Глава 1
Самолет Нью-Йорк – Киев приземлился в полдень. Никто не аплодировал. Люди были напуганы происходящим на юго-востоке Украины, и многие решили, что сбитых самолетов достаточно. Как говорится, в одну воронку два раза не попадает. Еве предстояла дальняя дорога во Львов. Поезд из Киева отправлялся в 20.44, и можно было успеть прогуляться по городу, взглянуть на Майдан. «Как быстро все изменилось. И люди вокруг вроде уже другие».
– Вы будете проходить? – спросила женщина, вплотную приблизившись сзади и упираясь сумкой в спину Евы. Она вспомнила, как в Нью-Йорке ей пришлось стоять в очереди в одном из иммиграционных офисов. Там она не коснулась женщины, но подошла очень близко к этой афроамериканке. И получила, как удар по голове, уничтожающий взгляд. В нем были одновременно и злость, и ненависть, и безразличие. С тех пор она установила для себя дистанцию: не ближе вытянутой руки. А тут вдруг – сумка в бок! «Приехали!» – подумала Ева и, подхватив ручную кладь, поторопилась к выходу. Присоединилась к толпе, молча ожидая автобуса…
…В ожидании багажа услышала не совсем правильную украинскую речь. Ева точно не могла определить, к какому региону относится говор, поскольку сама уже отвыкла от чистого украинского.
– І де ви здобули телегу?1 – спросила ее рядом стоящая женщина.
Ева задумалась: а как же правильно назвать эту тележку на родном языке? Они стояли, как поездной состав, при входе и, казалось, были доступны. Но – увы! – необходимо было оплатить сию роскошь. «Слава Богу, они хоть в наличии», – подумала Ева, у которой уже возникали проблемы из-за отсутствия тележек, когда она улетала в последний раз.
Носильщик стоил дорого, а у нее столько багажа! И самое главное – ее творчество, ее душа – петриковская живопись. Еве в свое время пророчили большое будущее, педагоги нахваливали. Выставки в столице, хвалебные статьи в местной и даже международной прессе. Затем несколько картин купили. Но эти деньги не кормили. В надежде приобрести известность и прокормить семью она одолжила энную сумму, купила билет и улетела в Америку. И тут случилось то, чего она никак не предполагала. Петриковская живопись с ее неповторимым национальным колоритом оказалась здесь никому не нужна. Даже ярые украинские националисты подчас не знали, что это такое. Ей пришлось просто раздаривать незнакомым людям все, что она привезла с собой, и то, что начала писать тут, в Америке.
«Красиво, – говорили они, – напоминает Украину». В ответ Ева получала нищенское пожертвование… Надо было что-то делать. Во Львове остались мать и двое сыновей. Старшему, Николаю, на момент ее отъезда было 16, младшему, Иванко (звали его на украинский манер), – четыре. Он был настолько хорош, что влюблял в себя при первой же встрече. Он и сейчас стоял у нее перед глазами…
– Пані, паспорт, please2.
Только сейчас она заметила, что стоит перед окном миграционного контроля. Но все, что видела перед собой, – милое детское личико маленького Иванки.
– Вибачте3, – ответила она и стала копошиться в своей сумке.
Со старшим, Николаем, было проще. Но тревожнее. Он часто замыкался в себе, был под влиянием друзей. В период детства, как и многих его сверстников, национальная идеология мальчика не волновала. «Но все может измениться в один день», – предупреждала Еву мать, наполовину русская, наполовину украинка. А сколько мама пережила! Были поляки, немцы, коммунисты, голодомор… Все прошло.
«Боже мой, моя Украина!» – думала Ева, вглядываясь в типично украинское лицо девушки-служащей. Любовь к родной земле переполняла ее с каждым прожитым годом все больше и больше. Даже потеря любимого человека не сломила. В 2005 году отец двоих ее сыновей в результате аварии под Ивано-Франковском отравился белым фосфором и умер в больнице. Не случись этого, никогда бы она не уехала на заработки в Америку. Рана уже почти зажила. А теперь вот другая: пожар в Украине. Заполыхал Майдан! Мама пишет, что с детьми все хорошо, но она явно чего-то не договаривает. Нужно скорее домой.
