Покоренный Кавказ (сборник). Очерк третий. Преданья седой и не седой старины (А. А. Каспари, 1904)

Яссы и Русь

Туман седой древности окутывает густою пеленою времена отдаленнейшие. Что-то неясное, смутное, лишенное определенной формы мерещится в этом тумане; какие-то тусклые пятнышки в непросветной мгле, но с помощью истории эти тусклые пятна становятся уже не столь тусклыми; кое-что можно разглядеть в них и кое-какие заключения можно вывести из того, что разглядишь…

Когда свершилось Великое переселение и расселение народов, то в Европе появилось новое варварское племя аланов. Аланы, которых римляне называли «метанистами», или переселенцами, пришли, повинуясь грандиозному толчку судьбы, погнавшей их на новые места, с побережий Азовского и Черного морей, из степей, залегших между Кавказом и Доном и на всем перешейке Понто-Каспийском. Римские историки говорят, что аланы – это потомки массагетов седой древности; один из Птолемеев делает указание на язигов меотисских, и, наконец, под влиянием времени и тех реформ, которые производит оно в живых языках, они превратились в яссов, а этих яссов арабские и татарские историки, в свою очередь, называют аланами, то есть как бы подсказывая, что поселившиеся в Испании варвары и пришельцы и племена, жившие на Понто-Каспийском перешейке, суть родственные и последние выделили из себя первых.

На существование яссов-аланов между Каспийским и Черным морями указывается историками VI века; историки IX века говорят об аланском князе, обитавшем около нынешнего Дербента, построенного Александром Македонским; затем упоминается также о городе аланов, или, по-позднейшему, яссов, находившемся близ устья Волги. В русских же летописях по отношению к этим аланам всегда упоминается наименование яссов, которое, как можно судить, и на самом деле есть перелицованное на новый лад древнейшее наименование язигов. Кроме того, летописцы почти везде наряду с страною яссов, или аланов, упоминают страну Касохию, которую населяло воинственное племя касогов.

Очень маленькое отступление, дабы завершить эти короткие сообщения о древних яссах.

Кавказские горы в древних русских летописях назывались Ясскими и Черкасскими, и их население нельзя смешивать с потомками древних язигов, поселившихся в незапамятные времена в Дакии, на берегах Тиссы и Дуная (Штриттер). Как бы памятником этих древних времен ныне является город Яссы, древняя молдавская столица.

Точно так же в летописях и у некоторых историков есть указания, что Русь вела в древности войны с яссами, жившими на юго-западе Литвы, но тут нужно подразумевать ятвягов, а не тех яссов, которые жили на Понто-Каспийском перешейке. Чтобы ясно определить место, где жили древние яссы кавказские или, вернее, прикаспийские, назовем нынешний Дагестан с его столицею Дербентом, или «Железными вратами», как называют этот город русские летописи. По побережью Каспийского моря яссы расселились вплоть до устья Волги, где их дальнейшее распространение было остановлено другим могучим в древности племенем козар, имевших в 12 верстах от устья великой русской реки свою столицу Атель, названную так от реки Ателя – древнее наименование Волги, – и распространившихся по приволжским и придонским степям.

Козары исчезли, и след их остался только в истории, яссы оказались более счастливыми. Эти последние, яссы, существуют и поныне, но под несколько измененным наименованием: яссы, оссы и, наконец, осетины – вот кем стали эти древнейшие, по летописям, племена хорошо известного Руси Предкавказья. Что же касается до Касохии и касогов, то под этим наименованием следует разуметь то, что ныне известно под общим наименованием черкесов; осетины, например, поныне кое-где называются касогами.

Неугомонный киевский великий князь Святослав Игоревич (945–972), этот прямой потомок древних скандинавских викингов, для которых «не было в свете лучше дел войны», метался всюду, отыскивая народы, еще не подчиненные им и не обложенные в пользу Киева данью. Перед 968 годом этот «Наполеон древнего славянства» кинулся с завоевательными целями на вятичей, данников хана козарского. Последний заступился было за своих данников, но Святослав Игоревич жестоко побил на Дону его рать и даже разорил козарский город Саркел, или Белую Вежу, а так как неугомонному завоевателю показалось и этих побед мало, то он, недолго размышляя, кинулся далее, покорил козарские владения на восточном берегу Азовского моря со значительным их городом Таматарху – наименование, которое очень скоро переделано было киевлянами в Тмутаракань (нынешняя Фанагория), но не остановился и на этом, и кстати покорил яссов и касогов, которых обложил данью, уведя вместе с тем многих пленников в Киев (Татищев).

Это было первое более или менее точно определенное столкновение Руси с народами, населявшими Понто-Каспийский перешеек. Таким образом, в столь отдаленное время, как X столетие от Рождества Христова, Русь уже по праву завоевания владела Предкавказьем, но само собою разумеется, что владычество это прочным быть не могло. Сам Святослав занялся войной с Византией, потом неудачно кончившейся для него основанием царства Болгарского; наследникам его, Ярополку и Владимиру Красное Солнышко, тоже не было времени возиться с отдаленными областями, но, по крайней мере, Владимир не забывал, что страна яссов – его достояние. Владимир, умирая, прямо назначил в удел своему сыну Мстиславу Удалому Тмутаракань, то есть поставил его лицом к лицу с яссами и касогами.

Мстислав Владимирович вышел весь в своего деда, Святослава. Война была целью его жизни, и удел, приходившийся бок о бок с землями покоренных только номинально племен, пришелся как раз к этому богатырю. Политиком удалой князь никогда не был, а предпочитал ломить силой; он был просто вождь дружины, и, пожалуй, его к войне влекло не столько стремление к завоеваниям, сколько жажда сильных ощущений.

Однажды, говорит летопись, он пошел войною на касогов. Касожский князь Редедя вышел к нему навстречу с войском и сказал ему:

– Зачем губить дружину? Схватимся мы сами бороться; одолеешь ты – возьмешь мое имение, жену, детей и землю мою, я одолею – возьму все твое!

Предложение было заманчиво; отказ мог бы явиться доказательством малодушия, и богатырь Мстислав поспешил принять вызов.

Однако Редедя оказался не совсем под силу русскому богатырю. Он начал уже подминать под себя Мстислава, а тот чувствовал, что силы у него иссякли.

– Пресвятая Богородица! – взмолился тогда Удалой. – Помоги мне… Если я одолею, то построю церковь во имя твое!

Обращение к высшим силам помогло. Откуда только взялась вдруг мощь у изнемогавшего богатыря? Он приподнял Редедю, ударил его о землю, взял нож и зарезал. Потом он поступил по уговору и обещанию: взял у зарезанного все семейство и землю, а Пресвятой Богородице построил в Тмутаракани храм (Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. II; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. I).

Благодаря победе над Редедею Мстислав Удалой стал могущественным князем, и, как это было всегда, пока на Руси господствовала удельная система, он сейчас же отправился воевать Киев, великокняжеский стол которого занимал его старший брат Ярослав Мудрый (1019–1054). Дружина Мстислава была невелика, но он усилил ее подвластными теперь ему яссами и касогами, козарами, присоединил северян, благо он принят был в их главном городе Чернигове как князь, и явился на Днепр. Это было в 1023 году. Мы останавливаемся здесь на этом походе одного русского князя на другого лишь потому, что важным является здесь то обстоятельство, что будущие черкесы впервые появились тут в недрах Руси. В происшедшей кровопролитной битве Мстислав одолел дружины Ярослава и, осматривая поля битвы, очень радовался, что осталась цела вся его дружина. «А эта дружина, – как бы с укоризной замечает историк Соловьев, – состояла из касогов и козар!»

В дальнейшем Мстислав оказался великодушным и рассудительным победителем. Он не отнял у Ярослава великого княжения, а только поделил с ним Русь пополам: себе взял восток, а Ярославу уступил запад. Мир между братьями продолжался вплоть до смерти Мстислава, последовавшей в 1036 году. Само собой разумеется, что касожские дружины, пришедшие с ним на Русь, так здесь и остались, с течением времени исчезнув в массе коренного населения.

Русь в Предкавказье

Сношения Руси с племенами, населившими Предкавказье, продолжались, но минуем их, остановившись только на двух исторических фактах.

Первый относится к тому печальному времени, когда хозяевами Руси были татары. В начале последней четверти XIII столетия аланы, или кавказские яссы, отказались повиноваться татарам. Летописи, а за ними и некоторые историки, уверяют, что в это время яссы (Asses, Adas) были уже христиане. Среди них были искуснейшие оружейники и множество кузнецов и слесарей. Отличались они отчаянною храбростью и любовью к независимости, что, впрочем, всегда являлось преимущественною чертою характера почти всех горских народов. Справиться с ними татарам оказалось не под силу. Их хан Мангу-Тимур в 1277 году призвал русских князей с дружинами и приказал им идти и покорить кавказских яссов. Пошли князья Борис Ростовский, Глеб Белозерский, Федор Ярославский и Андрей Городецкий, сын Александра Невского. Русские дружины прошли горы Ясские, то есть Кавказский хребет, проникли в Южный Дагестан и взяли там город Дедяков, или Тетяков, как его именуют летописи, близ «Железных врат», то есть Дербента. Взятый город они сожгли, взяв большую добычу и множество пленников, и своими победами, как говорит Карамзин, «заслужили отменное благоволение хана, изъявившего оное не только великою хвалою, но и богатыми дарами».

Здесь кстати отметить, что татары явились на Русь, пройдя именно через земли яссов. В 1224 году полководцы Чингисхана Джебе и Сабут прошли обычные ворота кочевников – между Каспийским морем и Уральскими горами, – покорили яссов, абезов и вошли в землю половецкую, из которой потом напали на русские дружины.

Другой эпизод имеет отношение к истории более ранних сношений России и Грузии. Мы говорим о супружестве знаменитой грузинской царицы Тамары с русским удельным князем Юрием Андреевичем, сыном Боголюбского, о чем вскользь было уже сказано несколько слов в предыдущем очерке. Вот как рассказывают об этом грузинские летописи.

