Полигоны смерти? Сделано в СССР. Глава 2. Полигон ужаса (Р. К. Баландин, 2011)

Семипалатинский синдром

В журнале Союза писателей Казахстана «Простор» (1989, № 11) была опубликована статья Евгения Гуслярова «Что же это было тогда в поселке Караул?» Начинается она весьма характерно:

«Я так думаю, что впечатлительные люди достают в последнее время газеты из почтового ящика со страхом. Обязательно будет в них такое, что и в горячечном бреду не увидится. Я, наверное, отношусь к толстокожим. Заметил, что в последнее время все эти разоблачительные кошмары уже не действуют на меня с прежним, потрясающим душу ужасом. И все-таки я понял – это только потому, что как-то уж трудно представить, что все отлитое в свинец типографских букв и в самом деле происходило со страной, с каждым отдельным человеком, что за каждой такой строчкой небывалая трагедия миллионов живых людей.

Однако вот и у меня, пообвыкшего, обретшего иммунитет к трагическому восприятию событий нашей истории, только ли от суховея шевелились волосы на голове, когда я слушал этот эпизод из пятьдесят третьего года на склоне сопок поселка Караул».

То было время перестройки, когда вся гласность сводилась к беспросветному очернению истории Советского Союза. Нашу державу – у нас же! – обличали как «империю зла». Именно так обгадили ее сначала Рейган и Тэтчер, а их инициативу тотчас подхватили Горбачев, Яковлев и прочие «прорАбы перестройки» и прорабЫ США.

Но что же могло так ошеломить толстокожего (по его признанию) автора статьи, что у него встали волосы дыбом? Что же такое чудовищное свершилось в поселке с двусмысленным названием Караул?

Впрочем, допустима ли ирония, если автор приводит свои записи показаний свидетелей страшного преступления? Он признается: «Может быть, впервые я ощущаю, что строчки, записанные в моем блокноте, так жгучи, что способны опалить душу. И так тяжки, что мне надо передать их, одному нести не по силам».

Оказывается, в тот год и в том месте произошло чудовищное преступление. «Их осталось в живых только пятеро из тех сорока человек».

Тогда на Семипалатинском полигоне был произведен взрыв водородной бомбы. «Огненная вспышка того дня не просто лишила мир очарования. Она сделала мертвыми людей, которые и теперь еще живут вместе с нами».

Свидетеля этого события Е. Гусляров расспрашивал в тот день, когда жители окрестных поселков и участники общественного движения «Невада» встретились, чтобы срочно потребовать закрытия ядерного полигона на этой земле.

«Свидетельствует ветеран труда, инвалид Великой Отечественной войны Талгат Слямбеков:

– Теперь уже мало кто знает об этом. Мало свидетелей осталось в живых. Пятого августа пятьдесят третьего года на ядерном полигоне был проведен надземный взрыв… Как мы потом узнали, это была взорвана первая водородная бомба. За пять дней до взрыва к нам в аул прибыли военные. Они в спешном порядке приступили к эвакуации людей и скота. Вывезли их из Караула за двести пятьдесят километров. Люди даже подъемные получили по пятьсот рублей. Однако вывезли из аула не всех. Нас было оставлено там сорок человек. Отбирали самых сознательных как бы для поручения важного дела. Мы, мало что соображая, по неопытности своей остались. Как потом оказалось, нас оставили как подопытных кроликов в опасной зоне для эксперимента. Ничего не подозревая, мы даже любовались взрывом. Выходили на открытые места, чтобы яснее увидеть необыкновенное облако в виде гриба и вспышки… Так продолжалось два часа. Потом снова прибыли военные в противогазах и защите, увезли нас за пятьдесят километров от аула, построили, замерили приборами степень облучения. Как нам объяснили, мы поставлены теперь на учет. Дали по двести граммов водки. Насильно заставили пить тех, кто не хотел… Через год было отобрано восемь человек для госпитализации. Я был в их числе. Полтора месяца мучили всякими анализами. Объяснили при этом, что все это делается ради нации и для будущих поколений. Выдали на руки справки, из которых стало ясно, что обследование мы проходили в засекреченном учреждении, называемом Четвертым диспансером… Нам никто не сказал тогда, что мы по чьей-то недоброй воле стали подопытными в неслыханном по жестокости эксперименте. Оставшиеся в живых узнали это только через тридцать шесть лет. Многих из тех сорока уже нет в живых, а остальные стали никому не нужными инвалидами. Мне доводилось читать о том, что фашисты проводили в концентрационных лагерях бесчеловечные эксперименты, знаем о японском отряде-732, повинном в таких же преступлениях. И мы не в состоянии были понять, как могли наши советские военные и медики пойти на то же самое?..

Недавно я получил еще одно приглашение в Четвертый диспансер. Я им ответил, что не желаю больше быть подопытным кроликом и отказываюсь участвовать в их преступных экспериментах. Загубленных жизней и здоровья не вернешь, но хотелось бы услышать ответ: кто и за что обрек нас на муки…

В моем блокноте еще четыре такие же записи. Об этом же говорят свидетели беспрецедентного по бесчеловечности эксперимента Хафиз Тлеухасимов, Нуртаза Кожахметов, Гизат Рахимбаев, Данислям Аржимбеков. По требованию этих людей мы начинаем расследование еще одного преступления сталинской эпохи».

Правда, речь идет о взрыве, который произошел через полгода после смерти Иосифа Виссарионовича – 12 августа 1953 года. Впрочем, можно считать, что дух Сталина все еще носился над страной и продолжал свои бесчеловечные деяния, толкая на них не только демона зла Берия, но и академика Андрея Сахарова и победоносного борца с усопшим вождем Никиту Хрущева…

Ну вот, опять проскальзывает ирония. Невольная. Какое-то чрезмерное и вполне бездарное нагнетание ужасов. Слишком уж нарочито. Видно, что ретивый журналист спешит присоединиться к всесоюзной кампании по изливанию всяческих нечистот на недавнюю историю все еще существующего СССР. Хотя, с другой стороны, все-таки приводятся свидетельства очевидцев, безвинных мучеников, жертв Семипалатинского полигона.

Автор статьи признается, что происходили не поддающиеся логике преступления «против советского человека. Но и на их фоне история с «ядерными заложниками» потрясает… Есть, по крайней мере, еще десяток селений, которых коснулся чудовищный эксперимент. Мы обращаемся ко всем, кто знает об этом: напишите нам. Мы обращаемся к военным и врачам, которые по чьей-то недоброй воле были втянуты в проведение эксперимента на живых людях, обращаемся к бывшим работникам Четвертого диспансера, давшим пресловутую расписку о неразглашении тайны, – оставшиеся в живых и их потомки ждут вашего слова».

Возможно, этот призыв был услышан, а, скорее всего, независимо от него другие журналисты постарались сообщить читателям правду о полигоне ужаса. У меня сохранилась вырезка из журнала «Работница» (1990, № 7) со статьей «Пленница полигона». Она начинается так:

«Катастрофа в Чернобыле, масштабы ее последствий потрясли нашу страну, да и все человечество и с жестокой непреложностью показали, что его ожидает, когда атом вырвется из-под контроля и вместо обещанного блага сотворит уже непоправимое зло… А как быть с испытаниями ядерного оружия, которые ведутся на некоторых полигонах вопреки требованиям общественности прекратить их?.. Казахский писатель Канат Кабдрахманов побывал недавно в Семипалатинской области – той самой, где на известном всему миру полигоне проводятся испытания новейшего ядерного оружия…»

Далее следует рассказ о казахской девочке. «Все члены ее семьи больны разными болезнями… В семье резко выражен иммунодефицит. Его причина – большие и малые дозы радиации, в течение многих лет приносимые с ядерного полигона». Сверстники ее росли нормально, а она сильно отставала от них, становясь, в сущности, карлицей.

