13
Петр Александрович Макаров, молодой человек шестнадцати лет, учащийся восьмого класса первой ступени[32] первой мужской городской гимназии губернского города Томска, что расположился в самой середке Сибири, да и Российской империи в целом, сын томского градоначальника и лучший друг Дарьи Бестужевой, соратник по ее расследованиям нескольких загадочных убийств, получив от Даши телеграмму, почти и не удивился тому, что в ней было сказано. Он уже смирился с тем, что с некоторых пор всякие загадочные события преступного характера происходят именно рядом с ними. Точнее, рядом с Дашей, ну а значит, что и с ним. Пусть он находится в Сибири, а Даша едет в вагоне по Великому железному пути или, вот как сейчас, проживает в Москве. Все равно она для него рядом, и все, что вокруг нее происходит, тоже становится близким.
Задание не показалось ему сложным – навести справки о проживавшем недавно в его городе, а ныне убитом аж в самой Москве человеке, штука не сложная. Жаль, что телеграмма пришла уже вечером, а не в обед, а то он бы успел многое сделать уже сегодня. Но придется завтра отсидеть уроки в гимназии и лишь после заняться сыском. Правда, заодно можно и продумать, как действовать, пусть план у него и родился сразу, даже думать специально не пришлось.
На следующий день, не заходя домой, хоть крюк был бы совершенно незначителен, Петя отправился в университет. Для этого ему пришлось пересечь Новособорную площадь, ну и еще шагов двести протопать. Там он прямиком обратился в деканат юридического факультета. Секретарь, понятное дело, поинтересовался, по какой надобности спрашивают адрес их студента.
– Я являюсь членом правления «Комиссии по содействию народным развлечениям». Господин Пискарев участвовал в одном из наших мероприятий и брал у нас книгу. Но уехал поспешно и забыл вернуть. Да и мы летом в ней не нуждались, вот и ждали, когда вернется. А он все не возвращается.
Участие в «Комиссии», устав которой был утвержден на Высочайшем уровне, прекрасно себя зарекомендовавшей в городе, вызывало уважение. А слова об отъезде Пискарева давали понять, что Петя в курсе его дел и что как минимум с ним знаком.
– Вот тут список курса, где ваш Пискарев учился, вы уж гляньте сами на адрес, а то очень срочное у меня дело, – сказал секретарь, протянув Пете журнал и старательно заскрипев пером.
Петя легко нашел нужную фамилию и нужный адрес, старательно записал все в блокнот. Адрес он запомнил бы и так, без записи, но пока писал, успел посмотреть на имена и адреса еще некоторых студентов.
– Спасибо. Нашел, что хотел. Не подскажете, Солдатская улица, шесть, это где?
– В Профессорской слободе. Кажется, тот самый дом с драконами, – откликнулся секретарь.
– Можно вас еще на секунду отвлечь? Хотел спросить, с кем Пискарев дружбу водил? А то вдруг он ту книгу через кого из товарищей передавал, а те и забыли за лето.
Секретарь назвал три фамилии, две из которых вместе с адресами Петя запомнил из журнала.
– Спасибо огромное. Мы тут много чего затеваем, постараемся всех порадовать.
– Как о чем афиши появятся, буду знать и всенепременно приду. Очень у вас хорошо разные праздники устраивать получается, – сказал секретарь.
Петя еще раз поблагодарил его, теперь уже за теплый отзыв о работе комиссии, и отправился по нужному адресу.
До Профессорской слободы, где было построено немало доходных домов[33] специально для преподавателей университета и где нередко квартировали студенты из числа обеспеченных, было не особо далеко, но Петя решил взять извозчика. Но все равно не успел. Нужный дом найти не составляло труда – деревянные драконьи головы на островерхой крыше видны издалека. Но у крыльца царила суета, народ сновал туда-сюда. И по большей части народ тот был облачен в синие мундиры жандармского корпуса. Петя вторично подосадовал, что телеграмма вчера пришла поздно, но извозчика отпустил. Пристроился к небольшой толпе зевак, стал прислушиваться, но ничего не понял из сбивчивых разговоров, в большинстве не касавшихся самого происшествия. Тут он увидал человека в фартуке и с метлой в руках и, уж конечно, догадался, что это дворник. Пусть даже он не с 43-го дома – тем более что здесь в домах было от двух до полудюжины квартир, дворы были невелики, так что одного дворника нанимали на несколько домов, – лучше, чем он, никто бы не объяснил, что случилось.