«Вот погуляю по Киеву, проведаю Майдан, зайду в Лавру, а вдруг еще висят там мои работы…» Она села в автобус, идущий на ж/д вокзал, где можно было оставить вещи в камере хранения. Уже сидя в автобусе стала рассматривать людей и заметила озабоченность на лицах. Исчезла праздность, все одеты в темное, задумчивы и молчаливы.
Рядом с ней несколько человек на украинском обсуждали события на юго-востоке Украины. Ева ощутила, что это не дом, не ее любимый город Львов с характерным мягким акцентом. Тут еще была Россия, которая незримо присутствовала даже в родном украинском языке.
Железнодорожный вокзал, как в старые добрые времена, был переполнен: все куда-то спешили. «Неужели уже тут начинается Майдан?» – подумала Ева. Помимо милиции было очень много добровольческих патрулей. Еве показалось, что они обращают больше внимания на русскоговорящих, чем на украиноязычных. Какой-то Правый сектор… Национальная гвардия… Все это напоминало ей воинственные немецкие названия из к/ф «Семнадцать мгновений весны». И вот она уже на Крещатике. Такого Ева не ожидала… Разобранная брусчатка, обгоревшее здание в самом центре, обросшие грязью и мусором люди, сидящие среди этой экзотики. Они вроде бы казались своими и, в то же
время, походили на ряженых.
– Пані, заходьте до нас4, – пригласил ее не то мужчина, не то подросток. – Сідайте5, – и налил ей из закопченного чайника с запахом дымка в алюминиевую кружку, напомнившую Еве о бабушкином огородном хозяйстве, крепко заваренного чаю.
«Запахи детства, – подумала Ева. – И это в Киеве, в центре столицы».
– Откуда приехали? – перешел парень на чистый русский.
– Звідкіля?6 – задала тот же вопрос ряженая молодая женщина в тельняшке.
«Совсем как комиссарша из повести Серафимовича времен революции», – подумала Ева, и ей стало интересно.
– Мы уважаем людей и языки всех национальностей, которые с нами солидарны. И нам приятно, что вы тут у нас в гостях.
Они оказались ее земляками, из Львова, говорили о своем Майдане, рассказывали о революции, о Небесной сотне, положившей жизни за Украину. Ева внимательно слушала и уже видела эти лица среди своих петриковских подсолнухов и раскрашенных петухов. Вспомнив, что у нее вечером поезд, и ей обязательно еще нужно успеть в Киево-Печерскую лавру, она собралась уже уходить, как вдруг полог палатки распахнулся, и на пороге возник герой-любовник. Ева больше всего боялась таких мужчин. Сразу определила: ее тип. Зеленый камуфляж подчеркивал его стальной характер и выгодно обтягивал атлетическую фигуру.
– Здоровеньки були!7 – поприветствовал он всех с порога и представился: – Прошу любить и жаловать. Сотник Андрей.
– Горе ты мое луковое! – сказала женщина-комиссар, прожигая Андрея влюбленными глазами. – Какой ты сотник? Ты наш, безлошадный.
Андрей понял, что переход на русский – дань уважения к гостье, которую он сразу оценил, и перешел на смешанную речь.
– Такая добрая жинка, а москалька. Не може бути!
– На Майдане случается всякое. На то он и Майдан, – отметил мужчина-подросток.
– Я пошел в штаб. Там сегодня должна была решиться судьба нашего городка. Если нас снесут, думаю, что гостиницу не предложат. Меня тут уже приспособили: заставили комплектовать новую сотню. Желающих – море. Для вас, пани, медицинская должность есть. А еще лучше, пани-мадам, не хотится ли вам стать моим адьютантом? Вы не представляете, какие нас ждут великие дела! В ближайшее время едем в Одессу. Будем вправлять мозги тамошним сепаратистам.
Ева уже поняла, что просто так эта встреча для нее не закончится. Она уже физически ощущала этого человека. Но она не имеет права… Ее ждут дети… Эти проклятые инстинкты: так легко совершаются ошибки. Тогда, в 2005-м, когда погиб любимый человек, не прошло еще и сорока дней, как нарисовался один такой. И она не смогла устоять. Русскоговорящий, он зачем-то приехал во Львов из Америки. Из обрывков его телефонных разговоров она поняла, что бизнес мужчины – оружие. Как красиво он ухаживал! А потом протоптал дорожку в ее дом: нашел подход к детям и к матери. Убедил Еву, что ей необходимо уехать, и помог в этом. Нет, они не стали мужем и женой в Украине, но он сумел обставить все так, что и мать, и дети благословили ее отъезд. И вот сейчас – очередной тип. Он сходу, как рубака-кавалерист, – шашки наголо! – влетает в твою судьбу, и ты бессильна этому оспрепятствовать…
– Так куда путь держите, красавица? – вернул он Еву в действительность. – В городе неспокойно. Я готов оградить вас от возможных неприятностей.
