Вы здесь

Полет орлицы. Часть вторая. Безвременье (Д. В. Агалаков, 2007)

Часть вторая. Безвременье

«Вокруг его персоны происходили частые и разнообразные замены, так как он имел привычку по истечении некоторого времени, когда кто-то из его окружения поднимался на вершину колеса фортуны, скучать и при первом же удобном случае, который мог дать хоть какую-то возможность соблюсти приличия, с удовольствием переворачивал колесо сверху вниз».

Жорж Шателлен,
бургундский хронист, о Карле Седьмом Валуа

«Когда король находился в Жьене, герцог Алансонский пожелал увести Деву и солдат короля в Нормандию, но сеньор де Ла Тремуй не захотел этого. И Дева осталась при короле… очень опечаленная отъездом герцога».

Персеваль де Кани,
хронист герцога Алансонского

1

– Она неистова и кровожадна, государь! – в присутствии Реньо де Шартра, союзника и единомышленника, говорил Ла Тремуй, но голос его то и дело переходил на шипение. – Мне много рассказывали о ее жестокости! Да, она героиня, об этом никто не спорит, но… – Ла Тремуй взглянул на бледное лицо короля и сразу вспомнил, что тот не дубинноголовый капитан из войска Девственницы, способный только работать мечом, а знаток латинской литературы. Нужен был образ – и немедленно! – Она как бог Марс, но только в мужском обличии! Битвы – вот цель ее жизни! Она ненасытна в своем желании убивать! Если ей позволить, эта война продолжалась бы до последнего англичанина и француза! – Ла Тремуй усмехнулся и развел руками. – Но, государь, она не Марс. Жанна – простая смертная. А значит, ее кровожадность – грех. Порок терзает ее, но Дева не желает с ним бороться!

Короля настораживал этот напор, но он не перебивал фаворита. Как еще узнаешь о том, чем болеют твои подданные? Чем болела Дева, он знал – битвами. Она с назойливостью осы преследовала его с самого Реймса, настаивая на скорейшем наступлении. Он только и слышал: «Англичане! Нельзя упускать момента! Нужно немедленно идти на Париж!»

Что и говорить, если бы он не обмолвился при Ла Тремуе, что «Дева подчас раздражает его, ежечасно настаивая на кровопролитии», сейчас бы его фаворит не был так уверен в себе, пытаясь потоптаться на авторитете прославленной героини Франции.

– Вспомните ту мартовскую ночь в Шиноне, когда Жанна появилась при дворе. Что она сказала: «Я освобожу Орлеан, мой благородный дофин, и поведу вас в Реймс». Разве не так? Орлеан освобожден, и вы коронованы в Реймсе. Все, что Дева обещала нам, она исполнила. – Ла Тремуй сделал паузу. – О Париже речь не шла, государь. А вдруг это уже слишком?

Реньо де Шартр, сложив руки на животе, кивнул мощной головой:

– Господь принимает войны, но не поощряет их.

– Ей неведома мера, государь, – продолжал Ла Тремуй. – Сейчас самое время начать серьезные переговоры с Филиппом Бургундским. Если бы он не хотел мира, то не прислал бы на коронацию своих людей, не согласился бы на перемирие. Да, территориально мы разъединили англичан и бургундцев: ваши капитаны говорят, что это – стратегическое превосходство. А может быть, наоборот, мы загнали себя в западню? Мы оказались меж двух огней, так давайте потушим хотя бы один из них? Бургундию! Но не силой оружия, – а вдруг это пламя разгорится еще сильнее? – а миром. Миром, государь!

Карл Валуа понимал правоту и неправоту своего фаворита и его вечного единомышленника – канцлера де Шартра. Залогом верной победы над англичанами всегда считался прочный мир с Бургундией. Воевать на два фронта дело опасное, если не губительное! Но в прошлые времена не было Девы. И не было такого воодушевления французов. Раньше, взяв оружие, они шли на битву, исход которой был для них неясен.

Теперь они шли побеждать.

В конце концов осторожный король дал распоряжение «миролюбцам» искать дальнейшего мира с герцогом Бургундским и в случае чего пообещать ему ряд территориальных уступок. Он не знал о том, что его кузен Филипп в те дни, когда гостил в Париже и пропустил коронацию, получил от Бедфорда 20 тысяч ливров на срочный набор армии против французов. И не знал другого, что лорд Бедфорд послал депешу в Лондон, в которой регент требовал еще золота для укрепления отношений с герцогом Филиппом и утверждал, что без союза с Бургундией дела англичан на континенте будут плохи.

