, ставшего предметом рассмотрения по данному делу»[75]. Сюда же включается уголовно-правовая проверка вменяемости лица, привлекаемого к уголовной ответственности.

Не совпадает трактовка презумпции невиновности представителями материального и процессуального уголовного права. Конституция РФ в ч. 1 ст. 49 (ст. 14 УПК) устанавливает: «Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в силу приговором суда».

«Считается» не равноценно «является». «Презумпция невиновности» – уголовно-процессуальная категория. «Основания уголовной ответственности», т. е. когда преступление является совершенным виновным в нем лицом – категория уголовно-правовая (ст. 8 и 14 УК). В России за год совершается 9–12 млн преступлений, которые официально не регистрируются. В отношении них, понятно, не выносится обвинительных приговоров. От этого они не перестают быть преступлениями. Коллизионность УК и УПК в понимании виновности, презумпции невиновности не способствует сокращению квалификационных ошибок.

Таким образом, на процессуальной стадии оперативно-следственного установления события преступления уже производится квалификация преступления по конкретной норме УК. В начале оперативных и следственных действий дознаватели и следователи устанавливают объект преступления (необязательно непосредственный), ущерб, предмет посягательства, место, время, обстановку и другие объективные элементы события. Заканчивается эта стадия вынесением постановления о возбуждении уголовного дела с указанием конкретной нормы УК, по которой квалифицируется содеянное (п. 4 ч. 2 ст. 146 УПК).

Б. Выбор уголовно-правовой нормы

Второй этап квалификации преступления – выбор уголовно-правовой нормы. Он предполагает уяснение: 1) системы признаков уголовного законодательства; 2) толкования норм УК; 3) темпорального и территориального действия отобранной нормы; 4) правил квалификации преступлений по бланкетным нормам; 5) квалификации по конкурирующим и коллизионным нормам.

Источником российского уголовного законодательства является Уголовный кодекс Российской Федерации. Статья 1 УК РФ гласит: «1. Уголовное законодательство Российской Федерации состоит из настоящего Кодекса. Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс.

2. Настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права».

Исторически следование требованию законности о полной кодификации уголовного законодательства, исключающее действие уголовно-правовых норм вне рамок УК, в России существовало не всегда. Например, в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. допускалось применение норм по аналогии.

Помимо кодифицированного законодательства существовало немалое число кодексов и уставов, регламентирующих уголовную ответственность за преступления.

Само Уложение включало 2304 статьи, что в четыре раза превышало средний объем действовавших тогда кодексов. В. Спасович писал об Уложении, что «память человеческая не может с ним справиться, и нет юриста – ни теоретика, ни практика, который бы знал Уложение в его основных принципах и чертах». Помимо Уложения уголовная ответственность регламентировалась Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (181 статья), Воинским Уставом о наказаниях (282 статьи) и другими источниками.

Поэтому не только по идеологическим соображениям после Октябрьской революции 1917 г. народные суды не применяли Уложение (хотя декреты о суде № 1 и № 2 разрешали это), а в силу архаичности и бессистемности уголовного права. Первый УК РСФСР 1922 г. оказался самым кратким в мире. В нем содержалось всего 218 статей.

В системе пяти принципов УК РФ называет принцип законности, ведущими установлениями которого выступают верховенство международного уголовного права и подконституционность Кодекса. В этой связи возникает вопрос о допустимости квалификации преступлений непосредственно по нормам международного уголовного права и Конституции РФ. В теории и на практике он решается по-разному.

Одни исследователи, исходя из п. 4 ст. 15 Конституции РФ, признают абсолютный примат международного права над внутренним, считая международное право безусловным источником уголовного законодательства, по которому следует квалифицировать преступления (О. И. Тиунов). Другие признают верховенство международного права над внутренним относительным, т. е. применительно к нормам Общей части УК, к нормам, не связанным с установлением и ужесточением уголовной ответственности, и над нормами Особенной части УК, которые прямо отсылают к международно-правовым актам, как это сформулировано в разделе XII УК «Преступления против мира и безопасности человечества» (А. Г. Кибальник, Л. В. Иногамова-Хегай, Д. В. Кайсон). Наконец, третьи отвергают верховенство международного права над внутренним уголовным правом, ибо иная позиция, по их мнению, способна подорвать суверенитет соответствующего государства и права (О. Н. Ведерникова).

Так, О. И. Тиунов, член Конституционного Суда РФ, профессор международного права, пишет: «Если обнаруживается противоречие между международными договорами Российской Федерации и ее Конституцией, то оно разрешается в пользу Конституции на том основании, что она имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей российской территории. Принцип верховенства положений Конституции РФ не допускает верховенства правил международного договора в отношении нее самой в случае противоречия между ними»[76]. На примере Статута Международного уголовного суда (вступил в силу 1 июля 2002 г., подписан, но пока не ратифицирован Россией) О. Н. Ведерникова считает, что ряд его норм противоречит российской Конституции. «Наднациональный международный суд, действующий не параллельно, но вместо национальной судебной системы, – пишет она, – подрывает независимость судебной власти, угрожает суверенитету государства… Это хорошо понимают американцы, которые в декабре 2001 г. подписали Статут МУС, а в мае 2002 г. отозвали свою подпись, высказав опасения, что “суд может действовать политически пристрастно по отношению к американским гражданам”»[77].

Позволим себе не согласиться с мнением авторов. Напротив, полагаем, что следует быстрее ратифицировать названный Статут. В действительности он не подрывает суверенитет национальной судебной системы, так как исходит из двойной юрисдикции судов – международной (МУС) и национальной – за международные преступления. Без реально функционирующего МУС невозможно противостояние галопирующей организованной транснациональной преступности, прежде всего терроризму, а также преступлениям против мира и безопасности человечества.

Что касается учета особенностей российского уголовного права, то для этого существуют протоколы к подписанным международно-правовым актам, в которых оговаривается, какие положения Россия ратифицирует, а какие нет. Именно так поступила Россия, к примеру, при ратификации Европейской конвенции об экстрадиции. Во всех международных конвенциях неизменно содержится утверждение, что предлагаемые в них меры принимаются государствами-участниками, если они согласуются с принятыми внутренним правом принципами и системой.

Нельзя не признать определенную коллизионность ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и ст. 1 УК РФ. Последняя безоговорочно признает источником уголовного законодательства только Кодекс. О Конституции и общепринятых принципах и нормах международного права сказано, что УК на них «основывается». Статья же 15 Конституции устанавливает верховенство и самой Конституции, и международного права, и даже общепринятых международных принципов в том числе над УК РФ.

Ряд ученых решает эту коллизию в пользу Конституции и международного права. Поэтому они признают источником уголовного законодательства Конституцию, международно-правовые акты, ратифицированные Россией, и УК РФ. Такое решение требует дифференцированного подхода. Так, нормы международного права, усиливающие или устанавливающие уголовную ответственность, не могут непосредственно применяться при квалификации преступлений. Такой запрет вытекает из самих международных и конституционных предписаний об обратной силе закона. Напротив, нормы, отменяющие либо смягчающие уголовную ответственность, могут применяться непосредственно до включения в УК РФ в случаях, когда международное законодательство не содержит конкретных санкций за преступления. Санкции могут содержаться лишь в обобщенном виде, например, при определении «серьезного преступления» (исключение составляет Конвенция ООН 1948 г. о геноциде). Уже по одному этому основанию они не могут непосредственно использоваться при квалификации преступлений. Так, в Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности, ратифицированной Россией 26 апреля 2004 г., серьезными преступлениями признаются те, которые наказуемы по уголовному законодательству государства – участника Конвенции лишением свободы на максимальный срок не менее четырех лет.

Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 10 октября 2003 г. «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» разъяснил: «Международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться судами непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости предусмотренных внутренним (национальным) законом»[78].

В цитированном постановлении однозначно отвергается непосредственность квалификации преступлений по международному уголовному праву. Однако в нем обойден вопрос о допустимости этого применительно к нормам Общей части, которые тоже участвуют в квалификации, а также в случаях декриминализации преступлений либо смягчения ответственности за деяния, ответственность за которые регламентируется Особенной частью УК. Представляется, что такого рода нормы международного права, разумеется, ратифицированные, должны применяться непосредственно. Это вытекает из толкования ч. 1 ст. 1 УК РФ, где сказано, что «новые уголовные законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». Отсюда следует, что обязательной имплементации в УК требуют нормы, устанавливающие уголовную ответственность, но не освобождающие от нее, либо смягчающие уголовную ответственность или наказание. Данный вывод в полной мере согласуется с принципом международного и конституционного права об обратной силе закона, устраняющего либо смягчающего наказание.

Согласно Венской конвенции 1969 г. «О праве международных договоров», государство не может ссылаться на положения собственного права и пробелы в нем в ответ на обвинения в нарушении им своих обязательств по международному праву.

В связи с этим не лишено оснований предложение профессора В. А. Лихолая (Латвия) о введении в Общую часть УК раздела, регламен тирующего соотношение международных и внутригосударственных уголовно-правовых актов[79].

Верховный Суд РФ в своем постановлении обошел и проблему квалификации преступлений против мира и безопасности, а также преступлений международного характера. Между тем высшая правовая сила международного права в этих случаях бесспорна. При имплементации таких норм в УК возможна их инкорпорация, когда они вносятся в Кодекс без каких-либо изменений, текстуально, либо трансформация, когда изменения вносятся, однако без изменения их сути и содержания международного уголовно-правового акта. В ст. 355 УК «Разработка, производство, накопление или сбыт оружия массового поражения», ст. 356 «Применение запрещенных средств и методов ведения войны» содержится прямая отсылка к международным договорам Российской Федерации.

Таким образом, международное уголовное право выступает в роли источника российского уголовного законодательства и участвует в квалификации преступлений в качестве бланкетных норм высшей юридической силы, к которым отсылает УК. В случаях неусиления и неустановления уголовной ответственности (пока они не будут имплементированы в УК) подписанные, но еще не ратифицированные международные договоры инициируют совершенствование внутреннего уголовного законодательства.

Аналогично решается вопрос о соотношении Конституции РФ и УК РФ. Высшая юридическая сила Конституции аксиоматична, согласуется с требованием принципа законности о подконституционности уголовного закона. При коллизиях безоговорочен примат Основного закона. Однако поскольку Конституция не регламентирует квалификацию преступлений, ее нормы непосредственно в ней не участвуют. Ее предписания используются при толковании уголовных законов Конституционным и Верховным судами.

Для целей квалификации проблемным остается положение об имплементации в УК ратифицированных международно-правовых актов о борьбе с преступностью. Неясно, почему одни международные уголовно-правовые нормы имплементируются в Кодекс, а другие – нет, чем вызваны те или иные оговорки в протоколах к конвенциям. Так, 26 апреля 2004 г. вступил в силу Федеральный закон о ратификации Конвен ции ООН против транснациональной организованной преступности и дополняющих ее протокола против незаконного ввоза мигрантов по суше, морю и воздуху и протокола о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми.

Прошло два года после ратификации данной Конвенции. Имплементация ее положений в УК последовала далеко не в полном объеме. Для чего, спрашивается, ратифицируются международные акты, если они не применяются?

Конвенцией ООН против транснациональной организованной преступности вводятся понятия «серьезные преступления» и «преступления транснационального характера» (конвенционные преступления). К серьезным преступлениям Конвенция отнесла преступления, наказуемые по уголовному законодательству государства – участника Конвенции лишением свободы на срок не менее четырех лет. Это не совпадает с категоризацией преступлений по ст. 15 УК. Пересматривать ее нет достаточных оснований, стало быть, в протоколе к ратификации Конвенции следовало это оговорить.

Конвенционными преступлениями признаны создание организованной преступной группы и участие в ней, отмывание доходов от преступлений, коррупционное воспрепятствование осуществлению правосудия. В протоколе к ратификации уместно было оговорить, что понятия коррупции в УК РФ нет, поэтому возможна лишь частичная имплементация. Создание организованной преступной группы и участие в ней частично совпадают с нормой УК РФ. Поэтому нет необходимости в изменениях соответствующих норм Кодекса.

Конвенция внесла в мировое уголовное законодательство новую категорию деяний – «преступления транснационального характера». Их признаки – преступление совершено: а) более чем в одном государстве; б) в одном государстве, но существенная часть его подготовки, планирования, руководства или контроля имеет место в другом государстве; в) в одном государстве, но при участии организованной преступной группы, которая осуществляет преступную деятельность в более чем одном государстве; г) в одном государстве, но его существенные последствия имеют место в другом государстве.

Приведенные нормы Конвенции, коль скоро их непринятие не оговорено в протоколах о ратификации, подлежат имплементации в УК. В пояснительной записке по вопросам о ратификации Конвенции ООН против транснациональной преступности так и сказано: «Конвенция и протоколы содержат иные правила, чем те, что предусмотрены законами Российской Федерации. Участие России в Конвенциях и протоколах потребует внесения изменений в законодательство Российской Федерации». Однако такие изменения до сих пор не внесены.

Следуя Конвенции, обоснованно внесение изменений в раздел XII УК «Преступления против мира и безопасности человечества». В его главу 34 желательно поместить нормы о преступлениях против мира и безопасности человечества, в главу 35 – о преступлениях транснационального характера. В начале главы 35 или в виде примечания сформулировать в отдельной статье понятие преступлений транснационального характера, например: «к преступлениям транснационального характера относятся тяжкие и особо тяжкие преступления», и далее воспроизвести понятия, содержащиеся в Конвенции. Наказание предусмотреть от пяти до пятнадцати лет лишения свободы либо пожизненно. Такая норма позволяла бы квалифицировать и наказывать как транснациональные преступления любые тяжкие и особо тяжкие преступления с признаками конвенционных деяний. Они квалифицировались бы по соответствующим статьям УК, а в обвинительном заключении или приговоре признавались бы преступлениями транснационального характера.

Другой вариант: ограничить список преступлений транснационального характера теми деяниями, которые перечислены в Конвенции ООН. Статьи о них в УК снабдить примечаниями, к примеру, такого содержания: «Примечание. Данное деяние признается преступлением транснационального характера при наличии признаков, указанных в главе 35».

Возможны и другие варианты. Однако очевидно, что антиконституционную фикцию представляет собой ратификация международных конвенций, которые без объяснений не имплементируются во внутригосударственное законодательство и потому не применяются.

Проблема имплементации международных актов о борьбе с преступностью весьма актуальна и к квалификации преступлений она имеет прямое отношение.

