Мертвая лощина
Повесть
1
Начать придется с напоминания, что в 1915 году, во время первой мировой войны, Россия приняла на себя главный удар германских, но в основном – австровенгерских, армий. И поскольку наши солдаты, ведомые в атаку храбрыми офицерами, почти всегда в штыковой схватке били супостата (так называли общим объединенным наименованием в народе в то время немцев и австрияков), Генштаб армии Германии, а затем и Генштаб Австро-Венгрии разослали по войскам наисекретнейшую директиву – выбивать всеми силами в первую очередь русских офицеров.
Дабы максимально ослабить русскую армию – ведь рядовыми в ней были призванные в армию русские крестьяне – сплошь даже неграмотные.
Так что, если лишить такую армию офицерского состава…
Это и было сделано. Обучили снайперов, и результат оказался налицо – уже в 1915 году чуть ли ни 2/3 офицерского состава русской армии были убиты либо ранены, а наступление нашей армии захлебнулось.
Зачем нам эта общеизвестная историческая справка? Да затем, что герой наш, который сейчас появится на сцене, подпоручик Алексей Русин – выходец из семьи промышленных рабочих. Причем – высокопрофессиональных, потомственных рабочих, тех, что не просто грамоте были обучены, но и книги читали, и спектакли рабочего театра посещали чаще, чем церковь.
А Алеша Русин вообще закончил реальное училище и готовился поступать учиться куда-нибудь еще, но началась война, и оказался Алеша сначала в армии, потом на краткосрочных офицерских курсах, ну, а к лету 1915-го года – на австро-венгерском фронте.
Просто до первой мировой войны офицером стать выходцу из рабочей семьи, да и вообще не-дворянину, было невозможно.
Но где же напастись столько дворян, когда за русскими офицерами на Восточном фронте немцы и австрийцы буквально вели охоту?
Вот и пришлось начать подготовку офицеров российской армии из разночинцев – а уж такие, как Алеша Русин – грамотные, законопослушные – представляли из себя прекрасных кандидатов в офицерские чины.
К моменту, с которого начнем мы описание жутких событий, что случились с подпоручиком Алексеем Русиным, командиром одной из рот Таганрогского им. Великого князя Константина, полка, 20-летний Алеша успел и повоевать и, вот ведь повезло парню! – хоть не раз и поднимал он своих солдат в атаку – ни разу не оказаться раненым.
Как-то обходили пули его стороной.
Стояло начало сентября 1915 года. В Прикарпатье, где проходили боевые позиции, занимаемые в то время воинами Таганрогского полка, природа находилась в том состоянии, которое мы называем бабьим летом – днем было солнечно и тепло, ночью – прохладно, но не холодно. Горы в этой местности были невысокими, скорее это были поросшие густым лиственным лесом холмы. Правда, повыше, ближе к вершинам каменистых выступов гор, лиственный лес сменяли хвойные породы, здесь было поэтому в лесах и темнее, и прохладнее. Да, пожалуй, и почва была здесь сырой – по крайней мере, местами даже чавкала под лошадиным копытом или ногой человека – это смотря кто как передвигался – конным либо пешим порядком.
Ни это – на верхотуре. А в низинах и на склонах холмов лиственные леса стояли почти сплошь зеленые еще, лишь местами кроны деревьев чуть коснулись краски увядания – желтая да оранжевая. А вот до багряных оттенков еще не дошло – деревья багрянцем возьмутся попозже, в октябре.
Алексей в сопровождении двух своих солдат, рядовых Ивана Перепелкина и Данилы Сырцова – воинов опытных, попавших на фронт еще в августе 1914-го года, то есть сразу по началу войны, ехал по описанным выше местам в командировку во Львов, где находился в это время штаб фронта.
При себе у него был пакет с планом и картой боевых действий.
Вечерело, но было еще светло – время заката лишь близилось пока, и о ночевке никто еще не помышлял.