С Бургундией, решил Карл Валуа, он определился. Но как быть с Англией? Ответ не заставил себя долго ждать. В «английском вопросе» все решила англо-французская корреспонденция.

7 августа Бедфорд написал Карлу Валуа гневное письмо, через несколько дней король получил его, и 13 августа французская армия, до того плохо понимавшая свои цели, наконец-таки двинулась в сторону Парижа. Понадобилось открытое оскорбление, чтобы Карл Валуа зашевелился.

Письмо Бедфорда было следующим:

«Дофину Карлу Валуа, в настоящее время беспричинно называющему себя королем!

Отчего Вы предпринимаете шаги против короны и правления куда более высокого, чем ваше? Зачем Вы противостоите принцу Генриху, что милостью Бога является истинным сюзереном королевств Франции и Англии? Вы обманываете простых людей сообщением, что даруете мир и безопасность, но я позволю себе не поверить в нее. Потому что Вы используете сомнительные средства, и цель ваша – совратить и оскорбить неосведомленный и суеверный народ. Обмануть его при помощи омерзительной и распутной женщины, ведущей позорную жизнь, одетую в мужское платье, которая действует на пару с мятежным монахом и вероотступником. (На орехи досталось и отцу Паскерелю.) Они оба, согласно Святому Писанию, отвратительны Господу!

А посему предлагаю Вам, дофин! Выберите любое угодное Вам место и в установленный день появитесь там с сей женщиной, монахом-отступником, Вашими клятвопреступными союзниками и такой силой, каковую Вы сможете собрать, и тогда мы будем, к удовольствию Господа, лично встречать Вас в названном месте как представители истинного наследника короны Англии и Франции принца Генриха!»

Победы французского оружия довели до белого каления лорда Бедфорда, и он, в приступе бессильной ярости, оскорбил Карла Валуа. Король, взбешенный тоном англичанина, к великой радости Жанны и ее капитанов шикнув на «миролюбцев» Ла Тремуя и де Шартра, повелел идти на англичан.

Но потерянный месяц времени лорд Бедфорд использовал с умом. К середине августа у него была хорошо подготовленная армия, пополненная солдатами, срочно прибывшими из Англии, их послал кардинал Винчестерский, и полком бургундцев, посланным герцогом Филиппом.

2

Вблизи Доммартена, что находился в двадцати лье от Парижа, Карлу Валуа донесли, что из столицы вышла армия под командованием Бедфорда и она уже близка. На военном совете, проходившем бурно, решили в бой не вступать, а вернуться в Крепи-ан-Валуа, откуда и вышли.

Утром 14 августа армия во второй раз выбралась из Крепи и направилась в сторону Санлиса, что опять же находился на пути к Парижу, но уже по северной дороге. Капитаны сами удивлялись этим замысловатым маршам и демаршам, которое совершало их войско – то наступая на противника, то поспешно уходя от него, и вновь ища битвы. Все понимали, возглавь король войско, идущее в апреле на Орлеан, окружи он себя советчиками, как Ла Тремуй и де Шартр, воз и поныне был бы там. Но Карл Валуа противился воле и активности своих капитанов. У него на все было свое мнение. Вернее, отсутствие такового ему удачно заменяло упрямство, которое он использовал по любому поводу.

В полдень того же дня две армии остановились друг против друга. Это было недалеко от Санлиса, в местечке Монтепилуа, у речушки Ноннетт. И англичане, и французы нашли такие удобные позиции на холмах, в окружении лесочков, ставших живыми стенами на флангах, что сходить с них для атаки не собирались. Тем более, англичане окружили себя плотным частоколом и поставили вдоль всего фронта несколько рядов лучников. Французы превосходили числом противника, но стрелки Бедфорда в случае атаки английских позиций всегда могли с легкостью уничтожить это преимущество. Изгородью англичане оберегали и свой тыл, на случай, если французская конница обойдет позиции англичан. Наученный горьким опытом Пате, где растянувшиеся лучники без палисада оказались беззащитны перед маневром конных рыцарских отрядов, Бедфорд врос в землю и стал ждать. Жанна не знала, как ей быть. С одной стороны, от нее ждали чуда, с другой – было ясно: англичане не станут нападать первыми, чтобы ни случилось.