Термин «имплементация» федеральные законы РФ о ратификации международных актов не употребляют. Принят оборот: «Российская Федерация обладает юрисдикцией, признанных преступными согласно…» Далее перечисляются статьи Конвенций, которые не включаются в УК. Так, Федеральный закон от 8 марта 2006 г. не имплементирует в УК РФ ст. 15 Конвенции ООН против коррупции «Подкуп национальных публичных должностных лиц», ст. 16 «Подкуп иностранных публичных должностных лиц и должностных лиц публичных международных организаций», ст. 17 «Хищение, неправомерное присвоение или иное нецелевое использование имущества публичным должностным лицом», ст. 18 «Злоупотребление влиянием в корыстных целях», ст. 19 «Злоупотребление служебным положением», ст. 21 «Подкуп в частном секторе», ст. 22 «Хищение имущества в частном секторе», ст. 25 «Воспрепятствование осуществлению правосудия», ст. 27 «Участие в покушении».

Такое решение о неимплементации норм о коррупции в целом обоснованно.

Особую роль в определении соответствия международно-правового акта Конституции РФ призван играть Конституционный Суд РФ. Часть 7 ст. 125 Основного закона устанавливает, что «не соответствующие Конституции Российской Федерации международные договоры Российской Федерации не подлежат введению в действие и применению». Следовательно, Конституционный Суд вправе вынести постановление о невведении в действие и неприменении уже ратифицированных Госдумой международно-правовых актов. На практике, однако, пока не видно участия Конституционного Суда РФ в имплементации Конвенций по борьбе с преступностью в УК РФ. Будь иначе, ст. 20 Конвенции против коррупции «Незаконное обогащение» как соответствующая Конституции вошла бы в УК РФ.

В систему источников уголовного законодательства не входят постановления и определения Конституционного и Верховного судов. Это четко зафиксировано в Конституции РФ. Часть 4 ст. 125 Основного закона устанавливает, что Конституционный Суд РФ по жалобам на нарушение конституционных прав и свобод граждан и по запросу судов проверяет конституционность закона, применяемого или подлежащего применению в конкретном деле, в порядке, установленном федеральным законом. Статья 126 гласит: «Верховный Суд Российской Федерации является высшим судебным органом по гражданским, уголовным, административным и иным делам, подсудным судам общей юрисдикции, осуществляет в предусмотренных федеральным законом процессуальных формах судебный надзор за их деятельностью и дает разъяснения по вопросам судебной практики».

Аналогичны функции и Высшего Арбитражного Суда РФ (ст. 127). В науке уголовного права не воспринимается предложение члена Верховного Суда РФ В. В. Демидова о придании нормативной силы постановлениям Пленума Верховного Суда РФ[80].

Таким образом, источниками уголовного права при квалификации преступлений выступают международное уголовное право, Конституция РФ и УК РФ.

Толкование уголовно-правовых норм при квалификации преступлений вызывается рядом причин. Прежде всего неясностью формулировок составов преступлений в УК, а также изменением реальной жизни закона, т. е. изменением социальной, политической, экономической обстановки его действия, вследствие чего он устаревает.

Для квалификации преступлений имеют значение следующие вопросы: а) может ли судебный прецедент иметь силу закона; б) обладает ли нормативными свойствами толкование УК Конституционным и Верховным судами; в) как не смешивать расширительное толкование уголовно-правовых норм с аналогией закона?

Один из членов Верховного Суда РФ высказался в том смысле, что судебный прецедент в российском уголовном праве выполняет роль закона и поэтому, ссылаясь на него, можно решать аналогичные дела[81]. Эту позицию в науке и в судебной практике не поддержали. Уголовное право России всегда относилось к континентальной (европейской) системе законодательства. В отличие от англосаксонской системы, в ней судебный прецедент не признается нормативным актом, обязательным для других судебных решений по аналогичным делам. Квалификация преступлений по приговорам, сходным с приговорами вышестоящих судов, является разновидностью аналогии. Согласно ч. 2 ст. 3 УК РФ «применение закона по аналогии не допускается». Логически-толковательная аналогия, сравнение используются в правоприменительном и доктринальном толковании, но не более того. Обязательной нормативной силой сравнения с решениями Верховного Суда по схожим делам при квалификации преступлений не обладают.

Относительно юридической силы постановлений Пленума Верховного Суда РФ высказывается мнение (правда, явным меньшинством исследователей), что их необходимо относить к источникам права, в том числе уголовного. Отсюда толкование обязательно для судов и при квалификации преступления. Приводятся доводы: законы нередко устаревают, а поскольку аналогия закона запрещена, источником права выступают постановления Пленума Верховного Суда, которые часто по старинке называют «руководящими» (А. Рашидов).

Единодушно отрицалась нормативная функция постановлений Верховного Суда в 60-е годы XX в. (А. С. Шляпочников, Н. Д. Дурманов). Затем это мнение стало оспариваться (А. В. Наумов, А. И. Рарог). Отдельные современные авторы считают, что Верховный Суд и поныне создает правовые нормы. А. В. Мадьярова убеждена, что выбор одного из нескольких соответствующих закону вариантов понимания (уточнения, развития) нормы всегда является не толкованием, а созданием новой нормы права[82].Попытки разделять обязательный и руководящий характер постановлений Пленума Верховного Суда РФ не проясняют вопроса об их нормативности. Статья 3 Закона СССР от 30 ноября 1969 г. «О Верховном Суде СССР» так и называлась «Руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР». Согласно ей Верховный Суд Союза ССР изучал и обобщал судебную практику, анализировал судебную статистику и давал руководящие разъяснения судам по вопросам применения законодательства, возникающие при рассмотрении судебных дел. Руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда СССР были обязательны для судов, других органов и должностных лиц, применяющих закон, по которому дано разъяснение. Некоторые юристы предлагают использовать такую формулировку и в новом законе о Верховном Суде РФ, который до сих пор не принят[83].

Большинство исследователей проблемы судебной практики как источника права правомерно отказывают постановлениям Верховного Суда РФ в нормативном и руководяще-обязательном статусе. В ст. 126 Конституции РФ четко сказано, что Верховный Суд «дает разъяснения по вопросам судебной практики». Нормативное толкование правомочна осуществлять лишь Государственная Дума РФ. Иное решение, предлагаемое в действующем Законе «О судопроизводстве РСФСР» 1981 г., как противоречащее Основному закону РФ недействительно. В нем дословно воспроизводилась приведенная выше ст. 3 Закона СССР от 30 ноября 1979 г. «О Верховном Суде СССР».

Действующие постановления Пленумов Верховных Судов СССР и РФ при всей их ненормативности и необязательности при применении УК РФ, безусловно, выполняют важнейшую функцию стабилизации судебной практики и минимизации квалификационных ошибок. Суды и теоретики тщательно их изучают и используют в профессиональной деятельности.

При квалификации преступлений возникает ряд сложностей, связанных с использованием постановлений Пленума Верховного Суда РФ. Как, к примеру, надлежит квалифицировать преступление в случаях расхождения между толкованием высшего судебного органа и Уголовным кодексом? Казалось бы, ответ однозначен – только по закону. «Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа закону, принимает решение в соответствии с законом» (ч. 2 ст. 120 Конституции РФ). Однако судебная практика часто отдает предпочтение постановлениям Пленума Верховного Суда РФ. Приведем известный пример с квалификацией группового совершения преступлений, когда только один субъект достиг возраста уголовной ответственности, а остальные были моложе. Так, п. 19 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 марта 1960 г. «О судебной практике по делам о грабеже и разбое» предлагал судам квалифицировать эти преступления как совершенные группой, независимо от того, что остальные участники преступления в силу ст. 10 УК РСФСР (ст. 20, 21 УК РФ) или по другим предусмотренным законом основаниям не были привлечены к уголовной ответственности.

Такое же толкование давалось в п. 9 постановления Пленума Верховного Суда РСФСР от 22 апреля 1992 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании». Несмотря на критические публикации, Верховный Суд, а за ним все суды России квалифицировали совершение преступлений группой с одним по возрасту субъектом. Уголовному закону такая практика явно противоречила. И лишь в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 14 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о преступлениях несовершеннолетних» толкование норм о субъекте преступления в группе приведено в соответствие с УК. Пункт 9 постановления гласит: «Необходимо иметь в виду, что совершение преступления с использованием лица, не подлежащего уголовной ответственности в силу возраста (статья 20 УК) или невменяемости (статья 21 УК), не создает соучастия»[84].

Аналогичное положение сложилось с толкованием Верховным Судом признаков группы без предварительного сговора. По делам об умышленном убийстве он требовал соисполнительства от всех членов группы, даже если лишение жизни осуществлялось одним орудием преступления – пистолетом, топором, палкой. Приговоры судов, которые толковали группу строго по предписанию ч. 2 ст. 35 УК, отменялись вы шестоящими судебными инстанциями. Согласно закону для квалификации группы с предварительным сговором достаточно достижения согласия между ее членами о совершении уголовно наказуемого деяния и чтобы оно произошло до начала совершения преступления. Организационно-техническое разделение ролей, при котором только один член группы непосредственно исполняет состав преступления, не исключает наличия группы. Так и было признано постановлением Верховного Суда РФ 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве». Однако в постановлениях и определениях по конкретным делам один за другим Верховный Суд отменяет приговоры, считая квалификационной ошибкой признание группы без непосредственного соисполнительства. Тем самым смешивались два вида преступной группы: простая группа – групповое соисполнительство и группа по предварительному сговору. Верховный Суд сам допускал очевидную квалификационную ошибку.

Например, по делу С. и др. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ определила, что «в совершении преступления, предусмотренного п. “н” ст. 102 (п. “ж” ч. 2 ст. 105 УК РФ), виновными могут быть признаны только те лица, которые принимали непосредственное участие в лишении жизни потерпевшего, т. е. содействовавшие совершению указанного преступления путем применения в отношении потерпевшего какого-либо физического насилия. Организаторы этого преступления, подстрекатели и пособники, непосредственно не причинявшие физического насилия к потерпевшему на момент лишения его жизни, не могут быть ответственны за совершение умышленного убийства по предварительному сговору группой лиц. Само по себе наличие сговора на совершение убийства при осуществлении преступного умысла одним лицом нельзя признать достаточным для осуждения за убийство как совершенное группой лиц»[85].

В приведенном определении допускалась еще одна квалификационная ошибка – групповое соучастие в преступлении (ст. 35 УК) смешивалось с негрупповым соучастием (ст. 33, 34). Как раз главным признаком группы с предварительным сговором выступает сговор. Кто был организатором, подстрекателем, пособником до сговора, после него ставшими членами группы, не значимо для квалификации. Роль членов группы учитывается при индивидуализации их наказания.

До 2002 г., когда вышло постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам о кражах, грабежах, разбое», таким же был подход и к квалификации совершенных группой названных пре ступлений. Так, в определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ по делу К. и др. признавалось, что для ответственности за хищение, совершенное группой лиц по предварительному сговору, не требуется, чтобы каждый соучастник принимал непосредственное участие в данном преступлении[86]. По другим делам о кражах, совершенных группой по предварительному сговору, давалось иное толкование. Например, по делу Б. он был признан судом первой инстанции виновным в краже с проникновением в чужое жилище, совершенной группой по предварительному сговору с другими лицами. По протесту заместителя председателя Верховного Суда приговор был изменен ввиду отсутствия признаков группы по предварительному сговору. В постановлении Липецкого областного суда, переквалифицировавшего кражу с исключением ссылки на групповой характер, говорилось: «По смыслу уголовного закона в случае совершения хищения с проникновением в жилище по предварительному сговору группой лиц при отсутствии (выделено нами. – Н. К.) организованной группы, действия лиц, осведомленных о целях участников хищения, оказавших им содействие в доставке к месту совершения преступления и обратно, но не оказавших помощь в непосредственном проникновении в жилище при изъятии имущества, подлежат квалификации как соучастие в преступлении в форме пособничества».

Теоретики сколько угодно могут спорить о нормативности и обязательности решений Верховного Суда, доказывать квалификационную ошибочность толкования Судом уголовного закона, реалии остаются прежними, как будто и не было четких предписаний Конституции РФ. В приведенном и ему подобных делах, конечно, правильную, соответствующую УК квалификацию дают видам соучастия суды первой инстанции. Но не может областной суд идти против заместителя Председателя Верховного Суда РФ. Поэтому он вопреки УК не признал в краже группу по предварительному сговору потому, что отсутствует организованная группа. Хотя очевидно, что Верховным Судом смешиваются разные виды соучастия и виды группового совершения преступления[87].

За первые два года действия УК 1996 г. в судебной практике сложилось неоднозначное понимание группы по предварительному сговору. Верховный Суд РФ по существу перевел группу в простое соисполнительство либо в подстрекательство, пособничество, организаторские действия, что противоречит ст. 33–35 УК. Из-за этой квалификацион ной ошибки значительно увеличилось число ошибок судов первой инстанции, которые правильно применяли Кодекс. В обзоре кассационной практики Судебная коллегия Верховного Суда РФ отмечала, что ошибки при квалификации умышленного убийства по признакам соисполнительства и группового соучастия самые распространенные. Суды якобы не учитывают, что характерный признак группы с предварительным сговором – выполнение каждым из соучастников объективной стороны преступления. Такое судебное толкование, возможно, сформировалось под влиянием неверного доктринального толкования некоторых комментаторов[88].

Правильное толкование группы по предварительному сговору предлагает постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое». Пункт 10 постановления гласит: «Исходя из смысла ч. 2 ст. 35 УК РФ, уголовная ответственность за кражу, грабеж или разбой, совершенные группой лиц по предварительному сговору, наступает в тех случаях, когда согласно предварительной договоренности между соучастниками непосредственно изъятие имущества осуществил один из них. Если другие соучастники в соответствии с распределением ролей совершили согласованные действия, направленные на оказание непосредственного содействия исполнителю в совершении преступления (например, лицо не проникало в жилище, но участвовало во взломе дверей, замков, решеток, по заранее состоявшейся договоренности вывозило похищенное, подстраховывало других соучастников от возможного обнаружения совершаемого преступления), содеянное ими является соисполнительством и в силу ч. 2 ст. 34 УК РФ не требует дополнительной квалификации по ст. 33 УК РФ»[89].

Теперь для судов сложилась очередная головоломка с квалификацией преступной группы по предварительному сговору. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ рекомендация о квалификации такой группы по делам об убийстве одна, по делам о краже, грабеже и разбое – другая.

Аналогичные колебания допустил Верховный Суд и в рекомендациях о квалификации поджогов. В определении Судебной коллегии по делу Д. признавалось, что ч. 2 ст. 167 УК предусматривает лишь действия, направленные на причинение значительного ущерба. Установления же последнего при квалификации не требуется, ибо ущерб лежит за рамка ми состава поджога[90]. Пленум Верховного Суда в постановлении от 5 июня 2002 г. (в редакции от 6 февраля 2007 г.) «О судебной практике по делам о нарушении правил пожарной безопасности, уничтожении или повреждении имущества путем поджога либо в результате неосторожного обращения с огнем» высказал противоположную точку зрения. Квалификация по ч. 2 ст. 167 УК допустима только при наступлении значительного ущерба[91].

