Глава 3. Незваные гости
Pov. Жанна.
К некоторому моему сожалению, самого владельца замка мы не застали у него дома. Как нам сказал молодой мужчина не старше средних лет, открывший двери и впустивший нас, благородный дворянин сейчас находится в Париже. Слуге мама представилась мадам Катрин, графиней де Браве из Оверни, кузиной его господина, приехавшей со своей дочерью повидать родственника. Марса же двое других слуг отвели в конюшню. Замок давнего маминого знакомого, некоего графа де Ла Фер, не мог не восхитить меня строгой элегантностью и какой-то даже величественной красотой, лишённой малейшего намёка на помпезность и вычурность – как снаружи, так и внутри.
«Интересно, а граф де Ла Фер добрый, как мама рассказывала?» – думала я, держа за руку маму, следуя за немногословным слугой и поднимаясь по лестнице. Если не ошибаюсь, слугу зовут Гримо.
– Да, мой кузен Оливье всегда отличался изысканным и утончённым вкусом, – заметила мама, проходя в просторную ванную комнату следом за Гримо, выразив своё мнение о родовом замке графа.
Только я прекрасно знала, что граф Оливье де Ла Фер, как зовут хозяина владений, далеко не мамин кузен и уж точно не мой дядя. Маме пришлось представиться Гримо кузиной графа де Ла Фер из Оверни, иначе бы наш визит мог повлечь за собой ненужные расспросы. Но Гримо, к счастью, удовлетворился маминым объяснением, ибо сам был не из любопытных и не словоохотливым.
– Мадам, мне помочь Вам нагреть воды? – учтиво спросил Гримо у мамы.
– Да, помощь мне действительно не помешает, – ответила мама, чуть улыбнувшись, и эта улыбка волшебным образом преобразила её худое и бледное лицо, зажгла умиротворяющим огоньком её небесно-голубые глаза с тёмными кругами от постоянных недосыпаний. Мама в последнее время нечасто улыбалась, даже крайне редко. Да и не было у неё сил и желания натянуто улыбаться. Искренней и открытой улыбкой она могла улыбаться только мне.
Эти полтора с лишним года, что я и мама изъездили едва ли не всю Францию, были очень для нас трудными и судьбы наши висели на волоске. Никакой уверенности в нашем с мамой будущем, представлявшимся мне подёрнутым туманной дымкой, и безопасности. Не было такого, чтобы я и мама прожили на одном месте спокойно хотя бы два месяца. Кардинал Ришелье не жалел средств и усилий, преследуя маму, намереваясь устранить. Хоть мне и десять лет, но я не дурочка.
Наверно, это всего лишь останется моей догадкой, но кардинал, перестав нуждаться в услугах моей мамы как агента, решил от неё избавиться любой ценой, объявив в розыск как вероломную изменницу Франции, действующую на стороне Англии. Всё потому, скорее всего, что мама знает нечто очень важное, представляющее собой государственные ценные сведения… Нечто такое, что Ришелье навсегда хочет сохранить в тайне. Тогда становится чуть более понятно, из-за чего перевернулась с ног на голову наша с мамой привычная жизнь, и почему маму столь рьяно разыскивают кардинальские ищейки.
Видно, Ришелье твёрдо намерен устранить неудобного ему человека. Увы, эту роль первый министр Франции отвёл моей маме, служившей ему верой и правдой многие годы. Из-за преследований Ришелье маме пришлось столько вынести за эти полтора года. Ей приходилось переезжать со мной из города в город, продать все свои украшения тонкой ювелирной работы, кроме золотого медальона, и свои роскошные платья, в которых она некогда блистала на балах, украшая одним только своим присутствием любой праздник.
По милости красного герцога я и мама оказались перед лицом проблемы безденежья и нищеты, из-за чего мама была вынуждена пожертвовать на парик цирюльнику свои прекрасные золотые волосы. А я так любила учиться делать маме красивые причёски…
«Ничего, вот отрастут снова у мамочки её волосы, она так просто от меня и моих идей, касательно её причёски, не отделается!» – случалось промелькнуть в моей голове мечтательной мысли. Свои собственные кудри мне и то не было так жаль, как мамины…
Но когда кончились последние деньги, вырученные с продажи наших волос и маминых драгоценностей с одеждой, тучи над нами сгустились сильнее. Чтобы выжить и прокормить себя и меня, маме приходилось продавать свой труд служанки в трактирах и харчевнях с гостиницами, где нам доводилось останавливаться, не зная к себе пощады и жалости.
