Няк, няк, няк
1
Джим Ренни и Энди Сандерс наблюдали необычный закат со ступенек «Похоронного бюро Боуи». В семь вечера в муниципалитете намечалось еще одно «чрезвычайное экспертное заседание», и Большой Джим хотел прийти пораньше, чтобы подготовиться к нему, но в тот момент они стояли и наблюдали, как день умирал такой загадочной грязной смертью.
– Похоже на конец света. – В тихом голосе Энди слышалось благоговение.
– Выдумки! – фыркнул Большой Джим, и даже ему собственный голос показался очень уж резким – по простой причине: подумал он о том же. Впервые с момента появления Купола у него возникла мысль, что возникшая ситуация им не по зубам – ему не по зубам, – но мысль эту он с яростью отверг. – Ты видишь Христа, Господа нашего, спускающегося с неба?
– Нет, – признал Энди. Он видел только горожан, которых знал всю жизнь. Они группками стояли вдоль Главной улицы, не разговаривали, только смотрели на этот странный закат, прикрывая руками глаза.
– Ты видишь меня? – настаивал Большой Джим.
Энди повернулся к нему.
– Конечно, вижу. – В голосе звучало недоумение. – Конечно, вижу, Большой Джим.
– А это означает, что я не вознесся. Я уже много лет как отдал мое сердце Иисусу, и, будь это конец света, я бы здесь не стоял. Да и ты тоже.
– Наверное, нет. – Но в голосе Энди звучало сомнение. Если их ждали Небеса – и омовение кровью агнца, – почему они только что говорили со Стюартом Боуи о закрытии «нашего маленького дельца», как это называл Большой Джим. И как они вообще могли заниматься таким бизнесом? Как производство метамфетамина могло помочь спасению души?
Если бы Энди спросил об этом Большого Джима, то мог заранее предсказать ответ: цель иногда оправдывает средства. Цели в данном конкретном случае казались замечательными, сказочными: новая церковь Святого Искупителя (старая являла собой лачугу с оштукатуренными стенами и деревянным крестом на крыше); радиостанция, которая спасла множество душ (только Господь знал, сколько именно); десять процентов, которые они передавали – не привлекая к себе внимания, чеками, выписанными банком на Каймановых островах – «Миссионерскому обществу Господа Иисуса», чтобы помочь «неприметным коричневым братьям», как нравилось называть их пастору Коггинсу.
Но, глядя на гигантский, размытый по небу закат, казалось, говорящий о том, что все человеческие дела мелки и никчемны, Энди пришлось признать: эти цели – всего лишь оправдание. Без денежного потока, который обеспечивало производство мета, его аптечный магазин разорился бы шестью годами раньше. То же самое произошло бы и с похоронным бюро. И – хотя человек, который сейчас стоял рядом с ним, никогда бы этого не признал – с «Салоном подержанных автомобилей Джима Ренни».
– Я знаю, о чем ты думаешь, дружище, – ворвался в его размышления голос Большого Джима.
Энди застенчиво посмотрел на него. Большой Джим улыбался… но не яростной улыбкой. Наоборот, мягкой, понимающей. Энди улыбнулся в ответ… или попытался. Он считал, что многим обязан Большому Джиму. И в этом списке аптечный магазин и «БМВ» Клоди стояли далеко не на первом месте. Какой прок погибшей жене от «БМВ», пусть даже с парктроником и стереосистемой, управляемой голосом?
Когда все закончится и Доди вернется, я отдам «бумер» ей, решил Энди. Клоди одобрила бы.
Большой Джим протянул руку с короткими пальцами к заходящему солнцу, которое распласталось по западному горизонту как огромное отравленное яйцо.
– Ты думаешь, все это каким-то образом наша вина. И Бог наказывает нас за то, что мы напрасно удерживали город на плаву, когда для него наступили тяжелые времена. Это неправда, дружище. Бог тут ни при чем. Если бы ты сказал, что поражение во Вьетнаме – это от Бога, который предупреждал Америку, что она сходит с пути истинного, я бы с тобой согласился. Если бы ты сказал, что одиннадцатое сентября – реакция Высшего существа на решение Верховного суда, постановившего, что маленьким детям не обязательно начинать день с молитвы Богу, который их создал, я бы с тобой согласился. Но чтобы Бог наказывал Честерс-Милл, потому что мы не захотели его превращения в еще один город-призрак, вроде Джея или Миллинокета? – Он покачал головой: – Нет, сэр. Нет.