В работе А. В. Мадьяровой приведен длинный перечень постановлений и определений Верховного Суда РСФСР и РФ, которые либо противоречат УК, либо не согласованы друг с другом. Отсюда с очевидностью исключаются нормативность и обязательность судебного толкования. Суды, как бы упорно ни возвращались к ним дела из высших судебных инстанций из-за якобы допущенных квалификационных ошибок, обязаны по Конституции подчиняться только закону. Обоснованна критика противоречий в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса РФ»[92].

Нормативной силой обладают лишь легальные толкования институтов и статей УК. Формы такого толкования различны. В УК РФ – это примечания к ряду норм Особенной части. УК Республики Беларусь формулирует и примечания к статьям, и понятия в начале отдельных глав. Так, глава 24 УК Беларуси «Преступления против собственности» начинается с примечания. В ч. 1 определяется хищение, в ч. 2 – повторность хищений, в ч. 3 – значительный размер ущерба, в ч. 4 – административная ответственность за хищения имущества юридического лица, в ч. 5 – освобождение от уголовной ответственности при наличии деятельного раскаяния, в ч. 6 – хищение у близких родственников.

Все формы легального толкования в УК представляют собой уголовно-правовые нормы и потому обязательны к применению при квалификации преступлений. Из всех кодексов стран СНГ наибольшее число норм с легальным толкованием предлагает белорусский УК, и в этом его значимое для квалификации преступлений достоинство. К конструированию толковательных уголовно-правовых норм должен осуществляться тщательно продуманный подход. К примеру, понятие хищения в ч. 1 примечания к ст. 158 УК РФ спорно и не согласуется с нормами о вымо гательстве и разбое. Безусловное преимущество у кодексов с наиболее полной регламентацией правил квалификации преступлений. Сегодня среди кодексов стран СНГ по этому критерию первенствует УК Республики Беларусь. Однако к нем, пожалуй, и наибольшее количество спорных толкований, а они могут обусловить квалификационные ошибки. Российская Федерация и Республика Беларусь входят в состав Союзного государства. Будущие Основы уголовного законодательства Союза потребуют максимальной унификации обоих кодексов. В связи с этим сравнительное толкование российского и белорусского уголовных кодексов представляет особый интерес.

Толкование уголовно-правовых норм Конституционным Судом РФ обладает своей спецификой. Конституционный Суд толкует УК в единственном аспекте – соответствия норм Кодекса или их применения Конституции. Судебные решения, постановления и определения КС окончательны, обжалованию не подлежат и обязательны для адресатов. Как предписано ч. 6 ст. 125 Конституции, «акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу», т. е. не применяются, а уже примененные отменяются. Законодатель по постановлениям Конституционного Суда должен внести изменения в УК, суды отреагировать соответствующими решениями по конкретным уголовным делам жалобщиков, должностные лица принять юридически значимые меры, предложенные Конституционным Судом. Но сами по себе постановления и определения Суда нормативной силой не обладают. Поэтому при квалификации преступлений на них нельзя ссылаться. Квалификация преступлений осуществляется только по УК РФ.

Надо отметить, что квалификационные ошибки, проистекающие из УК или его правоприменения, в Конституционном Суде рассматриваются в единичных случаях. С 90-х годов прошлого века известны три постановления, связанные с квалификацией. Они касаются толкования ст. 64 УК РСФСР 1960 г. об измене Родине, множественности преступлений и ст. 265 УК РФ 1996 г.

Конституционный Суд РФ принял к своему производству дело Смирнова, оспаривающего конституционность ряда положений п. «а» ст. 64 УК 1960 г., а именно – соответствие Конституции одной из форм измены Родине – бегство за границу или отказ возвращаться из-за границы. Суд признал эту форму измены Родине противоречащей ч. 2 ст. 127 и ч. 3 ст. 55 Основного закона, согласно которым каждый может свободно выезжать за пределы Российской Федерации и беспрепятственно возвращаться обратно. В заключении постановления, как и в других случаях, сказано, что согласно частям первой и второй статьи 79 Федерального Конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» решение окончательно, не подлежит обжалованию, вступает в силу немедленно после его провозглашения и действует непосредственно.

Положение об окончательности и немедленности вступления в силу постановлений вызывает вопрос об их юридической силе. Должна ли производиться переквалификация преступлений по вступившим в силу приговорам суда (по делам о государственной измене – Верховного Суда) при признании нормы УК антиконституционной? Полагаем, ответ должен быть отрицательным. Конституционный Суд дает толкование Кодекса и практики его применения, а не изменяет то и другое. Толкование Конституционного Суда – толкование высшей силы. Оно должно воплощаться в постановлениях Верховного Суда в порядке немедленного исполнения решений Конституционного Суда. Законодательный орган, если согласится с рекомендациями Конституционного Суда и когда сочтет необходимым, подвергнет изменениям УК. Постановления и определения Конституционного Суда обжалованию не подлежат. Нет высшей инстанции, которой допустимо приносить жалобы. Судебный и прокурорский надзор, согласно ст. 405 УПК, на Конституционный Суд не распространяется.

Отсюда проблема: как поступать адресатам решений Конституционного Суда, если все-таки этот суд допустил квалификационную ошибку, неправильно истолковав УК или практику его применения, либо когда Конституционный Суд вышел за пределы своей юрисдикции? На наш взгляд, неверные толкования УК не должны приниматься во внимание законодателями. Что касается судебной практики, то выход из положения видится в обращении Верховного Суда РФ и судов России и субъектов Федерации с запросом в Конституционный Суд РФ. При согласии с толкованием Конституционным Судом судебной практики по уголовным делам вступивший в силу приговор не отменяется. Верховный Суд в обзорах практики, в постановлениях по соответствующей категории конкретных уголовных дел толкует норму и практику соответственно рекомендациям Конституционного Суда, но не в противоречии с УК. Толковательная сила решений Конституционного Суда выше, нежели постановлений Верховного Суда.

Так, в определении Конституционного Суда РФ от 17 декабря 2004 г. по жалобе Сидорова на нарушение его конституционных прав ч. 1 ст. 74 УК и ч. 1 ст. 394 УПК Конституционный Суд определил: «В силу статьи 8 Федерального Конституционного закона “О Конституционном Суде Российской Федерации” выявленный в настоящем Определении конституционно-правовой смысл положений части первой статьи 74 УК Российской Федерации и части первой статьи 396 УПК Российской Федерации является общеобязательным и исключает любое иное истолкование в правоприменительной практике». Конституционный Суд признал соответствующими Конституции формы измены Родине в виде выдачи государственной и военной тайны иностранному государству и оказания иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против РФ.

По существу рекомендательный характер своих решений Конституционный Суд признал в п. 4 данного постановления: «Согласно части второй статьи 100 Федерального Конституционного закона “О Конституционном Суде Российской Федерации” уголовное дело в отношении Смирнова в части применения пункта “а” статьи 64 УК РСФСР, признанного настоящим Постановлением неконституционным, подлежит пересмотру Верховным Судом Российской Федерации в установленном порядке, если для этого не имеется других препятствий»[93].

«Установленный порядок» – это уголовно-процессуальный порядок. УПК не предусматривает такого основания изменения или отмены приговора, как постановление Конституционного Суда. Непосредственно ввиду большей юридической силы может применяться Конституция РФ. Пункт 4 ст. 79 ФЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» устанавливает, что если при признании закона неконституционным образуется пробел в законодательстве, то непосредственно применяются положения Конституции.

В действующем УК РФ состав государственной измены (ст. 275) значительно уточнен. В частности, бегство за границу и невозвращение оттуда не оцениваются как государственная измена. Незаконное пересечение Государственной границы РФ наказывается максимум до двух лет лишения свободы как преступление небольшой тяжести (ч. 1 ст. 322), при наличии квалифицирующих признаков – группой либо с применением насилия или с угрозой его применения – максимальное наказание до пяти лет лишения свободы (ч. 2 ст. 322). Действия лица, которое, находясь за границей, не вернулось в Россию и не возвратило на ее территорию предметы художественного, исторического и археологического достояния народов РФ и зарубежных стран, квалифицируются по ст. 190 УК.

Европейский Суд по правам человека не рассматривает вопросы квалификации преступлений и доказательств ее правильности. Лишь в одном случае он правомочен обратиться к решению этих вопросов, если возникнет сомнение относительно того, совершено преступление либо нет, например при наличии обстоятельств, исключающих уголовную ответственность. Но и тогда он не рассматривает дело по существу, если отсутствуют процессуальные нарушения. При этом заявитель обязан использовать все внутригосударственные средства защиты его прав.

Так, по делу № 48040/99 от 21 декабря 2001 г. «Евгений Железнов против Российской Федерации» обсуждались процессуальные аспекты осуждения заявителя за умышленное убийство отца по п. «д» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Последний, помимо якобы процессуальных нарушений по его делу, посчитал, что приговорами в России нарушена Конвенция о защите прав человека и основных свобод, потому что он действовал в состоянии самообороны (потерпевшему было нанесено 41 ножевое ранение) и, следовательно, преступления не совершил.

Европейский Суд по правам человека постановил: «Пересмотр предполагаемых ошибок, допущенных национальными судебными властями при установлении фактов и применении норм права, не является его задачей и по общему правилу оценка доказательств и применение национального права производится национальными судами. Задачей Европейского Суда является установление того, является ли судебное разбирательство справедливым в целом»[94].

В решении по делу № 70270/01 от 22 мая 2002 г. «Владимир Александрович Гусинский против Российской Федерации» Европейский Суд тоже не обсуждал по существу квалификацию действий Гусинского по ч. 3 ст. 159 УК РФ как крупное мошенничество и не выяснил, является ли его мировое соглашение с «Газпромом» гражданским деликтом или тяжким преступлением. Суд «пришел к выводу, что заявитель более не может утверждать, что он является жертвой нарушения ст. 13 Конвенции, и, следовательно, данная часть жалобы должна быть отклонена согласно статье 35 Конвенции.

На этих основаниях суд единогласно: объявил приемлемой, не рассматривая по существу, жалобу заявителя относительно утверждений о незаконности его содержания под стражей, объявил неприемлемой остальную часть жалобы»[95].

Таким образом, толкование норм о квалификации преступлений, осуществляемое Верховным Судом РФ, Конституционным Судом РФ, Европейским Судом по правам человека, не носит нормативного, обязательного для судов характера. Европейский Суд, хотя и может решить вопрос о том, является ли содеянное заявителем уголовно наказуемым деянием, но делает это, основываясь лишь на юридической квалификации правонарушения по внутреннему законодательству, не рассматривая дела по существу. Квалифицируя преступления, правоприменительные органы и суды руководствуются только УК РФ.

По объему такое толкование, как известно, возможно трех видов: расширительное (распространительное), ограничительное и аутентичное (строгое, когда буква и смысл закона совпадают). Последнее толкование больше других соответствует принципу законности. В ряде зарубежных УК признается только этот, так называемый строгий вид толкования. К примеру, ст. 111-4 УК Франции гласит: «Уголовный закон подлежит строгому толкованию».

Толкуя закон при квалификации преступлений, важно не нарушать его путем применения аналогии под видом расширительного толкования, с одной стороны, и необоснованно сужать состав преступлений – с другой. Основываются при толковании на законах уголовных и международных с учетом толкований Конституционным и Верховным судами, но не вопреки закону.

Наибольшая потребность в толковании возникает при квалификации составов с оценочными признаками. УК нередко прибегает к конструкции диспозиций с примерным перечнем тех или иных признаков составов, чаще объективных элементов – ущерба, предмета, способа. Тогда употребляются слова «иные», «другие». Такого рода условно оценочные признаки толкуются по грамматическому смыслу этих слов как равнозначные или близкие по содержанию перечисленным конкретно. Такой прием законодательной техники применяется, когда нельзя единым термином охватить все многообразие признаков составов. Например, регистрация незаконных сделок с землей квалифицируется по ст. 176, если эти действия совершены «из корыстной или иной личной заинтересованности». Аналогично описана мотивация злоупотребления служебными полномочиями (ст. 285). Мотивация этих и подобных преступлений многообразна. «Личная заинтересованность» – понятие емкое, и его потребуется правоприменителю в каждом конкретном деле толковать. По содержанию она близка к корыстной, однако не связана с получением прямых материальных выгод.

Последние годы неуголовно-правовые законодательные акты стали содержать толкование терминов для целей их применения. Хотя они не обращены к УК, при толковании последнего представляется допустимым ими пользоваться. Так, в «Положении об установлении мер по недопущению возникновения конфликта интересов в отношении должностных лиц федеральных органов и исполнительной власти, вовлеченных в процесс регулирования, контроля и надзора в сфере обязательного пенсионного страхования, должностных лиц Пенсионного фонда Российской Федерации и членов Общественного совета по инвестированию средств пенсионных накоплений», утвержденном Правительством РФ 2 марта 2006 г., предложено следующее определение личной выгоды. Это выгода, не являющаяся материальной выгодой, выразившаяся в достижении лицом очевидных личных целей, даже если такая выгода не привела к получению материальной выгоды. «Не являются личной выгодой повышение по службе и объявление благодарности»[96].

10 марта 2006 г. вступил в силу Федеральный закон «О противодействии терроризму». Статья 3 формулирует основные понятия: «терроризм», «террористическая деятельность». Это легальное толкование, обладающее силой закона. Для квалификации террористического акта по ст. 205 УК надлежит использовать понятия «террористическая деятельность» и «террористический акт». Понятие же терроризма в данном Законе не совпадает с УК, и его надо толковать шире, чем в Кодексе. «Терроризм, – говорится в ч. 1 упомянутого Закона, – идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». Идеология, понятно, не может преследоваться юридическими санкциями.

И опять недостатки законотворчества создают условия для квалификационных ошибок, требуя толкования, которое тоже чревато разночтением. Статью 205 УК в новой редакции сформулировал Федеральный закон «О противодействии терроризму» от 10 марта 2006 г. Федеральный закон «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона “О ратификации Конвенции Совета Европы и предупреждении терроризма” и Федерального закона “О противодействии терроризму”» вступил в законную силу 29 июля 2006 г. Какой закон применять, если терро ристический акт совершен в период от 10 марта до 29 июля? И можно ли признавать норму о преступлении действующей до включения ее в УК?

На последний вопрос ответ отрицательный. До включения в УК уголовно-правовая норма, сконструированная в каком-либо вступившем в силу Федеральном законе, считается не действующей. Поэтому в названный период от марта по июль 2006 г. действует ст. 205 УК в прежней редакции. Новая редакция потребует толкования на предмет действия ст. 10 УК об обратной силе уголовного закона. Она криминализировала террористический акт, совершенный в целях воздействия на принятие решений международными организациями. Слова об органах власти и таких организациях поставлены во множественном числе. Это является очередным огрехом законодательства. Во всех статьях УК должно употребляться единственное число имен существительных. Иначе возникает проблема квалификации: сколько должно быть органов власти и международных организаций, в отношении которых совершен террористический акт? Криминализация деяний, устанавливающая уголовную ответственность, не имеет обратной силы и потому не участвует в квалификации преступлений.

