Животные-горожане. (Привал между главами)
Как часто, колеся по нашим дорогам, я притормаживаю и объезжаю сбитые машинами бездыханные собачьи тела. Часто, очень часто.
А дороги у нас длинные, тысячи и тысячи километров, – вот и пересчитайте, сколько это будет собако-смертей! А на дорогах Польши, Чехословакии, Германии не встретишь собачьих трупов. Почему так? Неужели у них нет бездомных животных?..
– Нет, – ответил мне на этот вопрос Йорг. – Собаки и кошки у нас очень ценятся. Если хотят сделать дорогой подарок, дарят щенка или котёнка.
– И у вас никогда не было бродячих собак?
– Были. После войны. Расплодились и одичали. Некоторые даже на людей бросались.
– Как же вы решили эту проблему? Уничтожали?.. Йорг посмотрел на меня с нескрываемой укоризной за такое предположение. И рассказал, что бездомным собакам и кошкам подкидывали пищу с лекарствами, прерывающими беременность, – они не размножались и через несколько лет исчезли: часть из них стали домашними, остальные умерли естественной смертью… Я вспомнил наши будки, набитые по-детски плачущими четвероногими, вздохнул и перевёл разговор. Это было тогда, в Берлине. А сейчас, на привале, я хочу вернуться к этой наболевшей теме: как мы относимся к братьям нашим меньшим, как им живётся в наших больших и малых, переполненных проблемами городах?..
Вспоминаю, как сколько-то лет назад по очередному указанию «сверху» лошади «изгонялись» из нашего сельского хозяйства, и колхозники, не имея душевных сил везти их на мясокомбинаты, выпускали лошадей на волю. Они забредали в города. Их и тут полагалось ловить и отвозить по назначению, но многие горожане, особенно школьники, скрывали четвероногих бродяг в зданиях, приготовленных под снос, в полуразвалившихся сараях. Устраивали им навесы в пригородных лесах и рощах.
Одна старушка из деревни, работающая дворником, несколько недель вместе с ребятней прятала забредшего в Киев старого гнедого беглеца. Днём он скрывался в тесной каморке мусоросборника, куда буквально втискивался, а к ночи его выводили погулять. Пока он дышал воздухом, старушка подставляла под мусоропровод контейнеры, вытаскивала их, затем «конспиратора» снова заводили в эту импровизированную конюшню. В город конь вошёл – кожа да кости, а спустя несколько недель округлился на вкусном угощении, которым его потчевали почти все жильцы девятиэтажного дома. Когда он отъелся, отдохнул и даже помолодел, пришли руководящие дяди из домоуправления и увели гнедого под плач детворы и причитания старушки.
А как было бы здорово, если бы эти, доработавшие до старости, умницы-лошадки доживали свой век на пришкольных участках, радуя детей своим присутствием, пробуждая любовь к природе, доброту и человечность. Да, да, именно человечность, потому что первый кусок хлеба, отданный животному, – это первый шаг ребенка к великому званию: Человек. Не случайно фашисты, готовя в командах «гитлерюгенд» будущих палачей, заставляли каждого сначала вырастить кролика, апотом собственноручно его умертвить, понимая, что убийство животного – первый шаг к убийству человека.
В одном киносценарии я нафантазировал город моей мечты, где по улицам, не обижая друг друга, прогуливаются люди и животные: студенты, зебры, мамаши с детьми, косули, пенсионеры, павлины, военные, утки с выводками утят. А по мостовым скачут на лошадях инженеры с рейсшинами на боку. На троллейбусной остановке кого-то поджидает верблюд, нагруженный авоськами. По балконам, увитым диким виноградом, как по лианам, прыгают обезьяны. Поливальные машины разбрызгивают по бульварам каскады зерна, к которому слетаются воробьи, синицы, щеглы, попугаи. У киосков с мороженым в очереди стоят пионеры и пингвины…
Да, пока это – наивная фантазия. Но я верю: когда мы перестанем покорять природу, а начнем её уважать, любить и мирно сосуществовать с ней, когда поймем, что наши меньшие братья – не двоюродные, а родные, тогда такая утопия может стать реальностью. Ведь есть уже заповедные леса, заповедные горы, заповедные пустыни – почему же не быть и заповедным городам? Животные и сейчас живут с нами рядом, но не на равных – без прав и охранных грамот, отданные не только нашей доброте, но и нашей жестокости и равнодушию. А ведь животные в городе – это целый пласт жизни: судьбы, характеры, драмы и трагедии. Я знаю много историй о наших четвероногих и крылатых согражданах – несколько из них сейчас расскажу.
У меня был кот, старый, потертый, потрёпанный. Его звали Виля. Всю свою жизнь он провёл накрышах и чердаках в окружении мурлыкающих поклонниц и шипящих соперников. Он умел драться, был весь в шрамах, с оторванным ухом. Однажды я наблюдал, как он эффектно, по-мушкетерски, раскидал трёх своих противников.