О чем думали ехавшие на лошадях неспешным шагом чуть позади своего командира рядовые Перепелкин и Сырцов – неизвестно. А вот Алексей все время прокручивал свой разговор с командиром батальона штабс-капитаном Ельцовым Федором Кузьмичем.
Казалось бы – разговор как разговор. Но Алексея нервировало, что за его спиной сидел, покуривая, какой-то поручик. И хотя он поначалу молчал все время, лишь пускал, выдыхая, дым в сторону, чтобы не обкуривать спину стоявшего перед ним подпоручика, все равно Алексей чувствовал за спиной его присутствие и волну какого-то тягостного недовольства, что исходила от одетого в новенькую, с иголочки, форму незнакомого ему офицера.
– Алексей Петрович, – начал Ельцов, когда вошедший в блиндаж Русин по всем правилам доложился о прибытии, – хочу послать вас с порученьицем во Львов.
Тут он усмехнулся:
– Пусть уж немчура и астрияки называют Львов Лембергом, а для нас это – древний град Львов, основанный еще великим князем Даниилом Галицким…
Он продолжил далее:
– Нужно доставить пакет в разведотдел фронта – здесь вот написано, кому именно. Если не будет адресата – передадите через адъютанта командующего пакет представителю Генштаба – только обязательно скажите, чтобы в собственные руки адъютант передал.
Здесь карта, донесение и план наших действий. Пакет секретный, поэтому посылать приходится не с обычной фельдъегерской почтой, о офицерским порученцем… вы уж извините, что выбор пал на вас, но у нас в батальоне вы единственный, кто ни разу с начала нынешней кампании не был ранен – слава о вас идет, что везучий вы. А сведения в пакете – наиважнейшие, и должны попасть в штаб фронта в обязательном порядке.
Думаю, за два-три дня вы управитесь…
И вот тут-то подал голос сидевший позади лощеный поручик.
– Молодой человек, – сказал он, вставая, подойдя к столу и растирая окурок в пепельнице. – Позвольте представиться – поручик Осинский, военная разведка. Позвольте-ка вашу карту из планшетки…
Русин достал из планшета карту, которую получил с началом летней кампании, как и все командиры рот Таганрогского полка.
– Мы находимся вот тут, – Осинский пальцем ткнул почти в середину карты. – Двигаться будете на лошадях, в сопровождении двух-трех солдат – выберите сами из числа своих, поопытнее и понадежнее. В известность их поставите только о цели командировки, ну, и необходимости доставить пакет любой ценой. Любой ценой, слышите, подпоручик? В штаб фронта. Адресатов вам ваш командир назвал.
После недавних боев железная дорога приведена в негодность, телеграф тоже только начали восстанавливать. Так что… Алексей Петрович, сведения здесь, как уже упомянул Федор Кузьмич – наиважнейшие.
Пойдете следующим маршрутом – дорогой на город Густов, обойдете город справа, затем выйдете к Черному ущелью и перейдете его по мосту – вот тут! Далее лесом в юго-западном направлении проследуете к дороге Львов – Огуй, и затем – по шоссе во Львов, в штаб… Торопиться не нужно, главное доставить пакет…
Все это время палец поручика двигался по поверхности карты, и Алексей обратил внимание на никак не вяжущиеся с остальным внешним видом поручика пальцы руки – ногти были словно бы обломаны, под ними виднелась черная грязь.
Или копоть.
Наверное, сам Осинский заметил это обстоятельство и торопливо убрал ладонь с карты.
– Подпоручик, запомните главное. Придерживайтесь маршрута, строго, неуклонно двигайтесь тем путем, что я вам сейчас назвал. Главное – не уклоняйтесь к северу от Черного ущелья, вглубь леса. Помните – ваш путь лежит строго на юго-запад, к дороге на Львов.
Алексей наклонился над картой.
– Но позвольте, господа! – сказал он. – Это же такой крюк к югу…
– Так надо! – коротко ответствовал поручик.
