Вы здесь

Пока ты моя. 7 (Саманта Хайес, 2013)

7

– Как твои предродовые занятия? – интересуется Джеймс.

Меня раздражает то, что он потягивает вино.

– Прекрасно. Тебе стоило пойти со мной, – отвечаю я слишком резко и тут же жалею об этом. – Прости. Да и вообще, не бери в голову. Там были лишь два будущих отца.

Большую часть моей беременности Джеймс провел в плавании, и втягивать его в подготовку к родам на столь поздней стадии явно не имело смысла. Это только лишний раз подчеркнуло бы грустный факт: если роды не начнутся в ближайшие несколько дней, он не сможет присутствовать при появлении на свет нашей дочери. Мы решили – или, скорее, я решила это сама, – что, если буду ходить на приемы к врачу и занятия в одиночку, это облегчит ситуацию во всех смыслах. Но не могу сказать, что не представляю себе эту идиллическую картину: Джеймс гладит меня по голове, пока я лежу на спине на своем коврике, с одной подушкой под поясницей и другой – под коленями, или массирует мне плечи, в то время как я практикуюсь в сложной технике дыхания.

– Я ведь ходил с тобой на первый прием. Что ты еще от меня хочешь? – бросает он с кривой улыбкой, той самой, что вздергивает одну часть его рта, добавляет морщинки вокруг его глаз и заставляет меня хихикать в ответ.

– Это было очень великодушно с твоей стороны. – Прекрасно помню, как шествовала в кабинет врача, гордо зажав в руке пластмассовую палочку с голубой линией, подтверждавшей мое долгожданное положение, – начало нашей новой жизни. – Хотя ты ведь от этого не развалился, не так ли? Тебе точно не составило труда немного посидеть там.

Мне стоит остановиться прямо сейчас, до того, как я успею расстроиться. Я не должна допускать до сознания мысль о том, что проделала все это в одиночку. Я знала, на что шла, когда выходила замуж за Джеймса, – серьезная военно-морская служба и двое маленьких мальчиков. Мгновенно созданная семья, мгновенное изменение образа жизни.

– Попробовал бы ты сам поносить это! – Я обнимаю свой живот.

– Когда мы шли от врача, я нес твою медицинскую карту, – напоминает Джеймс, но тут же спохватывается, осознавая, что его шутки зашли слишком далеко. – Почему бы тебе сейчас, пока мальчики чем-то заняты, не показать мне, какие странные позы ты выучила сегодня на йоге?

Муж подмигивает мне, и я понимаю, на что он намекает.

– Джеймс! – громко возмущаюсь я. – Зои – наверху, и близнецы могут войти в любой момент.

– Разве от этого будет какой-то вред, если я, знаешь ли, просто наклоню тебя… – Он легонько берет меня за талию – или, скорее, за то место, где раньше была талия, – и ведет к кухонной столешнице. Джеймс наклоняет меня вперед, так, что мне приходится упереться ладонями в деревянную поверхность. Остановившись сзади, он кладет руки мне на бедра, а потом начинает бессовестно шарить у меня под платьем. Это так приятно…

– А ну-ка, перестань, – хихикаю я и колочу Джеймса, пытаясь смахнуть с себя его руки. – Сюда в любую минуту кто-нибудь войдет.

– Я мог бы всего лишь…

Я слышу, как он расстегивает молнию.

– Всего лишь… вот так. Много времени не потребуется.

Я знаю, что в этом он прав. Целая вечность прошла с тех пор, как мы были вместе. Я поворачиваюсь и впиваюсь в его губы глубоким поцелуем. Мой живот теперь зажат между нами, и кажется странным, что он разделяет нас в столь интимный момент. Я снова отворачиваюсь и наклоняюсь вперед, заставляя живот свеситься.

– Тогда быстро, – бросаю я, молясь, чтобы все обошлось, чтобы одним глупым поступком не перечеркнулось все, чего я так хотела.


Наутро, когда я спускаюсь вниз, Зои уже хлопочет на кухне. Я опаздываю на работу. Мальчики в школьной форме поедают яичницу на тостах. Рядом с ними – апельсиновый сок и связки бананов. При виде этой незатейливой сцены я ощущаю себя странно опустошенной. Как же я буду себя чувствовать по окончании декретного отпуска, когда придется каждое утро оставлять своего ребенка няне?

– Впечатляет, – говорю я.

Зои поворачивается от раковины. Ее силуэт вырисовывается на фоне лучей утреннего солнца, струящихся сквозь окно.