Если, двигаясь к Орлеану, Жанна была уверена, что нападет на первый же бастион Суффолка и Талбота, что встретится у нее на пути, и именем Господа одержит победу, то теперь все изменилось. В ряде блистательных битв, где она участвовала, Жанна приобрела опыт командира. И теперь этот опыт боролся в ее душе с безоговорочной верой в победу. Прежняя Жанна говорила: «Атакуй англичан, несмотря на потери, сломи их одним гневным порывом, накрой их волной французского оружия, пусть они захлебнутся!» Нынешняя Жанна предостерегала: «Атаковать позиции англичан – значит положить несметное количество солдат под английскими стрелами. Не исключено, что твоя волна разобьется об эту скалу…»

Противники бранили друг друга на чем свет стоит. Иногда брань перерастала в короткие стычки по фронту, но не более того. Жанна понимала: что-то изменилось. И не в лучшую сторону. Она до сих пор не могла понять, почему король – ее любимый король! – не послушал ее и не позволил поступить так, как единственно было правильно. Их промедление было подобно тому, как если бы охотники, уже загнавшие волка в овраг, вдруг забрали собак, дали отбой и отправились в замок – обедать, отложив охоту на пару дней.

И вот этот волк уже обернулся целой стаей серых врагов, которые нынче чувствовали себя хозяевами положения.

15 августа перестрелки и стычки переросли в небольшое сраженье на поле между лагерями, где участвовало около пятисот бойцов с обеих сторон, но в решающую битву оно так и не переросло. В плен к противнику попали как французы, так и англичане.

На следующий день армии разошлись.

Французы первыми снялись с места, а за ними, осторожно, и англичане. Брань стояла надо всей округой Монтепилуа и над речушкой Ноннетт. Обе стороны были так злы друг на друга, что, разбредаясь, без сожаления прикончили пленных.

Бедфорд ушел в Санлис, а потом в Нормандию, что была на пороге восстания против англичан, а Карл Валуа – в Крепи, где получил ключи от Компьена, который согласился подчиниться ему, и далее – в сам Компьен, где теперь, после сомнительного похода на Париж, он должен был показать свои силы.

3

Карл Валуа въехал в город через южные ворота Пьерфон. Его вышли встречать именитые горожане во главе с Гильомом де Флави, комендантом Компьена, опытным и независимым капитаном.

Этот большой город, выросший у слияния двух рек северной Франции – Уазы и ее притока Эно, представлял мощную крепость. Он дорогого стоил. Владеющий Компьеном мог угрожать Парижу, если в столице засел его враг, или напротив – быть его надежным защитником, если Париж был своим.

На Компьен всегда с жадностью смотрел герцог Бургундский, и вот уже, не успел король осмотреться в своих заново приобретенных владениях, как в Компьен пожаловало посольство герцога. На этот раз посланников Бургундии возглавлял первый из вельмож Филиппа – граф Жан Люксембургский. Граф гордился своей кровью и кланялся очень редко – представители его фамилии в разное время правили Священной Римской империей; Люксембурги были королями Венгрии и Чехии.

Король Франции встретил почетного гостя в окружении своих капитанов. В их компании он производил серьезное впечатление! Особенно среди французских вояк выделялась коротко стриженная темноволосая девушка в черном камзоле и черных в обтяжку штанах, перепоясанная широким кожаным ремнем, с мечом у левого бедра. Увидев ее, от нее трудно было отвести глаза.

Трудно было отвести взгляд и от графа Люксембурга. Левую часть его лица, через губы, пересекал глубокий шрам. Пустая левая глазница была перевязана широкой черной лентой.

Люксембург поклонился и поприветствовал короля Франции от имени герцога Бургундии, пожелал ему доброго здравия.

– Благодарю вас, граф, – ответил Карл Валуа. – И я желаю моему кузену Филиппу всех благ, да хранит его Господь! – Король скосил взгляд на Деву. – Моих капитанов представлять вам не стоит, вы их знаете…

Потон де Ксентрай с легкой усмешкой поглядывал на обезображенное лицо графа – ведь это его секира на боевом турнире в Аррасе семь лет назад прямым ударом разрубила шлем графа Люксембурга и оставила его на всю жизнь калекой и уродом.

– Но позвольте представить вам Дама Жанну, – договорил Карл, – с ней вы еще незнакомы.

Граф кивнул девушке, и она ответила ему легким поклоном.

