ГЛАВА 5
Следующую неделю я провела в бестолковой суете. Сначала договорилась с тихой бабулькой, окна квартиры которой выходили как раз на подъезд дома, где жили Олег Яковлевич и Ксюша. За пятьдесят долларов пенсионерка разрешила мне целый день проводить у подоконника и даже угощала чаем.
К вечеру у меня заболела голова. Олег Яковлевич снабдил фотографией жены, но никто даже отдаленно напоминающий худощавую, коротко стриженную брюнетку из подъезда не выходил. В старинном доме, стоящем в тихой улочке, было только три этажа и шесть квартир. К концу недели я знала всех. Девочку-школьницу, уходившую из дома с завидной аккуратностью ровно в восемь и возвращавшуюся в три, няню, прогуливающую младенца, пока мать уезжала в шикарном «Вольво», элегантную пару, ведущую «артистический» образ жизни, и, конечно, Олега, работавшего день-деньской. Узнала всех, кроме Ксении. Она не показывалась, высунулась только один раз в ближайший супермаркет. Если у дамы и был любовник, то она, очевидно, перестала с ним встречаться.
По ночам тоже не происходило ничего интересного. Тринадцатилетний внук приветливой бабки пришел в полный восторг, когда я предложила ему пятьдесят долларов за страшно интересное дело. Не спать несколько ночей, а сидеть у окошка и методично записывать всех, кто входит и выходит из подъезда. В случае появления Ксюши следовало моментально звонить мне.
Но по ночам дом спал. Только пара молодых супругов веселилась, раскатывая на шикарном автомобиле. Я загрустила. Простая на первый взгляд задача начинала принимать характер неразрешимой. На всякий случай я завела дневник и скрупулезно отмечала все перемещения жильцов дома. Если Олег Яковлевич потребует отчета, хоть будет что показать.
В четверг вечером бензинщик позвонил и сообщил, что они с женой идут в театр, а потом в ресторан, домой предполагают вернуться около двух часов. Я посчитала себя свободной от наружного наблюдения и, велев помощнику-подростку глядеть в оба, преспокойненько осталась дома.
В квартире стояла тишина. Катя дежурила в больнице, Сережка задерживался, а Юлечка поехала к сокурснице готовиться к экзамену. Лишь несчастный Кирюшка маялся над уроками. Изредка он выбегал на кухню, делал бутерброд и ныл:
– Повезло же Маше Галкиной, у нее мама учительница математики, а тетя преподает русский, никаких проблем. А у нас в семье кругом бесполезные люди, врачи да журналисты! Вот и мучайся теперь с уравнениями…
Около десяти вечера он, устав, засобирался спать. Влез под одеяло, схватил книгу «Смерть на чердаке» и вдруг заорал:
– Лампуша! Катастрофа!
Испугавшись, что мальчишка поранился, я влетела в детскую. Кирюшка судорожно рылся на полках.
– Что случилось?
– Катастрофа, – убивался Кирка, – совсем забыл, русичка велела завтра принести на урок литературы «На дне» Горького…
– Ну и что?
– А я забыл сходить в библиотеку…
– Подумаешь, завтра возьмешь!
Кирюшка уставился на меня круглыми глазами.
– Лампудель, ты не поняла, завтра на первом уроке книга должна лежать на парте. Иначе вломит два балла.
– Да уж, – вздохнула я, – не повезло. Впрочем, тебе наука.
– Ну забыл, забыл, – стонал Кирюшка, – скоро четверть заканчивается, а у меня по литре и так драма.
– Какая?
– Четыре тройки и две двойки.
– Да, в такой ситуации не рекомендуется игнорировать требования учителя.
– Ну придумай что-нибудь, Лампушечка! – взмолился Кирюша. – Ты у нас умная, сообразительная, талантливая…
Я усмехнулась: ну, хитрец.
– Ладно, так и быть, загляну к соседям, может, у них есть.
На нашей лестничной клетке пять квартир. В двух живут молодые бездетные пары, зато в 47-й квартире есть школьники, и я позвонила в дверь. Высунулась растрепанная голова. Соседка Анна Сергеевна, довольно милая дама, всегда вежливо здоровается, гладит наших собак и никогда не торопится уехать в лифте, а ждет, пока вы подойдете к кабине. Впрочем, она иногда заглядывает вечером к нам померить давление, а когда ее сын, тринадцатилетний Антон, сломал руку, Катя поехала с парнишкой в травматологию. Словом, совесть меня не мучила, когда палец жал на звонок.
– Добрый вечер, Анна Сергеевна.
– Здравствуйте, Евлампия Андреевна, – пропела дама и уставилась на меня.
