Глава 2
Знакомство с КГБ
Проснулся около полудня. В низкое, закрытое веселенькой ситцевой (на вид я материю отличать не умею, но слово вовремя вынырнуло из памяти) шторкой светило… нет, не солнце, а низкое, затянутое тучами небо. Накрапывал дождь. Кати в доме не было, впрочем, мы вечером договорились, что она с утра поедет в Свердловск к брату Анатолию, захватив с собой смартфон, мой паспорт и деньги двадцать первого века. Этого более чем достаточно, чтобы нашу историю не признал бредом, по крайней мере, родной брат. Тем более что я успел показать девушке игрушку Teeter.
Засыпая на жестковатой, несмотря на постеленный тюфяк, лавке, очень хотел проснуться на рассвете, как тут заведено, и проводить Катю в дорогу. Повторить поцелуй в щечку. Но по буржуйской привычке бессовестно все проспал. Гимн Советского Союза прозвучал по радио в шесть утра, но даже эта громкая и торжественная музыка без слов не смогла выдрать меня из сна[6].
Делать нечего, встал, оделся, сползал до «удобств», подивился потрясающей конструкции. Стульчак представлял собой что-то типа ступы бабы-яги, как ее рисуют в детских книжках, и был сделан из цельного долбленого куска бревна. Правда, без дна, с обитым рыжеватым войлоком верхним краем. Не слишком гигиенично, прямо скажем, но, наверное, тут зимой не до интеллигентских закидонов. Поплескал в лицо из удобно стоящей под водостоком бочки, потер зубы пальцем.
С наступлением темноты лампочку не зажигали из соображений маскировки. Мне это казалось диковатым, но Екатерина относилась к шпионам очень серьезно. Или к бывшему мужу – может, она еще собиралась с ним сойтись? Впрочем, тут деревня, не Москва, всем есть дело до всего, жители любую странность подметят почище пограничной собаки. Так что обустраивались в потемках. Успел собрать пыль в углах коленями, поцеловать притолоку двери лбом и достать ножки какой-то идиотской мебели пальцами ноги.
После пробуждения тоже было как-то не до разглядывания местных достопримечательностей, уж слишком давила на мозг жидкость. А тут зашел в дом и просто уперся в огромную русскую печь, оштукатуренную синеватой известью. Чуть наискосок от входной двери к печке была прислонена деревянная лестница с тремя широкими удобными ступенями, окрашенная коричневой краской. Сверху, за краем затертых до черного блеска животами и задницами кирпичей, виднелась какая-то зимняя одежда. Из нескольких «дырок» выглядывали шерстяные носки, варежки, полотенца, а может быть, портянки.
На кухне обнаружил огромный проем в печи, на нем стояли явно заброшенные, покрытые пылью пустые чугунки, среди них, как летающая тарелка в окружении танков, красовалась обычная алюминиевая кастрюля с кучкой некрупных картофелин в мундире. Похоже, о моем обеде позаботились, вареная картошка с солью – вполне современно. На столе, застеленном белой, чистой до хруста скатертью, виднелась наполовину полная литровая банка молока, родная сестра той, из которой вчера пили в машине. Неужели хозяйка с утра специально для меня застелила стол? Очень благородно с ее стороны, но непрактично. Лучше бы чего съедобного на завтрак приготовила, интеллигенция деревенская.
Подтащил поближе к лавке кастрюлю с картошкой и ободрал с нее кожуру. Пошарил на полках, ага, сковорода есть, хоть и не первой свежести, но сойдет. Теперь масло, куда его тут принято прятать? Холодильника нет, шкафа нет, зато есть люк в полу. Сунулся в подпол, увы, обнаружил совершенно необитаемое помещение. На дне чуть блестела вода или грязь, дожидалась банок с соленьями пара пустых полок, только вдали, намертво вросшие в землю, виднелись старинные бочки. Негусто. Комсомолец муж с руками явно не дружил. С головой, впрочем, тоже – такую девушку бросить.
Зато, пока смотрел вниз, заметил под столом стеклянную бутыль литра на три, но с узким горлом. Вытащил – точно, даже бумажка самодельная наклеена: «Постное масло». На дне осадок в пару пальцев, мутное и страшное, но на запах вроде ничего, подсолнечником отдает. Не «Calamata»[7], конечно, но картошку пожарить сгодится.
Насилу плеснул на сковородку содержимого – густое, впору на хлеб мазать. Вот только… А плита-то где? Топить русскую печь явно не вариант. Хм… Нашел! Кто бы мог подумать, что скрытый чайником отрезок асбоцементной плиты высотой сантиметров тридцать и есть электроплитка? Всего-то сверху кустарным способом вставлена керамическая пластина с канавками, в которых лежит навитая спиралью смотанная проволока. Выключателя на корпусе не предусмотрено, вилку в розетку – и уже через минуту некоторые витки спирали налились красным. Осталось только подождать, пока система нагреется, и поджарить вареную картошку до хрустящей корочки.