– Добрый вам день, – вежливо поздоровался Петя. – Не скажете, что тут случилось? Переезжает кто или что иное?
– Переезжает? – охотно отозвался дворник. – Ну дык и этак выразиться можно. Даже сказать, что уже переехал, тоже можно. На тот свет один из жильцов съехал, царство ему небесное!
Дворник взял метлу под мышку, тщательно вытер руки о передник и только после этого перекрестился. Петя счел нужным тоже перекреститься.
– А полиция отчего здесь? – спросил он, видя, что дворник и сам не против поболтать.
– Так убили! Оно и выходит, что переехал человек прямиком на тот свет. С этого на тот, отсюдова до тудова. Постояльца из третьей кватиры убили. Тута на верхнем этаже две кватиры, вот и выходит, что внизу первая, а сверху вторая и третья кватиры.
Первую букву «р» в слове «квартира» он произносить не желал, но Петя не особо на это обратил внимание.
– Вот чует мое сердце, – сказал он, – что как раз того человека убили, к которому я шел.
– Чой-то молоды вы, барин, со студентами знакомства водить!
Петя смутился не столько словам дворника, сколько взгляду того на его ранец. Вот ведь напасть какая! Без ранца он мог бы сойти даже за студента, благо шинели схожие, а сам он ростом высок. У них почти все в классе перестали ходить с ранцами и стали носить учебники и тетради в портфелях, а гимназическое начальство на это небольшое нарушение устава смотрело сквозь пальцы. Но Петин отец такой вольности ему не дозволял, говорил, что при его должности сыну нельзя давать даже малый повод к упрекам.
В общем, Петя смутился, но счел правильным не огрызаться, а рассмеяться и ответить дворнику:
– Да какой там молод? Еще лет сто, и помирать нужно. Да я и не по дружбе, а по делу.
– Тоды совсем другое дело, коли по делу. А чо за дело-то?
– Секретное, – сделал Петя строгий вид, но тут же и поделился своим секретом: – Книжку мне забрать велено у господина Пискарева. А тут, оказывается, убийство было…
– Да какое тут! – отчего-то возмутился дворник. – Оно эвон где было, в самой Москве, а мы тут расхлебываем. С утра мести не дают, тудой-сюдой ходють и ходють. – Тут он успокоился и сказал с долей уважения: – А вы, барин, точнехонько угадали, того, к кому шли, того и убили. Вон вещи его увозят. Ну каки таки вещи могут быть у постояльца меблированной кватиры? Тьфу, а не вещи. Но как с утра начали, так до сей поры не завершат.
– Вещей много?
– Не-а! Они поначалу не с той кватиры вывозить принялись, покуда тот постоялец в университете пребывал. Тожесь студент. А как вернулся, этакий скандал устроил, что господа с полиции аж перепугались. Ну и, стало быть, чего свезли, обратно привезли и на место возвернули. И другую кватиру потрошить принялись.
– А зачем они это делают?
– Как зачем? Положено! – Дворник произнес эти слова столь веско, что Петя решил, что ими он и ограничится, но дворник продолжил: – Если кого в своем доме убьют, так ничего не вывозят, покуда наследники не явятся. Разве что… а, вспомнил, как их зовут!.. улики только заберут, так и те возвратить должны после суда. А как такая беда на съемной кватире случится, все забирают сразу. Вас в гимназиях разве ж этому не учат?
Петя сильно сомневался в правильности такого объяснения – скорее кто-то из полиции или жандармов так пояснил, чтобы отвязаться – но спорить не стал.
– Это что ж получается, – спросил он, – если наша книга была здесь, так теперь ее у кого спрашивать?
– Да нечистая их знает.
– А за что же того Пискарева убили?
– Не могу знать.
– А он как, не якшался здесь с какими подозрительными личностями?
– Какое там! Он и с барышнями не слишком якшался, да и пьяным его не видал. Выпимши видал, а пьяным ни-ни.
– Я вот что подумал. Книгу эту, что мне нужна, он брал не только для себя. Говорил вроде, что и другим даст почитать. Вы кого из друзей его не знаете?
– Да бывали у него дружки, как без этого. Но кто такие? Меня ж господам не представляли, не знакомили за ручку!
Петя засмеялся немудреной шутке и спросил:
– Пискарев вроде приезжий был, раз квартиру снимал?