– Вы только посмотрите, как холодно! – восклицаю я, замечая иней.

Повисает молчание, которое кажется мне неловким, хотя Зои явно так не считает. Она занимается своими обычными делами: моет и вытирает тарелки. Мальчики спокойно болтают, сейчас нет и намека на их обычные толкания и перебранки или отказа есть что-либо, кроме сладких цветных воздушных хлопьев. Интересно, близнецы ведут себя так, чтобы поставить меня на место, ведь, даже любя меня, они прекрасно помнят, что я – не их родная мать?

«Давай хорошо вести себя с Зои и ужасно – с ней…» – в ушах так и звучит их воображаемый шепот, и это заставляет меня содрогнуться. «Конечно же это не так», – мысленно стыжу я себя.

– Во сколько вы вернетесь домой? – спрашивает Зои, вешая кухонное полотенце на серебристую ручку плиты.

– Вы ведь знаете, для всего этого у нас есть посудомоечная машина, – с улыбкой напоминаю я.

Она пожимает плечами, а я отвечаю на ее вопрос:

– Примерно в шесть тридцать.

И мое параноидальное сознание принимается гадать, зачем ей нужно это знать. Не потому ли, что к этому времени ей нужно будет выпустить сидящих в запертой комнате близнецов? Или вытурить мужчину, с которым занималась сексом весь день? А может, ей хочется знать, когда прекращать рыться в моих вещах или пробуждаться после долгого дневного сна?

«О, ради всего святого, перестань!» – мысленно приказываю я себе. Похоже, этим утром у меня гуляют гормоны.

– После того как подброшу Оскара и Ноа до школы, я собираюсь зайти в магазин натуральных продуктов и купить немного овощей, чтобы приготовить какой-нибудь суп, – говорит мне Зои. – Вам с Джеймсом хотелось бы чего-то подобного на ужин?

– Благодарю вас, – отвечаю я, предполагая, что суп будет подан с домашним хлебом. – Звучит очень аппетитно, но я не уверена, что мальчики захотят…

Я бросаю взгляд на близнецов. Они с аппетитом доедают свой завтрак, не оставляя на тарелках ни кусочка.

– Что ж, по крайней мере мы можем попытаться, не так ли? – стараюсь весело произнести я. Готова биться об заклад: Оскар и Ноа будут с ума сходить по приготовленному Зои супу. И прежде чем я пойму это, она научит детей выращивать свои собственные овощи и делать такой суп самостоятельно.

Дорога до работы дает мне время подумать. Засев в пробке, я чувствую, как в голове настойчиво стучат эгоистичные мысли. Именно этого я и хотела, не так ли? Идеальной семейной жизни. Разве я не живу в своей детской мечте? У меня есть муж, который меня любит, двое сыновей, принявших меня, как свою мать, у меня удачно сложилась карьера, а скоро появится собственная маленькая дочка. Мой дом словно сошел со страниц журнала «Красивые дома», и у меня даже есть няня, которая после первого же дня работы оказалась поистине бесценной. Она, несомненно, станет для меня серьезной поддержкой, если жизнь и дальше будет течь так, как эти последние несколько лет.

Кто бы мог подумать, когда я отправилась навестить двух бедных оставшихся без матери мальчиков, что в конечном итоге я выйду замуж за их отца? Ничего не могу с собой поделать, верю в то, что все было предопределено, словно кто-то заранее написал сценарий моей жизни.

Зайдя в офис, обнаруживаю там одного Марка, хотя сама немного опоздала. Я – начальник отдела, руковожу пятью штатными сотрудниками, а заодно и тесно взаимодействую с временными работниками, а также с сотрудниками отделов социального развития и социальной защиты. Стоит мне войти в здание, как все сомнения в собственных силах и жалость к себе улетучиваются под стремительным потоком валящихся на меня неотложных дел. Обстоятельно изложенные в папках, стопками громоздящихся на рабочем столе, они касаются детей из группы риска. Интересно, на что пошли бы эти дети ради того, чтобы стать частью моей жизни, моими детьми, моими самыми любимыми. Я неустанно думаю об этом. Вешая свое пальто, я выбрасываю из головы все угрызения совести. Это просто невозможно. Я не могу взять к себе их всех.

– Доброе утро, – бросает Марк, не поднимая глаз от компьютера.