– Мы также клали неплохие деньги в собственные карманы, – робко заметил Энди.
Что правда, то правда. Они не только поддерживали свои предприятия и протягивали руку помощи неприметным коричневым братьям. У Энди был свой счет на Каймановых островах. И на каждый доллар, достававшийся Сандерсу – или, к слову сказать, Боуи, – Большой Джим, и Энди мог на это поспорить, получал три. Может, и четыре.
– Трудящийся достоин пропитания, – назидательно, но мягко указал Большой Джим. – От Матфея, десять-десять. – Правда, не удосужился процитировать предыдущий стих: «Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои». Ренни посмотрел на часы. – Раз уж разговор зашел о работе, дружище, нам пора. Нужно многое решить. – И он зашагал к муниципалитету. Энди последовал за ним, не отрывая глаз от заката, который пылал так ярко, что вызвал у него ассоциации с воспаленной плотью. – В любом случае ты слышал Стюарта – мы закрыли лавочку. «Все сделано и застегнуто», как сказал маленький мальчик, когда впервые воспользовался ширинкой. Стюарт сам говорил с Шефом.
– Тот еще тип, – мрачно пробурчал Энди.
Большой Джим хохотнул.
– О Филе не волнуйся. Мы закрылись и останемся закрытыми, пока не закончится кризис. Более того, возможно, это знак, что закрыться нам надо навсегда. Знак свыше.
– Это было бы хорошо, – ответил Энди. И тут же его неприятно поразила мысль: когда Купол исчезнет, Большой Джим может передумать, а если он передумает, Энди с ним согласится. Как и Стюарт Боуи, как и его брат Фернолд. С радостью. Отчасти потому, что деньги такие большие – не говоря о том, что с них не нужно платить налоги, – отчасти потому, что все они уже очень глубоко завязли. Он вспомнил слова одной давно ушедшей кинозвезды: «К тому времени, когда я понял, что не люблю играть, я стал слишком богатым, чтобы завязать с этим».
– Тревожиться не о чем, – продолжил Большой Джим. – Через пару недель мы начнем завозить пропан в город, разрешится ситуация с Куполом или нет. Мы воспользуемся городскими грузовиками, на которых возят песок. Ты же помнишь, как работает механическая коробка передач?
– Да, – мрачно ответил Энди.
– И… – Большой Джим просиял, так ему понравилась осенившая его идея. – Мы сможем воспользоваться катафалком Стю! Тогда часть баллонов удастся переправить в город скорее.
Энди промолчал. Ему не нравилось, что они экспроприировали (так называл это Большой Джим) огромное количество пропана из различных городских источников, но по всему выходило, что это самый безопасный путь. Производство они поставили на широкую ногу, – отсюда существенный расход пропана (и мощный выброс вредных газов). Большой Джим прямо указал, что закупка пропана в больших количествах может вызвать подозрения. Так же как и закупка большого количества лекарств, отпускаемых без рецепта, которые использовались в процессе производства.
Конечно, наличие аптечного магазина облегчало такие приобретения, хотя Энди очень нервничал из-за объемов робитуссина и судафеда, которые приходили в Честерс-Милл. Он думал, что именно на этом они и погорят. Но ранее не принимал во внимание огромный запас контейнеров и баллонов с пропаном, складированных за зданием радиостанции ХНВ.
– Между прочим, сегодня в муниципалитете электричества будет в достатке. – Большой Джим говорил таким тоном, будто сообщал приятный сюрприз. – Я попросил Рэндолфа послать моего парня и его приятеля Френки в больницу и взять один из их контейнеров для нашего генератора.
