Глава 4
– Все, что ни делается, – к лучшему, – прошептала Эби, забираясь под покрывало.
Эти слова много лет заменяли ей вечернюю молитву. А иногда и утреннюю.
И ведь помогало. Не всегда, но порой помогало.
Вчера облава, сегодня суд, приговор, страшный маг… А вышло, что жить ей три месяца в хорошем доме, есть досыта и спать на мягкой постели…
Девушка сладко потянулась и зажмурилась. Давно она на такой не спала. Четвертый год уже.
При жизни родителей все было иначе. Был дом в Грислее, небольшом городке в тридцати милях от Салджворта. Была аптечная лавка отца, единственная на весь город. Эби нравилось приходить туда, нравился запах лекарских трав и то, как булькают, меняя цвет, жидкости в пузатых колбах, и все эти пузырьки с микстурами и баночки с мазями. Она даже хотела помогать отцу в его работе, но тот говорил, что не женское это дело, и отсылал домой, к матери, заниматься делами женскими и дожидаться его с работы. Ходил он всегда напрямик, через пустырь, где лет двадцать как собирались заложить новый храм. Летом там все зарастало высокой травой, и цвели васильки и колокольчики. Отец обязательно набирал пышный букет. А зимой… Той зимой, когда Эби исполнилось тринадцать, он заболел воспалением легких. Сгорел всего за неделю. Людей на похороны собралось – почитай, весь городок. Знали отца многие, уважали. На кладбище проводили, а после в кабак пошли, помянуть. Стопка за стопкой… Эби точно не знала, как все было, она-то ведь домой с матерью вернулась, плакали обе… А те, что в кабаке, обсуждали промеж собой… Ну и дообсуждались до того, что где это видано, чтобы аптекарь – и от воспаления. Значит, никудышный аптекарь был, раз самого себя вылечить не сумел. А коль себе не помог, то еще подумать надо, что за микстуры он для других готовил. Всех умерших за десять лет вспомнили. Эль, вино и самогон ядреный хорошо на такого рода память действуют, особенно когда вперемешку… А к утру уже аптека пылала. Так и не нашли, кто поджег. Только стыдно было потом многим, так стыдно, что от Эби с матерью на другую сторону мостовой сбегали…
У мамы после того с сердцем плохо сделалось. А аптеки в Грислее уже не осталось, чтоб лекарства купить. Вот они и уехали оттуда в деревню к деду, материному отцу.
До того, как все случилось, Эби в деревне нравилось: лесок, речка. Это когда на недельку приезжаешь и знаешь, что скоро домой вернешься. А чтобы жить… Овец доить. А они вонючие – страх. И молоко невкусное. Только сыр, соленый такой, ничего. А еще стричь их, шерсть чесать. После прясть… Но прясть Эби так и не научилась. Деда паралич разбил, левая половина тела совсем не слушалась, и лицо перекосило. Решили отару соседям продать. И землю тоже – все равно работать на ней некому. Дядька приехал. Эбигейл его до этого всего пару раз видела, они с отцом не ладили, и мама брата не то чтобы сильно любила. Может, когда он еще маленьким был. А как вырос и в Салджворт подался, испортился. Если наведывался, то только денег попросить…
А мама через месяц после того, как деда схоронили, за ним следом отправилась. И не ждал никто. Вроде не так плохо ей было, планы строила, думала, куда отцовское наследство вложить. Знай твердила дочери, что все, что ни делается, – к лучшему.
