Глава 5
Он не остался на ночь в доме деда и возвратился в свою каюту на «Счастливицу». Команда во главе с Таннерсом встретила своего капитана восторженно.
– Когда отплываем, сэр?
– Какой курс, сэр?
– Тихо! – прикрикнул Рэнсом и, когда гомон улегся, сообщил: – Мы остаемся в Лондоне приблизительно на две недели. После этого пойдем в Гуанчжоу или в Макао, это мы узнаем на Мадагаскаре, где я должен получить письмо. Мистер Таннерс, дайте увольнительные на берег.
Команда не обрадовалась, конечно. И Джим Таннерс не обрадовался. Позже, когда Рэнсом в задумчивости ужинал у себя в каюте (приготовленная корабельным поваром каша оказалась гораздо вкуснее пресной пищи в замшелом особняке), первый помощник постучался и вошел, не дожидаясь приглашения.
– Садись, Джим. – Рэнсом пододвинул ему кружку и плеснул туда вина.
– Что на тебя нашло? Ребята удивлены.
Наедине они избегали формальностей, так как дружили давно и крепко.
– Дед умер вчера ночью, – объяснил Рэнсом. – И завещал мне кучу имущества и денег, если я правильно понял его управляющего.
Джим скривился.
– Так что, ты нас теперь покинешь, русалкин сын? Будешь носить бриллиантовую булавку в галстуке и приподнимать цилиндр, когда встречаешь бабу в пышных юбках?
– Не мечтай, так просто вы от меня не отделаетесь. Нужно время, чтобы все это продать, а куда деть деньги – я найду.
– Я-то уж было решил, что ты хочешь от нас сбежать. Не каждый день выпадает быть графом.
– Я бы легко обошелся без этой чести.
Мужчины замолчали.
Рэнсом чувствовал, как вино согревает его изнутри. Здесь, на «Счастливице», все казалось простым, хотя и чуточку неудачным. Неделя плохо началась, вот и все. Скоро это закончится, и он повернет шхуну носом к морю. А пока… У него есть команда и друзья, и пережить то, что случилось вчера, уже гораздо легче.
И, может, этот темный осадок растворится.
Джим – парень простой, но всегда чувствовал настроение друга.
– Что-то ты излишне мрачен.
– Дед был непростым человеком.
– Я помню, ты рассказывал, хоть и немного. Мерзавцем он был, прости меня. Кто ж своего сына, невестку и внука выгоняет из дому? Ему что, было накладно вас содержать?
Рэнсому стало смешно.
– Судя по той кипе бумаг, в которых описано мое новое имущество, – не накладно.
– Тогда он был подлецом. Он перед тобой извинился?
– Хотел, чтобы я извинился. Не вышло.
– Вот старый хрыч.
– И не говори. Попросил прощения перед самой смертью.
– Ты простил?
– Словами – да. Здесь, – он коснулся ладонью груди, – нет.
– Ну так и забудь. Эх, выйти бы сейчас в море, свежий ветерок выдул бы из тебя эту дурь. Но раз ты говоришь, что нужно сидеть, будем сидеть тут, притворимся сухопутными крысами.
– Потерпи, Джим. Я написал Колуму, что вынужден был идти в Лондон. Возможно, Колум остановится здесь на пути из Венеции. Но, скорее всего, в Англию он не вернется, и увидимся мы уже в Китае. Все-таки там война, Дирк Струан там…
– Я еще за вином схожу, – сказал мудрый Джим и исчез.
Рэнсом сидел в любимом кресле, корабль еле заметно покачивался под ним – он чувствовал эту легкую дрожь стен, как дыхание любимой, – и размышлял о том, насколько по-разному можно взглянуть на жизнь, лишь сменив место пребывания. В особняке казалось, что все закончилось, выхода нет. Здесь – что все только начинается. А как на самом деле? Время покажет.
Ранним утром мальчишка-рассыльный принес Рэнсому слезное послание от мистера Уэстли. Управляющий молил новоиспеченного графа явиться в особняк к завтраку. Ожидалось прибытие родственников, и этикет не допускал, чтобы леди Норман со своим сыном разыскивала графа Сильверстайна по всему порту. На Темзе полно грубых грузчиков, а их речь для ушей леди смерти подобна. Если его светлость не желает, чтобы его двоюродная тетка умерла в страшных мучениях, следует появиться немедля и в надлежащем виде.
Рэнсом вздохнул и понял, что так просто его не отпустят.