Автор сообщил, что в Семипалатинской области число младенцев с врожденными аномалиями растет и достигло 233 на 18 377. «Беременные женщины в Семипалатинской области живут в постоянном страхе. Они наслышаны, что радиация проникает в механизм наследственности, и испытывают тревогу все девять месяцев беременности… И дети не только часто и подолгу болеют, но многие из них кончают с собой, не справившись со своими страхами. Здесь очень молодые самоубийцы… Факт этот сравним разве что с концом света…»

Общественное движение «Невада – Семипалатинск», по его словам, несправедливо обвиняют в национализме: «Мы, участники этого движения, не говорим, что ядерные, плутониевые, водородные бомбы взрывали здесь русские, что бессердечны по отношению к нам были русские…» (Обратим внимание на резкое разделение «нас» и русских; впрочем, об этом мы еще поговорим.) Сообщается, что в Семипалатинске был проведен общественный суд над теми, кто ответственен за деятельность испытательного полигона. В постановлении этого суда предлагалось «считать факт передачи земель под полигон актом аннексии территории суверенной республики в антигуманных целях…».

Мягко сказано. Однако нетрудно заметить прозрачный намек: оккупанты изъяли исконные земли туземцев и учинили геноцид местного населения. Примерно так, как некогда действовали завоеватели из Западной Европы в Новом Свете.

Только вот интересно бы знать, кто виноват в том, что беременные женщины Семипалатинской области живут в постоянном страхе? Кто их запугивает ужасами радиации? И как же надо настойчиво воздействовать на психику людей, чтобы доводить их до самоубийства!

Ясно, что ничего такого советские власти не предпринимали. Напротив, они были заинтересованы в том, чтобы успокоить население, объяснить, что ничего опасного нет, а главная беда – от всяческих жутких слухов. И кто же такие слухи распространял? Противники полигона и Советского Союза.

Страшное место

Читая подобные жуткие материалы, я не имел о них сколько-нибудь обоснованного мнения. Единственно, что было ясно: есть немало влиятельных людей у нас в стране, заинтересованных в подобных публикациях. Они используют экологическую тему для политических целей. Одни стремятся представить СССР как империю зла. Другие возбуждают вражду казахов к русским.

Но даже если сверхзадача у них такова, они ссылаются на факты, на свидетельства очевидцев, демонстрируют конкретные жертвы варварских испытаний. Тут-то что можно возразить?

К тому же полигон смерти расположен в Казахстане, а не где-то, предположим, в Центральной Чукотке, куда не всякий дикий северный олень забредет. Места хотя и не густо населенные, но все-таки с поселками, куда вполне может долетать радиоактивная пыль, и где земля вздрагивает от подземных ядерных взрывов.

Мое мнение о Полигоне сформировалось в 1992 году. Той осенью я побывал именно там, где взрывали смертоносные ядерные заряды, слышал не только официальные выступления, но и застольные высказывания активистов движения «Невада – Семипалатинск». После этого существенно изменилось мое отношение к проблемам не только данного полигона, но и Чернобыльской аварии.

Впрочем, начнем по порядку.

Нас везли, как особо опасный груз. Впереди – милицейская машина с мигалкой. Встречные автомобили в замешательстве и тревоге останавливались или прижимались к обочине.

Мы действительно были взрывоопасной смесью для атомного Полигона: большая группа решительно настроенных журналистов из разных стран и активисты движения «Невада – Семипалатинск». Они добились окончательной победы: указом президента Казахстана Семипалатинский полигон был закрыт.

Взрыв народного негодования оказался мощней термоядерных мегатонн. У каждого, кто ехал в это гиблое, если не сказать смертельно опасное, место, была своя программа действий.

Как корреспондент журнала «Техника – молодежи» я должен был выяснить в первую очередь, какой смысл в испытаниях ядерного оружия, если оно и без того изготовлено в большом количестве и поставлено на вооружение. Есть ли в этом хотя бы какая-то польза для людей или один только вред? И что же, в конце концов, происходит с окружающей природой и местными жителями?

…Караван наших сверкающих фарами и окнами автобусов выглядел, пожалуй, экзотическим видением в этот поздний вечер в темной степи, когда созвездия пригородов Семипалатинска остались далеко позади. Только Луна, словно летающее блюдце, смутно просвечивала сквозь кисею облаков. На душе было бы легко и спокойно, если бы не та информация, которую я узнал об этом Полигоне.

Активисты движения «Невада – Семипалатинск» предоставили нам некоторые документы. В одном из них были приведены пугающие цифры:

«Онкосмертность от лейкозов за десятилетний период (1975–1985)… увеличилась в 7 раз, смертность от рака органов дыхания – в 2 раза… Наблюдается значительный рост психических заболеваний… Содержание йода, цезия, стронция, полония в кормах и продуктах животноводства в 30 – 100 раз выше, чем в районах, удаленных от полигона».

И вот мы мчимся в это страшное место, как будто нам предстоит посетить экзотическую страну. Где та незримая грань, которая отделяет его от окружающих территорий? Ничего подобного не почувствовал. Роль сталкера, проникшего в смертоносную зону, мне явно не давалась. Пришлось положиться на здравый смысл, толику знаний, объяснения специалистов и собственные измерения радиометром-дозиметром минского производства – РКСБ-104.

Нас доставили – через металлические ворота с часовыми – в военный поселок, в гостиницу. А там и военный городок имени нашего отца атомной бомбы – Курчатов.

Поздний обед в столовой, и мы, первые любопытствующие посетители этого недавно еще строго засекреченного объекта, пренебрегая отдыхом, отправились в местный Дворец культуры. Здесь генерал-лейтенанту Ильенко, начальнику полигона, пришлось выдержать яростную атаку интернациональной группы журналистов и сплоченной бригады движения «Невада – Семипалатинск» во главе с известным казахским поэтом и общественным деятелем Олжасом Омар-улы Сулейменовым.

Выдержав нападения, ответив на многие каверзные вопросы, Ильенко в конце концов устало произнес:

– Согласен, борьба за прекращение ядерных испытаний – благородное дело. Но с точки зрения военного очень желательно, чтобы мы к финишу пришли вместе с Соединенными Штатами. А у них испытания продолжаются.

Однако он так и не объяснил, какие экологические последствия вызывают подземные испытания ядерного оружия. Только уточнил, что об этом говорят и пишут противники полигона, что преобладают недопустимые преувеличения, а то и явная ложь.

Озадачил меня академик Е.П. Велихов. Ни о каких научных проблемах он не говорил. По его словам, после запрещения испытаний исчезнет ядерное оружие «и человечество вновь обретет бессмертие». Словно нет у человечества других, не менее острых проблем и опасностей. И еще такое парадоксальное высказывание:

– Единственная функция ядерного оружия – предупредить возможность его применения.

Помнится, нечто подобное говорила М. Тэтчер. Но ведь если мы лишаемся атомного оружия, когда остаются страны, наращивающие свою ядерную мощь, у нас не будет возможности сдержать противника угрозой ответных действий…

Признаться, скучно было выслушивать политические речи, агитацию за мир и против атомного оружия. Тут для нормального человека все ясно. Хотелось узнать: есть ли хоть какой-нибудь смысл в подземных атомных испытаниях? Ведь американцы-то их продолжают! И как бы добраться до неожиданных, сенсационных материалов, которые остаются закрытыми для широкой публики и журналистов?

Пришлось переквалифицироваться в штирлицы. Распознав среди зрителей местных жителей, постарался выведать у них, кто на Полигоне руководит научно-техническими исследовательскими работами.

– Генерал Сафонов, – был ответ.

– А где его найти?

– Чего его искать? Вон сидит, в конце зала, слева.

Генерал был в штатском. Я подошел, представился, попросил о встрече. «Что вы хотите?» – спросил он. «Узнать правду о Полигоне. Могли бы вы дать интервью нашему журналу?»

Он назначил день и время встречи, а пока предложил мне ознакомиться с документом, который он достал из своего портфеля.

О жертвах испытаний

Итак, имеются показания очевидцев, рассказы жертв испытаний атомного оружия. Что тут возразишь? Как говорится, преступление налицо.

Что же происходит в округе в связи с радиоактивным заражением? Какими страданиями и болезнями расплачивается местное население за бесчеловечные испытания самого губительного оружия? Неужели действительно проводились жестокие опыты на людях с многочисленными жертвами?

Федор Федорович Сафонов передал мне копию письма, отправленного сотрудниками полигона В. Тарасенко и Л. Нефедовым в адрес главного редактора журнала «Простор» Г.И. Толмачева, члена редколлегии Е.Н. Гуслярова.