На лице Энди отразилась тревога:
– Но мы уже взяли…
– Знаю, – мягко прервал его Ренни. – Знаю, что взяли. Не волнуйся из-за «Кэтрин Рассел», пока пропана у них предостаточно.
– Ты мог бы взять их на радиостанции… там их очень много…
– Больница ближе. И так безопаснее. Пит Рэндолф – наш человек, но это не означает, что его надо посвящать в это наше маленькое дельце. Теперь или вообще.
Последнее замечание окончательно убедило Энди, что на самом деле Ренни не собирается закрывать фабрику.
– Джим, если мы начнем возвращать пропан в город, что мы скажем насчет того, где он был? Сошлемся на Газовую фею, которая сначала взяла пропан, а потом решила вернуть?
Ренни нахмурился:
– Ты думаешь, это смешно, дружище?
– Нет, я думаю, это страшно!
– У меня есть план. Мы объявим о создании городского склада топлива и о необходимости нормирования пропана, если возникнет такая необходимость. И печного топлива, если придумаем, как использовать его при отключенном электричестве. Мне не по душе идея нормирования – это совсем не по-американски – но нельзя забывать про ту басню про стрекозу и муравья. В городе полно олухов, которые используют все за месяц, а потом будут орать на нас, требуя, чтобы мы заботились о них при первых признаках похолодания!
– Ты же не думаешь, что все затянется на месяц?
– Разумеется, нет, но ты знаешь, как говорят старожилы: надеясь на лучшее, готовься к худшему.
Энди хотел было напомнить, что они уже использовали немалое количество городских запасов пропана на изготовление кристаллического мета, но предугадал ответ Большого Джима: «Откуда мы могли знать?»
Разумеется, не могли. Кто в здравом уме мог предположить, что их так неожиданно отсекут от всех ресурсов? При том что обычно ты строишь планы на все случаи жизни. И даже больше. Так уж устроена Америка. Чего-то не предусмотреть – оскорбление разума и духа.
– Ты не единственный, кому не понравится идея нормирования.
– Вот почему нам нужна полиция. Мы все скорбим о Гови Перкинсе, но он сейчас с Иисусом, а у нас Пит Рэндолф. Что в сложившейся ситуации для города плюс. Потому что он слушает. – Ренни наставил палец на Энди. – Люди в этом городе, собственно, как и везде, не очень-то отличаются от детей, когда речь заходит об их интересах. Сколько раз я тебе это говорил?
– Много. – Энди вздохнул.
– И что надо заставлять детей делать?
– Есть овощи, если они хотят получить десерт.
– Да. А иногда приходится и щелкнуть кнутом.
– Раз уж об этом зашла речь. На поле Динсмора я разговаривал с Самантой Буши… одной из подруг Доди. Она говорит, что некоторые копы вели себя грубо. Очень грубо. Нам надо бы поговорить об этом с чифом Рэндолфом.
Джим нахмурился:
– А чего ты ожидал, дружище? Белых перчаток? Там чуть не произошел бунт. У нас, в Честерс-Милле, едва не начался ёханый бунт!
– Я знаю, ты прав, но все-таки…
– Я знаю эту Буши. Знал всю ее семью. Наркоманы, автомобильные воры, не возвращали ссуды, не платили налогов. Все те, кого мы называли белой швалью, пока это не стало политически некорректным. Люди, на которых мы должны сейчас обращать самое пристальное внимание. Те самые люди. Они могут разорвать город в клочья, получи хоть малейший шанс. Этого ты хочешь?
– Нет, разумеется, нет…
Но Большой Джим уже разошелся:
– В каждом городе есть свои муравьи – это хорошо – и свои стрекозы, что не очень хорошо, но мы должны с ними жить, поскольку понимаем таких, как они, и можем заставить делать то, что в их же интересах. Даже если иной раз приходится на них надавить. Но в каждом городе есть и своя саранча, совсем как в Библии, и это люди, подобные Буши. На них мы должны опустить свой молот. Нравится тебе или нет, но личной свободой придется поступиться, пока все это не закончится. И мы тоже приносим жертвы. Разве не собираемся закрыть наше маленькое дельце?
