Вы здесь

Полный курс уголовного права. Том I. Преступление и наказание. Глава VI. Понятие преступления и виды преступлений ( Коллектив авторов, 2008)

Глава VI

Понятие преступления и виды преступлений

§ 1. Краткий исторический экскурс в законодательное определение

Преступление – это социальное и правовое явление. Преступность появилась с расколом общества на антагонистические классы. Нормы о преступлениях и наказаниях стали выражать волю экономически и политически господствующих групп людей, прежде всего в охране власти и собственности.

В рабовладельческом обществе самый многочисленный класс рабов не был объектом уголовно-правовой охраны. Рабы как «говорящие вещи» рассматривались в качестве не субъектов, а предметов уголовно-правовых отношений. Социально-классовая природа рабовладельческого уголовного законодательства выражалась также в равенстве граждан перед законом в зависимости от кастовой принадлежности. Древнейшие памятники права, например Законы Хаммурапи или Ману, жестокими наказаниями карали малейшие поползновения на власть фараонов и правителей, их собственность, особенно со стороны низших сословий.

Так, в древнеиндийском памятнике права и эпоса «Законы Ману» преступность и наказуемость открыто связывалась с кастовой принадлежностью субъекта преступления и потерпевшего. Например, в ст. 365–374 обольщение, прелюбодеяние и обесчещение не наказывались вовсе либо наказывались штрафом, телесным наказанием, кастрацией или смертной казнью в зависимости от принадлежности к брахманам, вайшиям или шудрам. Представитель последнего сословия при сожительстве с благородной женщиной подлежал смертной казни. Для брахмана за такое же преступление предусматривалось наказание в виде обривания головы. Статья 380 прямо устанавливала, что «никогда нельзя убивать брахмана, даже погрязшего во всяческих грехах: надо изгнать его из страны со всем имуществом без телесных повреждений».

Кодекс Юстиниана (834 г.) признавал основным делением людей, относящихся к их правам, на свободных и рабов. Книга одиннадцатая, титул III «Об испорченном рабе», предусматривала за увечье раба компенсацию как за порчу имущества (и то, если деяние совершено со злым умыслом). Если же таковой отсутствовал или увечье последовало вследствие забавы (например, смерть раба, прыгнувшего в колодец по забаве свободного лица), вообще никакой ответственности не наступало[210].

Русская Правда также оценивала убийство холопа как повреждение имущества. Пеня (штраф) строго дифференцировалась за идентичные преступления в зависимости от классово-сословных статусов субъектов преступлений и потерпевших. За убийство представителей знати – 80 гривен, смерда – 5 гривен[211].

Интересно, что во введении к Уложению царя Алексея Михайловича (1649 г.), по крайней мере словесно, провозглашалось некое равенство перед судом и наказанием: «Чтобы Московские Государства всяких чинов людям от большего до меньшего чина, суд и расправа были при всяких делах весьма ровно»[212]. Однако дальше этой декларации равенство не шло и не могло идти. В классово-сословном обществе и государстве уголовное право объективно, а не по чьему-то произволу, не может не быть адекватно классово-сословным. Данную историческую закономерность следует констатировать и не пытаться критиковать. Поэтому и в упомянутом Уложении наказания строго взвешивались по классам и сословиям – бояр, крестьян, холопов. Статья 8 гл. XXIII Уложения, например, гласила: «А будет чей-нибудь человек помыслить смертное убийство на того, кому он служит, или против его выметь какое оружие хотя его убить, ему за такое дело отсечь рука».

Уголовное законодательство феодального права открыто и скрупулезно с не меньшей суровостью защищало интересы королевских династий, дворянства, духовенства, состоятельных сословий, знати.

Классический источник уголовного права позднего феодализма – «Каролина» – предусматривал, что издание и применение норм о менее тяжких и мелких преступлениях со стороны крестьянства и челяди вообще составляло прерогативу сеньоров, феодалов, помещиков.

Специфическое для европейского средневековья каноническое (церковное) право под видом преследования ереси жестоко подавляло сопротивление крестьянства и свободолюбивых слоев горожан. Одновременно оно освобождало от уголовной ответственности лиц духовного и прочих «благородных» сословий за большое число преступлений либо существенно смягчало наказания за них путем замены наказаний церковной карой.

Уголовно-судебное уложение императора Карла V Священной Римской империи середины XVI в. действовало более 300 лет на территории Европы, Иерусалима и других стран. Это типичный правовой памятник позднего феодализма, отличающийся беспрецедентной жестокостью в сочетании с откровенным социальным неравенством.

Например, измена трактовалась в нем не только как государственная, но и как измена «собственному господину». Каралась такая измена смертной казнью путем четвертования для мужчин и утопления для женщин. «Бунт простого народа против власти» карался смертной казнью либо сечением розгами и изгнанием из страны. Воровство преследовалось смертной казнью, «калечащими телесными наказаниями» либо иным путем «соразмерно положению лица»[213].

Ф. Энгельс в работе «Крестьянская война в Германии» писал, что господин «мог в любой момент, когда ему вздумается, бросить крестьянина в темницу, где того в те времена ждали пытки с той же неизбежностью, как теперь ждет арестованного судебный следователь. Он забивал крестьянина насмерть и, если хотел, мог приказать обезглавить его. Из тех назидательных статей Каролины, которые говорят об “отрезании ушей”, “отсечении носа”, “выкалывании глаз”, “обрубании пальцев и рук”, “обезглавливании”, “колесовании”, “сожжении”, “пытке раскаленными щипцами”, “четвертовании” и т. д., нет ни одной, которой бы милостивый сеньор и покровитель не мог бы применить к своим крестьянам по своему усмотрению»[214].

Крайней религиозной нетерпимостью отличалось мусульманское уголовное право. В нем исповедование ислама оказывалось даже значительнее социальной принадлежности преступника и потерпевшего. К примеру, аят 91 (81) Корана предписывал: «Неверных схватывайте и убивайте, где бы ни нашли их». Раб освобождался от наказания, если он верующий и убил неверующего из враждебного народа (аят 94 (92))[215].

И современное мусульманское уголовное право отличается тем, что является наиболее жестким, религиозно-фанатичным и архаичным.

В отличие от рабовладельческого и феодального законодательства, не знавших общего понятия преступления, буржуазное уголовное законодательство такое понятие выработало. Уголовные кодексы, начиная с французского, стали признавать преступлением деяния, запрещенные уголовным законом под страхом наказания. Такое определение, исходившее из запрета внезаконодательного и несудебного наказания, из признания преступными лишь деяний, а не образа мыслей, из формального равенства всех граждан перед законом, независимо от классовой или сословной принадлежности правонарушителя, явилось крупнейшим, принципиальной важности историческим достижением буржуазного уголовного права. В нем нашли закрепление многовековые общечеловеческие чаяния о справедливости и гуманизме.

При социализме, как было показано в главе IV настоящего курса, впервые в мировой практике уголовного законодательства произошло коренное изменение трактовки социальной сущности преступного, адекватно, открыто зафиксированного в нормах закона. Преступлениями государство объявляло деяния, которые причиняют вред интересам трудящегося народа. Уголовно-правовые нормы стали выражать его волю.

Исторически первым законодательным актом, давшим понятие преступления, явилась французская Декларация прав человека и гражданина 1780 г. Ее ст. 5, по существу, характеризовала материально-содержательное свойство любого правонарушения, а именно его вредность для общества. Она гласила: «Закон вправе запрещать лишь действия, вредные для общества. Нельзя препятствовать тому, что не запрещено законом, и никто не может быть принужден делать то, что закон не предписывает». Статья 8 Декларации формулировала принцип “nullum crimen, nulla poena sine lege”. В ней говорилось: «Никто не может быть наказан иначе как в силу закона, установленного и опубликованного до совершения преступного деяния и примененного в законном порядке». Французские УК 1791 и 1810 гг. исходили из юридической дефиниции уголовно наказуемого деяния путем категоризации его на три вида: преступление, правонарушение, проступок, утратив, к сожалению, материальный признак преступления, содержавшийся в Декларации прав человека и гражданина. Его частично восстановил УК 1992 г., указав материальный критерий категоризации деяний: «в соответствии с их опасностью».

Вслед за французскими формальную (юридическую) дефиницию установили другие буржуазные УК. Преступлением признавалось деяние, запрещенное уголовным законом под угрозой наказания. Некоторые уточняли эту формулировку указанием на закон, который действовал во время совершения преступления.

Достоинство такого понятия – в его соответствии принципу законности: «нет преступления, нет наказания без указания о том в законе», в формальном равенстве нарушителей закона перед ним. Однако существенный недостаток состоял в том, что, достаточно четко отражая юридический признак преступления, его противоправность, формальное определение (потому и формальное, что описывало лишь юридическую форму преступления) совсем не раскрывало социальной сущности преступного и наказуемого деяния. Получался замкнутый круг: преступно то, что по закону наказуемо, наказуемо то, что преступно. А что лежит в основе преступного, каковы основания криминализации деяния, т. е. объявления его преступным и наказуемым, – оставалось за рамками такого определения. Поэтому в XX в. (не без воздействия советского уголовного законодательства) прогрессивные ученые Запада стали активно критиковать формальное определение преступления.

Формализм конструкции преступления в действительности не препятствовал принятию, казалось бы, неприемлемой при таком определении преступления нормы об аналогии. Так произошло, например, с фашистским уголовным законодательством. В 1935 г. национал-социалистический режим Германии включил в УК норму об аналогии, ничуть не заботясь о несоответствии ее формальному понятию преступления. Аналогичное положение существовало в российском Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г.

Материальное понятие преступления означает раскрытие его социальной сущности. Оно содержит такой признак, как общественная опасность, причем не в абстрактном понимании, а с указанием на то, каким социальным интересам причиняет вред преступление.

Материальное определение, попытки которого предпринимаются современным буржуазным уголовным законодательством, ориентируется на понимание вредоносности преступления как «опасности интересам правового государства», противоречия «социальной этичности» или «интересам публичной морали», «социальной общности», даже (в фашистском праве) «народному духу».

Действующие УК, исключая кодексы стран СНГ и некоторых государств Восточной Европы, в общем определении преступления пока не восприняли материальной дефиниции. Однако в отдельных нормах, например о целях наказания, в составах конкретных преступлений проскальзывают формулировки «ресоциализации», «хороших нравов», «социальной значимости». Еще шире используются материальные конструкции в судебном и доктринальном толковании уголовного законодательства.

Статья 7 УК РСФСР 1960 г. «Понятие преступления» давала следующее определение преступления: «Преступлением признается предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние (действие или бездействие), посягающее на общественный строй РФ, его политическую и экономическую системы, собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное уголовным законом».

Нормативная конструкция понятия преступления появляется в уголовном законодательстве (но далеко не во всех УК) довольно поздно – в начале XIX столетия. В действующих УК понятие преступления низведено до объясняемого термина в главе «Толкование терминов» (УК штата Нью-Йорк, УК ФРГ). К заслугам отечественного законодательства следует отнести, что в Уложениях XIX и XX вв., в Уголовных кодексах советского периода всегда содержалась норма о понятии преступления.

УК РСФСР и РФ постепенно совершенствовали общее определение преступления соответственно уголовной политике того или иного периода. Первые УК 20-х годов ставили акцент на социально-классовом содержании преступления.

Основы уголовного законодательства 1958 г., исключив классовую характеристику преступления, включили юридический признак – уголовную противоправность. УК 1996 г. включил также указание на вину. Его ст. 14 устанавливает: «Преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания».

§ 2. Понятие, свойства и признаки преступления

А. Преступление – это деяние

Преступление – это, прежде всего, деяние, т. е. выраженный в форме активного действия или пассивного бездействия акт поведения (поступок, деятельность). Мысли, психические процессы, убеждения, их выражение вовне, например в дневниках, высказываниях, сколь негативными они бы ни были, преступлениями не являются. Конечно, устное или письменное слово – тоже поступок, и потому ряд «словесных» деяний признаются преступными (угроза жизни, угроза с целью завладения имуществом). Однако такого рода поведение нацелено на причинение вреда, запрещенного уголовным законом, – вреда здоровью, имущественным правам личности, чести. Поэтому объективирование своих мыслей, например высказывание приятелю намерения убить Н., и угроза жизни – совершенно различные виды поведения.