В офисе – свободная планировка, здесь нет внутренних перегородок, но у каждого из нас имеется своя собственная территория. При этом кабинетов как таковых тоже нет: мне кажется, очень важно видеть лица своих коллег, когда мы препираемся или подтруниваем друг над другом по поводу дел, телевизионных реалити-шоу и выбора места отпуска. Все трепещет внутри, стоит мне представить наше следующее семейное путешествие. Летом моей маленькой девочке будет примерно восемь месяцев.

– Доброе утро, – довольно хмуро приветствую я. – Где Тина?

– Ее приходящая няня заболела. Тине пришлось заехать домой к своей матери, так что она немного опоздает. – В голосе Марка не слышится ни нотки сочувствия. У него нет детей и, вероятно, в ближайшее время создания семьи не предвидится. Он холост столько, сколько я его знаю.

– Как же меня это бесит! Сегодня утром Тина собиралась пойти со мной домой к Лоу.

– Тогда тебе придется снова терпеть меня. – Марк выпивает до дна свою кружку кофе. Он пьет около десяти таких кружек в день. – Ты не можешь идти туда одна. Только не в твоем положении.

Теперь, когда Кристина Лоу вернулась домой из больницы со своим ребенком, мы должны посещать ее каждый день. В прошлом она нередко набрасывалась на нас, давая волю гневу.

Я познакомилась с Кристиной Лоу вскоре после того, как она родила второго ребенка. В течение недели после ее родов мы подготовили документы, чтобы забрать у нее обоих детей. Маленького мальчика, насколько я помню, и двухлетнюю девочку. Ее сын был милым ребенком с копной темных волос и фиолетовыми рубцами поперек ног. Его сестра была изукрашена подобным же образом. Это было примерно тринадцать лет назад. С тех пор Кристина производила на свет по ребенку каждые пару лет, и мы забирали у нее абсолютно всех.

– Ты в курсе этой ужасной истории, о которой только и твердят в новостях? – интересуется Марк. Я вижу, как он с усилием глотает, явно задаваясь вопросом, не переступил ли грань дозволенного. – Про ту несчастную беременную женщину?

– Про какую еще беременную женщину? – отзываюсь я, намеренно вызывая у Марка чувство неловкости. Я легонько улыбаюсь, давая ему понять, что шучу и конечно же слышала об этом.

– Это просто ужасно. Как у кого-то рука поднялась… – Марк запинается, не зная, стоит ли заходить так далеко. Неужели он думает, что я расстроюсь или сорвусь на истерику, если мы станем говорить об этом?

– Ты о той истории с убийством беременной женщины? – Диана, навострив уши, заходит к нам с кухни, неся поднос с кружками кофе. – Я не могла в это поверить! И представляете, что выяснилось? Моя мама хорошо знает мать погибшей женщины. Много лет назад они вместе учились в школе и теперь поддерживают связь. Когда фотографию убитой показывали по телевизору, на заднем плане появилась ее мама, и моя мама узнала ее. А когда назвали фамилию, сомнений уже не осталось. Фрайт не так и распространена, верно?

Диана передает нам кружки, на моей написано: «Дайте мне соленый огурчик, СЕЙЧАС!» Никто из нас на самом деле не знает, что сказать об убийстве. Работая в этом отделе, мы и так видим достаточно трагедий, чтобы добавлять к ним еще одну.

– Вы не должны молчать об этом ради меня, – уверяю я коллег. – Слышать это для меня не более ужасно, чем для вас. Тот факт, что я беременна, не означает, что в моем обществе нужно лакировать действительность.

Я пожимаю плечами и стараюсь не думать о том, через какие муки пришлось пройти той бедной женщине перед смертью. Две жизни пропали ни за грош.

– А полиция уже арестовала кого-нибудь? – спрашивает Марк, прихлебывая кофе, и снова утыкается в свой компьютер.

– Я так не думаю, – отзывается Диана. Она убирает за ухо прядь волос, хрустит печеньем и поворачивается к своему столу. – Позже моя мама собирается заехать к матери погибшей. Посмотреть, чем может помочь.

И Диана принимается стучать по клавиатуре.

Раздается первый на сегодня телефонный звонок. Местный врач беспокоится о юной пациентке. Речь идет о девочке-подростке, переживающей кризис, и мне предстоит разобраться с ее состоянием.


Кристина Лоу не сильно изменилась за эти годы. Несмотря на постоянные беременности, множество одержимых злоупотреблениями партнеров, потерю всех детей, отобранных органами опеки, и пристрастие к дурманящим сознание средствам, которое впечатлило бы даже самых тяжелых наркоманов, сейчас это тихая, почти благовоспитанная женщина, покорившаяся своей тяжкой доле.