Когда искали жениха для знаменитой царицы Тамары, то явился Абулизан, эмир тифлисский, и сказал:

– Я знаю сына государя русского, великого князя Андрея, которому повинуются триста царей в тех странах. Потерявши отца в молодых летах, этот князь был изгнан дядею своим Савалтом (Всеволодом?) и находится теперь в городе Свинди у царя кипчакского (половецкого).

Грузинские вельможи и воспитатели царицы Тамары одобрили мысль Абулизана, и Юрий явился в Грузию. Духовенство и вельможи упросили Тамару как можно скорее обвенчаться с ним. Став супругом молодой царицы, Юрий сперва храбро воевал с врагами своего нового отечества, но скоро между ним и женою его возникли неприятности, о которых грузинский летописец рассказывает так: «Сатана вошел в сердце презренного русского, настоящего скифа, с понятиями варвара, с чудовищными страстями. Под влиянием опьянения его поступки были неприличны, ужасны, – бесполезно их описывать; он осмелился оскорбить Тамару – солнце властителей, утренний восторг царей. Этот развратник, этот проклятый побежденный семью нечистыми духами, худшими, чем воспоминание об обитателях Содома, оказался иудой против самого себя».

Тамара долго терпела, долго увещевала Юрия исправиться и сама, и через монахов, но наконец не вытерпела и решила развестись с ним. Юрий был выпровожен из Грузии, причем его дальнейшее существование было обеспечено: его отправили в Константинополь, одарив большими богатствами.

Но Юрий не покорился такой своей участи. Он очень скоро опять появился в Грузии. Здесь у него оказалось много сторонников. За него объявили себя многие начальники городов, и сын Андрея Боголюбского был возведен на престол грузинских царей.

Однако и Тамара не сдалась без борьбы – и у нее оставалось много приверженцев. Она успела собрать себе дружины, и в Грузии началось кровопролитное междоусобие. Кончилось оно победою Тамары. Юрий был прогнан, но вернулся опять, и опять началась было борьба, на этот раз закончившаяся решительною победою знаменитой грузинской царицы.

Впрочем, брак Тамары и Юрия Андреевича был не единственным в истории сношений России с народами Кавказского края. Еще в XI столетии киевский князь Изяслав I был, как говорят летописцы, женат на грузинской княжне из Абиссинской фамилии.

Монгольское иго разрывает Русь с Кавказом. Русь молча и терпеливо сносит бедствия, ожидая, как окрепнут ее силы, дабы свергнуть невыносимый гнет; населявшие Кавказ племена меняют под давлением турок и персов свою внешность, быт, религию, нравы, и несчастную Грузию постигает ее грозная судьба.

Наконец Русь при царе Иоанне III Собирателе становится свободною, могущество ее мгновенно, в смысле жизни государства, вырастает; повсюду проносится слух о великом северном государстве, имя царя Иоанна Васильевича популярно даже в Персии, и тут изнемогшая, пострадавшая Грузия обращается уже не за одною помощью, а за постоянным покровительством к московскому государю.

Царь Грузии Александр I Кахетинский (1492–1511) (о Кахетии уже упоминалось в предыдущем очерке) в 1492 году, когда Москва под властью Иоанна Собирателя поднялась на высочайшую для того времени ступень своего могущества, послал к нему посла Дамиана Норимана с товарищами, Хоземорумом и Шекенцем, которые представили московскому царю послание, где Александр себя называет меньшим холопом московского царя, а его – «светом зеленого неба, звездою темных, надеждою христиан, подпорою бедных, законом истинного, управою всех государей и ревностным обетником святого Николая». Александр просит в этой грамоте у могущественного московского царя и военной, и духовной помощи. Он говорит, что под влиянием утеснений варваров народ грузинский коснеет в невежестве, вера православная падает: храмы разорены и грузинские христиане подвергаются со стороны варваров невыразимым мучениям. Посольство было принято, но в это время Москве совсем было не до Грузии. С одной стороны, велись переговоры с крымским ханом Менгли-Гиреем, с другой – грозила долгою и кровопролитною войною Литва, и, кажется, все на этот раз ограничилось лишь тем, что царь Иоанн изъявил лишь свое принципиальное согласие принять под свою высокую руку несчастную страну. Однако войск послано не было, и о Грузии в Москве как бы забыли.

Тем не менее при Иоанне Собирателе произошло некоторое обстоятельство, с которого, собственно говоря, началось или, вернее, возобновилось, правда в незначительных пока размерах, постепенное движение Руси в Предкавказье.

Рязанские казаки, жившие по реке Черленый Яр, так прогневали Собирателя своими озорствами и непокорствами, что, во избежание грозного военного наказания, они сочли за самое лучшее уйти куда-нибудь подобру-поздорову. Рука же у Собирателя была куда какая тяжелая, да притом настолько длинная, что, в какую сторону ни уходи, везде достал бы их грозный московский царь, и достал бы со всеми семьишками и животами. Тогда бывалые люди рассказали, что есть река Терек, что течет из Ясских гор в море «Каспицкое», а на этой реке есть не то город, не то область, не то место такое, Тюмень по названию, где живет всякий вольный люд, живет и знать себе ничего не хочет. А рядом за Тереком есть «шавкал» – князь владетельный, который живет в крепком городе Тарках и вольному люду ни в чем не препятствует. У моря же «Каспицкого» хозяина нет, всякий гуляй по нему и делай что хочешь… Если кто смел да силен, тому в тех местах не жизнь, а рай, совсем не то, что под Москвою быть…

Это предложение показалось заманчивым казакам Черленого Яра. Ближайшей весной они поднялись всей своей станицей, с семьями, пожитками и тронулись в дальний путь-дорогу. По весеннему донскому половодью выплыли переселенцы на Волгу, а по ней, матушке, на приволье Каспия, а там на Терек и в Тюмень. Но здесь им не понравилось. Должно быть, пришельцы не чувствовали себя достаточно сильными, чтобы поселиться в местности, где собирались разбойники со всего огромного края. Отправились казачки далее по Тереку, вверх к черкесам Пятигорья (нынешним кабардинцам), сумели подружиться с ними и поселились в предгорьях Кавказского хребта, там, где Аргун впадает в Сунжу.

Так как эти казаки жили на горах (на горном гребне), то очень скоро за ними установилось наименование гребенских казаков, впоследствии столь прославивших себя как первый мощный оплот Руси среди полудиких и диких горских народцев.

В сказании о Гребенской иконе Божией Матери говорится также, что гребенские казаки, или гребенцы, произошли от донских казаков, живших в XVI веке между реками Донцом и Калитвою у Гребенских гор. В значительно позднейшее время, а именно в 1582 году, триста человек казаков под предводительством атамана Андрея прошли через Маныч, Куму и Терек в ущелья Кавказских гор и поселились в гребнях на берегу горной речки Акташ, где они и прожили никем не тревожимые с небольшим целое столетие. Можно думать, что здесь митрополит Стефан Рязанский, которому принадлежит вышеупомянутое сказание, говорит о другой партии выселенцев, ибо, как мы увидим ниже, гребенцы появляются в Москве уже около половины XVI века, и не с Акташа, а с Терека.

Жили эти люди, к ним с Дона приходили земляки, некоторые из них сами уходили в пределы оставленной родины. Связь, таким образом, с Москвой не прерывалась никогда. Могучим связующим звеном являлось и православие, которое неприкосновенно сохраняли выселенцы.

Москва, впрочем, просмотрела это первое появление русских людей у самого хребта. В царствование Василия III Иоанновича, а потом и в начале царствования Иоанна IV, когда Русью правила то одна, то другая партия, не до таких «далеких дел» было. Но вот молодой царь Иоанн IV Васильевич сокрушил ханство Казанское, а затем покорилось под его высокую царскую руку ханство Астраханское; Русь стала в низовьях Волги и вышла затем на привольное раздолье «синя моря Каспицкого».

Пусть наш знаменитый историк С. М. Соловьев скажет, что было последствием этого во взаимоотношениях Руси и Кавказского края.

«Утверждение в устьях Волги, – говорит историк, – открыло Московскому государству целый мир мелких владений в Прикавказье (то есть в Предкавказье и Закавказье); князья их ссорились друг с другом, терпели от крымцев и потому, как скоро увидели у себя в соседстве могущественное государство, бросились к нему с просьбами о союзе, свободной торговле в Астрахани, некоторые – с предложением подданства, и, таким образом, незаметно, волею-неволею затягивали Московское государство все далее и далее на Восток к Кавказу и за него. Тотчас после падения Казани, в ноябре 1552 года, приехали в Москву двое черкасских князей с просьбою, чтоб государь вступился за них и взял их себе в холопы. В августе 1555 года приехали в Москву князья черкасские-жаженские (не чеченские ли?), Сибок с братом Ацымгуком да Тутарык, в сопровождении 150 человек. Били они челом от всей земли Черкасской, чтоб государь дал им помощь на турецкого и крымского царей; а они – холопы царя и великого князя с женами и детьми вовеки. Государь пожаловал их своим великим жалованьем, насчет же турецкого царя велел им отмолвить, что турский султан в миру с царем и великим князем, а от крымского государя хочет их беречь как только можно. Князь Сибок просил, чтоб государь велел окрестить сына его, а Тутарык просил, чтоб окрестить его самого. Летом 1557 года приезжали в Москву другие черкасские князья. Тогда же двое князей черкасских-кабардинских, Темрюк и Тизрют, прислали бить челом, чтоб государь велел им себе служить и велел бы астраханским воеводам дать им помощь на шамхала Тарковского. Посол говорил: только государь их пожалует, как пожаловал жаженских князей, и поможет на недругов, то князь грузинский и вся земля Грузинская будут также бить челом государю в службу, потому что грузинский князь в союзе с кабардинскими князьями. С другой стороны, из владений шамхала и князя тюменского (с берегов Терека) пришли послы с челобитьем, чтоб государь велел им быть в своем имени, приказал бы астраханским воеводам беречь их со всех сторон, а торговым людям дал бы дорогу чистую; что государь велит себе прислать, то будут присылать каждый год. Черкасские князья просили помощь на шамхала, шамхал просил помощи на черкасских князей. Тюменский мурза просил помощи на дядю своего, тюменского князя: посадил бы государь его на Тюмене, а он – холоп государев; подданные шамхала просили, чтоб государь дал им другого владетеля, а они – всею землею холопы государевы; ханы хивинский и бухарский присылали с великим челобитьем, чтоб государь дал дорогу купцам их в Астрахань. Около того же времени появились в Москве и старшины гребенских казаков, которых, как говорится в казачьей песне, приведенной во втором очерке, грозный царь пожаловал „рекою вольною Тереком Горынычем, что от самого гребня до синя моря, до синя моря до Каспицкого“. По царскому повелению на Тереке, там, где в него впадает Сунжа, была поставлена крепость, отданная царем гребенцам, причем им было повелено „служить свою службу государскую и беречь свою вотчину кабардинскую“.»

