Полное собрание сочинений. Том 8. Сентябрь 1903 ~ сентябрь 1904. 1903 г. (В. И. Ленин (Ульянов))

Написано в первой половине сентября 1903 г.

Впервые напечатано в 1927 г. в Ленинском сборнике VI

Печатается по рукописи

Первая страница рукописи В. И. Ленина «Рассказ о II съезде РСДРП». – 1903 г. (Уменьшено)

Этот рассказ назначен только для личных знакомых, и потому чтение его без согласия автора (Ленина) равно чтению чужого письма.

Для понимания дальнейшего скажу прежде всего о составе съезда, хотя это и будет отчасти забеганием вперед. Решающих голосов на съезде было 51 (33 делегата с 1 голосом и 9 с двумя, 9 «двуруких»){2}. Совещательных голосов, если я не ошибаюсь, 10, всего, значит, 52 человека. Политическая группировка этих голосов, как она выяснилась в течение всего съезда, такова: решающие голоса – 5 бундовских, 3 рабочедельских (2 от Союза русских социал-демократов за границей{3} и 1 от питерского «Союза борьбы»{4}), 4 южнорабоченца (2 от группы «Южный рабочий»{5} и 2 от Харьковского комитета, вполне солидарного с «Южным рабочим»), 6 нерешительных, колеблющихся («болото», как звали их – в шутку, конечно, – все искряки), затем около 33 искровцев, более или менее твердых и последовательных в своем искрянстве. Эти 33 искровца, которые, будучи едины, всегда решали судьбу всякого вопроса на съезде, раскололись, в свою очередь, на 2 подгруппы, раскололись окончательно лишь в конце съезда: одна подгруппа, приблизительно в 9 голосов искровцев «мягкой, вернее, зигзаговой линии» (или женской линии, как острили, и не без основания, некоторые шутники), искровцев, стоявших (как ниже будет видно) за справедливость, за равнодействующую etc, и около 24 голосов искровцев твердой линии, отстаивавших последовательный искризм и в тактике и в личном составе центральных учреждений партии.

Повторяю, такая группировка окончательно сложилась и вполне выяснилась лишь post factum, в конце съезда (имевшего до 40 заседаний!), и я забегаю вперед, очерчивая эту группировку вначале. Оговорюсь также, что группировка эта дает лишь приблизительное число голосов, ибо по отдельным мелким вопросам (а однажды, в вопросе о «равноправии языков», о чем ниже, и по крупному поводу) голоса нередко разбивались, часть воздерживалась, группировки смешивались и т. д.

Состав съезда определен был предварительно Организационным комитетом{6}, который имел право, по уставу съезда, приглашать на съезд кого найдет нужным, с совещательным голосом. На съезде была выбрана, с самого начала, комиссия для проверки мандатов, в которую (комиссию) перешло все и вся, относящееся к составу съезда. (В скобках сказать, и в эту комиссию вошел бундист, который измором брал всех членов комиссии, задержав их до 3-х часов ночи и оставшись все же «при особом мнении» по каждому вопросу.)

Начался съезд при мирной и дружной работе всех искряков, между которыми оттенки в мнениях были, конечно, всегда, но наружу эти оттенки, в качестве политических разногласий, не выступали. Кстати заметим наперед, что раскол искряков был одним из главных политических результатов съезда, и желающему ознакомиться с делом надо обратить поэтому особое внимание на все эпизоды, связанные, хотя бы отдаленно, с этим расколом.

Довольно важным актом в самом начале съезда был выбор бюро или президиума. Мартов стоял за выбор 9 лиц, которые бы на каждое заседание выбирали по 3 в бюро, причем в состав этих 9-ти он вводил даже бундиста. Я стоял за выбор только трех на весь съезд, и притом трех для «держания в строгости». Выбраны были: Плеханов, я и товарищ Τ. (о нем часто будет идти речь ниже – искровец твердой линии, член OK). Этот последний прошел, впрочем, небольшим большинством голосов против одного южнорабоченца (тоже члена OK). Разногласие между мною и Мартовым по вопросу о бюро (разногласие, характерное с точки зрения всего дальнейшего) не повело, однако, ни к какому расколу или конфликту: дело уладилось как-то мирно, само собою, «по-семейному», как улаживались большею частью вообще дела в организации «Искры» и в редакции «Искры»{7}.

К началу же съезда относится (тайное и неформальное, конечно) заседание организации «Искры» по вопросу о ее мандатах на съезде. Заседание пришло равным образом к мирному, «полюбовному» решению вопроса. Я отмечаю это заседание лишь потому, что считаю характерным, во-1-х, дружную работу искряков в начале съезда, а во-2-х, их решение прибегать, в случаях сомнительных и спорных, к авторитету организации «Искры» (вернее, членов организации «Искры», присутствовавших на съезде), причем, конечно, обязательного значения голосования этих собраний не имели, ибо правило: «императивные мандаты отменены», каждый может и обязан вотировать на съезде по своему личному, свободному убеждению, без всякого подчинения какой бы то ни было организации, – это правило, говорю я, всеми искряками признавалось, и в начале чуть ли не каждого заседания «Искры» громко провозглашалось председателем.

Далее. Первым инцидентом на съезде, который вскрыл, что не все обстоит ладно среди искряков, и который послужил «завязкой» финальной драмы (или трагикомедии?), явился пресловутый «инцидент с OK». На этом инциденте надо остановиться подробно. Он имел место еще тогда, когда съезд занят был своим собственным конституированьем, когда обсуждался еще регламент съезда (поглотивший, кстати сказать, тьму времени в силу обструкции бундистов, не упускавших случая намеренно и ненамеренно затормозить где можно и чем можно). Суть инцидента с OK состояла в том, что OK, с одной стороны, отклонил еще до съезда протест «Борьбы» (группы «Борьбы»{8}), требовавшей допущения на съезд, и поддержал это отклонение в комиссии по проверке мандатов, а, с другой стороны, тот же OK внезапно заявил на съезде, что он приглашает с совещательным голосом Рязанова. Разыгрался этот инцидент следующим образом.

Еще до начала заседаний съезда Мартов сообщил мне конфиденциально, что член организации «Искры» и член OK (назовем это лицо буквой N) решил настаивать в OK на приглашении с совещательным голосом на съезд одного лица, которое сам Мартов не мог характеризовать иначе, как термином «перебежчик»{9}. (Лицо это, действительно, склонялось одно время к «Искре», с тем, чтобы впоследствии и притом через несколько недель, перейти на сторону «Рабочего Дела»{10}, хотя и находившегося уже тогда в стадии полнейшего упадка.) Мы поговорили об этом с Мартовым, оба возмущенные тем, что член организации «Искры» делает такой шаг, сознавая, конечно (ибо Мартов предупреждал товарища N), что этот шаг есть прямой удар в лицо «Искре», и не считая тем не менее нужным посоветоваться с организацией. N действительно внес свое предложение в OK, но это предложение было отклонено благодаря горячему протесту товарища Т, обрисовавшего всю переменчивую политическую фигуру «перебежчика». Характерно, что Мартов не мог уже тогда, по его словам, даже говорить с N, несмотря на прежние хорошие личные отношения: настолько поражен он был этим шагом. Стремление N бросать палки под колеса «Искре» выразилось еще и в принятом при его поддержке выговоре редакции «Искры» со стороны OK, – выговоре, который касался, правда, очень мелкого случая, но тем не менее возбудил сугубое негодование Мартова. Сообщения из России, переданные мне тоже Мартовым, указывали к тому же на тенденцию N пускать слухи о розни между искровцами заграничными и русскими. Все это настраивало искровцев самым недоверчивым образом по отношению к N, a тут еще подоспел такой факт. OK отклонил протест «Борьбы», члены OK (Τ и Ν), приглашенные в комиссию проверки мандатов, равным образом высказались оба (и N в том числе!!!) против «Борьбы» самым решительным образом. Тем не менее OK устроил внезапно, во время перерыва одного утреннего заседания съезда, свое заседание у «окошка» и решил на этом заседании пригласить с совещательным голосом Рязанова! N был за приглашение. Т, конечно, безусловно против, заявляя притом о незаконности такого решения OK после того, как вопрос о составе съезда передан уже в особую, съездом выбранную, комиссию по проверке мандатов. Конечно, южнорабоченские члены OK + бундист + N провалили товарища Т, и решение OK состоялось.

Τ известил об этом решении редакцию «Искры», которая (не в полном составе, но с участием Мартова и Засулич), конечно, постановила единогласно выступить на борьбу с OK на съезде, ибо многие искряки уже высказались публично на съезде против «Борьбы», и отступать в этом вопросе было невозможно.

Когда OK (в послеобеденном заседании) заявил съезду о своем решении, Τ заявил, в свою очередь, о своем протесте. Южнорабоченский член OK обрушился тогда на Т, обвиняя его в нарушении дисциплины (!), ибо OK постановил на съезде этого не раскрывать (sic![1]). Понятно, что мы (Плеханов, Мартов и я) обрушились тогда со всей энергией против OK, обвиняя его в восстановлении императивных мандатов, в нарушении суверенности съезда и т. д. Съезд встал на нашу сторону, OK был разбит, была принята резолюция, отнимающая у OK в качестве коллегии право влиять на состав съезда.

Таков был «инцидент с OK». Во-1-х, он окончательно подорвал у многих искряков политическое доверие к N (и укрепил доверие к Т), во-2-х, он не только доказал, но и показал воочию, как шатко еще искровское направление даже в таком центральном, архи-будто бы искровском, учреждении, как ОК. Стало ясно, что кроме бундиста, в OK есть еще 1) южнорабоченцы с их особой политикой; 2) «искровцы, стыдящиеся быть искровцами», и только частью (3) искровцы, сего не стыдящиеся. Когда южнорабоченцы пожелали объясниться с редакцией «Искры» (приватно, конечно) по поводу этого печального инцидента – товарищ N, очень валено заметить это, не выразил тогда никакого желания объясниться, – то редакция объяснялась с ними, причем я прямо сказал южнорабоченцам, что съезд вскрыл окончательно этот крупный политический факт: наличность в партии многих искровцев, стыдящихся быть искровцами, и способных, просто в пику «Искре», выкинуть такое коленце, как приглашение Рязанова. Со стороны N меня так возмутило это коленце, после речи N в комиссии против «Борьбы», что я публично на съезде сказал: «товарищи, бывавшие на заграничных конгрессах, знают, какую бурю возмущения вызывают всегда там люди, говорящие в комиссиях одно, а на съезде другое»[2]. Такие «искровцы», которые боялись бундовских «упреков», что они «ставленники «Искры»», и из-за этого только выкидывали политические коленца против «Искры», не могли, разумеется, вызывать доверия к себе.

Общее недоверие искровцев к N возросло в громадной степени, когда попытка Мартова объясниться с N привела к заявлению No выходе его, N, из организации «Искры»!! С этого момента «дело» об N переходит в организацию «Искры», члены которой были возмущены таким выходом, и организация имела 4 заседания по этому вопросу. Заседания эти, особенно последнее, чрезвычайно важны, ибо в них окончательно сформировался раскол внутри искряков по вопросу, главным образом, о составе ЦК.

Но прежде чем перейти к рассказу об этих (приватных и неформальных, повторю еще раз) заседаниях организации «Искры», скажу о работах съезда. Работы эти велись дружно тем временем, в смысле единого выступления всех искряков, и по 1-му пункту порядка дня (место Бунда{11} в партии) и по 2-му (программа) и по 3-му (утверждение ЦО партии). Согласие искровцев обеспечивало крупное сплоченное большинство на съезде (компактное большинство, как выражались бундовцы с огорчением!), причем «нерешительные» (или «болото») и южнорабоченцы и тут не раз проявляли себя в мелочах своей полной неустойчивостью. Политическая группировка не вполне искровских элементов съезда выяснялась все более и более.

Возвращаюсь к заседаниям организации «Искры». На первом заседании было решено попросить у N объяснений, предоставив этому N указать, в каком составе организации «Искры» он, N, хочет с ней объясняться. Я решительно протестовал против такой постановки вопроса, требуя отделения политического вопроса (о недоверии искряков к N на данном съезде в политическом отношении) и личного вопроса (назначить комиссию для расследования причин странного поведения N). На 2-ом заседании было доложено, что N хочет объясняться без Т, хотя N намерен-де не говорить ничего лично о Т. Я протестовал вторично, отказываясь от участия в таком объяснении, когда не член организации устраняет, хотя бы на секунду, члена, говоря, однако, не о нем; я видел в этом недостойную игру и пощечину, наносимую N-ом организации: N не доверяет организации даже настолько, чтобы ей предоставить определить условия объяснения! В 3-ем заседании имело место «объяснение» N, объяснение, которое не удовлетворило большинство участников объяснения. 4-ое заседание произошло при полном составе всех искряков, но этому заседанию предшествовал ряд важных эпизодов съезда.

Во-первых, стоит отметить эпизод с «равноправием языков». Дело шло о принятии программы, о формулировке требования равенства и равноправности в отношении языков. (Каждый пункт программы обсуждался и принимался отдельно, бундисты чинили тут отчаянную обструкцию и чуть ли не ²/₃ съезда, по времени, ушло на программу!) Бундистам удалось здесь поколебать ряды искряков, внушив части их мысль, что «Искра» не хочет «равноправия языков», – тогда как на деле редакция «Искры» не хотела лишь этой, неграмотной, по ее мнению, несуразной и лишней формулировки. Борьба вышла отчаянная, съезд разделился пополам, на две равные половины (кое-кто воздерживался): на стороне «Искры» (и редакции «Искры») было около 23-х голосов (может быть 23–25, не помню точно), и столько же против. Вопрос пришлось отложить, сдать в комиссию, которая нашла формулу, принятую всем съездом единогласно. Инцидент с равноправием языков важен тем, что он вскрыл еще и еще раз шаткость искризма, вскрыл окончательно шаткость и нерешительных (которых именно тогда, если не ошибаюсь, и именно искровцы мартовского толка сами прозвали болотом!) и южнорабоченцев, которые все были против «Искры». Страсти разгорелись отчаянно и резкие слова бросались без числа против южнорабоченцев искряками, особенно мартовцами. Один «лидер» мартовцев чуть до скандала не дошел с южнорабоченцами во время перерыва, и я поспешил тогда возобновить заседание (по настоянию Плеханова, боявшегося драки). Важно отметить, что и из этих, наиболее стойких, 23 искряков, мартовцы (т. е. позднее пошедшие за Мартовым искряки) были в меньшинстве.