По способу (методу) толкования в теории права называют до семи его видов. Для квалификации преступлений наиболее востребованы языковой, логический и систематический методы толкования.

Неопределенность уголовно-правовой терминологии может рассматриваться как нарушение конституционных прав граждан. Так, Конституционный Суд РФ в постановлении от 27 мая 2003 г. по делу о проверке конституционности положений ст. 199 Уголовного кодекса РФ в связи с жалобами граждан Белецкого и других на неопределенность ст. 199 УК РФ (уклонение от уплаты налогов и (или) сборов с организации), что влечет нарушение их конституционных прав, принял следующее решение. В силу конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ) запреты и иные установления, закрепляемые в законе, должны быть определенными, ясными, недвусмысленными. Неопределенность содержания правовой нормы допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и тем самым – нарушения принципа равенства, а также принципа верховенства закона.

Заявители усмотрели неопределенность ст. 199 УК в словах «уклонение от уплаты налогов иным способом». Конституционный Суд правильно отметил, что оценка степени определенности содержащихся в законе понятий должна осуществляться, исходя не только из самого текста закона, используемых формулировок, но и из их места в системе нормативных предписаний. Термин «уклонение» указывает на определенную цель деяния – избежать уплаты законно установленных налогов. Следовательно, состав предполагает именно прямой умысел.

Конституционный Суд признал толкование состава уклонения от уплаты налогов с организаций по ст. 199 УК противоречащим Конституции РФ, «поскольку названное положение по своему конституционно-правовому смыслу в системе действующих правовых норм предусматривает уголовную ответственность лишь за такие деяния, которые совершаются умышленно и направлены непосредственно на избежание уплаты законно установленного налога в нарушение закрепленных в налоговом законодательстве правил»[97]. Применив логическое и систематическое толкование, Конституционный Суд правильно уточнил форму вины – умысел в составах уклонения от уплаты налогов – и одновременно разрешил коллизию между Налоговым и Уголовным кодексами. Налоговый кодекс допускает при квалификации налогового правонарушения вину как в форме умысла, так и неосторожности (ст. 110 НК РФ).

Языковое толкование осуществляется по соответствию закона нормам современного русского литературного языка, прежде всего лексически, синтаксически, стилистически. Исключаются архаизмы, употребление малопонятных иностранных слов. Язык должен соответствовать требованиям ясности, однозначности, лаконичности.

В УК РФ, пожалуй, единственный случай употребления архаизмов состоит в использовании слова «деяние» (ч. 1 ст. 14). В качестве его современного аналога уместно употребить слово «поведение». Однако традиции российского уголовного законодательства, которые необходимы для его стабильности, обусловили сохранение его и в действующем, шестом по счету в XX в., Кодексе. Поэтому столь уникально сочетание его толкования в словарях: деяние – преступление и «деяние святых». При этом формулировка термина «деяние» в Уголовных кодексах РСФСР 1960 г. и РФ 1996 г. неоднозначна. УК 1960 г. в скобках пояснял, что деяние – это действие или бездействие. Большинство УК бывших союзных республик сохранили эту формулировку. Однако скобка вносила неясность, ибо не охватывала главный криминообразующий элемент – общественно опасные последствия. Отсюда на практике и в теории приходилось прибегать к расширительному толкованию и объяснять, что термин «деяние» охватывает не только действие и бездействие, но и преступные последствия. Убрав скобки, УК РФ исключил потреб ность в таком толковании. Одновременно была устранена коллизия между Общей и Особенной частями УК. УК 1960 г. в Особенной части многозначно употреблял при описании в составах преступлений термины «деяние» или «действие». Там, где называлось «действие», в действительности могло быть и «бездействие». Это вело к неопределенности, создавая нормативное поле для квалификационных ошибок. УК РФ 1996 г. подобную терминологическую многозначность устранил благодаря употреблению единого слова «деяние». При этом если в основном составе преступления называлось несколько деяний, то в нормах о квалифицированных составах правильно употреблялось множественное число.

К примеру, ч. 1 ст. 111 УК предусматривает несколько видов умышленного причинения вреда здоровью. Поэтому в ч. 2 говорится «те же деяния», в ч. 3 – «деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи». Такая конструкция составов и диспозиций статей используется по всей Особенной части УК. Правда, имеются и случаи неточного употребления слова «деяние». Например, в ч. 1 ст. 260 УК незаконные порубки деревьев и кустарников признаются преступными, «если эти деяния совершены в значительном размере». Слово «деяние» употреблено неверно, ибо перечисленные действия становятся преступными при наличии криминообразующего элемента – причинения вреда в значительном размере. Без общественно опасных последствий есть действия и бездействие, но нет деяния. Поэтому следовало написать: «если они совершены в значительном размере». В ч. 2 ст. 260 УК вместо слова «деяние» надо было также указать: «если они совершены». Аналогичные замечания относятся к ст. 287 «Нарушение правил охраны рыбных запасов», ст. 268 «Незаконная охота», ч. 1 ст. 263 «Нарушение правил безопасности движения и эксплуатации железнодорожного, воздушного или водного транспорта» и к другим нормам УК, в которых речь идет о нарушении тех или иных правил. Сами нарушения правил суть административные проступки. Лишь наступление вреда делает их преступлениями. Поэтому во всех случаях конструкций норм о нарушениях тех или иных правил надо прибегать к ограничительному толкованию, дабы не допускать квалификационных ошибок.

К примеру, ч. 1 ст. 269 УК предусматривает ответственность за «нарушение правил безопасности при строительстве, эксплуатации или ремонте магистральных трубопроводов, если это деяние повлекло по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью человека». Без такого вреда преступного деяния нет. Надо: «если это повлекло…» Неправильно употреблено слово «деяние» и в ч. 2 ст. 269, где сказано: «То же деяние, повлекшее по неосторожности смерть человека». Какое «то же деяние»? Логическое толкование не позволяет считать, что причинение тяжкого вреда здоровью является тем же деянием, которое причинило смерть. В действительности – и «не то же, и «не деяние». Словом, во всех статьях, диспозиции которых говорят о нарушениях правил, термин «деяние» придется толковать как «нарушение, повлекшее» или «если они повлекли».

Ограничительное толкование термина «деяние», а также исключение его из статей главы 28 «Преступления в сфере компьютерной информации» способствовали минимизации квалификационных ошибок.

Изложенное позволяет сформулировать правило квалификации с употреблением слова «деяние». В случаях употребления данного термина в норме о простом составе толкование его должно быть буквальным. В случаях же, когда «деянием» охарактеризован квалифицированный состав, что создает противоречие с описанием простого состава, – толкование ограничительное. Вместо слова «деяние» надо применять фразу «то же нарушение».

Понятие «преступление» по УК стран СНГ переводится на русский язык как «деяние». Вряд ли в национальной лексике это слово так пишется. Интересно было бы сопоставить на соответствующем национальном языке древнерусское слово «деяние» с терминами, характеризующими поведение в УК стран СНГ. По крайней мере очевидно, что в кодексах «дальнего зарубежья» для характеристики преступного поведения используются иные термины. Однако в русских переводах употребляется все то же старославянское слово «деяние».

В 2002 г. УК РФ пополнился статьями об экстремизме: ст. 280 «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности», ст. 282¹ «Организация экстремистского сообщества», ст. 282² «Организация деятельности экстремистской организации». Иностранное слово «экстремизм» толкуется русскими словарями таким образом, что содержательно оно не антисоциально (в отличие, скажем, от терроризма). В Толковом словаре русского языка читаем: «Экстремизм – приверженность к крайним взглядам и мерам, главным образом, в политике». Экстремист – сторонник экстремизма. Экстремальный – крайний, необычный по трудности исполнения. Корень слов «экстремизм» и «экстремальный» – один, содержание – не совпадающее, а главное – изначально не несущее нарицательного значения. Потому его сплошь и рядом представляют в СМИ как синоним фашизму, антисемитизму, терроризму, что, конечно, ошибочно. Например, ст. 4 Закона «О средствах массовой информации» в новой редакции гласит: «…распространение материалов, содержащих публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публично оправдывающих терроризм, других экстремистских материалов». Слово «других» необоснованно уравнивает террористические материалы с экстремистскими. «Приверженность к крайним взглядам» – не уголовно-правовая категория, ибо взгляды, приверженность – не предмет его регулирования. Крайние меры вообще могут быть правомерными, например крайняя необходимость (ст. 39 УК) и причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 38 УК). Больше, пожалуй, кроме слова «аффинаж» в ст. 192, что означает первичную очистку породы, УК малопонятных иностранных слов не употребляет.

При разработке проекта УК РФ согласительной комиссией, сформированной Госдумой, ее члены старались соблюдать правило лаконичности закона. Известно, что в русском языке наиболее удачной для восприятия является фраза из семи слов. Поэтому неизбежные длинноты допускались в бланкетных нормах, где надо пояснять специальные термины. Однако позже, во второе пятилетие действия УК 1996 г., в него стали вноситься изменения, которые не отвечали требованию лаконичности. Примером может служить ст. 141¹ «Нарушение порядка финансирования избирательной кампании кандидата, избирательного объединения, избирательного блока, деятельности инициативной группы по проведению референдума или иной группы участников референдума». Диспозиция содержит 193 слова. Между тем следовало обобщенно сформулировать один-два криминообразующих признака, и текст стал бы лаконичным. Отличие преступного финансирования избирательных кампаний и референдума от почти полностью совпадающей конструкции данного правонарушения в КоАП РФ способствовало бы сокращению квалификационных ошибок. В данном случае имеет место нарушение правил кодификации бланкетных норм, когда в объективную сторону составов включается почти полный перечень нарушений избирательного права. Аналогичное положение со ст. 142¹ «Фальсификация итогов голосования». Диспозиция содержит 138 слов.

До недавнего времени считалось, что УК РФ нужно дополнить разделом XIII «Толкование терминов». Легальное толкование, по идее, было призвано сократить квалификационные ошибки, вызванные неоднозначностью уголовно-правовой терминологии. Такие главы имеются в УК Республики Беларусь и в ряде зарубежных кодексов. Законодательная практика последних лет, когда по примеру международного уголовного права федеральные законы России начинаются с главы о разъяснении понятий, безусловно, положительна.

Между тем российские теоретики после всестороннего обсуждения проекта раздела XIII УК пришли к выводу, что, во-первых, многие толкования излишни ввиду их однозначного понимания в науке и на практике. Во-вторых, другие толкования укладываются в рамки действующих примечаний к нормам Кодекса. В-третьих, далеко не по всем понятиям у проектантов оказалось единство взглядов. Поэтому пришлось отказаться от идеи включения в УК раздела о толковании терминов. Форма такого толкования в примечаниях сегодня остается наиболее эффективной для УК РФ.

Итак: 1. Толкование уголовно-правовых норм есть неизбежный и важный способ правильного выбора статей УК для квалификации преступлений. Неизбежность толкования обусловлена либо неясностью закона, либо его устарелостью, либо появлением новых законов и иных нормативных актов, которые требуется системно истолковать.

2. Толкования Европейского Суда по правам человека, Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ – не носят нормативного характера. Судьи независимы и подчиняются только Конституции и УК РФ.

3. Толковательные постановления и определения Конституционного и Верховного судов РФ, противоречащие Конституции РФ и УК РФ, не учитываются при квалификации преступлений.

При квалификации возникают некоторые вопросы, связанные с темпоральным (временны́м) и территориальным действием закона. Общее правило известно: квалификация преступлений производится по действующему во время совершения деяния закону (ч. 1 ст. 9 УК).

Временем совершения преступления признается время совершения общественно опасного действия (бездействия) независимо от времени наступления последствий (ч. 2 ст. 9 УК). При обсуждении в согласительной комиссии проекта УК нами высказывалось возражение против положения ч. 2 ст. 9 ввиду его неточности. Оно не распространяется на неосторожные преступления, которые криминализируются только при наступлении вредных последствий. Оно не согласуется с понятиями деяния, преступления в ст. 14, где деяние охватывает помимо действия (бездействия) общественно опасные последствия. Оно входит в коллизию с понятиями приготовления и покушения, при которых создаются условия совершения преступления и совершаются действия по выполнению состава преступления, но нет общественно опасных последствий. Оно создает базу для квалификационных ошибок при оценке малозначительных деяний и разграничении преступлений и проступков. Наконец, оно противоречит основаниям криминализации деяний, согласно которым главным криминообразующим элементом выступают общественно опасные последствия. Чтобы не создавать легальных условий для квалификационных ошибок, предлагалось вообще не включать ч. 2 ст. 9 в УК. Приведенные аргументы за десять лет действия УК не утратили актуальность.

Квалификация неосторожных преступлений производится по закону, действовавшему во время наступления общественно опасных последствий. Например, временем совершения преступлений, связанных с нарушением правил строительных работ, в результате чего произошли обрушения в Москве спортивного комплекса «Трансвааль», Басманного рынка, плавательных бассейнов аналогичной конструкции в других городах, является время наступления общественно опасных последствий. Без них нарушения правил строительных работ суть административные проступки. Таких нарушений правил транспортной, технической и т. п. безопасности в УК предусмотрено много, но при обязательном условии неосторожного причинения ими общественно опасных последствий.

При квалификации приготовления к преступлению временем его совершения являются не сами по себе приготовительные действия, ибо они лишены общественной опасности, а вместе с признаком прерывания их по не зависящим от лица обстоятельствам. Создавая условия для совершения тяжкого и особо тяжкого преступления, лицо еще может добровольно отказаться, и тогда в его действиях отсутствует приготовление к преступлению. Время приготовления к преступлению тоже зависит от предстоящего наступления последствий, которые вынужденно не последовали.

Аналогичны правила квалификации покушения на преступление по времени его совершения. Пока выполнение состава преступления, как бы длителен ни оказывался его процесс, не будет прервано до наступления общественно опасных последствий по не зависящим от лица обстоятельствам, квалифицировать содеянное по ч. 2 ст. 30 УК нельзя.

Квалификация малозначительных деяний и разграничение преступлений и проступков производятся по наступившим (или вынужденно не наступившим) общественно опасным последствиям. Без них время совершения действий (бездействия) безразлично для квалификации содеянного. А. Н. Игнатов обратил внимание на коллизионность ст. 8 УК об основаниях уголовной ответственности и ч. 2 ст. 9 УК. Временем совершения преступления следует считать время, когда в совершающемся деянии будут в наличии все признаки состава преступления. Поэтому если последствия не наступили, то состав отсутствует и нет оснований уголовной ответственности. Оснований нет, а преступление уже признается совершенным[98]. С учетом изложенного и ч. 2 ст. 9 УК надо толковать ограничительно.