В письме говорилось, что приведенные в статье слова Слямбекова дословно повторяют текст письма, полученного командованием полигона 22 мая 1989 года, а также его выступления на митингах и научно-практической конференции, состоявшейся в Семипалатинске в июле 1989 года. Судя по всему, этот человек выучил наизусть текст, который кто-то ему написал. Дальше было написано вот что (привожу фрагменты документа):

«На основании писем и выступлений Т. СЛЯМБЕКОВА можно сделать вывод, что неизвестные авторы, развивая тезис о «жертвах» и их количестве, упустили нить логики.<…>

а) В первом письме в качестве «подопытных кроликов» Т. СЛЯБЕКОВЫМ называется 9 человек. А вот указанного Вами Н. КОЖАХМЕТОВА СЛЯМБЕКОВ не упоминает. В живых значится 6 человек;

б) во втором письме в этом же качестве называется уже 14 человек, в т. ч. и Н. КОЖАХМЕТОВ, из которых 9 живы.<…>

г) в выступлениях на митингах, конференции и в последующих публикациях называется уже 40 человек, «специально отобранных, самых сознательных», список которых нигде не публикуется, и кто из них жив, а кого уже нет и по каким причинам, установить невозможно. Однако Вы утверждаете, что в живых осталось только 5.

Кроме того, попробуйте ответить на вопрос, в чем же заключается специальный отбор самых сознательных и для чего в этой группе нужны были баянист, продавец, сапожник и шофер?

3. Нам непонятно, каким образом в журналистском блокноте автора публикации могла оказаться запись беседы «с тоской и со слезами» со свидетелем «бесчеловечности эксперимента» Данислямом АРЖИМБЕКОВЫМ, если он по свидетельству, указанному Т. СЛЯМБЕКОВЫМ в письме, умер 27 апреля 1989 года, а встреча т. Е. ГУСЛЯРОВА с жителями пос. Караул происходила 5–6 августа 1989 года?

……….

5. От эпицентра взрыва, проведенного 12 августа 1953 года, до пос. Караул – 180 км. По данным метеослужбы, в тот день ветер в приземном слое дул в южном направлении в сторону Караула со скоростью 25 км/ч. Следовательно, радиоактивное облако могло достигнуть пос. Караул не ранее чем через 7,2 часа. А группу Т. СЛЯМБЕКОВА (по его словам) вывезли через 2 часа.

Поэтому однозначно никто из этой группы (даже если они по не известной никому, кроме Т. СЛЯМБЕКОВА и К°, случайности не были эвакуированы) не мог быть подвергнут радиоактивному воздействию. (Подтверждение прилагается.)

6. Из писем Т. СЛЯМБЕКОВА ясно, что через год после взрыва, т. е. в 1954 году, этих «подопытных кроликов» госпитализировали в г. Семипалатинске для обследования, после чего им выдали на руки справку со штампом секретного 4 диспансера. Это явная ложь, так как упомянутый диспансер создан приказом Министра здравоохранения СССР в 1956 году, а фактически начал действовать в 1961 г. после открытия и укомплектования штата. (Подтверждение прилагается.) Поэтому такие справки никто никогда им не мог выдать.

7. В истории болезни Т. СЛЯМБЕКОВА, специально обследованного в 1989 году в Семипалатинском мединституте, установлены диагнозы: ишемическая болезнь сердца, гипертония 2 степени, атеросклероз и другие, обусловленные возрастными изменениями, а не радиацией. Однако Т. СЛЯМБЕКОВ продолжает утверждать, что все его болезни от радиации, забывая о других факторах.

Например, в 1967 году Т. СЛЯМБЕКОВ был осужден на 8 лет с содержанием в колонии строгого режима за нанесение тяжких телесных повреждений районному выездному фотографу с «целью ограбления, приведших к смертельному исходу». Общеизвестно, что условия пребывания в подобных учреждениях отнюдь не способствуют укреплению здоровья. (Этот факт Вы можете проверить, запросив соответствующие органы.)

Как видите, Т. СЛЯМБЕКОВ не избежал «кошмара… застенков», только попал он туда по собственной воле. Кстати, все то, что Вы написали о праве человека «побывать в этом мире и насладиться ощущением его гармонии, красоты, мудрости» в большей степени применительно к фигуре убитого Т. СЛЯМБЕКОВЫМ фотографа.

В своих письмах Т. СЛЯМБЕКОВ требует от Министерства Обороны «денежную компенсацию за утраченное здоровье». Обращение за компенсацией явно не по адресу.

На наш взгляд, все это достойно написания фельетона под названием «Компенсация за утраченное в тюрьме здоровье».

Ну а для того, чтобы Вы, т. Е. ГУСЛЯРОВ, не были «толстокожим» и впредь не только Вы, но и весь наш народ «без страха доставал из почтовых ящиков газеты», в том числе и Ваш журнал, необходимо одно – быть правдивым, независимым и в своих рассуждениях опираться на проверенные факты».

Завершалось письмо так:

«Уважаемые товарищи!

Хорошим подспорьем для понимания, что же это было в поселке Караул, могут служить всем доступные выводы межведомственной комплексной комиссии по изучению экологической обстановки и состояния здоровья населения г. Семипалатинска и области, возглавляемой членом-корреспондентом АМН СССР, профессором А.Ф. ЦЫБОМ (см. газета «Иртыш» 3.6.89 г.), а также высказывание «отца» водородной бомбы и руководителя ее испытания 12 августа 1953 года, великого человека и гуманиста нашего времени академика А.Д. САХАРОВА, который в журнале «Искусство кино» № 8 за 1989 год свидетельствует:

«Я много занимался проблемой радиации в период испытаний. В 1953 году испытания проводились наземно, поднималась радиоактивная пыль. Мы потребовали эвакуации населения из подветренной зоны. Начальство очень боялось огласки, но пошло навстречу. Это было в районе Семипалатинска. След накрыл несколько населенных пунктов, но когда оттуда уже было эвакуировано население. Все-таки до, а не после».

Вот из этого и давайте исходить, а не давать на страницах журнала «Простор» простор для разгула лжи и основанных на ней эмоциях.

Мы не надеемся на публикацию данного материала, но хотя бы удостойте нас ответом, а своих читателей извинениями за публикацию непроверенного «чудовищного факта», что возможно успокоит их «шевелящиеся волосы на голове».

Для информации. Средние эффективные эквивалентные дозы с учетом всех известных данных по внешнему и внутреннему облучению за период с 1949 по 1953 гг. для пос. Караул равны 37 бэр (см. рекомендации региональной научно-практической конференции «Здоровье и экологическая обстановка в г. Семипалатинске и области Казахской ССР» стр. 3).

Для сравнения. Одноразовое облучение при рентгеноскопии желудка (местное) равно 30 бэр».

В эпицентре взрыва

Свой радиометр-дозиметр позже, уже приехав в Москву, я увидел (в собственной руке) на телеэкране. Корреспондентка «Вестей», которая со всей нашей компанией посетила военный городок Курчатов, бодро сообщила: «Люди живут в зоне, где уровень радиации порой в сотни раз превышает норму».

Журналисты любят хлестнуть по нервам публики. Но тут было что-то другое. Ведь я им говорил о показаниях прибора. Средний уровень радиации в Курчатове оказался абсолютно безвредным (как в моей московской квартире: примерно 15 микрорентген). Вроде бы, лжет телепрограмма на всю страну!

Нет, не совсем так. Фраза-то построена хитро. Сказано о «зоне», под которой можно подозревать весь огромный полигон, где местами выходили даже тысячекратные превышения допустимых норм. Но телезритель, видя радиометр на фоне жилых домов, будет ошеломлен и возмущен: вот как относится к нам, простым людям, советская власть!

Такого ли эффекта добивались авторы данной программы? Не знаю. Однако предугадать его было бы нетрудно. Руководители телеканалов наивностью не отличаются. Судя по всему, они выполняли социальный заказ, поступивший от горбачевского руководства и, пожалуй, из-за океана. Иначе почему бы не сказать правду? Мы же все, включая эту теледевицу, видели нормальный городок с нормальными жителями и здоровенькими детишками в колясках.

Выходит, против Семипалатинского полигона выступали объединенным фронтом и казахские националисты, возглавившие движение «Невада – Семипалатинск», и высокое начальство в Москве. Но кто больше всех заинтересован в ослаблении нашей ядерной мощи, а в конечном итоге – в развале СССР? Ясно, что эти деятели находились за океаном.

Нас провезли по тем местам, где непосредственно проводились испытания самого смертоносного оружия на Земле (если не считать алчность, подлость и глупость человеческую).