Энди не стал возражать, что выбора у них нет, поскольку произведенную продукцию все равно нельзя вывезти из города, ограничился коротким «да». Он не хотел больше говорить об этом, и его страшило грядущее заседание, которое могло затянуться до полуночи. Желание у него было одно: вернуться в пустой дом, выпить чего-нибудь крепкого, а потом прилечь, думать о Клоди и плакать, пока не придет сон.
– Самое важное сейчас, дружище, – удержать корабль на плаву. Это означает – закон, и порядок, и надзор. Наш надзор, потому что мы не стрекозы. Мы – муравьи. Муравьи-солдаты. – Большой Джим задумался. А когда заговорил вновь, тон его стал предельно деловым: – Я пересматриваю наше решение позволить «Миру еды» работать в обычном режиме. Я не говорю, что мы должны немедленно закрыть супермаркет – пока это ни к чему, – в ближайшие пару дней нам надо не сводить с него глаз. Как гребаным коршунам. То же самое относится и к «Бензину и бакалее». И наверное, будет неплохо экспроприировать часть наиболее раскупаемых продуктов для нашего персонала…
Он остановился, глядя на лестницу, ведущую к дверям муниципалитета. Не мог поверить своим глазам и поднял руку, чтобы прикрыть их от яростного заката. Ничего не изменилось. Наверху сидели Бренда Перкинс и этот треханый смутьян Дейл Барбара. И не бок о бок. Между ними, оживленно болтая с вдовой чифа Перкинса, расположилась Андреа Гриннел, третий член городского управления. И они передавали из рук в руки какие-то листы бумаги.
Большому Джиму это не понравилось.
Совершенно не понравилось.
2
Он двинулся к ним с намерением положить конец этому разговору, о чем бы тот ни шел. Но не успел сделать и пяти шагов, как к нему подбежал мальчишка. Один из сыновей Кильяна. С десяток Кильянов жили в полуразвалившейся лачуге на птицеферме, расположенной у границы с Таркерс-Миллсом. Никто из детей особым умом не отличался – да и откуда, учитывая, что у них за родители, – но все были на хорошем счету в Святом Искупителе, другими словами, всех ждала дорога в рай. Этого вроде бы звали Ронни… по крайней мере Ренни так думал, но поручиться не мог. Очень уж они были похожи: круглые головы, низкие лбы, крючковатые носы.
Мальчик, одетый в старую футболку с надписью «ХНВ» на груди, держал в руке записку.
– Эй, мистер Ренни! Оосподи, я искал вас по всему городу!
– Боюсь, сейчас я не смогу поговорить с тобой, Ронни. – Большой Джим все посматривал на троицу, что устроилась на лестнице. Этих треханых придурков. – Может, завтра…
– Я – Ричи, мистер Ренни. Ронни – мой брат.
– Ричи. Ну конечно. А теперь извини меня. – И Большой Джим размашистым шагом устремился вперед.
Энди взял записку из руки мальчика и догнал Ренни – тот еще не успел добраться до лестницы.
– Лучше бы тебе взглянуть.
Сначала Большой Джим взглянул на лицо Энди, еще более встревоженное. Потом взял записку.
Джеймс!
Я должен увидеться с тобой этим вечером. Я должен поговорить с тобой, прежде чем поговорю с городом. Пожалуйста, ответь. Мою записку принесет тебе Ричи Кильян.
Не Лес, даже не Лестер. Нет. «Преподобный Лестер Коггинс». Нехорошо. Почему, ну почему все это должно происходить одновременно?
Мальчишка стоял перед книжным магазином, выглядел как сирота в линялой футболке и мешковатых, спадающих джинсах. Ренни подозвал его к себе. Мальчишка скоренько подбежал. Большой Джим достал ручку с золотой надписью: «ВАМ НИ В ЧЕМ НЕ ЗНАТЬ ОТКАЗУ, БОЛЬШОЙ ДЖИМ ПОМОЖЕТ СРАЗУ», – и нацарапал два коротких предложения: «В полночь. У меня дома». Сложил листок и протянул мальчику:
– Отнеси ему. И не читай.