– Войдите, – бросает Кристина.

Когда она говорит, между ее губами покачивается сигарета. В доме беспечной мамаши пахнет не настолько плохо, как обычно, да и выглядит жилище так, словно она даже попыталась здесь убраться. Две немецкие овчарки развалились перед газовой плитой. Около них на полу в основательно потрепанной переносной детской кроватке лежит младенец. Кристина уже не поднимает шума по поводу нашего прихода.

– Кто у нас тут? – спрашиваю я.

– Натан, – безропотно отвечает Кристина. – Есть ли хоть малейший шанс, что его бабушка успеет увидеть ребенка перед тем, как вы его отберете? Она в больнице.

Одна из собак лениво пододвигается, чтобы обнюхать лицо ребенка, и Кристина отдергивает ее за ошейник. Я чувствую, что в этом жесте больше материнского по отношению к собаке, и сомневаюсь, что Кристина вмешалась бы, если бы нас здесь не было.

– Это зависит… – тянет Марк. И бросает взгляд на меня.

– От чего? – тут же хватается за его слова Кристина. Она никогда не ладила с мужчинами из отдела опеки.

– От того, сумеете ли вы придерживаться плана заботы о ребенке, который мы составили, – отвечает Марк, делая какие-то пометки.

– Сколько ваша мать пробудет в больнице? – спрашиваю я, пытаясь разбудить ребенка. Мне не нравится то, что я вижу. Я хочу забрать малыша отсюда.

Кристина кладет руку на лоб, она явно колеблется. У нее очень бледное лицо.

– Сядьте, – предлагаю я ей.

Кристина опускается на диван, и собака кладет голову ей на колени. Если бы только все определялось отношением к собакам…

– Вы сегодня ели? – интересуюсь я.

Кристина качает головой.

– Где ваш сожитель?

Задав вопрос, я тут же вспоминаю: Марк говорил мне о том, что тот снова попал в тюрьму. Это просто чудо, что Кристине вообще удается беременеть.

– В тюряге, – подтверждает она.

– А Натана кормят надлежащим образом?

С момента нашего прихода малыш не издал ни звука и не пошевельнулся. Я знаю, что патронажная сестра будет приходить каждый день, но до тех пор, пока необходимые документы не будут подготовлены, руки у нас связаны.

– Ага, – отвечает Кристина.

Я вижу, что она напряженно размышляет, пытаясь вспомнить. Приобретение материнских навыков дается ей с трудом. В глубине души гадаю, известно ли Кристине, что это ненормально, когда у тебя отбирают ребенка, едва он родился. Она пристально смотрит на своего сына.

– Ему нравится молоко, – сообщает Кристина таким тоном, будто совершила открытие мирового масштаба.

– И когда же он последний раз его употреблял? – любопытствую я.

Марк поглаживает ребенка по голове, пытаясь его разбудить. Малыш начинает медленно шевелиться.

– Выключите плиту, – требую я, вдруг замечая, как душно в комнате. Здесь просто дышать нечем.

– Он поел немного ночью, – отвечает Кристина, явно довольная собой.

Она слишком тощая для женщины, которая недавно произвела на свет ребенка. А вот я за время беременности набрала лишний вес.

– У вас тоже будет ребенок, – лучезарно улыбается Кристина.

Она поднимается с дивана и идет ко мне, вытянув руки. Потом кладет ладони мне на живот. Я так потрясена этим, что не могу двинуться с места.

– Это мальчик, – сияет она.

«Ошибаетесь», – думаю я, уже зная, что у меня будет девочка. Наклонившись, я шепчу Марку на ухо:

– Нужно быстрее его забрать.

Коллега кивает. Если Кристина не даст согласия, нам придется получать неотложное судебное предписание.

– Вы бы хотели отдохнуть от забот о малыше Натане? – интересуюсь я. Даже при том, что больше всего на свете я хочу забрать малютку, отвезти его домой, кормить, купать и обнимать его, все должно быть сделано, как полагается. Необходимо подписать соответствующие бумаги, и я понимаю, что Кристина может передумать в любой момент.

В конце концов она кивает мне, и я возношу про себя благодарственную молитву, после чего все мы отправляемся в офис. По дороге я звоню сотрудникам, предупреждая о нашем скором появлении. У меня уже есть на примете хороший детский дом.