Квалификационные вопросы возникают и при применении ст. 10 УК об обратной силе уголовного закона[99]. Квалификация деяния как преступления при его полной декриминализации может производиться лишь по ошибке. Такие ошибки встречались иногда в досудебной стадии производства по уголовному делу дознавателями и следователями, плохо знавшими об изменениях в УК, внесенных Федеральным законом от 8 декабря 2003 г., а раньше – в связи с принятием нового УК 1996 г.

Сложнее обстоит дело с квалификацией деяний, частично декриминализированных или сочетающих декриминализацию с криминализацией. В таких случаях полностью нормы нельзя признавать смягчающими. Квалификацию по новому или прежнему закону потребуется производить конкретно. При этом более мягкая общая санкция не учитывается в случаях криминализации деяний, прежде бывших непреступными. Например, в ст. 191 «Незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней или жемчуга» УК 1996 г. впервые включил в качестве предмета преступления жемчуг. Понятно, что независимо от смягчения санкции по данной статье квалифицировать оборот жемчуга по ст. 191 допустимо было лишь с 1 января 1997 г., когда Кодекс вошел в законную силу.

Наиболее обширная декриминализация произведена реформой от 8 декабря 2003 г. в отношении квалифицирующего признака «неоднократность». Утратила квалификационное значение «судимость». По нашему мнению, сделано это ошибочно и с точки зрения криминологиче ской обоснованности, и с точки зрения правил квалификации. Очевидно, на такое решение оказала влияние позиция проекта УК 1994 г. В пояснительной записке к нему авторы доказывали, что судимость и рецидив – это характеристики личности, потому в составы преступлений не входят и в квалификации не участвуют. Между тем личность преступника – это система морально-статусных, ролевых и психологических признаков. Она учитывается исключительно при индивидуализации наказания (ст. 60 УК), а не квалификации преступлений. Неоднократность – признак объективной стороны преступления. Судимость и рецидив принадлежат к специальному субъекту и объективной стороне, поэтому они участвуют в квалификации преступлений. Впервые совершенное преступление квалифицируется по совокупности с преступлением, совершенным неоднократно, лицом судимым или рецидивистом. Нарушение принципа запрета двойной ответственности (“nou bis in idem”) в такой квалификации отсутствует.

Конституционный Суд признал не противоречащим Конституции РФ уголовно-правовую квалификацию преступления и назначения за него наказания при наличии у лица, совершившего это преступление, непогашенной или не снятой судимости, поскольку по смыслу указанного положения не допускается повторное осуждение и наказание за преступление, за которое лицо уже было осуждено, а также двойной учет имеющейся у него судимости[100].

За годы, прошедшие после декриминализации многократности и судимости, ст. 10 УК об обратной силе уголовного закона позволила освободиться от более сурового наказания десяткам тысяч карманных, квартирных воров, фальшивомонетчиков, контрабандистов и др., уравняв их с лицами, впервые совершившими преступления. Нарушение принципа справедливости очевидно. Убеждены, что декриминализировать следовало лишь так называемую общую повторность, которая, действительно, влекла грубые квалификационные ошибки, когда осужденный за кражу, затем совершивший разбой, должен был отвечать за повторный разбой. Специальную повторность надо было сохранить как квалифицирующий признак соответствующих рецидивоопасных преступлений.

Вопросы квалификации возникают на практике и в связи с обратной силой законов других отраслей права и влиянием этого на квалифи кацию по бланкетным нормам УК. Конституционный Суд решил, что конституционный принцип об обратной силе уголовного закона распространяется на все отрасли права: «Декриминализация тех или иных деяний может осуществляться не только путем внесения соответствующих изменений в уголовное законодательство, но и путем отмены нормативных предписаний иной отраслевой принадлежности, к которым отсылали бланкетные нормы уголовного закона, либо ограничения объема уголовно-правового регулирования в результате признания какого-либо деяния не представляющим общественной опасности, свойственной именно преступлениям, и влекущим на данном основании административную или иную, более мягкую ответственность»[101].

В процитированном решении Конституционный Суд не рассмотрел вопрос о толковании уголовного закона при коллизии его с другими отраслями права. Верховный Суд обратился в Конституционный Суд с запросом о проверке конституционности ч. 1 ст. 228 УК. По мнению заявителя, содержащаяся в ней норма не соответствует ст. 54 Конституции, поскольку, предусматривая уголовную ответственность за незаконное приобретение или хранение без целей сбыта наркотических средств или психотропных веществ в крупном размере, она тем самым препятствует применению введенной в действие с 1 июля 2002 г. ст. 6.8 КоАП, устанавливающей административную ответственность за незаконное приобретение либо хранение без цели сбыта наркотических средств без обозначения предельных размеров количества соответствующих средств или веществ.

Верховный Суд считал, что КоАП не смягчает и не устраняет уголовную ответственность за приобретение и хранение наркотических средств в крупном размере, что это не противоречит ст. 54 Конституции об обратной силе закона.

Конституционный Суд отказал в принятии к рассмотрению запроса Верховного Суда на том основании, что вопрос об оценке соответствия положений ч. 1 ст. 228 УК ст. 54 Конституции в связи с изменениями, внесенными в КоАП, фактически сводится к требованию о принятии Конституционным Судом решения о выборе нормы, подлежащей применению при квалификации противоправных деяний, подпадающих, по мнению Верховного Суда, под признаки нескольких правовых норм. Разрешение данного вопроса в компетенцию Конституционного Суда не входит[102].

Определение Конституционного Суда, конечно, правильное. Однако квалификационные вопросы сохраняются. Норма какого кодекса или иного федерального закона должна применяться при коллизионности УК и иного законодательства? Применяться должна норма по предмету регулирования. Нарушение порядка оборота наркотических средств регламентируют и УК, и КоАП. Однако они неколлизионны. УК запрещает оборот наркотиков без цели сбыта в крупном размере (ч. 1 ст. 228); ст. 6.8 КоАП – не в крупном, хотя о размере вообще не упоминает. Отсюда следует, что величина размера ущерба порядку оборота наркотиков, определяемая размером предмета – наркотических средств и психотропных веществ, является разграничительным признаком. Нормы УК и КоАП о наркотиках бланкетны, отсылают к постановлению Правительства о перечне запрещенных наркотических средств, в котором определяются и величины, признаваемые крупным размером. Оно и определяет те самые границы преступления и административного проступка.

Криминализация и декриминализация правонарушений, к которым в бланкетных статьях отсылает УК, влияют на решение вопроса об обратной силе уголовного закона. Статья 10 УК не содержит рекомендаций на этот счет. Однако очевидно, что если, например, Федеральный закон «Об оружии» запретил к обороту или, наоборот, разрешил оборот того или иного оружия, бланкетность уголовно-правовой нормы обязывает УК при квалификации деяний следовать предписанию Закона об оружии.

Вопрос о квалификации общественно опасных последствий возникал на практике до 1 января 2004 г., когда вместо МРОТ они стали измеряться в рублях. Квалификация по бланкетным нормам при изменениях МРОТ также должна была подчиняться требованию ст. 10 об обратной силе уголовного закона.

Таким образом, все изменения в сторону полной или частичной декриминализации деяний, произведенной в диспозициях норм УК, оцениваются при квалификации как действующие с момента уголовно наказуемого приготовления и покушения.

Обратная сила закона при квалификации носит абсолютный характер, распространяется на все без исключения диспозиции норм УК, в том числе на бланкетные и промежуточные.

Квалификационные аспекты территориального действия УК связаны, в частности, с оценкой: а) действий, совершенных на территории РФ, последствия от которых наступили за пределами России; б) действий, совершенных в группе преступлений транснационального характера; в) преступлений, совершенных в группе с участием российских и иностранных граждан за пределами РФ; г) преступлений, совершенных российскими гражданами на иностранных морских судах.

Квалификация деяний, начатых на территории России и завершившихся на территории другого государства, зависит от того, интересам какого государства причинен ущерб. Такие преступления совершаются чаще всего путем использования компьютерных технологий. В известном деле В. Леви еще до принятия УК 1996 г. виновный посредством компьютерных махинаций похитил в Ситибанке 400 тыс. долларов. Хищение, начатое в России, завершилось в США. Тогда еще не было норм в УК о компьютерных преступлениях. Материальный ущерб был причинен американскому банку. Поэтому деяние В. Леви не могло быть квалифицировано по УК РСФСР. Договор об экстрадиции между РФ и США не был тогда заключен. Когда В. Леви оказался на территории Англии, он был экстрадирован в США и осужден на довольно короткий срок. О его соучастниках информация не поступала.

После 1 января 1997 г., когда вступил в силу УК РФ с главой 28 «Преступления в сфере компьютерной информации», действия лиц, использующих хакеров для совершения преступлений против другого государства, квалифицируются по статьям данной главы, поскольку территориально деяния совершены в России. Ущерб другому государству подлежит квалификации по УК этого государства. Если имеется договор об экстрадиции, такое лицо можно выдать этому государству с соблюдением правила экстрадиции – выдаваемый субъект совершил преступление, наказуемое свыше двух лет лишения свободы и за это преступление в законодательстве запрашивающего государства не предусмотрена смертная казнь.

Так, по уголовным законам США должны квалифицироваться действия новосибирских «киберумельцев», которые вымогали доллары у одного из банков, обещая ему помочь в усовершенствовании системы компьютерной безопасности. Американские спецслужбы вычислили их компьютер и заблокировали его. Российские правоохранительные органы вначале квалифицировали такие действия как нарушение неприкосновенности частной жизни (ст. 137 УК РФ). Однако такая квалификация неверна, ибо преступление не может рассматриваться как личная или семейная тайна. Сомнительна и квалификация их действий по статьям главы 28 «Преступления в сфере компьютерной информации». УК РФ охраняет интересы России. Объект компьютерных преступлений – информационная безопасность на территории Российской Федерации. Отсюда сайты, которые взламывают компьютерные преступники, должны принадлежать российским пользователям.

Иная квалификация действий порнокомпьютерщиков. Продавая порнографические материалы через Интернет за границу, они должны отвечать за изготовление, распространение и рекламирование порнографических материалов по ст. 242 УК РФ, так как эти действия приносят ущерб и российским пользователям Интернета. За порнографию они подлежат также ответственности по иностранным уголовным законам.

Вопрос о территориальной квалификации преступлений возникает и по «словесным» преступлениям типа «призывов», «подстрекательств» через СМИ. Так, в марте 2006 г. Генеральная прокуратура РФ сделала запрос о выдаче России Б. Березовского, получившего под другой фамилией – Еленин – политическое убежище в Англии. Ему предъявляется обвинение по ст. 278 УК за совершение действий, направленных на насильственный захват власти. Государственное преступление совершено вне пределов РФ, но направлено против основ государственной безопасности исключительно России. Квалификация – по правилу гражданства, а если оно утрачено, то по правилам ч. 3 ст. 12 УК РФ.

Квалификация преступлений транснационального характера, коль скоро ратифицированная 29 апреля 2004 г. Госдумой Конвенция ООН против транснациональной организованной преступности не имплементирована в УК, может проводиться лишь по нормам об организованной группе (ч. 3 ст. 35) и преступном сообществе (ч. 5 ст. 35, ст. 210 УК). Напомним, что Конвенция к преступлениям транснационального характера относит четыре вида: а) совершенное более чем в одном государстве; б) совершенное в одном государстве, но существенная часть его подготовки, планирования, руководства или контроля имеет место в другом государстве; в) совершенное в одном государстве, но при участии организованной преступной группы, которая осуществляет преступную деятельность более чем в одном государстве; г) совершенное в одном государстве, но его существенные последствия имеют место в другом государстве.

Преступное сообщество признается таковым, если нацелено на совершение тяжких и особо тяжких преступлений. Названная Конвенция ООН признает «серьезными преступлениями», которые могут считаться имеющими транснациональный характер, если за них предусмотрено наказание свыше четырех лет лишения свободы. Отсюда следует, что те умышленные преступления средней тяжести, а также тяжкие и особо тяжкие преступления, которые совершены организованными преступниками, также могут признаваться имеющими транснациональный характер. Но каким образом отразить это в квалификации? Организованная группа Кодексом оценивается как квалифицирующий признак преступлений. Получается, что в квалификации транснациональный характер преступлений вопреки Конвенции не учитывается, как и при индивидуализации наказания по п. «в» ст. 63 УК, ибо перечень таких обстоятельств исчерпывающий. Все это не согласуется с положением Конституции о том, что «нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотрены законом, то применяются правила международного договора».

Транснациональный характер, согласно Конвенции, носят и преступления, совершаемые на территориях России и других государств СНГ. Однако из-за того, что ратифицированная Конвенция не имплементирована в УК, при квалификации и наказании ее предписания не могут быть реализованы российским правосудием.

Кризис российского морского флота привел к тому, что моряки вынуждены наниматься на работу в экипажи иностранных судов. При совершении ими преступлений встает вопрос о квалификационном аспекте «правила флага». Как известно, это правило гласит, что применяется уголовное законодательство государства, под флагом которого следует судно, исключая военные корабли; в территориальных водах – юрисдикция соответствующего государства. Имели место случаи, когда экипаж из российских моряков, по контракту плавающих на судах (например, под Либерийским флагом), арестовывался за провоз якобы контрабанды оружия. По какому УК должны квалифицироваться деяния российских граждан? Ответ: в открытом море по УК РФ, в территориальных водах – по УК соответствующего государства. Правило гражданства в этих случаях неприменимо. Остается лишь просить об экстрадиции для осуждения или исполнения наказания российских граждан в России. При этом еще должны соблюдаться правила Европейской Конвенции 1999 г. об экстрадиции, ратифицированной Россией, о том, что инкриминируемые деяния являются преступлением в обоих государствах, что они наказываются лишением свободы свыше двух лет и что за них не предусмотрена санкция в виде смертной казни. В случаях с мусульманскими работодателями эти вопросы решать не просто, ибо российское и мусульманское уголовное право существенно различаются.

Таким образом: 1. Территориальные проблемы квалификации преступлений в связи с глобализацией преступности в мире сосредоточены в уголовно-правовой оценке транснациональных преступлений. Соответствующий Конституции РФ вариант их решения заключается в дополнении УК РФ разделом XIII «Преступления против мира и безопасности человечества и транснациональные преступления». В главу 35 необходимо поместить нормы о транснациональных преступлениях.

2. До имплементации в УК РФ Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности тяжкие и особо тяжкие преступления транснационального характера, по определению их Конвенцией, надлежит квалифицировать по совокупности соответствующих преступлений и ст. 210 УК (преступное сообщество).

3. Транснациональный характер преступлений средней тяжести, совершенных организованными группами, ни при их квалификации, ни при индивидуализации наказания за них учтен быть не может.