– Мне нужно в Лавру, а вечером у меня поезд.
– Вот и прекрасно. С кандидатами в мою сотню я встречаюсь только завтра. А сегодня я в вашем распоряжении.
И в его лице и фигуре появилась такая уверенность, как будто он ее уже завоевал. Еве совсем не нужны были новые неожиданности. Но она согласилась, увидав, что происходит в городе, где-то в глубине души надеясь, что он оставит ее в покое на перроне поезда. Дети – вот что было самым главным сейчас. Быстрее увидеть их лица. Обнять. Расцеловать. Как хорошо, что у нее поезд сегодня вечером.
Андрей, хлебнув воды прямо из носика закопченного чайника, широким движением руки вытер густые усы. И ей показалось, что она уже никогда не сможет ему противостоять. Выходя из палатки, он крепко взял ее за руку и увлек за собой. Ева заметила, что он более всех выделяется среди этой разношерстной толпы. К тому же полная противоположность американскому Степану, от которого она совсем недавно сбежала… Ее охватило волнение за детей с тех пор, как она услышала о мобилизации в Украине.
«Коленька! Мой сынок. Ему ведь уже восемнадцать, – вспомнила она. – И мама не написала о нем ни слова…» А этот самец с обходительными манерами, который приехал из США, буквально вырвал ее из семьи и увез с собой. Кроме постели, его больше ничего в ней не интересовало. И эта его бесконечная занятость. Уже через три месяца она сбежала от него и решила самостоятельно встать на ноги.
И вот она здесь, вдали от него, и новый самец держит ее за руку. Они уже заходили в полуобгоревшее здание, когда она услышала: «Слава Украине!» Это звучало то слева, то справа. Она поняла, что приветствуют их, в том числе и ее. И ее переполнило гордостью от принадлежности к этому обществу, к Украине. Внутри здания ощущение собственной значимости все возрастало и возрастало. Потом ей показалось, что они на съемочной площадке, где Андрей играет одну из главных ролей. Ева видела такое в старых советских фильмах о революции. Огромное количество комнат без дверей, и в каждой расстелены постели прямо на полу. На них было разбросано нехитрое имущество постояльцев. Кое-кто из них отдыхал после ночного дежурства. В двухцентральных комнатах располагались приемные, где запросто можно было пообщаться с начальством. В одной из комнат висел огромный портрет Степана Бандеры. Андрей подошел к столу под портретом и поприветствовал коренастого мужчину с суровым взглядом. Они оба подняли правую руку перед собой, и она услыхала: «Слава Украине!»
По тому, как Андрей двинулся навстречу и динамично пожал руку этому человеку, Ева поняла, что это важный начальник. Молодой юноша, оказавшийся рядом с ней, представил главного, шепнув ей прямо в ухо:
– Дмитрий Ярош. Голова Правого сектору, – и добавил, обращаясь уже к Андрею: – Ну как, сотня готова к отправке?
– Завтра к вечеру мы будем готовы. Нам не помешают боеприпасы и несколько единиц оружия.
– Получите на вокзале, по этой накладной, – сказал Ярош и передал бумажку Андрею.
По глазам парня Ева поняла, какое восхищение он испытывает к главному:
– Два дні тому я бачив, як американський президент поздоровкався з ним за руку. Я шукаю, до кого прибитися. То – твій чоловік?8 – обратился он к Еве.
– Дурень, – сказал другой, рядом стоящий юноша, – то бувне президент, а держсекретар Керрі9
Парень тут же пошел навстречу Андрею. Тот слышал разговор и, упредив вопросы, ответил:
– Завтра о восьмій під Бандерою. Будь готовий до виїзду,10 – услышала Ева, как приказ, короткую фразу Андрея, адресованную парню, и ей еще сильнее захотелось к нему прижаться.