– С Красноярска прибыли. Он меня пару разов посылал письма отправить, все разы в Красноярск. Вру! Один раз адрес был тутошний, наш был адрес, томский.
– Странно, с чего бы ему тут письма рассылать? – сделал задумчивый вид Петя, насторожившись такой новости. – Может, в банк или в какую контору, там порой проще за письмо заплатить, чем сидеть да ждать, покуда примут.
– Нет. Точно не в контору. Обычно ежели в контору, или как вы, барин, сказывали, в банк, то так и пишут, что в банк. Или в контору. А тут сразу видать, что частного характеру письмецо было.
– У вас вон какая память! – искренне восхитился Петя. – А не припомните, кому оно было или по какому адресу?
– На память не жалуюсь! Но запоминать-то мне к чему было? Одно и помню, что не барышне какой, а особе мужеского пола. На «цкий» фамилия заканчивалась и имя мудреное. Точно помню, как я язык сломал, покуда читал: «Господину, бог его ведает какому, но «цкому».
– Вот было бы здорово проверить, сумеете вы все вспомнить или нет! Вы меня просто восхитили своей памятливостью, так ежели вспомните, я вам полтинник пожалую. Серебром!
– Полтинник дело хорошее. Ежели припомню, как вас сыскать?
– Угол Жандармской и Нечаевской улиц, дом Макарова. Петра Александровича спросите. Это я и буду.
– Это что же, вы не сынок ли самого градоначальника будете?
– Его, но вы не тушуйтесь, у нас с порога никого не спроваживают, а если человек по делу явился, так тем более. Очень вы мне понравились. И говорить с вами интересно, и человек вы грамотный!
– А то как же! В нашем деле без грамоты никак, – ответил серьезно дворник, поправляя сползшую метлу, которую держал под мышкой.
Петя попрощался и, лишь развернувшись, чтобы уходить, позволил себе улыбнуться последним словам дворника – вот ведь замечательно сказал, пусть и смешно! Даже дворнику без грамотности никуда!
Пришлось шагать обратно к университету. В этот раз пешком, чтобы заодно обдумать, что сумел узнать. Это на первый взгляд кажется, что ничего особого узнать не удалось, а если поразмыслить, то кое-что важное стало известно. Даже не из разговора с дворником, а из самого факта, что с квартиры Валентина Пискарева, убитого в Москве, вывозят вещи. Ну когда бы тут про его смерть в Москве узнали? Родственникам в Красноярск обязательно бы и срочно сообщили, а сюда зачем? Он ведь даже в университетских списках сегодняшнего дня не значился, секретарь показывал ему журнал за прошлый год. И то, что вещи вывозят под надуманным предлогом, а на самом деле чтобы спокойно их изучить, и та спешка, с которой это делается – вон, даже квартирами ошиблись поначалу, – и то, что всем этим занимается не полиция, а жандармы, все указывает на серьезное дело. По нынешним временам, скорее всего на причастность Пискарева к деятельности какой-то запрещенной партии или, того хуже, террористической организации. Интересно, Даша об этом знает? Написать в открытой телеграмме она про такие дела не могла, так что остается только гадать.
Из разговора с дворником Петя взял на заметку письмо, что Пискарев отправлял внутри Томска. Не то чтобы это было странным, просто редким. Город невелик и проще связаться с человеком лично, чем тратиться на почтовое отправление. Впрочем, последнее Пискарева мало волновало, раз он имел возможность снимать хорошую квартиру. Но все равно немножко необычно. Телефоны вон почти повсюду, а тут письмо! Какие могут быть причины? Может быть, элементарная лень? Может! Черкнул пару строк и с дворником отправил на почту. Что еще? Нежелание видеть человека! Или наоборот, желание встретиться, но невозможность получить аудиенцию без предварительной договоренности.
Ничего другого в голову не приходило, но, может, еще придет. А так остается уповать, что дворник польстится обещанной наградой и постарается вспомнить адрес или фамилию. Может и обмануть, но вряд ли, не похож он на обманщика. Петя еще на всякий случай награду пообещал не слишком большую, чтобы не вводить доброго человека в искушение обмануть. А так, сколько в Томске может быть народу, чьи фамилии на «цкий» или на «ский» заканчиваются – эти окончания часто путают даже очень образованные люди, не то что дворники – сотни или тысячи человек? Петя сам лично знал с дюжину.