– Понимаете, тут у нас такое дело вышло, – забормотала я, – нет ли у вас случайно «На дне», просто позарез нужно!
Анна Сергеевна секунду помолчала, потом улыбнулась:
– Конечно, есть, заходите, сейчас дам, идите, идите прямо на кухню, холодильник там.
Не понимая, при чем тут холодильник, я вошла в небольшую кухоньку и села на табуретку. Анна Сергеевна открыла новехонький «Аристон», достала бутылку «Гжелки» и протянула мне:
– Вот.
Окончательно растерявшись, я проблеяла:
– Мне «На дне».
– А здесь как раз на дне и осталось, граммов пятьдесят, не больше, – мило улыбнулась соседка, – впрочем, если не хватит, могу дать непочатую, но вы вроде на дне просили…
С трудом сдерживая смех, я пояснила:
– Пьеса М. Горького «На дне», Кирюшке завтра в школу надо!
Анна Сергеевна всплеснула руками и захохотала, я следом за ней. Но, к счастью, у соседки дома была не только бутылка, но и хорошая библиотека. Получив вожделенный томик, я отнесла его Кирюшке и улеглась на диван перед телевизором, намереваясь приятно провести время. И тут затрезвонил телефон.
– Немедленно приезжайте, – велел Олег Яковлевич.
– Куда?
– Ко мне домой, – отрывисто сообщил мужик и бросил трубку.
Недоумевая, я взглянула на часы – без пятнадцати одиннадцать. Интересно, что у него случилось? И потом – зовет в квартиру, ведь договаривались, что я с его женой пока знакомиться не буду!
Писемский распахнул дверь сразу. Я шагнула в просторный холл. Сразу было видно, что человек не так давно получил богатство и теперь хочет его продемонстрировать. Или это убранство на Ксюшин вкус?
С потолка свисала чудовищная люстра – бронза с хрусталем. Нечто подобное находится в Колонном зале и вполне уместно там, в квартире же подобный светильник просто подавляет. На полу, прямо от дверей шел белый мохнатый ковер. Я с сомнением покосилась на свои сапоги.
– Где у вас тапочки?
Но хозяину, очевидно, было плевать на полы, потому что он буквально вытряхнул меня из куртки и велел:
– Идите в кабинет.
Уж не знаю, как он ухитрялся работать в подобной комнате! Все стены сплошь завешаны картинами, причем не было ни одного по-настоящему ценного полотна. Скорей всего их покупали для души, по принципу «мне это нравится». Штук пять отвратительных пейзажей, сильно смахивающих на увеличенные почтовые открытки, два натюрморта и тройка полотен с изображением щенков и котят. Здесь опять на полу лежал белый ковер, по стенам выстроились книжные шкафы с собраниями сочинений А. Дюма, В. Пикуля, Л. Толстого и Майн Рида. Очевидно, художественные вкусы Писемского оформились в коммунистические времена. На письменном столе, чудовищно огромном и вульгарно-дорогом, высился новехонький компьютер, и везде, куда ни взгляни, стояли безделушки – бронзовые зажигалки, всевозможные пепельницы, глобусы, писающие мальчики, фарфоровые балерины и позолоченные фигурки собак…
– Вот, – сунул мне Олег в руки листки.
Я развернула первый.
«Дорогой, верь, я полюбила тебя всей душой и не смогла сделать подлость. Не ищи меня, это бесполезно. Оформи развод и живи счастливо. Хочу предостеречь – будь осторожен с красивыми молодыми девушками, которые станут с тобой знакомиться, скорей всего ими будет руководить корысть. Прощай, очень люблю, Ксюша». Следующая бумага – заявление в суд о разводе.
– Что это? – удивилась я.
– Как видите, – пожал плечами Олег.
– Где вы это нашли?
Писемский нервно закурил и сообщил:
– В театре.
– Где?
– Мы пошли сегодня во МХАТ, – начал объяснять бензинщик, – там была премьера. Хороший спектакль, но очень тягостный.
В антракте они сходили в буфет, съели несколько бутербродов, выпили шампанского… Потом прозвенел звонок, и Ксюша внезапно сказала:
– Прихвати мою сумочку и иди в зал, я загляну в туалет.
Олег Яковлевич взял расшитый бисером мешочек и сел на место. Тут же потух свет и началось действие. Шли минуты, но жена не появлялась. Писемский подумал, что она опоздала к началу и тетки, стоящие на входе, не пустили супругу в зал во время действия. Мхатовские билетерши крайне ревностно относятся к своим обязанностям. Скорей всего, думал Олег, Ксюша сидит в буфете. Он даже хотел встать и уйти, но места у них были во втором ряду, в самом центре, пришлось бы на глазах у старательно изображающих трагедию артистов поднимать из кресел десять человек, и Олег Яковлевич постеснялся.
