5. Нику
На проститутку Анжела не тянула. Нику вспоминал общаковых шлюх, неторопливых и надменных – последнее особенно ощущалось, когда дела Нику покатились под гору. Что бы ни происходило, им не изменяло одно – внутреннее ощущение, что продавая свое тело, они делают большое одолжение. Нику чувствовал их превосходство и иногда пользовался им для оправдания того, почему к сорока годам у него так и не вышло ничего путного с женщинами.
Шлюхи привыкли, что с ними все проходило быстро и не считали, что обязаны ему чем-то большим, чем удовлетворением нехитрых капризов в отношении его видов на семяизвержение. С этим проблем никогда не возникало: девушки охотно закрывали глаза, приподнимали груди, вытягивали языки и, кажется, даже находили удовольствие в том, что с Нику можно заработать быстрее, чем с остальными парнями. Выбирать ему не приходилось: выбор шлюх в общаке был далек от султанского гарема, но шлюхи были своими, проверенными – временем и докторами. К тому же в общаке действовало неписанное правило, которого воры старались придерживаться хотя бы из инстинкта самосохранения. Не рекомендовалось гулять на стороне, вне семьи и общаковых девушек. Последствия принесенных в общак инфекций могли быть самыми жесткими, вплоть до запрета на профессию, как однажды случилось с домушником Козырем, полгода сводившего концы с концами. Парню просто отпилили бы голову, вздумай он обчистить квартиру в период действия санкций.
В последние годы общие шлюхи оставались одной из немногих привилегий общака и одним из немногих свидетельств того, что общак еще жив. Впрочем, такая привилегия не особо радовала Нику. Часто денег ему не хватало даже на выпивку, что уж говорить о более серьезных развлечениях. Исключением была лишь рыжая Маша, проститутка, выделявшаяся не только цветом волос, но и возрастом. Думая о ней, Нику вспоминал, что ему самому почти сорок и содроганием понимал, что ей-то теперь где-то под пятьдесят.
Машу он потерял из виду лет пять назад, как раз тогда, когда понял, что с девушками у него теперь будет не только быстро, но и все реже и реже: слишком уж безграничным виделся океан, в котором утопали перспективы воровского ремесла. Он не мог точно сказать, чего было больше в Машином отношении к нему, и возможно ли такое, чтобы проститутка влюбилась в клиента. Сомнениями он обычно мучался после неудачных свиданий – а такие случались все чаще, и после них Маша была особо радостна и нежна, по крайней мере, на словах. Успокаивая Нику обещаниями следующего раза – «у тебя все еще получится», – она быстро одевалась и оставляла его одного, голого, пахнущего потом и спермой. Проблема была в том, что другие шлюхи не говорили ему и такого. И все же кризис профессии умерил даже эти его скромные аппетиты, и Машу он перестал заказывать даже раньше, чем остальных шлюх: не хватало еще ее сочувственных пожеланий скорейшего денежного достатка. Теперь Нику все чаще оставался наедине с собой, в собственном туалете, где, испытав мимолетное удовольствие, он до конца дня гарантированно портил себе настроение.
Маша исчезла из его жизни, но ее рыжие волосы все так же развивались в уголках его памяти. Нику даже стал представлять несбывшееся, как она избавляет его от проклятия, за которое его так любили охочие до быстрых денег молоденькие проститутки. В прежние годы он тешил себя надеждой, считал, что с возрастом все образуется и что его странная слабость, которой принято считать преждевременное семяизвержение, останется в прошлом и в этом находил оправдание все более заметной седине на висках. Увы, сорокалетний рубеж принес ему две паршивые новости: он все меньше зарабатывал и все быстрее кончал в своем проклятом туалете. Кто знает, а вдруг и вправду Маше не хватило какого-то года, чтобы сделать его мужчиной? И разве не делают женщины себе мужчин только из тех самцов, которые заставляют их часами корчиться в нескончаемом огне страсти? Где же ты, Маша? Пусть подурневшая, с морщинами и затухающим вкусом к и без того дряной жизни, но еще более опытная и, кто знает, не остывшая ли к нему? Он знал, он чувствовал, и переубедить его не могли бы даже еще с десяток новых постельных неудач – сделать Анжелу его союзницей ему могла помочь одна лишь Маша.
