19
Тяжелый реликт
Это был истинный динозавр. Он пережил всех своих родственников. Времена, когда процветали чудища его класса, остались в глубоком прошлом. Там, вдалеке, лет эдак сто или девяносто назад, они правили миром. И правили совершенно не ступая на сушу. Они были большие водоплавающие лентяи, так и не заслужившие в реальности право помериться силами с себе подобными. Новый вид, неожиданно явившийся из чужой эволюционной цепи, нагло вытеснил их со сцены, отрезав от долго и со щепетильностью примериваемых лавровых венков, а главное, от большого питательного корыта с ресурсами. Однако он уцелел. Долгая летаргическая спячка под слоем жировой смазки и бдительным контролем микробов-хранителей уберегла его в самый опасный период, когда даже скелеты его братьев пошли на строительный материал для сущей в сравнении с ними мелкоты. Почти чудом несколько его сородичей уклонились от эволюционной гильотины. Но чего это стоило? В каком виде они сохранили свою репутацию и вид? Свежекрашеные, выволоченные на берег и поставленные на подпорки мумии – вот что они представляли собой. Очнувшись однажды после очередной пронзающей время летаргии, он оказался последним монстром, все еще продолжающим осуществлять свою природную функцию – устрашения и подавления всякой плавучей и ползающей мелочевки. Так что, можно сказать, он являлся чудом озера Лох-Несс в области кораблестроения.
Конечно, дабы выжить в стремительно прогрессирующем мире (к тому же прогрессирующем в ненужном для него направлении), пришлось сбросить привычную для вымерших сородичей спесь и заняться самоистязанием. Например, похудеть. Сбросить с кое-каких мест сверхпрочную кожу брони, ибо в текущее время наращивание ее даже впятеро не принесло бы спасения от высокоточной летающей саранчи. И даже согласиться на ампутацию. И не просто ампутацию, а кое-чего из самого главного. Того, ради чего в свое время, почти восемьдесят годков тому назад, и родились последние представители вымершего ныне класса. С точки зрения старых шаблонов, работа конструкторского скальпеля ухудшила его агрессивные возможности на треть. Однако давно пришли другие веяния, и в действительности все обстояло по-иному. На место отсеченных органов прирастили аккуратные, легкие протезы. Возможно, они были не столь красивы, как старые трехпальцевые монолиты, однако их угловатая несерьезность позволила старому динозавру войти в симбиоз с покорившей пространство саранчой. Теперь его власть простерлась на расстояния, неподвластные его вымершей родне.
Как давно эволюция перемолола его монстров-побратимов? Он уже не помнил этого. Память выделывала с ним странные штуки. Например, он давно забыл свое старое имя. Оно кануло в бездну времени, в ту, в коей он совершал океанские переходы, делая это с помпой и апломбом, а также с соответствующим вершащемуся событию эскортом. Теперь эскорт, сопровождающий его персону, стал совсем жиденьким. И вообще он уже давно плавал только вдоль одного берега единственного материка, да и то не высовывая нос далее десятого градуса северной широты. А ведь когда-то, когда у него еще имелись трое здравствующих братьев-близнецов, его звали «Нью-Джерси» и приписан он был к тридцать четвертому градусу севера и к тому же к совсем другому, самому большому на планете океану.
Именно там ему в очередной раз повезло. Когда его братьев подло, так и не вычистив от смазки и не разбудив от летаргии, пустили под нож. Не важно, что имеется в виду под ножом – автоген, пресс, доменная печь или конвектор. Важно, что им даже не дали нюхнуть запах прокаленного солнцем моря и обозреть напоследок не загороженную берегом гладь. Они так и умерли без исполнения последнего желания. Разве что флагман когдатошной серии – «Миссури» – остался внешне цел и невредим. Единственно, что из него выпотрошили внутренности, слили кровь корабля – горючее; законопатили свинцовыми пробками великанские трехстволки и прочую одноствольную мелочь; изъяли из организма всю нервную систему, скрутив всю оптико-электронную начинку; и вытащили большое раздетое тело прочь из соленой привычности, на асфальтовое ложе, для вечного надругательства развлекающейся толпе двуногих бактерий.
А вот его, единственного из всех, вначале аккуратно взяли под уздцы солидные рабочие муравьи прибрежной скученности порта – буксиры, а потом их сменили еще более тяжелые собратья – целое скопище серьезных океанских бурлаков. И вот так гуськом, не останавливаясь даже для пополнения топлива – делая это на ходу, из сиськи идущего параллельным курсом и периодически подруливающего танкера, кавалькада мощных буксиров увезла его из родимой базы флота Лонг-Бич. Прокатила вниз по шарику Земли до самого пролива Дрейка, отстраняющего от цивилизованного мира антарктический холод; и затем снова вверх, обходя Южную Америку с другого конца, до самой теплолюбивой в Атлантике военно-морской базы Форталеза. И понятно, почему закупленный Бразилией трофей не желалось протаскивать через более близкий, чем пролив Дрейка, – Магелланов. Против кого хотелось тогда, в две тысячи пятнадцатом от рождества Христова, использовать этого захваченного уздечкой старого динозавра? Естественно, против второго по мощности соседа бразильцев – Аргентины. Но извините, этот самый Магелланов проход почти вклинивается в ее территории – рисковать не хотелось.
Вот здесь, в Форталезе, над бывшим «Нью-Джерси» еще раз поиздевались хирурги. Понятное дело, его прибывшее из других эпох вооружение следовало по возможности обновить. Ему действительно повезло, ибо тогда еще большая страна Бразилия не успела расколоться на северную и южную и имела при себе солидные валютные резервы, а кроме того, очередной диктатор страны родился не в ту эпоху и страдал гигантоманией – ну кто бы еще решился прибрать к рукам такой старинный металлолом, как американский линкор выпуска тысяча девятьсот сорок четвертого года?
Потом началась его жизнь и служба (настоящая – не музейная) под другим флагом и под другим именем. Ну что ж, зато, в отличие от своих братишек, он остался на плаву.