ГЛАВА 4
Высокий купол неба заволокло темными грозовыми тучами, и утро следующего дня началось с мелкого дождя. Крошечные капли благодатно ложатся на высохшую землю мягкой росой, а в воздухе витает свежесть прохлады. После вчерашних разочарований подобная погода как бальзам для души, и мы искренне наслаждаемся ею.
– Вот это я понимаю, – с удовольствием выговаривал каждое слово Генрих, потягиваясь и запрокидывая голову назад, в наслаждении ощущая, как по лицу хлещет легкий, сырой ветер. – Хо-ро-шо.
С восточной стороны раздался глухой рокот грозы, напоминающий раскаты орудий, а в мрачной бездне массивных облаков мигнула острая молния.
– Ух! Чтоб тебя! – испугано вскрикнул Франц, непроизвольно приседая на дно окопа. – Я думал, снова обстрел начался.
– Ты там хоть в штаны не наложил? – громко засмеялся Генрих, перебирающий вещи в своем огромном рюкзаке и вытряхивающий оттуда ненужный мусор.
– Почти! – Франц неуверенно поднялся на ноги и, встав на носочки, выглянул из-за края траншеи. – Буря будет, – пророчески сказал он то, что и так ясно. – Нужно как можно больше мисок расставить, чтоб вода набралась, когда серьезный дождь пойдет.
Еще несколько молний прошили далекий горизонт, врезаясь своими острыми наконечниками прямо в землю, а вслед им, подавая голос, словно голодный зверь, прорычали тучи. Они медленно ползут в нашу сторону, напоминая огромные горы, парящие в высоте. На все это великолепие и многогранность природы, которые немного устрашают своим размахом и могуществом, принижая достоинство и значимость людей, копошащихся, словно муравьи, под ее необъятным брюхом, я смотрю с края окопа, свесив ноги вниз.
Раньше в такую погоду я любил приставлять к окну старое зеленое кресло, обычно стоявшее в самом темном углу гостиной, и наслаждаться уютом, пока на дворе бушевала буря. Я ждал дождя, пронизывающего ветра, грома и молний, чтоб ощутить подлинное счастье защищенности своего дома. Улицы пустели, и по ухабистому асфальту пророненные небесами сыпались миллиарды капель, засеивая землю семенем влаги. Ручьи текли по узким дорогам, бежали вниз по стеклам, соревнуясь между собой и обгоняя друг друга, колотили по крышам барабанной дробью. Молнии ярко сверкали, притянутые высокими шпилями громоотводов, а я продолжал сидеть в своем кресле, проваливаясь в пучину уюта и всякий раз вздрагивая от рокочущего грома.
Но это уже давно в прошлом, мой дом далеко за океаном и неизвестно, удастся ли мне там побывать хоть еще раз. Глупо по этому тосковать, конечно, нужно смотреть в будущее. Но тоска не уходит, она всегда со мной, прячется в глубине подсознания, показывая свой лик лишь изредка. И в эти короткие минуты прошлое врывается в настоящее, и его невозможно отогнать от себя. Интересно, как там Штайр? Как там Альберта? И навещает ли она нашу мать, приглядывает ли за ней? Как там Вольф? Вырос уже, небось, и говорить начал. Я соскучился по своему городу и близким. То, что меня доставало полтора года назад, сейчас показалось благодатью, давно ушедшей благодатью. Видимо, это действительно так, мы ценим вещи, лишь навсегда утратив связь с ними. Прошлое всегда кажется лучше будущего, ведь оно знакомо и предсказуемо, а будущее мелькает перед глазами бесконечностью неопределенных предположений.
Бр-р-р… – загремел гром прямо над головой, эхом отбиваясь от земли, и словно по щелчку пальцев с неба полился дождь. Большие капли, остуженные холодом атмосферы, падают, гремя по металлу мисок и других емкостей, расставленных повсюду, наполняя их и брызгаясь в стороны.
– Ха-ха-ха, – искренне засмеялся Дин, широко открывая рот и стараясь уловить их на лету.
Сотни губ исказились улыбками, и люди показывали свои головы из окопов, вставая на ноги. Никто и не думал прятаться от дождя. Наоборот, все наслаждались им, крича от радости, залпом выпивая дождевую воду из наполняемых сосудов и ставя их обратно. Волосы и одежда промокают, а по грязной коже струятся чистые водяные потоки.
И снова мигнули молнии, расходясь по черному небосводу яркими разветвленными корнями. И снова зарычало, забурлило небо. Дождь усилился, полив как из ведра.
Смочив сухую землю и вдоволь напитав ее влагой, вода начала скапливаться на дне окопов, огромных воронок, имитируя реки и озера.
Я засмеялся, громко, чисто, искренне радуясь бушующей стихии. Чистая, холодная вода течет по телу, литрами льется на меня, но холода я не чувствую. В каком-то неистовом порыве я поднялся, раскинул руки в стороны, чтоб дождь прошел сквозь меня, пронизал все мое тело, растворил меня в себе, и закричал на все легкие что есть сил:
– А-а-а!