Другой эпизод – борьба из-за § 1 «устава партии». Это был уже п. 5-ый Tagesordnung'a[3], близко к концу съезда. (Принята была, по п. 1, резолюция против федерализма; по п. 2 – программа; по п. 3-му признание «Искры» Центральным Органом партии[4]; по п. 4-му выслушаны «делегатские доклады», часть их, а остальная сдана в комиссию, ибо выяснилось, что у съезда не остается уже времени (денежные средства и личная сила были исчерпаны).)

Пункт 1-ый устава определяет понятие члена партии. В моем проекте это определение было таково: «Членом Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Мартов же вместо подчеркнутых слов предлагал сказать: работой под контролем и руководством одной из партийных организаций. За мою формулировку стал Плеханов, за мартовскую – остальные члены редакции (за них говорил на съезде Аксельрод). Мы доказывали, что необходимо сузить понятие члена партии для отделения работающих от болтающих, для устранения организационного хаоса, для устранения такого безобразия и такой нелепости, чтобы могли быть организации, состоящие из членов партии, по не являющиеся партийными организациями, и т. д. Мартов стоял за расширение партии и говорил о широком классовом движении, требующем широкой – расплывчатой организации и т. д. Курьезно, что почти все сторонники Мартова ссылались, в защиту своих взглядов, на «Что делать?»[5]! Плеханов горячо восстал против Мартова, указывая, что его жоресистская формулировка открывает двери оппортунистам, только и жаждущим этого положения в партии и вне организации. «Под контролем и руководством» – говорил я – означают на деле не больше и не меньше, как: без всякого контроля и без всякого руководства[6]. Мартов одержал тут победу: принята была (большинством около 28 голосов против 23 или в этом роде, не помню точно) его формулировка, благодаря Бунду, который, конечно, сразу смекнул, где есть щелочка, и всеми своими пятью голосами провел «что похуже» (делегат от «Рабочего Дела»{12} именно так и мотивировал свой вотум за Мартова!). Горячие споры о § 1 устава и баллотировка еще раз выяснили политическую группировку на съезде и показали наглядно, что Бунд + «Рабочее Дело» могут решить судьбу любого решения, поддерживая меньшинство искровцев против большинства.

После споров и баллотировки § 1 устава имело место последнее (4-ое) заседание организации «Искры». Разногласие между искряками по вопросу о личном составе ЦК выяснилось уже вполне и вызвало раскол в их рядах: одни стояли за искровский ЦК (ввиду распущения организации «Искры» и группы «Освобождение труда»{13} и необходимости доделать искровское дело), другие – за допущение и южнорабоченцев и за преобладание искровцев «зигзаговой линии». Одни были безусловно против кандидатуры N, другие за. Чтобы последний раз попытаться столковаться, и собрали это собрание 16-ти (членов организации «Искры», причем считались, повторяю, и совещательные голоса). Голосование дало такие результаты: против N – 9 голосов, за – 4, остальные воздержались. Затем большинство, не желая все же войны с меньшинством, предложило список примирения, из 5 лиц, в том числе 1 южнорабоченец (угодный меньшинству) и один боевой член меньшинства, остальные же искровцы последовательные (из коих – это важно – один участвовал в съездовой драке лишь в конце ее и был собственно беспристрастен, двое же не участвовали в драках вовсе и были в личном вопросе абсолютно беспристрастны). За этот список поднялось 10 рук (потом прибавился еще один и стало 11), против – 1 (только один Мартов!), остальные воздержались! Примирительный список, следовательно, был сорван Мартовым. После этого вотировались еще 2 «боевых» списка той и другой стороны, но оба собрали лишь меньшинство голосов{14}.

Итак, в последнем собрании организации «Искры» мартовцы по обоим вопросам остались в меньшинстве, и тем не менее они объявили войну, когда один член большинства (беспристрастный или председатель) пошел к ним после собрания, чтобы сделать последнюю попытку соглашения.

Расчет мартовцев был ясен и верен: бундовцы и рабочедельцы, несомненно, поддержали бы список зигзаговой линии, ибо за месяц заседаний съезда все вопросы так выяснились, все личности так обрисовались, что пи единый член съезда не затруднился бы выбрать: что лучше или какое из зол меньше. А для Бунда + «Рабочее Дело», разумеется, зигзаговые искровцы были меньшим злом и всегда им будут.

После собрания 16-ти, когда искровцы окончательно разошлись и война между ними была объявлена, начинаются собрания двух партий, на которые раскололся съезд, т. е. частные, неофициальные свидания всех единомыслящих. Искровцы последовательной линии собирались сначала в числе 9 (9 из 16), потом 15, наконец 24, считая решающие голоса, а не лиц. Такой быстрый рост объяснялся тем, что списки (ЦК) стали уже ходить и списки мартовцев отталкивали громадное большинство искряков сразу и бесповоротно, как списки дряблые: кандидаты, проводимые Мартовым, зарекомендовали себя на съезде с безусловно отрицательной стороны (вилянье, невыдержанность, бестактность etc). Это, во-1-х; во-2-х, разъяснение искрякам того, что происходило в организации «Искры», привлекало их в массе случаев на сторону большинства, и неуменье Мартова выдержать определенную политическую линию выяснилось для всех и каждого. Поэтому 24 голоса сплотились легко и быстро на последовательной искровской тактике, на списке в ЦК на выборе тройки в редакцию (вместо утверждения старой, неработоспособной и расплывчатой шестерки).

Съезд в это время кончил обсуждение устава, причем Мартов и К^o еще раз (и даже не раз, а несколько раз) победили большинство искряков при благородном содействии Бунда + «Рабочего Дела» – напр., по вопросу о кооптации в центры (вопрос этот решен был съездом в духе Мартова).

Несмотря на эту порчу устава, весь устав в целом был принят всеми искряками и всем съездом. Но после общего устава перешли к уставу Бунда, и съезд отверг подавляющим большинством голосов предложение Бунда (признать Бунд единственным представителем еврейского пролетариата в партии). Кажется, один Бунд стал здесь почти против всего съезда. Тогда бундисты ушли со съезда, заявив о выходе из партии. У мартовцев убыло пять их верных союзников! Затем и рабочедельцы ушли, когда «Заграничная лига русской революционной социал-демократии»{15} была признана единственной партийной организацией за границей. У мартовцев убыло еще 2 их верных союзника! Получилось всего на съезде 44 (51–7) решающих голоса, и из них большинство последовательных искряков (24); коалиция же мартовцев с южнорабоченцами и с «болотом» вместе давала лишь 20 голосов.

Зигзаговой линии искровцев предстояло подчиниться, – как подчинялись, без единого слова, искровцы твердой линии, когда их бил и разбил Мартов коалицией с Бундом. Но мартовцы зарвались уже до того, что вместо подчинения пошли на скандал и на раскол.

Скандалом было возбуждение вопроса об утверждении старой редакции, ибо достаточно заявления хоть одного редактора, чтобы съезд обязан был рассмотреть весь целиком вопрос о составе ЦО, не ограничиваясь простым утверждением. Шагом к расколу был отказ от выбора ЦО и ЦК

Сначала о выборе редакции. В Tagesordnung'e стояло, как уже было указано выше, по п. 24: выбор центральных учреждений партии. А в моем комментарии к Tagesordnung{16} (комментарий этот был известен всем искрякам задолго до съезда и всем членам съезда) стояло на полях: выбор 3-х лиц в ЦО и 3-х в ЦК. Следовательно не подлежит никакому сомнению, что из недр редакции вышло требование выбирать тройку и никем из редакции опротестовано оно не было. Даже Мартов и другой лидер мартовцев защищали эти «две тройки» перед целым рядом делегатов еще до съезда.

Я лично, за несколько недель до съезда, заявил Староверу и Мартову, что потребую на съезде выбора редакции; я согласился на выбор 2-х троек, причем имелось в виду, что редакционная тройка либо кооптирует 7 (а то и больше) лиц, либо останется одна (последняя возможность была специально оговорена мною). Старовер прямо даже сказал, что тройка значит: Плеханов + Мартов + Ленин, и я согласился с ним, – до такой степени для всех и всегда было ясно, что только такие лица в руководители и могут быть выбраны. Надо было озлиться, обидеться и потерять голову после борьбы на съезде, чтобы приняться задним числом нападать на целесообразность и дееспособность тройки. Старая шестерка до того была недееспособна, что она ни разу за три года не собралась в полном составе – это невероятно, но это факт. Ни один из 45 номеров «Искры» не был составлен (в редакционно-техническом смысле слова) кем-либо кроме Мартова или Ленина. И ни разу не возбуждался крупный теоретический вопрос никем кроме Плеханова. Аксельрод не работал вовсе (ноль статей в «Заре»{17} и 3–4 во всех 45-ти №№ «Искры»). Засулич и Старовер ограничивались сотрудничеством и советом, никогда не делая чисто редакторской работы. Кого следует выбрать в политические руководители, в ценmρ, – это было ясно как день для всякого члена съезда, после месячных его работ.

Перенесение на съезд вопроса об утверждении старой редакции было нелепым провоцированием на скандал.

Нелепым, – ибо оно было бесцельно. Если бы даже утвердили шестерку, – один член редакции (я, например) потребовал бы переборки коллегии, разбора внутренних ее отношений, и съезд обязан был бы начать дело сначала.

Провоцированием на скандал, – ибо неутверждение должно было быть понято как обида, – тогда как выбор заново ровнехонько ничего обидного в себе не включал. Выбирают ЦК, – пусть выберут и ЦО. Нет речи об утверждении OK, – пусть не будет речи и об утверждении старой редакции.

Но понятно, что, потребовав утверждения, мартовцы вызвали этим протест на съезде, протест был воспринят как обида, оскорбление, вышибание, отстранение… и началось сочинение всех ужастей, которыми питается теперь фантазия досужих сплетников!

Редакция ушла со съезда на время обсуждения вопроса о выборе или утверждении. После отчаянно-страстных дебатов съезд решил: старая редакция не утверждается[7].

Только после этого решения бывшие члены редакции вошли в залу. Мартов встает тогда и отказывается от выбора за себя и за своих коллег, говоря всякие страшные и жалкие слова об «осадном положении в партии» (для невыбранных министров?), об «исключительных законах против отдельных лиц и групп» (вроде лиц, от имени «Искры» подносящих ей Рязанова и говорящих в комиссии одно, на съезде другое?).

Я отвечал ему, указывая невероятное смешение политических понятий, приводящее к протесту против выбора, против переборки съездом коллегий должностных лиц партии[8].

Выборы дали: Плеханов, Мартов, Ленин. Мартов опять отказался. Кольцов (имевший 3 голоса) тоже отказался. Съезд принял тогда резолюцию, поручающую двум членам редакции ЦО кооптировать себе 3-го, когда они найдут подходящее лицо.

После этого выбраны три члена ЦК и только один из них назван съезду счетчиком записок, – а также выбран (тайно, записками) пятый член Совета партии{18}.

Мартовцы и все «болото» за ними не подавали записок и подали об этом письменное заявление в бюро.

Это был явный шаг к расколу, к сорванию съезда, к непризнанию партии. Но когда один южнорабоченец прямо и заявил, что сомневается (sic!) в законности решений съезда, то Мартов устыдился и опроверг его, заявив публично, что в законности решений не сомневается.

К сожалению, этим хорошим и лояльным словам Мартова не соответствовали его (и мартовцев) дела и поступки…

Съезд сдал затем в «протокольную комиссию» вопрос об опубликовании протоколов и принял 11 резолюций тактических:

1) О демонстрациях.

2) » профессиональном движении.

3) » работе среди сектантства.

4) » » » учащейся молодежи.

5) » поведении на допросах.

6) » фабричных старостах.

7) » международном конгрессе 1904 г. в Амстердаме.

8) » либералах (Старовера).

9) » либералах (Плеханова).

10) » социалистах-революционерах{19}.

11) » партийной литературе.

Затем съезд был закрыт председателем после краткой речи, напоминающей всем об обязательности решений съезда.

Рассматривая поведение мартовцев после съезда, их отказ от сотрудничества (о коем редакция ЦО их официально просила[9]), их отказ от работы на ЦК, их пропаганду бойкота, – я могу только сказать, что это безумная, недостойная членов партии попытка разорвать партию… из-за чего? Только из-за недовольства составом центров, ибо объективно только на этом мы разошлись, а субъективные оценки (вроде обиды, оскорбления, вышибания, отстранения, пятнания etc. etc.) есть плод обиженного самолюбия и больной фантазии.

Эта больная фантазия и обиженное самолюбие приводят прямо к позорнейшим сплетням, когда, не зная и не видя еще деятельности новых центров, распространяют слухи об их «недееспособности», об «ежовых рукавицах» Ивана Ивановича, о «кулаке» Ивана Никифоровича{20} и т. д.

Доказывание «недееспособности» центров посредством бойкота их есть невиданное и неслыханное нарушение партийного долга, и никакие софизмы не могут скрыть этого: бойкот есть шаг к разрыву партии.

Русской социал-демократии приходится пережить последний трудный переход к партийности от кружковщины, к сознанию революционного долга от обывательщины, к дисциплине от действования путем сплетен и кружковых давлений.

Кто ценит партийную работу и дело на пользу социал-демократического рабочего движения, тот не допустит таких жалких софизмов, как «правомерный» и «лояльный» бойкот центров, тот не допустит, чтобы дело страдало и работа останавливалась из-за недовольства десятка лиц на то, что они и их приятели не попали в центры, – тот не допустит, чтобы на должностных лиц партии воздействовали приватно и тайно путем угрозы не сотрудничать, путем бойкота, путем пресечения денежных средств, путем сплетен и лживых россказней.

В протокольную комиссию

Товарищи! В ответ на Ваш запрос, согласны ли мы опубликовать свои имена в протоколах II съезда, уведомляем Вас, что мы с своей стороны решительно ничего против этого не имеем, но не берем на себя решить, насколько это допустимо по конспиративным соображениям в интересах наших товарищей в России. Решение этого вопроса о конспиративности зависит от подлежащей партийной инстанции.

Женева, 4 октября 1903 г.

Н. Ленин
Г. Плеханов

Впервые напечатано в 1927 г. в Ленинском сборнике VI

Печатается по рукописи

В протокольную комиссию

ЦК просит комиссию по обнародованию протоколов съезда немедленно доставить ему полный текст принятых съездом 1) программы партии; 2) организационного устава партии и 3) всех резолюций и решений съезда.

Написано 23 сентября (6 октября) 1903 г.

Печатается впервые, по рукописи

Максимум беззастенчивости и минимум логики

В № 46 мы перепечатали резолюцию V съезда Бунда о положении Бунда в РСДРП и дали свою оценку ее[10]. Заграничный комитет Бунда отвечает нам весьма подробно и зело сердито в листке своем от 9 (22) сентября. Самой существенной частью этого сердитого ответа является следующее феноменальное открытие: «Кроме устава-максимум (sic![11]), пятый съезд Бунда выработал еще устав-минимум», и сей минимум полностью и приводится, причем в двух примечаниях поясняется, что «отвержение автономии» и требование согласия ЦК Бунда на обращение к еврейскому пролетариату со стороны других входящих в партию частей «должно быть выставлено, как ультиматум». Так решил V съезд Бунда.