Он надел свой единственный «светский» костюм; по счастливому совпадению, тот был черным, что оправдывало Рэнсома в глазах общественности. Новый граф вовсе не стремился носить траур по графу старому, однако, если он собирается покинуть здешнее общество как можно скорее, нужно стать как можно незаметнее. Прикинуться кем-то другим, а не Рэнсомом Сильверстайном, которого знали все капитаны и некоторые пираты нескольких морей. Очень хорошо знали.
Единственное, чем Рэнсом не смог поступиться, это треуголкой. Цилиндр он высокомерно презирал.
В таком виде, придав лицу приличествующее случаю невозмутимое выражение, Рэнсом и явился в дедов… вернее, уже не дедов, а свой особняк.
Там наблюдалась некоторая суета, сразу озадачившая Рэнсома. По случаю траура дом должен был бы укрыться вуалью горя, шторы требовалось закрывать, всем – неторопливо печалиться. Однако по холлу сновали слуги с тряпками в руках, щекастая горничная изо всех сил колотила палкой по бесценному гобелену, поднимая тучи пыли, а встреченная Рэнсомом экономка развела руками:
– Так мы давно этого хотели, милорд!
Вынырнувший из глубин особняка Уэстли пояснил, что политикой старого графа Сильверстайна было воздержание от каких-либо перемен в доме, включая генеральную уборку. Если бы не он, Харольд Уэстли, привыкший держать прислугу в ежовых рукавицах, особняк давно бы зарос по самую крышу паутиной и плесенью.
– Граф не устраивал приемов, – объяснил Уэстли, – и вел замкнутый образ жизни. Ему не требовалось много, однако штат слуг он не сокращал. Я его уговорил. Иначе тут все пришло бы в полнейшую негодность. А теперь, когда вы приехали…
– Мистер Уэстли, – Рэнсом, наступая на него, припер управляющего к перилам лестницы, – давайте поговорим откровенно.
– Давайте, – согласился тот, затравленно озираясь.
– Я не намерен становиться владельцем всего этого и управлять землями и имуществом. Я намерен все это продать. Если вымытый до блеска особняк будет продан выгоднее, чем грязный, – хорошо. Но не нужно совершать усилий, чтобы задержать меня здесь. Я занимаюсь совершенно другим и не стану менять свой образ жизни только потому, что получил наследство. Мой корабль стоит в порту, и команда ждет не дождется момента, когда мы снова выйдем в море. Известие о том, что дед при смерти, настигло меня, когда я собирался отплыть в Китай. Это путешествие было отложено, но не отменено. Вам все понятно?
– Да, – уныло кивнул мистер Уэстли. – Только, позвольте сказать, милорд…
– Слушаю. – Рэнсом отступил на шаг.
– Вы, я так понимаю, человек другого склада, нежели люди лондонского света. Что ж, может быть, оно и хорошо; однако делу не поспособствует. Во-первых, сознаюсь честно, меня волнует собственная судьба. Во-вторых, вам следовало бы пару раз появиться в обществе, чтобы свет увидел, у кого покупает все графское имущество. Вы ведь не желаете, чтобы пошли слухи, правда?
– Что за ерунда! – бросил Рэнсом, отворачиваясь.
– Прошу вас, удовлетворите мою просьбу. Вы все равно должны чем-то заниматься эти две недели.
– Не беспокойтесь, Уэстли, – сказал Рэнсом, направляясь в сторону кабинета, – я найду себе дело.
Сидя за дедовым столом, он некоторое время задумчиво обводил взглядом комнату, а затем взял лист гербовой бумаги, обмакнул перо в чернила и начал писать.
Рэнсом составил послание Квентину, своему доверенному лицу, а также еще одно письмо Колуму Струану – о возможной встрече. В письме Струану даже удалось сыронизировать, комически описав то, что теперь происходило. Подумать только! Сколько веселых часов они с Колумом провели в портовых кабачках или в обществе раскрепощенных вдовушек, и никогда Рэнсом не думал, что кто-либо потребует от него участия в светской жизни. Да еще в обществе, к которому он хоть и принадлежал по праву рождения, но отнюдь не по духу.
Александр воспитывал сына настоящим джентльменом. Вероника, хотя и не принадлежала к аристократии до брака с наследником графа, отличалась той внутренней утонченностью, что бывает присуща женщинам вне зависимости от сословий. И Рэнсом вырос таким, каким хотел видеть его отец, – воспитанным молодым человеком, свободным от скованности, которую диктует высшее общество. Конечно, в Глазго они входили в избранный круг. Конечно, ездили на светские рауты, у матери были подруги, отец водил знакомство со знатными людьми города… Но для Рэнсома все изменило море. Настоящая свобода была там, на покачивающейся палубе любимого корабля, а не в стенах шикарных домов. Ему казалось, что высший свет способен погубить его – своей безнадежностью, никчемностью, сплетнями. Рэнсом почти не встречал людей, принадлежавших к аристократии и занятых при этом чем-нибудь полезным, а не распиванием пятичасового чая из фарфоровых чашечек. Пара друзей отца были лишь исключением, подтверждающим правило.