На всякий случай поел над лавкой у окна, пролить молоко на скатерку «ручной стирки» как прибить витую пару гвоздями к стене. Пока жевал, разглядывал отрывной календарь, который показывал двадцать второе мая, субботу, а также портрет Виктора Гюго (с подписью, а то кто ж его знает у нас в лицо?), дальше шло напоминание о дате смерти великого писателя Франции. Ниже следовали подробные данные о восходах и заходах солнца, что-то про луну, а также прочую астрономию. Дату на следующем листочке отпечатали красным цветом – воскресенье. Кроме этого, тут же была изображена какая-то партийная трибуна. Листанул, полюбовался на картинки: машинки, самолетики, шахматные и шашечные доски, головы людей… Машинально сделал отметку – подумать о стартапе веб-отрывных календарей, которые можно ставить виджетом на десктоп и поутру смачно отрывать мышкой листочек.
После нехитрой еды осмотрел единственную комнату, разделенную дощатой стеной-ширмой с широким проемом на две части. Общая площадь небольшая, квадратов пятнадцать-шестнадцать. Оштукатуренные и окрашенные все той же синеватой побелкой стены, низкий, метра два, дощатый потолок со здоровенной балкой посередине. К нему приделан кабель, на котором и висит единственная лампочка без абажура. Внешняя крученая проводка на фарфоровых изоляторах, квадратный черный выключатель, рядом с ним, как издевательство, круглая розетка белого пластика.
Пол – о, это чудо заслуживает отдельного описания. Он был монументален, сделан из широченных, более полуметра, половиц, неровно уложенных и вдобавок слегка разбухших и выпирающих на стыках. Толщина материала на ощупь, словно у железобетонной плиты, под моим немалым весом даже не шелохнулся. Воспринимать его как что-то монолитно-единое сложно, скорее, наоборот, для перехода с одной доски на другую надо приложить некоторое интеллектуальное усилие, попытаться «перешагнуть» через условную границу. Интересна система окраски, даже не поленился присесть и поковырять ногтем. Обнаружил слоев десять, большая часть отвратительного качества и все разного цвета. В итоге – дивные узоры на неровно вытертых местах.
На низких окнах, примерно от половины, шторки-задергушки на леске, сшитые из пестрой ткани. Верхняя часть закрыта чем-то вроде толстого тюля с крупным рисунком. В красном углу традиционная полочка, но икон нет, только квадратики невыгоревшей краски. Место образов узурпировали гипсовый бюстик Ленина и какая-то книга. Нет, не Библия и даже не материалы ХХ съезда, не Ленин и не Маркс – «Лезвие бритвы» Ефремова, огромные золотистые буквы на затертой темно-синей обложке! Вот уж чего не ожидал, наверное, в этом доме и «Туманность Андромеды» читали. Зря думал, что Катя «Аватара» понять не сможет – после таких-то книг он как родной должен быть…
Какая еще полиграфическая продукция найдется? Все на полке, что слева от печи. Стопка газет – правильно, как без «Комсомолки» печку растапливать? Тетради, методички, учебники… Похоже, взрослых детей хозяйке не доверяют, обучение в седьмом классе заканчивает. И то верно, зачем Кате повышенное внимание дылд-десятиклассников?[8]
За перегородкой – две высоких панцирных кровати с блестящими никелированными спинками, застеленные покрывалами, с настоящими пирамидками из трех подушек каждая. Причем верхняя подушечка – совсем маленькая и стоит «на углу», да еще кокетливо прикрыта здоровенным куском белых кружев. Симпатичненько, но главное, чтобы меня не заставили заниматься созданием таких идиотских сооружений из постельных принадлежностей.
Между кроватями что-то высокое – не то тумба, не то комодик, сверху все те же кружева. Внутрь, разумеется, не полез. Но не удержался, заглянул в гордо стоящую сверху высокую жестяную коробку темного цвета с нарисованной девушкой в платке и каким-то экзотическим деревом. Оказалось – духи «Рябинушка». Как р-р-романтично!.. Что еще? Два черных от старости жестких венских стула и новый, с иголочки, круглый стол, покрытый светло-коричневым шпоном. Не иначе, свадебный подарок.
В общем, что и ожидалось – чистенько, бедненько. Да, надо особо отметить томик фантастики, это настоящая удача. Кто знает, как бы девушка на меня отреагировала без такой мощной идеологической подготовки?
Притащил ноутбук, прочитал на блоке питания 100-240V, вроде ничего страшного случиться не должно. С некоторым содроганием поставил на зарядку, благо, в комплекте привык таскать переходник с тонкими штырьками под старые советские розетки, и попробовал сделать ревизию провалившихся со мной софта, кеша браузера, музыки, видео и прочих документов.
