Глава 3
У нас в отделе ходят упорные слухи, что наш руководитель – полковник Микаил Кафаров – раньше был Михаилом Кафаровым и работал за рубежом совсем под другими именами. Сейчас ему за шестьдесят пять, и его до сих пор держат на службе именно в силу уникальности его знаний и опыта, ведь начинал он больше сорока лет назад еще в Первом главном управлении КГБ СССР, как тогда называли разведку. Легко посчитать, что это было задолго до моего рождения, еще в те благословенные шестидесятые годы, которые смело можно назвать пиком противостояния двух сверхдержав, и как следствие этого процесса – противостояния двух самых мощных спецслужб мира – ЦРУ и ПГУ КГБ. Это была великая схватка, которая закончилась полным разгромом и крахом одной из сторон. В поражении меньше всего виноваты Кафаров и его товарищи, ведь их просто сдало политическое руководство бывшего Союза.
Шестидесятые годы начались двумя самыми опасными кризисами в истории человечества, когда вся цивилизация балансировала на грани третьей мировой войны. «Берлинский кризис», когда танкисты уже смотрели друг на друга на расстоянии нескольких сот метров и «карибский кризис», когда корабли обеих сторон сходились почти носом к носу. Но у лидеров обеих сверхдержав хватило ума избежать ядерного столкновения, при котором обоим государствам и всей нашей планете был бы нанесен просто невосполнимый ущерб. Политики – люди, конечно, амбициозные и тщеславные, но, как видим, не все идиоты. Понимали, что атомная война не принесет ничего хорошего, и решили начать переговоры. Потом уже были обмены шпионами и разведчиками, потом уже начали искать общие точки соприкосновений, а к восьмидесятым советские и американские спецслужбы уже были не столько врагами, сколько партнерами в борьбе с террористами, бандитами и сепаратистами всех мастей.
Кафаров вызвал меня в свой кабинет. Внешне он похож на доброго Санта-Клауса. Небольшая щегольская ниточка седых усов, добрые уставшие глаза, седые волосы, всегда коротко остриженные, немного полноватое лицо. Если бы я не знала, какой он профессионал, то вполне могла принять его за шеф-повара небольшого ресторана или галантного менеджера небольшого семейного отеля. Но это обманчивое впечатление. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли своих себеседников, настолько тщательно и внимательно он анализирует их поведение, движения, слова, даже выражение лиц. Ничего не может ускользнуть от его внимательного взгляда. При этом сам он никогда не выдает своих эмоций или настроения. Хотя за последние годы я научилась различать его возможную реакцию на различные события. И теперь было заметно, что он не совсем доволен. В его руках карандаш, которым он постукивал по столу. Это признак недовольства. Не гнева, но такой очевидной досады.
– Здравствуй, Кеклик, – вежливо начинает он, – проходи, садись.
Это уже гораздо хуже. Если начинает так вежливо, то потом будет очень невежлив. Я прохожу к его столу, усаживаюсь напротив.
– Значит, прекрасно справилась с поставленной задачей, – скучающим голосом говорит Кафаров, – просто оказалась в нужное время и в нужном месте. Одного бандита нейтрализовала, другого застрелила. Ноль потерь, все дети целы, воспитательницы остались живы, бандит у нас в изоляторе и ты на коне? Все правильно?
Я молчу. Сейчас последуют разборки.
– Когда я послал тебя в этот детский сад, я уже понимал, как именно они будут действовать, – поясняет Кафаров, – их кто-то консультировал. И конечно, детский сад, находившийся рядом с полицией, должен был охраняться хуже всего, ведь рядом было столько вооруженных полицейских. Что рассчитал их возможный аналитик и получилось в действительности. Сотрудник полиции, который обязан был дежурить у здания, куда-то отлучился. Он даже не подумал о возможных последствиях, ведь рядом находилось столько его вооруженных товарищей. Но это была лишь видимая безопасность, их не было в детском саду, когда туда ворвались эти отморозки. И в результате нарвались на тебя…
Он молчит, давая мне возможность осознать его слова. Вообще, он мастерски умеет делать паузы. Как Джулия Ламберт, великая актриса, чей образ был создан Сомерсетом Моэмом в своем известном романе. Она тоже была мастером делать многозначительные паузы. А он, между прочим, тоже работал на английскую разведку. Ну, это так, к слову.
– А потом вы оказались заперты в большой комнате, где ты так умело расправилась с этими типами, – продолжал Кафаров. Я уже догадываюсь, что именно сейчас он будет говорить. Карандаш еще раз стукнул о стол, и он аккуратно положил его перед собой.