И Эби так себе говорила. Не видела, конечно, ничего хорошего, в том, что сиротой осталась, но надеялась, когда с дядькой уезжала, что в Салджворте жизнь к ней доброй стороной обернется. А оказалась в Освине – самом что ни есть дурном районе. Тут уже к другой жизни приспосабливаться нужно было. Чтобы и за себя постоять, и человеком остаться. Отец так учил, что главное – всегда человеком оставаться. Правда, Эби тогда не понимала, как это. Все ведь люди, у всех по две руки, по две ноги, голова одна… Только у некоторых не тем забита, а у иных и вовсе пустая. Как у Курта, например. Неплохой ведь парень был, и отец его мясную лавку держал, не бедствовали. А Курт все равно на легкие деньги польстился. Стал на дядьку работать. По мелочи вроде: записку отнести, пакет забрать. На мелочи и погорел. А дядька на его место Эби пристроил. Сказал, отрабатывать надо то, что получаешь. Будто много она от него видела. А за то, что имела, с лихвой расплачивалась: дом в порядке держала, есть готовила, покупки все на ней были. И дружков его терпела. Лапу этого. Так-то он Март, но лапищи и правда здоровенные. Распускал еще. Но Эби к тому времени уже многого в Освине набралась. Могла и отшить, а могла и ботинком под коленку ударить… и не только под коленку. А помогать дядьке в его делишках отказать не смогла. Боялась, что на улицу выгонит. Или, того хуже, в бордель продаст. Он как напивался, бывало, грозился… Только и тогда, когда она стала писульки его носить, а то и краденое скупщикам, дядька все равно недовольный был. Как увидит ее, так и заводит, что перестарок уже, а все на его шее сидит, что другая уже б мужика нашла или сама зарабатывала. Эби стала шитье на дом брать – какие-никакие деньги, а он все кривится…
От пришедшей внезапно мысли девушка подскочила на кровати.
А что, если дядька вчера специально ее на ночь глядя из дома выставил? Знал про облаву и избавиться решил? Ведь не возьми ее мэтр Дориан к себе, в тюрьме за три месяца много чего случиться могло.
– Все, что ни делается, все к лучшему, – шепотом повторила Эбигейл.
Потянула носом, вдыхая шедший от наволочки тонкий аромат лаванды, закрыла глаза… И тут же открыла, услыхав какой-то звук. Будто рычание откуда-то снизу, словно в подвале притаился свирепый зверь. Вспомнились скрытые ковриком царапины на полу…
Прислушалась: тихо. Значит, показалось.
Может, тут и подвала никакого нет.
Утро для Эби началось с чашечки кофе. Вернее, с двух: первую выпил мэтр Дориан, а вторую – тайком от хозяина – сама девушка. Маг пил сладкий, такой сладкий, что Эбигейл, глядя, как он кладет в чашку сахар ложку за ложкой, прикусила язык – уж очень хотелось, позабыв о страхе и почтении, предупредить, что так и слипнуться кое-где может.
– Сладкое стимулирует активность мозга, – пояснил мужчина, заметив ее взгляд.
Мозг он свой, судя по всему, крайне ценил и всячески баловал, потому к кофе затребовал себе сдобную булку с клубничным джемом.
А Эби решила, что ей и с неактивным мозгом неплохо. Кофе она выпила без сахара, как с детства привыкла (отец говорил, что только так настоящий вкус поймешь, что кофе, что чая на травах), а вместо булки с джемом ломоть хлеба маслом намазала и куском сыра накрыла.
– Я буду в лаборатории, – предупредил хозяин. – А ты займи себя чем-нибудь до полудня.
С двенадцати и до двух часов дня ей предстояло гулять с Джеком. Жутковато, конечно. Страшный он. Неживой такой. Но все же в саду, где цветочки цветут, птички поют, дорожки аккуратненькие. А не по освинским улицам, когда только и глядишь, чтоб не вступить куда. Да и Джек, поди, руки распускать не станет.
Чтобы занять себя, как велели, Эби прибрала в гостиной. Полочки от пыли протерла, накидки на креслах поправила. Много ли в доме грязи от одного человека? К тому же он в основном в ла-бо-ра-тории своей сидит.
Затем пришел господин Блэйн, повар.
Эби прежде думала, что настоящие повара все толстые, румяные, в накрахмаленных белых колпаках. А этот – худой, как щепа, бледный. И колпака не носит.
– Зачем мне? – улыбнулся он, когда Эби решилась спросить. – Колпак ведь на кухне для того надевают, чтобы волос в стряпню не натрусить.
И погладил ладонью блестящую лысину.
Хороший он был, веселый. Если бы не пришло время механического человека выгуливать, девушка так на кухне и осталась бы, пока рулет с грибами запечется.
А с Джеком оказалось скучно.