Слава большим винтам! Компьютер покупался с предустановленной Ubuntu (нашли дурака – платить за Windows!), я успел с ней немного поиграть, но быстро сдался, сдвинул партиции и поставил Хрюшу. Убедившись, что давно забытый линукс жив и даже весело работает, станцевал сольный танец людоедов Тасмании и в результате врезался локтем в печь. Скопировал все, показавшееся особо важным, в брелок-флешку, это, наверное, будет поценнее автомобиля.
За суетой подкрался вечер, но додумать, будет ли мое бледное лицо видно с улицы в свете экрана монитора, не успел. Снаружи послышались шум машины (вот реально, первый раз за весь день!), хлопки автомобильных дверей. В окно увидел, как во двор входит Екатерина в сопровождении двух мужчин. Один из них нес пару больших и явно тяжелых сумок.
М-да. Куда делась женщина-в-телаге… В избу вошла уверенная в себе молодая девушка. Облегающая кофта серой шерсти подчеркивала грудь размера эдак третьего. Широкая и длинная клетчатая юбка оставляла куда больше простора воображению, но по движению легко угадывалось – с ногами полный порядок. Талия чуть широковата (именно широковата, а не толстовата, надо отличать), но это мелочи. Темно-русые волосы практично собраны на затылке во что-то компактное, высокий лоб и уши открыты. Лицо… вчера я его успел хорошо рассмотреть… все тот же овал, чуть впалые щеки, правильные дуги бровей… Чистое, с подведенными ресницами и чуть подкрашенными губами, сейчас оно производило куда более сильное впечатление.
Все это промелькнуло за несколько секунд, но Катя успела сердито улыбнуться, показывая глазами на входящих, потом повернулась к чуть отставшим спутникам:
– Проходите, Петр Степанович.
Поименованный не заставил себя ждать и легко шагнул в комнату, протягивая руку для пожатия:
– Добрый день, Музыкин![9]
– Здравствуйте, – ответил я. – Воронов Петр. Как добрались?
– Спасибо, сотрудники подвезли.
Передо мной стоял невысокий, плотный мужчина лет сорока пяти, чем-то похожий на чиновника моего времени, если не считать сильно сплюснутой с боков фетровой шляпы с узкими полями. Крупные черты лица, глубоко посаженные темные глаза, коротко подстриженные черные волосы. Крупный, но еще не мясистый нос, располагающая улыбка. Одет даже на глаз дорого и солидно: черно-синий, в едва заметную полоску костюм, через руку перекинут легкий плащ.
Пока гости, вернее, хозяева разувались, через дверь протиснулся брат Кати, что можно было легко понять по его лицу. Он оказался одет куда менее официально – в коричневый свитер ручной вязки и темные брюки. Мода на джинсы, похоже, до этого времени еще не докатилась.
Поздоровались – его рукопожатие не было похоже на формальный жест товарища Музыкина, наоборот, оказалось твердым и откровенным, даже с небольшим хлопком о мою руку.
Катя с Анатолием потащили сумки на кухню и начали что-то споро готовить, переговариваясь и стуча кастрюлями-тарелками. Хозяйка ахала и явно восхищалась богатым продуктовым ассортиментом. Неудивительно, кроме оставленной утром картошки, я ничего съедобного на кухне не обнаружил. Появилась даже идея ближе к ужину наведаться в курятник да прихватить оттуда курочку, благо, подсолнечного масла, соли и лаврового листа было в избытке. Но, боюсь, хозяйке это показалось бы реальным перебором.
Мы с Петром Степановичем прошли в комнату, он впился глазами в раскрытый ноутбук. Сориентировался быстро.
– Похоже, Екатерина Васильевна не ошиблась. – В его голосе мне почудился азарт охотника при виде замершего на расстоянии выстрела зайца. – Можно?
– Конечно… Вы же из КГБ? – Слова прозвучали как-то слишком буднично и легковесно, но гость совершенно не смутился.
Он достал удостоверение в красной обложке и дал прочитать, не выпуская из своих рук. Полковник Музыкин П. С., начальник УКГБ Свердловской области.
А жизнь-то налаживается, странно правда, что не генерал – вроде бы на таких должностях в мое время уже носят расшитые зигзагом погоны[10].
Пытаясь уложить в голове новую вводную, я развернул к товарищу Музыкину экран ноутбука, присел на стул и начал, чуть смущаясь, рассказывать базовый курс «компьютер для чайников». Ну, там где про процессор, память, жесткий диск, виндоуз.
Минут через десять, когда пошел на второй, углубленный круг, тезка меня прервал:
– Спасибо, более-менее понятно, но все это лучше оставить специалистам.
– Конечно, без проблем.
– Вы не будете против, если я попрошу рассказать о своих приключениях под магнитофонную запись?
– Охотно! Что-то скрывать от такой серьезной организации никак нельзя, – пошутил я неуклюже.