Общежитие для студентов университета располагалось вблизи самого университета, но в отличие от него размещалось не в глубине рощи, а выходило фасадом на Садовую. Петя полюбовался фасадом общежития, заодно и фасадом стоящей рядом научной библиотеки, ну и обдумал, как себя вести, когда войдет.
Швейцара у дверей, понятное дело, не имелось, студенческое общежитие – жилище скромное, пришлось дверь самому отворять. Сразу за ней оказалось небольшое фойе с лестницей в восемь ступенек, ведущей на первый этаж. На площадке лестницы в уголке примостился за легким ограждением уютный старичок, обернувший плечи теплой шалью. Какую роль он тут играл, сказать было трудно, наверное, что-то между портье в гостинице и консьержем в жилом доме.
Петя аккуратно вытер ноги, поднялся по ступенькам и обратился к старичку:
– Доброго вам дня. Могу ли я увидеть господина Михайлова Кирилла, студента с юридического факультета?
– Увидеть господина Михайлова можно. Он у нас существо видимое, – пошутил старичок. – Только извольте представиться и указать причину вашего визита. А так до семи часов вечера у нас теперь посещения разрешены, а Кирилл Сергеич аккурат как возвернулись.
Петя счел правильным для пущей солидности не просто представиться, а предъявить карточку члена правления «Комиссии по содействию народным развлечениям». Очень она серьезно выглядела, особенно гербовая печать.
Старичок глянул на Петю с уважением и явно с повышенной старательностью списал в специальную книгу его имя и должность.
– Я к господину Михайлову по вопросам деятельности нашей комиссии, – назвал Петя цель визита, увидев, что все остальное уже записано.
Старичок кивнул:
– Вы, сударь, проходите и поднимайтесь в третий этаж. Там направо свернете и до конца. Комната номер восемнадцать по правой стороне будет. А я уж тут допишу все, что положено, сам, чего вас держать.
Петя взбежал на третий этаж и, быстро найдя нужную дверь, собрался постучать, но глянул на табличку со списком проживающих и невольно рассмеялся. Там значились четыре фамилии: Михайлов, Ель, Дуб и Сосна. Это надо же так совпасть!
Дверь открылась, и с порога раздался вопрос:
– Это кому тут смешно?
– Мне смешно, уж простите великодушно! – ответил Петя.
– Тогда рекомендую вам, как уходить станете, на список восьмой комнаты глянуть. А пока скажу, что среди студентов имеется еще один с фамилией Ясень. Вы, кстати, к кому?
– К Михайлову.
– А! Что я спрашиваю, кроме меня никого и нет, а к отсутствующему вас бы не пустили. Входите, располагайтесь.
Петя вошел и стал осматриваться. Просторная комната, в углах четыре аккуратно заправленные кровати. Оттого, что покрывала были одинаковы, как-то невольно вспомнилась казарма. А так уютно. Занавески на окнах, круглый стол в центре, скатертью застеленный.
– Впервые в общежитии?
– Да, первый раз.
– Раньше, говорят, еще лучше было. Селили по двое. За столовую брали по пятнадцати копеек в день, а сейчас по двадцать. Но посетителей вовсе не пускали, пусть даже родная мать приехала. Но мне и сейчас нравится, а главное, по карману.
Студент Михайлов был среднего роста, не сказать, что красивый, но приятный лицом молодой человек. Вот только ходил он неправильно, спину держал излишне прямо и как-то напряженно.
– У вас никак спина болит?
– Есть немного. Мы сейчас на станции из вагонов мануфактуру для купца Пушникова выгружали, я и потянул спину. Пройдет к вечеру.
– А ну-ка снимайте тужурку! – велел Петя, сбрасывая ранец и шинель.
– Да зачем? Вы ж не доктор!
– Может, и доктор, откуда вам заранее знать? Снимайте. Да не бойтесь вы, больно не будет. Почти.
Михайлов попытался пожать плечами, но лишь скорчил гримасу от боли. После чуть махнул рукой и снял тужурку своего студенческого мундира.
– Рубаху снимать?
– Не обязательно. Садитесь на стул боком. Тут больно? А тут? Ага, вот тут больнее всего. Секунду потерпите. Все!
– Вот и чудеса еще не перевелись на белом свете, – удивился студент Михайлов. – Вы, милостивый государь, прямо волшебник! Спасибо вам! И где вы такому научились: тут нажал, здесь погладил, еще нажал и все прошло!