Но уже хоть не страшно.
Бродишь себе между клумбами и под деревьями, следишь, чтобы «кукла» по цветам не топталась. Объясняешь ему, как маленькому, что ходить только по дорожке можно. Мэтр Дориан сказал, что Джек все понимает. По крайней мере, про клумбы понял.
Ступал он медленно, неуверенно. Поворачивал трудно. И все время молчал.
От этого молчания, разбавленного звуком неуклюжих шагов, Эбигейл становилось все больше и больше не по себе, и она заговорила сама:
– Розы не трогай, они колючие.
Будто этому чучелу механическому взбредет в его безмозглую голову роз нарвать. Или ему больно будет, если наколется.
– Чувствуешь, как пахнут?
Конечно, не чувствовал. А Эби уткнулась носом в пышный белый цветок и с наслаждением вдохнула аромат.
– Ветер сегодня. Флюгер, гляди, как пляшет.
Джек завертел головой, не понимая, чего от него хотят.
Господин Дориан предупреждал давать ему только простые задания. Как ребенку. Но с ребенком можно просто сюсюкаться, рассказывать сказки. Ребенок, даже не понимая значения слов, догадается – по голосу, по интонации, по выражению лица.
– Чурбан, – выдохнула с досадой девушка.
Намается мэтр со своей игрушкой. Мало что безмозглый, так еще и бесчувственный. Чему такого научишь?
Следующий день стал полным повторением предыдущего. И следующий. И следующий…
Она варила кофе, мыла посуду, вытирала пыль, гуляла с Джеком и скучала.
Лучшим временем были те полчаса, которые удавалось провести в компании господина Блэйна. Эби стыдилась рассказывать, кто она и как попала в этот дом, но повар и не расспрашивал. Зато о себе выболтал все без утайки. Женат, двое деток, третьего ждут. Жилье хотят побольше прикупить, благо средства имеются. Он ведь в богатых домах работает, за хорошие деньги. А уж навидался за годы такого…
Эби приходилось зажимать рот ладошкой, чтобы ее смех не достиг хозяйских ушей, когда повар рассказывал, какие чудаки есть среди его клиентов. Куда там мэтру Дориану с его механизмами, разговорами о трупах в шкафах и прогулками вокруг клумб.
Например, одна дама мазала лицо сметаной. Говорят, полезно: кожу отбеливает, морщинки разглаживает. Только эта в сметане целыми днями ходила, господин Блэйн за все время, что ей готовил, так ее лица и не видел. С раннего утра уже салфетку на грудь повяжет, намажется и расхаживает по дому. А за ней гуськом – пять кошек: любят, видать, сметанку.
Прохаживаясь потом с Джеком в саду, Эби пересказала механическому кавалеру, как звала его в шутку, все, что слышала от повара. Но тот, конечно же, ничего забавного в ее рассказах не находил…
На четвертый день пребывания Эбигейл в доме мага к хозяину наведался гость. Как господин Дориан и говорил, сам вошел, без звонка. Эби думала, что мэтр занят в лаборатории, и решила побродить по комнатам. Тряпку взяла для отвода глаз – будто пыль вытирает. А хозяин на самом деле не в железках копался, а в библиотеке сидел. И не один.
– Координация, говоришь, у него нарушена? – донесся из-за прикрытых дверей незнакомый мужской голос.
– Да, – отвечал маг. – Месяц бьюсь, но причины так и не нашел.
Говорили они, как Эби поняла, о Джеке.
– Причина, – протянул чужак. – Причин, друг мой, может быть много. Ты сказал, что хочешь заказать ему новые глаза, чтобы придать более презентабельный вид? То есть органы зрения как таковые у него отсутствуют. Как же он видит?
– Это часть матричного заклинания. Джек получает информацию об окружении в радиусе ста ярдов.
– Значит, он вынужден сначала обработать эту информацию, определить свое местоположение в пространстве и на плоскости…
Эби услышала звук, какой бывает, когда кто-то бьет себя ладонью по лбу.