4. Гражданство субъектов организованных преступных групп и преступных сообществ не принимается во внимание при квалификации транснациональных преступлений. Вопрос о государстве, которое будет рассматривать дело о соответствующих транснациональных организованных преступлениях, решается по договоренности заинтересованных сторон.

5. Преступные деяния российских граждан в составе экипажей иностранных судов квалифицируются на общих основаниях, а именно: в открытом море – по уголовным законам порта приписки судна, о чем свидетельствует флаг корабля, в территориальных водах – по законам соответствующего государства.

Квалификация преступлений по бланкетным нормам УК. Бланкетная диспозиция уголовно-правовой нормы характеризуется законодательной отсылкой к другим отраслям права. Такая конструкция статей УК неизбежна и необходима для охвата тех или иных меняющихся по опасности элементов составов преступлений. В Общей части УК на 1 января 2006 г. их не более десяти. В Особенной части на них приходится 65 % статей. И процесс «бланкетизации» Кодекса все более интенсифицируется по мере развития системы законодательства, отражающей усложнение регулируемых общественных отношений. Прочно наметившаяся тенденция формулирования норм различных отраслей права в кодексах весьма положительна. Она намного облегчает квалификацию преступлений по бланкетным уголовно-правовым нормам, которые отсылают к достаточно четко кодифицированным кодексам – Гражданскому, Административному, Таможенному, Бюджетному, Налоговому, Земельному, Семейному и др.

Сложнее обстоит дело с квалификацией по бланкетным нормам, отсылающим к некодифицированным и другим подзаконным актам, нередко противоречивым и труднодоступным для правоприменителя (различные инструкции, приказы, правила, положения, издаваемые органами исполнительной власти). В публикациях называлась цифра в 100 тыс. такого рода подзаконных актов[103]. Более всего таких норм в главе 33 УК «Преступления против военной службы»[104]. Нет нужды доказывать, насколько это затрудняет правильную квалификацию преступлений.

В большинстве зарубежных правовых систем уголовное право подразделяется на два вида: кодифицированное и некодифицированное. Первое представлено уголовными кодексами, второе – дополнительным некодифицированным законодательством. В ФРГ, например, Strafrecht (уголовное право) подразделяется на Stafgesetzbuch (уголовный кодекс) и Nebengesetzen (дополнительные законы). Некодифицированное уголовное право как раз включает бланкетные уголовно-правовые нормы. Помещаются они не в систематизированном законе, а в бесчисленных законах о земле, атомной энергии и т. д. и т. п. Такая система уголовного права не отвечает принципам “Nullum crimen sine lege” и “Nullum crimen sine culpa”.

В Великобритании вообще отсутствует Уголовный кодекс, как и Конституция. Во Франции уголовные законы издают органы исполнительной власти (ордонансы). Англосаксонская система судебных прецедентов продолжает действовать в США и Канаде при наличии достаточно развитого кодифицированного уголовного законодательства. В дискуссиях с коллегами из ФРГ выяснилось, что они в принципе не допускают полную кодификацию уголовного законодательства ввиду его обширной бланкетности. И удивляются, как российскому уголовному праву удается следовать правилу полной кодификации. Между тем проблема не так уж сложна. Чтобы процесс бланкетизации не размывал границ преступлений и проступков, надо четко фиксировать в диспозициях норм УК криминообразующие признаки.

При квалификации преступлений по бланкетным нормам первое условие ее правильности – установление федерального статуса нормы, к которой отсылает УК.

Федеральный статус нормы, согласно Конституции, относится к системе федерального законодательства. Административное, налоговое и другое законодательство находятся в совместном ведении Федерации и субъектов Федерации (ст. 71 и 72 Конституции). Квалификация преступлений осуществляется по федеральным законам иных отраслей права.

При толковании бланкетных норм УК для правильной квалификации по ним бланкетные признаки оцениваются не изолированно, а в системной взаимосвязи с криминообразующими признаками преступлений, и прежде всего с учетом характера их общественной опасности.

Как известно, характер общественной опасности преступления определяется объектом, содержанием ущерба, формой вины и такими способами действия (бездействия), как насилие, обман, группа, использование служебного положения. Если тот или иной бланкетный признак в трактовке другого отраслевого права не укладывается в характер общественной опасности деяния, то он не должен учитываться в квалификации преступления. Коллизионность исчезнет, если УК, употребляя понятия других отраслей права в ином понимании, оговорит это в примечании к статье либо при описании состава в диспозиции нормы. Например, в примечании 3 к ст. 158 (кража) содержится понятие жилища, которое отличается от трактовки его в Жилищном кодексе.

Вопрос о мере обязательности для квалификации по бланкетным статьям УК предписаний других отраслей права решается доктринальными толкователями по-разному. Одни ученые при коллизионности отдают приоритет УК. Другие считают их равнозначными. Так, Л. В. Иногамова-Хегай пишет, что, когда деяние одновременно нарушает нормы и уголовного и административного права, имеет место «параллельная противоправность»[105]. Н. Н. Пикуров говорит в таких случаях о «смешанной противоправности»[106]. А. В. Наумов считает, что «изменение уголовно-правового запрета может происходить и без изменения уголовного закона как такового, а в связи с изменением нормативных актов других отраслей права»[107].

Полагаем, что ни «параллельной», ни «смешанной» противоправностью нормы УК, по которым только и производится квалификация преступлений, не обладают. Часть 1 ст. 14 УК определяет противоправность преступления достаточно ясно – «деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания». Исключительно УК «определяет, какие опасные для лица, общества или государства деяния признаются преступлениями, и устанавливает виды наказаний и иные меры уголовно-правового характера за совершение преступлений» (ч. 2 ст. 2 УК РФ).

Что касается изменений уголовно-правового запрета в бланкетных нормах, то изменяется та его часть, которая отсылает к иным нормам законодательства, например к предмету (оружие, наркотические средства) или правилам безопасности. В отдельных случаях они, действительно, способны привести к декриминализации. Например, если то или иное оружие соответствующим законодательством перестало быть запрещенным, значит, в этой части ст. 222 УК окажется декриминализированной. Аналогично положение с криминализацией бланкетного признака состава с учетом ст. 10 УК об обратной силе закона.

Законодательные конструкции в УК о бланкетности имеют несколько разновидностей. Наиболее распространены указания в диспозициях норм Особенной части УК на нарушения тех или иных правил, например правил дорожной безопасности, правил техники безопасности, правил ядерной безопасности и пр. Если те или иные правила соответствующим отраслевым законом отменены, то их нарушение, понятно, при квалификации деяний не учитывается. Нереальна отмена всех правил безопасности, поэтому квалификация проводится обычным порядком с обязательным указанием на эти правила – пункт, часть, статья соответствующего нормативного правового акта. Гипотетически можно представить, что нарушение тех или иных правил перестало быть незаконным полностью, тогда уголовно-правовая норма отменяется, бланкетное преступление декриминализируется.

Другой вариант формулировки бланкетности – указание в диспозиции на «незаконность» и «неправомерность» тех или иных действий (бездействия). Она толкуется как существование законных, правомерных действий, и потому надлежит найти нормативное предписание об этом, сослаться на него при квалификации преступлений. Например, ч. 1 ст. 328 УК предусматривает наказание за уклонение от призыва на военную службу при отсутствии законных оснований от освобождения от этой службы. Как известно, эти основания весьма изменчивы. К 2008 г. планируется служба по призыву на срок в 1,5 года, позже – в 1 год и, наконец, замена призыва в армию контрактной и альтернативной службой. Уполномоченный по правам человека РФ В. Лукин полагает, что служба в армии должна начинаться с 20 лет. Отсюда квалификация по ст. 328 УК зависит от законных оснований для освобождения от службы в армии на момент уклонения от нее. При этом с начала уклонения до завершения этого длящегося преступления нельзя забывать об обратной силе уголовного закона. Она распространяется вплоть до погашения и снятия судимости.

Только в одном случае бланкетность ошибочно обозначена словом «незаконная» – это ст. 242 «Незаконное распространение порнографических материалов или предметов». «Законной» порнографии не существует. Эротика таковой не является. Так называемая «жесткая эротика» представляет собой словесный камуфляж порнографии.

Третья форма указаний на бланкетность представлена прямыми отсылками к отраслевому праву. Чаще всего такая отсылка производится применительно к международному праву. Так, в ст. 12 применительно к военнослужащим, совершившим преступление вне территории РФ, условие ответственности – «если иное не предусмотрено международным договором РФ». По ч. 2 ст. 13 УК выдача иностранных граждан и лиц без гражданства происходит «в соответствии с международным договором РФ».

Некоторые нормы раздела XII УК «Преступления против мира и безопасности человечества» предусматривают прямую отсылку к международному праву. В ст. 356 о методах и средствах ведения войны говорится: «запрещенные международным договором», в ст. 360 о лицах и учреждениях говорится: «пользующихся международной защитой». Остальные нормы раздела XII и при отсутствии ссылки в их диспозициях на международные акты, по существу, также бланкетны. При этом сила международной бланкетности, в отличие от бланкетности других отраслей внутринационального права, наивысшая. При коллизиях, согласно ч. 4 ст. 15 Конституции, применяется международное право.

В совместном постановлении Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 11 июня 1999 г. «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие первой части Налогового кодекса РФ» указано, что институты, понятия и термины гражданского и других отраслей законодательства РФ при использовании в других отраслях права должны применяться в том значении, в каком они используются в гражданском, семейном и иных отраслях законодательства, если иное не оговорено. Если в примечаниях к нормам УК не оговорено иное, бланкетные признаки употребляются в значении базового законодательства.

Наконец, о бланкетности тех или иных норм свидетельствует явно не уголовно-правовая терминология, заимствованная из других отраслей права: «сделка», «предпринимательство», «лицензия», «избирательный блок», «религиозные обряды», «конкуренция», «знак обслуживания», «государственное пробирное клеймо», «эмиссия ценных бумаг» «аффинаж» и др.

На все случаи изменений базовых норм законодателю необходимо немедленно реагировать поправками в УК. Вступление в силу отраслевого и бланкетного уголовного законодательства должно быть одновременным, иначе ошибки в квалификации неизбежны. К примеру, Федеральный закон «Об оружии» в новой редакции изменил перечень запрещенных к обороту видов оружия. Квалификация по статьям УК о незаконном обороте оружия (ст. 222 УК) будет учитывать эти изменения после вступления таковых в силу.

Конечно, нестабильность бланкетного законодательства не способствует минимизации квалификационных ошибок. Например, четыре части бланкетной ст. 222 УК о незаконном обороте оружия изменялись в 1998, 2003 и 2004 гг. ввиду изменений Федерального закона «Об оружии». Аналогичная картина, свидетельствующая о не всегда обоснованной текучести законодательства об оружии, и во всех других статьях УК, где предмет преступления – холодное или огнестрельное оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества и взрывные устройства. Криминологическая обоснованность изменений не усматривается. Декриминализацию приобретения или ношения газового, холодного, метательного оружия можно расценить не иначе как поощрение реформой от 8 декабря 2003 г. вооруженной преступности.

Для того чтобы множество, разнообразие и текучесть бланкетности в УК не приводили к квалификационным ошибкам, правоприменителю должен быть обеспечен доступ к электронной системе правовой информации. Как известно, ставить вопрос перед экспертами и специалистами о том, какая норма в соответствующей отрасли права нарушена, дознаватель, следователь и суд не имеют права, ибо это не специальные сведения. Они сами должны такую норму найти и в обязательном порядке сослаться на нее в обвинительном заключении и приговоре. Отсутствие указания на конкретную норму отраслевого законодательства при квалификации по бланкетным нормам ошибочно и ведет к отмене приговора. Еще в 1970 г. постановление Пленума Верховного Суда СССР о квалификации дорожно-транспортных преступлений сформулировало данное правила квалификации. Причинение вреда без нарушения Правил дорожного движения переквалифицируется на другие статьи УК. Так, в постановлении президиума Пермского областного суда отмечалось, что осужденный Б. не управлял автомобилем, а по просьбе потерпевшего, сидя на месте пассажира, повернул ключ зажигания для обогревания машины, не проверив положения тормозов. Он не нарушил п. 8.12 Правил дорожного движения, а потому ввиду неосторожности его действия следует квалифицировать не по ч. 2 ст. 264, а по ч. 1 ст. 109 – неосторожное причинение смерти человеку[108].

При коллизии федерального и регионального законодательства, а тем более закона и подзаконной нормы, высшая сила за федеральным законодательством. В противном случае нарушаются принципы законности и равенства всех перед уголовным законом и судом. Такая проблема возникла, например, при обсуждении на Научно-консультативном совете при Верховном Суде РФ проекта постановления Пленума о практике применения судами законодательства об уклонении от уплаты налогов. Налоги, как известно, бывают федеральными, региональными и местными. УК должен исходить из первого вида налогов. За уклонение от уплаты второго и третьего видов налогов следует административное наказание. Присутствующие на заседании Научно-консультативного совета представители налоговых органов пытались доказать обратное. По их мнению, уголовная ответственность должна следовать за уклонение от всех видов налогов.

Налоговый кодекс РФ – это как раз то федеральное законодательство, к которому отсылает УК.При квалификации налоговых преступлений необходима ссылка на конкретные нормы НК РФ. Без такой ссылки на неправомерность налоговых нарушений квалификация оказывается ошибочной. Налоговые законы, принимаемые субъектами Федерации, не должны противоречить федеральным.

В перспективе дальнейшего совершенствования УК желательна единая формулировка всех бланкетных статей Кодекса с использованием термина «незаконное». Это позволит избирать для квалификации именно законы, а не подзаконные акты.

Законодателю не помешало бы тщательнее очерчивать круг бланкетных уголовно-правовых норм и степень бланкетизации соответствующих признаков. Допустим перевод нормы из полностью бланкетной в «полубланкетную». Следует максимально сокращать бланкетность при переходе к конструкции «полубланкетности», когда основные признаки бланкетности раскрываются в УК, а более конкретно они трактуются в нормах других отраслей права.

К бланкетным нормам, порождающим споры по квалификации, относятся статьи о разглашении государственной тайны как одного из видов государственной измены (ст. 275 УК) и самостоятельном разглашении государственной тайны (ст. 283 УК). Кодификация этих норм как будто не вызывает возражений. Понятие государственной тайны и список сведений, составляющих государственную тайну, даны в Федеральном законе 1993 г. «О государственной тайне». Обновленный перечень сведений утвержден Указом Президента РФ «О перечне сведений, отнесенных к государственной тайне»[109]. Казалось бы, суду не требуется всегда назначать экспертизу. Достаточно сослаться на эти акты, назвать норму и признать, что предмет преступления – сведения, составляющие государственную тайну, – налицо. Но именно по предмету названных преступлений больше всего квалификационных вопросов. Начинают говорить о служебной тайне, тайне с ограничительным доступом, о подзаконных нормативах, связанных с оборотом документов, содержащих государственную тайну, и пр.[110]

В этом отношении представляет интерес постановление Конституционного Суда РФ по делу о конституционности ряда положений п. «а» ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР. Заявитель оспаривал соответствие Конституции п. «а» ст. 64, по которой он был осужден, в том числе за выдачу государственной или военной тайны иностранному государству.