«Вот, значит, какова эта девчонка, что навела столько страху на англичан!» – подумал граф Люксембург. Губы Жанны едва заметно зашевелились. «Проклятый бургундец!» – прошептала она.

– Больше так не могу! – на следующий день, во время прогулки верхом по окрестностям Компьена, сказала она герцогу Алансонскому. – Я лучше вернусь в Домреми и буду пасти овец – так я принесу больше пользы Франции, чем теперь!

За ними на расстоянии следовала свита – ее и герцога.

Алансону, только что выплатившему выкуп за свою персону и тем самым избавившемуся от данного слова – не воевать против англичан, тоже не сиделось на месте. В сердце молодого человека кипела ярость и жажда отмщения. Один из первых вельмож Французского королевства – он был нищим. Ни денег, ни земель – все досталось англичанам. Ненавистный ему лорд Бедфорд присвоил себе провинцию Алансон! Поэтому, глядя на сонного короля, он, как и Жанна, тоже едва сдерживал себя.

Девушка оглянулась назад.

– Пойдете со мной на Париж? – спросила она. – Теперь же?

Он поймал ее неспокойный взгляд.

– Теперь же – а именно?

– Завтра, – уточнила она. – Очень хочется увидеть столицу своими глазами! А не по рассказам моих друзей, – добавила она.

– А вы, Жанна, после Парижа пойдете со мной в Нормандию?

Девушка усмехнулась – хитер был ее родственник! Но в справедливости вопроса отказать герцогу было невозможно.

– Пойду, Алансон, – сказала она.

– Да будет так, Жанна… А как же король?

– У него есть послы герцога Бургундского.

– Верно! – рассмеялся Алансон. – Их общество он предпочитает нашему!

Рассмеялась и Жанна, только с горечью.

– А раз так, мой прекрасный герцог, сегодня же собирайте ваших людей!

Жанна пришпорила коня, Алансон тоже, и они быстро помчались вперед, отрываясь от медленно преследующей их свиты.

4

– Да что она себе позволяет?! – восклицал Ла Тремуй в покоях короля. – Как понять ее поступок?! – Его справедливый гнев был таким искренним, что на Ла Тремуя просто жалко было смотреть. – Ослушаться своего короля?! Немыслимо! Невероятно! Да она… – он взглянул на короля, сидевшего в кресле в парчовом ночном халате, но так и не договорил. Хотел было назвать ее «смутьянкой», но ведь не против же короля она собрала свое войско, а против его врагов! Крутилось еще словцо «ослушница», но кого она ослушалась? Она просто поступила по-своему. – На нее нет никакой управы! – наконец высказался он.

– Что вы хотите, Тремуй? – спокойно заметил король. – Мы сами доверили ей командование целой армией и полную свободу действий, а теперь держим ее на коротком поводке.

– И Алансон! – после паузы продолжал Ла Тремуй. – Уверен, что это она настропалила его идти на Париж!

– За что вы так не любите Жанну? – спросил Карл Валуа.

– Не люблю? – изумился Ла Тремуй.

– Еще как! – прищурив глаза, король смотрел на него шутливо и серьезно одновременно.

– Она… опасна, – неожиданно вырвалось у фаворита короля. – Опасна, государь…

– Для кого – для вас или для меня? – попросил его уточнить Карл.

Король играл с ним? Что ж, он принимает игру!

– Для любого человека, кто не желает поступать по ее воле, – вкрадчиво ответил фаворит. – Будь то простой смертный или король.

Он взглянул на своего государя и по выражению глаз того понял, что выдержал этот словесный поединок. Была ничья.

А Жанна и герцог Алансонский тем временем выдавали себя за авангард королевского войска. Впрочем, так оно и было на самом деле, хотя они не знали этого. Жанна и герцог потребовали, чтобы Санлис, еще недавно дававший приют армии лорда Бедфорда, открыл им ворота – и город выполнил их волю.

26 августа они без боев заняли предместье Парижа Сен-Дени. Жители и солдаты бежали за крепостные стены столицы. Всего три лье отделяло их от столицы. В это самое время король, который плелся за Жанной и Алансоном, во главе армии въезжал в Санлис…

Когда король приближался к Сен-Дени, войско Жанны и герцога Алансонского стало у Ла-Шапели – в полутора лье от столицы. Но идти на штурм без санкции на то короля было бы слишком большой дерзостью, и они покорно дожидались Карла Валуа в предместье святого Диониса.