Не правда ли, как это… красиво? Съезд Бунда выработал сразу два устава, определяя сразу – и максимум и минимум своих желаний или требований. При этом минимум благоразумно (о, в высшей степени благоразумно!) прячется в карман. Опубликовывается (в листке от 7 (20) августа) только максимум и при этом публично, прямо и ясно заявляется, что этот максимальный проект устава «должен быть предложен II съезду Российской социал-демократической рабочей партии, как базис для обсуждения (это заметьте!) вопроса о положении Бунда в партии». Оппоненты нападают, конечно, на этот максимум с особенной яростью именно потому, что это – максимум, что это – «последнее слово»[12] направления, ими осуждаемого. Тогда, через месяц, люди, не испытывая ни малейшего смущения, вытаскивают из кармана «минимум» и грозно добавляют: «ультиматум»!

Это уже не «последнее слово», а настоящая крайняя цена… Только крайняя ли, господа? Нет ли у вас в другом кармане минимального минимума? Не выступит ли он на свет божий еще эдак, примерно, через месяц?

Мы сильно опасаемся, что бундовцам вся «красота» этих максимума и минимума плохо понятна. Запросить втридорога, затем сбавить 75 % и заявить: «последняя цена», – да разве иначе торговать можно? Да разве между торгашеством и политикой есть разница?

Есть, господа, смеем вас уверить, что есть. Во-первых, в политике некоторые партии проводят систематически известные принципы, а из-за принципов торговаться неприлично. Во-вторых, когда люди, причисляющие себя к одной партии, рассматривают некоторые свои требования, как ультиматум, т. е. как условие самой принадлежности к партии, то политическая честность требует, чтобы это обстоятельство не скрывалось, не пряталось «на время» в карман, а, напротив, выдвигалось открыто и определенно с самого начала.

Мы давно уже проповедуем бундистам эти нехитрые истины. Еще в феврале (№ 33) мы писали, что играть в прятки неумно и недостойно, что Бунд выступил отдельно (с заявлением об OK), ибо хотел выступить, как сторона, ставящая всей партии условия[13]. За такую оценку дела нас обдали тогда целым ушатом специфически-бундовских (можно сказать с равным правом: специфически-базарных) ругательств, а между тем события показали теперь, что мы были правы. Именно стороной выступает Бунд в решениях V съезда, ставя всей партии прямые ультиматумы! Именно такой постановки вопроса добивались мы всегда от бундовцев, доказывая, что она неизбежно вытекает из занятой ими позиции: бундовцы сердито протестовали, уклонялись и увертывались, а в конце концов должны-таки были показать свой «минимум».

Это курьезно, но еще гораздо курьезнее то, что Бунд продолжает увертываться и теперь, продолжает говорить о «лживости» «старого, всем известного искровского измышления о том, что Бунд хочет вступить в федеративный союз с Российской партией». Лживо это измышление потому, дескать, что в § 1 устава, предлагаемого Бундом, прямо сказано о желании Бунда быть частью партии, а не состоять с нею в союзе.

Очень хорошо, господа! Но не говорится ли в том же параграфе, что Бунд есть федеративная часть партии? не говорится ли во всем уставе-максимум о договаривающихся сторонах? не говорит ли устав-минимум об ультиматуме и об изменении «основных пунктов» лишь с взаимного согласия входящих в партию частей, причем ни местные, ни районные организации частями партии в этом отношении не признаются? Вы сами говорите, что договаривающейся стороной не может быть ни местная, ни районная организация, а исключительно «сплоченная часть такого же характера как Бунд». Вы сами для примера указываете, что такой сплоченной частью могли бы быть «социал-демократия польская, литовская, латышская», «если бы они находились в партии», как вы благоразумно добавляете. Ну, а если они не находятся в партии? и если федерация национальных организаций, желательная для вас, не признается желательной и решительно отвергается всей остальной партией? Ведь вы прекрасно знаете, что дело обстоит именно так, вы сами прямо заявляете, что требование построить всю партию на базисе федерации национальностей вами уже не выдвигается. Спрашивается, к кому же обращаетесь вы с ультиматумом? Не очевидно ли, что ко всей партии, кроме Бунда? Вместо того, чтобы доказать лживость искровского измышления, вы только обнаруживаете минимум логики в ваших увертках.

Но, позвольте, – возражают нам бундовцы, – ведь мы даже и федерацию выкидываем из своего устава-минимум! Это устранение «страшного» слова, действительно, самый интересный эпизод в пресловутом переходе от максимума к минимуму. Нигде, может быть, беззаботность Бунда насчет принципов не выразилась так наивно. Вы – догматики, безнадежные догматики, вы ни за какие блага в мире не хотите признать федеративного «принципа организации». Но мы же ведь не догматики, мы «ставим вопрос на чисто практическую почву». Вам не нравится какой-то там принцип? Чудаки! Так мы обойдемся вовсе без принципа, мы «формулируем § 1 так, чтобы он не являлся декларацией определенного принципа организации». «Центр тяжести вопроса не в принципиальной формулировке, предпосланной уставу, а в конкретных пунктах его, выведенных из рассмотрения потребностей еврейского рабочего движения, с одной стороны, и движения в целом – с другой» (стр. 1 листка от 9 (22) сентября).

Это рассуждение до того прелестно по своей наивности, что так и хочется расцеловать его автора. Бундист всерьез поверил тому, что догматики боятся только некоторых страшных слов, и решил, что если эти слова удалить, то догматик в конкретных-то пунктах ничего не поймет! И вот бундист трудится в поте лица своего, составляет максимум, запасает (на черный день) минимум, готовит ультиматум № 1, ультиматум № 2… Oleum et operam perdidisti, amice! Друг мой, ты напрасно теряешь время и труд. Несмотря на хитрое (о, удивительно хитрое!) удаление вывески, догматик усматривает федеративный принцип и в «конкретных пунктах» минимума. Этот принцип виден и в требовании не ограничивать часть партии никакими районными рамками, и в притязании на «единственное»[14] представительство еврейского пролетариата, и в требовании «представительства» в ЦК партии, и в отнятии у ЦК партии права вступать в сношения с частями Бунда без согласия ЦК Бунда, и в требовании признать основные пункты изменяемыми лишь с согласия частей партии.

Нет, господа. Центр тяжести того вопроса о положении Бунда в партии, который стоит перед нами, лежит именно в декларации определенного принципа организации, а отнюдь не в конкретных пунктах. Центр тяжести – в выборе пути. Узаконить ли особность Бунда, исторически сложившуюся, или отвергнуть ее в принципе и стать открыто, определенно, решительно и честно на путь большего и большего, теснейшего и теснейшего сближения и слияния со всей партией. Сохранить обособленность или повернуть к слиянию. Такова дилемма.

Решение этой дилеммы зависит от доброй воли Бунда, ибо «насильно мил не будешь», как говорили мы еще в № 33. Если вы хотите повернуть к слиянию, тогда вы отвергнете федерацию и примете автономию. Тогда вы поймете, что автономия гарантирует такую постепенность процесса слияния, при которой переорганизация произошла бы с минимальной ломкой и притом так, чтобы еврейское рабочее движение ничего не теряло, а все выигрывало от этой переорганизации и от этого слияния.

Не хотите повернуть к слиянию, – тогда вы будете стоять за федерацию (в максимальной или в минимальной ее форме, с декларацией или без декларации), тогда вы будете бояться «майоризирования», тогда вы превратите печальную обособленность Бунда в фетиш и станете по поводу уничтожения обособленности кричать об уничтожении Бунда, тогда вы станете искать обоснования своей обособленности и в этих поисках то хвататься за сионистскую идею{21} еврейской «нации», то прибегать к демагогии и к сплетням.

Теоретически обосновать федерализм можно только националистическими идеями, и нам странно было бы доказывать бундовцам, что не случайно декларация федерализма приходится на тот самый IV съезд, который вынес декларацию о существовании еврейской нации.

Практически дискредитировать идею слияния можно только посредством науськивания несознательных и робких элементов против «чудовищного», «аракчеевского» организационного плана «Искры», желающей «остричь под одну скобку» комитеты и не позволять им «ни шагу делать без приказания свыше». Какие ужасы! Мы не сомневаемся, что теперь все комитеты поспешат взбунтоваться против ежовых рукавиц, аракчеевского кулака и проч… Но откуда вы взяли, господа, сведения об этом свирепом организационном плане? Из литературы? Отчего же вы ее не цитируете? Из рассказов досужих партийных кумушек, которые самым достоверным образом знают все, ну решительно все подробности насчет этой аракчеевщины? Последнее предположение, пожалуй, вероятнее, ибо даже при минимуме логики нелегко было бы смешать в одну кучу такое необходимое требование, чтобы ЦК «имел возможность дойти до последнего человека в партии»[15], и такое заведомо сплетническое пугало, что ЦК будет «все делать» и «все регламентировать». Или еще: что за пустяки это насчет того, что «между периферией и центром» будут «lose Organisationen»[16]? Мы догадываемся: наши добрые бундовцы слышали звон, да не поняли, откуда он. Как-нибудь при случае придется им разъяснить это подробно.

Хуже всего, однако, то, что взбунтоваться придется не только местным, но и Цен-тральному Комитету. Правда, он еще не родился{22}, но кумушки доподлинно знают не только день рождения, а всю судьбу новорожденного. Оказывается, что это будет ЦК, «направляемый группой литераторов». Не правда ли, какой это испытанный и дешевый прием борьбы? Бундовцы тут не первые и, наверное, не последние. Чтобы изобличить в какой-либо ошибке этот ЦК или OK, надо найти доказательства. Чтобы изобличить людей в том, что они действуют не по собственному убеждению, а направляемые чужой рукой, надо иметь мужество выступить открытым обвинителем и взять на себя перед всей партией ответственность за такое обвинение! Это все – слишком дорого, во всех смыслах дорого. А кумушкины россказни дешевы… Может быть, и клюнет. Ведь так неприятно прослыть человеком (или учреждением), которого «направляют», которого водят на помочах, который является пешкой, креатурой, ставленником «Искры»… Бедный наш, бедный будущий ЦК! У кого будет он искать защиты от гнета аракчеевщины? Разве вот у «самодеятельных» и чуждых всякой «подозрительности» бундовцев?

«Искра» № 49, 1 октября 1903 г.

Печатается по тексту газеты «Искра»

ЦК партии и редакция ЦО считают своим долгом обратиться к вам, после ряда неудачных попыток отдельных личных объяснений, с официальным сообщением от имени партии, которую они представляют. Отказ от редакции и от сотрудничества в «Искре» тов. Мартова, отказ бывших членов редакции «Искры» от сотрудничества, враждебное отношение нескольких товарищей-практиков к центральным учреждениям нашей партии создает совершенно ненормальные отношения этой так называемой «оппозиции» ко всей партии. Пассивное отстранение от партийной работы, попытки «бойкота» центральных учреждений партии (выразившиеся, например, как в прекращении сотрудничества в «Искре» с № 46, так и в уходе тов. Блюменфельда из типографии), упорное наименование себя в беседе с членом ЦК{24} «группой», вопреки уставу партии, резкие нападки на личный состав центров, утвержденный съездом, требование видоизменить этот состав как условие прекращения бойкота, – все это поведение не может быть признано соответствующим партийному долгу. Все это поведение стоит на границе прямого нарушения дисциплины и обращает в ничто принятое съездом (в партийном уставе) постановление, что распределение сил и средств партии поручено Центральному Комитету.

Страница рукописи В. И. Ленина «Проект обращения ЦК и редакции ЦО к членам оппозиции». – 1903 г. (Уменьшено)

ЦК и редакция ЦО напоминают поэтому всем членам так называемой «оппозиции» об их партийном долге. Недовольство личным составом центров, вытекает ли оно из личных раздражений или из разногласий, кажущихся тому или иному члену партии серьезными, не может и не должно вести к нелояльному образу действий. Если центры, по мнению тех или иных лиц, делают те или иные ошибки, то обязанность всех членов партии указывать на эти ошибки перед всеми членами партии и, прежде всего, указывать самим центрам. ЦК и редакция ЦО равным образом обязаны, во имя партийного долга, рассмотреть все такие указания со всей тщательностью, независимо от кого бы они ни поступили. Между тем ни редакция ЦО ни ЦК не получили от так называемой оппозиции никаких прямых и определенных указаний на ошибки или выражений неудовольствия и несогласия в чем бы то ни было; тов. Мартов отказывается даже запять место в редакции ЦО и в высшем Совете партии, хотя только на этом посту он мог бы вскрыть перед партией все усматриваемые им в деятельности центров ошибки.

ЦК и редакция ЦО твердо убеждены, что Российская социал-демократическая рабочая партия не позволит влиять на созданные ею учреждения незаконным, негласным (перед партией негласным) и нелояльным путем давлений и бойкотов. ЦК и редакция ЦО заявляют, что они во что бы то ни стало останутся на своем посту, пока партия не сместит их, что они исполнят свой долг и приложат все усилия к осуществлению всего, что им поручено. Попытки «бойкота» ни на волос не отклонят ни редакцию ЦО ни ЦК от того пути, по которому они идут, исполняя волю съезда, – эти попытки причинят только мелкие неприятности и крупные ущербы в отдельных отраслях партийной работы, эти попытки покажут только непонимание партийного долга и нарушение его тем, кто стал бы продолжать их.

Написано между 26 сентября и 13 октября (9 и 26 октября) 1903 г.

Впервые напечатано в 1927 г. в Ленинском сборнике VI

Печатается по рукописи

29 октября 1903.

Товарищи! Я ушел вчера (28/Х) с заседания съезда, потому что слишком омерзительно было присутствовать при том расковыривании грязных сплетен, слухов, частных разговоров, которое предпринял Мартов и проделал с истерическими взвизгиваниями, при ликовании всех и всяческих любителей скандала. Точно в насмешку над самим собой тот же Мартов 3-го дня красноречиво говорил о непристойности таких ссылок на частные разговоры, которые не могут быть проверены, которые провоцируют вопрос, кто из собеседников солгал. Буквально эту именно непристойность и показал нам Мартов, истерически допрашивавший вчера меня, кто солгал, я или он, при изложении пресловутого частного разговора о пресловутой тройке.

