Двадцать лет спустя…
В Старом Мясте стало ещё многолюдней: сегодня каждый турист стремится поскорей попасть в этот сказочный уголок города, каждый спешит запечатлеть себя на фоне памятника Сирены – покровительницы Варшавы, втайне надеясь, что она его тоже в трудную минуту защитит.
Здесь, на рыночной площади, как и прежде, художники выставляют свои картины, как и прежде, по воскресеньям проходят концерты, фестивали, как и прежде можно покататься на дрожках, правда, кучера уже не такие гордые и парадные, каждый стал простым и доступным, как Ленин, – явный результат наступления демократии.
Многочисленные кафе и «кафушки» ведут незаметное наступление на площадь, столики и стулья, как опытные солдаты, короткими перебежками, метр за метром, продвигаются вперёд, и постепенно заполоняют площадь.
И при всём этом многолюдье как-то совсем не шумно, что, честно говоря, даже удивляет, особенно меня, приехавшего с громкоголосого Ближнего Востока. А вот и объяснение: у входа плакат «Старувка просит тишины». Как приятно, что эту просьбу туристы исполняют.
С Ежи Гофманом последний раз я виделся в Москве. Встреча была недолгой, он был «пролётом», через пару часов уже должен был лететь куда-то дальше. (Гофман есть Гофман!).
– Давай по быстрому! – Я вытащил бутылку коньяка, но он решительно остановил меня:
– Не надо! А то будет, как в тот раз.
«Тот раз» случился, когда я ещё жил в Киеве. Они с Юреком Беккером неожиданно появились у нас в квартире под вечер.
– Почему не позвонили?
– Чтоб ты успел удрать? Ну, уж нет! Решили поставить перед фактом!
У Ежи был билет на ночной самолёт, а Юрек оставался у меня ночевать. Часа три мы старательно провожали Гофмана, потом, поддерживая под руки, свели его вниз, посадили в такси, вернулись и продолжали «провожать». Часа через полтора раздался звонок в дверь – это был Ежи:
– Я перепутал – мой самолёт давно улетел. Полечу утренним рейсом. – Он рассмеялся. – Есть повод продолжить проводы.
И мы продолжали до утра.
Гофман обладает огромным чувством юмора. Помню, как я хохотал, попав на просмотр его первого фильма, сатирической комедии «Гангстеры и филантропы». Затем он снял вестерн «Закон и кулак», ещё какой-то фильм и лишь после этого решился на то, о чём мечтал: начал работать над экранизацией исторической трилогии Генриха Сенкевича: «Огнём и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский». Эти книги отец присылал ему с фронта, присылал в Сибирь, куда во время войны советская власть сослала всю их семью. Причем, части трилогии приходили с конца – вначале третья часть, потом вторая, а первую цензура почему-то не пропустила. И снимал он потом тоже в обратном порядке: сперва – «Пан Володыевский», затем, через три года – «Потоп», и лишь через двадцать лет – «Огнём и мечом». Впромежутках Гофман снял много других фильмов, и художественных и документальных, получил кучу новых наград и премий. И перенёс большое горе: потерял жену Валю, красивую, умную и, как он сказал в каком-то интервью, «самую большую любовь всей моей жизни, которую мне подарила Украина». Она не была актрисой, но он успел отснять её в фильме «Ты должна жить!». Валя не откликнулась на этот призыв и в 1998 году ушла из жизни. Свою последующую, знаменитую картину «Огнём и мечом» Ежи посвятил ей – посвящение увековечено в титрах фильма.
Заканчивая эту книгу, я позвонил ему в Польшу. Поймал его в Мазурах, на даче, которую он давно купил и, в промежутках между съёмками, всё время перестраивал по своему вкусу.
– Давно не виделись. Прилетай!
– Увы, не могу, врачи летать запретили: чуток перенапрягся на последних фильмах.
– Ты имеешь в виду «Варшавскую битву»?
– Да. Но не только – перед ней я снял телефильм «Украина. Становление нации» – четыре года работал, очень напряжённо… Так что прилетай лучше ты, я ведь живу у озера, есть яхта, буду тебя катать.
– Сейчас не могу: должен завершить эту книгу.
– Вот, вот!.. Всегда у нас главное – работа, а остальное всё на потом, на потом!.. А помнишь, кажется, совсем недавно мы сидели и сетовали: как быстро прошла молодость…
– Помню. И я тебя утешу: старость тоже пройдёт.
С Юреком Беккером мы случайно встретились в Нью-Йорке, в редакции радиостанции «Свобода», где у нас с братом Леонидом брали интервью. Беседовали с нами по очереди, поэтому, пока расспрашивали брата, я бродил по коридору, читая таблички на дверях: «Украинская редакция», «Болгарская редакция», «Чехословацкая редакция»… Когда двери открывались, неслись удивлённые и приветственные возгласы: «Сашка?!», «Шурик?!», «Канева?!» – это были журналисты и переводчики, с которыми я не раз встречался в их странах, из которых они эмигрировали. Но самым приятным сюрпризом явилось появление Юрека Беккера из дверей польской редакции.
Оказалось, что во время антисемитской компании, прокатившейся по Польше[1] Беккер вынужден был покинуть страну, и обосновался в Чикаго. Там же он встретил свою теперешнюю жену Урсулу. Это было на каком-то приёме, где Юрек уже находился изрядно «подшофе». Приглашённых было много. Не найдя свободного стула, он сел на пол и продолжал смаковать коньяк. Проходящая мимо Урсула, не могла не обратить внимания на красивого и элегантного мужчину, сидящего на полу, и невольно приостановилась. Воспользовавшись этим, он успел произнести:
– За ночь с вами я бы отдал пять лет жизни.
– Я подумаю, – ответила она.
С этого и началось. Они стали встречаться, она ушла от мужа, они переехали в Нью-Йорк, зарегистрировали брак и в 2001-м году вместе вернулись в Варшаву. Сейчас Юрек работает международным обозревателем на Польском Радио и готовит регулярные передачи для Америки. С Урсулой они по сей день вместе.
– Она оказалась замечательной женой, преданной и заботливой, вытащила меня из инфаркта, выходила, поставила на ноги…
– А знаешь, кто она по профессии? – спросил Юрек и тут же с гордостью сообщил. – Инженер-механик по горным машинам!.. Представляешь?.. У меня были и актрисы, и художницы, и модельерши… – Помолчал и добавил. – Надо было сразу искать жену-механика!
Если верить его обещанию «за одну совместную ночь – пять лет жизни», то он уже давно долгожитель.