– Не буду. Ни за что!! Благослови вас Бог, мистер Ренни.
– И тебя тоже, сынок. – Он проводил мальчишку взглядом.
– О чем речь? – спросил Энди. И прежде чем Большой Джим успел ответить, добавил: – О фабрике? О мете…
– Заткнись!
Шокированный Энди отступил на шаг. Большой Джим никогда с ним так не говорил. Значит, дело совсем плохо.
– Не все сразу, – пробормотал Ренни и двинулся навстречу самой насущной проблеме.
3
Наблюдая за приближающимся Ренни, Барби подумал: Он идет, как человек, который болен, но не знает об этом. Ренни также шагал, как человек, всю жизнь раздававший другим пинки. И плотоядно улыбался, когда взял Бренду за руки и сжал их. Она позволила ему это сделать, держалась спокойно и сдержанно.
– Бренда, мои глубочайшие соболезнования. Мне следовало зайти раньше… и, разумеется, я буду на похоронах… но столько навалилось дел. Не только на меня.
– Я понимаю.
– Нам очень недостает Герцога.
– Это точно, – добавил Энди, выглядывая из-за спины Большого Джима: буксир в кильватере океанского лайнера. – Очень недостает.
– Премного благодарна вам обоим.
– И хотя я бы с удовольствием обсудил твои проблемы… я вижу, что они у тебя есть… – Улыбка Большого Джима стала шире, но глаза оставались холодными. – У нас очень важное совещание. Андреа, не могла бы ты пойти первой и подготовить документы?
Андреа, которой перевалило за пятьдесят, в тот момент выглядела девочкой, которую поймали, когда она схватила с подоконника горячий пирожок с вареньем. Женщина начала подниматься (поморщившись от боли в спине), но Бренда крепко взяла ее за руку. И Андреа вновь села.
Барби вдруг осознал, что Гриннел и Сандерс насмерть испуганы. И причина страха – не Купол, во всяком случае, в тот момент, а Ренни. Вновь он подумал: Все еще не так плохо, худшее впереди.
– Я думаю, будет лучше, если ты уделишь нам некоторое время, – доброжелательно заговорила Бренда. – Конечно же, ты понимаешь, если б не важное дело… очень важное… я бы сидела дома, оплакивая мужа.
Большой Джим – редкий случай – не нашелся с ответом. Люди на улице, которые ранее наблюдали закат, теперь смотрели на импровизированный митинг. Ренни казалось, что значимость Барбары, которой тот не заслуживал, росла потому, что он сидел рядом с третьим членом городского управления и вдовой умершего начальника полиции. Да еще они передавали друг другу какие-то бумаги, словно письма от папы римского. И кому принадлежала идея этой показухи? Разумеется, Перкинс. Андреа не хватило бы ума. И храбрости, чтобы на людях противопоставить себя ему, Большому Джиму.
– Что ж, может, несколько минут… Что скажешь, Энди?
– Конечно. Для вас несколько минут всегда найдутся, миссис Перкинс. Я действительно очень сожалею о смерти Герцога.
– И я сожалею о смерти твоей жены, – со всей серьезностью ответила она.
Их взгляды встретились. Это было мгновение истинной скорби, и Большому Джиму хотелось рвать волосы на голове. Он знал, что не должен позволять себе таких чувств – плохо отражалось на давлении, а что плохо для давления, то плохо для сердца, – но иной раз так трудно заставить себя сдержаться. Особенно если тебе только что вручили записку от человека, который слишком много знал, а теперь верил, что собирается обратиться к городу и этого хочет Бог. И если Большой Джим правильно предположил, что именно вбил себе в голову Коггинс, дело Бренды наверняка не стоило и выеденного яйца.
Хотя как знать? Потому что Бренда Перкинс никогда не любила его и она была вдовой мужчины, которого теперь город чтил – без всякой на то причины – героем. Но первое, что ему следовало сделать…
– Давайте пройдем в дом. Мы поговорим в зале заседаний. – Его взгляд сместился на Барби: – Вы тоже как-то с этим связаны, мистер Барбара? Я ума не приложу, каким образом.
