Глава 3
Фреда я нахожу там же, где и всегда, – в маленькой конторе за окошком билетной кассы. Он один из самых старых папиных друзей: старых и в смысле продолжительности знакомства, и в смысле возраста. Их родители жили по соседству, и Фреда иногда приглашали присмотреть за моим папой, когда тот был малышом.
– Эй, Фред! – кричу я и машу рукой перед стеклом.
Он поднимает голову. Копна седых волос серебрится в лунном свете.
– Выпускница! А я все думал, придешь ты сегодня или нет?
– Разве могу я разочаровать моих поклонников? – отвечаю я, указывая на пустую платформу.
Фред слышит эту шутку уже не первый год, но все равно смеется. Потом замечает мой потрясающий старый новый инструмент, так не похожий на прежнюю детскую гитарку, и его выразительное лицо буквально расплывается от восторга и удивления, превращаясь в смайлик с глазами-сердечками.
– Новая?
Я гордо киваю, поглаживая футляр. Потом выбираю место на платформе, прошу у самой яркой звезды, чтобы в этот вечер со мной наконец-то произошло какое-нибудь чудо, и, достав гитару, запеваю одну из своих новых песен – задушевную композицию, которая называется «В ожидании солнца». В это время с поезда сходят два усталых полусонных пассажира: парень, видимо пьяный, который чуть было не падает на меня, и женщина в красном, как сигнал светофора, брючном костюме. Эта точно трезвая. Торопливо проходит мимо, стараясь не смотреть в мою сторону.
Следующие полчаса станция пустует. А я все пою и играю, как будто у меня концерт в Карнеги-холле. Наконец к платформе подкатывает следующий поезд. Выходит девушка, которая, как мне кажется, может быть одной из многочисленных подружек Зои. С любопытством меня оглядев, она бросает в мой футляр полупустую пачку «Скиттлз».
– Большое спасибо! – кричу я ей вслед.
Она оборачивается и только слегка пожимает плечами, но сколько презрения ей удается выразить! Ну и плевать. Я не из тех, кто бросает начатое. Запеваю следующую песню собственного сочинения.
На лестнице появляется какой-то хипстер лет тридцати или старше, с бородой, как у дровосека. Жертвует мне несколько монеток. Этого недостаточно, чтобы оплатить парковку, но я, к счастью, пришла пешком. Папа говорит, я «еще не готова» сама водить машину. Неужели боится, что я сяду за руль и сразу помчусь навстречу закату? Не знаю, может, я и сбежала бы, как Рапунцель, да некуда. Поэтому ругаться с отцом из-за водительских прав смысла нет.
Я уже начинаю думать, что вечер выдался самый обыкновенный – такой, когда время еле ползет, – и вдруг замечаю маленького мальчика с ангельским личиком. Он тянет маму за руку, и оба останавливаются прямо передо мной. Ребенку явно пора спать, но моя песня его как будто заворожила. Он не шелохнувшись слушает ее до конца, а потом изо всех сил хлопает в ладошки.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я, когда аплодисменты стихают.
Жаль, что он еще маленький и не может зарегистрироваться на «Фейсбуке». А то у меня наверняка появился бы четвертый официальный фанат.
– Томми, – отвечает малыш. – Я еду ночным поездом.
– Это здорово, – говорю я.
Он сжимает пухлые кулачки и упирает их в бока:
– А ты тоже поедешь?
Я улыбаюсь и качаю головой:
– Нет. Я просто здесь играю.
– А почему так поздно?
Нельзя не признать: вопрос логичный. В утренний час пик и тех, кто не обратил бы на меня особого внимания, и тех, кто кинул бы мне полпачки драже, было бы гораздо больше. Соображает мальчик. Я решаю сказать ему правду.
– Мне нельзя выходить на солнце.
Томми оценивающе прищуривается и быстро приходит к тому выводу, который сделали все дети вокруг меня, когда я была в его возрасте:
– Ты вампирка?
Я смеюсь. Превращение в вампира, пожалуй, многое бы для меня упростило. Ожидаемая продолжительность моей жизни возросла бы на несколько веков, и я не испытывала бы огромного напряжения из-за того, что должна успеть сделать нечто мощное и потрясающее, чтобы доказать сам факт своего недолгого существования.