И норовистым капитанам – Жанне и Алансону – и королю было выгодно сгладить этот небольшой конфликт, и когда король добрался-таки до места, они приветствовали его так, точно это он послал их вперед, а не они сами решились на подобный шаг. «Все готово для штурма, государь!» – было их дружным приветствием Карлу Седьмому. И король милостиво дал добро – коль все так желают захватить Париж, быть посему.

5

С холмов Монмартра Жанна впервые смотрела на Париж. Она была точно паломником, пришедшим в священный город. Но пришла она к нему не с молитвой, а с мечом.

А было на что посмотреть с желтеющих холмов! Перед Жанной рос не мощный Орлеан и не внушительный Компьен. Это был грозный гигант, равного которому вряд ли можно было найти на белом свете. Но именно таким Жанна и надеялась увидеть Париж!

По двум берегам Сены раскинулся великий город – оплот королей, чья кровь текла в ее жилах. Высокие крепостные стены и грозные башни, насыпные валы и глубокие рвы окружали столицу Франции, неприступную на первый взгляд.

Часть города за рекой, на правом берегу, была окутана голубой утренней дымкой. Лезвие Сены нежно вонзалось с двух сторон в каменную громаду. С острова Сите поднимался к утреннему небу прекрасный и величественный Нотр-Дам, о котором Жанна немало слышала от своих капитанов. Храмы, дворцы и замки ждали ее за стенами Парижа. Сотни улиц и улочек, тысячи прилепленных друг к другу домов простых горожан, затаив дыхание, дожидались ее. Ближняя часть города, по эту сторону реки, была видна куда отчетливее, яснее. Хорошо читались бойницы, башни выглядели куда более устрашающе! Точно трехглавый дракон, выдаваясь вперед, смотрели в сторону подступившего войска три башни самых ближних Монмартрских ворот. Такими же внушительными были ворота Сен-Дени – слева, и Сент-Оноре – справа. Через крепостные рвы от городских ворот были переброшены мосты. И новые крепостные башни уже за этими рвами и валами поднимались вверх. Они, являясь форпостом Парижа, готовы были первыми встретить врага. Но даже если башни мостов будут взяты оглушительным напором, штурмом и преодолены валы и рвы, каждые из трехглавых городских башен за ними, представлявшие собой самостоятельные крепости, остановят нападающих. Огнем бомбард, градом камней и стрел, кипятком и смолой они встретят любого противника – опрокинут его, не подпустят. О том, чтобы штурмовать одни из трех этих ворот, не стоило и думать – каким бы сильным ни было войско! Пробивать бреши стоило в стенах, между воротами.

Но до них тоже нужно было добраться…

Желтеющие леса спускались с холмов Монмартра и подступали к каменному оплоту. Жанна знала – город уже проснулся и тоже сейчас смотрит в ее сторону! Смотрит и ждет. Готовится к бою. Если бы парижане вняли ее голосу, как она внимает голосу Господа, поверили и открыли ей ворота, сколько было бы радости в ее сердце!

Но они не сделали этого…

И потому ее солдаты уже катили к городу, к воротам Сент-Оноре, которые она выбрала главной мишенью, бомбарды и катапульты. Тесно сомкнув ряды, оградившись щитами, шли в древним стенам бойцы.

В этот день секретарь Парижского парламента взирал с крепостной стены на подступавшее войско французов. Это был тот самый Клеман де Фокемберг, что четыре месяца назад, задумавшись, нарисовал портрет Жанны на летописном документе! Неприятно было у него на душе от вида ползущих, как саранча, французов, но крепостные стены Парижа внушали уверенность в силе своего оружия.

– Простите, монсеньор! – окликнул он важного рыцаря, облаченного в доспехи, с открытой головой. – Простите, что побеспокоил вас…

– Да, мэтр Фокемберг? – глядя на холмы Монмартра, откликнулся тот.

– Мы… выстоим? Эта Дева, о ней столько говорят…

Рыцарь взглянул на него с улыбкой. Многие боялись улыбки этого человека куда больше, чем его гнева. Но кто был такой секретарь Парижского университета? – бумажная душа. Мышь. Что с него взять…

– Париж может погубить только предательство, мэтр Фокемберг. Силой они не возьмут его. Только предательством. Если бы я не создал отряды милиции, то сейчас бы нашлись такие, кто надумал бы открыть ворота самозванцу. Но паникеров ловят и сажают под замок, поэтому будьте покойны. А что до Девы, однажды мы и ее посадим в клетку, и все увидят, что она – пустое место.