Когда наступил стихийный период царствования Иоанна Васильевича, называемый обыкновенно «мрачным», решили уйти в 1579 году навлекшие на себя царский гнев знаменитый Ермак Тимофеевич и еще два донских атамана. Совещание их происходило в устье Волги; первый ушел в Сибирь, один из остальных – на Яик, а последний – на Терек. Здесь, в устье этой реки, пришельцы срубили укрепленный городок Тюмень, или Терки, что оказалось очень кстати. Еще в 1571 году турецкий султан грозил Москве тяжелою войною, причем одной из причин выставлялось сооружение Терской крепости при слиянии Сунжи с Тереком. Чтобы устранить войну, малейший неуспех в которой мог поднять на Русь и астраханских, и казанских татар, царь Иоанн IV Васильевич послал в Константинополь посла Кузьминского сказать, что, «желая быть с тобою вперед в братстве и любви, мы показали братской любви знамя: город с Терека-реки из Кабардинской земли велели снести и людей своих оттуда свести в Астрахань». Но султан ровно ничего от этого не выиграл. Сама судьба вела Русь на Кавказ: Терская крепость исчезла, а на том же Тереке, да еще в устье его – на самом выгодном месте – появились Терки…

В этих Терках был сбор всяких воровских (беглых) казаков, сумевших привлечь к себе кабардинцев, чеченцев, кумыков и даже черкесов.

После султан не раз жаловался на терских казаков… «Русские казаки, – писал крымский хан Годунову в 1589 году, – живут на перевозах и топких местах; на них нападают», но в это время московское правительство уже понимало значение этих поселений, и терское казачество пользовалось его могучим покровительством. Кроткий царь Феодор Иоаннович, сын и наследник Грозного, а вернее, его наместник Годунов восстановил Терскую крепость на Сунже и даже предполагал поставить крепость Койсу на Сулаке, дабы сдерживать непримиримого врага Грузии, шамхала Тарковского.

Здесь необходимо опять сказать несколько слов о взаимоотношениях России и Грузии.

Лев Ирана

В Персии в это время царствовал величайший из ее государей шах Аббас (1585–1628), получивший прозвание Лев Ирана. Сохранилась легенда, что в тот самый день, когда он родился, в Грузии внезапным местным землетрясением разрушена была ее древнейшая святыня, обитель святого Георгия, в 20 верстах от Телава. Этому государю, которого история называет гениальным, нужна была Грузия как природный оплот в задуманной им борьбе с Турцией, и он все свои усилия направлял к тому, чтобы прибрать ее, так или иначе, к рукам. Давление со стороны Персии на Кахетию и Карталинию оказывается страшное, и под влиянием его кахетинский царь Александр II, угрожаемый с одной стороны персами и с другой – турками, в 1586 году отправил в Москву к царю Феодору Иоанновичу посольство, через которое бил челом со всем народом своим, чтобы единственный православный государь принял их в свое подданство – «спас жизнь и душу». Феодор принял Александра Кахетинского в подданство, в Кахетию отправлены были учителя, монахи, священники, иконописцы, чтобы восстановить чистоту православного учения и богослужения. Кроме духовной была дана и помощь вещественная: «отправлен был снаряд огнестрельный, и, кроме того, исправлена была Терская крепость и занята стрельцами. С того же времени в титул московских царей был прибавлен новый титул: „государь земли иверской, грузинских царей и кабардинской земли, черкасских и горских князей“», но, несмотря на все это, из-за Кахетии Москва не решилась вступить в борьбу с Турцией, и только после долгих выпрашиваний московский царь решил, в угоду Александру, сделать шавкалу[1] (шамхалу) тарковскому «великое утеснение», отняв у него его столицу Тарки и посадив на его место Александрова свата, Крым-Шевкала. Пятьсот ратных людей под начальством воеводы князя Дмитрия Ивановича Хворостина, усиленные терскими и гребенскими казаками, весною 1594 года тронулись из Астрахани, явились на Терек, пошли с него на Сулак и быстро взяли Тарки, разбив на Сулаке тарковцев, кумыков и ногаев. Но взять оказалось мало. Хворостину пришлось держаться во взятой столице шамхальства. Дагестан не покорялся, шамхал, дряхлый, но сообразительный старик, держался медлительной политики – «ловил скорпиона за хвост»: окружил Тарки, стал блокировать город, а когда к нему подоспел на помощь аварский хан, то положение русских, запертых в Тарках, стало критическим. Дагестанцы теснили их, беспокоили постоянными фальшивыми атаками, кахетинцы же, ради которых явились в шамхальство русские дружины, и глаз не казали. Хворостин решил отступить. Но и отступление представлялось чрезвычайно опасным; враги так и кишели вокруг Тарков, а у русских было множество больных и раненых. Однако отсиживаться далее было невозможно и уйти все-таки пришлось. Ушли ночью, бросив лишнее оружие и все тяжести. Враги проспали русских. Отойти удалось благополучно, но судьба была против русских: в беспросветном ночном мраке отряд сбился с пути и попал в болотистую низину, через которую проходит устье реки Озени; здесь на отступавших напали лезгины. Русские свернулись в кольцо, отразили натиск, но, чтобы идти далее, должны были бросить своих больных и раненых, которых тут же, почти на глазах товарищей, замучили варвары. Так продолжалось в непрестанном кровопролитном бою все утро, когда на изнемогавший уже отряд Хворостина наткнулись главные силы шамхала и аварского хана. Их вели пришедшие в неистовство муллы, поджигавшие их к бою стихами из Корана. Но герои с богатырским натиском продвигались вперед. С обеих сторон валились люди, трупы устилали путь, но ожесточенный бой все кипел и кипел, и так продолжалось до позднего вечера. Русские успели к этому времени добраться до Сулака и переправиться через него. Здесь они были уже в относительной безопасности и пошли на Терек, куда – увы! – явилась только четвертая часть тех, кто пошел отсюда на Тарки.

Это было первое вооруженное столкновение Руси с кавказскими племенами. С этого и началось уже вооруженное движение Руси в Предкавказье, закончившееся покорением его, завершившееся уже во второй половине XIX столетия полным покорением всего Кав каза.

Кахетия и Карталиния переживали в эти времена жесточайшие испытания. Шах Аббас сумел вызвать в царских семьях раздоры. Кахетинский царь Александр II был зарезан своим сыном ренегатом Константином, поставившим Кахетию в вассальную зависимость от Персии. Тогда выдвигается народная героиня Грузии, будущая святая мученица царица Кетеван, вдова сына Александра – Давида II, мать Теймураза. Она сама предводительствует войсками, уничтожает Константина и именем сына Теймураза правит государством. Аббас, занятый в это время Карталинией, притворился, что считает гибель Константина возмездием свыше.

– Отцеубийца достоин смерти, – говорит он и, отпуская в Кахетию Теймураза, находившегося при его дворе, объявляет ему: – Ступай в Кахетию, и пусть в этой стране прекратятся раздоры.

Аббасу действительно было не до Кахетии.

По его приказанию был отравлен принявший магометанство царь карталинский Георгий X, и шах отдал в 1605 году карталинский престол его сыну, Луарсабу II.

В это время карталинцам пришлось выдерживать отчаянную борьбу с турками, надвигавшимися на Грузию со стороны Триалетских гор при своем возвращении из Персии. Но среди карталинцев не ослабел еще могучий дух их предков, и народ выдвигает из своей среды героя-богатыря Георгия Саакадзе и ставшего грузинским предшественником Сусанина – священника Федора из Квельты.

Турки захватили Федора после того, как разбили наголову грузинскую армию, под начальством двух лучших полководцев Луарсаба – Захария и Яроли. Федор был довольно известный своими учеными трудами священник, явившийся к царю для ученых бесед, и победители надеялись, что через него они узнают, куда скрылся Луар саб после поражения. Но грузин Федор поступил именно так, как наш костромич Сусанин: он завел в горные дебри отряд, посланный с ним для поимки Луарсаба, и здесь объявил:

– Не пожертвую вечною жизнью временной – не буду предателем царя!

Он кончил жизнь в страшных мучениях, но Луарсаб был спасен.

Это самоотвержение, однако, спасло царя Карталинии, но не спасло самой страны. Бесчисленные турецкие войска покрыли все долины Карталинии. Тут-то выступает Георгий Саакадзе в качестве народного вождя. Саакадзе был человек невысокого происхождения, но уже двадцати семи лет был владетельным князем с титулом моурава[2]. Родовая грузинская знать смотрела на него сперва косо, а потом дошла до того, что от Луарсаба даже потребовали смерти Саакадзе. Но тут-то этот герой показал, что он необходим для родины. Вскоре после самопожертвования Федора в Схертской долине на берегах Куры произошла кровопролитная битва. Слабые численностью грузины ударили на несметные полчища турок. Предводительствовал Саакадзе. Герой князь Заза Цицианов пробился к самому главнокомандующему турецкой армией, паше Дели-Мамад-хану, отрезал ему голову и успел возвратиться со своим кровавым трофеем к Луарсабу. Турки, пораженные таким геройством, смешались. Саакадзе со своими ничтожными дружинами бросился на потерявшую вождя массу, и несметные полчища побежали перед горстью храбрецов.