– Они толкали нас вместе с детьми в сторону этой комнаты, пояснила я ему, – и дети не успевали. Один мальчик упал, и я очень испугалась. Поэтому я взяла его на руки, чтобы успокоить…
– И отнести в комнату для заложников, – продолжил Кафаров, – забыв, зачем тебя туда послали.
– Не забыла, конечно. Сумку я держала при себе. Но решила помочь ребенку. И подумала, что в суматохе лучше ничего не предпринимать, пока эти двое не успокоятся. А уже потом выбрала момент…
– И открыла стрельбу при детях, – снова заканчивает за меня полковник, – подвергнув риску всех присутствующих. И ты действительно считаешь, что так должны действовать профессионалы?
– Нет, не считаю. Но времени уже не оставалось. Они забаррикадировали дверь, и было понятно, что больше никого они в комнату не впустят. И этот первый подошел к окну, чтобы еще раз просмотреть двор, куда выходили оба окна. Было понятно, что они выбрали эту комнату не случайно. Туда очень трудно пройти незамеченными. И тогда я решила действовать. Второй смотрел в сторону молодой воспитательницы, у которой была слишком короткая юбка…
– И это вызвало у тебя раздражение? – ухмыляется Кафаров.
– Не совсем. Скорее я поняла, что можно воспользоваться моментом. И поэтому смогла подойти к нему достаточно близко. А потом нужно было только ткнуть его электрошокером, и он сразу потерял сознание. Но я не смогла рассчитать реакции первого. Я думала, что у меня будут в запасе несколько секунд, чтобы подойти к нему со спины, пока он обернется, поняв в чем дело, достанет оружие. Но он оказался гораздо лучше подготовлен. И почти сразу обернулся. А потом достал пистолет. У меня были секунды… И тогда я начала стрелять.
– Прямо при детях?
– Вы считаете, что было бы лучше, если бы он меня застрелил? – Полковник иногда позволяет так с ним разговаривать. Во всяком случае, сейчас я отстаиваю свою позицию.
– Было бы гораздо лучше, если бы ты не стреляла. На твоей стороне был фактор внезапности. И всего двое нападавших. А если бы их было трое? Или четверо? Ты понимаешь, что твои суперменские замашки там бы просто не прошли? Можно было найти другой удобный момент. У тебя было много времени. Они должны были успокоиться, может, даже уснуть, расслабиться. И ты бы легко с ними справилась.
– Я понимаю.
– Тогда почему ты поступила именно так? Только не рассказывай сказки про «удобный момент». Он был не очень удобным. А ты сорвалась. И я тебе скажу почему. У одной из девочек был шок, мы отправили ее в больницу. Я думал, что это из-за твоей стрельбы, но нам удалось установить, что на ее глазах один из этих напавших ударил ее отца. Тебе стало жалко девочку. Ты сразу вспомнила о своей девочке, которая немного старше нее. Потом тебя начала раздражать короткая юбка воспитательницы. Ты чувствовала себя почти героем-освободителем, а тут смотрят на красивые ножки другой… И наконец, тебя просто разозлила бесцеремонность этих типов, внезапность их нападения, когда ты не смогла сразу и правильно среагировать. И конечно, отсутствие дежурного сотрудника полиции, который обязан был оставаться в детском саду. Все правильно или я что-то пропустил?
В ответ я молчу. Он умеет читать чужие мысли, я об этом уже давно знаю. Но еще он лучший аналитик в нашем Министерстве национальной безопасности и об этом тоже все знают. Поэтому я молчу. Спорить все равно бесполезно.
– Я много раз тебе говорил, Кеклик, что твое преимущество в твоем очаровании и принадлежности к женскому полу, – напоминает Кафаров, – когда никто из твоих противников даже представить не может, насколько ты хорошо подготовлена и каким опасным врагом ты можешь быть. А ты срываешься именно как женщина. Есть такая поговорка: «У женщины все сердце, даже голова». Кажется, ее сказал кто-то из наших писателей. А у тебя должна быть вместо сердца тоже голова. Иначе невозможно. К твоим безусловным достоинствам должно относиться умение объективно анализировать ситуацию. Ты там была оставлена как наш офицер, а не как женщина, и тем более не как мать, которая должна жалеть чужих детей.
– Я считала, что в первую очередь мы думаем о детях, – не выдерживаю я.