Угроза убийством (ст. 119 УК) причиняет вред психическому здоровью потерпевшего, порождая стресс, беспокойство за свою безопасность, за свободу выбора поведения без давления извне. Угрозой виновное лицо как раз и добивается такого «терроризирования» потерпевшего. Выражение же сочувствия кому-либо, солидарности с ним есть не что иное, как объективирование своих убеждений, чувств, симпатий. Преступными деяниями они не являются. Так, Генеральный прокурор РФ сообщил на заседании Конституционного Суда, что по делу об измене Родине участников ГКЧП (Государственного Комитета по чрезвычайному положению) некоторыми областными прокурорами возбуждено 19 уголовных дел. По ним привлекались к уголовной ответственности лица, которые устно или письменно высказывали одобрение действиям названного комитета. Им вменялось, ни много ни мало, соучастие в измене Родине. Все эти дела Генеральная прокуратура прекратила за отсутствием в действиях обвиняемых состава преступления. Одобрение и словесная солидарность представляют собой выражение собственных убеждений и чувств. Преступное деяние здесь отсутствует. Конституция РФ (ст. 13) признает идеологическое и политическое многообразие.

Преступное деяние, будучи разновидностью человеческих поступков, прежде всего, должно обладать всеми признаками последних в физиологическом и психологическом смыслах. Физиологическую основу поведения составляет телодвижение, чаще – система их. Телодвижение может быть активным либо пассивным (торможение активности, воздержание от активных действий при бездействии). Оно вызывает словесную активность (клевету, угрозу, оскорбление), физическую – механическое воздействие на предмет посягательства (убийство, кража) либо сочетание механического и словесного воздействия на объект и предмет преступления (хулиганство, превышение власти).

Психологически всякое человеческое действие или бездействие обладает мотивированностью, т. е. вызывается теми или иными побуждениями либо системой их (корыстью, ревностью и проч.), и целенаправленностью, предвидением результатов своего поведения. Мотивированность и целенаправленность поведения обеспечивают свободу воли лица, т. е. свободу выбора по крайней мере между двумя вариантами поведения. В преступном поведении лицо выбирает между антисоциальным и правомерным, как минимум, непреступным поведением. Вследствие отсутствия мотивированности и целенаправленности рефлекторные действия, совершенные в бреду, бессознательно либо вследствие воздействия непреодолимой силы, поведением не являются. Так, поскользнувшийся на банановой корке гражданин Н., сваливший под идущий трамвай потерпевшего, не может нести уголовную ответственность, так как он не совершал деяния: его физический акт явился рефлекторным, бессознательным. Исключают мотивированность, целенаправленность, свободу волеизъявления лица и такие поведенческие акты, которые осуществляются под влиянием непреодолимой силы – природных чрезвычайных обстоятельств (землетрясения, разливы рек, лесные пожары) или чрезвычайных обстоятельств, созданных людьми (аварии, крушения, лишения свободы). Так, неоказание помощи больному врачом, который из-за аварии машины скорой помощи не мог вовремя прибыть к пациенту, не является преступлением.

УК некоторых зарубежных государств отдельно регламентируют влияние непреодолимой силы как обстоятельств, при наличии которых отсутствует волевое поведение. Так, ст. 13 УК КНР гласит: «Деяния, которые объективно хотя и привели к вредным последствиям, но не являются следствием умышленной или неосторожной вины, а вызваны непреодолимой силой или невозможностью ее предвидеть, не признаются преступными».

Примерный Уголовный кодекс США подробно перечисляет случаи недобровольного поведения, т. е. когда у лица отсутствовала свобода выбора. Статья 2.01 говорит: «Лицо не является виновным в совершении посягательства, если его ответственность не основана на поведении, включающем в себя добровольное действие или добровольное несовершение действия, которое оно физически способно совершить». И далее:

«По смыслу настоящей статьи следующие действия не являются добровольными действиями: а) рефлекторное или конвульсивное движение; б) телодвижение в бессознательном состоянии или во сне; в) поведение во время гипноза или являющееся результатом вызванного гипнозом внушения; г) телодвижение, которое по иным основаниям не является результатом усилия или решения деятеля, предпринятого им сознательно или по привычке»[216].

Отсутствует свобода выбора и у лица, подвергшегося физическому принуждению. В ч. 1 ст. 40 УК РФ сказано: «Не является преступлением причинение вреда охраняемым уголовным законом интересам в результате физического принуждения, если вследствие такого принуждения лицо не могло руководить своими действиями (бездействием)».

Активная (действие) или пассивная (бездействие) формы поведения не существенны для криминализации деяний и квалификации преступлений. Главное уравнивающее их свойство деяния – это способность быть причиной общественно опасных последствий. Вот почему ни в одной статье Особенной части УК не дифференцируются активная либо пассивная формы поведения. Употребление же в УК 1960 г. как однозначных «деяния» и «действия» при описании объективной стороны составов только порождало ненужные споры о форме деяния, когда при термине «действие» допустимо было также и «бездействие». Поэтому УК 1996 г. употребляет единый термин «деяние», а оно может быть в обеих формах.

Для бездействия, в отличие от действия, требуются дополнительные признаки, а именно долженствование действовать, дабы предотвратить наступление вреда, и фактическая возможность так действовать. В некоторых зарубежных кодексах специально определяется понятие бездействия, что вполне обоснованно. К примеру, параграф 11 УК ФРГ признает подлежащим наказанию лицо «только тогда, когда оно юридически было обязано не допускать наступления последствий; и если бездействие соответствует выполнению состава преступления путем действия». Однако такое определение неполно. Оно называет лишь один признак бездействия – обязанность действовать, причем юридически определенную. В жизни, чаще всего в бытовых преступлениях, такое юридическое закрепление обязанности присутствует не всегда. Кроме того, не называется второй конститутивный признак бездействия – психофизическая возможность лица действовать.

Понятие «деяние» охватывает как действия (бездействие), так и причиненные ими общественно опасные последствия. Статья 7 УК 1960 г. вкладывала в содержание деяния действие или бездействие, о чем свидетельствует толкование скобок после слова «деяние». В такой редакции из деяния выпадали общественно опасные последствия. Она не со гласовывалась с логическим толкованием слова «посягательство», «посягающее» на правоохраняемые интересы, так как посягнуть всегда означает причинить тот или иной вред (ущерб) объектам посягательства. На вредные последствия приходится до четырех пятых и больше элементов, входящих в общественную опасность деяния. Поэтому в новом УК 1996 г. скобки устранены, и деяние включает как действие и бездействие, так и общественно опасные последствия. Теперь не потребуется прибегать к расширительному толкованию, чтобы согласовать понятие преступления в Общей части с конструкцией составов преступлений в Особенной части УК. В УК 1996 г. в диспозициях норм Особенной части говорится «деяния», «те же деяния», «деяние, предусмотренное соответствующей статьей». Ряд УК республик СНГ сохранил прежнюю конструкцию – деяние (действие или бездействие)[217].

Итак, преступление – это деяние. Деяние суть действие или бездействие, причинившее общественно опасное последствие. Последствия возможны в виде физического или психического вреда личности и общественной безопасности, экономического ущерба личности, обществу, государству либо дезорганизации функционирования технических объектов. Действие и бездействие представляют собой виды человеческого поведения и потому должны обладать всеми его психофизиологическими свойствами. Они должны быть мотивированными, целенаправленными, обладать свободой воли, волимостью, добровольностью, свободой выбора между преступным и непреступным поведением. Схематично сказанное можно представить так: преступление – деяние = действие (бездействие) + общественно опасное последствие.

Б. Преступление – общественно опасное деяние

Преступным является лишь такое деяние, которое по содержанию общественно опасно. Общественная опасность составляет важнейшее социальное (материальное) свойство преступления. Общественная опасность, вредоносность деяния выражается в причинении либо создании угрозы причинения ущерба охраняемым УК интересам. Не представляющее общественной опасности ввиду малозначительности деяние, согласно ч. 2 ст. 11 УК, преступлением не является.

Общественная опасность как отдельных преступлений, так и всех преступлений в целом весьма динамична и вариативна. Ее детерминиру ют две подсистемы факторов – криминологические (причины и условия преступности, эффективность профилактики) и уголовно-политические (приоритетные направления борьбы с преступностью, традиции и особенности уголовного законодательства, карательная практика). Достаточно сравнить УК РСФСР 1922, 1926 и 1960 гг., уголовное законодательство последующих трех десятилетий, чтобы видеть значительную изменчивость законодательства, отражающего серьезные изменения в преступности и ее причинах, а также повороты уголовной политики.

В законе формулировка общественной опасности возможна, как правило, в трех вариантах: указанием на объекты посягательства, которым деяние причиняет вред, указанием на вредоносность деяния, сочетанием того и другого.

Как ранее отмечалось, еще во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г. социальные (материальные) свойства правонарушений раскрывались как «действия, вредные для общества». УК Франции 1992 г. был оценен при представлении его проекта Сенату министром юстиции как акт, воспринявший материальное понимание преступления. Он сказал: «Тяжесть вреда, причиненного обществу, – вот что определяет юридическую сущность преступного деяния. Так, только посягательства на общественные ценности образуют преступления и проступки»[218]. Тяжесть вреда послужила критерием категоризации уголовных деяний на три группы: преступления, проступки и нарушения.

В знаменитом трактате «О преступлениях и наказаниях» 1764 г. Ч. Беккариа писал: «Истинным мерилом преступлений является вред, наносимый ими обществу. Это одна из тех очевидных истин, для открытия которых не требуется ни квадрантов, ни телескопов и которые доступны любому среднему уму». Он уже тогда признал одним из тягчайших преступлений посягательство на безопасность и свободу граждан. Неравенство в наказуемости по классовому критерию он отметил даже в преследовании таких общеуголовных преступлений, как кража и убийство. «К ним относятся убийства и кражи, совершаемые не только плебеями, но и вельможами и власть имущими, так как их пример, оказывая сильное влияние на многих, разрушает у подданных понятия о справедливости и долге и устанавливает вместо них право сильного, одинаково опасное как для тех, кто им пользуется, так и для тех, которые от него страдают»[219].

Составленный Л. Фейербахом для королевства Бавария Уголовный кодекс 1813 г. в первой книге «Общее законодательное определение преступления и проступка» содержал такое определение преступления: «Все умышленные нарушения закона, которые из-за своих свойств и размера злонаправленности находятся под угрозой наказания… называются преступлениями».

В отечественной уголовно-правовой доктрине велись оживленные дискуссии относительно законодательной конструкции понятия преступления: должна ли она охватывать материальный признак, или ограничиваться формальным, либо сочетать то и другое. При этом все ее участники соглашались, что в реальной жизни и в теоретической трактовке материальное понятие преступления очевидно. Законодательная же позиция на этот счет не раз менялась. Так, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакциях 1832 и 1842 гг. предлагало формальное определение преступления как деяния, запрещенного законом под страхом наказания. Уложение в редакциях 1845 и 1857 гг. социальное (материальное) содержание преступления раскрывало путем перечня объектов, на которые посягает преступное деяние: посягательство на неприкосновенность прав Верховной Власти и установленных ею властей или на права или безопасность общества или частных лиц (ст. I). В редакциях 1866 и 1885 гг. Уложение вернулось к формальной дефиниции преступления: «Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом запрещено».

Еще ранее, в эпоху Петра I, формализм уголовного законодательства, по свидетельству русских правоведов, доводится до крайностей. Основанием криминализации деяний, т. е. признания их преступлениями, признавалось простое непослушание царским предписаниям. Все, что царь запретил под страхом наказания, то и являлось преступлением, независимо от того, наносило ли деяние вред кому-либо или обществу, или же оно было полезным. Правда, иногда все же объективное свойство преступления – его антисоциальность – в петровском законодательстве появлялось. Например, в Артикуле воинском 1715 г. преступления определяются как деяния «вражеские и предосудительные против персоны его величества или его войск, также его государства, людей или интересу государственного»[220].

Надо отдать должное русским ученым: они (за редким исключением) признавали материальное понятие преступления, конечно, в сочетании с юридическим. Об этом обстоятельно писали Н. С. Таганцев, В. Д. Сергиевский, С. П. Мокринский, П. Д. Калмыков, Н. П. Неклюдов и др.