Саакадзе спас отечество, а воспользовался этим Аббас. Вскоре после этого дворцовые интриги против героя, а в особенности брак Луар саба с сестрой Саакадзе, заставили героя ради спасения жизни (и своей, и близких) бежать в Персию, шаху которой он и предложил завоевать Карталинию. Аббас принял его с величайшими почестями, но воспользовался его услугами не сразу. Он направил его в Индию и против турок, но пока сберегал его для дальнейших действий против грузин.

Шах Аббас еще не начал действовать огнем и мечом. Он предпочитал более верный путь. Понимая все ничтожество Кахетии и Карталинии, он старался обращать грузин в магометанство. Царь и князья легко меняли веру, но народ оказывал энергичное сопротивление, и лишь тогда Аббас решился прибегнуть к кровопролитию. В 1615 году он появляется в Ганже (Елисаветполь) и по совету Саакадзе требует аманатов (заложников) у кахетинского царя Теймураза. Тот послал было ему своего сына с матерью своей, царицею Кетеван; Аббас отказался принять малолетка, но Кетеван оставил и потребовал уже самого Теймураза. Тот, надеясь на помощь Луарсаба, отказался и вскоре должен был вместе с этим последним бежать в Имеретию. Вскоре Аббасу удалось поймать Луарсаба, и тот, отправленный в Персию, был там задушен, а на престол Карталинии шах поставил магометанина Баграта V (1616–1619), в Кахетию же – вероотступника Исахана, бывшего царевича Иессея, двоюродного брата Теймураза. Однако у последнего были сторонники; Исахан был убит, и Теймураз снова вступил на престол. Тогда в 1617 году Аббас двинул свои войска в Кахетию. Какие ужасы произошли тогда! Война, везде война, но нет ужаснее войны, которую с успехом ведут азиатские народы. «Войска Аббаса, – говорит историк Потто в своей статье „Эпоха персидского владычества в Грузии“, – шли, все попирая на своем пути, грабя монастыри, раздирая иконы и кресты и обращая священные предметы на украшения своих гаремов. Христиане вместо защиты и отпора только и делали, что собирались в церквах – каялись, молились и вместе с церквами были сжигаемы персами. В ночь на Пасху в одном из монастырей Гареджийской пустыни по личному повелению шаха Аббаса были перебиты шесть тысяч иноков, и под развалинами монастыря и поныне стоит престол и на нем вместо священной утвари связанные крестообразно человеческие кости. Эти кости и дали название целой лавре, именующейся Моцамети, то есть лавра мучеников. Но что ужаснее всего, так это то, что войсками Аббаса предводительствовал грузинский герой Георгий Саакадзе».

Отметим здесь также, что, овладев Мцхетом, Аббас захватил величайшую святыню всех христиан – хитон Спасителя.

Кахетия была в руках Аббаса.

Спущенные им с гор лезгины овладели лучшей частью этой страны, между Кавказскими горами и рекой Алазанью. Карталиния была под властью магометанина, и в таких ужасных обстоятельствах царь Теймураз отправился в Россию искать покровительства и помощи уже у вступившего тогда на престол царя Михаила Феодоровича.

Итак, мы возвращаемся после некоторого необходимого отступления к России.

Заметим себе, прежде всего, положение: Русь стремится в Предкавказье, а в Закавказье есть Грузия – страна обширная, великолепная, – которая сама стремится к Руси.

Что вышло из этого взаимостремления, показал только XIX век.

Москва и Кавказ

Но в самом начале XVII века Русь как будто потерпела полное поражение в своих стремлениях на Понто-Каспийский перешеек. Неудачный поход в Дагестан Хворостина при царе Феодоре Иоанновиче не оказался вразумительным уроком для его преемника – талантливейшего из русских царей Бориса Феодоровича Годунова. Он делает попытку из номинального «государя земли иверской, грузинских царей и кабардинской земли, черкасских и горских князей» стать их действительным владыкою. В 1604 году из Казани и Астрахани на Терек двинут был десятитысячный отряд под начальством Ивана Бутурлина и воеводы Плещеева. Первый шел со стрельцами, второй – с боярскими детьми и казаками. Ожидалась сильная помощь из Грузии, но грузины не пришли, повинуясь воспрещению шаха. Однако русские и без них шли безостановочно на Тарки. Они поставили остроги на реках Сулаке и Акташе и быстро овладели всем шамхальством, взяв и столицу ее, Тарки, после кровопролитного штурма. Шамхал был дряхл. Он отстранился и предоставил ведение войны своему молодому, энергичному сыну, султану Муту. Тот поднял на русских весь Дагестан, уничтожил острожки на Сулаке и Акташе и пробовал даже выбить русских из Тарков. Это не удалось. Однако русский отряд настолько ослабел, что его воеводы решили вступить в переговоры с султаном Мутом. Тот тоже не чувствовал себя достаточно сильным для открытой победы, выпустил русских, давших обещание, что более они «воевать Тарки» не будут. Заключен был мирный договор, и русский отряд вышел из столицы шамхальства, но Бутурлин и Плещеев совершенно упустили из виду, что они имеют дело с азиатами. Мусульмане справляли в это время свой праздник Байрам. Под предлогом военных игр, джигитовок и прочего дагестанцы в полном вооружении следовали за уходившим отрядом. Под предлогом свадьбы шамхала с дочерью хана аварского подтянуто было еще подкрепление в 20 тысяч аварцев. Во время пира русские тоже получили в изобилии хмельную бузу и, перейдя речку Озень, на берегах которой уничтожен был отряд Хворостина, расположились на ночлег. Очень многим не пришлось увидеть следующего утра. Ночью на беспечно спавших русских опрокинулось все дагестанское скопище. Побоище вышло ужасное. Бутурлин, Плещеев и 7 тысяч человек из их отряда, не считая больных и прежде раненных, легли на месте; но главным было то, что вплоть до Петра Великого русские уже не показывались в Дагестане, и представителями Руси в Кавказском крае являлись только терские и гребенские казаки, которые и после этого поражения остались на своих местах, в горных ущельях Кавказских гор и на левом берегу Терека Горыныча.

Вскоре для Руси настало проклятое Лихолетье, и, конечно, тут уже было не до завоеваний. В это Смутное время кое-чем заявили себя терские казаки. Они, как люди воинственные, вовсе не желали ни сеять, ни жать, ни сбирать в житницы, они просто желали жить за счет соседей, грабя их как сидорову козу. Но соседи тоже были не промах и в обиду себя не давали. Терцы сперва хотели идти на Куру и грабить турецкие области, а в случае неудачи передаться все тому же персидскому шаху Аббасу, но тут до них дошел слух, что творится в Московском государстве. Терцы тогда вспомнили, что они родные и единоверные русскому народу, и решили, что «го раздо выгоднее пустошить Московское государство под знаменами самозванца и получить такую же честь, какую получили донцы и черкасы от Лжедимитрия» (Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. VIII). Триста самых удалых из терских казаков под начальством атамана Федора Батырина условились выставить от себя претендента на московский престол, но так как близкое общение с восточными народами изощрило фантазию этих людей, то они не стали выставлять в качестве кандидата в московские цари подставного сына Грозного, а ударились в оригинальность. Эмиссары терцев разгласили, что жена царя Феодора Иоанновича, Ирина, в 1592 году родила сына Петра (у этой царственной четы на самом деле была дочь Феодосия, умершая в младенчестве), а Годунов подменил новорожденного мальчика девочкой, вскоре после того умершею.

Пользуясь этим, терцы выставили самозванца Илюшку Муромца, которого переправили в Астрахань. Он вначале имел успех, добрался до Тулы, этого гнезда самозванцев в Лихолетье, но был там осажден царем Василием Шуйским и преисправно повешен им «как вор и бродяга».

Здесь особенно важно то обстоятельство, что на Тереке и в то время был уже московский воевода, который отговаривал буянов от злого дела и которому эти буяны представляли самозванца. Из этого ясно следует то, что часть Предкавказья, прилегающая к Тереку на юге и к Каспию на востоке, уже прочно была присоединена к России – иначе зачем же быть на Тереке московским воеводам?…

Когда на Руси после Лихолетья восстановилось единодержавие, то мы уже видели, что царь грузинский Теймураз не замедлил обратиться к царю Михаилу Феодоровичу с просьбой о помощи.

В 1619 году в Москву является посольство Теймураза, которое передает положение своей родины так: «И вам, великому государю, свои слезы и бедность объявляем, что светлость наша превратилась в тьму, и солнце уже нас не греет и месяц нас не освещает, и день наш светлый и чинился ночью, и я [Теймураз] в таком теперь положении, что лучше бы я не родился, нежели видеть, что православная вера христианская и земля Иверская при моих очах разорилися, в церквах имя Божие не славится и стоят оне все пусты».

Кахетинский царь просил у русского царя защиты для родины и защиты перед Аббасом за свою семью, и в особенности за свою мать, царицу Кетеван, находившуюся у шаха. Но, прежде чем ходатайство русского царя достигло Персии, Кетеван уже была зверски замучена в Ганже, и испугавшийся Аббас, чтобы задобрить Михаила Феодоровича, послал ему плененную им драгоценность – хитон Господень. Царь Михаил получил эту высочайшую реликвию и успокоился, а Аббас спустил своих звероподобных дикарей-воинов на Карталинию, поставив во главе их все того же Саакадзе. Но сердце изменника-героя тронулось несчастиями родины. Он перешел к землякам и стал во главе кахетинцев. Счастье благоприятствовало ему. Он освободил Кахетию и Карталинию от персов. Аббас казнил его сына и жену его любимого друга, эристава Зубари, но Саакадзе как бы принес их в жертву своей родине. Он задумал великое дело – объединение Грузии и восстановление ее в прежних пределах, но не для себя, а для несчастного Теймураза. Много героических подвигов совершил этот грузинский Алкивиад, но эти подвиги не были угодны высшей воле. Саакадзе удивлялись, но не верили, и в конце концов он должен был удалиться к туркам в Константинополь, где потом был зарезан по требованию жены визиря Хозрева-паши, объявившей, что знаменитость моурава заслоняет знаменитость ее мужа…

Это было в 1629 году. Шах Аббас умер на год ранее.