Вот берег озера, напоминающего кальдеру вулкана. Некогда здесь из земли вырвался с грохотом столб огня, дыма и пепла, разбрасывая огромные глыбы, как песчинки. Вздыбился чудовищный гриб на несколько километров. Подлинный вулкан, только не естественный, а искусственный, техногенный, сотворенный разумом и трудом человека.

Мероприятие преследовало мирные цели; выяснить возможность создания водохранилищ в засушливой зоне. (Мне кажется, идея весьма сомнительная.) С приближением к озерной котловине радиометр, положенный на землю, стал отсчитывать сначала сотни, а затем и тысячи микрорентген… В общем-то можно перейти на исчисление в миллирентгенах, и тогда цифры будут в тысячу раз меньше, но все-таки в «микро» – более внушительно и страшно.

Возле атомного озера к нам неожиданно присоединился народный депутат СССР полковник Н.С. Петрушенко с подростком-сыном. Тотчас произошел небольшой международный конфликт. Французская журналистка преподнесла ему идеологическую мину в виде сухой коровьей лепехи.

Суть намека была прозрачна, как слеза младенца: высокий уровень радиации сказывается на местных растениях, ими питаются коровы, дающие молоко для детей. А известно, что в цепи питания с каждым звеном концентрация вредных химических элементов возрастает примерно вдесятеро. Чем ответит советский полковник?

Н.С. Петрушенко начал решительно раздеваться, несмотря на прохладную ветреную погоду. Публика замерла.

Оставшись в одних трусах, полковник нырнул в воду. Позвал туда и своего сына. Тот с видимой неохотой последовал примеру отца.

Говорят, подобный метод доказательства некогда использовал античный философ. В ответ на утверждение, что движения нет, встал и стал ходить перед своим оппонентом.

Однако в наше время так легко не отделаться. Личное мужество полковника еще не доказывало того, что можно без вреда для здоровья пить молоко, которое давали коровы, которые ели траву, которая растет на полигоне, который заражен радиацией.

Н.С. Петрушенко сказал, что коров пригоняют сюда жители окрестных сел, несмотря на то, что полигон окружен колючей проволокой в три ряда и всех предупреждают о радиационной опасности. Коровы этого не понимают, им простительно, но вот люди… Хотя, как он уверял, военные здесь ловят рыбу и после контрольных измерений на радиоактивность с удовольствием съедают ее.

(Признаться, мне трудно было поверить бравому полковнику. Неужели военные так беспечны? При случае я спросил у одного из младших офицеров, неужели кто-нибудь у них ловит рыбу в «атомном» озере? Он ответил, что и сам этим периодически занимается, и что измерения показывают, что она пригодна в пищу. Почему так получилось? По-видимому, опасные вещества находятся преимущественно в плохо растворимых формах и не переходят из почвы и озерного ила в живые организмы.)

Там, где проходили наземные испытания атомного оружия, на первый взгляд – нормальная степь с небольшой впадиной, заросшей тростником. Однако поблизости видишь мрачную картину: странные бетонные громады, как в бреду, покореженные, порой сломанные, а то и вывернутые с корнем.

Таков «мемориальный комплекс» на месте первого термоядерного взрыва. Там, где сейчас впадина, находился прекрасно оборудованный бетонный цех для сборки «изделия» и стальная башня высотой 30 метров, на которой оно было установлено. Помимо бетонных испытательных строений располагалась боевая техника. Людей не было – только животные.

Чудовищный взрыв напрочь смёл, испарил башню и цех, в радиусе нескольких километров уничтожил все живое. С той поры, с 12 августа 1953 года, до сих пор земля помнит об этом событии. Витает здесь незримый гибельный «дух радиации».

Мой прибор отсчитывал порой тысячи микрорентген. Встречались пятна оплавленных стекловатых шлаков – быть может, то, что осталось от цеха; куски самолетной обшивки. Но самое удивительное – чахлые степные растения и голубенький цветок. Чуть в стороне – норка. Суслик? Каким образом десятилетиями живут на зараженном участке растения? Почему они не выродились? По-видимому, и в этом случае сказывается слабая растворимость веществ, оставшихся после взрыва; эффект «чистого» гамма-излучения не столь губителен, как в случае активной ассимиляции организмом радиоактивных элементов, изотопов, тяжелых металлов.

Нас предупредили, что оставаться в таком месте больше получаса опасно. Однако сказалось чье-то разгильдяйство. Автобус уехал и отсутствовал целый час (возможно, шофер избегал задерживаться здесь и не спешил сюда возвращаться). Кое-кто начал волноваться. Но я был спокоен, хотя на земле прибор показывал запредельные величины радиации.

Успокаивал окружающий ландшафт. Полупустыня с полынью, в воронке от давнего взрыва – болотце, где шумят камыши. Симпатичные голубые цветы. Норка суслика. Не видно растений-мутантов. Порой встречаются «визитные карточки» коров, овец, лошадей.

Все-таки местные жители ухитряются проникать сюда с животными. Не помеха им даже ограда из колючей проволоки в три ряда! А ведь военные ведут разъяснительную работу среди населения и стараются никого не допускать на зараженную территорию. То ли разъяснения не убедительны, то ли охрана не бдительна, то ли слишком бесстрашны и безалаберны пастухи.

Так или иначе, а факт налицо: даже в центральной части Семипалатинского полигона, где проходили наземные испытания атомного оружия, нет безжизненной выжженной земли.

…Через пару лет, когда была напечатана в журнале моя статья о Семипалатинском полигоне, к нам в редакцию пришел пожилой мужчина. Он мне сказал, что в статье слишком мягко сказано о тех опасностях, которые связаны с этим местом. Оказывается, он сам был в числе солдат, которые обслуживали атомное испытание, участвовали в строительстве и выходили после взрыва из укрытия в район эпицентра.

По его словам, у них ужасно болела голова, шла носом кровь, мучили спазмы и рвота. Короче, наблюдались признаки сильнейшего радиационного облучения.

– Простите, а сколько вам лет? – спросил я.

– Восемьдесят, – ответил он.

– Знаете, за последние годы умерло трое моих знакомых. Им было около шестидесяти. А вы неплохо выглядите. Неужели так действует сильное облучение?

Пожалуй, я был не слишком деликатен. Но меня огорчил этот бывалый человек, так легко поддавшийся на пропаганду «семипалатинских ужасов». Если то, что он говорил, было правдой, а не деформацией памяти, а то и просто фантазией, тогда после столь сильного облучения, да еще без последующего интенсивного лечения, он бы давным-давно умер.

Еще одна сенсация

Самым удивительным для меня оказалось посещение эпицентра последнего подземного ядерного взрыва, прозвучавшего в октябре 1989 года. Пейзаж не предвещал ничего хорошего: покосившиеся телеграфные столбы, странная высокая и погнутая металлическая труба, торчащая из скважины. Возле нее – зловещее пятно: потрескавшаяся голая земля с мертвенно-бледными пятнами соли.

Телеоператоры увлеченно фиксировали мрачные столбы-кресты, обрывки кабелей, пятно голой земли. Я провел простейшую радиационную разведку. Не раз перепроверял показания прибора, мучаясь сомнениями. Выходило, что уровень излучения здесь нормальный!

Оголовок скважины – почти метрового диаметра, – в которой на глубине 635 м взорвалось чудовищное «изделие», увенчан солидной бетонной тумбой. И тут мой прибор показал рекордный замер: 9 микрорентген! Меньше, чем в моей московской квартире. Возле тумбы собралась вся наша пестрая компания.

Выделялся канадский публицист и фотограф Роберт Гредичи в неизменном ярко-красном «наморднике» – респираторе. Он охотно позировал, демонстрируя радиационную опасность. В заключение взобрался на бетонную тумбу, весело приветствуя окружающих.

Что ж, покосившиеся столбы – дело понятное: подземный взрыв, как проснувшийся в темнице джин, мгновенно с чудовищной силой раздвигает и оплавляет горные породы. Над ним в так называемом эпицентре земная поверхность подпрыгивает на три метра. Благо еще, что из скважины не вылетела, как снаряд, бетонная «заглушка».

Взрывная волна быстро затухает. Это видно и по столбам: вблизи скважины почти все они покосились, а в некотором отдалении стоят ровной шеренгой. И это понятно: очаг искусственного землетрясения находится на небольшой глубине, и взрывная волна угасает, выходя на земную поверхность.