Не помню, чтобы у неё выдавалась хоть одна спокойная минута для отдыха. Работала мама (точнее вкалывала), как проклятая, поэтому я, тайком от неё, делала посильную для меня часть маминой работы: готовила еду, мыла посуду и полы, прибирала комнаты постояльцев, бегала по поручениям хозяев, стирала одежду и постельные принадлежности. За труд меня награждали обилием фруктов и сладостей, которыми я делилась с мамой. А то она, сидя на воде и хлебе с сыром, совсем исхудала и на лицо побледнела. Так вот и помогала я маме. Правда, она не знала, что я беру на себя часть её работы.
Но когда в один день мама едва не свалилась от смертельной усталости, посреди кухни с недомытым полом, мне надоело помогать исподтишка. Отобрав у мамы ведро и тряпку, я довольно категорично велела ей идти отдыхать; и пригрозив тем, что рассержусь, если вдруг увижу, что она полы скоблит на кухне вместо необходимого для неё сна. Я и не знала раньше до этого дня, что могу быть строгой. Чувство, будто я и мама в тот момент на время поменялись ролями. С самого моего рождения мама заботилась обо мне, любила и оберегала. Всегда была для меня единственным и верным другом. Почему же мне нельзя оберегать маму и точно так же заботиться о ней, как пять лет назад, когда мне довелось выбить бокал с ядовитым вином из её рук?
Мне тогда не было и шести лет. Как-то раз я заигралась в прятки с моей няней мисс Джейн Блейк, найдя убежище в платяном шкафу, в кабинете дяди – лорда Джорджа Винтера. Уйти не успела – дядюшка пришёл в кабинет раньше, чем даже я могла бы вылезти из шкафа. Достал бутылку бургундского и два бокала, наполнив их и всыпав в один какой-то порошок. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о назначении того порошка.
– Надеюсь, вино придётся этой суке по вкусу, – процедил он тогда сквозь зубы и вышел, вернувшись уже с мамой, и попросив её подождать в кабинете, а сам вновь куда-то удалился. Но когда мама взяла в руки тот бокал с подмешанным в него порошком, в моей голове будто сработал спусковой крючок пистолета. Не помня себя от ужаса, я выскочила из шкафа, толкнув маму столь резко и неожиданно, что она выронила бокал, и он, упав, разбился. Содержимое впитал в себя коврик. Даже сейчас при этих воспоминаниях холод пробирает. Что бы могло случиться, не спрячься я в шкафу тогда, пять лет назад, не так уж и сложно было себе представить. Наученная этим случаем, мама спешно перевезла меня в Париж, вместе с няней, подальше от дяди. Купила в столице Франции особняк, в предместье Сен-Жермен. Там я и жила под присмотром слуг, няни и учителей, нанятых мамой.
*********
За эти многие месяцы работы в гостиницах и тавернах с трактирами и харчевнями, между мной и мамой словно разгорелось какое-то негласное соперничество. Мама будто нарочно проявляла утроенное рвение к работе, отнимая эту самую работу у меня. Я, немного уязвлённая её поведением, старалась даже во всём маму превзойти.
Но теперь, когда я и мама наконец-то прибыли в Берри, во мне ожила робкая надежда, что все наши беды теперь в прошлом. Влияния этого таинственного графа де Ла Фер достаточно, наверно, чтобы защитить меня и мою маму. Его невыясненная загадочная личность не могла не тревожить мой ум и не волновать воображение. Надеюсь, мы с мамой у него и останемся погостить. В поместье хорошо и красиво, ко мне добр мой новый знакомый Гримо – слуга графа. Наконец-то у меня и мамы есть шанс пожить спокойно на одном месте. Может быть, я смогу поладить с графом де Ла Фер.
***********
Помогая маме и Гримо нагревать воду для ванны, я строила в своей голове грандиозные и радужные планы. Многие месяцы скитаний едва ли не по всей Франции позади, я с мамой в безопасности и ничто не сломило нас, мы вместе. Вскоре вода для ванны была нагрета.
– Гримо, будьте добры, принесите чистых простыней и две рубашки, – свою просьбу мама сопроводила чуть усталой, но тёплой улыбкой, делающей её лицо не просто красивым – прекрасным.