Когда Теймураз, как мы видели выше, обращался к московскому царю Михаилу Феодоровичу с просьбой о помощи (послом Теймураза был епископ Феодосий), то царь Михаил ограничился только дипломатическими представлениями шаху Аббасу. Спустя двенадцать лет, в 1636 году, в Москву явилось новое грузинское посольство, во главе которого стоял архимандрит Грузии Никифор, который объявил о желании своего государя быть в совершенном подданстве у московского царя. По поводу этого посольства собрана была царская дума. Она долго судила и рядила, и в 1637 году в Грузию были отправлены князь Федор Волконский, дьяк Артемий Хватов и пятеро духовных с тем, чтобы взять от Теймураза и грузинского народа крестное целование на верность московскому царю. Хотя Волконский, приехав на место, увидел, что у Теймураза во владении осталась одна только Кахетия, он исполнил поручение, и царь грузинский поцеловал крест, то есть присягнул московскому государю на верность. При этом посол оказался настолько дипломатичным, что не дал на будущее никакого обещания, которое связывало бы Москву. Теймураз ввиду этого свел все свои просьбы к тому, что просил царя Михаила возобновить крепость в горах для защиты Грузии от дагестанцев, прислать лекаря и горного инженера («рудознатца»). Лекаря ему послали, крепость ставить отказались, помня погромы Хворостина, Бутурлина и Плещеева, а насчет «рудознатца» отказать не отказали, но предложили прислать в Москву образчики руды. Впрочем, посланный с таким ответом князь Мышецкий отвез Теймуразу 20 тысяч ефимков, не считая соболей: подлинно за Богом молитва, за русским царем служба не пропадает!..

Духовенство, бывшее в составе русских посольств, вынесло тяжелое впечатление из того, что оно видело в Грузии; тем более что русские-то сами с трудом в то время разбирались, что истинно, что несогласно с православием.

Однако Грузия не переставала молить Русь о подданстве под руку ее царя.

При царе Алексее Михайловиче, весною 1647 года, приехал в Москву посол от Теймураза и подал такую грамоту:

«Как у отца твоего был я с сыном своим и со всею Грузинскою землею в холопстве, так теперь и тебе, великому государю, бью челом в холопство. Отца твоего заступлением и жалованием наше Грузинское государство живо и цело; а если ты нас не пожалуешь, за нас не вступишься, то окрестные государства нас разорят без остатку и станут говорить: „Вы поддались московскому государю, и он вас выдал, за вас не вступился“. Теперь сам я Теймураз царь, с сыном своим Давидом, отдался тебе в холопство со всею Грузинскою землею; внука своего, Григорья, пришлю к тебе в холопы в Москву, а за большего моего внука, Иоасафа, изволил бы ты выдать сестру свою государыню царевну. Да вели к нам послать митрополитов, сколько изволишь; государство Грузинское – Божье да твое; и вера так же была бы справлена, как и в твоем великом государстве».

Между тем в это время, особенно в 1648 году, в Москве было не до Грузии. В 1649 году оттуда явилось новое посольство.

«Хотел я, – писал Теймураз, – отправить к тебе, великому государю, внука своего, Николая, но как узнали об этом персияне, то начали государство мое воевать с трех сторон. Мне через горы внука своего послать нельзя, а на Шемаху персияне не пропустят. Пожаловал бы, великий государь, прислал за внуком моим своих людей и велел взять его к себе в холопы».

С ответом на эти предложения отправился в Грузию в 1650 году, как свидетельствует С. М. Соловьев, Никифор Толочанов.

Толочанов объявил Теймуразу главную цель своего посольства – взять с собою в Москву внука его, царевича Николая.

– А выдаст ли за него великий государь сестру свою? – спросил Теймураз.

– С нами об этом деле не наказано, – отвечал посланник, – такое великое тайное дело, кроме Бога да великого государя, кто может ведать? Если Бог изволит, а его государская мысль будет, то дело и состоится; а если не будет воли Божией и государской мысли, то делу как состояться? Ты только отпускай с нами внука своего, исполняй перед великим государем правду свою.

– Если я внука своего пошлю, – продолжал Теймураз, – а государь не изволит государства моего, Кахетии, очистить, ратных людей и казны не пришлет, то зачем моя посылка?

– Ратных людей, – отвечал Толочанов, – послать к тебе нельзя, потому что горы снежные, высокие, в них расселины большие, ратным людям пройти, наряду и запасов провезти нельзя; у тебя государство пустое, и то за шахом; хотя ратные люди и пройдут, то им у тебя с голоду помереть; а казны тебе государь пришлет столько, сколько тебе и в ум не вмещалось, если теперь исполнишь правду свою, внука с нами отпустишь. Кроме того, государь пошлет великих послов к шаху, чтобы отдал Кахетию по совету и братству, а если не отдаст, то думаем, что великий государь пошлет войско свое Каспийским морем на шаховы города и велит городов разорить вдесятеро, – только ты совершай правду свою. Если ты отпустишь с нами и другого внука своего, Влавурсака, то великий государь даст ему свое жалование по своему милосердому рассмотрению.

– Влавурсака никому не отдам, – сказал Теймураз, – мне самому не с кем будет жить, некому будет и души моей помянуть.

– Ты нам объявил, что тебя разорил тифлисский хан, – продолжал посланник, – так если тебе в Грузинской земле жить не у чего, то ступай и ты сам к царскому величеству, – нам велено принять тебя и с подданными твоими.

– Когда будет мое время, тогда и поеду к государской милости, а теперь еще побуду здесь, – отвечал Теймураз.

Все эти разговоры кончились тем, что Теймураз не отправил внука в Москву.

Сильнее высказывал свое усердие к великому государю имеретинский царь Александр, присягнувший при Толочанове царю Алексею Михайловичу.

– Теймураз царь, – говорил Александр, – внука своего с вами не отпускает; а если бы у меня был сын мой, Баграт, да брат, Мамука, то я обоих к царскому величеству отпустил бы. Если государю угодно, то он прислал бы воеводу своего в Кутаис; если бы мне было кому свою отчину, Имеретинскую землю, приказать, то я и сам поехал бы видеть пресветлые государевы очи.

В грамоте своей к царю Александр писал: «Учинился я и сын мой, и брат, и весь духовный чин, и ближние люди, и всего государства воинские ратные и земские люди под вашего царского величества высокою рукою в подданстве навеки неподвижно, от детей на внучат; и тебе бы, великому государю, меня не презреть и от недругов неверных держать в обороне, чтобы люди моего государства в неверие не впали. Прежде были у меня в подданстве дадьяне, и несколько лет тому назад отложились, поддались турецкому султану и живут с басурманами заодно, берут себе на помощь басурманскую рать, меня разоряют и воюют. Донские казаки ходят на Черное море и басурман воюют, а православным христианам никакого вреда не делают; а дадьяне казаков к себе приманивают, будто хотят вместе с ними воевать басурман, и, приманя в свои места, их побивают и к туркам продают, и в подарок отсылают турецкому султану, который за это присылает им жалованье. Те же дадьяне крадут христиан из моей земли и у себя и отсылают к персидскому шаху, просят у него себе помощи. Дадьянский владелец сестру свою отдал к шаху и от христианской веры отрекся, зато ему от шаха жалованье и помощь. Он же, дадьянский владелец, отослал другую свою сестру Рустемхану тифлисскому, чтобы тот шел на меня войною, и Рустем-хан много раз присылал своих ратных людей на мое государство. Теперь я у царского величества милости прошу и желаю, чтобы как-нибудь с Черного моря стругами учинить над дадьянами промысл, за то разоренье им отмстить, от басурман отлучить, в православии утвердить и под мою руку привести по-прежнему. Дадьянский князь прислал ко мне, что хочет опять быть у меня в подданстве и сам ко мне приехать, чтобы только я прислал к нему сына моего в заложники; я сына своего к нему послал, а он ко мне не приехал и сына моего не отпустил. „Тогда, – говорит, – отпущу к тебе сына, когда ты поддашься турецкому султану“. Брат мой пошел на охоту, а дадьянские люди схватили его и держат у себя. Великий государь пожаловал бы меня, помог мне сына и брата из неволи освободить; а как освободятся, то к себе ли их велит взять, или мне отдать – в том его государева воля. Да пожаловал бы, велел прислать мне печать свою, чтобы во всей земле царское повеленье было вернее; да велел бы государь прислать моим ближним и ратным людям жалованье, чтобы они скудны и безконны не были и имели бы мочь стоять против своих недругов; да велел бы прислать мне пушечный наряд, чем от недругов обороняться».

С 1653 года начинаются приезды в Москву грузинских владетелей. В этом году приехал восьмилетний внук Теймураза, Николай Давидович, с матерью Еленою Леонтьевною. За внуком поднимался и сам дед. Когда в 1656 году приехал к Теймуразу государев посланник Жидовинов с ефимками и соболями, то бедный старик встретил его в Имеретии и говорил посланнику:

– Персидский шах выгнал меня из моего государства, и живу я теперь в Имеретинской земле, у зятя своего, царя Александра; но от него помощи мне никакой нет; скуден я всем, а в свое государство от неприятелей ехать не смею. Теперь я с царицею своею, со внуком и со внучкою и со всеми людьми еду служить великому государю в Москву; поедут со мною человек с триста.

В январе 1657 года в Посольском приказе дьяки расспрашивали троих грузин, приехавших из Тушетии, зачем они в Москву приехали.

– Приехали мы бить челом великому государю, чтобы пожаловал нас для православной веры, велел принять под свою высокую руку в вечное подданство.

– А прежде у кого были вы в подданстве, и кто у вас начальные люди, и вера у вас христианская ли, и как далеко вы живете от Терека и в каких местах, и города у вас есть ли, и сколько у вас служилых людей, и какой у вас бой? Кто у вас соседи, и нет ли вам от персидского шаха, от кумык и от черкес какого утесненья? Хлеб у вас родится ли, и если великий государь изволит принять вас под свою высокую руку, то на каких статьях вы хотите быть в подданстве?

– Мы хотим быть у царского величества в вечном холопстве, где велит быть на службе – и мы готовы; вера у нас христианская, живем мы в крепких местах, в горах, в трех станах, а городов и начальных людей у нас нет – всякий владеет своею деревнею; ратных людей у нас восемь тысяч, бой лучной и копейный; все бывают в панцирях; от Терека до Тушинской земли скорого хода четыре дни; прежде мы были подданные Теймураза царя, а как его персидский царь разорил, с того времени живем особо.