– Благодарю вас, монсеньор, – поклонился рыцарю Клеман де Фокемберг. – Вы меня успокоили. И да благословит нас Господь!

Поглазев на неприятеля, секретарь отправился продолжать свою летопись. Человек, с которым он говорил, был не кто иной, как Луи Люксембургский – родной брат Жана Люксембургского, помеченного секирой Ксентрая. Луи совмещал при английском дворе несколько должностей. Он был канцлером английской части Франции, комендантом Парижа и начальником английского гарнизона столицы, еще – епископом Терруанским и личным другом лорда Бедфорда.

Уехав подавлять бунты в Нормандию, Бедфорд оставил Луи Люксембурга оборонять Париж. И за то время, пока король Франции решал – нападать ему на столицу или нет, идти за Жанной и Алансоном или не идти, Луи Люксембургский, следуя наказам Бедфорда, превратил Париж практически в неприступную цитадель, попутно расправляясь со всеми, кто мог бы выдать столицу неприятелю.

…Чистым и свежим был утренний воздух на холмах Монмартра, звонким пенье птиц. Но грозным было идущее к стенам Парижа воинство – сотни солдат, пушки и вновь сотни солдат. И лестницы, лестницы…

– В такой день можно полюбить весь мир, – сказала Жанна. – Забыть о крови. Если бы не война!

Мир разделился. Есть французы, а есть англичане и бургундцы. Есть ее армия и есть Париж, готовый оказать сопротивление своему королю – помазаннику Божьему. И никакое пение птиц, даже райских, не остановит ее! Окутанные первым увяданием осени холмы Монмартра – последняя черта перед беспощадным приступом.

– Сегодня день Рождения Богородицы, Жанна, – осторожно сказал Алансон. – Вы не забыли?

Забыла! Сердце Жанны больно сжалось. Еще четыре месяца назад она бы не позволила себе проливать кровь в такой день! Четыре месяца назад она бы запретила даже думать о войне – и молилась бы: за себя и других. Как в старинные рыцарские времена, когда святая церковь устраивала воскресные перемирия! Но все изменилось. Теперь она думает о стратегии, о том, чтобы не потерять лишнего дня, а ее чистая вера, куда она подевалась?

Девушка перехватила взгляд Рауля де Гокура – он с любопытством смотрел на нее.

– Не забыла, мой прекрасный герцог, – гордо улыбнулась Жанна. – Этот день станет великим днем!

– Вы знаете, я верю вам! – кивнул Алансон.

– А раз так – командуйте штурм. Господь на нашей стороне!

Тем временем Клеман де Фокемберг добрался-таки до своего кабинета. Он открыл тетрадь и, смочив горло глотком вина, поразмыслил над увиденным. А далее обмакнул перо в чернила и записал следующее:

«Четверг, 8-й день сентября. Праздник Рождества Богородицы. Солдаты мессира Карла де Валуа большим числом собрались пред стенами Парижа у ворот Сент-Оноре. Надеясь захватить город и нанести вред его жителям в большей степени внезапностью нападения, чем мощью и силой оружия, они около двух часов пополудни стали делать вид, что хотят осадить столицу…»

Мэтр де Фокемберг сделал еще глоток вина, и тогда же услышал первый гром – это били грозные бомбарды нападавших. «Началось…» – только и подумал секретарь Парижского парламента.


Удар французов пришелся на пространство между воротами Сент-Оноре и Монмартр, ближе к первым. Артиллерия била по столице – каменные ядра вырывались из широких жерл бомбард и с устрашающим свистом летели в сторону крепостной стены. От их ударов вздрагивала земля и, кажется, осажденные должны были сыпаться вниз как горох! Работали катапульты, кулеврины, сотни арбалетов посылали железные стрелы в англичан и бургундцев, и столько же английских стрел, если не больше, летело в тех, кто сейчас бежал с фашинами забрасывать рвы.

…Существовало две бури, что столкнулись друг с другом. Страшно было осаждающим, подбегающим ко рву с охапками хвороста, смотреть на стены, что грозились изрешетить их стрелами, но еще страшнее было смотреть вверх – дневное небо было темным от оглушительных каменных молний, разрезающих воздух над головами, и пронзительно свистящих стрел.