Неясно только, что это за странное пятно, которое так тщательно, в разных ракурсах снимает Р. Гредичи? Приглядевшись, подумав, припомнив то, что частенько приходилось видеть на работе, я догадался: это – шлам, оставшийся после бурения, которое велось с применением глинистого раствора. А высокая труба – молниеотвод.

…Возможно, нам показали место «образцово-показательного» подземного взрыва. Скважина была тщательно затампонирована порциями бетона с воздушными «подушками» между ними. «Изделие» находилось в пределах гранитного монолита. Операция прошла в соответствии с расчетами, не оставив на поверхности почти никаких следов, тем более – зараженных веществ.

На вопрос, всегда ли подземные атомные испытания столь безобидны, военный специалист полковник Самат Смагулов, сопровождавший нас, ответил:

– Не всегда. 12 февраля 1989 года по трещинам после подземного взрыва вырвались радиоактивные газы и в виде облака двинулись на Курчатов. Некоторое время в городе отмечался повышенный уровень радиации. Жители получили по 5 миллирентген. Считается, что это не опасно. Продолжалась эта мини-катастрофа недолго, облако рассеялось, да и газы были инертными: ксенон, криптон.

– Но ведь кое-где на полигоне очень высокий уровень радиоактивности, – сказал я.

– Да, – согласился он. – У нас есть радиоактивно зараженные территории. Но они находятся под контролем. Там, где нужно, даются рекомендации для использования в народном хозяйстве. Конечно, при соответствующем контроле. Обычно радиоактивные продукты ошлакованы, остеклованы. У нас и на Невадском полигоне есть исследования продуктов с этих участков. В результате было показано, что миграционная способность остеклованных радиоактивных частиц очень низка. Это цезий-137, стронций-90, европий-154, европий-152 и плутоний.

Мы узнали, что площадь опытного поля, где проводились наземные испытания, 300 кв. км. Территория Павлодарской области. Годовая доза для населения 500 миллирентген в год.

После каждого испытания проводился наземный радиометрический контроль, а также надземный: вертолетные облеты близ эпицентра и самолетные – в отдалении. Примерно в 5 км от эпицентра находятся наблюдательный пункт, пульт управления, система приборов.

Признаться, увиденное на Семипалатинском полигоне меня ошеломило. Я не доверял противникам полигона, некоторые их утверждения выглядели заведомо сомнительными, а то и явно неверными. Но ведь всегда думаешь: что-то ведь в этой критике должно соответствовать реальности, нет дыма без огня.

Оказывается, есть идеологическая дымовая завеса…

Конечно, главная сенсация полигона – здесь теперь можно побывать, самостоятельно провести наблюдения, сделать замеры. Как утверждали военные, на Невадском подобные вольности не допускаются. Он остается закрытым для обычных посетителей.

Интересная деталь. До 1955 года все документы, относящиеся непосредственно к испытаниям, писались от руки в единственном экземпляре, дабы сохранить строжайшую тайну. Здесь представлен утвержденный (да и написанный) И.В. Курчатовым «План проведения испытания специального оружия на Учебном Полигоне № 2» с указанием даты и времени суток: 27.08.49, 2 часа 30 мин.

В первые годы, как известно, руководили испытаниями Курчатов и Берия, а заряд назывался РДС-1. Что означают эти буквы? Обычно предполагалась такая расшифровка: «Реактивный двигатель Сталина». В действительности, оказывается, смысл был иной: «Россия делает сама». Говорят, название одобрил сам Верховный Главнокомандующий.

Удалось познакомиться с методикой подземных атомных испытаний (доселе она была засекречена). К полигону относится и горный район. Здесь пробивают горизонтальные выработки – штольни. Устраивают систему «заглушек» с тем, чтобы продукты взрыва не вырвались на свободу.

После взрыва в штольне есть возможность проникнуть в самое пекло, отбирая и исследуя образцы грунтов, преображенных при высочайшей температуре и давлении (миллионы градусов и миллионы атмосфер – как в солнечных недрах). В изолированных отсеках устанавливают каскад приборов, отмечающих начальные стадии термоядерной реакции за ничтожные доли секунды.

Спору нет, даже подземные атомные взрывы чреваты немалыми опасными последствиями. В особенности при аварийных ситуациях. Впрочем, нечто подобное можно сказать о любом взрывчатом веществе.

Полигон без секретов

Мой собеседник – тот самый «генерал в штатском» – Федор Федорович Сафонов, заместитель начальника Семипалатинского полигона по научно-исследовательской работе, лауреат Государственной премии СССР, кандидат технических наук. Привожу интервью с некоторой редактурой и сокращениями.

Вопрос:

– Зачем нужны военным испытания атомных зарядов? Их и без того накоплено с безумным избытком!

Сафонов. Пока ядерное оружие состоит на вооружении в нескольких странах, подземные испытания нужны. Партии патронов, взрывчатки через некоторое время обязательно проверяются. Ядерное оружие – не исключение. Надо знать, в каком состоянии оно хранится на базах. Это сложные изделия, автоматика тоже стареет и способна выйти из строя.

– А как учитывать безопасность местных жителей?

Сафонов. В силу всех тех мероприятий, которые должны были быть проведены в связи с испытаниями или неиспытаниями, должен быть разработан статус этого ядерного объекта. Это не только полигон. Ядерных объектов у нас много, в том числе и атомных электростанций. Должен быть один подход: что должно население получать, какие-то льготы обязательно, которое живет около этого ядерного объекта. По-другому его называют еще «осознанный риск». Вот это понятие недавно было введено. За осознанный риск людям надо платить.

– Вы это говорили журналистам?

Сафонов. Была моя статья в «Правде». Первый раз я сказал это на 28 съезде… Я добивался создания правительственной комиссии, чтобы во всем разобрались на месте, на полигоне. Звонил несколько раз в КГБ Крючкову во время съезда, он пообещал. Я постоянно ставил этот вопрос… Мне пришлось выступить после того, как представитель Семипалатинской области нес то, что просто уши вянут. Для непосвященной публики получалось – вообще здесь какой-то ад. Кто бы ни приезжал сюда, любой человек, даже самый агрессивный в этом плане, уедет все равно с осознанием того, что здесь всё нормально. Можно в вашем журнале написать так: «Какая же все-таки самая сенсация на полигоне? Это – нет радиации?.

– Однако там, где озеро на месте взрыва, – 5000 микрорентген.

Сафонов. По Полигону, в среднем, 15–20 микрорентген.

– Большой набор радиоактивных элементов?

Сафонов. Остались цезий и стронций с 65 года.

– А как вы сюда попали? Давно здесь служите?

– Постоянно на полигоне 26 лет, а всего в армии на 11 лет больше. Закончил Инженерную академию имени Дзержинского, а затем сразу сюда. Все время занимался радиационными делами, начиная с младшего научного сотрудника. Очень интересная работа. Не стандартная. Познаний много. Сюда приезжают представители многих организаций для проведения экспериментов. Это не только ядерное оружие. Здесь исследуется различная техника.

– Военная?

Сафонов. Не только. На полигоне отрабатывали две народнохозяйственные программы. Первая: создание водоемов в засушливых районах. Чтобы это проверить, отрабатывался взрыв там, где сейчас озеро. Вторая программа – моделирование Печеро-Колвинского канала. Чтобы соединить эти реки, потребовалось бы 180 микровзрывов по 0,3 килотонны. Канал все-таки просматривался… В стране всего было произведено в мирных целях 115 взрывов… Они использовались, в частности, при тушении газовых фонтанов.

– А конкретный пример?

Сафонов. В урочище Артыбулак три года горел мощнейший газовый фонтан. Постоянно расходовалось столько энергии, сколько требуется для теплообеспечения Санкт-Петербурга. Перепробовали разные варианты. Наконец, пришли к выводу: необходим ядерный взрыв. Только так удалось сместить слои горных пород.

– Приносят ли еще какую-нибудь пользу искусственные землетрясения?