Наконец в 1658 году явился в Москву и сам царь Теймураз Давидович. На представлении великий государь велел царю Теймуразу приступить к своему царскому месту и изволил встать. Тут Теймураз стал бить челом, чтобы великий государь дал ему свою царскую руку целовать; но великий государь руки не дал и сказал:

– В Евангелии написано: «идеже будут собрани во имя Мое, ту есмь и Аз посреде их»; и мы воздадим хвалу Всемилостивому Богу, сотворим о Христе целование во уста, ибо ты благочестивой христианской веры.

– Я – твоего царского величества холоп, – говорил Теймураз, – такого великого и пресветлого государя недостойно мне в уста целовать.

– На то Божья воля, что ты у нас в подданстве, – отвечал Алексей Михайлович, – но ты царь нашей благочестивой христианской веры, и по Христовой заповеди сотворим целование в уста.

«Тогда, – говорит историк, – Теймураз, с великим страхом, целовал государя в уста». Государь поручил боярину Хилкову переговорить с Теймуразом. После разговора Теймураз отправился на родину. В 1660 году уехал назад в Грузию и внук его, царевич Николай Давидович, с матерью и с царским посланником Мякининым.

В Астрахани они узнали страшные новости. Имеретинского царя Александра окормили; почувствовав смерть, посадил он на свое место сына, Баграта, и велел ему жениться на внучке Теймуразовой, что и было исполнено. Но молодой царь сидел на престоле только три месяца: царица, жена Александрова, дочь Теймураза, не желая видеть на царстве пасынка, схватила его, выколола ему глаза и вышла замуж за грузина Вахтанга, с которым и начала владеть Имеретью. Говорили, что она это сделала по наговору католикоса. Встала смута; царь Теймураз бежал в персидский город Тифлис. Боярин Ерисгов привел турок, а царицу с мужем ее сослал в глухой город Черного моря. Затем пришла другая весть, что Теймураза взяли и повезли к шаху. Несмотря на эту смуту в Грузии, царевич Николай уехал из Астрахани и остался в Тушинской земле. В 1666 году он возвратился в Москву, а в 1674 году отпущен опять на родину.

Грузия не могла дождаться, чтобы Россия в царствование Алексея Михайловича управилась когда-либо со своими европейскими врагами и могла начать войну в отдаленном Закавказье. Грузинские цари указывали на персиян как на главных врагов своих, от которых русский царь должен оборонить их; но между Персиею и Россиею издавна происходили дружественные отношения, которые невыгодно было порывать. В 1650 году приехал в Москву посол шаха Аббаса, Магмет Кулыбек, и привез в подарок от шаха 4 тысячи батманов[3] селитры. И когда дело дошло до Грузии, до Теймураза, посол так объяснял дело:

– Теймуразова сестра была с старым шахом Аббасом, а Теймуразова дочь была за отцом нынешнего шаха, Сефи, и поэтому Теймураз государю нашему свой. Ссоры у грузинского Теймураза с Рустемом, ханом тифлисским, потому, что они между собою свои близкие, одного поколения, пошли от великого князя грузинского. Рустемхан теперь шахов подданный и басурманин, и половина Грузинской земли за ним, а другая половина за Теймуразом. Так ссора между ними, и шах на Рустемхана сердится, что он Грузинскую землю разорил и царевича убил. Теперь Теймураз живет у зятя своего, имеретинского царя. Если бы он бил челом, то шах велел бы ему жить по-прежнему в своей земле. Я донесу об этом шахову величеству, и шах для царя велит Теймуразу землю его отдать и вперед его велит оберегать.

Далее посол требовал наказания для терцев, грабивших вместе с горцами области шаха.

Желание было исполнено только относительно «воровских» казаков. 39 человек их сидели в то время в тюрьме на Тереке; троих «вершили», то есть казнили, при после Магмет Кулыбеке: атамана Кондратья Иванова Кобызенка с двумя другими пущими заводчиками; четверо умерли в тюрьме; остальных прислали в Москву. Большая часть их была родом из городов Восточной Украйны, трое москвичей, по одному из Великого Новгорода, Костромы, Луха, Романова и Перми, один грузин, а трое названы царегородцами. В 1653 году поехали в Персию великие послы: окольничий князь Иван Лобанов-Ростовский и стольник Иван Комынин. Послы поехали жаловаться на шемахинского хана Хосрева, который давно уже грозился пойти войной на Астрахань и на Терек, все из-за казаков, а теперь, в 1652 году, писал к астраханскому воеводе, что гребенские казаки не только грабят персидских торговых людей, но в Дагестанской области поставили городок, служилых людей в нем устроили и там будто Черкасскую дорогу закрепили. Хосрев писал, что по шахову приказу он собирает войско, чтобы взять этот город, а потом идти под Астрахань и под Терек. Кроме того, русские торговые люди бьют челом, что в Шемахе Хосрев-хан, а в Гиляни – приказные люди задержали их третий год, утеснение всякое, обиды, насильства, налоги и убытки делают большие, бьют, грабят, – тогда как в Московском государстве персидским торговым людям во всем свобода и охрана. Шах принимает русских изменников и помогает им; откочевал от Астрахани государев подданный, ногайский Чебан-мурза, и кочевал под Тереком, а потом начал кочевать по Кумыцкой стороне в дальних местах и учинился царскому величеству непослушен. В 1651 году ходили на него царские ратные люди – князь Муцал Черкасский и стрелецкие головы с ногайскими и черкасскими мурзами; но, когда государевы ратные люди пришли на Чебана, изменил подданный великого государя, вечный холоп Суркай, шевкал (шамхал) тарковский, и, сложась с Чебан-мурзою, начал с государевыми людьми биться, а ратные люди без царского указу с Суркай-шевкалом биться не смели. Потом Суркай и андреевский Каганалп-мурза с кумыками приходили войною на русский Сунжинский городок, под Барагуны, и на улусы князя Мурцала Черкасского, а к шевкалу прислано было ратных людей из Шемахи 500 человек да из Дербента 300 человек, с ними две пушки; эти шемахинские и дербентские люди с кумыками многих царских ратных людей побили и переранили, а иных в плен захватили, барагунских мурз взяли себе, город Сунжинский сожгли, взяли лошадей с 3 тысячи, верблюдов с 500, рогатого скота с 10 тысяч да овец с 15 тысяч. Великий государь надеется, что все это сделано без повеления шаха Аббаса; надеется, что шах велит Хосрев-хана переменить за это с шемахинского владения и накажет его, чтобы вперед между обоими великими государями больше ссоры не было, велит отдать пленных и все пограбленное имение. Великие послы потребовали также, чтобы шах отдал Теймуразу его землю и наказал людей, разоряющих Грузию. На все это шах велел отвечать послам через своих ближних людей: покойный шах Аббас велел на Тереке сделать одну сторожню, а других городов ставить нигде не велел; но вашего государя люди поставили города без указа и торговых наших людей побили и пограбили; ссора началась, следовательно, с вашей стороны, и шемахинский хан Хосрев послал своих людей, которые те города сожгли. Хан Хосрев умер; преемнику его, Мигир-Алей-хану, и шевкалу Суркаю шах послал приказ – вперед с людьми вашего государя не ссориться; также и ваш государь запретил бы своим людям нападать на персиян, которые на море ходят. Суркай-шевкал, Чебан-мурза и барагунские мурзы приклонились к стороне шахова величества сами собою; а по нашему закону, кто к нам приклонится, тех насильно назад отдавать нельзя; а если они сами захотят служить вашему государю, то шах за них стоять не будет. Приказным людям велено отдать назад взятки, которые они побрали у русских людей. Как скоро царское величество велит отпустить с Терека Суркаева племянника и торговых персиян, там засаженных, то и русских торговых людей из Шемахи отпустят. Что же касается Грузии, то прежние шахи за непристойные дела царя Теймураза много раз посылали ратных людей в его землю, разоряли ее и самого выгнали. Теймураз рабски вину свою прежним шахам принес, детей своих прислал, и ему область его отдали. За это у прежних шахов с великими государями российскими нелюбья не бывало. В прошлых годах Теймураз опять затеял непристойные, ссорные, худые дела, и по шахову указу посланы на него ратные люди, которые на бою сына его убили, а его самого выгнали. Если Теймураз за вину свою внука своего к шахову величеству пришлет, то опять область свою получит.

– Не только та земля, – было ответом, – где Терек и Сунжинский городок, но и та земля, где Тарки, издавна принадлежит царям российским, города здесь было вольно ставить, и сам покойный шах Аббас просил об этом царя Михаила Феодоровича. О грабеже торговых людей по сыску в Астрахани ничего не объявилось; а если бы и действительно казаки их ограбили, то эта беда им самим от себя: зачем они шли в караване вместе с тарковскими кумыками и другими воровскими людьми. Известно, что у терских и гребенских казаков с кумыками бывают ссоры большие; прежде купцы не хаживали в горы без обсылки с терским воеводою, и никто их не грабил. Кумыцкие шевкалы и мурзы – издавна холопы великих государей наших, а прежние персидские шахи в Кумыцкую землю не вступались; также и теперешний шах не вступался бы и с царским величеством за то нелюбья не начинал, а барагунские мурзы поддались шаху поневоле. Грузинская земля православной христианской веры греческого закона, и грузинские цари – издавна подданные наших великих государей.

– Нет! – начали говорить шаховые ближние люди. – Теймураз и вся Грузинская земля в подданстве у наших персидских шахов; правда, покойный шах Аббас обещал царю Михаилу Феодоровичу охранять Грузию по братской дружбе и любви; если и теперь Теймураз сам приедет к шаху или внука своего пришлет, то шах землю его ему отдаст. О Теймуразе и Грузинской земле мы в другой раз докладывать шахову величеству не станем, потому что он велел отвечать вам впрямь, и быть тому делу бесповоротно, также и всем другим делам. Нашим торговым людям в Московском государстве свободы нет, держат их на дворах за сторожами, а куда им случится выйти, то за ними также ходят сторожа.