Лишь только упал занавес, Писемский вышел в холл, но Ксюши нигде не оказалось – ни в буфете, ни в фойе, ни у гардероба. Муж даже заглянул в дамскую комнату, но жена словно испарилась. Самое странное было то, что она ушла без верхней одежды. Красивая шубка из светлой норки преспокойненько осталась висеть на вешалке, да и номерок лежал в кармане у Олега Яковлевича.
В страшном волнении, дождавшись, пока публика покинет театр, Писемский побежал к администратору. Сначала сделали объявление по радио, потом методично обыскали театр, заглянули везде, даже на новую сцену, Ксюта словно испарилась. Ушла декабрьской ночью, при жутком морозе в бархатном платье с открытой спиной и элегантных лодочках на десятисантиметровых каблуках, без денег и документов.
Олег Яковлевич помчался домой в тайной надежде найти там беглянку. Может, ей просто взбрела дурь в голову, опоздала к началу, не попала в зал, распсиховалась и уехала на такси. Мысль о том, что Камергерский проезд, где расположен МХАТ, превращен в пешеходную зону и до такси полуголой Ксюте пришлось бы идти на Тверскую, Писемский старательно прогнал.
Квартира встретила его темнотой и тишиной. Крикнув для порядка пару раз: «Ксюнчик, ты здесь?» – муж швырнул на пол бисерную торбочку.
Завязочки распустились, выпало письмо.
– Наверное, надо идти в милицию, – вздохнула я.
Олег Яковлевич прищурился и довольно зло сказал:
– Ну уж нет! Я предпочитаю не иметь дела с ментами. Гадкие, подлые люди, даже заявление не возьмут.
– Почему?
Писемский хмыкнул:
– Эти сволочи не хотят лишней работы, поглядят на письмо и заявят: «Ваша супруга не пропала, а ушла к другому, мы не ищем неверных жен. Сами разбирайтесь».
Резон в его словах был.
– Отчего вы решили, что Ксюта у любовника?
Бензинщик всплеснул руками:
– А у кого еще? Ясное дело, подогнал машину к дверям театра и увез. Сейчас небось посмеиваются надо мной.
И он скрипнул зубами. Я аккуратно положила листочки на стол и со вздохом сказала:
– Завтра верну задаток.
– Ну уж нет, – нахмурился Писемский, – нанялись, теперь работайте, ищите Ксению.
– Зачем? – изумилась я. – Вы хотели ясности и получили ее. Любовник имеется, она к нему съехала. Разводитесь и забудьте.
– Нет уж, – побагровел Олег Яковлевич, – давайте действуйте. Желаю знать имя, отчество, фамилию и адрес счастливчика.
– Да зачем? – недоумевала я.
– Какое вам дело, – вызверился бензинщик, – может, хочу удостовериться, что девочка попала в хорошие руки, она мне дорога…
Я только вздохнула и велела:
– Хорошо, показывайте ее комнату.
Писемский повел меня по бесконечному коридору и ткнул рукой в три двери:
– Вот – будуар, ванная и спальня.
Я приступила к осмотру. Очевидно, квартира делилась на две половины – женскую и мужскую. На Ксюшиной стороне располагалась ванная, сплошь забитая парфюмерией и косметикой. Огромное розовое джакузи с латунными кранами, на небольшой полочке – пузатая бутылочка «Арманьяка».
– Она пила?
– Нет, упаси бог, наливала в воду, когда ополаскивала голову, говорит, очень хорошо волосы после коньяка блестят.
Да уж, до такой феньки даже я не додумалась в прошлой жизни.
Десятки баночек, флакончиков, тюбиков громоздились в шкафчиках. В воздухе витал слабый аромат. Я повела носом. Надо же, «Шанель», старая добрая классика. Сейчас молодежь не слишком жалует старушку Коко, предпочитая «Кензо», «Эскаду» и другой новомодный, но не всегда качественный парфюм. Ксюша же обладала хорошим вкусом и не гналась за модой.