– Без демагогии, – морщится полковник, – конечно, ты дежурила там именно для спасения детей. Но спасать их нужно тоже профессионально. С холодным разумом. Неужели ты не понимаешь, насколько опасны были твои действия? Стрелять в комнате, в которой находилось столько детей. В следующий раз, когда подумаешь о детях, не начинай стрелять. А если бы он попал в детей? Об этом ты подумала? Или выстрелил бы раньше тебя?
Я снова молчу. Конечно, он прав. И эти мерзавцы действительно вывели меня из состояния равновесия. Слишком резкий контраст. С одной стороны напуганные, заплаканные дети, а с другой – эти уверенные в своих силах бандиты. Одному еще повезло. Я бы с огромным удовольствием пристрелила обоих.
– Все понимаешь? – спрашивает Кафаров.
– Конечно. Я поспешила, – теперь я опускаю голову и жду, когда он объявит, как именно меня будут наказывать. Может, объявят выговор или отстранят на время от оперативной работы. Выгонять меня, конечно, не станут, все-таки столько сил и средств вложено в мою подготовку.
– Хочу вас поздравить, – неожиданно говорит Кафаров, обращаясь ко мне на «вы», что делает в исключительно редких случаях, – согласно приказу министра вам досрочно присвоено звание майора. За умелые и смелые действия по освобождению детей. Поздравляю.
Он поднимается и протягивает мне руку. Я растерянно поднимаюсь и тоже протягиваю ему руку. Он жмет мне руку и таким же сухим голосом сообщает:
– Лично я был против. Но министр решил по-своему. Можешь садиться.
Вот так всегда. Как будто без его участия мне могли дать такое звание. Конечно, нет. Но старик любит поворчать, пожурить, покритиковать. Может, это и правильно. Я ведь действительно могла немного подождать и выбрать более удобный момент, чтобы не стрелять. Нет. Я поступила правильно. Там были дети, и в этот момент я действительно вспомнила и о своей дочери. Я видела их испуганные лица. Каждая минута в этой комнате была для них страшным испытанием. Не говоря уже об их родителях. Поэтому я поступила правильно.
Кажется, полковник сумел снова прочесть мои мысли. Он смотрит на меня и снова усмехается:
– Считаешь, что все-таки поступила правильно? Решила не подвергать ненужным испытаниям детей и их родителей? Считаешь меня немного ворчливым стариком?
Неужели он все-таки умеет читать мысли?
– Дети были сильно напуганы, – честно отвечаю, глядя ему в глаза. Как можно обманывать человека, который слышит твои мысли. Может, у него такие способности? Или он просто хороший аналитик, который умеет читать человека как книгу. По его выражению лица, по жестам, осанке, настроению, движениям, взглядам. Говорили, что в бывшем КГБ было несколько таких отменных специалистов. И среди них наверняка был полковник Кафаров. Самое поразительное, что полковником он был еще до девяносто первого года. Потом два года без работы. Отказывался, когда его звали на службу. Говорили, что его уговорили только после того, как пообещали предоставить полную свободу в выборе сотрудников и методов работы. Среди тех, кого он лично отбирал, была и я. И с тех пор снова работает в нашем ведомстве, правда, теперь оно называется иначе. Но самое поразительное, что он остается полковником уже столько лет. Наверное, не всем министрам или генералам нравится его умение читать чужие мысли. В том числе и их собственные.
– В любом случае мы с тобой еще раз тщательно проанализируем твои действия, майор Алиева, – говорит уже с некоторой иронией Кафаров, – а теперь я тебе скажу, какое новое задание ты должна получить. Ты знаешь, что в прошлом году мы выиграли конкурс «Евровидения»?
– Конечно, знаю. Эти молодые ребята. Парень еще учится в университете. Кажется, в Славянском. А молодая женщина приехала из Великобритании. Говорили, что у нее уже двое детей. Такая симпатичная пара. Они молодцы, – оживилась я. Стало интересно, почему он спрашивает меня о конкурсе. Что опять произошло?
– И теперь, по уже сложившейся традиции, конкурс будет проходить в Баку, – продолжает Кафаров.
Это мне тоже известно. У моря строят дворец специально для этого конкурса, теперь понятно, почему он спрашивал о «Евровидении». Конечно, когда проводится мероприятие такого масштаба, то здесь следует задействовать все лучшие силы страны. Не знаю, как я сама, но группа Кафарова относится к лучшим силам нашего министерства, это безусловно. Как и сам полковник, наверное, лучший аналитик не только в нашем министерстве, но и вообще на всем постсоветском пространстве. В бывшем Комитете государственной безопасности СССР умели готовить кадры. Наши ребята иногда в шутку говорят, что в молодости Кафарова учил сам Вольф Мессинг. Я верю в эти слухи.