– Это делается не для тесноты, а для обереганья, – отвечали послы.

Шаховы решения остались бесповоротны; переменилось только одно: Аббас велел отпустить всех задержанных в Персии русских купцов.

Ответ шаха насчет Грузии был слишком ясен: продолжать дело можно было только с оружием в руках, а для этого у России в царствование Алексея Михайловича не было никакой возможности.

Впрочем, несмотря на то, что московское правительство оставило как будто мысль о приобретении Закавказья, отдельные попытки русских удальцов, не имевшие, однако, серьезного характера, продолжались. Казачьи станицы на Тереке и за Тереком стойко противились чеченцам и кумыкам, а иногда и сами делали энергичные вторжения в Закавказье, проходя иногда не обычным путем – в промежуток между Кавказским хребтом и Каспием, – а и переваливаясь через самые горы. Так, когда шах Аббас вторгся со своими ордами в Грузию, на помощь несчастным кахетинцам и карталинцам явились казаки с Терека и стрельцы с Днепра, и явились добровольно, на свой страх и риск. Об этом говорят даже грузинские легенды. Они пришли к последней позиции грузин около Мцхета и участвовали в решавшей судьбу Грузии битве. Легенда сохранила даже слова, с которыми обратились к своим воинам стрелецкий и казацкий начальники.

– Ребята, – говорил стрелецкий воевода, – ляжем костьми на месте и не положим бесславия на русское имя, по заветному слову наших отцов: «мертвые бо срама не имут».

– Утекать, братцы, некуда! – объявляет «товариству» казацкий атаман. – Сами-то видите. До Днепра далеко, да там же у нас ни жен, ни детей нет, плакать будет некому. Так уж коли не то, так сложим головы добрым порядком и не покажем басурманам прорех и заплат на спинах казацких!

Битва облегчила участь Грузии, и, по словам той же легенды, воевода отошел на Терек с честью великою, казаки же не удовольствовались и отправились «пошарпать» приморские области Персии.

Подобный случай помог и ясно показывает, что русские уже прочно чувствовали себя в Предкавказье и все их удары были направлены на Восточный Кавказ.

История отмечает также факт, что не позабыл Кавказа и знаменитый понизовый атаман Степан Тимофеевич Разин. В 1689 году он явился в шамхальство Тарковское со своею удалою вольницею и произвел там такой погром, память о котором и поныне жива в легендах и преданиях. Разин пробился к самым Таркам, но взять их не мог и ограничился лишь тем, что жестоко разграбил окрестности столицы шамхальства, и лишь после этого ушел в пределы Персии, где тоже не обошлось без его «великого погрома».

История не говорит прямо, но, само собою разумеется, что, кроме военных столкновений, были и коммерческие сношения, велись торговля и неизбежно сопряженные с нею дипломатические переговоры, так что Русь, не имея пока достаточно сил пробиться в Закавказье, укреплялась все более и более прочно в Предкавказье и все ближе и ближе подвигалась к подножию Кавказского хребта на западе, прочно став около него на кавказском востоке.

Между тем в таких переговорах и взаимной нерешительности шло время. Собственно говоря, движение Руси к Кавказу приостановилось, и дипломатические переговоры не приводили решительно ни к чему. Мешали этому войны со Швецией и Польшей, которые вела Россия. Между тем около 1685 года гребенские казаки вступили в столкновение с чеченцами, постоянно осиливавшими их. В силу этого они отодвинулись к Тереку и жили там в двух урочищах – Павлове и Кошлакове.

К России клонилась, кроме воссоединенных Теймуразом Кахетии и Карталинии, еще и Имеретия. Имеретинский царь Александр III, изнемогая в борьбе с напавшим на него вассалом Леваном Дадианом Мингрельским, как мы уже видели, просил также защиты у царя Алексея Михайловича. Защита и покровительство были обещаны. Мамука, брат Александра, уверенный в поддержке Москвы, напал на Мингрелию, но очутился в плену у Левана и был ослеплен.

Наступило XVIII столетие.

Страшные внутренние раздоры не прекращались в Грузии и в следующие годы, а на Руси шло уже ее перестроение.

Царствовал царь-богатырь Петр Алексеевич. И Грузии в это время Небо даровало хорошего правителя: царь Вахтанг VI как бы возродил свою страну к духовной жизни, хотя все-таки грузины оставались ветхим, пережившим самого себя народом.

Вахтанг умиротворял, а царь Петр Великий боролся и побеждал. Развязавшись со шведами, он обратил свое внимание «на море без хозяина» и решил, что если оно никому не принадлежит, то пусть уже лучше сделается достоянием Руси православной.

Царь Петр Алексеевич и ранее окончательной победы над шведами зорко посматривал на Кавказ и Прикаспийский край.

В 1707 году терское казачество понесло ужасный погром от кубанского хана Каиб-султана. Каиб с огромным скопищем явился на Терек, разорил здесь почти все казацкие городки и поселки, но сбить окончательно казаков с Терека все-таки не мог. Терцы удержались в своих вековых гнездах, а вскоре царь Петр обратил свое внимание на удальцов и занялся и их переустройством.

Отправляясь в недоброй памяти прутский поход, царь Петр повелел воеводе казанскому и астраханскому Петру Матвеевичу Апраксину идти на Кубань, дабы привлечь на себя здесь турецкие войска, оттянув их от Прута. Апраксин пошел в августе. Это было одно из первых важных воинских движений русских на кавказский запад. Поход был удачен. Апраксин, имевший, кроме того, приказание жестоко наказать татар, грабивших русское Понизовье, добрался до Кубани, пожег там все татарские селения вверх и вниз по реке. На обратном пути он встретил огромное татарское скопище под начальством татарского мурзы Чан-Араслана, возвращавшегося с 3 тысячами всадников из пределов нынешних Саратовской и Пензенской губерний, куда татары ходили для грабежа. Чан-Араслану было нанесено столь страшное поражение, что из всего его скопища остались в живых всего-навсего один мурза и два татарина.

Однако эта победа имела неожиданные последствия. Она подняла против русских все Закубанье. Свыше 7 тысяч кубанцев и черкесов, соединившись вокруг Нурадин-султана, погнались за Апраксиным и нагнали его 5 сентября 1711 года на реке Чаны. Произошла кровопролитнейшая битва, и татары были разбиты наголову. Преследуя их после поражения, отряды Апраксина ворвались в Закубанье и страшно опустошили его.

Апраксин недаром ходил в этот поход. Этот мудрый сподвижник великого Петра сам ознакомился с положением русских дел в Предкавказье и сейчас же создал меру, которая, так сказать, обеспечивала бы Руси обладание всем этим краем. По его докладу царь Петр перевел с берегов Сунжи одиноко живших там гребенцев на Терек, где казачество не оправилось еще от погрома 1707 года. Гребенцы, видимо, были довольны этим переселением, ибо не противились ему, а, переселившись и устроившись, разбились на пять станиц-городков: Червленую, Щедринскую, Новогладковскую, Старогладковскую, Курдюковскую, существующие и поныне в местах своего основания.

Так создана была Апраксиным первая терская кордонная линия, из которой впоследствии, по словам историка терского войска, «развернулась от моря до моря Кавказская линия, прославленная столькими подвигами, проходящая сияющей полосою, как млечный небесный путь, через всю историю Кавказской войны».

Из дальнейшего может быть отмечен в качестве имеющего некоторое отношение к истории края несчастный поход 1717 года кабардинского князя Девлет-Гирея, во святом крещении Александра Бековича-Черкасского, на Хиву. Из отправившегося с Бековичем отборного гребенского и терского казачества уцелело только шесть человек. Казацкая легенда говорит, что «Терек Горыныч заплакал», слушая рассказ вернувшегося участника этой несчастной экспедиции, и объявил, что плачет он «по гребенским своим по казаченькам».

«Как я буду за них ответ держать перед Грозным царем Иваном Васильевичем!» – сокрушается, согласно легенде, Терек Горыныч.

Неудачный поход Бековича привлек особенно настойчивое внимание царя Петра к Персии, и тут он задумал прибрать к своим рукам «сине море Каспицкое».

Персия в это время испытывала величайшие бедствия, впрочем, обыкновенные на Востоке при слабых правителях.

Шах Хуссейн, недостойный потомок шаха Сефи, был всецело в руках евнухов и видел вокруг себя мятежи и восстания. Мир-Вейс, отважный предводитель афганцев, воинственного племени, обитавшего в Кандагаре, первый поднял оружие против слабого властителя, неоднократно поражал его войска и сделался наконец независимым князем Кандагара. Успех одного мятежника возбудил смелость в других, и пламя бунта быстро разлилось по Курдистану, Хорасану и кавказским областям. Для большего успеха мятежники воспользовались религиозною ненавистью, существовавшею между правоверными поклонниками Магомета и последователями Алиевой секты. Двое лезгинцев, Дауд-Бег и Сурхай, возвестили народу, «что они призваны Богом для освобождения правоверных от еретического персидского ига и для совершенного истребления ереси». Многочисленные толпы лезгинцев и других обитателей Кавказа, вняв этому воззванию, стали под их знамена, опустошили всю Ширванскую область, взяли приступом в 1712 году богатый торговый город Шемаху и, разграбив жителей, не пощадили и бывших там 300 русских купцов; они все лишились имущества и жизни. Убыток, причиненный этим русской торговле, оценили в 4 миллиона рублей. Столь значительный вред не мог быть оставлен без внимания русским правительством, тем более что волнение распространялось все дальше по Кавказу и угрожало совершенным падением торговли и опасностью самым пределам России. Астраханский губернатор по повелению государя потребовал от Персии вознаграждения за убытки и наказания мятежников. Но слабый шах, окруженный отовсюду возмутителями и едва державшийся на престоле, не только не мог доставить никакого удовлетворения, напротив, еще сам просил помощи у русского монарха. Петр не упустил случая, как говорят историки его царствования Ламбин и Брикнер, ознакомиться короче с состоянием Персии и отправил туда своего посланника, подполковника Артемия Петровича Волынского. Волынский заключил торговый договор с персидским правительством и обещал вспомогательное войско против мятежников, но не мог получить от слабого шаха ни вознаграждения за убытки, понесенные русскими купцами, ни ручательства в безопасности торговли на будущее время. Он возвратился в 1718 году и, изложив бедственное состояние Персии, предложил монарху обеспечить русскую торговлю занятием персидских областей на южных и западных берегах Каспийского моря.