– Да уж, Алексей, ты, пожалуйста, строго выполняй инструктаж, – добавил штабс-капитан Ельцов. – Ну, конечно, если вдруг особые обстоятельства…
– О чем вы, Федор Кузьмич? – недовольно перебил командира батальона Осинский. – Ну, какие такие обстоятельства? Получил пакет, сел на лошадь, через два дня доставил пакет…
– А такие, Аркадий Викторович! – крепнувшим голосом продолжил Ельцов. – На руки на свои посмотрите! Я вот их сейчас увидел и вспомнил, что вы давеча после возвращения рассказывали…
Офицер-разведчик, словно бы впервые увидев, посмотрел на свои руки – кисти их были ободраны, ногти на пальцах обломаны, кожа покрыта то ли копотью, то ли жирной какой-то грязью…
– Ладно, Федор Кузьмич… – подумав немного, сказал поручик и, закурив новую папиросу, сказал:
– Вот что, юноша… – Алексей мгновенно подобрался и насторожился – из уст поручика, который был на глазок старше его лет на пять-семь, такое обращение можно было воспринять и как оскорбление.
– Да вы успокойтесь! – Осинский заметил свою оговорку и поправил себя: – Мы приказываем вам – в случае о с о б ы х непредвиденных обстоятельств вы можете вскрыть пакет и ознакомиться с донесением.
Теперь Алексей пришел в состояние недоумения – он ведь прослужил (да что там – и воевал!) почти год, все происходящее совершенно выбивалось из привычных рамок армейских отношений.
Он привык получать четкие приказы, сам отдавал такие же, а здесь…
И он осторожно поинтересовал – что, вообще-то еще больше выходило за рамки армейских уставных правил:
– Федор Кузьмич, что значит – особых обстоятельств?
И, поскольку штабс-капитан в ответ лишь пожал плечами, Русин повернулся к Осинскому.
– Соблаговолите объяснить, господин поручик, что я должен буду все-таки понимать под особыми обстоятельствами?
– Успокойтесь, подпоручик, – как-то устало ответил ему разведчик. – Строго придерживайтесь маршрута – и не будет никаких обстоятельств и неожиданностей. А коли появятся – вы сами поймете безошибочно, что пришла пора вскрыть конверт. Вы ведь – не зеленый новобранец, вы летнюю кампанию нынешнюю все прошли, так что догадаетесь, не беспокойтесь. Вот только боюсь – не очень-то помогут вам полученные из пакета сведения.
– Да уж, Алексей, это и есть, опасаюсь, тот случай, что в Библии объясняется фразой «Многия знания умножают многия печали…»
И вот тут Алексей решил проявить твердость.
– Вы можете объясняться яснее? К чему я должен быть готов?
Командир батальона и разведчик переглянулись, а потом Осинский сказал:
– Главное – что могут появиться не просто особые, а непредвиденные обстоятельства. А коли они непредвиденные – ну, что мы вам можем сказать яснее того, что уже сказали?
– Ты, Алексей, главное – строго придерживайся маршрута, – добавил штабс-капитан уже в который раз.
Когда Алексей вышел из блиндажа и пошел к себе в роту, его догнал вскоре Осинский и придержал за руку.
– Есть у вас в роте ручные гранаты? – спросил он.
– Есть, – ответил Алексей.
– А ручного пулемета, случайно, нет?
– Есть один, «льюис», английский…
– Вы хотели определенности? Определенности описать не в силах, но совет вам дать могу – на всякий случай возьмите с собой заводную лошадь и как следует нагрузите ее. Пулемет, ручные гранаты, побольше патронов… Скорее всего, это вам не пригодится, но, на всякий случай… И не забудьте взять с собой солдат опытных, обстрелянных…
Вот поэтому за рядовым Сырцовым на поводу неспешно шла груженая четвертая лошадь. Поверх укутанной в брезент поклажи на спине у нее был крепко привязан «льюис» с толстым стволом и прищелкнутым к затворному устройству снаряженным круглым диском.