И теперь, с этим неожиданным наследством… Конечно, мистер Уэстли страдает. Ему хочется поработать на нормального хозяина, а не на вздорного старика. Рэнсом искренне надеялся, что новый владелец имущества Сильверстайнов, кем бы он ни оказался, оценит вклад мистера Уэстли в дело и не даст пропасть деловому человеку.
Но заниматься всякой ерундой и посещать светские рауты… увольте.
Впрочем, встреча с тетушкой и кузеном слегка все изменила.
Тетя Лайза и кузен Роберт явились к двенадцати. В это время было принято подавать завтрак, и измаявшийся от голода Рэнсом мысленно проклинал светские обычаи, несомненно, придуманные ленивыми. Родственники оказались вовсе не такими, какими представлял их новоиспеченный граф.
Тетя, весьма пышная особа, обвешанная драгоценностями и сверкавшая, словно сельдь на солнце, была громогласна и улыбчива. Она вихрем влетела в гостиную, где поджидал родственников истомившийся Рэнсом, и, буквально выдернув его из кресла, заключила в душно пахнущие ландышами объятия.
– О, мой мальчик! – протрубила тетя Лайза ему в ухо; ее голос напоминал хриплый рык похмельного боцмана. – О, мой милый маленький мальчик, ну наконец-то, наконец-то мы встретились!
Рэнсом не был готов к столь бурным эмоциям и попытался осторожно вывернуться из объятий тети, однако та не желала отпускать.
– О, милый мой, какой же ты красивый! – она потискала его за щеки, словно младенца.
– Миледи, – холодно сказал Рэнсом, понимая, что этот спектакль нужно прекращать, – к чему это представление? Мой отец никогда не скрывался, и если бы вы пожелали, то всегда могли увидеться с ним в Глазго.
Он не испытывал никакого почтения к новоявленным родственникам и желал побыстрее закончить процедуру приема.
Тетя, конечно, обиделась.
– Вы грубы, мальчик мой! – обвинила она Рэнсома, наконец отступая от него и грозя ему похожим на толстую колбаску пальцем. – Как вам не стыдно! Мы с сыном приехали повидать вас после стольких лет…
Рэнсом впервые обратил внимание на своего кузена. Роберт Норман оказался высок, хорошо сложен и одет щегольски, как и полагается для утреннего визита. Тщательно уложенные светлые волосы придавали его узкому лицу ангельское очарование. Наверняка отбоя не знает от молодых кокеток.
– Здравствуйте, кузен, – произнес Роберт глубоким, хорошо поставленным голосом, и Рэнсом понял, что вот этот родственник ему скорее нравится, чем нет. – Прошу извинить за излишнюю восторженность моей матери. Старый граф объявил вашего отца чуть ли не предателем семьи. Общаться с ним в подобных обстоятельствах было затруднительно, да и не скажу, что легко интересоваться незнакомыми людьми. Вы ведь также не стремились поддерживать связи с семьей?
Рэнсом усмехнулся. Эта дерзость ему тоже пришлась по душе.
– Приятно слышать разумные речи, кузен. Да, мы с вами не встретились бы, не взбреди старому графу в голову идея передать титул и имущество Сильверстайнов мне. Прошу, садитесь. – Он все-таки вспомнил о вежливости и подвел тетю к креслу. Роберт уселся сам.
– Вы совсем не такой, каким я вас себе представлял, – заметил кузен, глядя, как Рэнсом устраивается на кушетке.
– Вы ожидали увидеть дикаря?
– Вроде того. Или человека, напоминающего дядю Александра. Однако вы ни на кого не похожи. Сам по себе.
– Очарователен! – вынесла вердикт тетя Лайза.
Рэнсом начал подозревать, что она не слишком умна. Судя по раздраженному взгляду, которым Роберт наградил матушку, подозрения были вполне обоснованы.
– Как бы там ни было, я рад, что вы наконец-то появились в Лондоне, – закончил кузен.
– К сожалению, не могу с вами в этом согласиться. Мои дела прерваны, и это весьма удручает. Надеюсь вернуться к ним при первой возможности.
– Вы, кажется, владеете компанией, что строит корабли и ведет торговлю на Востоке?
– Вы неплохо осведомлены.