С Анжелой все было ясно: ну какая из нее шлюха? Ей не хватило бы смелости даже на какую-нибудь отчаянную глупость, даже на шантаж руководства «Молдова-газа». Сообразила бы она хотя бы такое: собрать данные с нескольких кварталов, чтобы, донимая начальство телефонными звонками, потребовать повышения нищенской зарплаты? Решилась бы Анжела на такое, ставя собеседника на другом конце провода перед выбором – согласиться для вида и изувечить гадину в условленном месте встречи, или не ввязываться, а отправить в те же кварталы еще парочку низкооплачиваемых дур, не беспокоя сигналом о шантаже полицию, от которой, кто знает, не больше ли проблем, чем их решения.
Нику с его двухсоткой не стал для нее спасением, но она и не привыкла к тому, что деньги ей дают просто так – а пятна колы на одежде не воспринимаются как ущерб, если не уверен, что завтра останутся деньги на обед. Вариант подаяния Нику не подходил, это само собой. Не годился и вариант сексуальных услуг, несмотря на намеки Анжелы. Секс – не лучший союзник в деле создания банды, особенно если секс – слабое место Нику. И все же секс – его единственный шанс, секс взрослого мужчины с молодой, но уже познавшей главный вкус жизни женщиной. Он должен был стать для нее богатым меню, из которого она будет баловать себя разносолами, выбирая, в зависимости от часа и настрояния, яростные проникновения или нежные прикосновения, от которых ее било бы током не меньше, чем от самых диких толчков.
Маша, Маша, рыжеволосая бестия! Может, она уже давно умерла?
– Наша Машка, что ли? Бля, ты бы еще Крокодилиху вспомнил.
Длинная Сима смотрела на Нику с недоумением и раздражением. Она уже разделась до одних чулок и пыталась понять, нужно ли ей ломать себе голову по причине первого за год с лишним визита Нику, или плюнуть на все и отработать свое. Как это всегда бывало с ним – быстро и безо всякого удовольствия.
Нику тоже вспомнил Крокодилиху, еще одну шлюху с огромным подбородком, которой больше подошло бы какое-нибудь лошадиное прозвище. Переспать с ней он не успел, и это был на его памяти единственный случай, когда исчезновение проститутки из общака было связано со счастливым для нее концом. Крокодилиха своего не упустила. Природное несовершенство заместила природным же инстинктом хищника, и может, ее товарки даже жалели, что дали ей прозвище, которое не стеснялись говорить ей в глаза. Она его с лихвой окупила, захомутав владельца коньячного завода и с первой ночи взяв у него обещание жениться.
– Так ты ради Машки, что ли?
Уже не стесняясь клиента, Сима прикрывала наготу, и Нику даже похолодел. Сейчас поднимет скандал, решил он. Вызовет сутенера и представит дело так, что Нику не рассчитался. А ведь он заплатил, чтобы даже не притронуться к ней.
– Очень надо, – положив руку себе на грудь, признался Нику.
– Да ты романтик! – хохотнула Сима. – Страдаешь по Машке, что ли? Сколько же лет вы не виделись?
Нику отвел глаза и с удивлением понял, что сам начинает верить в версию проститутки.
– Охренеть! – уставившись на него, Сима забылась и ее руки, в которых она сжимала футболку поползли вниз, вновь оголив слегка обвисшую грудь.
– Послушай, – сказала она, – мне не хочется тебя разочаровывать, но… Черт, надо же, как неловко.
Ее нет? – спросил Нику. – Маша умерла?
– Да жива она, – сказала Сима и быстро натянула футболку на голое тело. – Вот только дела у нее не очень, насколько я знаю.
Присев на край кровати, она продела ноги в трусики и, вскочив, прикрыла ими то, что еще полчаса назад не собиралась скрывать от Нику.
– На Скоростной она, – со значением сказала Сима. – Давно и, боюсь, до конца.
Когда-то улица Каля Басарабией, бывшая Скоростная, была начальной точкой карьеры всех кишиневских шлюх. Теперь же работа на Скоростной – улице, задуманной для разгрузки от транспорта центра города, была равносильна изгнанию из рая. Местом, где старели и откуда навсегда исчезали жрицы любви. Здесь были все – алкоголички и брошенные одиночки с тремя детьми, бывшие валютные и молодые дуры, перебравшиеся в столицу после исхода населения из родных сел.
Найти Машу оказалось делом нелегким, а главное накладным. Три дня подряд Нику высматривал в выплывающих из сумерек бледных фигурах знакомый силуэт, притормаживая водителей такси, колесивших по улице, проложенной еще при «совке», вдоль которой с обеих сторон высились столбы без единого фонаря. Красные Скоростной подошли бы в самый раз.
Конец ознакомительного фрагмента.