Дождь дарует свободу, высвобождая все скопившиеся внутри муки и мысли, и дает возможность выплеснуть их наружу.
– А-а-а!
Непреодолимая сила стихии еще с диких времен имела власть над человечеством. Люди наделяли все понятным для себя смыслом, поклоняясь природе и ее явлениям еще до появления самых древних богов. Но боги уже давно умерли, навсегда исчезнув из жизни общества, а власть природы до сих пор не утратила своего влияния. Ее сила все еще бурлит в нашей крови, заставляя нас унывать и радоваться по одной ее воле.
В эти секунды, минуты, а, возможно, даже и часы, мы испытали счастье, отбросив в сторону тревоги, разочарования, позабыв о ноющем голоде, мы отдались моменту, бурному дождю и холоду. Пусть мы еще не были в настоящих боях, не убивали и не совершали подвигов, но мы и так уже успели увидеть ужасные вещи, меняющие нас капля за каплей и превращающие черты наших лиц в более угрюмые и задумчивые. Но сейчас все было позади, в далеком прошлом сегодняшнего утра.
Даже депрессивное настроение Винсента сняло с него свою тень. Он сбросил с себя мокрую, прилипающую к телу рубашку и, пользуясь случаем, мылся, елозя по коже мылом. Маленький серовато-белый брусок стучит по выступающим полумесяцами ребрам, медленно стираясь и стекая мыльной водой под босые ноги, зарытые в размокшую грязь по самые щиколотки.
– Дашь потом мне? – обратился к нему с просьбой Дин.
– И мне! – крикнул Франц.
– И мне! – эхом прозвучал мой голос.
Кожа не отмывается с первого раза, грязь настолько проникла в поры, что приходится ее соскабливать ногтями. Но мы стараемся все довести до конца, вымыться, как можно тщательнее, раз нам выпала такая возможность.
Артур тоже ожил, предавшись всеобщему порыву. Со вчерашнего вечера, после своего провала, он не сказал ни слова, а сейчас баритоном напевает во весь голос «Синеглазую плутовку», старую веселую песенку, повествующую о том, как престарелая проститутка соблазнила молодого гвардейца и правдами-неправдами заставляла его жениться на себе.
…Спит мужчина сладким сном,
Больше не гвардеец он.
Есть у него и крыша, и кров,
Сыт и рад его живот,
Хоть подруга и стара
Знает толк в стряпне она!
На высокой ноте закончил он петь, засовывая себе палец в правое ухо и старательно вымывая его глубины от залежей скопившейся серы.
Дождь потихоньку прекращался, и на смену стремительным порывам больших капель, пришло унылое постукивание, словно последние всхлипы замирающего сердца. Тук-тук-тук… Тише… Тук-тук-тук-тук, все слабее звучит со всех сторон. Порывистый ветер гонит суровые громогласные и рассыпающие в разные стороны молнии тучи дальше на запад. Небо немного просветлело, хотя все еще и остается хмурым.
У некоторых в волосах виднеется недомытая мыльная пена. Глаза смотрели вслед уплывающим облакам, прощаясь с ними. Вода, собравшаяся в мисках, разливалась теперь по флягам. Некоторые гвардейцы жадно спорят между собой о том, кому воды досталось больше и где чья миска. Душевный подъем остыл, и серое настоящее вновь ворвалось в наши жизни.
– Парни, а где мое мыло? – тихо спросил Винсент у нас. Мы переглянулись. На дне окопа, в черной воде плавает крошечный, почти полностью стертый белый осколок.
Мокрые лохмотья развешиваются на палки, кидаются на редкие кусты и колючки. Замерзая и стуча зубами, некоторые пытаются разжечь костер, но, естественно, у них ничего не получается.
– Черт! – вслед ругательству разлетался по сторонам тонкий хворост, собранный с большим усердием.
Уже никто и не рад прохладе.
– Слышите? – кто-то громко спросил.
– Нет. А что?
– Ш-ш-ш… Слушайте.
Далеко в небе сначала совсем тихо, а потом громче и громче прозвучало жужжание.
– Что это? – испугано задал вопрос еще кто-то, но ответа не последовало.
Ж-ж-ж… Все ближе и ближе.
Я затаил дыхание, сощурил глаза и выжидающие смотрю в небо. Что это? Самолеты? Но чьи? Наши? Или…
Около тридцати огромных машин вырвались из-за плотного покрывала туч. Неистово громыхают мощные моторы, несясь нам навстречу. Чьи же вы?
– Ложись! – басисто закричал неизвестный голос. – Самолеты!
В одном порыве мы ныряем на дно траншей, закрывая голову руками. Вода впиталась землей и сейчас здесь только вязкая грязь, заходившая под ногти, просачивающаяся сквозь пальцы и пачкающая чистые тела. Зачем мы только мылись?