А. Ф. Кистяковский приводил доводы в пользу формального законодательного определения преступления, которые можно встретить у современных сторонников формальной дефиниции преступления. Он считал, что закон может давать лишь формальные повеления и конструировать готовые формулы. Поэтому, если в ученом трактате правильно говорится, что преступление есть посягательство на неприкосновенность права и безопасность общества, такое определение будет понятно и уместно. В законодательстве же оно вызовет запутанность[221]. Ему обоснованно возражал Н. С. Таганцев: «Преступлением почитается деяние, посягающее на юридическую норму в ее реальном бытии, деяние, посягающее на охраняемый юридической нормой интерес. Если мы будем видеть в преступлении только посягательство на норму, будем придавать исключительное значение моменту противоправности учиненного, то преступление сделается формальным, жизненепригодным понятием, напоминающим у нас воззрения эпохи Петра Великого, считающего и мятеж, и убийство, и ношение бороды, и срубку заповедного дерева равно важными деяниями, достойными смертной казни, ибо все это виновный делает одинаково, не страшась царского гнева»[222].

В традициях российского уголовного законодательства создавались первые советские УК 1922 и 1926 гг. Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик формулировали материальное понятие преступления как общественно опасное, посягающее на интересы социалистических правоотношений. При этом впервые социальная характеристика преступления дополнялась классовой в строгом соответствии с Конституциями РСФСР, а затем СССР. УК 1922 г. характеризовал общественную опасность деяния как «угрозу основам советского строя и правопорядка, установленного рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени».

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. уже не содержали классовой оценки объектов преступных посягательств. Общественная опасность трактовалась как посягательство на общественный строй СССР, политические и экономические системы, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права и свободы граждан. Аналогичное определение давал УК РСФСР 1960 г. УК РФ 1996 г. не раскрывает общественную опасность как посягательство на те или иные объекты, ибо перечень таковых дается в ст. 1 УК.

Как видим, содержание общественной опасности преступления в четырех Уголовных кодексах РСФСР и РФ постоянно трансформировалось адекватно объективным явлениям преступности и субъективным воззрениям на преступление в тот или иной промежуток времени. Развитие шло от социально-классовой характеристики к исключительно социальной.

Между тем в двух проектах УК – официальном 1994 г. и доктринальном 1993 г. – предпринимались попытки отказаться от общественной опасности в понятии преступления. Разработчики последнего проекта сочли разумным вернуться к формальному определению преступления как действия или бездействия, запрещенного уголовным законом, аргументируя это тем, что общественная опасность якобы «декларативный признак», «политизированное положение» и что «пора избавиться от социальной характеристики деяний, сосредоточив внимание на описании правовых признаков преступления»[223].

Проект УК 1994 г. предлагал такую дефиницию преступления: «Преступлением признается запрещенное уголовным законом деяние (действие или бездействие), причиняющее вред или создающее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству». При этом в пояснительной записке были приведены следующие доводы: указание на «вред» вместо «общественной опасности» соответствует намерению авторов отказаться от политических штампов, а также подчеркнуть мысль о том, что уголовное право охраняет от преступлений не только общественные интересы, но права и законные интересы каждого отдельного человека[224].

Идея «десоветизации» понятия преступления и намерение избавиться от «политических штампов» исторически выглядят по меньшей мере смехотворно. О. Горегляд, профессор Императорского Московско го университета, в оригинально написанном учебнике в виде проекта Уголовного уложения в § 1 сформулировал: «Преступление есть деяние, противозаконное, умышленное и притом вредное государственным чаяниям людским»[225]. В § 2 учебника подчеркивалось, что эти три свойства преступления составляют его сущность. Вредоносность преступлений понималась как в отношении государства, так и частных лиц. До «советизации» дефиниции преступления оставалось каких-нибудь два века.

Единственный критерий изменения уголовного закона – это его недостаточная эффективность в борьбе с преступлениями. Ни в теории, ни на практике никто никогда не предлагал отказаться от общественной опасности. «Декларативность», «политизированность», «идеологические штампы» – материал для научных дебатов, а не для исключения стержневого, существенного свойства преступления. На основании общественной опасности производится криминализация деяний, отграничение их от непреступных правонарушений, категоризация преступлений в Общей части и дифференциация составов преступлений в Особенной части. Отказ от общественной опасности сразу повлек бы за собой исключение практически важной нормы о малозначительном деянии, не являющемся преступлением, изменил бы конструкцию вины и ее форм, вменяемости и невменяемости и другие институты. Именно так произошло в УК Грузии, в котором дано формальное определение преступления (ч. 1 ст. 7). В ч. 2 ст. 7 при определении малозначительного деяния законодатель вынужден был, не прибегая к термину «общественная опасность», определить его как «непричинение вреда».

УК Республики Молдова 2002 г. в понятии преступления заменил общественную опасность словом «вред», без указания на адресат его причинения. Конечно, общественная опасность близка к вредоносности. Однако на практике такая модификация потребует дополнительного толкования. Например, создание угрозы причинения вреда – это вред или не вред?

В той или иной форме асоциальны и вредоносны все правонарушения. Однако законодатель обоснованно характеризует только преступления специфическим термином «общественная опасность». Кроме того, вредоносность отражает лишь объективное причинение ущерба, но не учитывает субъективных свойств преступления. Общественная опас ность деяния при категоризации преступлений (ст. 15 УК РФ) выступает как объективно-субъективная категория.

Еще в 60-х годах прошлого века среди ученых стран социалистического содружества обсуждалась возможность замены общественной опасности на вредоносность. Действительно, в оконченном преступлении вред уже причиняется, и в преступных последствиях реализуется прежняя опасность действия (бездействия). Однако участники дискуссии пришли к заключению, что общественная опасность полнее отражает объективную и субъективную вредоносность преступлений.

Общественная опасность как сущностно-содержательное свойство преступления предусмотрена в УК всех остальных стран СНГ, в Модельном УК для стран – участниц СНГ, в кодексах Болгарии, Чехии, Словакии.

Неоднозначен подход законодателей и доктрины к содержанию общественной опасности: она объективно вредоносна либо включает и субъективные признаки вины, мотива, цели? УК 1960 г. не включал вину в определение преступления исходя из того, что субъективная опасность входит в систему общественной опасности наряду с объективной вредоносностью деяний. Однако в ст. 3 УК 1996 г. вина называется наряду с общественной опасностью. Следует признать, что это – диалектическое противоречие в системе общественной опасности и поэтому оно сохранилось в УК 1996 г. В понятии преступления (ст. 14) вина и общественная опасность приводятся как самостоятельные объективные и субъективные свойства преступления.

Говоря о характере и степени общественной опасности преступления, УК РФ исходит из объективно-субъективной вредоносности деяния (см., например, ст. 15 УК). В статье же о невменяемости (ст. 21 УК) имеется в виду «общественно опасное деяние» не только объективно вредное, но и деяние, ввиду отсутствия противоправности и виновности, по существу, не являющееся преступлением. Поэтому формулировка ч. 2 ст. 21 УК о совершении невменяемым лицом предусмотренного уголовным законом деяния требует ограничительного толкования.

Не меньшее значение для правильного уяснения данного свойства понятия преступления имеет и ответ на вопросы о том: входит ли личность субъекта преступления в общественную опасность деяния; принадлежит ли субъект преступления к компонентам общественной опасности деяния; составляет ли распространенность преступления элемент общественной опасности; влияют ли на общественную опасность преступления смягчающие и отягчающие наказание обстоятельства?

На первый из поставленных вопросов подавляющее большинство исследователей дают отрицательный ответ. Их аргументация убедительна: УК четко разводит категории «личность преступника» и «субъект преступления». Личность преступника упоминается не в разделе о преступлении, а в разделе о наказании, точнее, назначении наказания. Часть 3 ст. 60 УК «Общие начала назначения наказания» называет личность преступника как самостоятельное после характера и степени общественной опасности преступления основание индивидуализации наказания. Стало быть, личность субъекта преступления не входит в общественную опасность деяния.

Личность преступника – это система социально-демографических, социально-ролевых и социально-психологических свойств субъекта преступления. Ее собственная общественная опасность измеряется тем, как она «вложилась» в учиненное ею преступление, а также прогнозом исправления посредством наказания.

Решение второго вопроса о том, является ли субъект преступления составной частью (подсистемой) общественной опасности деяния, решается двояко в зависимости от того, имеем ли мы дело с общим либо со специальным субъектом (военнослужащим, должностным лицом, судьей и т. д.). Общий субъект, по определению ст. 19, – это физическое лицо, вменяемое, достигшее шестнадцати либо четырнадцати лет. Эти уголовно-правовые свойства субъекта преступления обозначают его как лицо, совершившее преступление. Сами по себе они социально-нейтральны для общественной опасности деяния (но не для наказания, при индивидуализации которого всегда учитывается, например, возраст виновного).

Иное дело – специальный субъект. Признаки военнослужащего, должностного лица, судьи выступают криминообразующими. Без них либо вообще нет составов (например, воинских преступлений, получения взятки, вынесения неправосудного приговора), либо квалифицированного их вида деяния (получение взятки лицом, занимающим государственную должность субъекта РФ).

Основными слагаемыми общественной опасности, криминообразующими признаками деяния являются: общественно опасные последствия (ущерб, вред), вина, способ (групповой, насильственный, обманный, с использованием служебных полномочий).

Подведем итоги. Общественная опасность деяния по природе – объективное свойство преступления, т. е. не зависящее от правовой его оценки законом. Однако становится оно свойством именно преступления только после такой оценки. Общественная опасность по содержанию – объективно-субъективная категория, определяемая совокупностью всех обязательных элементов состава преступления. Уголовный кодекс употребляет понятие и термин «общественная опасность» в двух разновидностях: только как объективной и как объективно-субъективной вредоносности. Общественная опасность деяний служит основанием их криминализации. Общественная опасность выступает основанием привлечения виновного лица к уголовной ответственности. Характер и степень общественной опасности служат базой для категоризации преступлений (см. ст. 15 УК). Общественная опасность преступления – первый критерий индивидуализации наказания. Общественная опасность есть такое специфическое свойство преступления, которое позволяет отграничивать преступления от непреступных правонарушений и малозначительных деяний.

В. Преступление – виновное деяние

В строгом соответствии с принципом вины преступлением может быть лишь виновное совершение общественно опасного деяния. Понятие вины раскрывает сам уголовный закон. Вина представляет собой обязательный элемент каждого преступления. По содержанию она есть психическое отношение лица к общественно опасному действию (бездействию) и его общественно опасным последствиям. Такое отношение возможно в четырех видах (в теории и на практике они чаще называются формами) вины. Термин «форма» вины законодателем в УК РФ не употребляется. Форма есть нечто внешнее по отношению к содержанию. Виды же вины содержательны и как подсистемы общей системы вины, и как видовые категории по отношению к родовому понятию «вина». Два вида и четыре подвида включает вина – умысел прямой и косвенный, неосторожная вина в виде легкомыслия и небрежности.

Виновным в преступлении признается лицо, совершившее деяние умышленно или по неосторожности, гласит ч. 1 ст. 24 УК РФ.

Принцип вины означает, что «лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина» (ч. 1 ст. 5). Объективное вменение, т. е. уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается (ч. 2 ст. 5).

Невиновное причинение вреда считается случаем или казусом. В ст. 28 УК РФ 1996 г., не известной прежде действовавшему УК РСФСР 1960 г., предусмотрены три разновидности казусов или случаев, когда лицо: а) не осознавало и по обстоятельствам дела не могло осознавать общественной опасности своих действий (бездействия); б) не предвидело возможности наступления общественно опасного последствия и по обстоятельствам дела не должно было или не могло их предвидеть; в) предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам.

Слово «вина» употребляется в российском законодательстве и в обыденной речи неоднозначно. В словарях энциклопедических, этимологических, современного русского языка вина толкуется по меньшей мере трояко. В уголовном праве вина и виновность используются как синонимы и представляют собой особое родовое понятие умысла и неосторожности. Используемый уголовно-процессуальным законодательством термин «виновность» означает, по существу, наличие в деянии лица состава преступления. На таком понимании виновности покоится принцип презумпции невиновности. Часть 1 ст. 49 Конституции гласит: «Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда». В данном случае вина понимается как констатация совершения преступления, наличия в действиях лица, конечно, не только его вины, но и всего состава преступления в целом; виновность – как преступление, виновность – как виноватость в преступлении. Аналогичное положение сложилось и с вердиктом присяжных: «да, виновен» равносильно «да, преступен, совершил преступление».