– У одного знакомого эвенкийского шамана научился, – ответил Петя, и ответ этот вызвал еще большее удивление его пациента. – Не удивляйтесь, шаманы не ерундой всякой занимаются, как о них говорят, а знания из поколения в поколения передают. В том числе и лекарские. Сразу скажу, что чудес они творить не умеют. Полагаю, что вас и в нашей клинике легко бы вылечили, может, правда, не так быстро.
– Еще раз благодарю вас. А как того шамана звать, чтобы мог и его хотя бы мысленно поблагодарить?
– Алексей Тывгунаевич. Не удивляйтесь имени, он человек крещеный.
– Как же не удивляться? Шаман, и вдруг крещеный! Ох! Я ж даже имени вашего не спросил!
– Петром меня зовут. А фамилия Макаров.
– Не поверите, как я рад нашему знакомству. Ну, мое имя вам известно?
– Да.
– Тогда обращайтесь ко мне по имени. Можно даже не Кирилл, а Кир или Кирька. Только Кирей не зовите, не знаю с чего, но мне так не нравится.
– Хорошо.
– И что за дело вас ко мне привело?
– Хотел кое-что спросить про вашего однокурсника, про студента Пискарева.
– Да с чего вдруг… Вот, как про Пискарева сказали, так я вас и вспомнил. Очень он вами восхищался, помнится. По каким поводам, вы, верно, сами догадываетесь? И пришли неспроста, это уж мне легко догадаться.
– Раз вы меня узнали, то не стану ничего выдумывать. Дело в том, что господина Пискарева недавно убили в Москве. И меня попросили навести о нем справки.
– Эх, жаль-то как! Мы хоть и не дружили с ним, но плохого про него я и при жизни не стал бы говорить.
– Вот и расскажите, что знаете. И все, что припомнится, тут никогда заранее не знаешь, что важно, а что не слишком.
– Вы, Петр, присаживайтесь. Чаю не предлагаю, он у нас лишь по вечерам дозволен, после ужина. Проучились мы с Валентином два года. Родом он из Красноярска, из небедной, как сам говорил, семьи. Отец вроде фабрикант, но в точности не знаю, не особо Пискарев этим хвастался. Но, несмотря на разницу в социальном, так сказать, положении, нас, кто победнее и попроще, не чурался.
– А что, есть такие, кто чураются?
– Да каждый второй из богатеньких нос воротит. Даже если учится много хуже. А Пискарев компанейский был. Ну, для примера, устраиваем вечеринку и из «ненашего общества» только он примыкает да еще Антонов. Собираем на это дело по рублю. Валентин тоже рубль дает, не пытается сунуть трешницу с барского плеча, потому как с уважением к нашим порядкам относится. Зато на саму вечеринку возьмет и притащит пару бутылок шампанского и с порога: «У нас же в обществе барышни! Нельзя без шампанского, вдруг им крепкое вино не нравится!» Тут уж ни у кого никакого смущения не возникает, все рады. Было дело, целый окорок притащил на пикник.
– Неужто такой порядочный и только? Я не потому, что не верю, просто знаю, что у каждого есть недостатки или странности в натуре.
– О! Странностей у него доставало, – оживленно согласился Кирилл. – То весел, то тут так же задумчив станет, что не слышит ничего и никого. Даже на лекциях такое случалось – раз, и перестал вокруг себя жизнь замечать. Занятие закончится, его расталкивать начинаешь. Но это не так и интересно. Вы же из-за убийства пришли, а такие факты вряд ли чем вам помогут?
– Как знать.
– Неправильно я высказался. То есть узнать вам про них следует, но напрямую к его смерти отношения они иметь не могут, тут уж дело такое, что не поспоришь.
– С этим спорить и не стану, разве что он думал о ком-то или чем-то, кто или что связано с его смертью, так нам про это никогда не узнать. Но мы ушли в сторону.
– Ушли, – согласился Кирилл, – потому что я сам хочу по окончании университета не в адвокаты податься, а в сыскную полицию, вот и принимаюсь частенько рассуждать с точки зрения сыщика.
– Адвокату порой тоже необходимо так рассуждать.
– А теперь вы разговор в сторону уводите, – заулыбался студент. – А я его в нужное русло верну. Было дело, меня из-за Пискарева едва не отчислили.
Тут Петя удивился очень сильно, потому что из предыдущего разговора ничего такого не должно было возникнуть.