Проведя бурную неделю драк и любви, он возвращался домой, дня два отлеживался на кухне и снова мчался на поиски приключений. С годами он обрюзг, обленился и уже большую часть времени проводил на кухне. Он вообще уже не бегал бы на чердак, но ему приходилось поддерживать прежнюю репутацию. Когда на чёрном ходу раздавалось нежное призывное мяуканье, Виля прикрывал голову лапой и делал вид, что не слышит… Если нежные призывы не прекращались и кот видел, что я за ним наблюдаю, он нехотя вставал, потягивался и тоскливо направлялся к двери.
Он был бы счастлив, если б я не открыл ему или хотя бы стал его отговаривать. Но я всегда завидовал его успеху, поэтому безжалостно распахивал перед ним дверь – и он вынужден был влипать в очередную амурную историю. Я назвал кота Вилей в честь моего школьного приятеля, которого он очень напоминал и в период своей бурной молодости и тогда, когда оба они донжуанствовали уже по инерции.
Погиб мой кот красиво, по-мужски: местные коты, которым надоело его лидерство, объединились и устроили ему засаду. Виля дрался, как Д'Артаньян: половину из них раскидал и изувечил, но силы были не равны, его смертельно покусали. На последнем издыхании он добрался до пятого этажа и испустил дух под нашей дверью.
Мы с сыном похоронили его за гаражами и на его могиле посадили маленький тополёк, который вскоре вырос и устремился к небу.
С тех пор прошло много лет. Но когда я сейчас слышу за окнами кошачьи вопли, я понимаю, что это кошки уже новых поколений оплакивают Вилю, мужественного рыцаря и отважного любовника, оплакивают качества, которые сегодня так редки, увы, не только в кошачьем мире.
Когда Виля жил у нас, дочь была ещё очень маленькой, я водил ее в садик на соседнюю улицу. Этим садиком много лет заведовала старая, опытная Клавдия Михайловна. Она обожала детей и была беспощадна с подчинёнными. Её хриплый голос всё время кого-нибудь распекал.
Летом садик выехал на загородную дачу. Там, на хоздворе, прогуливались несколько индюшек во главе с важным руководящим индюком. Он считал себя здесь самым главным и следил за порядком.
Когда Клавдия Михайловна стала распекать кого-то из воспитательниц, индюк бросился к ней, стал напротив, надулся и заорал, стараясь её перекричать: «Балды-балды-балды!..» Клавдия Михайловна прибавила голос, чтобы «перекрыть» индюка, но он в свою очередь забалдычил ещё громче. Заведующая прервала свою нотацию, поскольку её воспитательный эффект был явно сорван, и стала гоняться за критиканом. Он от неё удрал, но, как писал Михаил Зощенко об одном из своих героев, «затаил хамство». Стоило Клавдии Михайловне повысить голос, индюк из любого конца двора стремглав мчался к ней и передразнивал её своим пронзительным «балды-балды». Кончилось это трагически для индюка: Клавдия Михайловна приказала его зарезать. Но кричать на воспитательниц с тех пор перестала. Так непокорный индюк хотя и посмертно, но добился педагогической победы!..
И ещё одна трогательная история.
В квартире жила старая глухая пуделица и маленький волнистый попугай, который знал много слов и довольно внятно их произносил, складывая из них фразы. Он обожал пуделицу, садился к ней на спину, расчёсывал клювом шерсть и, не уставая, говорил ей нежные, ласковые, прекрасные слова:
– Моя дорогая… Моя любимая… Моя самая хорошая…
А она лежала, закрыв глаза, в старческой дрёме и ничего не слышала.
Я наблюдал эту умилительную сцену с великой грустью: как обидно, что самые добрые, самые нужные слова нам говорят, когда мы их уже не слышим!
Эту историю я вспомнил не случайно: мы сейчас очень много и горячо вещаем о нашей любви к природе – дай бог, чтоб она нас ещё успела услышать!
Недавно из подмосковного леса в город забежал лосёнок. Он мчался по улицам, а за ним неслась толпа, люди кричали и размахивали руками, очевидно, от удивления, от радости, от восторга.
Одни отставали, подключались новые, бежали следом, как эстафету, передавая его друг другу. На одной из улиц загнанный лосёнок рухнул замертво… Никто не хотел его убить. Над ним стояли в раскаянии, жалели, кто-то даже плакал. Никто не хотел, но загнали до смерти.
Этот случай может стать эпиграфом к рассказу о нашем отношении к природе: не хотим, не специально, не по злому умыслу – но губим, губим, губим. И летят под колеса нашей урбанизации тёплые, преданные тела. Сколько легенд о собачьей верности передаются из поколения в поколение, в скольких песнях воспеты беззаветная собачья храбрость и преданность человеку!..
Так почему же столько бездомных псов слоняются по нашим улицам?..
Почему столько собачьих трупов на наших дорогах?!
Поляки говорят: «Неправда, что любовь нельзя купить за деньги, – купите собаку!» И хочется крикнуть на всю страну: кому не нужна эта любовь – не покупайте!
А купив, не выгоняйте из дому пинком под зад!
А если ваши пути пересекутся – притормозите, не сбивайте их колесами машин!..
Потому что при виде этих бездыханных собачьих тел польская поговорка начинает звучать зловещё: «Неправда, что любовь нельзя убить, – убейте собаку!»