Конституционный Суд признал не соответствующей Конституции статью об измене Родине в части выдачи государственной тайны. В ст. 29 (ч. 4) Конституции РФ предусмотрено, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется Федеральным законом. Уголовная ответственность правомерна лишь при условии, что перечень сведений, составляющих государственную тайну, содержится в официально опубликованном для всеобщего сведения федеральном законе. Данное же правоприменительное решение основывается на неопубликованном нормативном правовом акте.

Уточнения постановления Конституционного Суда сделаны в особом мнении по этому делу судьей Конституционного Суда Н. В. Витруком. Требования ч. 4 ст. 29 и ч. 3 ст. 15 Конституции РФ об официальном опубликовании в Федеральном законе сведений, составляющих государственную тайну, нельзя абсолютизировать. На практике издаются подзаконные акты, которые конкретизируют положения Федерального закона о государственной тайне по ее видам, субъектам, носителям и т. п. В них предусматриваются организационные и иные меры, направленные на обеспечение и охрану государственной тайны. «По мнению заявителя, – пишет судья Конституционного Суда, – все эти акты должны быть официально опубликованы для всеобщего обозрения, и только в этом случае гражданин, выдавший государственную тайну иностранному государству, подлежит уголовной ответственности на основе пункта “а” статьи 64 УК РСФСР. С этим аргументом нельзя согласиться, так как данные акты являются актами специального действия, они должны быть известны лишь тем лицам, к которым обращены, так как касаются государственной тайны»[111].

Приведенное особое мнение небесспорно. Хотя, конечно, его нельзя трактовать как несогласие судьи Конституционного Суда с предписаниями Конституции. Часть 3 ст. 15 четко устанавливает: «Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения». Часть 4 ст. 29 Конституции гласит: «Перечень сведений, составляющих государственную тайну, определяется федеральным законом». Определяющие бланкетность уголовно-правовые нормы, статьи других отраслей права, как и все статьи УК, затрагивают права, свободы и обязанности гражданина и потому должны быть официально опубликованы в федеральном законе, а не в каких-либо приказах и инструкциях. Споры о квалификации разглашения государственной тайны по ряду уголовных дел обусловлены именно содержанием сведений, а не механизмом их принятия, хранения, допусков и пр.

Приведенные толкования предмета выдачи государственной тайны иностранному государству представляются верными и сохраняют свое значение для ст. 275, 276, 283, 284 УК РФ. Квалификация предмета данных преступлений определяется только Федеральным законом «О государственной тайне». Приговор, как положено при квалификации по бланкетным нормам, должен содержать точное указание нормы этого Закона, определяющей соответствующие сведения.

Правила об органе власти, издающем базовые «бланкетизирующие» УК законы, соблюдаются не всегда. Это ставит под сомнение законность и правильность квалификации преступлений. Особенно «не повезло» в этом отношении уголовно-правовым нормам об ответственности за не законный оборот наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов. Десятилетия вплоть до 2003 г. перечень наркотиков и их криминальных размеров составлялся общественной (!) организацией при Минздраве СССР, затем России – «Постоянной комиссией по контролю наркотиков». Она определяла, какой по размеру наркотиков их оборот преступен, а какой не преступен. Начиная с 2003 г. перечень и наказуемые размеры оборота наркотиков стало определять Правительство РФ. Получилось, что два криминообразующих признака незаконного оборота наркотиков – вид и размер – определяет не УК, а исполнительная власть.

Подобный порядок нормотворчества по весьма распространенным преступлениям и правонарушениям (в России до 6 млн лиц, потребляющих наркотики) оказался криминогенным. Правительство с подачи Минюста РФ ввело «среднюю дозу» в размере однократного потребления. В результате узаконило это количество «дури», которую легально можно носить с собой. Преступным оказался только крупный размер оборота наркотиков, т. е. при обнаружении у лица десяти и более «средних доз». За хранение меньших доз – административная ответственность. Когда в мае 2005 г. Правительство приняло такие размеры наркотических препаратов, сотрудники Федеральной службы по контролю за наркотиками не поверили своим глазам, подсчитав объем декриминализации наркотической преступности. Оказывается, готовившийся проект изменений в УК «больше учитывал мнение Минздрава, чем других ведомств». В результате это привело к декриминализации того, что раньше воспринималось как преступление. Значительная часть мелких сбытчиков уходила от ответственности[112]. Налицо квалификационная ошибка № 1 законотворческой этиологии.

Очевидно, что перипетии с бланкетностью составов наркопреступлений напрямую влекут квалификационные ошибки.

Как бы ни была затруднена квалификация преступлений по бланкетным уголовно-правовым нормам, от последних объективно нельзя ни отказаться, ни сократить их число. Кроме того, они выполняют значимую законодательно-техническую функцию «деказуистичности» текста диспозиций норм УК. Одно из важных требований законодательной техники – максимальная обобщенность текста норм при сохранении их ясности. Для уголовно-правовых норм это достигается сочетанием отсылок к базовому законодательству в характеристике тех или иных эле ментов составов с подробным описанием криминообразующих признаков. Как указывалось, наиболее четко воспринимаются фразы из семи слов.

Добавленная в УК ст. 141¹ вместо казуистичных попыток описать почти 200 словами все возможные случаи нарушения порядка финансирования избирательной кампании и проведения референдума вполне могла быть сформулирована как бланкетная норма с четкими криминообразующими признаками. К примеру, «незаконное оказание финансовой поддержки при проведении избирательной кампании или референдума в крупных размерах». Слово «незаконное» означает бланкетность, обязывающую правоприменителя обратиться к Федеральному закону о порядке проведения избирательных кампаний и референдумов. Термин «в крупных размерах» характеризует составообразующий признак. Все другие слова и дефиниции статьи находятся в избирательных законах. На них и должен ссылаться правоприменитель. Статьи 141¹ и 141² УК – наглядный пример неудачного «безбланкетного» конструирования уголовно-правовых норм.

Казуистичность норм закона является значительным их недостатком. Она характерна для неразвитых систем права, например феодального. Правильно отмечалось, что «избыточными с точки зрения языка следует рассматривать все нормы, содержащие казуистический перечень тех или иных лиц (предметов, действий, последствий) и заканчивающиеся оборотом «иные». Эта форма построения норм является неприемлемой вследствие нулевой семантической ценности»[113].

Наиболее удачным представляется формулирование бланкетных норм раздела XI «Преступления против военной службы». Они не перечисляют многочисленные разнохарактерные нарушения правил несения военной службы – боевого дежурства, уставных правил, пограничной службы и пр. Во всех бланкетных диспозициях назван главный криминообразующий признак – если соответствующее нарушение повлекло или могло повлечь тяжкие последствия.

Изложенное позволяет сформулировать следующие правила квалификации преступлений по бланкетным нормам.

1. Бланкетные уголовно-правовые нормы, которые избираются для квалификации преступлений, выделяются словом «незаконное», «неправомерное», «противоправное», «нарушение правил», по терминоло гии иных отраслей права, по прямой отсылке к конкретной отрасли права, например международному праву.

2. Квалификация преступлений может производиться лишь по федеральному законодательству и иным федеральным нормативным правовым актам, регулирующим отношения других отраслей права.

3. При коллизиях норм отраслей права, к которым отсылает УК, преимущество при квалификации преступлений имеют кодексы, независимо от времени их издания.

4. Коллизии отраслевого и уголовного законодательства решаются в пользу УК РФ. Квалификация преступлений по бланкетным нормам в качестве обязательного установления ее безошибочности предполагает ссылку на источник отраслевого права.

Предложения по усовершенствованию конструирования уголовно-правовых бланкетных норм, которые способны сократить квалификационные ошибки, сводятся к следующему:

а) следует избегать казуистичности при описании нарушений, регламентируемых иными отраслями права, отразив бланкетность в терминах «незаконно» или «нарушение правил», и четко прописать общественно опасные последствия;

б) возможна и так называемая «полубланкетная» конструкция, когда основные признаки правонарушений по другим кодексам фиксируются в диспозициях норм УК (банкротство, контрабанда и др.), а в целом для более полного уяснения требуется обращение к базовому законодательству;

в) законодателю субъектов Федерации при реализации их нормотворческих функций по смешанному федерально-субъектному законодательству надлежит строго придерживаться федерального законодательства, не создавать коллизий, которые непременно вызовут квалификационные ошибки; нормативные правовые акты субъектов Федерации при квалификации преступлений во всех случаях не учитываются как бланкетные;

г) во избежание искажения правил криминализации деяний, которую осуществляет исключительно федеральный закон, четко размежевывая преступления и проступки, при бланкетности тех или иных признаков составов требуется обязательное указание на главные криминообразующие элементы – общественно опасные последствия, форму вины, цель, способ (насильственный, групповой, с использованием служебных полномочий, обманный).

Квалификация преступлений по общим и специальным нормам. В теории уголовного права нормы, взаимодействующие по диалектике общего и особенного, целого и части, называют конкурирующими. Между тем назначение общей нормы состоит в определении в диспозициях норм основных составообразующих признаков. Они обязательно наличествуют в специальных нормах с добавлением одного или более других признаков. Это важно для квалификации преступлений по нормам, находящимся в соотношении общей и особенной норм. Если в специальной норме не предусмотрены признаки ее родового понятия в общей норме, соотношение общей и специальной норм разрушается.

Квалификация по общей норме производится тогда, когда содеянное не подпадает под видовые специальные нормы УК. Правильно писал А. Н. Трайнин, что родовой состав «как бы сохраняется в резерве для тех случаев, которые специальными составами не охватываются»[114]. Общая и специальная нормы не могут быть основанием для квалификации при идеальной совокупности деяний. Только при реальной совокупности преступлений.

Понятия конкуренции норм в УК и публикациях небесспорны. Так, А. С. Горелик усматривает сущность конкуренции уголовно-правовых норм в том, что содеянное подпадает под несколько норм, но применению подлежит только одна из них[115]. По Т. В. Иногамовой-Хегай, «конкуренция уголовно-правовых норм – это регулирование одного уголовно-правового отношения одновременно двумя или более нормами, приоритетной из которых является одна норма»[116]. Для таких доктринальных толкований как будто есть законодательное основание. Действительно, ч. 3 ст. 17 УК говорит: «Если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме».

Правомерен вопрос, может ли одно единичное преступление оказаться предусмотренным двумя нормами? Полагаем, ответ может быть только отрицательным. Аргумент – ст. 8 УК признает основанием уголовной ответственности и, следовательно, квалификации «совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом». Так, получение взятки (специальная норма – ст. 290 УК) является разновидностью злоупотребления служебными полномочиями (общая норма – ст. 285 УК). Однако взяткополу чательство не предусмотрено в двух названных статьях. О нем говорит только одна норма – ст. 290 УК.

Обратимся к УК РФ. Существует совокупность преступлений, которая, согласно ч. 2 ст. 17 УК, означает, что деяние предусмотрено двумя или более нормами Кодекса. И существует единичное преступление, которое предусмотрено одной статьей УК. Совокупность преступлений и единичное преступление – взаимоисключающие категории. Единичное преступление предусмотрено, соответственно, в одной уголовно-правовой норме. Умышленное убийство (ст. 105) есть общая норма всех умышленных убийств (ч. 2 ст. 105, ст. 106–108, 227, 295, 317), но они, как все специальные нормы, дополнены другими признаками, делающими данный состав привилегированным либо квалифицированным. Полностью дублирующие друг друга нормы УК неизвестны. Составы преступлений дифференцируются по самым различным основаниям.

З. А. Незнамова, первой посвятившая серьезное докторское исследование коллизиям в уголовном праве, полагает, что термины «коллизия» и «конкуренция» по сути тождественны[117]. Представляется, что это не согласуется с пониманием коллизии в уголовном законе как разновидности уголовно-структурных дефектов и системы законодательства. Понятно, что конкуренцию, т. е. соотношение общих и специальных норм УК, к дефектам законодательства отнести нельзя. Более того, конструкции по типу «общие и специальные нормы» в УК необходимы и полезны.

Анализ публикаций о конкуренции уголовно-правовых норм позволяет усомниться в обоснованности такого понимания конкуренции. Поэтому логичнее отказаться от неизвестного УК и практике понятия «конкуренция», а употреблять законодательную терминологию о квалификации по общей и специальной нормам. Часть 3 ст. 17 «Совокупность преступлений» регламентирует два вида квалификации преступлений: по совокупности и по общей и специальной нормам. Признается, что: а) квалификация по специальной норме, при наличии общей, имеет примат; б) квалификация по соотношению общей и специальной норм не относится к квалификации по совокупности преступлений. «Если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме», – устанавливает ч. 3 ст. 17 УК. Правда, она нуждается в ограничительном толковании, которое давно осуществляется уголовно-правовой доктриной. Совокупность преступлений отсутствует при идеальной, но не реальной совокупности общей и специальной норм. Если должностное лицо сначала получило взятку, а затем злоупотребило служебными полномочиями, то квалификация содеянного будет производиться по правилам реальной совокупности преступлений (по ч. 1 ст. 290 и ч. 1 ст. 285 УК).

Во избежание квалификационных ошибок важно, чтобы общие нормы не оказывались в противоречии со специальными. Для этого им надлежит содержать те признаки, которые полностью распространяются на все специальные нормы, не входя с ними в противоречие. В связи с этим возникает потребность в оценке норм-понятий, которые есть в УК РФ и в УК других стран СНГ. Нормы-понятия в УК РФ представлены в примечаниях. В них даются понятия хищения, должностного лица, представителя власти, преступлений против военной службы и др. Их можно отнести к разновидности общих норм, но без санкций. Они значимы и для законодателя, и для квалификации деяний. Используя их в оценке специальных норм, правоприменителю надлежит безотступно следовать их законодательной характеристике.

К общим нормам относятся все институты и нормы Общей части УК. Однако предписание ч. 3 ст. 17 УК о квалификации по специальной, а не по общей норме к ним не относится. В ст. 17 регламентируется квалификация совокупных и единичных преступлений.

Наиболее распространенные общие нормы в УК РФ: ст. 105 (умышленное убийство), ст. 109 (причинение смерти по неосторожности), ст. 130 (оскорбление), примечание 1 к ст. 158 (хищение), ст. 171 (незаконное предпринимательство), ст. 201 (злоупотребление полномочиями), ст. 285¹ (злоупотребление полномочиями должностных лиц), ст. 327 (подлог), ст. 331 (понятие преступлений против военной службы).