– Прекрасно, заодно и поужинаем. – Петр Степанович довольно улыбнулся и добавил погромче: – Анатолий, если не сильно занят, принеси технику.
Впрочем, стол сервировали все вместе. К уже поднадоевшей картошке добавили соленых огурцов (оказывается, немалый запас этих продуктов хранился в большом ларе под поветью), синеватой на срезе колбасы, выставили на отдельных тарелках пару банок консервов. Не обошлось без водки, уже позабытой в моем времени «Столичной».
Я не удержался, рассмотрел этикетку. Московский ликеро-водочный с забавной эмблемой – бык над бутылкой, снизу четыре медальки и напечатанная цена – два девяносто пять без стоимости посуды.
Подтащили к столу лавку, водрузили на нее портативный (размером с небольшую микроволновку) катушечный магнитофон «Весна» с похожим на мыльницу выносным микрофоном и горкой бобин. Это что, они до утра собираются писать? Впрочем, оказалось, что одна дорожка качественной записи – всего-то четверть часа, и на пару часов записи нужны аж четыре кассеты. Надо привыкать к чудесам техники шестидесятых, мой старый mp3-плеер как диктофон держал часов десять…
Несмотря на выпивку и плотно забитый однообразной закуской стол, разговор уместно было назвать допросом. Проводил его в основном Петр Степанович, Анатолий старательно помогал. Не ожидал, что он мгновенно превратится из брата Кати в придирчивого, даже жесткого следователя. Вопросы шли быстро, один за другим, отвечать приходилось, просто физически ощущая два взгляда, ловящие малейшие оттенки мимики и настроения. И так много раз по кругу, с повторением и тщательным разбором деталей.
Быстро понял, как мне повезло с родителями. Мать работала преподавателем истории в пединституте и, несмотря на мое сопротивление, вбила минимальные знания по школьной и вузовской программе. Отец оттрубил двадцать лет в милиции, прошел путь от опера до начальника райотдела. Но в девяностые кормить семью на зарплату стало невозможно и он ушел в коммерцию. Его застольные «допросы» про курево, двойки и девочек столь походили на происходящее ныне, что вместо нервного напряжения на меня накатило ощущение уюта и домашнего покоя. Насколько это вообще возможно в такой ситуации.
Водку мужики разливали по-честному, в небольшие граненые стаканчики и демонстративно выпивали до дна. Закусывали обильно, классические, отвратительно соленые и водянистые к весне огурцы только хрустели, а колбаса, невзирая на жутковатый внешний вид, оказалась неожиданно вкусной. Все это практически не сказывалось на остроте вопросов, скорее наоборот, они становились злее и откровеннее. Монстры, да еще, похоже, с немалым опытом подобных «бесед». Если б не мое решение (что-то типа клятвы на Библии), говорить только правду и ничего кроме правды, шутя бы раскололи на мелочах.
Тактика и цель в общем-то были ясны – офицеры работали вместо детектора лжи, пытались понять, насколько мне можно верить. Для этого не надо было выяснять подробности работы компьютеров двадцать первого века, напротив – тема подыскивалась знакомая и максимально близкая по времени. Но легче от этого не становилось.
К примеру, стоило мне обмолвиться, что бабушка имела дачу с середины семидесятых, как это стало чуть ли не главной темой разговора. Где был расположен дом, как оформлен, куда ходили купаться, собирать грибы, что выращивали на огороде, на чем туда ездили… На «жугулях»? А что это такое? Был построен автозавод, который с тысяча девятьсот семидесятого производил машины по итальянской лицензии и на итальянском оборудовании? Как они выглядели? Технические подробности описать сможешь?
Это комитетчики зря спросили на половине третьей поллитры. Ну что делать, если моим первым авто в двухтысячном году стал подержанный ВАЗ-21043, который разнился с первоначальной «копейкой» лишь незначительными деталями. Так как российский автопром к концу века отличался «отменным» качеством, особенности конструкции большинства узлов я мог расписывать буквально часами, с активным привлечением непечатных терминов. После красочного пассажа об изготовлении специальных «круглогубцев» для удобной установки упорных пружин подшипников крестовины карданного вала полковник разлил «по последней», отключил запись и передал использованные кассеты в красно-зеленых коробочках ТИП-2 фабрики № 5 Харьковского Совнархоза Анатолию, кратко бросив:
– Прибери тут пока.
Сам встал, заложил руки за спину, потянулся, чуть пошатнулся и с отчетливым хрустом покрутил шеей. Затем подошел к окну, уперся руками в раму над шторками, прижавшись лбом до чуть запотевшего стекла, замер в неподвижности.
Через пару минут резко повернулся, неожиданно вытащил из кармана совсем не изменившуюся за три десятилетия непочатую бело-красную пачку Marlboro. Широким жестом дернул язычок целлофана и достал себе сигарету, потом на секунду замялся, кривовато усмехнулся и порывисто протянул пачку Анатолию со словами:
– Знакомый привез из загранки для особого случая, и вот… Пройдись пока с Катей по селу, покури, что ли.