Этот прием вызывать на скандал такой постановкой вопроса: кто солгал? достоин только либо бретера, ищущего дешевого случая к драке, либо истерически взвинченного человека, неспособного взвесить бессмысленности своего поведения. Со стороны политического деятеля, которого обвиняют в определенных политических ошибках, употребление подобного приема безошибочно свидетельствует об отсутствии иных средств защиты, о жалком перенесении политического разногласия в область дрязг и сплетен.

Спрашивается теперь, какие средства защиты могут быть вообще употреблены против этого приема всех бретеров и скандалистов выдвигать недоказуемые обвинения на основании частных разговоров? Я говорю «недоказуемые» обвинения, ибо незапротоколированные частные беседы исключают, по самой своей сущности, всякую возможность доказательств, и обвинения на основании их ведут к простым повторениям и склонениям слова «ложь». Мартов вчера дошел в искусстве таких повторений до настоящей виртуозности, и я следовать его примеру не буду.

Я указал уже в своем вчерашнем заявлении один прием защиты и я настаиваю категорически на нем. Я предлагаю своему противнику издать немедленно отдельной брошюрой все его обвинения против меня, которые он бросал в своей речи в виде бесконечных и бесчисленных темных намеков на ложь, интриганство и проч. и проч. Я требую, чтобы мой противник выступил именно перед всей партией за своей подписью, потому что он набрасывал тень на меня, как на члена редакции ЦО партии, потому что он говорил о невозможности для кое-каких лиц занимать ответственные места в партии. Я обязуюсь опубликовать все обвинения моего противника, ибо именно открытое переворачивание дрязг и сплетен будет, я прекрасно знаю это, лучшей защитой моей перед партией. Я повторяю, что, уклоняясь от моего вызова, противник докажет этим, что его обвинения состоят из одних темных инсинуаций, порождаемых либо клеветничеством негодяя, либо истерической невменяемостью поскользнувшегося политика.

Я имею, впрочем, еще одно косвенное средство защиты. Я сказал в своем вчерашнем заявлении, что частный разговор en question[23] передан Мартовым совершенно неверно. Я не буду возобновлять этого разговора именно вследствие безнадежности и бесцельности недоказуемых утверждений. Но пусть вдумывается всякий в тот «документ», который я вчера передал Мартову, прочитавшему его на съезде. Этот документ есть программа съезда и мой комментарий к ней, – комментарий, написанный после «частного» разгозора, посланный мной Мартову и возвращенный им с поправками.

Этот документ представляет из себя несомненную квинтэссенцию нашего разговора, и мне вполне достаточно разобрать его точный текст, чтобы показать сплетнический характер мартовских обвинений. Вот этот текст полностью:

«Пункт 23 (Tagesordnung'a[24] съезда). Выборы ЦК и редакции ЦО партии».

Мой комментарий: «Съезд выбирает 3-х лиц в редакцию ЦО и 3-х в ЦК Эти шесть лиц вместе, по большинству ²/₃, дополняют, если это необходимо, состав редакции ЦО и ЦК кооптацией и делают соответствующий доклад съезду. После утверждения этого доклада съездом дальнейшая кооптация производится редакцией ЦО и Центральным Комитетом отдельно»[25].

Мартов уверял, что эта система принята была исключительно ради расширения редакционной шестерки. Этим уверениям прямо противоречат слова: «если это необходимо». Ясно, что и тогда уже предвиделась возможность, что такой необходимости не будет. Далее, если для кооптации требовалось согласие 4-х из 6-ти, то очевидно, что дополнение состава редакции не могло бы состояться без согласия нередакторов, без согласия по меньшей мере одного члена ЦК. Следовательно, расширение редакции было обусловлено мнением человека, о личности которого возможны были тогда (за месяц, если не за полтора, до съезда) лишь самые неопределенные гадания. Очевидно, следовательно, что редакционная шестерка, как таковая, признавалась тогда и Мартовым неспособной к самостоятельному дальнейшему существованию, если решающий голос в вопросе о расширении выборной тройки давался выборному же нередактору. Без внешней, внередакционной, помощи и Мартов считал невозможным превращение старой редакции «Искры» в редакцию партийного Центрального Органа.

Пойдем дальше. Если бы все дело состояло исключительно в том, чтобы расширить шестерку, то к чему было бы говорить о тройке? Тогда достаточно было бы заменить единогласную кооптацию кооптациею тем или иным большинством. Тогда не к чему было бы вообще говорить о редакции, а достаточно было бы говорить о кооптации в партийные учреждения вообще или центральные партийные учреждения в частности. Ясно, следовательно, что исключительно об одном расширении дело не шло. Ясно также, что возможному расширению препятствовал не один член старой редакции, а, может быть, два или даже три, раз для расширения шестерки признавалось полезным сократить ее сначала до тройки.

Наконец. Сопоставьте «дополнение», расширение состава центров по теперешнему уставу партии, принятому на съезде, и по тому первоначальному проекту, который мы вместе с Мартовым запечатлели в вышеприведенном комментарии к п. 23 порядка дня. По первоначальному проекту требовалось согласие четырех против двух (для расширения редакции ЦО и ЦК) a по теперешнему уставу требуется, в последнем счете, согласие трех против двух, потому что окончательно решает теперь вопрос о кооптации в центры Совет и, если два члена редакции плюс один еще член Совета хотят расширения редакции, то они могли бы, следовательно, произвести это расширение против воли третьего.

Таким образом, не может подлежать ни малейшему сомнению (на основании точного смысла точного документа), что видоизменение состава редакции было предположено (мною и Мартовым, не опротестовано никем из членов редакции) задолго до съезда, причем это видоизменение должно было состояться независимо от воли и согласия одного какого-либо, а может быть, и двух-трех членов шестерки. Можно судить поэтому, какой вес имеют теперь жалкие слова о неформальном императивном мандате, связывавшем шестерку, о нравственных узах внутри ее, о значении незыблемой коллегии и тому подобные увертки, которыми изобиловала речь Мартова. Все эти увертки прямо противоречат недвусмысленному тексту комментария, требующего обновления состава редакции, обновления путем довольно сложного и, следовательно, тщательно обдуманного способа.

Еще более несомненно из этого комментария, что изменение состава редакции было обусловлено согласием не менее двух выбранных съездом русских товарищей, членов ЦК Несомненно значит, что и я и Мартов надеялись убедить этих будущих членов ЦК в необходимости определенного изменения состава редакции. Мы отдавали, значит, вопрос о составе редакции на решение не известных еще в точности центровиков. Мы шли, следовательно, на борьбу, надеясь завоевать этих центровиков на свою сторону, и если теперь большинство влиятельных русских товарищей высказалось на съезде за меня, а не за Мартова (по возникшим между нами разногласиям), то со стороны последнего является прямо неприличным и жалким приемом борьбы истерическое оплакивание своего поражения и возбуждение сплетен и дрязг, не доказуемых по самой своей сущности.

Н. Ленин (В. И. Ульянов)

Впервые напечатано в 1928 г. в Ленинском сборнике VII

Печатается по рукописи

Российская социал-демократическая рабочая партия.

Совет партии, в составе Валентинова, Ильина, Ру, Васильева, который уполномочен представлять голос пятого члена Совета, Ефимова, имел заседание 1 ноября 1903 г. в Женеве, по созыву двух членов Совета, Ильина и Васильева, и постановил: признать действия представителя Центрального Комитета на съезде Лиги правильными{40} и предоставить ему реорганизовать Лигу путем ввода новых членов. Валентинов, Ильин, Васильев, за Ефимова Васильев, Ру.

Напечатано в 1904 г. в брошюре «Комментарий к протоколам второго съезда Заграничной лиги русской революционной социал-демократии». Женева

Печатается по рукописи, сверенной с текстом брошюры

Не разделяя мнения члена Совета партии и члена редакции ЦО, Г. В. Плеханова, о том, что в настоящий момент уступка мартовцам и кооптация шестерки полезна в интересах единства партии, я слагаю с себя должность члена Совета партии и члена редакции ЦО.

1 ноября 1903 г. Женева.

Н. Ленин

P. S. Во всяком случае я отнюдь не отказываюсь от посильной поддержки своей работой новых центральных учреждений партии.

Подано Плеханову 1. XI. 1903.

Напечатано в 1904 г. в брошюре: Л. Мартов. «Борьба с «осадным положением» в Российской социал-демократической рабочей партии». Женева

Печатается по рукописи

Положение Бунда в партии

Под таким заглавием Бунд выпустил перевод статьи из № 34 «Arbeiterstimme»{42}. Статья эта, присоединенная к решениям V съезда Бунда, является как бы официальным комментарием к ним. Здесь делается попытка систематически изложить все доводы, которые заставляют прийти к выводу, что Бунд «должен быть федеративною частью партии». Интересно рассмотреть эти доводы.

Автор начинает с того, что самый жгучий вопрос, стоящий перед российской социал-демократией, это – вопрос об объединении. На каких основаниях может оно произойти? Манифест 1898 г.{43} взял за основание принцип автономии. Автор разбирает этот принцип и находит, что он логически несообразен, внутренне противоречив. Если понимать под вопросами, специально касающимися еврейского пролетариата, только вопросы о способах агитации (применительно к особому языку, особой психологии, особой культуре евреев), то это будет техническая (?) автономия. Но такая автономия означает уничтожение всякой самостоятельности, ибо ею пользуется всякий комитет партии, а приравнение Бунда к комитетам есть отрицание автономии. Если же понимать под автономией автономию в некоторых: программных вопросах, то нелепо лишать Бунд всякой самостоятельности в остальных программных вопросах; самостоятельность в программных вопросах непременно предполагает представительство Бунда, как такового, в центральных органах партии, т. е. не автономию, а федерацию. Прочного базиса для положения Бунда в партии надо искать в истории еврейского революционного движения в России. Эта история показывает нам слияние всех организаций, ведущих работу среди еврейских рабочих, в один союз – Бунд и расширение его деятельности с Литвы на Польшу, а затем на юг России. История, следовательно, опрокинула все районные перегородки и выдвинула Бунд как единственного представителя еврейского пролетариата. Вот принцип, который не есть плод досужего ума (?), а является результатом всей истории еврейского рабочего движения; Бунд есть единственный представитель интересов еврейского пролетариата. А, разумеется, организация пролетариата целой национальности может войти в партию только при федеративном ее устройстве: еврейский пролетариат есть не только часть всемирной семьи пролетариев, но и часть еврейского народа, занимающего особенное положение среди других народов. Наконец, тесное единение между частями партии выражается именно в федерации, ибо основной признак этой последней – непосредственное участие в делах партии каждой составной ее части; все части партии чувствуют себя тогда равноправными. Автономия же предполагает бесправность частей партии, равнодушие к общим делам, взаимное недоверие, трения и столкновения.

Такова аргументация автора, изложенная нами почти исключительно в собственных его выражениях. Она сводится к трем пунктам: к соображениям общего свойства насчет внутренней противоречивости автономии и непригодности ее с точки зрения тесного единения частей партии; к урокам истории, которая выдвинула Бунд как единственного представителя еврейского пролетариата, и, наконец, к ссылке на то, что еврейский пролетариат есть пролетариат целой национальности, занимающей особенное положение. Автор хочет опереться, следовательно, и на общие организационные принципы, и на уроки истории, и на идею национальности. Автор старается – надо отдать ему справедливость – рассмотреть вопрос со всех сторон. И именно поэтому его изложение так выпукло оттеняет позицию, занятую Бундом в волнующем всех нас вопросе.

При федерации, говорят нам, части партии равноправны и участвуют в общих делах непосредственно; при автономии они бесправны и, как таковые, в общепартийной жизни не участвуют. Рассуждение это относится целиком к области наглядных несообразностей, – оно похоже, как две капли воды, на те рассуждения, которые математики называют математическими софизмами и в которых, – строго логичным, на первый взгляд, путем, – доказывается, что дважды два пять, что часть больше целого и т. д. Существуют сборники таких математических софизмов, и учащимся детям они приносят свою пользу. Но людям, которые мнят быть единственными представителями еврейского пролетариата, неловко даже разъяснять столь элементарный софизм, как различное понимание «части партии» в двух половинах одного и того же рассуждения. Когда говорят о федерации, – под частью партии разумеют сумму организаций в разных местностях; когда говорят об автономии, под частью партии разумеют каждую отдельную местную организацию. Поставьте рядом в один силлогизм эти якобы тождественные понятия, и вы получите неизбежный вывод, что дважды два пять. И если бундовцам все же неясна суть их софизма, то они могут заглянуть в свой собственный устав-максимум и увидеть там, что именно при федерации местные организации сносятся с центром партии посредственно, а при автономии непосредственно. Нет, лучше бы уже не говорить нашим федералистам о «тесном единении»! Опровергая то положение, что федерация означает обособленность, а автономия – слияние частей партии, можно только людей насмешить.

Немногим удачнее попытка доказать «логическую несообразность» автономии, производимая посредством разделения этой последней на программную и техническую. Самое уже это разделение в высшей степени несуразное. Почему вопросы о специальных способах агитации среди еврейских рабочих могут быть названы техническими? При чем тут техника, когда речь идет об особенностях языка, психологии, условий быта? Как можно говорить о самостоятельности в программных вопросах по поводу, например, требования гражданского равноправия евреев? Программа социал-демократии выставляет только основные требования, общие всему пролетариату, независимо от профессиональных, местных, национальных, расовых различий. Эти различия обусловливают то, что одно и то же требование полного равенства граждан перед законом порождает агитацию в одном месте против одного вида неравноправности, в другом месте или по отношению к другим группам пролетариата – против другого вида неравноправности и т. д. Один и тот же программный пункт применяется различно в зависимости от различия условий быта, различия культуры, различия соотношения общественных сил в разных областях страны и т. д. Агитация за одно и то же программное требование ведется различными способами, на разных языках применительно ко всем этим различиям. Автономия в вопросах, касающихся специально пролетариата известной расы, известной нации, известного района, означает, следовательно, что определение специальных требований, выставляемых во исполнение общей программы, определение способов агитации предоставляется самостоятельному решению соответствующей организации. Партия в целом, ее центральные учреждения устанавливают общие основные принципы программы и тактики; различные же способы проведения на практике и в агитации этих принципов устанавливаются различными подчиненными центру организациями партии соответственно местным, расовым, национальным, культурным и т. д. различиям.

Спрашивается, неужели такое понятие автономии неясно? И не чистейшей ли схоластикой является разделение автономии в программных и в технических вопросах?