Так что пулемет был готов к стрельбе – снимай с лошади и поливая пулями все вокруг.
Разговор состоялся вчера вечером. А сегодня рано утром Алексей с двумя видавшими виды солдатами уже неспешно двигался на выполнение задания.
Именно неспешно – время для выполнения поручения ему почему-то определено не было – он только утром сообразил про это обстоятельство, но было поздно – они уже отъехали километров пятнадцать – не возвращаться же было назад?
Раз не сказали, к какому сроку доставить – значит, нечего и спешить.
А расстояние в километрах – это сейчас меряют, тогда в ходу была мера длины – версты.
Но нам теперь, в нынешнее время, сподручнее будет в нашем рассказе использовать километры, а не версты.
Тем временем наступил уже вечер, солнце пало за находящуюся за их спинами горку, и, пока не начало смеркаться, решили начать оборудовать ночлег – нашли место у крутого склона холма, заросшего карпатскими елями, с ручьем, журчащим неподалеку. Под могучим дубом, где почва была сухой, а трава – еще не начала жухнуть, вскоре горел костер, над которым был подвешен котелок с начавшей отдавать приятным ароматом пшеничной крупы кашей.
Расседланные лошади были привязаны к низко опущенной к земле толстой дубовой ветке длинными поводами, и щипали траву, неспешно двигаясь тут же, возле дерева.
Седельные сумки лошадей и поклажа заводной лошади были аккуратно сложены рядом с толстым дубовым стволом.
– Щас, вашбродь, кашка допреет, мы ее шинелкой укутаем и она дойдет – пальцы оближите!
– А мы ее сейчас улучшим! – весело сказал Алексей. – Ну-ка, Перепелкин, неси кашу сюда!
Он достал из висевших на поясе ножен австрийский штык-нож, потом подошел к горе поклажи и достал из своей сидельной сумки банку мясных консервов из офицерского доппайка, Консервы были получены его денщиком вчера вечером и заботливо затем упакованы вместе с другим имуществом, предназначенным в дорогу.
Ловко вскрыв жестяную банку, Алексей вывалил содержимое в котелок.
К запаху пшеничной крупы прибавился острый аромат тушеного мяса.
– Ай, славно, Алексей Петрович! – сказал подошедший Данила Сырцов.
Он достал из-за голенища ложку, из фляжки ополоснул ее ключевой водой, и принялся размешивать содержимое котелка.
А над костром уже закипал котелок с водой для чая.
Пока оба котелка, укутанные шинелями, «доходили», рядовые сноровисто поднялись по склону и наломали еловых лап, из которых вокруг костра соорудили три мягких ложа. Накрытые брезентом, они должны были послужить постелями.
Тем временем наступил поздний вечер – с гор спускался туман и затягивал низины, которые лежали впереди – завтра всем троим предстоял путь именно туда. Где-то там находилось Черное ущелье и единственный на много километров влево и вправо (если верить карте) мост, перекинутый через него.
Алексей лежал на лапнике, зубами пережевывая травинку, и смотрел на вершины гор слева от них, которые пока еще были освещены уже сильно покрасневшим светом вечернего солнца.
Стояла тишина, цикады уже молчали – уснули до следующей весны. Наступил момент ночного н а ч а л а – его возвестил застрекотавший свою песнь первый лесной сверчок. Вскоре к нему присоединился второй, третий, четвертый…
«Странно, думал Алексей, глядя, как солдаты сноровисто раскладывают кашу по металлическим походным мискам, а в кружки разливают ароматно пахнувший травами и листьями чай – зачем чайная заварка, когда в лесу в изобилии растут и смородина, и малина? Странно, но почему-то совсем не было слышно птиц – вроде по пути воронки из-под снарядов не попадались, так что боев здесь не было – куда же живность лесная подевалась»?
Впрочем, «журчание» сверчков полностью заменяло все остальные возможные шумы ночного леса.
2
После еды, которую все неустанно нахваливали, и неспешного чаепития все закурили, причем Алексей угостил солдат папиросами, которые также входили в офицерский паек.