– Надеюсь, это вам поможет. – Барби протянул ему листы бумаги, которые, как заметил Ренни, ранее передавались из рук в руки. – В свое время я служил в армии. Капитаном. Так уж вышло, что меня вновь призвали на службу. И повысили в звании.
Ренни взял листы, держа за уголок, словно они обжигали пальцы. Письмо выглядело куда более изысканным, чем мятая записка, которую передал ему Ричи Кильян, и пришло от куда более известного адресата. С простой, однако, шапкой: «ИЗ БЕЛОГО ДОМА». Судя по дате, отправили его именно в этот день.
Ренни пощупал бумагу. Глубокая вертикальная полоса образовалась между кустистыми бровями.
– Это не бланк Белого дома.
Разумеется, он самый, глупый ты наш, едва не сорвалось с губ Барби. Час назад письмо доставил член эскадрильи эльфов из «Федерал экспресс». Этот маленький сукин сын просто телепортировался сквозь Купол. Ему-то что?
– Разумеется, нет, – ответил Барби, как мог, добродушно. – Оно пришло по Интернету, в виде пэ-дэ-эф-файла. Миз Шамуэй загрузила его в свой компьютер и распечатала.
Джулия Шамуэй. Еще одна смутьянка.
– Прочитай его, Джеймс, – подала голос Бренда. – Это важно.
Большой Джим прочитал.
4
Бенни Дрейк, Норри Кэлверт и Пугало Джо Макклэтчи стояли перед редакцией «Демократа», единственной издающейся в Честерс-Милле газеты. Каждый с фонариком. Бенни и Джо держали свои в руках, тогда как Норри сунула фонарик в широкий передний карман «кенгуру». Все смотрели на муниципалитет, где несколько человек – включая всех троих членов городского управления и повара из «Эглантерии» – вроде бы о чем-то совещались.
– Интересно, о чем они говорят, – озвучила свое любопытство Норри.
– Обычное взрослое дерьмо. – Бенни продемонстрировал полнейшее отсутствие интереса и постучал в дверь редакции.
Когда ответа не последовало, Джо протиснулся мимо него и повернул ручку. Дверь открылась. Он сразу понял, почему миз Шамуэй не услышала их: большой копир работал на полную мощность, тогда как она сама разговаривала со спортивным репортером и парнем, который в этот день фотографировал на поле.
Она увидела подростков и помахала рукой, предлагая войти. Отдельные листы один за другим выстреливались в лоток копира. Пит Фримен и Тони Гуэй, который все же, как и Пит, остался в городе на уик-энд, по очереди брали их и укладывали в стопки.
– А вот и вы! – явно обрадовалась Джулия. – Я боялась, что вы не придете. Мы почти готовы. Конечно, если этот чертов копир не нагадит в постель.
Джо, Бенни и Норри встретили это очаровательное bon mot молчаливым одобрением, каждый решил, что воспользуется им при первой представившейся возможности.
– Вы получили разрешение от своих стариков? – спросила Джулия. – Я не хочу, чтобы толпа рассерженных родителей вцепилась мне в волосы.
– Да, мэм, – кивнула Норри. – Мы все получили.
Фримен пытался перевязать стопку листов шпагатом. Получалось не очень. Норри наблюдала. Она умела завязывать пять различных узлов. А также привязывать блесну. Ей показал отец. Она, в свою очередь, показала ему, как съезжать по перилам, и, свалившись первый раз, он смеялся, пока по щекам не покатились слезы. Она думала, ее отец – лучший во Вселенной.
– Хотите, я это сделаю? – предложила Норри.
– Если у тебя получится лучше, конечно. – Пит отступил в сторону.
Она двинулась к стопкам газет, Джо и Бенни следовали за ней по пятам. Потом увидела большой черный заголовок на одностраничном экстренном выпуске и остановилась.
– Вот дерьмо!
Как только слова слетели с губ, Норри прижала руки ко рту, но Джулия только кивнула.