Посмотрите, как «логически разбирается» понятие автономии в рассматриваемой нами брошюре. «Из всей массы вопросов, с которыми приходится иметь дело социал-демократии, – говорит эта брошюра по поводу принципа автономии, положенного в основу Манифеста 1898 года, – выделяются (sic!![26]) некоторые вопросы, относительно которых признается, что они касаются специально еврейского пролетариата… Автономность Бунда кончается там, где начинается область общих вопросов… Отсюда вытекает двойственное положение Бунда в партии: в специальных вопросах он выступает, как Бунд… в общих вопросах он теряет свою физиономию и приравнивается к простому комитету партии…» Социал-демократическая программа требует полного равенства всех граждан перед законом. Во исполнение этой программы еврейский рабочий в Вильне выставляет одно специальное требование, а башкир, рабочий в Уфе, – совершенно другое специальное требование. Значит ли это, что «из массы вопросов» «выделяются некоторые»? Если общее требование равноправности проводится в жизнь выставлением ряда специальных требований об уничтожении специальных видов неравноправности, то неужели специальные вопросы выделяются тут из общих вопросов? Специальные требования не выделяются из общих, а ставятся во исполнение общих требований программы. Выделяется то, что специально касается еврея в Вильне, от того, что специально касается башкира в Уфе. Обобщение их требований, представительство их общих классовых интересов (а не специальных, профессиональных, расовых, местных, национальных и т. п.) есть дело всей партии, дело партийного центра. Казалось бы, дело это довольно ясное! Запутали же его бундовцы потому, что вместо логического разбора еще и еще раз дали нам образчики логических несообразностей. Они абсолютно не поняли отношения общих требований социал-демократии к специальным. Они вообразили, что «из всей массы вопросов, с которыми приходится иметь дело социал-демократии, выделяются некоторые», тогда как на самом деле каждый вопрос, затрагиваемый нашей программой, есть обобщение целого ряда специальных вопросов и требований; каждый программный пункт является общим для всего пролетариата, подразделяясь в то же время на специальные вопросы в зависимости от различия профессий пролетариев, их условий быта, языка и проч. и проч. Бундовцев смущает противоречивость и двойственность положения Бунда, состоящая, видите ли, в том, что в специальных вопросах он выступает, как Бунд, а в общих теряет свою физиономию. Небольшое размышление показало бы им, что такая «двойственность» существует в положении безусловно всякого рабочего социал-демократа, который в специальных вопросах выступает как представитель известной профессии, как член известной нации, как житель известной местности, а в общих вопросах «теряет свою физиономию» и приравнивается ко всякому другому социал-демократу. Автономия Бунда, по уставу 1898 года, – явление совершенно однородное с автономией Тульского комитета; только пределы этой автономии несколько иные и несколько более широкие в первом случае, чем во втором. И ровно ничего, кроме вопиющей логической несообразности, не заключается в следующем положении, которым Бунд опровергает такой вывод: «Если Бунду предоставляется самостоятельность в некоторых программных вопросах, то на каком основании он лишается всякой самостоятельности в остальных программных вопросах?». Это противопоставление специальных вопросов общим, как «некоторых» – «остальным», есть бесподобный образчик бундовского «логического разбора»! Люди никак не могут понять, что это значит противопоставлять различный цвет, вкус и запах отдельных яблок числу «остальных» яблок. Смеем вас уверить, господа, что не только некоторые, а каждое яблоко имеет тот или иной специальный вкус, цвет и запах. Не только в «некоторых», а во всех без исключения программных вопросах предоставляется вам самостоятельность, господа, но именно постольку, поскольку речь идет о применении этих вопросов к специальным особенностям еврейского пролетариата. Mein teuerer Freund, ich rat' Euch drum zuerst Collegium logicum![27]

Второй аргумент бундовцев состоит в ссылке на историю, которая будто бы выдвинула Бунд как единственного представителя еврейского пролетариата.

Это положение, во-первых, неверно. Сам автор брошюры говорит, что «работа других организаций (кроме Бунда) в этом направлении (т. е. работа среди еврейского пролетариата) или ничего не дала, или дала нестоящие внимания результаты». Значит, работа велась, по его собственному признанию, и, следовательно, единственным представителем еврейского пролетариата Бунд не был; в оценке результатов этой работы никто, конечно, не положится на суждение самого Бунда; наконец, небезызвестно, что Бунд противодействовал работе других организаций среди еврейского пролетариата (достаточно назвать известный эпизод борьбы Бунда против Екатеринославского комитета партии, осмелившегося выпустить прокламацию к еврейским рабочим{44}), – следовательно, если бы даже результаты действительно были нестоящими внимания, то в этом есть доля вины самого Бунда.

Далее. Та доля истины, которая заключается в исторической справке Бунда, нисколько еще не доказывает правильности его аргументации. Факты, которые действительно имели место и которые имел в виду Бунд, говорят не за, а против него. Эти факты состоят в том, что Бунд существовал и развивался, – в течение тех пяти лет, которые прошли со времени первого съезда, – совершенно самостоятельно и независимо от остальных организаций партии. Вообще между всеми организациями партии фактическая связь за это время была чрезвычайно слаба, но связь Бунда с остальными частями партии не только была еще гораздо слабее, чем связь между другими организациями, но и ослабевала все более. Что Бунд сам ослаблял эту связь, – прямо доказывается историей заграничных организаций нашей партии. В 1898 году члены Бунда входили в одну общую партийную организацию за границей; к 1903 году они выделились в совершенно самостоятельную и независимую заграничную организацию. Самостоятельность и независимость Бунда не подлежит сомнению, равно как и постепенное их усиление.

Что же вытекает из этого несомненного факта? Для бундовцев – отсюда вытекает необходимость преклониться пред этим фактом, рабски подчиниться ему, превратить его в принцип, в единственный принцип, дающий прочный базис для положения Бунда, узаконить этот принцип в уставе, который должен признать Бунд единственным представителем еврейского пролетариата в партии. По нашему же мнению, такой вывод есть чистейший оппортунизм, «хвостизм» худшего сорта. Из пятилетней истории разброда надо делать вывод не об узаконении разброда, а о необходимости раз навсегда покончить с ним. А неужели может еще кто-нибудь отрицать, что это был действительно разброд? Самостоятельно и независимо развивались за это время все части партии, – не следует ли уже отсюда вывести «принцип» федерации между Сибирью, Кавказом, Уралом, югом и проч.?? Бундовцы сами говорят, что партия, в смысле организационного объединения частей, фактически не существовала, – как же можно из того, что сложилось при не существовании партии, делать вывод по вопросу о восстановлении организационного единства? Нет, господа, ваша ссылка на историю разброда, создавшую обособленность, ровно ничего не доказывает, кроме ненормальности этого обособленного состояния. Выводить организационный «принцип» из нескольких лет партийной дезорганизации значит поступать подобно тем представителям исторической школы, которые, по известному саркастическому замечанию Маркса, готовы были защищать кнут на том основании, что это кнут исторический{45}.

Итак, ни «логический разбор» автономии, ни исторические справки решительно не могут дать ни тени «принципиального» обоснования бундовской обособленности. Зато несомненно принципиальный характер имеет третий аргумент Бунда, который состоит в апелляции к идее еврейской нации. К сожалению только, эта сионистская идея – совершенно ложная и реакционная по своей сущности. «Евреи перестали существовать как нация, немыслимая без определенной территории», – говорит один из самых выдающихся марксистских теоретиков, Карл Каутский (см. № 42 «Искры» и отдельный оттиск из него: «Кишиневская резня и еврейский вопрос», стр. 3). И недавно, рассматривая вопрос о национальностях в Австрии, тот же писатель, пытаясь дать научное определение понятию национальности, устанавливает два основных признака этого понятия: язык и территорию («Die Neue Zeit»{46}, 1903, № 2). Слово в слово то же самое пишет один французский еврей, радикал Альфред Накэ, полемизируя с антисемитами и сионистами. «Если Бернару Лязару, – говорит он про известного сиониста, – угодно считать себя гражданином особого народа, это его дело; но я заявляю, что, хотя я и родился евреем,, я не признаю еврейской национальности… у меня нет другой национальности, кроме французской… Представляют ли из себя евреи особый народ? Хотя в очень давнем прошлом они несомненно были народом, тем не менее я отвечаю на этот вопрос категорическим нет. Понятие народа предполагает известные условия, которых в данном случае нет налицо. Народ должен иметь территорию, на которой бы он развивался, а затем в наше, по крайней мере, время, покуда мировая конфедерация не расширила еще этого базиса, народ должен иметь общий язык. У евреев нет уже ни территории, ни общего языка… Бернар Лязар, наверное, как и я, не знал ни слова по-еврейски и ему не легко было бы, если бы сионизм достиг своей цели, столковаться с своими сородичами (congénères) из других частей света» («La Petite République», 24 sept. 1903 г.){47}. «Евреи немецкие и французские совсем не похожи на евреев польских и русских. Характерные черты евреев не имеют ничего такого, что носило бы на себе отпечаток (empreinte) национальности. Если бы позволительно было вместе с Дрюмоном признать евреев нацией, то это была бы искусственная нация. Современный еврей есть продукт противоестественного подбора, которому его предки подвергались в течение почти 18 столетий». Бундовцам остается разве только разработать идею особой национальности русских евреев, языком которой является жаргон, а территорией – черта оседлости.

Совершенно несостоятельная в научном отношении[28] идея об особом еврейском народе реакционна по своему политическому значению. Неопровержимым практическим доказательством этого являются общеизвестные факты недавней истории и современной политической действительности. Во всей Европе паденье средневековья и развитие политической свободы шло рука об руку с политической эмансипацией евреев, переходом их от жаргона к языку того народа, среди которого они живут, и вообще несомненным прогрессом их ассимиляции с окружающим населением. Неужели мы опять должны вернуться к самобытным теориям и объявить, что именно Россия будет исключением, хотя освободительное движение евреев гораздо глубже и гораздо шире в России, благодаря пробуждению геройского самосознания среди еврейского пролетариата? Неужели можно объяснять случайностью тот факт, что именно реакционные силы всей Европы и особенно России ополчаются против ассимиляции еврейства и стараются закрепить его обособленность?

Еврейский вопрос стоит именно так: ассимиляция или обособленность? – и идея еврейской «национальности» носит явно реакционный характер не только у последовательных сторонников ее (сионистов), но и у тех, кто пытается совместить ее с идеями социал-демократии (бундовцы). Идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата, создавая в нем прямо и косвенно настроение, враждебное ассимиляции, настроение «гетто». «Когда Национальное собрание 1791 года декретировало эмансипацию евреев, – писал Ренан, – оно очень мало занималось вопросом о расе… Дело XIX столетия – уничтожение всех «гетто», и я не поздравлю тех, кто стремится к их восстановлению. Еврейская раса оказала миру величайшие услуги. Будучи ассимилирована с различными нациями, гармонически слитая с различными национальными единицами, она и в будущем окажет услуги, имеющиеся за ней в прошлом». А Карл Каутский, имея в виду специально русских евреев, выражается еще энергичнее. Враждебность к инородным слоям населения может быть устранена «только тем, что инородные слои населения перестанут быть чужими, сольются с общей массой населения. Это единственно возможное разрешение еврейского вопроса, и мы должны поддерживать все то, что способствует устранению еврейской обособленности». И вот, этому единственно возможному решению противодействует Бунд, не устраняя, а усиливая и узаконяя еврейскую обособленность распространением идеи еврейской «нации» и проекта федерации пролетариев еврейских с нееврейскими. Это – основная ошибка «бундизма», которая должна быть и будет исправлена последовательными представителями еврейской социал-демократии. Эта ошибка доводит бундовцев до такой невиданной в среде международной социал-демократии вещи, как возбуждение недоверия еврейских пролетариев к нееврейским, заподозривание этих последних, распространение неправды про них. Вот доказательство, взятое из той же брошюры: «Такая нелепость (чтобы организация пролетариата целой национальности была лишена представительства в центральных органах партии) может открыто проповедоваться только (это заметьте!) по отношению к еврейскому пролетариату, которому в силу особенных исторических судеб еврейского народа еще приходится бороться за равноправное положение (!!) в семье всемирного пролетариата». Мы встретили недавно такую именно выходку в одном сионистском листке, авторы которого рвут и мечут против «Искры», видя в ее борьбе с Бундом нежелание признать «равноправность» еврея с неевреем. И теперь бундовцы повторяют сионистские выходки! Распространяется прямая неправда, потому что мы не «только» по отношению к евреям, а и по отношению к армянам, грузинам и проч. «проповедовали» «лишение представительства», и по отношению к полякам призывали к сближению, единению, слиянию всего пролетариата, борющегося с царским самодержавием. Недаром же и громила нас ППС (Польская социалистическая партия)! Называть свою борьбу за сионистскую идею еврейской нации, за федеративный принцип организации партии «борьбой за равноправное положение евреев в семье всемирного пролетариата» – значит низводить борьбу из области идей и принципов в область заподозриваний, науськиваний, разжигания исторически сложившихся предрассудков. Это значит воочию показывать неимение действительно идейных и принципиальных оружий в своей борьбе.

Мы пришли, таким образом, к выводу, что ни логические, ни исторические, ни националистические доводы Бунда не выдерживают никакой критики. Период разброда, усилив шатания среди русских социал-демократов и обособленность отдельных организаций, сказался в том же направлении и еще даже сильнее на бундовцах. Вместо того, чтобы поставить своим лозунгом борьбу с этой исторически сложившейся (и разбродом усиленной) обособленностью, они возвели ее в принцип, ухватившись для этого за софизмы насчет внутренней противоречивости автономии, за сионистскую идею еврейской нации. Только решительное и прямое признание этой ошибки и провозглашение поворота к слиянию может свести Бунд с того ошибочного пути, на который он встал. И мы уверены, что лучшие представители социал-демократических идей среди еврейского пролетариата рано или поздно заставят Бунд повернуть с пути обособленности на путь к слиянию.

«Искра» № 51, 22 октября 1903 г. газеты «Искра»

Печатается по тексту

Русские марксисты давно уже указывают на то перерождение старого русского, классического, революционного народничества, которое неуклонно происходит с восьмидесятых годов прошлого века. Тускнела вера в особый уклад крестьянского хозяйства, в общину, как зародыш и базис социализма, в возможность миновать путь капитализма посредством немедленной социальной революции, к которой готов уже народ. Политическое значение сохранили только требования всяческих мероприятий по укреплению крестьянского хозяйства и «мелкого народного производства» вообще. Это было уже, в основе своей, не более как буржуазное реформаторство; народничество расплывалось в либерализме; создавалось либерально-народническое направление, которое не хотело видеть или не могло видеть, что проектируемые мероприятия (все эти кредиты, кооперации, мелиорации, расширения землевладения) не выходят из рамок существующего буржуазного общества. Народнические теории гг. В. В., Николая – она и их многочисленных перепевателей служили только quasi[29]-научным прикрытием этого неприятного, но несомненного факта. Марксистская критика разбила прикрытие, и влияние народнических идей на русскую революционную среду с поразительной быстротой пошло на убыль. Эти идеи становились уже и на дело исключительным достоянием того слоя, которому они были сродни, – русского либерального «общества».