Удобнее такого случая для выполнения заветных дум великого человека и быть не могло.

В принципе поход к пределам Персии был решен царем Петром немедленно; раз решено, то и остальное все у царя-богатыря очень скоро делалось.

Пехотные полки, бывшие в Финляндии на галерах, следовательно, привычные к действиям на море, еще осенью 1721 года были расставлены на зимних квартирах в Кашине, Романове, Ярославле и других местах по Волге, а морские офицеры и прочие чины отправлены в Астрахань, которая назначена сборным местом. Артемий Волынский, определенный по возвращении из Персии губернатором в Астрахань, заготовлял там магазины и суда для провианта; в Саратове, Казани, Нижнем Новгороде также работали с лихорадочною поспешностью, а в Москве сам император надзирал за постройкой судов для бывших там полков – Ингерманландского и Астраханского. Со вскрытием рек, в начале апреля, все было готово к походу: войска, артиллерия, припасы отовсюду начинали двигаться в Астрахань. Наконец 15 мая 1722 года после молебствия в московском Успенском соборе, напутствуемый благословениями духовенства и собравшегося бесчисленного народа, Петр в сопровождении супруги отправился в путь водою на москворецком струге при пушечной пальбе и звуках военной музыки. Его свиту составляли: генерал-адмирал граф Апраксин, тайный советник Толстой, генерал Бутурлин, князь Трубецкой и молдавский господарь князь Кантемир. Четыре недели продолжалось путешествие реками Москвою, Окою и Волгою до Астрахани. Целый месяц прошел среди различных распоряжений в Астрахани, и наконец 18 июля флотилия вступила под паруса. Она состояла из 274, а с малыми речными лодками из 442 судов и везла до 20 тысяч десантного войска с 5 тысячами матросов. Граф Апраксин, выкинувший здесь впервые свой генерал-адмиральский флаг, командовал над всей флотилией; государь на корабельном боте предводил передовым отделением, а капитан-лейтенант фон Верден шел с ластовыми судами. 9 тысяч кавалерии, отправленной наперед из Царицына, и два корпуса донских и малороссийских казаков следовали сухим путем через горы. Императрица с придворными дамами осталась в Астрахани. В день Гангутской победы, 27 июля, празднованной, по обыкновению, молебствием и пушечною пальбою, флотилия благополучно достигла Аграханского залива, к югу от реки Терека, русско-персидской границы со времен Ивана Грозного. Суда остановились за несколько десятков сажен от берега за мелководьем; нетерпеливый государь, приказав матросам нести себя на доске через воду, первый вступил на берег. Взошед на песчаный курган и окинув взором окрестность и море по другую сторону Аграханского мыса, он указал сухое и возвышенное место, на котором немедленно укрепили лагерь, названный Аграханским ретраншементом. Больше недели прошло здесь в ожидании кавалерии, которая, преодолев препятствия, противопоставленные природой переходу через безводные степи и горные ущелья, встретила сопротивление и от неприятелей. Ее передовой отряд под предводительством бригадира Ветерани по вступлении в Дагестанскую область был внезапно атакован в теснинах жителями многолюдной деревни Эндери и должен был проложить себе путь оружием.

Отразив нападение, Ветерани отомстил неприятелям за смерть своих 70 драгун истреблением всего их селения, в котором считалось до 3 тысяч дворов. По прибытии кавалерии, оставив небольшой отряд для охранения судов и лагеря, русское войско тотчас поднялось в дальнейший поход сухим путем к Дербенту. Сильнейший из владетелей Дагестана, Абдул-Гирей, шамхал города Тарки, выслав богатые дары, первый изъявил покорность русскому монарху и приветствовал его за несколько верст от своей столицы.

Его примеру следовали прочие владельцы.

Только султан Махмуд, владетель Утемиша, с некоторыми окрестными князьками отказался от покорности и, собрав до 10 тысяч войска, дерзнул потревожить русских на их походе от Тарков к Дербенту. Русские дошли до Дербента 23 августа, и дербентцы покорились добровольно; наиб этой столицы, Ширван, встретил их за версту от города и, преклонив колена, вручил победоносному монарху серебряный ключ от крепости. Древний крепкий Дербент, основанный, как гласит предание, Александром Великим, возобновленный шахом Кобадом и его сыном, мудрым Нуширваном, отторгнутый от Персии грозным Амуратом и покоренный снова воинственным шахом Аббасом, присоединил к воспоминаниям своего долговечного существования новое громкое имя Петра. Жители Дербента приняли русских с отверстыми объятиями. «Как бы своих из осады выручили», – пишет монарх. Город Баку также изъявлял готовность покориться им; а грузинский царь Вахтанг вступил в тайные переговоры с русским монархом и обещал соединиться с ним против Персии.

Исполинские планы, основанные на приобретении этих областей, роились в голове монарха. При устье Куры долженствовал возникнуть новый великий город, складочное место для торговли с Кавказом, Арменией и Персией. Астрабад, лежащий при юго-восточном изгибе Каспийского моря, предназначался другим пунктом, откуда Петр хотел проложить русской торговле караванную дорогу в Бухару и Индию. Оттуда же монарх хотел пройти до устья Куры, подняться вверх по этой реке до Тифлиса и восстановить христианскую религию в Грузии.

Но неожиданное несчастие заставило отложить эти предприятия: 13 судов с хлебом, стоявших при Дербенте, были разбиты бурею; другие 30 судов, шедшие из Астрахани, подверглись тому же несчастию и были загнаны на мель при Аграханском мысе. Всех припасов для войска, которые успели спасти от потопления, осталось только на один месяц. Новое доставление провианта из Астрахани в позднее время года было затруднительно и почти невозможно, а еще менее можно было надеяться собрать продовольствие в персидских областях, опустошенных мятежниками.

При этих затруднительных обстоятельствах военный совет, созванный монархом, определил отложить дальнейшие предприятия до следующего года и, оставив в Дербенте достаточный гарнизон, возвратиться с прочими войсками в Астрахань. Армия без отлагательства выступила в обратный путь и 20 сентября достигла реки Сулака, близ Аграханского ретраншемента. Петр, осмотревший еще на пути от Астрахани русскую пограничную крепость Терки и нашедший ее положение невыгодным, решился основать здесь, между реками Судаком и Аграханью, в 20 верстах от моря, новую крепость, которая бы удерживала в покорности дагестанских владетелей и облегчала сухопутное сообщение с Дербентом. За мыслью немедленно следовало исполнение, и крепость, заложенная руками Петра, получила название Святого Креста. Оставив в ней несколько полков пехоты и конницы под начальством коменданта, полковника Леонтия Соймонова, и отдав приказание о ее скорейшем укреплении и заселении, император 4 октября возвратился от Аграханского залива водою в Астрахань, куда вслед за ним прибыл и генерал-адмирал с пехотою. Кавалерия возвратилась прежним путем через горы.

По возвращении в Астрахань Петр немедленно принял меры и начертал новый план к продолжению войны с Персией. Узнав по опыту, что на Кавказе значительная армия, имея дело с слабым неприятелем и встречая на каждом шагу природные препятствия, только замедляет ход военных действий, Петр решился сосредоточить главные силы и магазины для продовольствия в Астрахани и оттуда действовать отдельными морскими экспедициями для дальнейшего распространения своего господства. Еще той же осенью ему представился благоприятный случай утвердиться на южных берегах Каспийского моря. Жители Гиляна, угрожаемые мятежниками, прибегли под покровительство России и просили вспомогательного войска. Петр немедленно снарядил туда экспедицию под начальством полковника Шипова; но, по недостатку судов, могших выдержать осеннее плавание, не мог послать более двух батальонов пехоты. Капитан-лейтенант Соймонов должен был на 14 судах перевезти этот отряд на Гилянский берег, а потом идти к устью Куры и осмотреть место для заложения там крепости. Шипов изъявил сомнение в том, что может ли он со столь малыми силами защищать целую провинцию от мятежников.

– Стенька Разин, – отвечал Петр, – с пятьюстами казаками их не боялся, а у тебя два батальона регулярного войска.

Отправив 6 ноября Шипова и Соймонова в своем присутствии в поход и отдав приказание генерал-майорам Кротопову о достроении крепости Святой Крест и Матюшкину о заготовлении к будущей весне экспедиции на Баку, государь вместе с супругою 13 ноября оставил Астрахань и, направив путь через Царицын и Воронеж, с торжеством вступил 18 декабря в Москву покорителем Дербента. Это был его последний триумф. Имя Петра Великого, по словам историка Кавказской войны В. А. Потто, доселе живет в Дагестане, и следы пребывания его там сохраняются самым тщательным образом. Каждый, кто посещает Дербент, с благоговением зайдет в скромную землянку, стоящую у самого взморья, в которой Петр прожил несколько дней в ожидании сдачи города. Теперь эта землянка обнесена решеткою, и на ней сделана надпись: «Место первого отдохновения Великого Петра».

В самом Дербенте Петр жил в цитадели, занимая в ней бывший ханский дворец. В нетерпеливом ожидании флотилии, плывшей из Астрахани, он собственными руками прорубил в одной из комнат окно, из которого открывался чудный вид на Каспий, Дербент и его окрестности. Это окно существует и поныне в доме, занимаемом дербентскими комендантами. Тут же в самой крепости сохраняются семь алебард, оставшихся со времен Петра, и пушка, на которой имеется надпись, свидетельствующая, что она отлита в 1715 году на воронежском заводе.

Своим походом в Дагестан Петр отодвинул далеко на юг русскую границу и поставил Русь лицом к лицу с горцами Кавказа.

Посмотрим же теперь, что такое представляют собой в своем общем целом эти горцы, с которыми в течение целого ряда лет Руси пришлось выдерживать кровопролитные столкновения.