– Это натуральное дерьмо, все правильно. Надеюсь, вы все приехали на велосипедах, как мы и договаривались, и у каждого есть корзинка на руле. На скейтбордах газеты развозить не получится.
– Что вы сказали, то мы и сделали, – ответил Джо. – У моего велосипеда корзинки нет, но есть багажник.
– Я привяжу к нему газеты, – пообещала Норри.
Пит Фримен, который восхищенно наблюдал, как девочка-подросток быстро перевязывает одну стопку газет за другой (узлы чем-то напоминали бабочек), кивнул:
– Готов спорить, что привяжешь. Это у тебя получается.
– Само собой, – буднично ответила Норри.
– Фонарики при вас? – спросила Джулия.
– Да, – хором ответили они.
– Хорошо. Подростки не развозят «Демократ» уже лет тридцать, и я не хочу, чтобы возобновление этой традиции привело к тому, что кого-то из вас собьют на углу Главной улицы или Престил-стрит.
– Да, это будет кошмар, – согласился Джо.
– Каждый дом и предприятие на этих двух улицах получает по газете. Так? Плюс Морин-стрит и Сент-Энн-авеню. После этого маршрут выбирайте сами. Раздайте все газеты, какие сможете, но в девять часов отправляйтесь по домам. Те газеты, что останутся у вас, положите на углах улиц. Придавите камнями, чтобы не разлетелись.
Бенни вновь взглянул на заголовок:
ЧЕСТЕРС-МИЛЛ, ВНИМАНИЕ!ПО БАРЬЕРУ БУДУТ СТРЕЛЯТЬ!КРЫЛАТАЯ РАКЕТА УЖЕ НА СТАРТЕРЕКОМЕНДУЕТСЯ ЭВАКУАЦИЯ ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЫ
– Готов спорить, не сработает, – мрачно заявил Джо, глядя на карту, вероятно, нарисованную от руки, в нижней части страницы. Границу между Честерс-Миллом и Таркерс-Миллсом обвели красным. Большим «Х» обозначили место, где Литл-Битч-роуд пересекала административную границу города. «Х» расшифровывалась как «ТОЧКА УДАРА».
– Придержи язык, пацан, – бросил Тони Гуэй.
5
ИЗ БЕЛОГО ДОМАС дружеским приветом и наилучшими пожеланиями членам ГОРОДСКОГО УПРАВЛЕНИЯ ЧЕСТЕРС-МИЛЛА Эндрю Сандерсу
Джеймсу П. Ренни
Андреа Гриннел
Дорогие господа и дама!
Первое и самое главное: я приветствую вас и хочу выразить глубокую озабоченность и участие от лица всей нации. Завтрашний день я объявил Днем молитвы, и по всей Америке церкви откроют свои двери людям всех исповеданий, чтобы они молились за вас и за тех, кто пытается понять, что произошло на границах вашего города, понять и исправить. Позвольте заверить вас, что мы не успокоимся, пока население Честерс-Милла не обретет свободу и виновные в случившемся не будут наказаны. Обещаю вам и населению Честерс-Милла – ситуация изменится к лучшему, и в самое ближайшее время. Я говорю это со всей возложенной на меня ответственностью, как ваш Главнокомандующий.
Второе: этим письмом я представляю вам полковника армии США Дейла Барбару. П-к Барбара служил в Ираке, где был награжден медалью «Бронзовая звезда», медалью «За особые заслуги» и двумя медалями «Пурпурное сердце». Его вновь призвали на службу и повысили в звании, чтобы через него вы могли связаться с нами, а мы – с вами. Я знаю, что вы, будучи истинными американцами, окажете ему всяческое содействие. И как вы будете помогать ему, так и мы поможем вам.
Я намеревался, исходя из рекомендаций Объединенного комитета начальников штабов и министров обороны и национальной безопасности, ввести военное положение в Честерс-Милле и назначить п-ка Барбару временным военным губернатором. П-к Барбара, однако, заверил меня, что в этом нет необходимости. Он говорил мне, что рассчитывает на всестороннее сотрудничество со стороны членов городского управления и местной полиции. Он уверен, что его функция – «советовать и разрешать». Я согласился с его мнением, хотя это решение может быть пересмотрено.