Когда поле перед воротами Сент-Оноре было покрыто трупами нападающих, а ров – доверху наполнен фашинами, Жанна схватила белое знамя и, выкрикнув: «Вперед, французы! Господь с нами!» – первая побежала к стене. Порывом она увлекала за собой целое войско, уставшее за два часа непрерывных военных действий под вражеским огнем, вдохнула в него новые силы, и сотни солдат уже тащили лестницы, а арбалетчики, идущие за ними, прикрывали их. И все била и била артиллерия по крепостным стенам…

Французы падали с лестниц, изрешеченные стрелами англичан, ошпаренные кипящей смолой, и ложились во рвах друг на друга. У Жанны кружилась голова – ад был перед ней! В какой-то момент она передала знамя Баску, а сама, вытащив меч, бросилась на лестницу, но вот уже несколько убитых французов, летевших вниз, сбили ее. Оглушенная, она выкарабкалась на вал. Знамени не было. «Баск! Баск!» – кричала она. Но потом знамя вновь возникло – в руках д’Олона. Баск был убит стрелой.

Она вырвала знамя из рук оруженосца.

– На штурм! Возьмите Париж, французы! Господь с нами! – изо всех сил кричала она и все поднимала знамя выше и выше, чтобы солдаты видели его.

Сумерки коснулись земли и кровавой каши перед Парижем, стен обороняющейся столицы и выдохшихся нападающих, но дальше крепостного вала французы не прошли – это была их единственная победа.

Тогда стрела, пронзив стальные поножи, и пробила ногу Жанны. Она покачнулась, упала на колено. Ее подхватили и понесли прочь от битвы. Руки оруженосцев и солдат крепко держали ее, потому что она пыталась вырваться и все кричала: «Все на стены! Французы! На стены! Город будет взят!»

Когда солнце качнулось и медленно потянулось вниз, и стало темнеть, Рауль де Гокур, наблюдавший за мясорубкой у ворот Сент-Оноре, сказал герольду:

– Трубите отбой!

Алансон не посмел перечить ему – было ясно: Париж выстоял. Они проиграли.

Все это время Клеман де Фокемберг пил вино, и сердце его съеживалось от гулких, непрерывных выстрелов, потрясавших древний Париж. Но вот канонада смолкала. Неужели – все?

Вскоре дверь в его кабинет приоткрылась и в проем ввинтилась голова слуги:

– Мэтр де Фокемберг! Все кончено! Французы отходят, а смутьяны схвачены. Их было много, они хотели открыть ворота и сдаться. Но теперь кончено!

– Благодарю, голубчик, – облегченно вздохнул секретарь Парижского парламента, – а теперь ступай, ступай…

И когда ликующий слуга исчез, Клеман де Фокемберг неторопливо допил вино и вывел в реестре:

«И в те часы были в Париже поддавшиеся панике или подкупленные люди. Они подняли голос во всех частях города, с той и с другой стороны мостов, и кричали, что все потеряно, что враг вот-вот войдет в Париж. Они уверяли, что всем нужно бежать и стараться спастись. Но до того не дошло…»

6

Жанну доставили в Ла-Шапель, вытащили стрелу, промыли рану. По дороге она то и дело пыталась вырваться – она не хотела верить, что кровопролитный штурм, на который столько было потрачено сил, провалился. Алансон и д’Олон, сопровождавшие девушку, успокаивали ее.

Кость оказалась целой. Ночью, забыв о боли, Жанна что есть сил молилась. Вопрос, заданный Алансоном: «Вы не забыли, сегодня день Святой Богородицы?» И ее ответ: «Не забыла, мой прекрасный герцог. Этот день станет великим днем! Господь на нашей стороне!» – преследовали ее. Собственный голос – голос гордячки! – стоял в ушах. Она ненавидела себя за него!

Но утром все изменилось.

– Мы возьмем Париж! – схватив руку герцога Алансонского, едва он вошел в ее дом, горячо сказала она. – Возьмем! Вы верите мне?

– Да, Жанна, – искренне ответил тот.

В эту минуту паж де Кут сообщил, что к Деве пришли от короля. Это был граф де Клермон – влиятельный вельможа королевской крови и не очень удачливый полководец, тот самый, из-за нерасторопности которого год назад была проиграна битва при Рувре.

– Я хочу возобновить штурм! – оповестила его девушка.