Итак, правила квалификации по общим и специальным нормам:

а) если деяние предусмотрено в одной норме – специальной – и в большинстве признаков – в другой – общей, то оно квалифицируется по специальной норме;

б) совокупность преступлений, квалифицируемая по общей и специальной нормам, допустима, если совокупность реальная. Квалификация по правилам идеальной совокупности исключается;

в) квалификация по специальным нормам должна основываться на признаках, указанных в общей норме;

г) квалификация по общей норме производится в случаях, когда отсутствуют для этого специальные нормы;

д) противоречие по вине законодателя между общей и специальной нормами, когда не все признаки общей нормы пригодны для квалификации содеянного по специальным нормам, разрешается в пользу последней.

Конкуренция целого и части относится не к квалификации по общим и специальным нормам, а к квалификации сложных преступлений, совокупности и единичных преступлений.

Квалификация преступлений по коллизионным нормам. Коллизионные, или противоречащие друг другу, нормы[118] проистекают из дефектов законодательства, о которых как о главном источнике квалификационных ошибок говорилось в предыдущих параграфах курса. З. А. Незнамова называет их логико-структурным дефектом. Полагаем, что законодательная противоречивость проистекает не только из-за нарушений законодательной техники – лексической, системной, логической, но и в результате искажения направлений уголовной политики (например, в наиболее опасном виде – политико-конъюнктурном), в отступлении от принципов уголовного, конституционного и международного права. О ряде таких противоречий, в частности, уголовного и международного права, ранее уже повествовалось.

В данном случае ставится задача предложить правила квалификации преступлений при наличии коллизии внутри УК и с другими кодексами. Основным механизмом разрешения противоречий между нормами федерального законодательства остается ограничительное и расширительное толкование законодательства. При этом полностью противоречия внутри УК устранить нереально. Использование компьютерных технологий весьма помогло бы в системном толковании. Остановимся лишь на основных коллизиях.

Принцип равенства граждан перед законом УК распространил только на граждан, совершивших преступление. Граждане, потерпевшие от преступлений, выпали из равной уголовно-правовой охраны, что противоречит Конституции. В ч. 1 ст. 19 Основного закона сказано: «Все равны перед законом и судом». Неточная формулировка уголовно-правового принципа создала коллизию в защите прав потерпевших, например от служебных преступлений в частном секторе. Между тем последний занимает, по разным подсчетам, от 53 до 70 % в экономике России.

Нарушение принципа равенства охраны разных форм собственности тоже антиконституционно и наглядно иллюстрируется сравнением главы 23 «Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях» и главы 30 «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления». Управляющие частных коммерческих предприятий поставлены Кодексом в явно льготные условия по сравнению с должностными лицами государственного сектора. Нами многократно критиковалось такое положение еще на стадии разработки проектов УК. Частные управляющие по УК РФ 1996 г. не отвечают за служебную халатность, служебный подлог, превышение должностных полномочий, незаконное участие в предпринимательской деятельности.

Законодателем создана очередная коллизия. Как ее решать при квалификации преступлений? Один за другим рушатся опасные бассейны, катки и рынки. Они, как правило, находятся в частной собственности. Вина частных управляющих строительством и эксплуатацией объектов торговли и спорта очевидна. Так, в марте 2006 г. обрушился Басманный рынок в Москве, погибли и получили ранения сотни пострадавших. Действия директора рынка органы следствия поначалу квалифицировали как халатность. Затем переквалифицировали на причинение смерти и вреда здоровью по неосторожности (ст. 109 УК), так как директор рынка – не должностное лицо. В результате одинаковые по тяжести преступления, совершенные государственным должностным лицом и частным управляющим, квалифицируются ввиду ошибки законодателя по разным статьям. Санкции за преступления управляющих при этом всегда оказываются меньшими. Так, за халатность, повлекшую смерть двух или более лиц, по ч. 3 ст. 293 УК предусмотрено лишение свободы до семи лет. За причинение смерти по неосторожности двум или более лицам частными управляющими допускается наказание даже без лишения свободы – ограничение свободы до пяти лет.

Действия государственного должностного лица, превысившего свои полномочия, квалифицируются по ст. 286 УК. Действия служащих частного сектора квалифицируются по ст. 203. Причем круг субъектов этого преступления ограничен лишь служащими частных охранных или детективных служб. Деяния остальных опять-таки могут квалифицироваться только по статьям об общеуголовных преступлениях, таких, к примеру, как насилие, применение оружия или специальных средств. Отказ в предоставлении информации Федеральному Собранию РФ или Счетной палате РФ должностным лицом квалифицируется по ст. 287 УК. Для управляющих частных организаций нет подобного уголовно-правового запрета, и общеуголовную статью, кроме подлога, найти трудно. Так законодатель реализует конституционное предписание: «Все равны перед законом и судом».

Организованная группа и группа по предварительному сговору оцениваются Кодексом как квалифицирующий признак составов. Какому из них отдавать предпочтение при смешанном составе «частников» и «государственников»? Решение коллизии можно поставить в зависимость от соотношения доли государственного и частного капитала в соответствующем предприятии. Уверенности в правильности предлагаемых вариантов разрешения коллизии глав 23 и 30 нет. К сожалению, постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 февраля 2000 г. «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» не предлагает решения поставленного вопроса. Оно говорит лишь об участии в группе общего и специального, а не двух специальных субъектов. Квалификация такого соучастия прописана в ч. 4 ст. 34 УК и в толковании не нуждается.

Ответы на поставленные и подобные вопросы не составили бы труда, соблюди законодатель конституционный и уголовно-правовой принципы о равенстве всех перед законом и судом. Еще до принятия УК 1996 г. нами предлагалось регламентировать ответственность за одинаковые преступления государственных, муниципальных, военных и частных служащих в одной главе. Но это предложение принято не было.

УК не лишен целого ряда коллизий между нормами Общей и Особенной частей. Так, ранее отмечалось, что ч. 2 ст. 24, регулирующая ответственность за неосторожные преступления, не получила должной реализации в главах Особенной части, прежде всего в главе 26 «Экологические преступления». За небольшим исключением все экологические преступления совершаются по неосторожности. Отсутствие в диспозициях о них фразы о причинении вреда по неосторожности дает основание, исходя из ч. 2 ст. 24, квалифицировать их и как умышленные, и как неосторожные, что неверно и требует ограничительного толкования.

Коллизия усматривается между нормами о приготовлении к преступлениям и некоторыми статьями УК, которые не учитывают, что преступно приготовление лишь к тяжким и особо тяжким преступлениям. Так, ч. 5 гл. 34 УК предусматривает правило квалификации неудавшегося соучастия, согласно которому при недоведении исполнителем преступления до конца по не зависящим от него обстоятельствам действия остальных соучастников квалифицируются как приготовление или покушение. Неудавшееся подстрекательство также предписано квалифицировать как приготовление к преступлению, к которому по не зависящим от него обстоятельствам ему не удалось склонить другое лицо. Коллизия снимается посредством ограничительного системно-сравнительного толкования ч. 5 ст. 34 с учетом ч. 2 ст. 30 УК.

Коллизионность норм Общей и Особенной частей должна устраняться в пользу норм Общей части. Последние распространяются на все без исключения нормы Особенной части. Например, ст. 282¹ «Организация экстремистского сообщества» смешивает два разных вида соучастия – организованную группу (ч. 3 ст. 35) и преступное сообщество (ч. 4 ст. 35): «создание экстремистского сообщества, т. е. организованной группы лиц», что противоречит ст. 35 Общей части УК. Однако данную коллизию устранить непросто. Преступное сообщество создается, согласно ст. 210 УК, для совершения тяжких и особо тяжких преступлений. В перечень преступлений экстремистской направленности по ст. 282¹ УК включены преступления небольшой и средней тяжести. Стало быть, если соблюдать правило квалификации о примате Общей части УК, статью нельзя будет использовать при квалификации. Остается сделать исключение из правила о соотношении предписаний Общей и Особенной частей УК, считая экстремистским сообществом организацию только в форме организованной группы, «поправив» тем самым законодателя.

Противоречие имеется между ст. 8 «Основание уголовной ответственности», ст. 14 «Понятие преступления», с одной стороны, и примечанием к ст. 201 «Злоупотребление полномочиями» – с другой. Основанием уголовной ответственности УК РФ признает совершение деяния, содержащего все признаки состава преступления, предусмотренного настоящим Кодексом. Деяние является преступлением, если оно обладает свойствами вины, общественной опасности и уголовной противоправности. Общественная опасность состоит в причинении вреда (ущерба) охраняемым Кодексом интересам личности, обществу, государству или создает угрозу его причинения.

Примечание 2 к ст. 201 УК напрямую противоречит приведенным статьям. Оно гласит: если деяние, предусмотренное статьями главы 23 УК о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях, причинило вред исключительно коммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, уголовное преследование осуществляется по заявлению этой организации или с ее согласия.

Ошибка первая: в УК включена процессуальная норма о порядке уголовного преследования. Разработчики проектов УК тщательно выверяли содержание норм на предмет уголовного права. Это примечание создало коллизию в УПК. Последний традиционно подразделяет уголовные дела по порядку их возбуждения на публичные, частные и частнопубличные. В ст. 20 УПК ст. 201–204 УК не предусмотрены. Ввиду наличия в УК примечания 2 к ст. 201 в УПК была введена ст. 23, которая при воспроизведении упомянутого примечания «слегка» его изменила. УК говорит о заявлении организации или с ее согласия; УПК – о заявлении руководителя данной организации или с его согласия. Статья 23 УПК вошла в коллизию не только с УК, но и с ГК РФ. «Высшим органом управления акционерным обществом, – гласит ч. 1 ст. 103 ГК, – является общее собрание акционеров». Исполнительный орган может быть коллегиальным (правление, дирекция) и (или) единоличным (директор, генеральный директор)».

Ошибка вторая: в УК нет ни одной нормы, которая предусматривала бы ответственность за деяние, не обладающее общественной опасностью, т. е. причиняющее вред личности, обществу, государству. Не существует в реальной экономической системе таких коммерческих организаций, которые причиняли бы вред исключительно ей, без ущерба для взаимодействующих с ней других организаций.

В постановлении Конституционного Суда РФ от 24 июня 2005 г. правильно отмечалось: «Введение законом уголовной ответственности за то или иное деяние является свидетельством достижения им такого уровня общественной опасности, при которой для восстановления нарушенных общественных отношений требуется использование государственных сил и средств… Решение вопросов о возбуждении уголовного дела и его дальнейшем движении, а также о прекращении уголовного дела или уголовного преследования не зависит от волеизъявления потерпевшего – оно предопределяется исключительно общественными интересами, конкретизируемыми на основе требований закона и фактических обстоятельств дела».

Ошибка третья: коллизионность примечаний 2 и 3 к ст. 201 УК. Примечание 2 допускает не существующий в экономико-правовой практике вред исключительно одной коммерческой организации. Примечание же 3 правильно устанавливает, что если деяние по статьям главы 23 причинило вред интересам других организаций, а также интересам граждан, обществу или государству, уголовное преследование осуществляется на общих основаниях. Все без исключения преступления такой вред причиняют.

Коллизионность названных примечаний к ст. 201 разрешается по принципам законности и равенства, с учетом положений ст. 8 и 14 УК. Независимо от каких-либо заявлений «руководителя», на общих основаниях состав преступления налицо, если в деяниях содержатся все признаки, описанные в нормах главы 23 УК.

Подытоживая изложенное о квалификации преступлений при коллизиях правовых норм можно сформулировать следующие правила:

1. При коллизиях международно-правовых и внутренних норм об ответственности за преступления квалификация производится по УК РФ, куда должны быть в обязательном порядке имплементированы ратифицированные международные акты. Временно до этого могут непосредственно применяться те нормы международного уголовного права, которые смягчают и устраняют уголовную ответственность в соответствии с правилом об обратной силе уголовного закона, с принципами справедливости и гуманизма.

2. Коллизии между Конституцией РФ и УК РФ разрешаются аналогично. Верховенство и непосредственность ее действия зафиксированы в ч. 4 ст. 15 Основного закона. Поскольку нормы Основного закона носят общий характер, их установления тоже должны быть размещены в УК в институтах и статьях для квалификации преступлений. Конституция определяет принципы уголовного права, направления уголовной политики, права граждан, которые должны защищаться государством посредством права, в том числе уголовного. Естественные, неотъемлемые, данные человеку от рождения права, записанные во II разделе Конституции, равный доступ граждан к правосудию, регламентируемый главой 7 «Судебная власть», определяют соответствующие уголовно-правовые запреты.

3. Коллизии между нормами Общей и Особенной частей разрешаются в пользу норм Общей части УК РФ.

4. Коллизии внутри норм Общей и внутри норм Особенной частей Кодекса разрешаются согласно принципу гуманизма квалификацией по менее строгой норме УК.

5. Коллизии между УК РФ и УПК РФ разрешаются по предмету регулирования в соответствии с диалектикой взаимодействия содержания и формы. Все аспекты квалификации преступлений – предмет уголовного права.

6. Коллизии Уголовного и других кодексов также преодолеваются по предмету регулирования. Если УК отступает от принятых в других базовых кодексах понятий, надлежит в примечаниях к соответствующим нормам сделать соответствующую оговорку.

В. Применение уголовно-правовой нормы

Третий этап квалификации – это установление полного соответствия состава совершенного общественно опасного деяния составу, описанному в диспозиции выбранной уголовно-правовой нормы с окончательной ссылкой на статью УК. Именно на данном этапе происходит завершение процесса применения отобранной уголовно-правовой нормы к совершенному в реальной действительности конкретному общественно опасному деянию как результат установления полного тождества между первым и вторым.

При этом последовательность сопоставления и установления соответствия следующая: объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона. Вину, мотив и цель преступления как внутренние психологические категории целесообразно устанавливать последними потому, что объективные элементы состава и признаки субъекта позволяют точнее расследовать психическое отношение субъекта к содеянному. Более всего ошибок в квалификации элементов состава вызывает квалификация по субъективной стороне. Об этом говорят руководящие постановления Пленума Верховного Суда РФ, обзоры судебной практики, постановления и определения по конкретным делам.

Таким образом, третий этап квалификации – это подведение итога о наличии либо отсутствии состава преступления в конкретном деянии соответствующего лица.

Квалификация преступлений имеет своим предметом идентификацию составов по их формулировкам в диспозициях уголовно-правовых норм с конкретно содеянным общественно опасным деянием. Санкции, уголовная ответственность, освобождение от уголовной ответственности и наказания в процессе квалификации не участвуют. При добровольном отказе нет состава преступления, ни оконченного, ни неоконченного (приготовления к преступлению и покушения на преступление). При деятельном раскаянии состав преступления наличествует. Без квалификации – итога о наличии состава преступления – не возникает вопроса об уголовной ответственности или наказании и об освобождении от них по каким бы то ни было основаниям.

Уголовная ответственность и наказание, а также освобождение от них – это последствия квалификации преступлений. Квалификация преступлений относится к институту преступления.