Западноевропейское бернштейнианство было новой струей, подкрепившей и в то же время видоизменившей отмеченное течение. Недаром говорится, верно, – «несть пророк в отечестве своем». Бернштейну не посчастливилось на его родине, но зато его идеи «взяли всерьез» и применили на деле некоторые социалисты Франции, Италии, России, быстро проделавшие эволюцию в представителей буржуазного реформизма. Оплодотворенное этими идеями, наше либерально-народническое направление приобрело себе новых сторонников из ех[30]-марксистов и, вместе с тем, возмужало внутренне, освободившись от некоторых примитивных иллюзий и реакционных привесков. Бернштейнианство сослужило свою службу – не тем, что преобразовало социализм, а тем, что дало облик новой фазе буржуазного либерализма и сняло облик социализма с некоторых quasi-социалистов.

В высшей степени интересный и поучительный образчик сближения и слияния европейских оппортунистических и русских народнических идей дает статья г. Л. «К аграрному вопросу» в № 9 (33) «Освобождения»{49}. Это настоящая программная статья, добросовестно излагающая и общее credo[31] автора и систематическое применение этого credo к определенной области вопросов. Эта статья оставит веху в истории русского либерализма, знаменуя крупный шаг вперед в его оформлении и упрочении.

Автор облекает свой буржуазный либерализм в костюм, сшитый по новейшей моде. Повторяя почти буквально слова Бернштейна, он с забавной серьезностью пытается уверить читателя, что «либерализм и социализм никоим образом нельзя отделять друг от друга или даже противопоставлять один другому: по своему основному идеалу они тождественны и неразрывны – социализм не угрожает опасностью либерализму, как этого опасаются многие, он приходит не разрушить, а исполнить заветы либерализма». Известное дело: чего хочется, тому верится, а г. Л. и присным его очень, очень хочется, чтобы социал-демократы не отделяли себя от либералов, чтобы они понимали социализм «не в смысле готовых догматов и застывших доктрин, которые претендуют наперед учесть весь ход исторического развития…» (и т. д., вполне в духе «Революционной России»{50})… а «как общий этический идеал…» (относимый, как известно, всеми филистерами, и либералами в том числе, в область неосуществимого в сей земной юдоли, в область будущей жизни и «вещей в себе»).

Либералам, естественно, хочется – простите за вульгарное выражение! – показать товар лицом, отождествить политический либерализм в России с социально-экономическим демократизмом. Мысль эта весьма «добрая», но, вместе с тем, весьма путаная и весьма лукавая. Добрая, ибо выражает благое пожелание известной части либералов отстаивать широкие социальные реформы. Путаная, ибо покоится на противопоставлении демократического либерализма буржуазному (опять-таки совершенно в духе «Рев. России»!); автор, видимо, понятия не имеет о том, что во всяком капиталистическом обществе не могут не существовать известные буржуазно-демократические элементы, стоящие за широкие демократические и социально-экономические реформы; автору, как и всем русским Мильеранам, хочется приравнять буржуазное реформаторство к социализму, понимаемому, конечно, «не в смысле готовых догматов» и т. д. Мысль эта, наконец, весьма лукавая, ибо автор уверяет себя и других, что сочувствие реформам – «заботы о народных нуждах и интересах, «народничество» в подлинном и прекрасном этическом смысле этого слова» – известной части либералов в известный исторический момент есть или может быть постоянным свойством либерализма вообще. Это наивно до умилительности. Кто же не знает, что всякое буржуазное министерство в отставке, всякая «оппозиция Его Величества» всегда кричит о своем подлинном, прекрасном и этическом «народничестве», пока остается в оппозиции? Русская буржуазия играет в народничество (и искренно иногда играет) именно потому, что она находится в оппозиции, а не стоит еще у кормила власти. Русский пролетариат ответит на любовно-лукавые речи тт. освобожденцев: pas si bête, messieurs! Не так уж я глуп, господа, чтобы этому поверить!

От общих соображений насчет тождества либерализма и социализма г. Л. переходит к общей теории аграрного вопроса. На протяжении десяти строчек он уничтожает марксизм (паки и паки, в духе «Рев. России»), излагая его для этого, как водится, в вульгарно-упрощенном виде, объявляя его и несоответствующим опыту, и научно недоказанным, и вообще неверным! Чрезвычайно характерно, что единственным подтверждением является ссылка на европейскую социалистическую (курсив г. Л.) литературу, – очевидно, на бернштейнианскую. Ссылка очень убедительная. Если европейские (европейские!) социалисты начинают думать и рассуждать по-буржуазному, то отчего бы русским буржуа не заявить себя и народниками и социалистами? Марксистское воззрение на крестьянский вопрос, – убеждает нас г. Л. – «если бы оно было бесспорным и единственно возможным, ставило бы всю земскую (sic![32]) Россию в ужасное, трагическое положение, обрекая ее на бездействие, ввиду доказанной невозможности прогрессивной аграрной политики и вообще разумной, целесообразной помощи крестьянскому хозяйству». Довод, как видите, непреоборимый: так как марксизм доказывает невозможность сколько-нибудь прочного процветания сколько-нибудь широких слоев крестьянства при капитализме, то поэтому он ставит в ужасное, трагическое положение «земскую» (не описка ли это вместо «землевладельческую»?) Россию, т. е. Россию, живущую именно на счет разорения и пролетаризации крестьянства. Да, да, в этом-то и состоит одна из всемирно-исторических заслуг марксизма, что он раз навсегда поставил в ужасное, трагикомическое положение идеологов буржуазии, наряжающихся в костюм народничества, социально-экономического демократизма и т. п.

Чтобы исчерпать теоретические упражнения г. Л., нам остается еще привести следующий перл. «Здесь (т. е. в сельском хозяйстве), – говорят нам, – нет и не может быть того автоматического (!) прогресса, который возможен до известной степени в промышленности, в зависимости от объективного (!) развития техники». Это бесподобное глубокомыслие заимствовано целиком у гг. Каблуковых, Булгаковых, Э. Давидов и tutti quanti[33], которые в «ученых» трудах оправдывают отсталость своих взглядов отсталостью земледелия в техническом, экономическом и социальном отношениях. Отсталость земледелия несомненна, давно признана марксистами и вполне объяснима, а вот «автоматический (хотя бы до известной степени) прогресс в промышленности» и объективное развитие техники – это уже совсем сапоги всмятку.

Однако экскурсии в область науки – не более как архитектурное украшение статьи г. Л. Как настоящий реальный политик, он дает, наряду с величайшей путаницей в общих рассуждениях, в высшей степени трезвенную и деловую практическую программу. Правда, он скромно оговаривается – на своем казенно-русском языке, – что отстраняет от себя предначертание программы и ограничивается изъявлением своего отношения, но это только скромничанье. На деле же, в статье г. Л. мы имеем чрезвычайно обстоятельную и полную аграрную программу русских либералов, которой недостает только стилистической редакции и рубрицирования по пунктам. Программа – последовательно выдержанная в либеральном духе: политическая свобода, демократическая податная реформа, свобода передвижения, крестьянско-демократическая аграрная политика, направленная к демократизации земельной собственности. В целях этой демократизации требуется свобода выхода из общины, превращение этой последней из принудительного в свободный союз, подобный всякому экономическому товариществу, создание демократического арендного права. «Государство» должно содействовать «переходу земель в руки трудящихся масс» посредством целого ряда мероприятий, как-то: расширение деятельности крестьянского банка, обращение в государственную собственность удельных земель, «создание мелких трудовых хозяйств на личных или кооперативных началах», наконец, принудительное отчуждение или обязательный выкуп необходимых для крестьян земель. «Конечно, этот обязательный выкуп должен быть поставлен на твердую почву законности и обставлен в каждом отдельном случае надежными гарантиями», но в некоторых случаях он должен быть проведен «почти (sic!) безоговорочно», – например, по отношению к «отрезкам», создающим подобие крепостных отношений. С целью прекращения полукрепостных отношений, за государством должно быть признано право принудительного отчуждения и принудительного размежевания соответствующих участков.

Такова аграрная программа либералов. Параллель между ней и социал-демократической аграрной программой напрашивается сама собою. Сходство проявляется в одинаковости ближайшей тенденции и в однородности большинства требований. Различие состоит в двух следующих, имеющих кардинальное значение, пунктах. Во-первых, устранение остатков крепостничества (прямо выдвигаемое, как цель, обеими программами) социал-демократы хотят совершить революционным путем и с революционной же решительностью, либералы – реформаторским путем и нерешительно. Во-вторых, социал-демократы подчеркивают, что очищаемый от остатков крепостничества строй есть буржуазный строй, разоблачают наперед уже и немедленно все его противоречия, стремятся также немедленно расширить, сделать более сознательной ту классовую борьбу, которая таится в недрах этого нового строя, прорываясь наружу уже в настоящее время. Либералы игнорируют буржуазный характер очищенного от крепостничества строя, затушевывают его противоречия, стремятся притупить таящуюся в его недрах классовую борьбу.

Остановимся на этих различиях.

Реформистский и нерешительный характер либеральной аграрной программы ясно виден, прежде всего, из того, что она не идет дальше «обязательного выкупа», да и то признаваемого лишь «почти» безоговорочно, – тогда как социал-демократическая аграрная программа требует безвозмездного отчуждения отрезков у их старых владельцев, выкуп же признает лишь в особых случаях, и притом выкуп на счет дворянского землевладения. И от экспроприации всей помещичьей земли социал-демократы, как известно[34], не отказываются, считая лишь непозволительным и авантюристским включать это, не при всех условиях уместное, требование в программу. Социал-демократы с самого начала зовут пролетариат к первому революционному шагу вместе с зажиточным крестьянством, с тем чтобы тотчас же идти дальше или с крестьянской буржуазией против помещичьего класса, или против крестьянской буржуазии, соединившейся с помещичьим классом. Либералы уже и тут, в борьбе с полукрепостническими отношениями, чураются классовой самодеятельности и борьбы. Они хотят поручить реформу «государству» (забывая о классовом характере государства) при помощи органов самоуправления и «нарочитых» комиссий, сопоставляя – это как нельзя более характерно – принудительное отчуждение отрезков с принудительным отчуждением земель под линии железных дорог!! Яснее выразить или, вернее, выдать свое сокровенное желание обставить новую реформу такими же «удобствами» для правящих классов, какими обставлена бывает везде и всегда продажа земли железным дорогам, – наши либералы не могли бы. И это наряду с громкой фразой о смене сословно-аристократической аграрной политики крестьянско-демократическою! Чтобы осуществить такую смену на деле, надо апеллировать не к «общественному интересу», а к угнетенному сословию – крестьянскому, – против угнетающего – дворянского, надо поднимать первое против второго, надо звать к революционной самодеятельности крестьянство, а не к реформаторской деятельности государство. Далее. Говоря о прекращении полукрепостных отношений, либералы закрывают глаза на то, какие же именно отношения они очищают от крепостничества. Г-н Л., например, повторяет словечки гг. Николая – она, В. В. и проч. насчет «принципа признания права земледельцев на обрабатываемую ими землю», насчет «жизнеспособности» крестьянства, но скромно умалчивает о «принципе» буржуазного хозяйничанья и эксплуатации наемного труда этими жизнеспособными крестьянами. О том, что последовательное проведение демократизма в аграрной области означает неизбежное усиление и упрочение именно мелкобуржуазных представителей крестьянства, – буржуазные демократы не имеют и не хотят иметь представления. В пролетаризации крестьянства г. Л. отказывается (опять-таки вслед за народниками и в духе «Рев. России») видеть «тип развития», объясняя ее «переживаниями крепостного права» и «общим патологическим состоянием деревни»! Вероятно, у нас после конституции прекратится рост городов, бегство из деревень сельской бедноты, переход помещиков от отработочного хозяйства к батрацкому и т. д.! Изображая благодетельное влияние французской революции на французское крестьянство, г. Л. патетически говорит об исчезновении голодовок, о подъеме земледелия и его прогрессе, но о том, что это был буржуазный прогресс, основанный на образовании «прочного» класса сельскохозяйственных наемных рабочих и на хронической нищете массы низших слоев крестьянства, об этом народничествующий буржуа не проронит, конечно, ни словечка.

Одним словом, различие аграрной программы г. Л. от социал-демократической аграрной программы с замечательной точностью воспроизводит в малом виде все общие отличия программ-минимум либеральной и пролетарской демократии. Возьмете ли вы эти программы в их теоретической постановке соответствующими идеологами или в их практическом проведении соответствующими партиями и направлениями, заглянете ли вы в историю, например, 1848 года, – вы увидите именно эти два коренные различия между либеральной и социал-демократической постановкой ближайших практических задач: с одной стороны, реформаторская половинчатость в борьбе с переживаниями крепостничества и затушевывание классовых противоречий «современного» общества, с другой – революционная борьба с остатками старины в целях расширения, развития и обострения борьбы классов на почве нового общества. Конечно, эти коренные отличия, свойственные самой природе развивающегося капиталистического общества, проявляются в весьма различных формах в разных национальных государствах и в разное время. Неуменье разглядеть за новыми и оригинальными формами «старую» буржуазную демократию составляет характерную черту ее последовательных и непоследовательных идеологов. К последним, например, мы не можем не отнести представителя «растерянного народничества» – г. П. Новобранцева (см. №№ 32 и 33 «Рев. России»), который иронически замечает по поводу нападок «Искры» на «Освобождение», как на классовое буржуазное издание: «Нечего сказать, нашла буржуазию». «Г-н Струве, – снисходительно поучает нас «Рев. Россия», – представитель «интеллигенции», а не «буржуазии, как класса», ибо никаких классов и сословий он не объединяет и не увлекает». Очень хорошо, господа! Но, немного вдумавшись в дело, вы увидали бы, что г. Струве – представитель буржуазной интеллигенции. Буржуазию же, как класс, русский пролетариат увидит перед собой на исторической сцене лишь при политической свободе, когда правительство будет почти непосредственно представлять из себя «комитет» того или иного слоя буржуазии. И только «социалисты по недоразумению» могут не знать того, что их долг – раскрывать глаза рабочему классу на буржуазию как в ее деятельности, так и в ее мышлении, как в ее зрелом виде, так и в ее юношески-мечтательном возрасте.

Что касается до мечтательности, то тут уже надо взять именно г. Новобранцева. Но наша статья так затянулась, а мировоззрение и аграрно-исторические взгляды г. Новобранцева представляют так много интересного, особенно параллельно с г. Л., что мы должны отложить беседу об этом до другого раза.

Написано между 29 октября и 5 ноября (11 и 18 ноября) 1903 г.