– А теперь мы выходим на твой маршрут, – добавил Андрей, взял ее за плечи и повернул лицом к выходу.
Ева подумала, что он обнимет ее и прижмет к себе, но этого не произошло. Революция есть революция, и она не разменивается на сантименты… На улице он все же привлек на секунду Еву к себе и сказал:
– Пошли с Майдана. Тут такси не поймаешь.
Уже на площади они спустились в переход. Андрей взял у бабуси два желтых и один голубой цветок: цвета Украины. «Ярош заплатит», – сказал он, и Еве стало не по себе. Живя в Америке, она привыкла за все
платить сама. С таксистом он поступил так же, как с бабкой-цветочницей, чем снова смутил Еву.
– Гальмуй!11 – крикнул он водителю и чуть не вырвал у него руль.
И вдруг, совсем подобрев, вышел из машины и в глубоком реверансе открыл перед Евой дверь. – Прошу, пані.
Ей было приятно, но эта разница в отношении к окружающим и к ней шокировала. «Если он допустит хоть раз такое отношение ко мне, уйду навсегда». И Андрей это понял буквально на интуитивном уровне.
В Киево-Печерской лавре было много народу. Колокольня была закрыта, и люди шли к дальним и ближним пещерам. Художественные и картинные галереи находились у самого входа. Ева отыскала скромную надпись «Экспозиция петриковской живописи». От деревянных ступеней при входе повеяло теплом. Кого она там встретит? Она дружила с руководителем проекта, своей сверстницей Оксаной. У ближайшего окна обозначился знакомый профиль. «Оксана?» Да, это была она. Она стала старше и почему-то была в трауре. Это сразу наложило на встречу грустный отпечаток. Ева знала, что их дети одного возраста, хотела спросить, но побоялась. Оксана поняла это и ответила сама:
– Потеряла сына. Оксана открыла ключом маленькую боковую дверь, и Ева оказалась наедине со своими работами.
– Представь, это самые лучшие образцы нашей экспозиции. Но никто не проявляет интереса. Может, сейчас, после Майдана, что-то изменится к лучшему. Мы уже давно ничего не продаем.
Андрей, как боевой конь, стоял рядом и греб копытом землю под собой. Его интересовали лишь панорамы с колокольни. И он «пошел на прорыв»: самостоятельно вскрыл двери запертой колокольни. Так сильно хотел увидеть Киев с высоты птичьего полета. Оксана заперла входную дверь. Они зашли в художественную мастерскую. Родной запах холста и свежей краски ударил Еве в лицо. Хозяйка достала графинчик с наливкой, и началось то, чего так боялась Ева:
– Сынок мой, кровинушка моя, погиб, – тихим голосом сказала женщина. – Его недавно призвали. Парень прошел горящий Майдан. На горизонте маячила мечта: вольная Украина. Ребята готовы были принести себя в жертву. Но никто из них не мог предположить, что этой жертвой станет именно он. А случилось это с моим единственным ребенком.
Оксана ведь тоже не могла предположить такого. Но вот две другие сотрудницы, когда призвали их сыновей, поехали за ними. И жили вместе с ними под Славянском. А когда украинский самолет по ошибке разбомбил своих, в суматохе матери просто выкрали своих детей и сейчас где-то там скрываются с ними… Пусть их зачислили в предатели, но они ведь живы. Так думала Оксана, не зная, винить ли себя за то, что отпустила сына, или гордиться его подвигом.
Кто-то отчаянно барабанил в дверь снаружи. Это Андрей спустился с колокольни. «Слава Богу!» – подумала Ева. Она уже больше не могла слушать Оксану. Ее всю трясло. Ведь ее старший тоже призывного возраста. «Домой, к детям, быстрее!» – Где ты был так долго?
Она повисла у него на шее. Ей нужна была поддержка. С ней вот-вот случится обморок от этих разговоров и волнения за судьбу сына. Андрей снова поймал такси. На сей раз ей уже было все равно, чем и как он будет рассчитываться. Оставалось два часа до поезда, и ей захотелось остудить ноги в Днепре. «В Гидропарк», сказал Андрей водителю.