– Ты уже поняла, зачем я спросил, – он не спрашивает. Он утверждает.
– Мы будем задействованы по время проведения «Евровидения», – я тоже не спрашиваю. Я продолжаю разговор, понимая, что именно собирается сообщить мне Кафаров.
– Вот именно, – подтверждает полковник, – сама понимаешь, какое количество гостей к нам приедет. Со всей Европы и со всего мира. А среди исполнителей практически три четверти бывают женщины. Если не больше. Если посчитать с группами, которые их сопровождают, то и больше девяносто процентов. Там ведь обычно поют и танцуют тоже красивые девушки. В качестве своеобразного антуража. Смотреть и слушать приятно.
– В прошлом году тоже так было. И нашей паре тоже подпевали молодые девушки, – вспоминаю я, – между прочим, мне они очень понравились. Симпатичные ребята и заслуженно взяли первое место.
– Для имиджа страны это прекрасно. Но они поставили перед всеми нами очень сложную задачу. Сделать так, чтобы все прошло на привычном для Европы высоком уровне и при идеальной организации службы безопасности этого мероприятия.
– Где мы задействуем все наши силы, – поняла я, – учитывая количество гостей, среди которых большинство – женщины.
– И поэтому будут задействованы все наши дамы, – поясняет Кафаров, – женские туалеты, женские раздевалки и уборные – все это должно быть под нашим пристальным контролем.
– Я должна дежурить в туалетах? – Очевидно, на меня подействовало мое новое звание. Нельзя так срываться. Но мне стало обидно.
– Если понадобится, мы оба будем там дежурить, – возвращает меня на землю полковник, – и давай без ненужного пафоса. Наша задача – обеспечить полную безопасность участников и гостей конкурса. Полную безопасность, – подчеркивает Кафаров, – и давай без ненужной иронии. Никто не предлагает тебе дежурить в туалетах. Мы прежде всего аналитики, хотя среди нас есть и оперативные сотрудники, действующие под прикрытием, как майор Кеклик Алиева, – он делает свою фирменную паузу, чтобы я осознала свою ошибку. И впервые осознала, какое высокое звание мне присвоено. А затем он также негромко и спокойно продолжает говорить:
– Но только в том случае, если она не будет срывать и не станет забывать, что сначала она аналитик, а уже потом оперативный сотрудник. И ее готовили совсем не для показательной стрельбы по бандитам или террористам. Для этого не нужно было столько лет тебя готовить. Для этого есть снайперы, офицеры контрразведки, сотрудники полиции и еще тысячи других сотрудников. Не забывай, что ты уникальный специалист. В твою подготовку вложено очень много сил и средств. В конце концов, по легенде, ты прежде всего сотрудник института литературы, а не работник санэпидемстанции, за которого ты себя выдавала в этом детском саду. И кого-то может удивить такое непостоянство. Уже не говоря о том, что это вызывает ненужные вопросы.
Я молчу, опустив голову. В таких случаях лучше молчать и не спорить со стариком. Пусть выговорится. Я уже поняла, что он позвал меня не только для разборок или для торжественного объявления о моем новом звании. Хотя майором, наверное, быть приятно. Но мундира у меня все равно нет и, видимо, никогда не будет, ведь я агент, работающий в собственной стране под прикрытием. В любой стране мира есть такие люди, которые числятся и работают где-то в учреждениях, институтах, предприятиях, а на самом деле являются сотрудниками спецслужб. В Советском Союзе традиционно не любили таких законспирированных сотрудников, называя их то ли «стукачами», то ли «сексотами». Но на самом деле «стукачи» и «сексоты» – это осведомители, платные и бесплатные агенты, завербованные информаторы и тому подобное. А я кадровый офицер, работаю под прикрытием.
Кафаров смотрит на меня и, кажется, слышит все мои мысли. Все, как обычно.
– Мы с тобой знакомы уже почти десять лет, и все эти годы ты совершенствовалась в своих навыках, – продолжает Кафаров, – но учти, что это будет особое задание. На охране конкурса будут задействованы тысячи женщин, сотрудницы всех наших спецслужб. И представителей других ведомств. А у тебя будет особая роль и особая задача.
Вот так мне и поручили самое ответственное задание в моей жизни, через несколько минут после сообщения о присвоении мне очередного звания.