Сначала молчали, потом, как водится, начали звучать различные солдатские истории, которые случились либо с ними самими, либо с тем, кого солдаты знали.
Истории, конечно, были о разных разностях, которых, вообще-то, стараются к ночи не поминать, но на самом деле в жизни постоянно только это и делают – ну, как русским людям не начать с наступлением сумерек пугать друг друга, если, к примеру, случается собраться на посиделки? Или, скажем, в ночном, во время выпаса лошадей?
Солдаты были из крестьян, а значит – знали множество историй про ведьм, колдунов и прочую чертовщицу.
Алексей, улыбаясь, помалкивал, – слушал. Сам он был из потомственных рабочих, а посему не очень-то религиозен, да и в «страшилки», коими пугают ночами в деревнях, не очень-то верил.
Правда, оба солдата не случайно воевали в Таганрогском имени Великого князя Константина, полку. Полк формировался в Херсонской губернии, крестьяне там были переселенцами, причем – из самых различных губерний Российской империи.
Родители Ивана Перепелкина как раз и были родом из этих мест, и рядовой Перепелкин хорошо знал фольклор Западной Украины и Прикарпатья.
– Слышали про вурдалака Драгулу? – начал он очередной рассказ. – Так он из этьих мест был…
– Не Драгула, а Дракула, и он не из этим мест – это дальше, в Румынии, – поправил Перепелкина Алексей.
– Э-э, нет, вашбродь, Алексей Петрович, то другой был, ранешний! А здешний был князем, Драгомиров, кажись, вот его Драгулом и назвали.
– Ну-ну! – заинтересовался Русин. То, что в рассказе будет присутствовать историческая конкретика, фигурировать реально жившие здесь люди, привлекло внимание Алексея.
Частенько в таких историях отражалась действительность, правда – искаженная позднее из-за крестьянских вымыслов, но тем не менее – не придуманная вообще, а, возможно, имеющая корнями нечто, происходившее когда-то на самом деле.
– Они, то есть князь здешний, раскопали какую-то старинную могилу, – начал рассказ Перепелкин. – А могила не простая была – старики говорили, что вурдалачья. Упырь в ней был когда-то давно закопан…
– Это как? – покуривая мелкими затяжками папироску, чтобы продлить удовольствием, спросил Данила Сырцов. Он был по возрасту старше, и хотя воевали они с Перепелкиным вместе с первого дня, как был сформирован Таганрогский полк, отличался от более молодого товарища практичностью и свойственной крестьянам основательностью. Ну, и также – скептицизмом. – Откуда вдруг взялась вурдалачья могила и зачем ее раскапывать?
– Да подожди ты! – начал волноваться Перепелкин. Так всегда волнуется рассказчик, который припас что-то необычное за пазухой и готовится это необычное достать – а тут ему мешали. – Ну, какая разница – откуда взялась могила? А раскапывал князь Драгомиров все подряд – он этой увлекался, как ее… арге… нет, архоло…
– Археологией, – подсказал начитанный Алексей, улыбаясь.
– Точно, ей самой! – подтвердил Перепелкин. – Эти, как вы сказали, вашбродь? Архе…
– Археологи!
– Ну, да, они всегда все старое раскопывают. Ну, вот он, князь то есть, и раскапывал. А могила эта была на горке замаскирована, и он на нее случайно наткнулся…
– Это как? – Сырцов приподнялся и бросил окурок в костер.
– Ну, не знаю. Данила, ты не перебивай!
– Действительно, вы, Сырцов, никак не даете закончить Ивану его историю.