– К сожалению, нет. Хотя было бы прикольно. У меня что-то вроде очень сильной аллергии.
Мальчик кивает:
– У меня аллергия на клубнику. Сыпь. И нос сопливится.
– Это паршиво, – говорю я, поднимая глаза на мать ребенка.
Может, ей не нравится, что я грубовато выражаюсь? Но нет, ложная тревога: она что-то строчит у себя в телефоне и, скорее всего, не слышала моих слов.
– А что будет, если ты выйдешь на солнце? – спрашивает Томми.
Я морщусь и пожимаю плечами. Конечно, ни к чему ребенку знать, что ультрафиолетовые лучи могут меня обуглить. Пугать его лекцией о раке кожи я тоже не собираюсь. Поэтому отвечаю расплывчато:
– Будет кое-что похуже сыпи.
Томми опять кивает. Похоже, я его впечатлила. Ну да, он ведь еще ничего в жизни не видел.
– А знаешь, – говорю ему я, – у меня есть песенка про тебя и твою аллергию.
Он удивленно раскрывает рот, а я начинаю импровизировать:
– Мы с Томми друзья, у него аллерги-и-и-ия! Когда он ест клубнику, его носик чешется дико! А мне целый день нельзя выходить из дому. Как хорошо, что мы дружим с Томом!
Мальчик хохочет.
– Нравится? Погоди, ты еще припев не слышал. – И я затягиваю: – Ду-да-ду-да-дия! Ду-да-ду-да-дия! У нас с Томми аллергия!
Когда мама его уводит, он улыбается мне во весь рот. На прощание оборачивается и машет, все с той же улыбкой. Этот маленький чувачок наверняка был моим первым и последним слушателем сегодня. Больше уже точно не от кого ждать внимания. Значит, пора «обкатать» мою самую последнюю песню: я проверю, не нужно ли что-нибудь поменять, а если собьюсь, никто не услышит.
Достаю свой видавший виды блокнот, густо исписанный текстами песен. Это мой лучший друг после Морган. Открыв страницу, на которой нацарапан новейший шедевр, я делаю глубокий вздох и начинаю петь. Поется так хорошо, так легко, что на какое-то время я совершенно обо всем забываю. Из-за своей чертовой болезни я торчу здесь одна, а не веселюсь на обалденном выпускном вечере – ну и пусть. Сейчас все это для меня не имеет значения.
Когда я отрываю взгляд от струн своей гитары, мне кажется, что наступил апокалипсис: мир навсегда изменился. Прямо перед собой я вижу Чарли Рида. Он смотрит на меня с интересом. Слушает песню, которую я, откровенно говоря, сочиняла, думая о нем. Меня совершенно переклинивает, и я скрипучим голосом произношу:
– О господи!
– Привет! – говорит Чарли, смеясь над моим замешательством.
Привет… Может, это и не слишком оригинальное начало, ну да какая разница! Я до сих пор не могу прийти в себя оттого, что передо мной действительно стоит он – тот, за кем я так долго наблюдала издалека. Сердце бешено колотится – лишь бы не потерять сознание. Вскочив, я пытаюсь запихнуть гитару в футляр. Пачка драже вываливается на пол. «Скорее бежать отсюда!» – думаю я. У меня так мало жизненного опыта, что я совершенно не представляю, как разговаривать с самым классным парнем на планете. Да и вообще с любым парнем, красивым или страшненьким, если он старше Томми – моего фаната номер один. С Чарли Ридом я поболтаю в другой раз, когда у меня не будет такой паники.
– Не хотел тебя напугать, – говорит он, поднимая конфеты и протягивая их мне.
Наши пальцы соприкасаются. По моей руке разливается щекочущее тепло. Когда адреналин, подстегивающий меня к безоглядному бегству, немного понижается и в мозгу перестает стучать, я понимаю, что нужно успокоиться.
– Что? Э-э-э… Да нет… Напугать? Я не пугливая… То есть вовсе непуганая…
Трудно сказать, на каком языке я забормотала, но точно не на английском. Совсем не так я представляла нашу с Чарли встречу. Полнейший облом! Все-таки надо уйти: это логично, хотя… Мне наконец-то выпала возможность познакомиться с парнем, которого я десять лет пожирала глазами, и теперь я отказываюсь с ним говорить. Тактика – просто супер!
К моему ужасу, Чарли идет за мной.