Будуар напоминал комнату девочки-подростка, никак не желавшей расстаться с детством. Повсюду – на диване, креслах и комодиках сидели плюшевые игрушки: мягкие собачки, кошечки, слоники… Да и обстановка сильно смахивала на домик Барби. Розовые занавески с рюшечками, ковер цвета молочного поросенка, мебель, обитая ярко-красным бархатом, и куча позолоченных статуэток, изображающих псевдогреческих богов и богинь. В общем, мрак. Да еще повсюду торчали плошки с ароматическими свечами, и запах в будуаре стоял соответственный, меня чуть не стошнило от сладко-приторного аромата. Но Олег Яковлевич принюхался, грустно сказал:
– Детка так любила эту комнату, сама обставляла, украшала…
Из будуара дверь вела в супружескую спальню. Она была обставлена более скромно. Из мебели лишь огромная кровать с резной дубовой спинкой и две тумбочки. Но покрывало опять цвета закатного солнца и все усеяно бантиками. Подушки вдеты в чехлы. Очевидно, справа было место Олега Яковлевича, потому что там на тумбочке стоял пузырек с валокордином, лежали очки и стопочка детективов Незнанского. Слева же, на такой же тумбочке валялся новый «Космополитен» и пульт от телевизора. Большой «Филипс» был повернут влево, около него видик, внизу батарея видеокассет. В основном комедии, мелодрамы и порнуха. Ни шкафа, ни комода, ни трюмо…
– Где ее носильные вещи?
– В гардеробной.
Мы вновь вышли в коридор, и Олег Яковлевич толкнул небольшую дверку. Сказать, что я обомлела, это значит не сказать ничего.
Почти десятиметровое пространство было просто забито вещами. От стены к стене тянулись ряды полок, вешалок. Платья, костюмы, юбки, брюки, пальто, полушубки, дубленки, шубы…
Сбоку на специальных подставках устроилась обувь, просто целый магазин! Здесь же был комодик, под завязку заполненный бельем и колготками. И лифчики, и трусики неожиданно оказались простыми и даже элегантными. Никакого синтетического кружева, ленточек, завязочек, не было и сексуальных боди, поясов с резинками, чулок с подвязками. Отличное белье дорогой немецкой фирмы «Триумф». Такое носят добропорядочные бюргерши, матери семейства – чистый хлопок, абсолютно закрытое, без прибамбасов. Странный выбор для девочки, выскочившей замуж за человека в два раза себя старше и сбежавшей с любовником…
– Где она хранит драгоценности?
Мы вернулись в кабинет, и хозяин открыл небольшой сейф, скрытый за чудовищной картиной с мордастым оленем.
– Вот, – вздохнул Писемский, вынимая на свет «золотой запас».
Я осторожно перебирала вещицы. В основном это были дорогие кольца с брилиантами и изумрудами. «Новодел» – так презрительно называют ювелиры подобную продукцию. Ничего оригинального или просто привлекающего взгляд. Дорого, но неинтересно, скорей вложение денег.
– Она ничего не взяла с собой?
– Нет, – покачал головой Писемский, – даже обручальное кольцо оставила.
– Да? – удивилась я.
– Вот оно – показал Олег Яковлевич на довольно широкий золотой ободок с россыпью мелких алмазиков.
– И вас не удивило, что жена, собираясь в театр, не надела украшений?
– Да нет, – пробормотал обманутый муж, – на ней было вечернее платье от Юдашкина, глухой воротник и почти голая спина. К такому наряду ни цепочки, ни кулоны, ни ожерелья не подходят. Спереди грудь украшает обильная вышивка из стразов.
Да, это логично.
– А серьги, кольца, браслеты?
– Ну браслеты она не любила, говорила, будто они похожи на наручники. Серег просто не заметил, у Ксюши волосы закрывают уши, а кольца… Она еще вчера жаловалась на боль в суставах, все вздыхала: «Старею, артрит начинается».
Вот и не надела ничего на пальцы, наоборот, все сняла, говорила, мешают очень и руки сильней болят.
Я вздохнула, похоже, взбалмошная дама и впрямь ушла голая и нищая.
– Ладно, давайте телефоны ее родителей и ближайших подруг.
– У меня их нет, – сказал Писемский.
– Как это? – обалдела я.
– Ксюша не москвичка, – принялся бестолково объяснять мужик, – родители у нее умерли, вроде есть тетка в Подмосковье, сейчас посмотрю.
Он порылся в бумажках и радостно сообщил:
– Точно, тетя, Раиса Константиновна Федина, проживает в Селихове, улица Космонавтов, девять, телефона нет.
– Тогда давайте номера подруг.
– Да она ни с кем не дружила…
Молоденькая девчонка не имела подружек? Студентка, живущая в общежитии, не бегала на дискотеки и вечеринки? Днями сидела на лекциях, а вечера проводила в библиотеке, чтобы в один прекрасный день упасть под колеса шикарного «Мерседеса», а потом завести любовника и убежать от богатого мужа? Чем больше я думала об этой истории, тем невероятней она мне казалась.