ЕЩЕ ОБ ОБМАНАХ
Что же касается обманов, то они, в отличие от самообманов, для меня и для тех, кто пытается жить осознанно, неприемлемы, как любой обман. Самообман интимен, человек с ним всегда наедине. При обмане обязательно есть некто, кто обманывает, то есть обманщик. Обманщик старается убедить обманываемого в том, что ему, обманщику, доступно недоступное и он умеет измерить бесконечное, то есть он знает, что будет после смерти, сам ее не испытав.
Неуклюжесть, корыстность, ложь обманщика очевидны. Но обман удается – обманываемый, когда дело доходит до вопроса о смерти, желает быть обманутым, только бы получить хотя бы малейшую, слабую, пусть неверную, но все-таки надежду не умереть, а если и умереть, то не исчезнуть совсем и продолжить существовать в ином мире. «Ведь обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад», – сказал поэт.
Тем более что сумма денег, которую так или иначе выуживает обманщик, ничтожно мала по сравнению с тем, что обманываемый готов отдать при приближении смерти – он согласен отдать все, что имеет, всего лишь за несколько слов призрачного ободрения.
А кроме того, ум человеческий настолько изощрен, что даже само по себе, казалось бы, верное и бесспорное утверждение, что «оттуда» никто не возвращался, не абсолютно и отступает перед ловкостью и изворотливостью мысли. И утверждение, что «оттуда» никто не возвращался, хотя и неопровержимо, но окончательно еще не доказывает, что «там» ничего нет.
Пример с гусеницей, умершей, но возродившейся в бабочке не убеждает. Недолговечная бабочка, блеснув шелком красиво разукрашенных крыльев, умирает ни во что уже не превращаясь. Но короткий анекдот-притча о сперматозоиде ставит в тупик всех ярых атеистов, отчаянно-упрямо утверждающих, что «там» ничего нет и быть не может. «За пределами матки нет и не может быть никакой жизни, – сказал сперматозоид, – ведь оттуда сюда еще никто не возвращался».
Но этот анекдот-притча не добавляет правоты и тем, кто истово верит, что наша настоящая жизнь начнется только после того, как мы умрем.
И те и другие хотят объяснить, придумать то, что находится в области недоступного человеку и его разуму. И то и другое – болезненный, нелепый, а иногда изящный, но всегда безрезультатный изворот ума человеческого, пытающегося проникнуть туда, куда ему проникнуть не дано.
Есть ли связь между сперматозоидом, оплодотворившим яйцеклетку, и человеком, появившимся в конечном счете на свет из этой оплодотворенной яйцеклетки? На первый взгляд есть – ведь без одного не может быть второго и одно – начальное звено в цепи событий, которая заканчивается вторым. Но сперматозоид и оплодотворенная им яйцеклетка так удалены от человека, задающегося вопросом о смысле жизни, что на самом деле связь между ними давным-давно исчезла, они – явление разных порядков, разных миров.
Установить такую связь то же самое, что видеть связь между синим цветом василька, распускающегося во ржи, и термоядерной реакцией слияния легких ядер в более тяжелые в плазменном шаре типичной звезды-карлика, называемой людьми Солнцем. Связь эту, несомненно, можно установить, но два эти явления так удалены одно от другого, что ее, этой связи, уже нет, она теряется в цепи (во многих местах разорванной) причин и следствий, уходящих за горизонт.
Как нет связи между двумя искрами, летящими в разные стороны от одного костра – одна из них, подхваченная ветром, зажигает скирду необмолоченной пшеницы, лишает пропитания семью крестьянина, который, видя смерть своих близких от голода, становится разбойником и убивает, грабя на дороге молодого сына помещика, незадолго до этого вчерне набросавшего поэму, превосходящую по своим литературным достоинствам и «Илиаду», и «Евгения Онегина»; другая искра просто гаснет, покружившись в воздухе.
Хотя можно убедительно доказать и показать, что связь между тем, что цивилизация не обогатилась еще одним литературным шедевром и угасшей в воздухе искрой есть, она реальна, материальна и неоспорима. На самом же деле ее, этой связи, нет.