– Дело, конечно, пустяковое, я о нем упоминаю, чтобы дальнейшее понятнее стало. Валентин забыл в аудитории книгу. Та была в газету завернута, я, не глядя, что за книга, принес ее в общежитие, чтобы на следующий день вернуть. А тут инспектор с проверкой. Нас же ежедневно, вернее, каждый вечер проверяют. В общежитии уж обязательно, на квартирах сейчас, как студентов много стало, это не получается. Так вот, инспектор едва не сразу принялся сверток развертывать, а там Папюс оказался! Книжка не запретная, но студентам ее читать воспрещается. Вроде пустяк, но инспектор вдруг взвился, стал кричать, мол, вот вы здесь чем занимаетесь, оккультизмом! Может, и в сектах богомерзких уже состоите!
– А вам пришлось сказать, что книга ваша?
– Пришлось. А еще я не сдержался и пару слов о свободах слова и совести добавил. Тут такое началось! Но Пискарев, едва узнав про инцидент, кинулся к ректору и сумел убедить, что тут вообще никто ни при чем. Что книгу он сам подобрал на скамейке в роще, – не бросать же КНИГУ! – что в глаза не видел и знать не знал, что это за книга, а раз не его она, так и забыл, а уж Михайлов, то есть я, вообще никогда в чужие вещи не заглядывает.
– То есть обошлось?
– Обошлось. А рассказал я это вот к чему. При всем моем хорошем к Валентину Пискареву отношении, он своими поступками не раз мог товарищей подставить. Очень авантюрен был! Мог завестись на ровном месте ни с того ни с сего. В трактире…
Тут Кирилл Михайлов аж закашлялся, про трактир ему говорить не стоило, это уж весьма строго каралось – посещение студентами трактиров.
– Ну, словом, где угодно. Раз! И возникнет у него каверза в голове. Чаще всего безобидная, но столь же часто непростая в исполнении, да еще последствиями неприятными грозящая. Все силы приложит, чтобы осуществить задуманное, пусть оно ему и многим другим боком выйдет. Я таких случаев с дюжину припомнить могу, если вам будет интересно, позже мне напомните.
– Хорошо.
– А теперь о главном. Пискарев очень увлекался литературой. Особенно современной поэзией, символистами в первую очередь. Но, как мне кажется, это увлечение было продолжением его главной страсти. Страсти ко всему таинственному, секретному, ну и к нелегальному, то есть к противозаконному, тоже. О всяких таинственных древних знаниях мог часами рассуждать. Впрочем, всегда делал вид, что сам к ним всерьез не относится, что для него это лишь повод развлечься. Про все тайные ордена знал, про мальтийцев, масонов, про, бог ведает, еще кого. Книг во множестве на эти темы прочел. Но главное, я уверен, он не раз предпринимал попытки вступить в тайное общество. Как, через кого, каким образом и в какое – не ведаю. Но пытался и не раз.
– Не расскажете, как вам это стало известно?
– От него самого. Его попытались втянуть в свой круг те, кого называют революционно настроенной молодежью. Уж само собой, у них имелось свое тайное общество, а обойти стороной Пискарева они никак не могли, да и Пискарев мимо пройти не смог бы. Позвали его на собрание. Он сходил. После рассказывал, как все это убого и скучно, что играют уже взрослые люди в игру и даже игру эту не могут сделать увлекательной. Одна говорильня и глупые прятки от якобы шпиков, за ними подсматривающих, пароль дурацкий, который нужно говорить даже человеку, которого знаешь и который сам тебе его назвал. Пожаловался он на это и сказал… Нет, в точности слова его мне не вспомнить. Своими перескажу. Сказал он, что в древних тайных обществах хотя бы эти самые игры обставлены должным, красивым и истинно таинственным образом. И что в самом деле ему не слишком верится, что эти тайные общества хранят по-настоящему важные древние знания, но что-то они хранят. И пусть у него до сей поры не получалось в них вступить, но он дорогу найдет обязательно.
– Да, тут по-другому и не понять.
– Вот и я говорю, что точно, пытался он вступить в масонский орден или еще куда, не раз пытался, но не вышло у него. А он очень хотел. Книги на эту тему читал, оккультизмом интересовался. Наверное, готовился.
Петя еще минут двадцать разговаривал с Кириллом Михайловым, а затем они распрощались. По пути вниз он заглянул на второй этаж, подошел к двери комнаты номер восемь. Среди фамилий жильцов имелись Телега, Бричка и Кучеров.