Напечатано в газете «Искра» № 54, 1 декабря 1903 г. Подпись: Н. Ленин

Печатается по тексту газеты «Искра»

В редакцию ЦО РСДРП

Уважаемый товарищ! Прошу поместить в «Искре» следующее заявление: «Н. Ленин с 1 ноября (н. ст.) 1903 г. не состоит более в редакции «Искры»».

С соц.-дем. приветом

Н. Ленин

Написано 5 (18) ноября 1903 г.

Напечатано в 1904 г. в брошюре: Л. Мартов. «Борьба с «осадным положением» в Российской социал-демократической рабочей партии». Женева

Печатается по рукописи

Центральный Комитет РСДРП в заседании 27 ноября 1903 г. в Женеве принял единогласно следующее решение.

Кооптация тов. Плехановым в редакцию мартовцев представляет из себя прямой переход Плеханова на сторону меньшинства партийного съезда, меньшинства, которое сам же Плеханов неоднократно публично характеризовал как склоняющееся к оппортунизму и анархизму. Из протоколов партийного съезда и съезда Лиги это выступит с полной ясностью. Переход этот является прямым нарушением воли партийного съезда под влиянием Заграничной лиги и вопреки твердо заявленному решению большинства русских комитетов партии. Центральный Комитет не может допустить такого нарушения воли съезда, тем более, что, воспользовавшись для своего шага отставкой тов. Ленина, тов. Плеханов совершил прямое нарушение доверия, ибо тов. Ленин дал свою отставку условно, в интересах доброго мира в партии. А мартовцы, отклонив ультиматум ЦК от 25 ноября{52}, отвергли мир и объявили этим войну.

Поэтому ЦК революционным путем берет в свои руки ЦО партии и объявляет, что он всеми силами будет добиваться, чтобы воля партии в целом, а не воля Заграничной лиги и не измена отдельного лица, определила будущую судьбу партии.

Центральный Комитет

Написано 14 (27) ноября 1903 г.

Впервые напечатано в 1928 г. в Ленинском сборнике VII

Печатается по рукописи

Товарищи! Окончательное объединение партии ставит теперь перед нами насущную и настоятельную задачу широко развить заграничную работу социал-демократии и прочно объединить всех действующих на этом поприще работников.

Согласно уставу партии (§ 13), вся заграничная работа партии разделяется на две крупные области, различные по типу организации. С одной стороны, дело пропаганды и агитации за границей непосредственно ведает и централизует в своих руках Заграничная лига. ЦК примет все меры, чтобы помочь полной централизации этого дела в руках Лиги и обеспечить ее автономию в этой функции. С другой стороны, содействие русскому движению она оказывает не иначе как через посредство лиц и групп, особо назначенных Центральным Комитетом.

Призывая всех членов Лиги, все группы содействия и всех членов партии, находящихся за границей, к всесторонней поддержке Лиги в ее работе пропаганды и агитации, ЦК намерен направить теперь все усилия к организации этих посредствующих групп, чрез которые должна производиться поддержка русского движения.

Задачи свои в этой области ЦК понимает следующим образом.

Поддержка русского движения из-за границы выражается главным образом 1) в отправке революционных работников в Россию; 2) в отправке собранных за границей денежных сумм в Россию; 3) в собирании за границей таких русских связей, сведений и указаний, которые должны быть тотчас сообщаемы в Россию в целях помощи действующим там товарищам, в целях предупреждения провалов и т. д.; 4) в отправке литературы в Россию и т. п.

Не претендуя на то, чтобы исчерпать этим перечнем всех форм непосредственной поддержки русского движения из-за границы, мы думаем, однако, что пока достаточно наметить главные формы ее и сообразовать создаваемую организацию с этими формами. Опыт покажет, в какой мере необходимы будут изменения этой организации в дальнейшем будущем.

Начнем с отправки людей для работы в России. Желательно было бы, конечно, чтобы наибольшее число едущих сносилось непосредственно с главной агентурой ЦК за границей – именно с женевской, получая от нее явки, пароли, деньги и необходимые указания. Но целый ряд едущих работать лиц не в состоянии, конечно, заезжать в Женеву, и потому ЦК намерен приступить к назначению своих агентов во всех сколько-нибудь важных заграничных центрах: Лондоне, Париже, Брюсселе, Берлине, Вене и др. Всякий, намеревающийся ехать в Россию для работы, приглашается обращаться к местному агенту ЦК и этот агент примет все меры к тому, чтобы едущий мог возможно скорее и безопаснее достигнуть места своего назначения, чтобы первые шаги едущего в Россию соответствовали общему плану ЦК относительно распределения сил и средств и т. д. ЦК надеется, что Заграничная лига окажет всяческое содействие этим агентам ЦК – например, путем ознакомления наибольшего количества заграничной публики с функциями этих агентов, с условиями сношения с ними, путем содействия возможно более конспиративной постановке этих сношений и т. д.

Так как отправка людей в Россию из крупных центров заграницы составляет очень большое дело и так как надлежащее ознакомление с отправляемыми не всегда под силу одному лицу, то ЦК будет назначать, по мере надобности, не одного агента, а группу агентов, согласно § 13 устава партии.

Далее. Что касается до отправки денег, то здесь всего более желательна полная централизация сбора денег по всей загранице в руках Лиги и передача сумм администрацией Лиги Центральному Комитету. Только в случаях необходимости придется, может быть, по указаниям опыта, передавать известные суммы непосредственно от местных секций Лиги местным агентам ЦК, когда, например, экстренные обстоятельства требуют немедленной помощи побегу, отправке человека, посылке литературы и т. п. ЦК надеется, что администрация Лиги даст соответствующие указания секциям и выработает наилучшие формы отчетности в сборе и расходе денег.

Затем, всем известно, конечно, что очень часто лица, приезжающие из России за границу, сообщают такие известия, которые были бы очень важны для русских работников, – например, известия о размерах провалов, о необходимости предупредить таких-то товарищей в городе, отдаленном от места провала, о необходимости использовать в России такие-то связи, которые не успел или не мог использовать бежавший или уехавший товарищ, и т. д. Конечно, по мере окончательного объединения всей партийной работы под руководством ЦК все чаще будет представляться возможность собирать все эти связи и указания в России же, и это единственно нормальный и желательный путь. Но несомненно, что долго еще будут встречаться случаи, когда по разным причинам бежавшие или легально выехавшие из России товарищи не успели передать связей в России, так что необходимо будет воспользоваться для этого их заграничным пребыванием.

Наконец, дело транспорта литературы ЦК постарается, конечно, централизовать как можно полнее в руках особой транспортной группы, часть членов которой будет всегда находиться за границей. Особые агенты ЦК будут назначены, поэтому, для заведования складами партийной литературы в разных заграничных центрах, для ведения сношений с границами и т. д. Но даже при самой лучшей постановке транспортного дела всегда останутся, конечно, такие пробелы в нем, которые придется пополнять экстренными оказиями, отправкой (может быть) чемоданов, утилизацией каких-нибудь благоприятных случаев торговых сношений, пароходных сообщений и т. д. По всем таким делам все сообщения, указания и справки должны равным образом направляться к агентам ЦК, которые будут концентрировать все подобные дела и действовать сообразно общему плану ЦК и его указаниям.

ЦК, сообщая о своем плане работы администрации Лиги, выражает свою уверенность, что Лига окажет в свою очередь всяческое содействие агентам ЦК за границей и в особенности примет меры к тому, чтобы эти агенты могли широко знакомиться с группами содействия, кружками молодежи и проч. и проч.

Написано не ранее 16 (29) ноября 1903 г.

Впервые напечатано в 1928 г. в Ленинском сборнике VII

Печатается по рукописи

Письмо в редакцию

Статья «Чего не делать» поднимает такие важные, такие насущные именно в данный момент вопросы нашей партийной жизни, что трудно удержаться от желания немедленно отозваться на любезное приглашение редакции гостеприимно открыть страницы своего органа, – особенно трудно постоянному участнику «Искры», особенно трудно в такой момент, когда опоздать с своим голосом на неделю, значит, может быть, вовсе отказаться от подачи голоса.

А мне хотелось бы подать свой совещательный голос, чтобы устранить некоторые возможные и едва ли не неизбежные недоразумения.

Скажу прежде всего, что автор статьи тысячу раз прав, по моему мнению, когда он настаивает на необходимости охранять единство партии и избегать новых расколов, – особенно из-за разногласий, которые не могут быть признаны значительными. Призыв к миролюбию, мягкости и уступчивости в высшей степени похвален со стороны руководителя вообще и в данный момент в особенности. Предать анафеме или исключать из партии не только бывших экономистов, но и группки социал-демократов, страдающих «некоторой непоследовательностью», было бы безусловно неразумно, неразумно до такой степени, что нам вполне понятен раздраженный тон автора статьи по отношению к представляющимся его уму прямолинейным, упрямым, глупым Собакевичам, способным стоять за исключение. Мы думаем даже больше: когда у нас будет партийная программа и партийная организация, мы должны не только гостеприимно открывать страницы партийного органа для обмена мнений, но и давать возможность систематически излагать свои, хотя бы и незначительные, разногласия тем группам или, по выражению автора, группкам, которые по непоследовательности защищают некоторые догмы ревизионизма и которые по тем или иным причинам настаивают на своей групповой особенности и индивидуальности. Именно для того, чтобы не быть слишком прямолинейным и по-собакевически резким по отношению к «анархическому индивидуализму», необходимо, по нашему мнению, сделать все возможное – вплоть даже до некоторых отступлений от красивых схем централизма и от безусловного подчинения дисциплине – чтобы предоставить свободу высказаться этим группкам, чтобы дать возможность всей партии взвесить глубину или незначительность разногласий, определить, где именно, в чем и с чьей именно стороны наблюдается непоследовательность.

Пора, в самом деле, решительно отбросить традиции сектантской кружковщины и – в партии, опирающейся на массы, – выдвинуть решительный лозунг: побольше света, пусть партия знает все, пусть будет ей доставлен весь, решительно весь материал для оценки всех и всяческих разногласий, возвращений к ревизионизму, отступлений от дисциплины и т. д. Побольше доверия к самостоятельному суждению всей массы партийных работников: они и только они сумеют умерить чрезмерную горячность склонных к расколу группок, сумеют своим медленным, незаметным, но зато упорным воздействием внушить им «добрую волю» к соблюдению партийной дисциплины, сумеют охладить пыл анархического индивидуализма, сумеют одним фактом своего равнодушия документировать, доказать и показать ничтожное значение разногласий, преувеличиваемых тяготеющими к расколу элементами.

На вопрос: «чего не делать?» (чего не делать вообще и чего не делать для того, чтобы не вызвать раскола) я ответил бы прежде всего: не скрывать от партии возникающих и нарастающих поводов к расколу, не скрывать ничего из тех обстоятельств и происшествий, которые являются такими поводами. Более того, не скрывать не только от партии, но, по возможности, и от сторонней публики. Я говорю «по возможности», имея в виду то, что необходимо скрыть в силу требований конспирации, – но в наших расколах обстоятельства такого рода играют самую ничтожную роль. Широкая гласность – вот самое верное и единственно надежное средство для избежания расколов, которых можно избежать, для уменьшения до minimum'a вреда от тех расколов, которые стали уже неизбежными.

В самом деле, вдумайтесь в те обязанности, которые налагает на партию то обстоятельство, что она имеет уже дело с массой, а не с кружками. Чтобы не на словах только стать партией масс, мы должны к участию во всех партийных делах привлекать все более и более широкие массы, постоянно поднимая их от политического безразличия к протесту и борьбе, от общего духа протеста к сознательному принятию социал-демократических воззрений, от принятия этих воззрений к поддержке движения, от поддержки к организационному участию в партии. Можно ли достигнуть этого результата, не внося самой широкой гласности в дела, от решения которых зависит то или иное воздействие на массы? Рабочие перестанут понимать нас и покинут нас, как штаб без армии, в случае расколов из-за незначительных разногласий – говорит автор и говорит совершенно справедливо. И для того, чтобы рабочие не могли перестать понимать нас, для того, чтобы их опытность в борьбе и их пролетарское чутье научили кое-чему и нас, «руководителей», – для этого необходимо, чтобы организованные рабочие приучались следить за возникающими поводами к расколу (такие поводы всегда бывали и всегда будут возвращаться во всякой массовой партии), сознательно относиться к этим поводам, оценивать происшествия какого-нибудь русского или заграничного Пошехонья{55} с точки зрения интересов всей партии, интересов всего движения в целом.

Автор трижды прав, когда он подчеркивает, что нашему центру многое будет дано и многое с него взыщется. Именно так. И именно поэтому необходимо, чтобы вся партия систематически, исподволь и неуклонно воспитывала себе подходящих людей в центре, чтобы она видела перед собой, как на ладони, всю деятельность каждого кандидата на этот высокий пост, чтобы она ознакомилась даже с их индивидуальными особенностями, с их сильными и слабыми сторонами, с их победами и «поражениями». Автор делает замечательно тонкие и, очевидно, основанные на богатом опыте, замечания о некоторых причинах подобных поражений. И именно потому, что эти замечания так тонки, надо, чтобы ими воспользовалась вся партия, чтобы она всегда видела каждое, хотя бы и частичное, «поражение» того или иного своего «руководителя». Ни один политический деятель не проходил своей карьеры без тех или иных поражений, и если мы серьезно говорим о влиянии на массы, о завоевании нами «доброй воли» масс, то мы должны всеми силами стремиться к тому, чтобы эти поражения не скрывались в затхлой атмосфере кружков и группок, чтобы они выносились на суд всех. Это кажется неловким с первого взгляда, это должно иногда представиться «обидным» для того или другого отдельного руководителя, – но это ложное чувство неловкости мы обязаны преодолеть, это наш долг перед партией, перед рабочим классом. Этим, и только этим, мы дадим возможность всей массе (а не случайному подбору кружка или группки) влиятельных партийных работников узнать своих вождей и поставить каждого из них на надлежащую полочку. Только широкая огласка направляет все прямолинейные, однобокие, капризные уклонения, только она превращает иногда нелепые и смешные «контры» «группок» в полезный и необходимый материал партийного самовоспитания.

Света, побольше света! Нам нужен громадный концерт; нам нужно выработать себе опыт, чтобы правильно распределить в нем роли, чтобы одному дать сентиментальную скрипку, другому свирепый контрабас, третьему вручить дирижерскую палочку. Пусть же осуществится на деле прекрасный призыв автора к гостеприимству для всех мнений на страницах партийного органа и всех партийных изданий, пусть судят все и каждый о наших «спорах и вздорах» из-за какой бы то ни было «ноты», взятой слитком резко, по мнению одних, фальшивой, по мнению других, сорванной, по мнению третьих. Только из ряда таких открытых обсуждений и сможет выработаться у нас действительно спевшаяся коллегия руководителей, только при таком условии рабочие будут поставлены в такое положение, чтобы они не могли перестать понимать нас, только тогда наш «штаб» будет опираться действительно на добрую и сознательную волю армии, идущей за штабом и в то же время направляющей свой штаб!