Полисемичность слова «вина» привела в 50-х годах XX в. к бурной дискуссии на страницах юридических журналов и в научной литературе, а также на научно-практических конференциях. Одни ученые трактовали вину исключительно как родовое понятие умысла и неосторожности. Другие понимали ее в смысле виновности (виноватости) в совершении преступления. Третьи полагали виновность основанием индивидуализации наказания. Наконец, четвертые интерпретировали вину как общее основание уголовной ответственности[226].

Дискуссия о вине оказалась столь бурной и упорной, с обоюдными обвинениями оппонентов во всех смертных грехах вплоть до политических, что она удостоилась оценки главного идеолога партии Поскребышева на XIX съезде КПСС: юристы-де так запутали вопрос о вине, что теперь «без вина в вине не разобраться».

Во избежание подобных недоразумений и по существу УК РФ употребляет термины «вина» и «виновность» как синонимы, означающие только психическое отношение лица к содеянному в виде умысла либо неосторожности.

К сожалению, УПК РФ вину и виновность трактует не четко и не в соответствии с материальным уголовным правом. В п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК сказано, что при производстве по уголовному делу подлежат доказыванию «виновность лица в совершении преступления, форма его вины и мотивы». Соотношение «виновность» и «формы вины» остается неясным. Правильная формулировка содержится в п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК, в котором основанием отказа в возбуждении уголовного дела или прекращения уголовного дела признается «отсутствие состава преступления». Доказательства по уголовному делу также правильнее было бы «привязать» к признакам состава преступления.

Спрашивается, почему вина выполняет столь важную криминообразующую и составляющую основания ответственности функцию? Потому что без мотива и цели, а тем более общественно опасного по содержанию субъективного отношения лица к учиняемому деянию, действия такого лица равносильны влиянию непреодолимой силы, поведению в правомерном состоянии крайней необходимости либо под воздействием физического принуждения, блокирующего свободу выбора лица.

Невиновно действующее лицо не может подвергаться и наказанию. Одна из обязательных целей наказания – исправление виновного. Однако она недостижима из-за отсутствия предмета исправления общественно опасной, уголовно-противоправной психологии лица, проявляемой в вине, мотивах и целях.

Уместно заметить, что еще Ветхий Завет (XIV в. до н. э.) говорил об умышленных и неумышленных преступлениях, чаще применительно к преступлениям против жизни и здоровья. Различным было и отношение к преступникам умышленным и неосторожным («неумышленным», «ненамеренным»). Для неумышленных преступников предписывалось выделение специальных городов, где они могли бы скрыться от мести потерпевших. Преследование таких лиц в спецгородах не допускалось (похоже на российские колонии-поселения). Так, в Книге Чисел установлено: «…выберите себе города, которые были бы у вас городами для убежища, куда мог бы убежать убийца, убивший человека неумышленно» (Числа. С. 166)[227].

Резюмируем изложенное. Вина является обязательным субъективным свойством преступления. По содержанию она представляет собой психическое отношение лица к общественно опасным действиям (бездействию) и к общественно опасным последствиям. Без вины нет ни преступления, ни наказания.

Г. Преступление – уголовно-правовое деяние

Третьим обязательным свойством преступления является его уголовная противоправность. Это – юридическое (в отличие от социального) свойство деяния. Она представляет собой: а) запрещенность общественно опасного и виновного деяния уголовным законом; б) угрозу наказанием или мерами уголовно-правового характера.

Запрещенность деяния состоит в его криминализации, т. е. в объявлении такового в соответствующих статьях УК преступлением. Угроза наказания выражается в пенализации деяния, т. е. в установлении в санкциях статьей УК возможности осуждения судом виновного к той или иной мере наказания. Оба признака уголовной противоправности взаимосвязаны.

Уголовная противоправность юридически выражает в уголовном законе общественную опасность и виновность деяния. Она производна от них как оценочно-нормативный признак преступления. Только общественно опасное и виновное деяние признается уголовно-противоправным.

Эти положения, всегда считавшиеся общепризнанными, неожиданно стали опровергаться. Так, А. В. Наумов высказывается о необходимости «изменить традиционное для советского уголовного права соотношение материального и формального признаков в определении преступления. Необходимо действительно отказаться от принятой трактовки взаимосвязи этих признаков, когда в основу определения кладется материальный признак (общественная опасность), а формальный признак (уголовная противоправность) объявляется производным от него. Видимо, в правовом государстве первое место должен занимать признак противоправности»[228].

Представляется, что диалектика и психология достаточно жестко определяют закономерность объективного и субъективного в природе и обществе. Сначала объективное – для уголовного права это совершение объективно общественно опасных деяний; затем субъективное – их законодательная оценка как преступлений. Упреждать преступления призваны ранние профилактические меры, но не уголовный закон.

Характеристика уголовной противоправности в ч. 1 ст. 14 УК 1996 г. является, несомненно, более совершенной, нежели в УК 1960 г. В последнем уголовная противоправность представлялась как предусмотренность деяния уголовным законом. Однако в действовавшем тогда уголовном законодательстве, например в Законе об уголовной ответственности за воинские преступления 1958 г. и, соответственно, в главах УК о воинских преступлениях, предусматривались нормы не уголовно-правовые, а дисциплинарно-правовые. В ряде статей говорилось, что соответствующее деяние при смягчающих обстоятельствах влечет применение мер дисциплинарного устава. Понятно, что хотя такие деяния и предусматривались уголовным законом уголовно-противоправными и, следовательно, преступными, на самом деле они таковыми не являлись. Они представляли собой типичные дисциплинарные проступки. Тем самым создавалась коллизионность норм уголовного и дисциплинарного законодательства, преступлений и проступков. Эти недостатки в УК 1996 г. устранены.

Исключены также нормы с административной преюдицией, согласно которым преступлением признавалось повторно совершенное деяние после его административной наказуемости в течение календарного года. Между тем ни одно административное правонарушение, на наш взгляд, не обладает специфическим криминальным свойством деяния – общественной опасностью. Поэтому количество правонарушений не способно перерасти механически в новое качество – преступление. Тем не менее УК Республики Беларусь в ряде норм сохранил административную преюдицию.

Запрет общественно опасного и виновного деяния производится исключительно Уголовным кодексом, а не каким-либо иным, даже федеральным, законом. Полная кодификация уголовно-правовых норм есть обязательное установление принципа законности. Иные утверждения, которые можно встретить в учебной литературе, не согласуются с ч. 1 ст. 1 и ч. 1 ст. 14 УК. Первая гласит, что уголовное законодательство РФ состоит из УК и что новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в Кодекс. Часть 1 ст. 14 предусматривает запрещенность общественно опасного и виновного деяния «настоящим Кодексом». Поэтому никак нельзя согласиться с утверждением, будто применительно к понятию преступления речь должна идти не об уголовно-правовой запрещенности, а о запрещенности в широком смысле, то есть любыми отраслями права, в том числе в некоторых случаях и уголовным правом, моралью, правилами общежития, техническими нормами, нормами безопасности и др.; нельзя, таким образом, поддержать позицию законодателя в той части УК РФ, в которой преступление определяется как деяние, «запрещенное настоящим Кодексом под угрозой наказания»[229].

Определение уголовной противоправности как запрета Уголовным кодексом (и только им) соответствует древнейшему принципу «нет преступления, нет наказания без указаний о том в законе», Конституции, международному уголовному праву.

Неотъемлемой частью противоправности преступления выступает фиксированная в санкциях уголовно-правовых норм угроза наказания, а не реальное наказание, которое в конкретном случае за совершенное преступление может и не последовать. Наказуемость деяния как угроза, возможность наказания, предусмотренная в санкции уголовно-правовой нормы, не должна смешиваться с наказанием, которое является следствием совершения преступления и потому в него не входит. Вот почему при освобождении от уголовной ответственности и наказания с заменой их другими уголовно-правовыми мерами не происходит декриминализации, т. е. перевода преступления в разряд проступков. Обязательные свойства преступления – общественная опасность, виновность и уголовная противоправность, угроза наказанием, содержащаяся в санкциях соответствующих уголовно-правовых норм, – в таких преступлениях налицо.

Таким образом, общественная опасность, виновность, уголовная противоправность – равновеликие, равнозначные свойства преступления, отличающие его от других правонарушений и проступков. Отсутствие любого из них исключает наличие преступного деяния. И то, что в определении преступления вначале сказано о виновности и общественной опасности, а затем об уголовной противоправности, такую равнозначность отнюдь не искажает. Можно было бы переставить местами характеристику свойств преступления, например признать таковым запрещенное под угрозой наказания общественно опасное и виновное деяние, суть бы от этого не изменилась. Думается, нынешнее понятие преступления в УК 1996 г. наиболее совершенное из тех, что выработало мировое уголовное законодательство.

Большего внимания заслуживает широко употребляемое в теории слово «формальный» и часто используемый в законодательстве и на практике термин «признак» преступления. На неточность термина «формальное преступление» уже указывалось в литературе. Так, М. И. Ковалев справедливо отмечал, что «в настоящее время термины “формализм”, “формальный” приобрели некоторое отрицательное звучание, потому что под ними понимается соблюдение внешней формы в чем-нибудь в ущерб делу»[230]. Тем не менее он считал возможным этот термин сохранить. Полагаем, что давно пришло время отказаться от термина «формальный» как весьма неточно отражающего важнейшее юридическое свойство преступления – уголовную противоправность.

Вместо него надлежит употреблять термин «юридическое» свойство преступного деяния, тем более что в ч. 2 ст. 14 УК законодатель употребляет слово «формальный» в его подлинном смысле – как внешний, несущественный момент для характеристики малозначительного деяния. «Не является преступлением, – сказано в ней, – действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния…», но лишенное содержания в виде общественной опасности. Термин «признак» преступления довольно широко употребляется в УК и УПК РФ. По грамматическому толкованию он означает «примету, знак, по которым можно узнать, определить что-нибудь»[231]. Отсюда следует, что признак преступления – это специфическая характеристика особенностей конкретного преступления. Общественная опасность, виновность и уголовная противоправность – не признаки преступления, а его содержательные свойства.

Каково соотношение уголовной противоправности с конституционной и международной противоправностью? В ст. 15 Конституции, как известно, продекларировано, что конституционные нормы имеют прямое действие, а общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью правовой системы России.

Прямое и непосредственное действие Конституции на понятие преступления (а не по другим вопросам), прежде всего, проявляется в законодательной деятельности. Криминализация деяний и декриминализация преступлений должны осуществляться в строгом соответствии с Конституцией. Например, конструируя составы о преступлениях против собственности, законодатель должен руководствоваться конституционным предписанием о равной охране всех форм собственности; формулируя нормы о государственных преступлениях, – следовать конституционному требованию о недопустимости захвата власти и превышения должностных полномочий. Когда же уголовный закон вступил в силу, только он определяет, что преступно и что непреступно. При несоответствии уголовно-правовой нормы о преступлении Конституции Основной закон напрямую применяться не будет (там и санкции нет). Субъектам законодательной инициативы следует оперативно использовать свое право на изменение УК.

Так, после принятия Конституции в декабре 1993 г. необходимо было немедленно привести УК 1960 г. в соответствие с ней. Однако этого сделано не было. В результате возник конфликт между уголовной и конституционной противоправностью применительно к смертной казни. Конституция запрещала ее применение, за исключением тяжких преступлений против жизни. В УК же санкций со смертной казнью содержалось более десятка. Судебная практика встала перед необходимостью разрешения данной коллизии. Однако ввиду спорности, по мнению обсуждавших этот вопрос на Пленуме Верховного Суда РФ, он так и не был разрешен в постановлении Верховного Суда. Хотя, по нашему глубокому убеждению, конечно, санкции со смертной казнью потеряли силу после начала действия Конституции.