Сафонов. Много аварий с метаном в угольных шахтах, в пластах. Чтобы снять это напряжение, делали взрыв около Донецка. После этого взрыва десять лет не было аварий. Потом начались опять. Недавно там просили еще взрывать. Но уже ни «Маяк», никто не хочет делать, потому что со всех сторон начались нападки… Много было взрывов для интенсификации накопления нефти по всей Сибири. Метод получил распространение. Но вот Чернобыльская катастрофа… тут же всё резко изменилось. Теперь отношение к ядерной атомной энергетике совсем другое. И полигон стал объектом особо пристального внимания и самой жестокой и несправедливой критики.

– А все-таки были в опасной зоне испытаний люди?

Сафонов. Официально заявляю: людей не было. На людях эксперименты не проводились. Представлю свидетеля на конференции. Были солдаты. Они сидели в траншее. Их оставили. Здесь максимальная доза 5 миллирентген. Они проходили через службу радиационной безопасности. Работали по тем нормативным документам и по нашим инструкциям.

– За это время нормы изменились?

Сафонов. Да, существенно ужесточились.

– Работники полигона долго здесь служат?

Сафонов. Первый строитель, который здесь прошел путь от лейтенанта до генерал-майора, товарищ Барсуков Владимир Михайлович… Есть у нас люди третьего поколения, внуки старожилов.

– Продолжать ядерные испытания надо?

Сафонов. Пока есть ядерное оружие, да. Можно сократить число испытаний, сделав их более эффективными.

– На это говорят: у них погоны, у них такая специальность, у них здесь квартиры. От них другого не услышишь: они люди заинтересованные.

Сафонов. Это же нормально, когда человек своей работой заинтересован. Но все-таки для нас как специалистов не только здесь работа найдется. Не в этом дело. Для проведения эксперимента сюда приезжают специалисты из двухсот, а то и более научно-исследовательских организаций. И у каждого свой круг интересов. Физики, технологи, сейсмологи, инженеры-геологи, строители… Учтите, что ядерное оружие необходимо изучать постоянно. Со временем оно может выйти из строя. Не исключены катастрофы при пожарах, перевозке… Надо усовершенствовать ядерное оружие в целях его безопасности.

– У вас здесь три атомных реактора. Как они реагируют на техногенные ядерные землетрясения? Это же прекрасная возможность изучать результаты сейсмических воздействий на АЭС.

Сафонов. Это была бы очень полезная программа исследований – одна из многих других.

– Выходит, полигон закрыли без серьезных расследований и обсуждений со специалистами?

Сафонов. В сущности, это было сделано ради политических целей. Обратите внимание: США, Франция, Китай продолжают ядерные испытания. Значит, видят в этом какой-то смысл. А у нас продолжают пугать людей любыми атомными проектами. Распространяется радиофобия. Она наносит вред не только оборонному комплексу. Мы рискуем потерять высококлассных специалистов по атомной энергетике и даже разработчиков фундаментальных проблем ядерной физики.

– Значит, вы категорически выступаете за продолжение подземных атомных испытаний?

Сафонов. Я за то, чтобы объективно и квалифицированно решить проблему Полигона.

Кто же прав?

Когда речь идет о специальных проблемах, профессионалу не стоит большого труда убедить малосведущего человека в своей правоте даже в самых сомнительных ситуациях. Он владеет информацией.

Об этом я не забывал, беседуя с сотрудниками Семипалатинского полигона, а тем более с его начальством. Все они были, вдобавок ко всему, люди военные, да еще на секретном (до той поры) объекте, вынуждены соблюдать строгую дисциплину и говорить то, что дозволено. Вдобавок они были заинтересованы в продолжении ядерных испытаний.

С другой стороны, и их противники, активисты «антиядерного движения» были, пожалуй, еще менее объективны. Они выполняли прежде всего политическую установку, ради чего подбирали любые, порой весьма подозрительные или даже заведомо ложные сведения.

Как же решить, кто из них прав или, во всяком случае, ближе к истине? Согласиться, что каждая сторона права по-своему и отчасти?

На этот счет есть верное замечание И.В. Гёте: «Говорят, что посредине между двумя противоположными мнениями лежит истина. Никоим образом! Между ними лежит проблема, то, что недоступно взору…»

В данном конкретном случае сталкиваются не просто мнения, а факты. Одни приводят утешительные сведения, подкрепляя их цифрами и статистическими выкладками. Другие делают то же самое, хотя и менее корректно, однако с показаниями свидетелей.

Академик А.Л. Яншин и А.И. Мелуа в книге «Уроки экологических просчетов» высказались на этот счет более или менее основательно:

«По заявлению Ю. Израэля, содержание в воздухе Семипалатинска долгоживущих радионуклидов (цезий-137, стронций-90) более чем в 1000 раз ниже предельных, установленных в нашей стране нормами радиационной безопасности значений, обусловленных не испытаниями, а глобальными радиоактивными выпадениями. Уровень радиации в этом районе не превышает фонового: 0,012 – 0,02 мР/ч. Содержание в почвах радионуклида цезия-137 находится на уровне 80 мКи/км2 и также связано с глобальными выпадениями. На ряде окружающих земель на глубине до 10 см несколько повышен уровень альфа-фона почвы, что свидетельствует об осадках 30–40 летней давности, когда атомные взрывы проводились в атмосфере.

Может быть, и успокаивает кого-нибудь эта информация руководителя важнейшего нашего экологического ведомства. Однако реальные данные состояния здоровья людей говорят о другом. Не могут исчезнуть последствия от взорванных здесь зарядов, суммарной мощностью в 2500 раз превышающих бомбу, сброшенную на Хиросиму.

Недавно под Семипалатинском работала комиссия, составленная из представителей самых разных ведомств. Каких только рекомендаций она не вынесла: снизить мощность взрывов, изменить конструкцию испытательных сооружений, увеличить глубину заложения зарядов… А надо бы запретить взрывы вообще – это отвечало бы всем требованиям».

Все бы хорошо, и хотелось бы согласиться с авторами, тем более с уважаемым академиком, если бы не возникали некоторые недоуменные вопросы. Мне даже кажется, что Александр Леонидович не прочел внимательно некоторые фрагменты этой книги, написанные то ли его соавтором, то ли вставленные сотрудниками.

Совершенно недопустимо сопоставлять мощность атомной бомбы, сброшенной на мирный город и погубившей более 100 тысяч человек, оставив множество искалеченных взрывом, и мощность зарядов, которые были испытаны на специально выделенной безлюдной территории. Такое сопоставление читатель невольно воспринимает с одинаковым возмущением. Он даже значительно сильней возмутится взрывами на полигоне, которые суммарно в тысячи раз мощнее той, хиросимской. Это совершенно недопустимая манипуляция эмоциями и рассудком читателя. Тем более массового (тираж книги – 20 000 экз.).

Авторы упомянули еще о жутких последствиях сейсмических толчков от подземных ядерных взрывов. Но это – тема особая, и ее мы затронем в главе 7.

Вообще-то все то, что написали А.Л. Яншин и А.И. Мелуа, судя по всему, взято из материалов, которые распространяли активисты движения «Невада – Семипалатинск». Но разве можно было им доверять? Не раз их ловили на подлогах и лжи. Почему бы не усомниться в том, что и в других случаях они не погнушаются ложью?

В принципе нельзя исключить некоторые недомогания, связанные с деятельностью полигона. Но они – не физические, а психические, вызванные постоянной пропагандой противников полигона, запугивающих местных жителей. Распространяемые ими слухи действительно должны были оказывать воздействие на людей, в особенности мнительных. Так и до самоубийства можно довести! Радиофобия – недуг опасный.

Конверсия или диверсия?

У меня сохранилась копия интересного документа, полученная от Ф.Ф. Сафонова. Это письмо от 3 июля 1991 года на английском языке на бланке международной организации «Врачи за предотвращение ядерной войны» и, по-видимому, связанной с ней «Международной комиссии врачей и экологов по исследованию медико-экологических последствий производства ядерного оружия».

Письмо начинается деликатно: «Дорогой Сергей! Я надеюсь, что Вы и Ваша семья живы и здоровы. Весь персонал в Бостоне шлет Вам самые теплые пожелания». А чуть ниже следует просьба собрать самые разнообразные сведения о районах, где идет добыча, переработка и использование радиоактивных веществ, в частности урана, трития, плутония. (Подчеркивалось: «Мы должны быть уверены, что любые деньги, израсходованные на работу комиссии как здесь, так и в Советском Союзе, не растрачены зря и потрачены только на получение информации». Деликатный намек на «любые деньги» надо понимать, как готовность оплатить по максимуму наиболее ценную информацию.)