– Это благодаря мистеру Уэстли, он кое-что рассказал о вас. Ничего такого, чего мне не удалось бы узнать самому, напиши я знакомым в Глазго, – поспешил добавить Роберт, видя, что Рэнсом подозрительно прищурился. – Не вините мистера Уэстли, он очень предан семье. Как бы там ни было, я рад, что дядя Александр не сгинул.
– Не опустился, вы хотите сказать.
Разговор ничуть не забавлял Рэнсома. Он ожидал, что родственники примутся проверять его на прочность, однако не думал, что все будет происходить столь открыто и быстро.
К счастью или к несчастью, вмешалась тетя Лайза, не имевшая сил долго молчать.
– Ах, ну как ты можешь так говорить, Роберт! – воскликнула она и принялась усиленно обмахиваться веером из павлиньих перьев. – Граф – наш родич. Мы никогда не видели его, но в нем течет кровь Сильверстайнов!
– Старый граф Сильверстайн, – сказал ничуть не сбитый с толку лорд Норман, – полагал, что кровь теперь испорчена. Однако я вижу, что нет. Приятно видеть, что старик ошибался.
– Роберт!!!
– Виноват, матушка. Однако это правда. Граф старался, чтобы и мы ненавидели его сына, который поступил по-своему. Что до меня, я никогда не считал нужным жить по чьей-то указке.
– Вы откровенны, – заметил Рэнсом, развеселившись.
Лорд Норман пожал плечами.
– Почему бы и нет?.. Так что же, вы теперь вступите во владение и станете управлять имуществом Сильверстайнов, как завещано предками?
– Предки могут хоть в гробу перевернуться, – сказал Рэнсом, уставший от вежливых формулировок, – меня это не заботит. Я продаю все, что мне досталось, кроме Сильверстайн-Мэнор, и уезжаю.
У тети Лайзы глупо приоткрылся рот. Кузен Роберт хмыкнул и зачем-то поправил манжеты белоснежной рубашки, смотревшиеся идеально.
– Мой мальчик, я не ослышалась? – протрубила тетя Лайза. – Вы хотите продать все? Все?!
– До последнего ярда. Мне нечего делать в Лондоне, и я никогда не собирался становиться землевладельцем. Я моряк – им и останусь.
– Вы работаете на Ост-Индскую компанию? – осведомился Роберт. Казалось, известие о том, что все графское имущество уйдет с молотка, его совсем не удивило. Неужели дотошный Уэстли уже успел поделиться и этой новостью? Впрочем, это же не секрет. Наоборот.
– Нет, я не имел и не желаю иметь к ней никакого отношения.
– Что же тогда? Опиум?
Рэнсом скривился.
– Упаси Господь. Эта война, что идет сейчас в Китае, – пятно на репутации англичан. Никогда не возил опиум и не стану.
– Вы независимый. Так что же тогда?
– Индийский шелк, специи, табак. И чай, конечно же. Китайский чай. Я работаю со Струанами.
– А! Это многое объясняет. Я слышал о них. Авантюристы.
– Верно, – усмехнулся Рэнсом.
Колум Струан, сын знаменитого Дирка Струана, был его другом. Слово «авантюрист» как нельзя лучше к нему подходило, сидело на нем, словно удобная одежда.
Разговор заглох. Тетя Лайза нервно обмахивалась веером, время от времени бросая на Рэнсома осуждающе-обиженные взгляды. Роберт явственно подыскивал тему для беседы. Положение спас слуга, объявивший, что завтрак подан. Обрадованные родственники устремились в столовую.
– Ах, как тут стало хорошо! – Тетя Лайза уселась за стол. – Давно следовало все вычистить!
– Кстати, мы повели себя как полные невежи и не принесли вам соболезнования в связи с кончиной деда, кузен, – заметил Роберт. – Однако я не думаю, чтобы вы слишком-то нуждались в этих соболезнованиях.
Его манера говорить все как есть нравилась Рэнсому.
– Не нуждаюсь, – кивнул он, с удовольствием глядя на омлет. Омлет был горячий, поджаристый и источал просто изумительный запах. Судя по всему, мистер Уэстли со своими реформами добрался и до кухни.
– Как вы можете… – начала тетя.
– Матушка, прошу вас, помолчите, – спокойно сказал Роберт и снова обратился к Рэнсому, не обращая внимания на обиду леди Норман: – Через два дня мы устраиваем прием в нашем загородном поместье. Что-то вроде пикника. Не примете ли приглашение, кузен? Я был бы рад пообщаться с вами в более непринужденной обстановке.
Рэнсом не собирался принимать никаких приглашений, однако после некоторых размышлений кивнул. В конце концов, почему бы и нет? Он отдаст все долги вежливости разом, порадует Уэстли и получше узнает кузена, насчет которого начал оформляться некий смутный план.