Конституционные нормы носят обобщенный характер, УК их конкретизирует и совсем не обязательно дословно воспроизводит. Так, ст. 4 Конституции устанавливает, что «захват власти или превышение властных полномочий преследуется по федеральному закону». Кодекс «перевел» данную декларацию в ст. 278 «Насильственный захват власти», ст. 279 «Вооруженный мятеж», ст. 286 «Превышение должностных полномочий», ст. 288 «Присвоение полномочий должностного лица». Как нетрудно заметить, между ст. 4 Конституции и ст. 278 УК существует некая коллизия: Основной закон говорит о захвате власти, УК – о насильственном захвате власти. Эта коллизия решается в пользу УК, ибо и сама Конституция отсылает к федеральному закону. Применительно к преступлениям такой закон может быть исключительно уголовным.

Сходное положение существует с соотношением международного права и внутригосударственного уголовного законодательства. Напрямую нормы международного права применительно к преступлениям не действуют. Они должны быть имплементированы в УК РФ. Имплементация осуществляется путем инкорпорации, ссылки и трансформации. Новый УК РФ впервые сконструировал самостоятельную главу «Преступления против мира и безопасности человечества», включающую две статьи – ст. 355 «Производство или распространение оружия массового поражения» и ст. 356 «Применение запрещенных средств и методов ведения войны», – которые прямо ссылаются на запрещенность деяний международным договором РФ. Это, несомненно, правильно. Как представляется, аналогичную ссылку следует установить во всех (кроме нормы о наемничестве) нормах 34-й главы УК. Имплементация в УК международных договоров посредством ссылок имеет место в I разделе «Уголовный закон».

Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» признал, что международные договоры, нормы которых предусматривают признаки составов уголовно наказуемых деяний, не могут применяться непосредственно, поскольку такими договорами прямо устанавливается обязанность государств обеспечить выполнение предусмотренных договором обязательств путем установления наказуемости предусмотренных ими деяний внутренними (национальными) законами[232].

В постановлении Верховного Суда РФ однозначно отвергается идея непосредственного действия международного права применительно к наказуемости преступлений. И это правильно: уголовная противоправность устанавливается только УК. Однако международные принципы и в случаях вступления в силу международных актов, которые смягчают или отменяют уголовную ответственность, в соответствии с принципом об обратной силе уголовного закона, временно, до имплементации их в УК, должны применяться судами непосредственно. Это не противоречит ч. 1 ст. 1 УК РФ, где сказано: «Новые законы, предусматривающие уголовную ответственность, подлежат включению в настоящий Кодекс». Следовательно, обязательной имплементации в УК требуют международные нормы, устанавливающие уголовную ответственность, но не освобождающие от нее. Таким образом, уголовная противоправность в соответствии с принципом “nulla poena sina lege” (нет наказания без указания о том в законе) неизменно устанавливается только федеральными уголовными законами РФ.

Уголовно-правовой характер запрета в полной мере сохраняется в бланкетных нормах. Количество бланкетных норм, уголовно-правовой запрет в которых сопрягается с запретами других отраслей права, в УК 1966 г. значительно возросло. Это связано не только с научно-техническим прогрессом, как чаще всего было в прежнее время. В значительной мере «бланкетизация» уголовного права происходит за счет норм финансового, налогового, гражданского и т. п. отраслей права цивилистической направленности.

В связи с этим перед законодателем встала задача не растворить специфику уголовно-правового запрета в других отраслях права, четко размежевав преступления и иные, непреступные, правонарушения. Для этого, как отмечалось, надо четко формулировать криминообразующие критерии деяния. Особое внимание следует уделить такому разграничительному элементу преступления, как общественно опасные последствия. УК РФ уже сейчас стремится конкретизировать размер ущерба во всех случаях, где это оказывается возможным. Так, примечание к ст. 158 УК определяет, какой материальный вред является «значительным», «крупным» и «особо крупным». Физический вред определяется Правилами судебно-медицинской экспертизы тяжести вреда здоровью. Для характеристики общественно опасных последствий нефизического и нематериального (дезорганизационного) характера законодатель вводит разграничительные признаки в диспозицию в виде группы низменности мотивации, использования должностного положения и т. п.

Другим после запрета компонентом уголовной противоправности выступает угроза наказания. Она предусмотрена в санкциях соответствующих статей УК. Общая характеристика, система и виды наказаний представлены в Общей части УК.

Новая конструкция уголовной противоправности преступления (ч. 1 ст. 14 УК) положила конец долголетним спорам о том, является ли наказание признаком преступления, и неясностям о соотношении признаков уголовной противоправности и наказания.

Несмотря на очевидность определения уголовной противоправности в ч. 1 ст. 14 УК как запрещенности под угрозой наказания, в ряде комментариев УК и учебников упорно, по старинке называется еще один, четвертый, признак преступления – наказание. Но более значим практический вывод из дискуссий. А практически он приводит к идее «судебной декриминализации», непризнания преступлениями деяний, виновные в которых были освобождены от уголовной ответственности и наказания, к непризнанию 12 млн ежегодно совершаемых в стране преступлений уголовно наказуемыми ввиду их латентности, нерегистрации, нераскрытию и укрытию. В УК институт преступления рассматривается во II разделе, наказания – в III разделе.

Итак, сделаем выводы. Уголовная противоправность – юридическое свойство преступления. Она равнозначна таким его социальным свойствам, как общественная опасность и виновность. Она прямо проистекает из требований принципа законности. Уголовная противоправность слагается из запрета совершать (воздерживаться от совершения) соответствующее деяние, описываемое в диспозиции нормы УК, и угрозы наказания, описываемой в санкции нормы с учетом положений Общей части УК. Она адекватно отражает общественную опасность деяния. Уголовная противоправность представляет собой оценку законодателем общественной опасности деяния и как всякая оценка может быть неточной и даже ошибочной по различным причинам, в том числе конъюнктурным соображениям уголовно-политического характера, о чем уже говорилось в главе III настоящего курса.

Понятие преступления в целом можно определить так: преступление есть общественно опасное, виновное, уголовно-противоправное деяние, т. е. действие или бездействие, причинившее общественно опасное последствие.

§ 3. Преступление и малозначительное деяние

Первоначальная редакция ч. 2 ст. 14 УК РФ так определяла малозначительное деяние: «Не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности, то есть не причинившее вреда и не создавшее угрозы причинения вреда личности, обществу или государству».

УК Республики Беларусь в ч. 4 ст. 11 институт малозначительности определяет следующим образом: «Не являются преступлением действие или бездействие, формально содержащие признаки какого-либо деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, но в силу малозначительности не обладающие общественной опасностью, присущей преступлению. Малозначительным признается деяние, которое не причинило и по своему содержанию и направленности не могло причинить существенного вреда охраняемым уголовным законом интересам. Такое деяние в случаях, предусмотренных законом, может повлечь применение мер административного или дисциплинарного взыскания». В других УК государств СНГ аналогичное понятие сформулировано с акцентом именно на непричинение вреда и несоздание угрозы его причинения.

Малозначительное деяние не является преступлением при наличии одновременно трех условий. Первое: оно должно формально подпадать под признаки преступления, предусмотренного уголовным законом. Иными словами, в нем внешне должна присутствовать уголовная противоправность. Второе условие: в нем отсутствует другое свойство преступления – общественная опасность. Как правило, она отсутствует потому, что ущерб, причиненный деянием, мизерный. Отсюда деяние в целом оказывается непреступным. Чаще всего определенный вред, некоторая антисоциальность в малозначительных деяниях имеют место, но эта антисоциальность – не криминальной степени, а гражданско-правовой, административной, дисциплинарной, аморальной. Поэтому, прекращая дело или не принимая его к производству ввиду малозначительности деяния, следователь или суд рассматривают вопрос о возможности иной, не уголовно-правовой, меры ответственности за него.

Малозначительным деянием может быть лишь умышленное, причем, как правило, совершенное с прямым умыслом деяние, когда лицо желало причинить именно мизерный вред, например, когда поклонница актрисы проникла в ее гримерную и похитила «на память» ее недорогостоящую пудреницу. Иное дело, когда умысел был направлен на кражу дорогих украшений не «на память», а из корыстных побуждений, но из-за отсутствия таковых похитительница удовольствовалась пудреницей.

Примером малозначительного деяния может служить кража на несколько рублей имущества различной формы собственности.

В ряде преступлений обязательным, а не квалифицирующим, признаком закон признает причинение крупного или значительного ущерба. Отсутствие такого ущерба исключает признак уголовной противоправности, а это означает, что деяние и формально не подпадает под признаки преступления, предусмотренного Кодексом. Уголовное дело о таком деянии не возбуждается, а возбужденное прекращается не за малозначительностью деяния, а за отсутствием состава преступления – обязательного признака причинения крупного ущерба. Например, ст. 198 УК признает преступлением уклонение от уплаты налога физическим лицом «в крупном размере». В примечании к данной статье точно определен этот размер. Отсюда при уклонении от уплаты налога в меньшем размере налицо не малозначительность деяния, а отсутствие состава преступления: нет обязательного его элемента – крупного размера неуплаченного налога.

Третье условие: малозначительность должна быть и объективной, и субъективной. Таковой она признается, если лицо желало совершить именно малозначительное деяние, а не потому, что по не зависящим от него обстоятельствам так в конкретном случае произошло. При расхождении фактически совершенного и умысла лица ответственность наступает за покушение на то преступление, совершить которое лицо намеревалось[233]. Так, в случае, когда лицо замышляло совершить крупное хищение из сейфа сберегательного банка, но там оказалось лишь пять рублей, которые оно и похитило, ответственность наступает за покушение на крупное хищение. Уголовное дело не прекращается за малозначительностью деяния (хотя фактически украдено лишь пять рублей).

Отсутствует малозначительность деяния также при совершении преступления с неконкретизированным умыслом, т. е. когда лицо предвидело и желало наступления любого из возможных вариантов причинения вреда. Ответственность наступает тогда за фактически причиненный вред. Однако прекращения уголовного дела за малозначительностью деяния не последует. Типичный пример – совершение карманной кражи. Виновное в ней лицо действует, как правило, с неконкретизированным умыслом. Похищение им кошелька с десятью рублями поэтому не является малозначительным деянием. Иное дело, если лицо, видя в нагрудном кармане пиджака пассажира автобуса те же десять рублей, похитило их, так как именно этих денег ему не хватало на билеты для проезда в метро. Такая кража расценивается как малозначительное деяние.

§ 4. Категории преступлений

Категоризация, или классификация, преступлений – это разделение их на группы по тем или иным критериям. В основание классификации преступлений могут быть положены характер и степень общественной опасности деяний либо отдельный элемент состава преступления. В российском уголовном законодательстве приняты три разновидности диф ференциации преступлений. Во-первых, категоризация по характеру и степени общественной опасности на четыре крупные категории преступлений (ст. 15 УК). Во-вторых, классификация по родовому объекту посягательства (в УК 1996 г. их двадцать семь), предусмотренному в 6 разделах и 19 главах Особенной части УК. Например, преступления против жизни и здоровья, против мира и безопасности человечества, воинские преступления. В-третьих, преступления, однородные по характеру общественной опасности, дифференцируются по степени общественной опасности на простые, квалифицированные, привилегированные. Так, по составам различаются убийства: квалифицированные с отягчающими признаками, простые, т. е. без отягчающих и смягчающих признаков, убийства со смягчающими признаками (в состоянии аффекта, при превышении пределов необходимой обороны, детоубийство).

Главный вопрос при категоризации преступлений – правильно избрать основание классификации преступлений на группы. Критерии могут оказаться чисто формальными (величина санкций), а могут сочетать признак противоправности (санкции) с социальными признаками (общественной опасностью и виновностью).

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных последнего (1885 г.) издания преступные деяния подразделялись на две большие группы – преступления и проступки (ст. 1). Основания группирования назывались материальными (социальными), что следует отнести к несомненным достоинствам Уложения. В ст. 2 говорилось: «За преступления и проступки по роду и мере важности оных виновные подвергаются наказаниям уголовным и исправительным». Преступления и проступки могут быть как умышленными, так и неумышленными (ст. 3). Однако ни по санкциям, ни по формам вины род и мера важности этих категорий правонарушений не конкретизировались. В разъяснениях Особого совещания Сената по ст. 1 значилось: «Слова “преступление” и “проступок”, употребляемые в различных статьях Уложения, не противопоставляются друг другу, так как закон не дает им значения строго определенных терминов и нередко употребляет их безразлично для обозначения всякого рода преступных деяний»[234].