Вот какие пожелания высказал американец Ральф Файн своему русскому коллеге (приведу выдержки из письма):

«Отчет о резервуарах – первоочередное значение.

1. Количество высокоактивных жидких радиоактивных отходов от операций по регенерации хранимых на каждом объекте (Челябинск, Новосибирск, Томск? другие?), включая объемы, радиоизотопный состав (включая Sr-90, Cs-137, Pu-239) и нерадиоактивный химический состав.

2. Размер, количество, типы и физический план резервуаров на каждом объекте.

3. Любая информация об утечках, происшествиях… и выпуске радиоактивных отходов, которые имели место с этими резервуарами, кроме происшествия в Кыштыме в 1957 году…

8. Подробности о текущем стекловывании высокоактивных отходов или планы по остекловыванию…

9. Добыча и очистка урана. По каждому объекту:

Краткая история (подробности об использовании заключенных), роль в военно-промышленном комплексе, размер, данные о производстве…

10. Переработка и обогащение урана. По каждому объекту:

Краткая история, роль в военно-промышленном комплексе, данные о производстве…

11. Урановые литейные производства…

Краткая история, роль в военно-промышленном комплексе, размер, данные о производстве…»

То же повторяется и по тритию, плутонию.

Трудно усомниться в том, что помимо всего прочего едва ли не главным было получить прямую или хотя бы косвенную информацию о советском военно-промышленном комплексе, производстве ядерного оружия. В конце письма вновь деликатно затрагивается вопрос об оплате перечисленных выше услуг:

«Мы понимаем, что потребуются средства, если будет достигнут успех. (Как видим, речь идет не о финансировании сбора информации, который, судя по всему, уже был оплачен, а о вознаграждении за проделанную шпионскую работу. – Р.Б.) Но мы не можем решать вопрос о средствах, пока не узнаем, чего можно ожидать с точки зрения результатов. И, конечно, мы не можем иметь дело с финансированием, пока не имеем представления об объемах и целях…

Как указывалось в моем послании Алексею, мы придаем большое значение обеспечению ваших потребностей в оборудовании связи в Иркутске».

Завершается письмо благодарностью в адрес Сергея и членов российской комиссии за передачу писем некого доктора Лоуна «президенту Горбачеву» и «Евгению Велихову».

Интерес американцев к сведениям о производстве в СССР ядерного сырья для ВПК был вызван вовсе не заботой о здоровье советских людей, а стремлением выведать засекреченные данные о военном потенциале нашей державы. Надо иметь в виду, что в США было проведено примерно в полтора раза больше атомных испытаний, чем в СССР. Значит, именно они усиленно готовились к ядерной войне.

Возникает вопрос: почему строго засекречиваются сведения о военном потенциале страны? На мой взгляд, прежде всего для того, чтобы скрывать свои слабости, тем самым запугивая вероятного противника своей мощью. Он вынужден выцарапывать по крохам соответствующие сведения, перепроверяя их, чтобы выяснить, где тут правда, а где хитроумная дезинформация.

Но, может быть, нам следовало показать США и Великобритании благой пример стремления к миру во всем мире? Для этого достаточно было прекратить в одностороннем порядке производство и испытание ядерного оружия и вообще «перековать мечи на орала», перевести наш непомерно огромный военно-промышленный комплекс на производство мирной продукции, столь необходимой для населения страны. Освободившиеся гигантские суммы пошли бы на финансирование сельского хозяйства, социальных программ, короче говоря, на благо и радость многострадального советского народа.

Примерно так убеждали наш народ «прорабы перестройки» и последовавшие за ними реформаторы, в частности Е.Т. Гайдар. Казалось бы, прекрасные намерения. Тогда стало модным в СМРАП (средства массовой рекламы, агитации и пропаганды) слово «конверсия», переводимое как «обмен, превращение, перерасчет», но в данном конкретном случае призванное обозначить переход военных предприятий на выпуск товаров ширпотреба.

Что можно возразить против такой замечательной идеи? Ведь в этом случае для народа двойная выгода: получают много дешевых товаров массового пользования и вдобавок оздоровляется окружающая среда от вреднейших отходов военного производства, включающих и радиоактивные.

Мне довелось беседовать на эту тему с Генеральным конструктором ОКБ им. А.И. Микояна академиком АН СССР, дважды Героем Социалистического Труда Р.А. Беляковым. Его ОКБ проектировал новейшие и лучшие в мире МиГи. Оказывается, им пришло указание «свыше» переориентироваться и делать что-то вроде кастрюль. От боевой – к бытовой технике. Соответственно сокращались ассигнования. Многие специалисты стали уходить из ОКБ.

Еще более озадачила меня другая его откровенность: на значительный срок задерживалась продажа Индии партии МиГов стоимостью в сотни миллионов долларов. Р.А. Беляков объяснял это нерасторопностью чиновников. Но у меня возникло другое предположение: а почему бы американцам не сделать все возможное для того, чтобы Индия закупала не наши боевые самолеты, а их «Фантомы» или еще что-то?

Получалось нечто похожее не на конверсию, а на диверсию в государственном масштабе. (Напомню: слово «диверсия» переводится как отклонение, отвлечение и предполагает несколько значений. 1) Военная операция, маневр с целью отвлечения противника от места нанесения главного удара; 2) вид подрывной деятельности; 3) в идеологическом аспекте – метод пропаганды с искажением фактов, распространением ложных слухов, идей и сведений.)

Военно-промышленный комплекс СССР действительно понес колоссальные потери. И в результате… Кто не знает, что вышло: столь же сильно пострадало все народное хозяйство; появились миллионы безработных и обкраденных; народ стал жить значительно хуже, чем раньше. Американцы сумели простейшим образом потеснить своего главного конкурента в мире по сбыту продукции военной промышленности.

Но, может быть, такой ценой в «свободной» России несравненно оздоровилась природная обстановка?

Самое удивительное, что этого не произошло, несмотря на значительное сокращение промышленного производства. Почему? Догадаться нетрудно: экологический контроль за предприятиями разом ослаб, крикливые до истерики «экологисты» вдруг притихли, словно достигли своей цели, которая оказалась сугубо политической и разрушительной, а для новых частных владельцев предприятий главнейшим было получение доходов, а вовсе не охрана природы.

…А теперь напомню о том, что в СССР уже проводилась конверсия, причем в огромных масштабах. Уже в конце 1945 года И.В. Сталиным была поставлена перед директорами крупнейших военных заводов задача о будущем переходе на мирную продукцию. Одновременно началась идеологическая подготовка к этому.

Обратимся для примера к многотиражному журналу «Техника – молодежи». В нем тогда открылась рубрика «Окно в будущее» о полуфантастических проектах развития науки, техники, производства. Еще продолжалась чудовищная мясорубка Сталинградской битвы, еще нельзя было точно предугадать, когда и как закончится война, а «ТМ» предлагала читателям подумать о мирном и счастливом будущем.

Так подготавливалась конверсия военной промышленности СССР. У людей пробуждалась или укреплялась уверенность в победе. Мало кто тогда слыхивал о слове «конверсия», не проводилось громко-торжественных кампаний по переводу промышленности на мирную продукцию. Зато были понимание необходимости этого процесса в ближайшие годы и сильная власть, способная выполнить такую задачу быстро и деловито. Наконец, был народ, любящий свою Родину и объединенный желанием отстоять ее. И это не пустые слова. Миллионы людей шли на смерть, переносили неимоверные тяготы и лишения. Моральный дух народа не был сломлен, несмотря на страшные поражения первых месяцев войны, потери обширных и богатых территорий.

В 1944 году обложка «ТМ» стала красочной. Содержание журнала как бы предваряло наступление мирного времени. Рассказывалось о лампах дневного света, геликоптерах (причем именно о мирных профессиях вертолетов), стереокино, высокочастотном транспорте, стробоскопах, позволяющих фотографировать стремительно движущиеся объекты (на снимке: момент попадания пули в электролампу), космических лучах, телемеханике…

Странным образом журнал в разгар сражений выглядел менее милитаризованным, чем в довоенное время. Появились даже фантастические рассказы зарубежных авторов – Р. Хайнлайна, А. Каммера, а также «Тайна горного озера» И. Ефремова, будущего классика советской научной фантастики. Традиционное «Окно в будущее», можно сказать, распахнулось настежь и надолго. Победный 1945 й «ТМ» встретила в «штатском». Конверсия для журнала к тому времени уже завершилась. Читателю предлагалось осваивать новые рубежи научно-технического прогресса. Советский народ уверенно смотрел в грядущее.