Хоть и комитетчик, и начальник, а нервишки-то прилично играют. Ведь смолили до этого что-то отечественное, пока я, как некурящий, между делом хвастался стоящим у крыльца RAVчиком. Но теперь разогрев публики и доведение ее до кондиции спиртными напитками завершились, пришла пора ставить на повестку основной вопрос настоящего дня. Полковник даже не стал выходить на крытый двор, как обычно делали на перекурах, просто аккуратно выпускал дым в форточку, пока Анатолий с Катей не исчезли за воротами. Затем, не поворачивая головы, спросил:
– Так кто же руководил СССР в вашей истории? И как?
К этому вопросу я давно готовился. Вот только ясности, кому и что рассказывать, не было никакой. Впрочем, Петр Степанович для своей должности оказался не стар, явно отставал в звании от занимаемого поста, значит, пришел в УКГБ недавно. Да и замашки у него обнаружились уж больно демократические, это ж надо придумать такой допрос с застольем! По всем канонам должен был поволочь в камеру, или как там было принято у настоящих чекистов «с холодным сердцем и горячим умом»? Так что очень велик шанс того, что этот человек доложит обо всем непосредственно Семичастному и не начнет крутить свою интригу. И вообще, ведь я решил говорить только правду? А это легко и приятно…
– Если правильно помню историю, с шестьдесят четвертого по шестьдесят седьмой, после отставки Хрущева в СССР шла тихая борьба за власть между группировками в Политбюро, фронтменами которых выступали Александр Шелепин, Леонид Ильич Брежнев и Подгорный, вот только его имя не помню.
– Интересно преподают, – от услышанного Музыкин ощутимо скривился, но возражать не стал.
– Примерно с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого всю полноту власти в СССР получил Генеральный секретарь ЦК Леонид Ильич. Противники оказались аккуратно и мирно отстранены от высоких постов, к примеру, Шелепин поставлен руководить профсоюзами. Семичастный, как понимаю, ваш руководитель, был отправлен на Украину и занимал там не слишком важный пост. Кого-то даже послом в Буркина-Фасо послали, это я из-за экзотического названия запомнил[11]…
– Дальше, – нетерпеливо попросил полковник, – к подробностям еще вернемся.
– Хорошо. – Я внимательно посмотрел на Петра Степановича, но он был совершенно, даже отстраненно спокоен. – Эпоха Брежнева тихо и мирно продолжалась до самой его смерти в тысяча девятьсот восемьдесят втором.
– И за все время никаких особых событий? Не бывает такого! – Музыкин позволил себе слегка удивиться. Получилось фальшиво, но я не стал обращать на это внимания.
– В общем-то, да, так получается, – подтвердил спокойно. – Где-то в конце шестидесятых около Тюмени нашли огромные залежи нефти и газа. Самотлорское месторождение[12]. Протянули трубопроводы в Европу, и в страну хлынул поток нефтедолларов. Там еще началась война Египта с Израилем, и цены взлетели раз в пять. Развитие страны замедлилось. Зерно начали закупать в Канаде, ширпотреб в Финляндии, станки в Германии. Автомобильный завод целиком купили в Италии, у «Фиата». В общем, это время получило название «эпоха застоя». Все развитие замерло, Политбюро так постарело, что после восемьдесят второго до восемьдесят пятого сменилось три Генеральных секретаря. Андропов и Черненко умерли от старости.
– Ничего не понимаю! Ну замедлилось развитие, как говоришь, застой случился. Станки СССР всегда закупал – так капиталисты даже веревку продадут, чтоб их повесили, только бы деньги получить. Дальше что? Война или революция?
– Последним генсеком в восемьдесят пятом стал Михаил Горбачев. Он решил сильно подновить КПСС и страну, запустил в обиход слова «ускорение», «перестройка», «гласность». Начал дружить с президентом США Рейганом, ездил туда много раз, частично разрешил частный бизнес. Вывел из Германии и прочих соцстран войска, в результате там к власти пришли прозападные руководители.
– Так вот что случилось! – Полковник почти закричал: – Предательство!!! Но как?! Горбачев же коммунист! – Тут он резко и остро глянул мне в глаза: – А как партия могла это допустить?
– Реформы с восторгом приняли как в Советском Союзе, так и за рубежом. Михаил Сергеевич был очень популярен. Наверное, у него имелись политические противники в правительстве, или как оно называлось, Политбюро. Но народ его точно поддерживал, по крайней мере, первые несколько лет.
– Даже так?! – Комитетчик поник и как-то сжался, будто из надувного матраса выдернули пробку. – Люди поддержали предателя?