Уголовное уложение 1903 г. приняло трехчленную категоризацию преступных деяний. Преступные деяния, за которые в законе определены как высшее наказание смертная казнь, каторга или ссылка на поселе ние, именовались тяжкими преступлениями. Преступные деяния, за которые в законе определено как высшее наказание заключение в исправительном доме, крепости или тюрьме, именовались преступлениями. Преступные деяния, за которые в законе определены как высшее наказание арест или денежная пеня, именовались проступками. Социальный критерий прежнего Уложения оказался исключенным. Зато четко формализованы категории преступлений по видам санкций.

В советский период первую категоризацию содержали Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. Они различали две категории преступлений по их общественной опасности и конструкции санкций в статьях УК. Первая категория – «наиболее опасные, направленные против основ советского строя, установленного в Союзе ССР волею рабочих и крестьян». Вторая – «все иные». За первую категорию санкции конструировались с указанием на нижний предел, не подлежащий смягчению. В санкциях второй категории, напротив, указывались высшие пределы наказания.

В Основах 1958 г. категоризация преступлений на большие группы не была завершена. В первоначальной редакции Основ ее вовсе не содержалось. В 1970 г. в Основы была включена ст. 71, которая вводила понятие тяжкого преступления. В 1977 г. в Основы была включена ст. 431 о преступлениях, не представляющих большой общественной опасности. Республиканские УК до этого общесоюзного закона 1977 г. говорили о малозначительных преступлениях, дела о которых можно было передавать на рассмотрение товарищеских судов, и о преступлениях, не представляющих большой общественной опасности, виновные в которых взрослые лица могли быть переданы трудовым коллективам на поруки, а несовершеннолетние – в комиссии по делам несовершеннолетних. В научной и учебной литературе выделялись также менее тяжкие преступления.

Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик 1991 г., не вступившие в силу из-за развала СССР, ввели отдельную норму о классификации преступлений. Статья 9 «Классификация преступлений» устанавливала:

(1) Преступления в зависимости от характера и степени общественной опасности подразделяются на не представляющие большой общественной опасности, менее тяжкие, тяжкие и особо тяжкие.

(2) К преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше двух лет или иное более мягкое наказание, а также преступления, совершенные по неосторожности, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше пяти лет или иное более мягкое наказание.

(3) К менее тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше пяти лет, а также преступления, совершенные по неосторожности, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше пяти лет.

(4) К тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок не свыше десяти лет.

(5) К особо тяжким преступлениям относятся умышленные преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше десяти лет или смертная казнь.

При обсуждении проекта Основ, а также в теоретической модели УК (Общая часть) предлагалось именовать первую категорию преступлений уголовными проступками. В проекте Основ по всему тексту за словами «преступления, не представляющие большой общественной опасности» стояли в скобках слова «уголовный проступок».

Российский проект УК 1992 г., восприняв приведенную классификацию, восстановил термин дореволюционного Уложения «уголовный проступок» в характеристике преступлений первой категории, т. е. не представляющих большой общественной опасности, одновременно сузив их круг лишь деяниями, за которые по закону предусмотрены наказания, не связанные с лишением свободы[235].

Основанием классификации преступлений на четыре перечисленных группы выступают характер и степень их общественной опасности. Именно они определяют величину наказаний в санкциях уголовно-правовых норм. Ведущим критерием в характере общественной опасности преступлений закон признал вину. Поэтому неосторожные преступления отнесены к преступлениям, не представляющим большой общественной опасности, и к менее тяжким преступлениям. Тяжкие и особо тяжкие преступления – только умышленные деяния.

Зарубежный и отечественный опыт дает основание для терминологического обозначения мелких преступлений уголовными проступками. В большинстве УК государств мира уголовно-правовые деяния дифференцируются на две или три категории, и самые мелкие часто называются уголовными проступками[236]. Подобный терминологический подход имеет много достоинств. Совершившие уголовные проступки не имели бы судимости как следствия наказания. При конструкции Особенной части УК законодатель подходил бы более взвешенно к криминализации массовых, но мелких преступлений, с тем чтобы не вводить неэффективные, не применяемые на практике уголовные законы. В правовой статистике все уголовно-правовые деяния делились бы на две основные категории: преступления и уголовные проступки. Это значительно точнее отражало бы реальную совокупную общественную опасность преступности, чем уравнительная характеристика всех деяний как преступлений. Имеются и процессуальные доводы: дела об уголовных проступках могли бы единолично рассматривать мировые судьи.

Сегодня по УПК РФ (раздел XI) мировые судьи правомочны рассматривать дела о преступлениях с санкцией за них до трех лет лишения свободы. Аналогичные дела рассматривают и суды общей юрисдикции. Мировые судьи выносят также решения по делам об административных, гражданских, дисциплинарных и прочих проступках. Более важным представляется, как это было в дореволюционной России по Уставу о мировых судьях, преступления с санкцией до двух лет лишения свободы именовать уголовными проступками. Ответственность за уголовные проступки могла бы быть существенно снижена[237].

Весьма высокой общественной опасностью в условиях научно-технического прогресса стали обладать неосторожные преступления. Ныне неосторожная преступность – транспортная и экологическая, а также связанная с нарушением техники безопасности – наносит ущерб обществу и личности больший, чем умышленная преступность. Поэтому при обсуждении проектов Основ и УК вносились многочисленные предложения дополнить классификацию преступлений еще одной категорией – тяжкие неосторожные преступления. «К преступлениям, совершенным по неосторожности, повлекшим особо тяжкие последствия, относятся преступления, за которые законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше восьми лет». Такое предложение не лишено смысла, но УК РФ 1996 г. не воспринял его.

Вследствие этого неосторожные преступления попали в категорию тяжких наряду с умышленными преступлениями, что крайне неудачно, ибо умышленные и неосторожные преступления существенно различаются по характеру общественной опасности. Значительно правильнее решали данный вопрос Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик, не вошедшие в силу, и проект УК 1992 г. Они относили неосторожные преступления либо к первой категории деяний, не представлявших большой общественной опасности, либо ко второй – менее тяжких, если в санкциях за них предусматривалось наказание свыше пяти лет лишения свободы.

Статья 15 УК РФ подразделяет все преступления на четыре категории:

– небольшой тяжести (умышленные и неосторожные преступления с максимальной санкцией до двух лет лишения свободы);

– средней тяжести (умышленные преступления с максимальной санкцией до пяти лет лишения свободы и неосторожные – с санкцией свыше двух лет лишения свободы);

– тяжкие (умышленные и неосторожные преступления с максимальной санкцией до десяти лет лишения свободы);

– особо тяжкие (умышленные преступления с санкцией свыше десяти лет лишения свободы или более строгой).

Общим основанием категоризации преступлений названы характер и степень общественной опасности деяний. Последние конкретизированы формой вины и величиной санкций в виде максимального срока лишения свободы.

Вина и санкции служат критериями классификации преступлений в подавляющем большинстве зарубежных кодексов. Так, УК Франции 1992 г. подразделяет все уголовно наказуемые деяния на три категории по материальному (социальному) критерию – их тяжести. Статья III–I устанавливает: «Преступные деяния классифицируются в соответствии с их тяжестью на преступления, проступки и нарушения». Тяжесть преступных деяний при категоризации в УК Франции конкретизируется формой вины и санкциями. Преступления – только умышленные деяния, за которые в санкциях предусмотрено пожизненное либо срочное заточение. Преступность неосторожных деяний должна специально оговариваться. Максимальные санкции за них – в виде тюремного заключения до десяти лет. Нарушения – умышленные и неосторожные деяния, наказуемые по закону штрафом, лишением либо ограничением прав.

Федеральный УК США 1948 г. предусматривает трехчленное деление преступлений. Пункт I гл. I «Классификация посягательств» гласит: «Безотносительно к тому, что каким-либо актом Конгресса может быть установлено иное: 1) любое посягательство, караемое смертной казнью или тюремным заключением более одного года, является фелонией; 2) любое другое посягательство является мисдиминором; 3) любой мисдиминор, наказание за который не превышает тюремного заключения сроком на шесть месяцев или штрафа на сумму 500 долларов или назначаемых одновременно, является мелким посягательством (petty ofence)». Как видим, американский федеральный законодатель избрал наиболее элементарный формализованный критерий категоризации посягательств – суровость санкций.

Что такое характер и степень общественной опасности преступлений, о которых говорит ст. 15 УК РФ? Характер общественной опасности – это ее содержательная сторона, отражающая главным образом однородность либо разнородность деяний. Характер общественной опасности формируют четыре подсистемы элементов преступления. Во-первых, объект посягательства. Родовые объекты, по которым классифицируются разделы и главы Особенной части УК, определяют характер общественной опасности преступлений, деля их на однородные и разнородные. Так, однородны преступления против жизни. Они очевидно не имеют сходства по содержанию с государственными или экономическими преступлениями. Во-вторых, на характер преступлений оказывает воздействие содержание преступных последствий – экономических, физических, дезорганизационных, социально-психологических и пр. В-третьих, форма вины – умышленная либо неосторожная – разводит эти преступления по двум группам. Наконец, в-четвертых, общественную опасность формируют способы совершения преступлений – насильственные либо без насилия, обманные либо без этих признаков, групповые либо индивидуальные, с использованием должностного положения либо без этого, с применением оружия либо невооруженные.

Степень общественной опасности представляет собой количественную выраженность элементов состава преступления. Более всего степень общественной опасности варьируется в зависимости от причиненного вреда объектам посягательства – личности, обществу, государству. Затем на нее влияют субъективные элементы – степень вины (предумысел, внезапно возникший умысел, грубая неосторожность), а также степень низменности мотивации деяния и его целенаправленности. Опасность способов посягательств также определяет количественно степень общественной опасности: совершено преступление, например группой без предварительного сговора либо со сговором, организованной группой либо преступным сообществом. Иными словами, соотношение характера и степени общественной опасности суть взаимодействие качества и количества таковой. Степень общественной опасности количественно варьирует опасность компонентов характера общественной опасности в каждом составе.

В Особенной части УК 1996 г. 32,8 % составов относятся к первой категории преступлений небольшой тяжести, 34,2 % – к преступлениям второй категории (средней тяжести), 23 % – к третьей категории тяжких преступлений и 10 % – к четвертой категории особо тяжких преступлений. Таким образом, более двух третей преступлений приходится на преступления небольшой и средней тяжести. При этом более трети составов преступлений средней тяжести имеют максимальную санкцию до трех лет лишения свободы. Немалая часть из них вполне могла бы быть отнесена к числу преступлений небольшой тяжести с санкцией до двух лет лишения свободы.

Каково значение категоризации преступлений? Прежде всего она обращена к законодателю, обязывая его учитывать классификацию преступлений при конструировании уголовно-правовых институтов и норм. Так, в Общей части УК ответственность за приготовление к преступлениям установлена с учетом классификации преступлений. Сроки давности, по истечении которых лицо не привлекается к ответственности, также поставлены в зависимость от категоризации преступлений. Категоризация преступлений значима для определения обратной силы уголовных законов. В Особенной части УК классификация преступлений принимается в расчет при дифференциации составов преступлений на простые, квалифицированные, привилегированные. Санкции, которые определяет законодатель за каждое преступление, также не могут избираться вне зависимости от категоризации преступлений[238].

Классификация преступлений выступает первым и основным критерием индивидуализации наказания (см. ст. 60 УК). В судебной практике классификация преступлений ориентирует суды как при квалификации преступлений, так и при избрании конкретного наказания, а также при решении вопросов об освобождении от уголовной ответственности и наказания. Например, освобождение от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием (ст. 75 УК), в связи с примирением с потерпевшим (ст. 76 УК), в связи с изменением обстановки (ст. 80 УК) допускается лишь для лиц, совершивших преступления небольшой и средней тяжести.

§ 5. Преступления и аморальные поступки

Сфера аморальных поступков шире, чем всех правонарушений, включая криминальные. В идеальной правовой системе каждое правонарушение аморально, но не наоборот. Целый ряд аморальных поступков никогда по своей сути не может оканчиваться в правовом поле, например поступки в области любви и дружбы. Еще К. Маркс отмечал: «Если бы брак был основой семьи, он так же не являлся бы предметом законодательства, как, например, дружба»[239].