Сразу у памятника Победы машина повернула направо и стала круто спускаться к Днепру. Затем – по мосту Метро. Она увидела колокольню, на которой только что побывал Андрей, Выдубицкий монастырь и, конечно же, Родину-мать.
«Почему мать с мечом?» – подумала Ева и захотела спросить об этом Андрея, но они уже приехали.
Маленькая, скрытая от глаз автостоянка была почти у самой воды. Рядом протянулся песчаный берег Днепра. Была весна. На Крещатике цвели каштаны. Атут – и трава, и кусты, и даже песок наполняли воздух запахом родины. Они сбросили обувь и пошли по песку к воде. На берегу – два-три рыбака, – и пусто. Киев жил на Майдане…
Ева зашла в воду по щиколотки, затем вышла и села на песок у огромной сосны, где на спине уже лежал Андрей, опершись головой на корень дерева, торчащий наружу. Андрей привлек ее к себе, и Ева почувствовала биение мужского сердца.
– Расскажи мне о себе, – попросил Андрей, сильно прижимая ее к груди.
Киев был его родиной. От него она узнала больше, чем из школьных учебников. Отец ее жил где-то рядом с Андреевской церковью, но почему-то одну и ту же улицу называл по-разному. То это была Андреевская, то Жданова, то Александровская, а сейчас уже Сагайдачного. Андрей ослабил свои объятия и вдруг запел:
Попе-попереду Сагайдачний,
Попе-попереду Сагайдачний,
Що проміняв жінку на тютюн та лю-у-у-у-льку,
Необачний…
– Это ты о себе поешь? – спросила Ева с улыбкой.
– Рассказывай дальше, – произнес Андрей, удерживая Еву на своих коленях.
– Я расскажу тебе про своего отца. Папа был влюблен в Киев до тех пор, пока не встретил мою маму. Она так же, как и я, увлекалась петриковской живописью и приехала в столицу показать свои работы. Тут они и встретились. Он был спортсменом, играл в волейбол, но еще больше любил футбол. Его любимой командой была «Динамо» Киев. Даже мне он пытался привить любовь к этой игре, но я не стала болельщицей. В один из наших приездов в Киев папа взял меня на важную футбольную встречу на стадион «Динамо». Это было давно, я была еще совсем маленькой. В те времена стадион носил имя Никиты Сергеевича Хрущева. Все вокруг кричали, вскакивали с мест и спорили между собой. Мне стало страшно, и я спросила отца: «Папа, это война?» И больше он никогда не брал меня с собой… Отец попал в Киев еще маленьким, приехал со своей матерью, моей бабушкой.
– А где родилась бабуся? – спросил Андрей, и Ева ощутила его теплые ладони на своей груди. Грудь округлилась, как будто увеличилась в размерах, а соски стали проситься наружу… Но дальше этого дело не дошло: не было времени, и Андрей все больше интересовался личностью отца.
– Отец рассказывал, – продолжила Ева, – как он с матерью еще маленьким ребенком бежал от затопления в Киев из села Ржишев. Местность, где они жили: огороды, сады, цветущие поля, – оказалась под водой. Там теперь Киевское море. Они с матерью получили участок под огород на Куреневке. Напротив был стадион «Спартак».
Посадить-то посадили, а прополоть было некогда. Бабуля думала, что сынок на огороде, а он целыми днями гонял мяч на стадионе. Они все же умудрились хоть что-то собрать в бурьяне, а у тех, кто ухаживал за огородом, все разворовали. Потопов в судьбе отца хватило бы на три жизни. Например, Киев стоит на горах. И однажды, выше того места, где был огород, прорвало озерную дамбу, и на город хлынула вода. Затопление произошло внезапно. Погибло много людей. Смыло огромный трамвайный парк со всеми трамваями. Отец рассказывал, что это был не Чернобыль, но очень страшно. Экологическая катастрофа…
Оповещения как такового тогда не было. Люди для руководства были что солома. По ним ходили. Их не пересчитывали. Главным для власти было сохранить саму власть и избежать проблем с народом.
Я тебя не утомила? – спросила Ева. – Говори-говори, мне интересно, – сказал Андрей, и она поняла,
что рядом появился близкий ей человек. Он слушал ее. «Какое это ценное качество для мужчины», – подумала Ева. Внезапно возникла пауза, она поняла, что ее нужно заполнить, и продолжила рассказ.