Глядя на маму – такую прекрасную и нежную, добрую и ласковую, женственную и утончённую, изящную, остроумную и в то же время несгибаемую, я невольно завидовала ей и во многом брала с неё пример. Да, я завидовала своей матери белой завистью, где-то в глубине души считая себя лишь её бледной тенью, как бы мама ни называла меня принцессой или красавицей, её ангелом или солнышком…
Иногда, взглянув на себя в зеркало, на меня находило смутное желание его разбить на множество осколков. В нём отражалась худая и нескладная девчонка маленького роста, никак не выглядевшая на свои десять с половиной лет – максимум мне на вид можно было дать девять лет, но с большой натяжкой. Лицо овальной формы, прямой тонкий нос, большие карие глаза. Не люблю свой цвет глаз – было бы гораздо лучше, будь они голубыми. От мамы только природный светло-золотой цвет волос мною унаследован и пушистые тёмные ресницы с чуть надломленными бровями. Ну и форма губ мамина… В остальном я на неё мало, чем похожа, что меня с раннего детства огорчало.
Но, если я и не походила сильно на маму, как бы того хотела, внешне… То хоть научусь быть столь же волевой и твёрдой, как она. Невзирая на все трудности и беды, постигшие маму, она не сдалась и не опустила рук, проявляя свою непокорность обстоятельствам, так ещё на ней была забота обо мне. Мама не жалела себя и боролась изо всех сил, чем подала мне пример. Зато теперь я точно для себя уяснила, что хочу стать несгибаемой и решительной, хочу быть достойной дочерью своей матери.
– Да, мадам, как будет угодно. – Поклонившись, Гримо вышел из ванной комнаты. Отсутствие его продлилось не так уж и долго, но вернулся со всем, что было нужно маме – с простынями и двумя рубашками. – Правда, мадам, они мужские, – пояснил Гримо, отдавая всё принесённое маме. – Господин живёт в замке один, женщин сторонится…
– Ничего страшного, – обронила мама бодро, махнув рукой, – мне не привыкать. Мой дорогой кузен прекрасно осведомлён, что я отдаю гораздо большее предпочтение мужской одежде, и Оливье мои странности перестали смущать ещё очень давно, потому что я практически росла на его глазах.
«Ох, мамочка, – вдруг подумала я с тревогой, ощутив, как запылали мои щёки, – Господи, я бы побоялась врать о таких вещах, будь на твоём месте, да и по моему выражению лица легко прочитать ложь. Не понимаю, как же ты не боишься? Только бы Гримо не заподозрил в нас самозванок и не велел выгнать из земель… Вот уж тогда я точно не буду знать, что нам делать и куда идти, кто бы временно укрыл нас от ищеек кардинала…»
– О, если благородная дама довольна, но мой хозяин и Ваш кузен по совместительству…
– … в курсе моего приезда к нему, тем более что я с моей дочерью приехала по приглашению Оливье, – ответила мама, верно угадав вопрос Гримо. – Я и Жанна проделали долгий и трудный путь, и…
– Конечно, мадам, я Вас оставлю. – Выйдя за порог ванной комнаты, Гримо плотно прикрыл дверь. Поснимав с себя всю одежду и сложив её на скамье, я залезла в большую ванну из белого мрамора, погрузившись в воду по самые плечи, блаженствуя от ощущения тепла и расслабленности во всём теле. Смочив мои волосы, мама принялась тщательно их мылить, смывая всю пыль и споласкивая. Всё же в коротких волосах есть свой плюс – не нужно долго мучиться с ними. Приняв ванну с дороги, – в чём мне помогла мама, – отмывшись от дорожной пыли с ног до головы и надев одну из принесённых чистых рубашек, висевшую на мне балахоном, я вышла из ванной комнаты, намереваясь исследовать замок. Никогда бы не подумала, что одинокие прогулки по коридорам могут быть настолько приятным времяпровождением. Везде стоят скульптуры в духе античности и оправленные в золотые рамы картины висят на стенах. Немного досадно, что я не могу выразить своего восхищения скульпторам и художникам. Большие окна, не задёрнутые тяжёлыми занавесками, пропускают много света. Какой-то элегантной и не кричащей красотой меня поразило внутреннее убранство замка. Внезапно, когда я бродила по коридору второго этажа, мой взгляд привлекла дверь бледно-голубого цвета с серебристой ручкой. Эх, я буду не я, если не суну сюда свой любопытный носик!