– Ты куда?
– Домой. Мне пора.
Это правда. Папа, наверное, уже определил местоположение моего айфона и не сводит глаз с маленькой точечки, обозначающей меня. Может, он следит за мной с того самого момента, как я пришла на станцию. Или вообще попросил Фреда транслировать мой «концерт» в «Фейсбуке». С него станется!
Чарли с любопытством меня разглядывает, слегка склонив голову набок. Он похож на самого очаровательного щенка в мире. Даже еще очаровательнее, чем милейший из мопсов. Вот уж не думала, что такое возможно!
– Где ты живешь? – спрашивает он. – В нашей школе я тебя не видел.
У меня все никак не получается защелкнуть застежку на футляре. Если я произвела на Чарли неудачное первое впечатление, то второе и третье будут еще хуже. Надо поскорее убраться.
– Не-не-не-не… Я ходила в другую, – бормочу я (вы уже знаете, что у меня есть такая плохая привычка). – Сегодня выпускной, а папа вечно переживает из-за меня, ну и…
Наконец-то гитарный футляр закрыт. Ухожу сейчас же. Может, мы еще встретимся с Чарли как-нибудь в другой раз. К тому времени он уже забудет, как нелепо я вела себя сегодня. Начнем все сначала, и дело обойдется без жалкого блеяния с моей стороны.
Но вдруг застежка опять раскрывается, и мой замечательный подарок к выпускному падает на землю! Мамина гитара вот-вот разлетится на мелкие обломки! В последнюю секунду Чарли подхватывает инструмент, аккуратно кладет на место и надежно застегивает футляр. Потом во второй раз подбирает и подает мне «Скиттлз».
При этом он так смотрит на меня, что я утрачиваю твердое агрегатное состояние и превращаюсь в лужицу, которую осталось только вытереть с перрона. Если бы все это происходило в кино, мы бы сейчас обязательно поцеловались, а вокруг начали бы вспыхивать фейерверки. Но кино и жизнь – разные вещи. Поэтому Чарли просто говорит:
– А… у меня тоже был выпускной сегодня.
Я вовремя удерживаюсь от ответа: «Знаю! Я наблюдала за тобой, сидя за ноутбуком в своей комнате со странными затемненными окнами». Но то, что я говорю вместо этого, еще ужаснее:
– Тогда на старт взрослой жизни! – Через секунду я, скорчив гримасу, прибавляю: – О боже!..
– Никогда не слышал более дурацкого пожелания! – смеется Чарли.
Теперь уже точно надо уматывать. Без вариантов.
– Я дура и есть.
– Куда ты так торопишься? – спрашивает Чарли, не отставая от меня.
Говорю первое, что приходит в голову:
– К своему коту.
Никакого кота у меня, конечно же, нет и не было. Если бы отец разрешил, я завела бы песика. Мопса. И назвала бы Мистер Макмопсон. Но папа считает, что жестоко на целый день запирать собачку в четырех стенах. Он боится, что я начну выходить с ней из дому и поджарюсь на солнце. Тупиковая ситуация.
– К коту, – повторяет Чарли и улыбается так, словно видит меня насквозь.
– Да, – выпаливаю я, будто совершенно не стесняясь того, что несу дичь. – Он… умер.
Чарли трогательно хмурит брови. Я его озадачила.
– Ну тогда тебе некуда спешить, – произносит он.
– Нет, мне нужно… организовать похороны… кота, который умер.
Я безнадежна. Поняв это, предпринимаю новую попытку бегства. Иначе можно брякнуть что-нибудь еще глупее прежнего. Теперь я, кажется, действительно избавилась от парня моей мечты.
– Погоди! Как тебя зовут? – кричит он мне вслед.
Я не отвечаю. Если он узнает мое имя, я уже не смогу отрицать, что Кэти Прайс и есть та сумасшедшая, которая при первой встрече несла какую-то чушь о смерти никогда не существовавшего кота. Шагаю не оборачиваясь.
Благополучно вернувшись домой, я вру папе про оглушительный успех моего концерта, ложусь в постель, уютно устраиваюсь под одеялом и только теперь начинаю ужасно жалеть о том, как все получилось. Мне выпала такая возможность познакомиться с Чарли Ридом, а я спустила ее в унитаз! Это был самый нелепый вечер в моей жизни!