– Сложно сказать. Наверное, Горбачев реально хотел как лучше…
– Ведь это не все, – спохватился Петр Степанович, – гласность, говоришь, дружба с США… Странно, но не страшно. Войска вывел из Европы, это хуже, непоправимо. Но все равно не причина…
– Получилось все как всегда, – закончил я. – Результаты вышли совсем уж необратимыми. Дикая инфляция, развал народного хозяйства, демонстрации националистов на Кавказе и в Прибалтике, потом и вооруженные мятежи. КПСС просто разваливалась, коммунисты массово покидали партию.
– Так просто загубили страну? Не может быть! Невероятно!
– В этот момент Михаил Сергеевич решил опереться не на КПСС, прямо на народ. Разрешил создание партий, созвал Съезд народных депутатов, который избрал его президентом СССР.
– Дальше было хуже? – грустно догадался Петр Степанович. – Они все передрались между собой?
– Именно так! – Я удивился его проницательности и вывалил оставшиеся сведения на одном дыхании, чтобы поскорее отделаться от вопросов: – Появилось много президентов республик, Борис Ельцин в РСФСР, и в начале девяностых они просто разорвали Советский Союз на части. Многие тут же начали воевать друг с другом, точно помню про Армению и Азербайджан, Грузию и Абхазию, Молдавию и Приднестровье. Дальше больше – Прибалтика вступила в НАТО. Было две войны в Чечне, Грозный сровняли с землей, как Сталинград. А пару лет назад Россия воевала с Грузией за Южную Осетию. Всерьез, с танками, самолетами, ракетными обстрелами. Даже с Украиной и то чуть не дошло до войны за Крым.
– Ничего себе! – Музыкин резко встал, нашарил в кармане пачку сигарет, закурил и начал ходить по комнате, обильно дымя и матерясь сквозь зубы. – Так что, мы сейчас зря коммунизм строим?
– Выходит, так. – Я пожал плечами.
Заметив это, полковник буквально набросился на меня, схватил за плечи, навис сверху, почти плюнул в лицо.
– И ты туда же?!
– В школе я в то время учился! – Встал, оттолкнул руки кагэбэшника, все же на мои «сто девяносто» не нависнешь. – Виноват, что ваш СССР никто даже защищать не стал?! Милиция, армия, КГБ – все только смотрели и радостно делили новые должности.
– А рабочие… Коммунисты? Они что? – Полковник как-то постепенно отдавил меня к стенке.
– Да рвали партбилеты и в мусор выбрасывали коммунисты ваши. По дорогам валялись эти книжечки.
– Ты… Гад… – Он прижал меня к стенке и, похоже, прикидывал, как половчее дотянуться до горла.
– Да, да, я! Школьник во всем этом виноват! Прямо за партой, в третьем классе, помогал Горбачеву и Ельцину! А они уже сейчас небось у вас обкомами руководят, карьеру коммунистическую делают! Вот себя и спросите, как такая фигня получилась![13]
Проняло Петра Степановича, отвалил он от меня, упал на стул и начал рвать верхнюю пуговичку на рубахе. Я сходил и принес ему стакан воды с кухни – он выпил его парой глотков и даже спасибо сказал прерывающимся голосом. Достал очередную сигарету и быстро высадил, глядя в никуда.
Все же сильный человек – собрался, вернул взгляду проницательность и внимание. Даже руки перестали трястись.
– Как у вас сейчас люди живут? Рабочие, колхозники, интеллигенция?
– Смотря с чем сравнивать. Благодаря нефти и газу бюджет держится неплохо. Кажется, сейчас Россия седьмая экономика мира, где-то рядом с Бразилией. Первая – США, вторая – Китай, третья, кажется, Япония. Но если считать количество денежных единиц на человека, то получается, мы где-то в первой полусотне стран, ближе к концу. Думаю, все похоже на то, как в советских учебниках про страны «третьего мира» писали: ужасающая коррупция, разваливающееся производство, плохие медицина и образование. Очень сильное разделение на бедных и богатых, российские олигархи, ну сильно богатые люди, покупают яхты, поместья в Лондоне и Ницце[14].
– Вот она, цена предательства! – Музыкин откровенно заулыбался, обрадовался. – Заслужили!
– С другой стороны, безработицы нет, материально жизнь квалифицированного инженера не сравнить с временами империи, – показал я картинку с другой стороны. – Ему по карману неплохая машина, каждый год отдых за границей, если повезет с работой – то квартира на две-три комнаты. Бытовая техника типа телевизоров и компьютеров у нас стоит очень дешево, можно даже не учитывать.
– Империи? – Полковник зло поймал последнее слово. – Что, так и называют?
– Да, хотя не всегда это слово используют в отрицательном смысле. Последнее время многие хотят обратно в СССР, поднимает голову КПРФ, да и вообще, доходит до людей, что пропагандой семидесятых – восьмидесятых лицо империализма показано более чем реально. Россия для них и в мое время опасный конкурент, враг, возможно, только ядерное оружие останавливает агрессию.