Проблема «уголовное право и мораль» достаточно сложна, динамична и многоаспектна. В 80-х годах прошлого столетия, с начала «перестройки», нравственность российского общества энергично «дрейфовала» в сторону бездуховной вестернизации. Оказались легализованными аморальные поступки, которые совсем недавно признавались грубо неэтичными, правонарушительными, даже преступными, в деловых, семейно-бытовых и иных межличностных отношениях. В ответ на это 90-е годы ознаменовались принятием целого ряда кодексов корпаративной (деловой) этики: предпринимателей, адвокатов, нотариусов, судей, строителей и т. д.

Тенденция формализации моральных норм в кодексах весьма похвальна[240]. В них с достаточной основательностью прописаны правила делового поведения, содержатся санкции за их нарушение, называются органы соответствующих корпоративных сообществ, которые вправе их применять.

Между преступлением и аморальными поступками соотношение таково: всякое преступление безнравственно, но не наоборот. Нравственные нормы служат своеобразным потолком норм о преступлениях, поэтому иногда они используются для толкования уголовных законов в правоприменительной практике и служат ориентиром для законодателя при криминализации или декриминализации деяний. Например, оскорблением считается умышленное унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. Какая форма в конкретном случае является неприличной – помогают определить моральные нормы.

Преступление и аморальный поступок различаются по объекту нарушения, общественной опасности, противоправности. Объекты аморальных поступков намного шире объектов преступлений. Имеются та кие формы межличностных отношений, которые регулируются исключительно нравственностью, например любовь, дружба.

Преступление – всегда деяние. Аморальными же могут считаться не только поведение, но и образ мыслей, их высказывание.

Аморальные поступки всегда значительно менее антисоциальны, нежели преступления. Как правило, вред от аморальных поступков имеет социально-психологическое содержание: унижение чести и достоинства, самолюбия личности, подрыв деловой репутации. Смежными с аморальными поступками выступают преступления в области семейно-брачных и сексуальных отношений, в сфере общения, медико-биологических вмешательств. Глава 25 УК носит название «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности». Непросто провести грань между аморальными и преступными надругательствами над местами захоронения, могильными сооружениями или кладбищенскими зданиями (ч. 1 ст. 244 УК). Квалифицированный состав не будет вызывать осложнений при его применении, ибо в нем четко обрисованы отягчающие элементы состава: группа, расовые, национальные, религиозные мотивы вражды либо ненависти в отношении сооружений, посвященных борьбе с фашизмом, насилие либо угроза насилия. Это лишний раз подтверждает, что без указания в законе криминообразующих признаков общественную опасность преступлений далеко не всегда можно сопоставить с асоциальностью проступков.

Четкое различие между преступлениями и аморальными поступками проходит также по признаку противоправности. Если преступления всегда запрещены уголовным законом, то аморальные поступки либо вообще нормативно не регулируются, либо представлены в этических кодексах без санкций за их совершение. К примеру, Кодекс профессиональной этики журналиста 1994 г. не содержит санкций за нарушение нравственных правил при осуществлении журналисткой деятельности и не называет орган, принимающий такие санкции[241]. Отсутствуют санкции и в Этическом кодексе депутата Мосгордумы 2005 г.

Большинство моральных кодексов регламентируют лишь профессионально-деловую сферу отношений, не затрагивая семейно-бытовой стороны. Положительной чертой Кодекса судейской этики 2004 г. является то, что он предусматривает санкции в виде предупреждения и досрочного прекращения полномочий судьи не только за нарушения профессиональной, служебной этики, но и за аморальные поступки в семье и быту. В частности, п. 6 гл. 3 гласит, что «судья должен избегать любых личных связей, которые могут причинить ущерб репутации, затронуть его честь и достоинство».

Принципы уголовного законодательства вобрали в себя основные нравственные постулаты, выработанные человечеством за его многовековую жизнедеятельность.

В качестве примера соотношения аморальных поступков, непреступных правонарушений и преступлений можно привести поведение в сфере семейных отношений. Статья 38 Конституции РФ устанавливает обязанности родителей по воспитанию детей, а детей – по заботе о родителях. Нарушение педагогических и нравственных правил во взаимоотношениях между детьми и родителями, например неконтактность, эмоциональное безразличие, немилосердность, вызывают нравственное осуждение. Уклонение от родительских обязанностей по содержанию детей является правонарушением, запрещенным под угрозой лишения родительских прав семейным законодательством. Уклонение от уплаты алиментов на содержание родителей представляет собой гражданское правонарушение. Злостное же уклонение от уплаты алиментов на содержание детей и родителей образует состав преступления.

Моральная и уголовная ответственность могут сочетаться, поскольку, как отмечалось, все преступления аморальны. Поэтому совершение преступления влечет за собой и уголовную ответственность, и моральную в виде порицания, отчуждения, выражения презрения и т. д. со стороны коллективов, членов семьи, общественной организации, соседей.

В последние годы в различных государствах мира разгорелась дискуссия о допустимости медико-биологического экспериментирования над людьми в виде переноса ядер клеток при создании человеческого эмбриона с целью клонирования (создания генетических копий) людей. Пока не удалось четко сформулировать моральные нормы в генной инженерии. Клятва Гиппократа для этого носит слишком обобщенный характер.

Человеконенавистнические исследования над людьми в концентрационных лагерях во времена фашизма вызвали принятие Нюрнбергского кодекса, содержащего правила экспериментов над людьми. В соответствии с этим документом подопытный человек должен в обязательном порядке выразить свое согласие на эксперимент в отношении него. Эксперименту надлежит преследовать социально полезные цели, удовлетворять морально-этическим и юридическим нормам. Нюрнбергский кодекс дополнялся в 1964 г. Хельсинкской декларацией и в 1975 г. Токийскими рекомендациями медицинской ассоциации. В результате разрешается экспериментирование над людьми в разумных пределах и с согласия подопытного лица. Ответственность за последствия эксперимента возлагается на экспериментатора, а не на давшее согласие на эксперимент лицо. Пока суд да дело Сенат США всерьез начал обсуждать законопроект, устанавливающий наказание до десяти лет тюремного заключения и штраф до 250 тыс. долларов за перенос ядер клеток при создании человеческого эмбриона. Позиция американского законодателя небесспорна. Но она показывает, как чисто моральные нормы могут быть переведены в форму уголовно-правового запрета.

Происходит и обратный процесс: преступления декриминализируются, переводятся в аморальные поступки. Например, УК 1996 г. декриминализировал заведомое поставление другого лица в опасность заражения венерическим заболеванием. Теперь это аморальный поступок. Применительно же к ВИЧ-инфекции (заведомое поставление в опасность заражения другого лица) позиция законодателя не изменилась – это преступление. УК 1960 г. декриминализовал, переведя в аморальный поступок, так называемый самоаборт, т. е. произведение самой себе беременной женщиной аборта. Таким образом, преступления отличаются от аморальных поступков: а) по общему объекту, более узкому и менее разнообразному, чем в сфере морали; б) по антисоциальности, которая в преступлениях наивысшая и именуется общественной опасностью, а в безнравственных поступках – минимальная и называется аморальностью; в) внутри общественной опасности ведущим разграничительным элементом выступает вред (ущерб) охраняемым интересам личности, общества, государства; г) среди других криминообразующих признаков, которые позволяют провести границу между преступлениями и аморальными поступками, УК предусматривает низменную мотивацию, опасные способы совершения деяний, в том числе групповой, с применением насилия и т. п.

§ 6. Преступления и иные правонарушения

Для уяснения природы преступлений существенное значение имеет вопрос об их отграничении не только от аморальных поступков, но и от иных видов правонарушений. Являясь разновидностью правонарушений, преступления обладают общими чертами, известными всем видам противоправных деяний. Вместе с тем для них характерны присущие только им признаки и свойства, которые отражают сущностные отличия преступлений от гражданско-правовых деликтов, административных, дисциплинарных и иных правонарушений[242]. Без учета отличий преступных видов противоправного поведения от иных правонарушений невозможно составить полное представление о сущности и неотъемлемых признаках преступления.

Вопросы теории и практики отграничения преступлений от иных видов правонарушений уже давно привлекают к себе внимание исследователей. Однако несмотря на значительный объем имеющейся по данной теме литературы многие ее аспекты, в том числе и общетеоретического порядка, до сих пор остаются нерешенными. Это тем более удивительно, что все исследователи, по существу, основывают свои выводы на едином методологическом подходе, согласно которому любое правонарушение необходимо оценивать, прежде всего, по его социальной значимости[243].

Учитывая, что социальная значимость в качестве главного признака правонарушения используется в законодательстве как первооснова юридической градации преступлений и проступков, а также то, что в зависимости от нее определяются иные признаки правонарушений (противоправность, виновность, наказуемость), можно было бы предположить достаточно унифицированный подход исследователей к критериям разграничения преступлений и проступков. Но в действительности дело обстоит не так. Единство взглядов на оценку социальной значимости преступлений и проступков отсутствует, и, как следствие, в юридической литературе далеко неоднозначно решается вопрос о критериях разграничения преступлений и иных правонарушений.

Одни ученые полагают, что преступления качественно отличаются от проступков тем, что первым присуще такое свойство, как общественная опасность, а вторым – нет. При этом они исходят из того, что уголовное законодательство (ст. 14 УК) прямо именует преступление общественно опасным деянием, чего нельзя сказать о законодательстве об иных видах юридической ответственности, которое, по их мнению, свидетельствует лишь о вредности лежащих в их основании проступков[244].

В противовес им значительное число авторов считает, что все правонарушения по своему характеру являются общественно опасными деяниями и поэтому преступления и проступки следует отграничивать друг от друга по степени общественной опасности: проступки менее общественно опасны, чем преступления[245].

Своеобразную позицию в данном вопросе занимает Д. Н. Бахрах. Анализируя административные правонарушения, он придерживается того мнения, что одни проступки могут достигать степени общественной опасности, а другие (и их большинство) характеризуются только общественной вредностью, так как реально не причиняют и не способны причинить ущерб общественным отношениям[246]. Высказывалась и такая точка зрения, согласно которой проступки не следует рассматривать ни сквозь призму общественной опасности, ни сквозь призму вредности. Так, Б. М. Лазарев включает в понятие проступка только такие признаки, как противоправность и виновность деяния, уже в силу наличия которых они вносят дезорганизацию в общественные отношения и препятствуют достижению целей правового регулирования[247]. С ним отчасти солидарен Б. В. Яцеленко, который полагает, что отличительным признаком преступлений от иных правонарушений является характер противоправности[248].

Наличие указанных теоретических противоречий в оценке социальной значимости и материальных признаков преступлений и проступков отрицательно сказывается на выработке единой терминологии, используемой в науке права и юридических актах, осложняет правотворческую и правоприменительную практику. А проистекают они из того, что нередко противоречивые выводы о критериях разграничения проступков и преступлений основываются на анализе ограниченных совокупностей норм уголовного, административного, гражданского и иных отраслей права, в полной мере не учитывают их системные качества, обусловленные объективным тяготением друг к другу различных видов отклоняющегося поведения. И как следствие этого, большинство позиций не принимают во внимание необходимость системного анализа норм законодательства об ответственности за различные виды правонарушений.

Учитывая отмеченные обстоятельства, представляется целесообразным при определении критериев отграничения преступлений и про ступков не останавливаться на исследовании отдельных норм, отражающих частные моменты, а руководствоваться принципиальной позицией законодательства, уяснение которой возможно только при условии комплексного подхода к содержащейся в правовых предписаниях интерпретации социальной значимости различных правонарушений. Подобный взгляд на проблему позволяет акцентировать внимание на следующих основных моментах, имеющих первостепенное значение для решения вопроса об отличительных материальных признаках преступлений и других правонарушений.

Во-первых, следует особое внимание уделить анализу отправных (фундаментальных) положений уголовного закона. Так, в ст. 1 УК сказано, что уголовное законодательство определяет, какие опасные для личности, общества или государства деяния признаются преступлениями. Эта норма имеет важное значение для уяснения мнения законодателя о социальной природе преступлений и проступков. Из нее же вытекает, что общественная опасность присуща не только преступным деяниям. В ч. 1 ст. 14 УК РФ преступлением признается виновно совершенное общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законодательством под угрозой наказания. Отсюда следует, что понятие «общественно опасное деяние» шире понятия «преступление» и, соответственно, есть общественно опасные деяния, не запрещенные уголовным законом, т. е. не являющиеся преступлением. Тем самым уголовное законодательство допускает наличие такого признака, как общественная опасность, не только у преступлений, но и у других правонарушений.