– Сожалею, Дама Жанна, – сказал де Клермон, – но его величество приказал передать вам, что он отдал приказ к отступлению.

– Как это – к отступлению?!

– Военная кампания завершается, – поклонился он.

Жанна встала с кровати и тут же припала на раненую ногу.

– Завершается?! Не может быть! После вчерашнего?

– Вот именно – после вчерашнего, – откликнулся де Клермон. – Прошу внять голосу рассудка, Дама Жанна. Париж неприступен.

– Для вас – неприступен! – зарычала она. – Но не для меня! Я не сдвинусь с места, пока Париж не будет взят!

Граф де Клермон гордо поднял голову:

– Я пришел не для того, чтобы устраивать ссору, Дама Жанна. Я только передаю вам волю его величества милостью Божьей короля Франции Карла Седьмого. Ввиду вашего ранения его величество дает вам два дня для того, чтобы поправить здоровье, собрать ваших солдат и прибыть ко двору в Сен-Дени. Это все. Желаю скорейшего выздоровления, и да поможет вам Бог.

На том, не желая более продолжать прения, де Клермон удалился.

– В дипломатии он больший знаток, чем в военном деле! – вырвалось у Алансона. – Черт бы их всех подрал!

– Вот что, милый герцог, – сказала девушка. – Мы поступим иначе. Сегодня ночью вы возведете мост из лодок, и мы нападем на Париж со стороны Сены! К утру столица будет наша!

Той же ночью герцог Алансонский, вдохновленный уверенностью Жанны, бросил часть своей армии на возведение моста из лодок, но о самовольной выходке узнали в ставке. Король был вне себя от гнева. «Да как она смеет?!» – кричал он и топал ногами. Чаша его терпения была переполнена. Ла Тремуй очень точно уловил момент, когда время его музыкальной партии. До этого, заручившись поддержкой архиепископа Реймсского, он уже говорил его величеству обреченным тоном: «Париж не сдался Даме Жанне. Господь хочет мира – не войны». Теперь же он восклицал: «Сегодня они не слушают своего короля, а что завтра? Обратят в его сторону свои мечи?» Фраза была резкой, даже опасной, вызывающей! Но Карл Валуа был так разгневан, что тонко продуманный вопль Ла Тремуя пришелся как раз кстати. Он точно ранил короля в сердце, и рана эта осталась кровоточить. Герцогу Алансонскому и Жанне было приказано разрушить мост и без промедления вернуться со своими войсками в ставку.

– Мы были рядом с победой, – утром 11 сентября сказала Жанна, представ перед своим королем.

Карл Валуа гневался и метал громы и молнии только при самых избранных – Ла Тремуе, архиепископе Реймсском, де Гокуре. Но когда Дева появилась перед всем двором, он был величественно спокоен.

– Увы, Жанна, мы не были близки к победе. Время захватить Париж еще не настало. Ожидание – порой тоже битва.

– Ожидание и подвело нас, Ваше Величество! – не удержалась девушка. – Париж успел подготовиться к осаде!

Карл Валуа потемнел лицом – это был вызов. Жанна при всех обвиняла его в том, что из-за его медлительности они проиграли битву. Но он быстро согнал набежавшую тень, хоть ему это и было нелегко. Он даже нашел в себе силы приветливо улыбнуться.

– На все воля Господа, – сказал он. Король встал со своего походного трона и, пройдясь по зале, громко оповестил двор: – Мы возвращаемся к берегам Луары – в Жьен. Завтра же. Такова моя воля!

Сердце Жанны больно сжалось. Это было поражение. Трагедия. Катастрофа. Париж оставался в руках англичан… Девушка ничего не знала о том, что совсем недавно Карл Валуа принимал у себя некоего Пьера де Бофремона, знатного бургундского дворянина, который от лица своего сюзерена пообещал, что Филипп Бургундский вскорости приедет в Париж и будет говорить с людьми ему верными и убедит их сдать столицу королевства французам. Для этого он выпросил у Карла охранную грамоту – дабы герцогу свободно странствовать по землям, занятым королем Франции.

…В день ухода армии из предместий Парижа Жанна в сопровождении д’Олона и пажа де Кута принесла в аббатство Сен-Дени свои сверкающие доспехи и оружие – меч дю Геклена из Сент-Катрин-де-Фьербуа и боевой топор, подаренный ей де Ковальоном при взятии бастиона Сен-Лу.

Конец ознакомительного фрагмента.