– Коммунисты… Могут они вернуть себе власть?.. Контроль над СССР… Россией? – Петр Степанович с трудом подбирал слова.
– В теории легко, если победят на выборах в Государственную Думу. Только практически это едва ли что-то изменит. На самом деле структура власти поменялась незначительно. Только вместо секретарей ЦК – финансовые олигархи и кланы, все та же вертикаль чиновников, реальной оппозиции практически нет. Да и КПРФ поддерживает не народ, а скорее бизнес. В общем, без революции ничего не изменится, а это событие малореальное, пока хватает нефтедолларов на хлеб и зрелища.
– Вот ты говоришь про инженеров, а рабочие, колхозники?
– Мне сложно сказать… В роскоши не купаются, хотя, если работать на хорошем предприятии, платят вполне достойно. Ну, там машина будет небольшая или не новая, телевизоры-телефоны-мебель из ИКЕИ, шмотки с рынка. В отпуск – не пять звезд, а три, да не Испания – Тайланд, а Египет, в лучшем случае. Квартира в ипотеке, а это долги лет на двадцать.
– Хм… – Петр Степанович как-то призадумался, – все равно, уж больно хорошо выходит.
– Ну это если хорошо с руками и головой, да в большом городе. Если специальность непопулярная да работать лень, то хватит только на пиво с семками под футбол по телевизору. Думаю, что в деревнях все еще хуже – только бросать все, да в город на заработки. Или жить примерно как тут сейчас[15]…
– С чем, с чем пиво?
– С семечками, это такой обобщенный образ Буркина-Фасо, ну то есть неудачника.
– При этом по уровню жизни… Как ты говорил, в полусотне стран?!
– Так и есть, за рубежом живут получше. В Штатах хватает еще на отдельный дом, и главное, на приличную медстраховку. Это баксов пятьсот – восемьсот в месяц, как минимум.
– Какую страховку?! А баксы, это доллары, так?
– Да, от greenbacks, зеленые спинки. Медстраховка, это на случай болезни, чтобы по миру не пойти от платы за лечение.
– У вас в СССР так же?
– Нет, в России намного хуже. Медицина не поймешь какая – вроде бесплатная, но без хороших денег, если не повезет, хоть помирай. Никто не поможет.
– И правда, как на карикатурах… – Музыкин задумался, видимо, вспоминал «пороки капитализма» из лекций парторгов. – Детей учат бесплатно?
– Да как с медициной примерно: институт бюджетный – по дикому конкурсу, а на платном… Ну, примерно, зарплату инженера за три-четыре месяца нужно отдать как минимум. Это в год.
– И в школе?!
– Нет, за начальное пока денег не просят, – я малость задумался, – но похоже, это ненадолго.
– Так кто ж детей тогда рожать будет?!
– Демографическая яма, один ребенок в семье, а два-три – уж если с деньгами порядок.
Петр Степанович опять задумался. Даже начал крутить пальцами, как будто считал что-то или сравнивал. Потом покачал головой, видимо, пришел к какому-то выводу и… пожаловался:
– Что-то никак не складывается картина! С одной стороны, все хорошо у вас вроде, с другой – хуже не бывает.
– Наверное… – тут пришла очередь чесать затылок мне, – совсем иная шкала ценностей. – Я покрутил в голове цифры и добавил: – Вот продукты дорогие у нас, за полсотни булок хлеба можно купить неплохой видеомагнитофон, а вот такой телевизор, – я развел руки, – стоит как килограммов тридцать колбасы.
– Это что, огромный телевизор получается меньше ста рублей? – подсчитал Музыкин. – Ничего себе… – Собеседник замолчал, даже подпер голову кулаком.
– Нельзя просто так сопоставить, – попробовал я подвести итог. – Сейчас, после двадцати лет разрухи, созданной по рецептам международных фондов и консультантов, все более-менее неплохо. С головой и руками еще никто без работы и нормальных денег не остался. Не как в Штатах, но получше Турции там, или даже Мексики. Если с Габоном или Ботсваной сравнить, так совсем хорошо[16].
– Куда все движется, лучше или хуже становится? – Оказывается, комитетчик по-прежнему меня внимательно слушал и делал свои выводы.
– Сложно сказать. Но думаю, «догонять США» наши вожди уже не будут. Скорее постараются не отстать от Польши.
– Докатились…
– Плохо им – без идей, цели, да в свой карман надо не забывать грести… Взятки, как в Московском княжестве при князьях да боярах.
В таком духе мы беседовали еще часа три. Пару раз приходили Анатолий и Катя, робко скреблись в двери, но полковник грубо отправлял их гулять дальше. Мне уже было все равно, просто выдавал ответы на вопросы. Собеседник постепенно перестал скрывать расстройство и разочарование, много курил, частенько ругался.
После рассказа о пяти звездах Героя Советского Союза и неподъемном кителе дорогого Леонида Ильича Музыкин начал искать кобуру пистолета со словами: «Даже Жукову четырех хватило». И только грустно улыбался при описании сериала о дочке генсека, Галине Брежневой, который сняли года два назад, если считать по моему времени.