Во-вторых, важно иметь в виду, что, хотя законодательство прямо не характеризует иные правонарушения в качестве общественно опасных, оно, тем не менее, и не исключает такой их оценки. Так, несмотря на то, что согласно ст. 2.1 КоАП РФ административным правонарушением признается противоправное, виновное действие (бездействие) физического или юридического лица, за которое КоАП РФ или законами субъектов Российской Федерации об административных правонарушениях установлена административная ответственность, это вовсе не означает отсутствия у данного вида правонарушений общественной опасности. Более того, если обратиться к ст. 1.2 КоАП РФ, в соответствии с которой задачами законодательства об административных правонарушениях являются защита личности, охрана прав и свобод человека и гражданина, охрана здоровья граждан, санитарно-эпидемиологического благополучия населения, защита общественной нравственности, охрана окружающей среды, установленного порядка осуществления государственной власти, общественного порядка и общественной безопасности, собственности, защита законных экономических интересов физических и юридических лиц, общества и государства от административных правонарушений, следует признать, что даже простое перечисление объектов административных правонарушений не может не указывать на их общественную опасность[249].

Все это свидетельствует о том, что законодательство фактически признает общественную опасность административных правонарушений, но при этом оставляет открытым вопрос о ее количественных параметрах в сравнении с преступным поведением. Частичный ответ на него содержится в ч. 2 ст. 14 УК, устанавливающей, что не является преступлением действие (бездействие), хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного УК РФ, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности. В связи с этим в юридической литературе не без основания отмечается, что такие деяния являются недостаточно общественно опасными (малозначительными) именно с уголовно-правовой точки зрения, что не позволяет рассматривать их в качестве преступлений[250], но не исключает постановки вопроса об их административной, гражданской, или иной противоправности.

В-третьих, при анализе действующего законодательства об уголовной и иных видах юридической ответственности нельзя не учитывать, что все они, вместе взятые, образуют однопорядковые виды правовой ответственности, между которыми нет и не может быть правовой стены. Даже если законодатель декриминализирует значительную часть деяний, то и тогда сохранятся такие, которые будут находиться на стыке между преступлением и проступком. При этом очевидно, что такое положение было бы принципиально невозможным, если бы преступления и проступки как фактические основания ответственности не обладали единым материальным признаком – общественной опасностью. Не случайно ч. 3 ст. 2.1 КоАП РФ предусматривается, что привлечение к административной или уголовной ответственности физического лица не освобождает от административной ответственности за данное правонарушение юридическое лицо. Тем самым действующее законодательство допускает, что одно и то же деяние может при определенных обстоятельствах вызывать наступление уголовной (для физических лиц) и административной (для юридических лиц) ответственности, вследствие чего общественная опасность преступлений и проступков получает еще одно наглядное подтверждение.

Суммируя изложенное, можно сделать вывод, что в действующем законодательстве последовательно отражается общественная опасность преступлений и проступков, но при этом со всей очевидностью проводится мысль о том, что степень их общественной опасности неоднозначна. Именно ее следует учитывать в первую очередь, когда речь идет об отграничении преступлений от других видов правонарушений, вследствие чего им, вне всяких сомнений, соответствует бо́льшая степень общественной опасности, которая, достигая определенной критической массы, и сигнализирует о преступном характере противоправных деяний, запрещенных уголовным законом.

Признание общественной опасности обязательным качеством (хотя и в различной степени) всех правонарушений отнюдь не означает размывания границ между преступлениями и проступками. Напротив, оно лишь означает, что такое признание, как справедливо отмечает О. Э. Лейст, должно сопровождаться дальнейшей конкретизацией этого качества по степени общественной опасности правонарушения, характеру его последствий, которые объективно требуют для своего устранения различных форм государственно-принудительного вмешательства. А это обстоятельство, в свою очередь, обусловливает настоятельную необходимость при установлении правовых запретов в отношении всего многообразия общественно опасных посягательств дифференцировать их юридическую природу в зависимости от объема общественной опасности, присущего конкретным видам отклоняющегося поведения. И в первую очередь это находит проявление в особом характере противоправности преступлений и проступков, который выстраивается с учетом уровня общественной опасности тех или иных деяний.

Различие противоправности преступлений и проступков, прежде всего, означает, что если первые запрещаются только федеральными законами, то вторые – и федеральными законами, и законами субъектов Российской Федерации (административные правонарушения), и даже уставами муниципальных образований (конституционные проступки). Помимо этого важно учитывать, что противоправность административных и дисциплинарных проступков может вытекать из подзаконных актов как государственных, так и муниципальных органов власти, а в отношении гражданско-правовых деликтов она может быть следствием нарушения не нормы права, а условий договора. Заметим также, что если противоправность преступлений не допускается по аналогии закона (ст. 3 УК), то применительно к такому виду правонарушений, как дисциплинарные проступки, она, напротив, в большинстве случаев имеет характер юридической аналогии, так как законодательство практически не содержит упоминаний о конкретных видах (составах) дисциплинарных правонарушений.

Следует указать на существующие различия и применительно к виновности как обязательному признаку преступлений и иных правонарушений. Для преступных посягательств характерно, что форма вины имеет, как правило, юридическое значение. В зависимости от нее могут выстраиваться различные составы умышленных и неосторожных преступлений, определяться вид и размер наказания. В отношении же проступков (административных, дисциплинарных и др.) она не только не влияет на квалификацию содеянного, но и нередко не может быть учтена даже при выборе меры принудительного воздействия на нарушителя. Отметим также, что если универсальность виновности как обязательного признака преступлений никем не подвергается сомнению, то применительно к гражданско-правовым нарушениям в юридической литературе допускается постановка вопроса об усеченном характере оснований гражданско-правовой ответственности[251], предполагающем отсутствие виновности в качестве необходимого признака, лежащего в основании правонарушения.

Наказуемость преступлений и других правонарушений также характеризуется принципиальными отличиями. Во-первых, если наказуемость преступления может быть реализована в течение довольно продолжительного времени, исчисляемого годами (ст. 78 УК), то наказуемость административных проступков, например, утрачивает свое юридическое значение, как правило, по истечении двух месяцев с момента совершения правонарушения (ст. 4.5 КоАП РФ). Во-вторых, последствием применения наказания за преступление является судимость, которая ни при каких условиях не может быть результатом других правонарушений, для которых характерно наступление наказанности лица, совершившего административное или дисциплинарное нарушение. В-третьих, судимость отличается дифференциацией ее сроков в зависимости от видов преступлений, следствием которых она является, в то время как административная наказанность проступков имеет унифицированный характер, не зависящий от категории административного правонарушения, вследствие чего лицо, которому было назначено административное наказание за совершение административного правонарушения, во всех случаях считается подвергнутым такому наказанию в течение одного года со дня окончания исполнения назначенного наказания (ст. 4.6 КоАП РФ).

Отмеченные отличия позволяют достаточно легко и свободно ориентироваться в вопросах отграничения преступлений от правонарушений, особенно в тех случаях, когда речь идет о запрете и наказуемости тех или иных противоправных деяний, предусмотренных соответственно только нормами уголовного, административного или гражданского права. Однако при совершении деяний, посягающих на общественные отношения, защищаемые и уголовными, и административными, и иными юридическими санкциями, уяснение и практическое использование критериев отграничения преступлений от проступков становится нередко весьма затруднительным[252]. Наиболее остро это затрагивает разграничение преступлений и административных правонарушений, поскольку уголовная и административная ответственность имеют в наибольшей степени взаимообусловленный и взаимодобавляющий характер в механизме правового регулирования ответственности за противоправное поведение и нередко дополняют друг друга в борьбе с конкретными правонарушениями. В подобных случаях для того чтобы провести разделительную линию между преступлением и административным проступком, необходимо опираться на конкретные индивидуализированные их признаки, отраженные в законодательстве и свидетельствующие о природе совершенного деяния, характере его противоправности и наказуемости.

Как показывает анализ уголовного и административного законодательства, основным показателем, позволяющим отграничивать преступления от смежных с ними проступков, является причиненный вред. Именно вред или его величина дают возможность оценить степень общественной опасности совершенного деяния и отнести его к преступлению, в отличие от административного правонарушения, которое, как правило, не связано с реальным причинением материального или иного ущерба. Так, нарушение правил техники безопасности или иных правил охраны труда, совершенное лицом, на котором лежали обязанности по соблюдению этих правил, если это повлекло по неосторожности наступление тяжкого вреда здоровью человека либо смерть потерпевшего, является преступлением и влечет ответственность по ст. 143 УК. Однако те же действия (бездействие), не повлекшие за собой указанных последствий, не могут быть приравнены к преступлению, а влекут только административную ответственность (ст. 5.27 КоАП РФ).

Достаточно распространенным критерием разграничения преступлений и административных проступков являются также способы и средства совершения правонарушений. При этом о преступной степени общественной опасности и соответственно уголовной наказуемости деяния могут свидетельствовать прямо указанные в законе наиболее опасные варианты, методы и приемы его совершения по сравнению со способами, характеризующимися меньшей агрессивностью и антисоциальной направленностью и присущими административным правонарушениям. В частности, незаконная охота расценивается как преступление и влечет соответствующую ответственность, если она совершена с применением механического транспортного средства или воздушного судна, взрывчатых веществ, газов или иных способов массового уничтожения птиц и зверей (ч. 1 ст. 258 УК). Если же нарушение правил охоты при прочих равных условиях не было сопряжено с подобными действиями, оно образует состав административного правонарушения (ст. 8.37 КоАП РФ).

Отграничивая преступления от административных проступков, следует учитывать и то, что посягательство на общественные отношения, охраняемые совместными усилиями норм уголовного и административного права, может быть разноплановым с точки зрения механизма причинения им вреда. Оно может быть как избирательным, так и протекать путем воздействия на все элементы общественных отношений, к числу которых относятся участники, их связи, деятельность и материальные вещи (предметы)[253]. В связи с этим не вызывает сомнения тот факт, что когда имеет место посягательство на совокупность элементов общественного отношения, то это признак преступления, а когда причиняется вред только одному из них – уместно говорить об административном правонарушении. Этим критерием можно руководствоваться применительно к соотношению деяний, предусмотренных ст. 156 УК и ст. 5.35 КоАП РФ. Неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего родителем или иным лицом, на которое возложены эти обязанности, а равно педагогом или другим работником образовательного, воспитательного, лечебного либо иного учреждения, обязанного осуществлять надзор за несовершеннолетним, если это деяние соединено с жестоким обращением с несовершеннолетним, является преступлением и влечет уголовную ответственность. В случае же отсутствия жестокого обращения с несовершеннолетним такое деяние может рассматриваться только в качестве административного проступка.

Среди критериев разграничения преступлений и административных правонарушений в юридической литературе упоминается и систематичность совершения противоправных деяний. Так, В. Д. Ларичев, исследуя вопросы уголовной ответственности за нарушение налогового законодательства, делает вывод, что ответственность по ст. 199 УК должна наступать не только тогда, когда уклонение от уплаты налогов с организаций было связано с крупным размером, но и когда крупный размер ущерба государственным интересам был причинен неоднократным умышленным уклонением от уплаты налогов, хотя в каждом отдельном случае размер неуплаченного налога не являлся крупным и не превышал оговоренный в уголовном законодательстве предел[254]. Не возражая против того, что систематичность в этом случае может иметь значение критерия разграничения преступления и проступка, заметим, однако, что в упомянутом случае она играет отнюдь не первостепенную роль, поскольку о преступном характере такого протяженного во времени деяния, слагающегося из нескольких эпизодов, однозначно может свидетельствовать только умысел виновного, направленный именно на уклонение от уплаты налогов в крупном размере. Если же подобный умысел отсутствует, то никакая систематичность не будет превращать отдельные совершенные деяния в преступление, а ответственность за них в каждом случае будет наступать по ст. 122 НК РФ.

Конец ознакомительного фрагмента.