– Слушай, а ты прав! – радостно вскричал мэтр Дориан. – Как я сам не подумал? Ведь если прочие рефлексы у него приближены к человеческим…
Подслушивать нехорошо, и девушка, для порядка смахнув пыль с маленького круглого столика, ушла к себе. Главное она услышала: у Джека будут новые глаза.
В конце недели хозяина посетил уже не гость, а гостья.
Услыхав, как открылась входная дверь, Эбигейл выглянула в холл и увидела даму в богатом синем платье. Лицо незнакомки скрывала густая вуаль, приколотая к маленькой черной шляпке, непостижимым образом державшейся на собранных в высокую прическу волосах цвета беленого льна, но отчего-то и сомнений не возникало, что гостья чудо как хороша. В голове не укладывалось, что у обладательницы осиной талии, высокой груди, изящных рук и длинной белой шеи может иметься какой-нибудь изъян.
Заметив Эби, женщина, судя по движению головы, бегло осмотрела ее с головы до ног, хмыкнула и, стуча каблучками, взбежала по лестнице на второй этаж. А Эбигейл, вспомнив, что ей велено не путаться под ногами, пошла на кухню и взяла себе из холодильного шкафа большой кусок пирога с мясом.
Незнакомка ушла через час.
Вскоре после этого зазвенел колокольчик-невидимка, и хозяин потребовал кофе в гостиную.
Когда Эби принесла поднос, мэтр Дориан сидел в кресле у окна. Сюртук он где-то оставил, рубашку застегнул неправильно, пропустив одну пуговицу, да и весь вид у него был категорически нерабочий. Но, выпив кофе, он пошел в лабораторию и не выходил оттуда до позднего вечера.
А ночью под полом опять кто-то рычал. Теперь совершенно точно.
О том, что подвал здесь есть, Эби уже знала. Туда вела расположенная напротив кухни дверка. Совсем рядом…
Впрочем, с рассветом страхи улетучились. После трех лет в Освине оказаться в доме мэтра Дориана было невиданной удачей, и, готовя на кухне кофе или гуляя по саду с механическим человеком, Эби боялась уже не неведомого монстра, а окончания срока приговора, когда ей придется вернуться к дядьке.
А монстр… После обеда мэтр спустился в подвал с двумя огромными бутылками, наполненными какой-то жидкостью, а когда поднялся, бутылки были уже пустые.
Наверное, покормил, и зверь не станет пугать ее ночами голодным рыком…
– Господин Дориан!
Кабы чудище его самого не съело!
Принесли какой-то пакет, а Эби на такие случаи указаний не давали. Оставить в холле? Нести в библиотеку? Или на кухню – вдруг там что съестное?
А хозяин пропал.
И, самое странное, дверь в лабораторию открытой бросил. Обычно всегда на секретный замок запирался.
– Господин Дориан! – еще раз позвала девушка и, не дождавшись ответа, набралась смелости заглянуть в святая святых.
С первого ее посещения ничего здесь не изменилось. Те же шары под потолком, вращающиеся колесики и скелет у стены. А у другой стены на кушетке, которая в тот раз пустовала, лежал Джек. От гудящего металлического ящика к искусственному телу тянулись провода, а на голове механического человека был закреплен стальной обруч.
Что-то в облике «кавалера» показалось Эби странным, и она, забыв о запретах, вошла в лабораторию и приблизилась к кушетке.
Не Джек.
Волосы тоже темные. Фигурой похож, но тоньше немного, изящнее. И лицо лучше сделано, кожа не висит. Цвет, правда, все равно неважный: серость мертвецкая проступает. Губы тонкие, бледные. Щеки впалые – видно, сильно кожу натянули. Зато ресницы есть.
– Ты Роберт или Майкл? – шепотом спросила Эбигейл, припомнив имена «младших братьев» механического приятеля.
Как и ожидалось, новое создание мэтра Дориана ничего не ответило.
Эби ткнула его пальцем в грудь. Твердая.
Постучала по лбу. Звук вышел не такой уж гулкий.
– А, – махнула рукой девушка. – Все равно безмозглый.
Механический человек вдруг открыл глаза, оказавшиеся янтарно-карими, и процедил сквозь зубы:
– Сама такая.