– Так кто же виноват, кто все развалил? – задал наконец итоговый вопрос Петр Степанович.
– Не знаю, само все рухнуло, – признался я. – Мне кажется, задача государства мало отличается от руководства обычной фирмой. Конечно, масштаб разный, но основные принципы похожи. Управление должно быть эффективным, но партия не смогла этого обеспечить. Идеи лидеров неудачны, население лениво и тупо, международное положение сложное, вокруг враги – то есть народ кормили одними оправданиями… Партийная элита СССР восьмидесятых деградировала до удивительно низкого уровня и оказалась полностью недееспособной. Осталось только толкнуть, и все посыпалось. Новые лидеры хотели власти, денег, славы, и все получили… Ценой распада великой страны – вот, думаю, как было на самом деле…
…Уже четвертый день мы безвылазно сидели в Н-Петровске. Анатолий изображал из себя отпускника, приехавшего к сестре в гости. Катя срочно взяла отгулы в школе. Но вместе никуда не ходили, кто-то всегда оставался со мной в избе. Впрочем, иллюзий я не питал, думаю, уже с воскресенья покинуть городок мне было бы очень-очень сложно. Наверное, все дороги под каким-нибудь благовидным предлогом тщательно контролировались комитетчиками.
Тем более что над перенесенным из будущего куском дороги работали эксперты КГБ. Екатерине пришлось написать объяснительную, почти похожую на правду: «Ехала, вдруг какой-то удар, испугалась и убежала». Заодно это хорошо мотивировало присутствие Катиного брата на месте происшествия и его краткосрочный отпуск. Анатолий со смехом проговорился, что добычей коллег стал пустой пакет «Метро», а также целая куча окурков и кусочков целлофана. Ну и телега, запряженная в кучу костей (ночью на останках коняги знатно попировали волки или собаки). Полагаю, Музыкин будет расследовать происшествие как минимум несколько месяцев и все без особых результатов, а то и вообще похоронит в засекреченных отчетах при помощи Семичастного.
Так что нам оставалось спокойно смотреть фильмы, спокойно слушать музыку. Меня это увлекало не сильно, поэтому читал «Комсомолку» и гладил трехцветную кошку-мурку, которая, как оказалось, тоже проживала на данной территории. В рассказах о будущем мы старательно обходили современные темы и политику, но о технике, быте, а главное, моде две тысячи десятого меня вывернули наизнанку добросовестно. На «ура» шли и рассказы о зарубежных странах, в которых мне удалось побывать, и свежие анекдоты.
К описанию моего «компьютерного» настоящего Анатолий с Катей отнеслись весьма прохладно. Вернее, не так – с интересом все в порядке, не хватало внутреннего, на уровне инстинктов, понимания мира, в котором можно в любой момент позвонить, написать письмо на другой край планеты, сделать и отправить видеозапись или фотографию. Рисовалась красивая картинка, но, увы, мысленно «потрогать» ее они при всем желании не могли.
Другое дело автомобиль. От общения с RAVчиком Анатолий «млел». Он даже не поленился принести из колодца несколько лишних ведер воды и тщательно вымыл машину. Под моим руководством лейтенант научился заводить мотор и даже чуть-чуть ездить по крытому двору. Благо, после «Трумена» – ЗИЛа-157, на котором он учился водить, все манипуляции с рулем, акселератором и коробкой-автоматом моего RAVчика казались детской забавой.
Одно плохо – Екатерина в присутствии брата стала совсем строгой и недоступной. Повесила на проеме, ведущем в «кроватный» отсек, здоровенную штору и много времени проводила там одна. На шутки-подначки не отвечала, только смотрела сердито и надувала губки. Залезла в скорлупу, как на комсомольском собрании. Если это надолго, то я не играю…
От скуки попытался составить план помощи предкам в области науки и техники, разрисовал несколько листочков. Получилась полнейшая лажа, в знаниях зияли огромные пробелы. Первоначальный оптимизм серьезно уменьшился и постарался стать тихим и незаметным – бить-то за никчемность будут мою тушку. Хорошо, что Анатолий все бумажки отправил в печь… В общем, рисовать и писать можно, но… потом уничтожать без остатка. На мой взгляд, не слишком логично на фоне артефактов, но приказ Петра Степановича мы должны были выполнять буквально и без рассуждений. Музыкин, кстати, и записанные магнитофонные ленты с собой не повез, собственноручно отправил в огонь.
Так что становилось все страшнее и страшнее. Катя о ситуации задумывалась не слишком сильно, но Анатолий нервничал знатно – понимал, что дело может закончиться далеко не медалями. Но деваться некуда, незримый игрок сделал ставки нашими судьбами и сейчас ожидал, когда шарик прекратит прыгать по колесу рулетки.