Так было тогда. А что стало после перестройки и реформ?

Солнце под землей

Некогда руководители нашей страны стремились быть «впереди планеты всей» в космических исследованиях, атомной военной мощи и в приручении «мирного термояда». Потратили на это сотни миллиардов рублей, массу сил и средств, построили соответствующие объекты и научно-технические комплексы.

Добились немалых успехов – с надрывом для народного хозяйства и ущербом для родной природы. И вдруг стали пресекать и запрещать то, что прежде воспевали, преисполняясь законной гордости.

Бросаться из одной крайности в другую – неумно, ненормально, вредно. Надо иметь в виду и то, что первая крайность определялась государственной необходимостью, а вторая – интересами Запада, в первую очередь США. Причем у противников ядерных испытаний и атомных станций главное оружие – психотронное. Они используют экологические темы в политических целях.

Обратим внимание на характерное признание Ф.Ф. Сафонова: оказывается, он своевременно уведомил руководителей партии, председателя КГБ о необходимости принять меры для защиты Семипалатинского полигона от клеветнических нападок противников не только его, но и единства СССР. Ответа не было. Значит, Горбачев и его команда были заодно с врагами полигона и Советского Союза.

Какие имеются разумные доводы в пользу продолжения подземных атомных взрывов?

Для военных целей. Атомное оружие повсеместно не запрещено. Его приходится проверять и совершенствовать хотя бы ради безопасного хранения.

Для народного хозяйства. Как известно, взрывы метана на кузбасских шахтах унесли десятки человеческих жизней. В Донбассе после десятилетнего перерыва начались «метановые катастрофы». Последняя стоила жизни более чем ста шахтерам. С этой бедой можно бороться с помощью подземных атомных взрывов.

Или другой аспект: можно «омолаживать» истощенные месторождения нефти с помощью искусственных землетрясений. Из-за сейсмического удара в полускальных горных породах возникают трещины, по которым так называемая микронефть «всплывает», накапливаясь в структурных «ловушках» (обычно – в куполах антиклинальных складок, выпуклых кверху), а из песчаных пород этот удар «выжимает» её.

Для научно-технических исследований. Как бы мы ни относились к атомной энергии, отдадим должное человеческому гению: это же настоящее чудо – солнце под землей!

И вряд ли можно надеяться, что удастся «закрыть» не просто испытательные полигоны, а само техническое освоение ядерного распада. Необходимо надежно использовать подземное солнечное пекло на благо людям.

Американцы ведут секретные исследования способов получения энергии сериями атомных микровзрывов. Подобные теоретические разработки есть и у нас. Существуют и другие варианты энергетики XXI века. Прекратив соответствующие научные разработки, мы останемся на задворках современных технологий даже в такой «нашей» области, как атомные исследования.

Имеется еще одна важная проблема – преувеличенная боязнь радиационной опасности, бездоказательное сваливание на нее многих наших бед и безобразий.

Не более одного процента населения Казахстана испытывало сколько-нибудь серьезные неприятности от подземных атомных взрывов. А какие страсти разжигали националисты и, можно сказать, «американисты» в первую очередь из движения «Невада – Семипалатинск» по поводу Семипалатинского полигона!

Можно возразить: эти люди в меру своих сил и ограниченности своих знаний боролись за здоровье казахского народа. Они могли ошибаться, но их цель была благородна.

Трудно согласиться с таким доводом. По-моему, о своем народе они заботились позорно мало. Более того, ориентировали его не на улучшение гигиены и санитарии, не на реальную экологическую безопасность, а на мнимую, несравненно менее существенную.

Поясню. В то время, когда эти активисты разворачивали кампанию против Семипалатинского полигона, едва ли не во всех городах и поселках республики люди изо дня в день пили недостаточно чистую воду, дышали загрязненным воздухом, употребляли в пищу растения, отравленные ядохимикатами.

Многие труженики продолжали жить в антисанитарных условиях, испытывать острую нужду в медикаментах и полноценном питании. Вот о чем следовало бы позаботиться тем, кто с такой яростной клеветой твердил о сомнительных ужасах Полигона.

Ну а чем же тогда объяснить аномально большое число врожденных уродств и многие заболевания местных жителей?

На мой взгляд, надо обратить внимание на характер генетических аномалий. Подобные прежде встречались и у жителей Западной Европы в связи с употреблением, в частности, некоторых лекарственных препаратов. Землетрясения, тем более редкие и слабые, тут совершенно ни при чем.

Как известно, развернутая в хрущевские времена кампания по химизации сельского хозяйства привела к тому, что немалая часть населения СССР (не только Казахстана) стала употреблять в пищу не вполне чистые продукты, например рис. В степях Казахстана животноводы использовали ДДТ для борьбы с насекомыми.

О том, что этот химикат ядовит, опасен и вызывает генетические аномалии, если им и разъясняли, то недостаточно постоянно и убедительно. А ДДТ имеет особенность накапливаться в организме, переходить в жировые ткани, воздействовать на молекулы, несущие генетическую информацию, искажая её. Вот и рождались дети с врожденными дефектами.

…Нет, не о благе своего народа и не об экологической безопасности своей республики заботились противники Семипалатинского полигона. Вольно или невольно они выполняли установку правительства США на дестабилизацию обстановки в Советском Союзе, на вражду между нашими народами, на ослабление ядерной мощи нашего государства.

Полет на ядре

В завершение этой главы хочу обратить внимание читателя на малоизвестный факт, относящийся к теме радиационной безопасности. В период перестройки у нас появилось немало людей, которых уверили в том, что Советский Союз был подобием дикаря, размахивающего ядерной дубинкой на страх всем народам, и прежде всего своему собственному.

(Напомню: использовали атомную «дубину» только США, они же угрожали пустить ее в действие, даже подготовив секретные планы атомной бомбардировки десятков наших городов.)

Как было в действительности, можно отчасти судить по тому, как у нас был подготовлен «полет на ядре». Об этом я узнал полтора десятилетия назад. Нет, в СССР не собирались повторить подвиг барона Мюнхгаузена. Хотя некоторая фантастичность была в проекте, который начали в полнейшем секрете разрабатывать почти полвека назад. В наше время подобным образом намечается добраться до Марса.

Конечно же, имеется в виду не пушечное ядро, а распадающиеся ядра – атомные.

…В XX веке научно-технический прогресс во всем мире шел как бы двумя параллельными путями: тайным и явным. В нашей стране «открытые» ученые, крупнейшие инженеры выступали по радио и телевидению, о них писали журналисты. Страна знала своих замечательных интеллектуалов, славила их, награждала.

Однако существовал и другой, незримый поток идей и разработок. Именно он приносил самые яркие – в прямом и переносном смысле – сенсации: взрывы атомных бомб, взлеты космических ракет. «Закрытых» специалистов обслуживали крупнейшие промышленные комплексы, научно-исследовательские центры, целые города, не нанесенные на топографические карты.

Об одном из удивительных достижений «секретной» науки и техники мне довелось услышать в Перми на предприятии «Авиадвигатель». Здесь создали «железное сердце» знаменитого боевого МиГа.

Можно было ожидать, что у тех, кто способен сконструировать высококлассный авиадвигатель – сгусток новейших технологий, инженерных решений, – есть в запасе немало историй о смелых идеях, фантастических проектах. Однако в случае, о котором пойдет речь, пермяки едва ли не первыми в нашей стране потерпели сокрушительное поражение на «экологическом фронте».

…В 50 е годы тема мирного использования атомной энергии была очень модной. В научно-популярных журналах с вполне обоснованной гордостью сообщали о первой в мире нашей АЭС. Весьма интересные сведения содержались и о перспективах космонавтики. В частности, А.А. Штернфельд утверждал, что «искусственные спутники Земли обязательно будут использоваться как строительные площадки для космических кораблей» с атомными двигателями. И давалось пояснение: «Запуск таких ракет с поверхности земли может иметь нежелательные последствия ввиду их радиоактивного действия. Старт же с искусственного спутника позволит избежать действия ракетной струи на земную поверхность и атмосферу».

Конец ознакомительного фрагмента.