Третье: я знаю, вы встревожены из-за того, что не можете позвонить друзьям и близким. Мы понимаем вашу озабоченность, но для нас также очень важно поддержание «телефонной блокады», чтобы снизить риск утечки секретной информации из города и ее поступления в город. Вы, возможно, думаете, что это чрезмерная мера предосторожности; заверяю вас, что нет. Очень может быть, что кто-то из тех, кто сейчас находится в Честерс-Милле, обладает важными сведениями, касающимися барьера. Внутригородские звонки будут проходить без помех.
Четвертое: мы собираемся на какое-то время продлить информационную блокаду, хотя этот вопрос продолжает рассматриваться. Очень возможно, что мы сочтем необходимым проведение городскими властями и п-ком Барбарой совместной пресс-конференции, но на текущий момент наше мнение таково: быстрое разрешение кризиса снизит актуальность встречи с представителями средств массовой информации.
В пятом тезисе хочу особо остановиться на Интернете. Объединенный комитет начальников штабов настоятельно рекомендовал временно блокировать электронную почту, и я склонялся к принятию такого решения. П-к Барбара, со своей стороны, советовал сохранить жителям Честерс-Милла доступ к Интернету. Он указал, что вся электронная почта может законным образом контролироваться Агентством национальной безопасности, и контроль этот осуществить гораздо проще, чем за телефонными разговорами. И поскольку он – «наш человек в гуще событий», я согласился с его точкой зрения, отчасти из гуманных соображений. Это решение, однако, тоже может быть пересмотрено; в политике случаются изменения. П-к Барбара окажет немалое влияние на такого рода решения, и мы рассчитываем на плодотворные рабочие отношения между ним и городскими властями.
Шестое: у меня есть веские основания предполагать, что ваши испытания могут закончиться уже завтра, в час пополудни по ЛВВ[71]. П-к Барбара объяснит вам подробности военной операции, которая будет проведена в это время, и он заверяет меня, что вы, члены городского управления, и миз Джулия Шамуэй, владелица и издатель местной газеты, сумеете известить жителей Честерс-Милла о том, что их ждет.
И последнее: вы – граждане Соединенных Штатов Америки, и мы никогда вас не бросим. Наше самое твердое обещание, основанное на наших лучших идеалах, звучит просто: мы не оставим ни одного мужчину, женщину или ребенка. Все ресурсы, которые потребуются для того, чтобы положить конец вашему заточению, будут использованы. Каждый доллар, который потребуется потратить ради этого, будет потрачен. В ответ мы рассчитываем на доверие и сотрудничество. Пожалуйста, не откажите нам ни в первом, ни во втором.
6
Какой бы писака ни накропал это послание, мерзавец подписал его сам, фамилией и двумя именами, включая и второе, террористическое[72]. Большой Джим не голосовал за него, а в тот момент, телепортируйся президент перед ним, Ренни с радостью бы его задушил.
И Барбару.
Большого Джима так и подмывало высвистать Пита Рэндолфа и препроводить полковника-повара в камеру. Сказать ему, что он может устанавливать трехнутое военное положение, сидя в подвале полицейского участка, а Сэма Вердро назначить своим адъютантом. Возможно, Бухло даже удастся удерживать под контролем дрожь в руках достаточно долго, чтобы не ткнуть пальцем в глаз, отдавая честь.
Но не теперь. Не сейчас. Некоторые фразы так и выпирали из письма мерзавца главнокомандующего: И как вы будете помогать ему, так и мы поможем вам… Плодотворные рабочие отношения между ним и городскими властями… Это решение может быть пересмотрено… Мы рассчитываем на доверие и сотрудничество.
И последняя трактовалась предельно ясно. Большой Джим не сомневался, что для этого выступающего за аборты щучьего сына слово «вера»[73] являлось пустым звуком, но под «сотрудничеством» он понимал абсолютно конкретную вещь, что хорошо понимал и Джим Ренни: Это бархатная перчатка, но не забывайте, что в ней железный кулак.
Конец ознакомительного фрагмента.