Повернув ручку и потянув на себя, я обнаружила, что дверь не заперта, и поэтому я переступила порог, принявшись с интересом осматривать обстановку. На деревянном полу постелен дорогой персидский ковёр, возле большого окна стоит письменный стол и стул; картина в позолоченной раме, изображающая штормящее море. Большой платяной шкаф для одежды и второй шкаф рядом, но предназначенный для многочисленных книг.
«Так, значит, граф де Ла Фер любит читать, что позволяет думать о нём, как очень эрудированном и разностороннем человеке, к тому же интересном собеседнике, – выстраивала я в голове некое подобие цепочки рассуждений о знакомом моей мамы, кузиной которого она представилась Гримо. – В комнате каждая вещь на своих местах и не пыльно, из чего следует, что граф де Ла Фер человек педантичный и любит во всём порядок, что подразумевает собой высокий уровень самодисциплины…»
Большая кровать, аккуратно застеленная синим покрывалом и не задёрнутая балдахином, по обе стороны от которой стоят две тумбочки – с подсвечниками на каждой, и большой камин – напротив кровати, у противоположной стены. – Так, посмотрю, что тут можно почитать, – проговорила я, стоя у книжного шкафа, и внимательным взором оглядывая книги, стоявшие на полках.
– «Диалоги» Платона, Диоген, Гомер, Тацит, Катулл, – водила я пальцем по ровному ряду книг. – Думаю, граф де Ла Фер не будет недоволен, если я что-нибудь из этих книг почитаю и потом поставлю на место, – говорила я скорее себе вполголоса, приметив том Шекспира и доставая его с полки.
Удобно устроившись на кровати с книгой, я полностью ушла с головой в чтение. Читала вслух. Мама не раз говорила, что мне надо работать над дикцией. Совмещу приятное с полезным. Как раз у Шекспира мне больше всего «Ромео и Джульетта» нравится. То, что книга не переведена на французский язык, меня не очень-то и смутило. Уроки иностранных языков для меня даром не прошли.
Спустя не столь уж и долгое время меня здесь нашёл Гримо, видимо, услышав из-за двери комнаты своего господина мой голос. Даже тарелку куриных котлет и стакан горячего молока с мёдом мне принёс и свежеиспечённые пирожки с ягодным вареньем, согласившись послушать сцену, где леди Капулетти и кормилица говорили с Джульеттой о планах на её будущее. Раз Гримо здесь, почему бы ему и не побыть слушателем? Старалась читать так, чтобы не глотать звуки и с выражением, делая логические ударения и меняя голос, в зависимости от того, чью реплику я читала.
– Мадемуазель Жанна, читали вы по ролям очень хорошо, хоть я и не столь компетентный человек, чтобы об этом судить, да и английского не знаю, – похвалил меня слуга графа, – но могу я теперь унести пустую тарелку и стакан?
– О, конечно. Спасибо, котлеты, пирожки и молоко были очень вкусные, – поблагодарила я Гримо. – Одна маленькая просьба…
– Какая же, мадемуазель Жанна?
– Если увидите мою маму, передайте ей, пожалуйста, чтобы она сюда ко мне пришла.
– Обязательно сделаю это для вас.
Гримо, забрав поднос с тарелкой и стаканом, вышел из комнаты и закрыл дверь, а я и дальше продолжила читать вслух «Ромео и Джульетту».
Помимо тех книг в шкафу графа де Ла Фер, на которые я обратила внимание в первую очередь, было много и других книг: о географии и медицине, алхимии, астрономии и физике, философии, истории, кораблестроении и путевые дневниковые записки первооткрывателей, об искусстве и на военную тематику, собрания сочинений многих когда-либо живших поэтов. Античная литература и литература Средних веков составляли лишь малую часть богатой библиотеки хозяина владений. Что-то подсказывало мне, что книг у графа де Ла Фер гораздо больше и где-то в замке есть богатая семейная библиотека, которую мне ещё предстоит найти. Надеюсь, граф де Ла Фер разрешит позаимствовать приглянувшиеся мне книги. А пока, в ожидании мамы, я коротала время за чтением Шекспира и заучивала наизусть монологи, тренируя память.