Ленин

«Искра» № 53, 25 ноября 1903 г.

Печатается по тексту газеты «Искра»

Письмо в редакцию «Искры»{56}

Это – вовсе не личный вопрос. Это – вопрос об отношении большинства и меньшинства нашего партийного съезда, и я обязан ответить на него немедленно и открыто, обязан не только потому, что делегаты из большинства осыпают меня запросами, но и потому, что статья «Наш съезд» в № 53-м «Искры» дала совершенно неверное освещение того не очень глубокого, но очень дезорганизующего разделения между искровцами, к которому привел съезд.

Статья излагает дело так, что никто и с лупой не усмотрит в ней ни одной действительно серьезной причины разделения, никто не увидит и тени объяснения такого явления, как изменение в составе редакции ЦО, никто не найдет и подобия уважительных причин моего выхода из коллегии. Мы разошлись по вопросу об организации центров партии – говорит автор статьи – по вопросу об отношении ЦО и ЦК о способе проведения централизма, о пределах и характере возможной и полезной централизации, о вреде бюрократического формализма.

В самом деле? А не разошлись ли мы по вопросу о личном составе центров, по вопросу о том, допустим ли из-за недовольства выбранным на съезде составом бойкот этих центров, дезорганизация практической работы, переделка решений партийного съезда в угоду некоторому кружку заграничных социал-демократов, вроде большинства Лиги?

Вы прекрасно знаете, товарищи, что дело было именно так. Но громадное большинство наиболее влиятельных и наиболее деятельных партийных работников еще не знает этого, и я вкратце намечу основные факты, – вкратце потому, что вскоре будут опубликованы, судя по заявлению № 53 «Искры», полные материалы по истории нашего расхождения{57}.

На нашем съезде, как справедливо указывают и автор занимающей нас статьи и делегация Бунда в ее только что вышедшем отчете, было значительное большинство «искровцев», – по моему счету около ³/₅ голосов даже до ухода делегатов Бунда и «Рабочего Дела». В первой половине съезда эти искровцы шли дружно вместе против всех антиискровцев и непоследовательных искровцев. Особенно наглядно сказалось это на двух инцидентах первой половины съезда, важных для понимания нашего расхождения: на инциденте с OK и на инциденте с равноправием языков (в этом случае компактное большинство искровцев единственный раз понизилось с ³/₅ до ¹/₂). Во второй половине съезда искровцы начали расходиться и совсем разошлись к концу его. Споры о параграфе 1 устава партии и о выборе центров показывают отчетливо характер этого расхождения: меньшинство искровцев (с Мартовым во главе) сплачивает вокруг себя постепенно большее и большее число неискровцев и нерешительных элементов, противостоя большинству искровцев (среди которых были Плеханов и я). На параграфе 1 устава эта группировка еще не отлилась в окончательные формы, но все же голоса бундовцев и два из трех голосов рабочедельцев дают перевес искровскому меньшинству. На выборах центров искровское большинство (вследствие ухода со съезда пяти бундовских и двух рабочее дельских голосов) становится большинством партийного съезда. И только тут мы расходимся в настоящем смысле слова.

Нас глубоко разделяет прежде всего состав ЦК. Уже после инцидента с OK, в самом начале съезда, искровцы горячо обсуждают кандидатуру разных членов (а не членов) OK в ЦК и на неофициальных собраниях организации «Искры», после долгих и жарких дебатов, отвергают одну из поддерживаемых Мартовым кандидатур девятью голосами против четырех при трех воздержавшихся; принимают десятью голосами против двух при четырех воздержавшихся список пяти, в который введен, по моему предложению, один лидер неискровских элементов и один лидер искровского меньшинства{58}. Но меньшинство настаивает на том, чтобы иметь трех из пяти, и в силу этого терпит полное поражение на партийном съезде. Так же кончается великий бой, завязавшийся на съезде по вопросу об утверждении старой шестерки или выборе новой тройки в ред. ЦО[36].

Только с этого момента расхождение становится настолько полным, что наводит на мысль о расколе; только с этого момента начинается невиданное дотоле на съезде воздержание меньшинства (которое превращается уже в настоящее «компактное» меньшинство) от голосования. И это расхождение все более обостряется после съезда. Недовольное меньшинство переходит к бойкоту, который тянется целые месяцы{59}. Что выросшие на этой почве обвинения в бюрократическом формализме, в требовании беспрекословного, механического повиновения и т. п. пустяки являются лишь попыткой свалить с больной головы на здоровую, это ясно само собою и достаточно иллюстрируется хотя бы следующим типичным случаем. Новая редакция (т. е. Плеханов и я) приглашает сотрудничать всех старых редакторов, приглашает, конечно, сначала без «формализма», словесно. Получает отказ. Тогда мы пишем «бумажку» (бюрократы!) к «уважаемым товарищам» и просим сотрудничать вообще и в частности излагать свои разногласия на страницах редактируемых нами изданий. Получаем «формальное» заявление о нежелании принимать никакого участия в «Искре». Целые месяцы никто из нередакторов и не работает в «Искре». Отношения становятся исключительно формально-бюрократическими, – по чьей «инициативе»?

Начинается создание подпольной литературы, которая заполняет заграницу, пересылается по комитетам и начинает уже отчасти теперь возвращаться из России

заграницу. Доклад сибирского делегата, письмо – — на

о лозунгах «оппозиции», «Еще раз в меньшинстве» Мартова полны забавнейших обвинений Ленина в «самодержавии», в создании робеспьеровского режима казней (sic![37]), в устройстве политических похорон старым товарищам (это невыбор в центры есть похороны!) и т. д. Оппозиция ходом вещей влечется к подыскиванию таких «принципиальных» разногласий по организационным вопросам, которые не допускают совместной работы. Особенно треплют при этом пресловутого «пятого члена» в Совете партии. Совет представляется во всех указанных произведениях дипломатией или фокусом Ленина, орудием подавления русского ЦК заграничным ЦО – точь-в-точь, как изображает дело и делегация Бунда в своем отчете о съезде. Нечего и говорить, что это принципиальное разногласие – такие же пустяки, как пресловутый бюрократический формализм: пятого члена выбирает съезд; следовательно, дело сводится к личности, заслуживающей наибольшего доверия большинства; а воля большинства партийного съезда всегда, при всякой организации партийных центров, проявит себя подбором определенных лиц.

Как широко распространилась за границей вся этого рода литература, видно из того, что даже добрый Парвус пошел в поход против стремления соединять все нити в одной руке и «командовать» (sic!) рабочими из какой-нибудь Женевы («Aus der Weltpolitik»{60}, V. Jahrg., № 48, 30 – XI 1903). Пройдет месяц, другой, прочтет наш новый противник самодержавия протоколы партийного и лиговского съезда и убедится, что легко стать смешным, принимая за чистую монету всякий Parteiklatsch[38].

Апогеем военных действий оппозиции против центров явился съезд Лиги. Из протоколов его читатели увидят, правы ли были те, кто назвал его ареной для сведения счетов по партийному съезду; – было ли в натиске оппозиции нечто такое, что провоцировало ЦК на меры совершенно исключительные (как выразился сам ЦК когда изменение в составе редакции подало надежду на установление мира в партии){61}. Резолюции этого съезда показывают, какой характер имеют «принципиальные» разногласия по вопросу о самодержавном бюрократизме.

Атмосфера раскола после съезда Лиги надвинулась так грозно, что Плеханов решил кооптировать старую редакцию. Я предвидел, что оппозиция не удовлетворится этим, и считал невозможным переделывать решение партийного съезда в угоду кружку. Но еще менее считал я позволительным становиться поперек дороги возможному миру в партии и поэтому вышел из редакции после № 51 «Искры», заявив при этом, что от сотрудничества не отказываюсь и не настаиваю даже на опубликовании о моем выходе, если установится добрый мир в партии. Оппозиция потребовала (не изменения несуществующей системы бюрократизма, формализма, самодержавия, механизма и пр., а) восстановления старой редакции, кооптации представителей оппозиции в Центральный Комитет, двух мест в Совете и признания законным съезда Лиги. Центральный Комитет предложил обеспечить мир, согласившись на кооптацию двух в ЦК, на передачу одного места в Совете, на постепенность реорганизации Лиги. Оппозиция отвергла и эти условия. Редакция была кооптирована, а вопрос о мире остался открытым. Таково было положение дел ко времени выхода № 53 «Искры».

Что партия хочет мира и положительной работы, в этом вряд ли позволительно сомневаться. А такие статьи, как «Наш съезд», препятствуют установлению мира, препятствуют тем, что поднимают намеки и обрывки вопросов, которые непонятны и не могут быть понятны вне полного изложения всех перипетий расхождения, препятствуют тем, что сваливают вину заграничного кружка на наш практический центр, который занят тяжелой и трудной работой фактического объединения партии и который без того уже встречал и встречает слишком много помех на пути проведения централизма. Русские комитеты ведут борьбу против тормозящей всю работу дезорганизаторской деятельности и бойкота меньшинства. Резолюции в этом смысле уже присланы комитетами Петербургским, Московским, Нижегородским, Тверским, Одесским, Тульским, Северным союзом.

Довольно с нас заграничного Literatengezänk[39]! Пусть послужит он теперь для практиков в России образчиком того, «чего не делать»! Пусть редакция ЦО партии призовет всех к прекращению всякого бойкота с какой бы то ни было стороны, к дружной работе под руководством ЦК партии!

А различие между оттенками искровцев? спросит читатель. Во-первых, ответим мы на это, различие состоит в том, что, по мнению большинства, можно и должно проводить свои взгляды в партии независимо от переделки личного состава центров. Всякий кружок, хотя бы рабочедельцев, имеет право, войдя в партию, требовать возможности высказывать и проводить свои взгляды, но ни один кружок, хотя бы и генералов, не вправе требовать представительства в центрах партии. Во-вторых, различие состоит в том, что, по мнению большинства, вина формализма и бюрократизма падает на того, кто своим отстранением от работы под руководством центров затруднил возможность неформалистического ведения дела. В-третьих, мне известно одно, и только одно, принципиальное разногласие по организационным вопросам, именно то разногласие, которое выразилось в прениях о параграфе 1 устава партии. Когда выйдут протоколы съезда, мы постараемся вернуться к этому вопросу. Мы покажем тогда, что формулировка Мартова была проведена неискровскими и quasi[40]-искровскими элементами не случайно, а потому, что она делает шаг к оппортунизму, что этот шаг мы видим еще нагляднее в письме – — на и в «Еще раз в меньшинстве»[41]. Протоколы покажут фактическую неверность того мнения автора статьи «Наш съезд», будто «спор при обсуждении устава партии сконцентрировался почти исключительно на вопросе об организации центральных учреждений партии». Как раз наоборот. Единственным действительно принципиальным спором, разделившим сколько-нибудь определенно обе «стороны» (т. е. большинство и меньшинство искровцев), был спор о параграфе 1 устава партии. Споры же о составе Совета, о кооптации в центры и т. п. оставались спорами между отдельными делегатами, между мной и Мартовым и т. п., споры эти касались сравнительно очень частных деталей, не вызывали никакой определенной группировки искровцев, которые своим голосованием поправляли увлечения то одного, то другого из нас. Сводить к этим спорам источник разногласий по вопросам о способах проведения централизма, его пределах, характере и т. п. – значит просто-напросто прикрашивать позицию меньшинства и приемы борьбы за изменение личного состава центров, которую оно вело и которая одна только вызвала между нами расхождение в полном смысле слова.

Написано между 25 и 29 ноября (8 и 12 декабря) 1903 г.

Напечатано в декабре 1903 г. отдельным листком. Подпись: Η. Ленин

Печатается по тексту листка

Заметка о позиции новой «Искры»

Что меня особенно возмущает в той позиции, которую заняла теперь «мартовская» «Искра», так это внутренняя фальшь и ложь, попытки обойти суть дела, попытки эскамотировать партийное общественное мнение и решение, попытки подменить понятия и факты. И только незнанием дела я склонен объяснять проявляемые некоторыми товарищами тупость и безразличие, нечувствительность к этой лжи. Против незнания надо бороться разъяснением, и я ни в каком случае не откажусь от своего намерения разъяснить все дело архиподробно (в случае надобности со всеми документами) в особой брошюре, за которую и возьмусь, как только выйдут протоколы съездов партии и Лиги, т. е. очень скоро{62}.

Основная передержка, посредством которой надувают партию мартовцы (обманывая, может быть и даже вероятно, самих себя прежде всего в силу своей истеричности), это, во-1-х, подмен действительных источников и причин расхождения между искровцами. Это, во-2-х, подмен понятий о кружковщине и дезорганизации, о сектантстве и о партийности.

Первый подмен состоит в том, что «принципиальным» разногласием выставляется та, в сущности, перебранка, которой обменивались обе стороны после съезда во время борьбы центров с оппозицией. Перебранка состояла в том, что оппозиция называла большинство самодержцами, формалистами, бюрократами etc., a большинство называло оппозицию истерическими пролазами, партией забракованных министров или истерических скандалистов (см. съезд Лиги). И вот теперь одна сторона этих обоюдных «комплиментов» выносится в ЦО как принципиальное разногласие! Разве это не гнусность?

На самом деле причина расхождения лежала именно в повороте мартовцев к болоту. Поворот этот ясно выразился на съезде на § 1 устава и на группировке при выборах в центры. Это разногласие, в известной своей части несомненно принципиальное, обходится и замалчивается.

Второй подмен состоит в том, что, дезорганизуя всю партию и всю работу в течение трех месяцев ради интересов кружка, ради пролезания в центры (ибо никто не стеснял полемику по существу и свободу выражения мнений, напротив, мартовцев приглашали и просили писать), мартовцы теперь, пролезши с заднего крыльца в редакцию, подменивают это смехотворным обвинением большинства в дезорганизующем формализме, бюрократизме и проч., замалчивая свой бойкот, свое пролазничество etc. Разве это не гнусность? Одно из двух: или предать забвению всю «дрязгу» и тогда не говорить совсем о ней, не пускать в ЦО и отрыжки дрязги, ибо крики о бюрократизме есть именно отрыжка дрянненького пролазничества. Или поднять вопрос о расхождении – и тогда уже раскрыть все.

Написано во второй половине декабря 1903 г.

Впервые напечатано в 1929 г. в Ленинском сборнике X

Печатается по рукописи