Алексей по большому счету к рассказу Перепелкина уже потерял интерес – сколько таких баек в детстве он наслушался от соседских ребят? Когда вечерами собирались на чьем-нибудь крыльце и начинали пугать друг друга… И непременно про упыря или вурдалака кто-нибудь вспомнит. И тогда обязательно – один и тот же набор – кто-то раскапывал старую могилу, там оказался вурдалак, он укусил, и на свет появился новый вурдалак… И конец всегда один и тот же – кто-нибудь осиновым колом пробьет сердце вурдалаку, и его душа успокоится. И обязательно заканчиваются истории так: «А только старый вурдалака по-прежнему в той могилке лежит и ждет, когда кто-нибудь могилу опять раскопает…
Ну вот, так и есть! Алексей вернулся мыслями к происходящему рядом, и стал вновь слушать рассказ Перепелкина.
– И князь, как стал вурдалаком, всю свою семью убил, а потом стал крестьянок в деревнях ночами кусать – кровь пил. А потом, когда все окна деревенских домов уже были с наклеенными крестами на стекле, над дверями вязанки чеснока, и в каждом доме по ночам кто-нибудь не спал, а сидел посередь комнаты со святой водой наготове…
«Ну, конец князю-вурдалаку!», – с ленцой подумал Алексей.
И как в воду глядел.
– Князь трое суток летал в деревню и стучался в двери, – со страхом и таинственностью в голосе говорил тем временем Перепелкин. – А крови-то новой напиться так и не нашел! Ну, и умер! Старики говорят – улетел в ту старую могилу, что раскопал, и там залег с хозяином.
– Пока кто-нибудь снова их не раскопает, – закончил за него историю Алексей. – Иван Иванович, это же все неправда! Ну, вот скажите – князь прилетел, лег в старую могилу, умер, так?
– Точно так, вашбродь Алексей Петрович, – подтвердил Перепелкин.
– Ну, а кто же могилу закопал? – спросил Алексей.
На какое-то время наступила тишина – и Русин, и Сырцов ждали ответа.
– А-а-а! – махнул рукой Перепелкин. – Ну, откуда мне знать?
– А ты подумай, Иван, подумай! – сказал рассудительный Сырцов. И, обращаясь к подпоручику, спросил:
– Алексей Петрович, я что хотел спросить… А чего это вам этот поручик говорил давеча? Ну, когда вы от командира нашего, их брагородия Федора Кузьмича, шли?
Алексей повернул голову к солдату – вопрос такой был сродни панибратству. Алексей Русин, как выходец из рабочих, с подчиненными, да и вообще с солдатами, старался говорить уважительно – называл по имени, или имени-отчеству даже, это – смотря по возрасту солдата. Но спрашивать офицера, о чем он разговаривал с другим офицером – граничило с панибратством, а можно сказать – что было просто хамством.
Сырцов это понял, и стал объяснять:
– Вашбродь, вы не подумайте чего… Просто поручик этот как раз возвращался с высотки, когда я был в передовом карауле. Я в секрете, в окопчике лежал, вместе с Кузьмой Сыроежкиным, а их благородие, весь чумазый, оборванный оттуда, с высотки, значит, ползли… И за собой какую-то железяку тащили. На веревке…
– Погоди-ка, Данила Ионыч, погоди! – перебил его Алексей, вмиг забывший и о возможном панибратстве, и о князе-упыре, и вообще обо всем. Необычный поручик с поврежденными кистями рук нет-нет – да и вспоминался ему всю дорогу. – Давайте-ка по-порядку – когда это было? С какой именно высотки полз поручик? Что за железяку тащил? Не торопись, пожалуйста, Данила Ионыч, не спеши!
– Ну, тогда так, Алексей Петрович, – начал, не спеша, рассказ рядовой Сырцов. Но перед этим насыпал на клочок бумаги щепоть махры, ловко свернул ее и кончиком языка провел по краю бумаги, заклеив после этого самокрутку.
– Значит, когда третьего дня мы высотку хотели взять, но поначалу ничего не получалось, пока из пушек ее всю не исковыряли – вот, почитай, все однако и началось. Я-то сам, как на духу говорю, этого не видел, но когда мы давеча с Кузьмой лежали в секрете и мимо поручик прополз, Кузьма опосля мне все и рассказал.
Конец ознакомительного фрагмента.