Глава 1
1958 год, Нью-Йорк, Гарри Уильямс
Садовник Гарри Уильямс вытер рукавом синего комбинезона вспотевший лоб и неодобрительно покачал головой.
Ну и погодка!
Это просто черт знает что творится!
Еще нет и девяти часов, а солнце жарит, как сумасшедшее. В высоком синем небе ни облачка. Плотный и густой, словно желе, воздух, кажется, не вдыхается – глотается, обжигая легкие. Хочется почувствовать на мокром соленом лице хотя бы робкое прикосновение прохладного ветерка с Атлантики. Но ветра нет. Есть только раскаленные потоки солнечных лучей, обрушивающиеся на все живое стремительной неукротимой Ниагарой.
Да уж, такая жара явно не на пользу саду доктора Барбары Мэй. Зеленый аккуратно подстриженный газон начинает слегка желтеть. Кусты бордовых и белых роз, высаженные вдоль вымощенной булыжником дорожки, могут пожухнуть. А дивные голубые гортензии и розовые магнолии, посаженные по распоряжению миссис Мэй вплотную к окнам кабинета (поэтому изнутри дома кажется, как будто бы с первыми лучами солнца ярко вспыхивает разноцветными гроздьями цветочный фейерверк), уже теперь печально наклонили головки. И это несмотря на долгий вечерний полив!
– Сейчас, сейчас, бедняжечки, – пробормотал Гарри, торопливо разматывая черный толстый шланг. – Не дело это, конечно, по жаре вас поливать. Но разве есть выбор! До заката вы не протянете.
Прижав к ледяной струе палец, Гарри направил поток воды к корням растений и глубоко вздохнул.
С этим чертовым летом все не заладилось с самого начала! Сначала из лечебницы сбежал пациент и поломал кусты жасмина. Потом погода раскалилась, как пышущая жаром печь. Говорят, Нью– Йорк задыхается от жары, под колесами автомобилей плавится асфальт, и даже стекла лопаются, как мыльные пузыри. Впрочем, здесь, в пригороде, не легче. Сад доктора Мэй требует все больше усилий. Приходится заниматься растениями с утра до вечера. А разве есть результат?! Все вянет прямо на глазах!
«Мне даже стыдно встречаться с ребятами в баре, – размышлял Гарри, окатывая листву мелкой россыпью брызг. Капельки воды, поймав солнечные лучи, наполнялись бриллиантовым многоцветием, а над кустами уже появился яркий мостик радуги. – Зайдешь пропустить стаканчик, послушаешь, как поживают друзья. У Джонни на бензоколонке все о’кей; и плотник Джек доволен жизнью; про Зака, водителя, и говорить не приходится – когда дела не в порядке, новый грузовик не покупают. Потом ребята спрашивают: «А ты как поживаешь, старина Гарри?» И что мне отвечать? Гортензии опять посохли?»
Если бы у Гарри кто-нибудь поинтересовался, откуда у него появилась такая твердая уверенность в том, что свою работу надо делать хорошо в любой ситуации, невзирая на любые обстоятельства, – он вряд ли бы смог ответить на этот вопрос.
Может, перед его глазами возникло бы бледное изможденное лицо отца? Бруклинский рабочий, он всего себя отдавал заводу. «Запомните, дети: самое главное – это работа, – любил повторять отец за ужином, после короткой молитвы. – Когда у тебя есть работа – у тебя есть деньги. А если у тебя есть деньги – то у тебя есть все». Впрочем, отца, несмотря на его трудолюбие, вышвырнули с завода безо всяких церемоний, как увольняли в тридцатые годы сотни тысяч американцев. Безработица оказалась ему не по плечу. Он все больше мрачнел, видя, как жена латает и перелатывает детскую одежонку, как из дома не выходят оценщики, описывающие мебель. Единственное его занятие в те нелегкие дни: лечь на постель, уткнуться невидящим взглядом в стену – и так пролежать весь день. «Папа уехал искать работу», – пряча глаза, врала мать после того, как все было кончено. Как будто бы соседи не рассказали всем братьям Уильямс, что отец удавился, едва только от дома отъехал школьный автобус. Мама была в это время в ванной, услышала, как из спальни донесся стук, бросилась на помощь – но было уже поздно...
Потом приезжал толстый коронер с дымящейся в уголке рта сигаретой, а мать все умоляла его покончить с вопросами до того, как дети вернутся из школы...
Мама, худенькая, бледная, всегда в аккуратной, хотя и старенькой одежде, работала с утра до ночи. Очень хотелось помочь ей, заработать хотя бы пару центов. И такие возможности имелись – продавать газеты после школы; прибираться в закусочной, когда за полночь оттуда, пошатываясь, выходят последние посетители. Если бы не те «детские» деньги, которые приносили в дом все братья Уильямс, – порой приходилось бы совсем туго. Времена тогда стояли лютые, безжалостные. «Сухой закон» давно отменили, однако на улицах все еще вовсю орудовали гангстеры. И мамочку, только получившую расчет за неделю, часто грабили бандиты. Несмотря на ее мольбы, они, угрожая револьверами, забирали у нее все, вплоть до последнего цента. А потом, надвинув на глаза шляпы и запахнув длинные пальто, растворялись в ночи нью-йоркских улиц...
Полиция? Смешно! Да полицейские в те смутные годы сами боялись гангстеров, как трусливые крысы. В газетах тогда не печатали заметок о том, что поймана жестокая банда. А вот сообщения, что гангстеры напали на полицейский участок и завладели оружием, появлялись регулярно.
С тех пор прошло немало лет. Многое изменилось. Жизнь стала лучше, проще, сытнее. И безопаснее.
Но не забыть той голодной бессонницы. И как пугал жар, сжигающий тело, – а денег на микстуру нет, и помирать не хочется. Или еще одно воспоминание: стоит солнечный сентябрь, в Центральном парке на деревьях еще ни единого желтого листика. О нет, никаких мечтаний о том, как в декабре здесь зальют каток. Сердце уже грызет тревога: какие там забавы, когда не имеется ни пальто, ни теплых ботинок, а зима в Нью-Йорке холодная...
Да, все-таки, как ни крути, – работа является самым главным в жизни каждого человека. Ее надо всегда делать хорошо.
В этом Гарри Уильямс не сомневался. Рослый, с сильными руками, рыжеватыми волосами и круглыми голубыми глазами, он всей своей бесхитростной душой был предан розам и магнолиям.
Ведь если хозяйка будет довольна и дела пойдут хорошо – можно со временем снять просторный домик. Жениться на горничной мисс Мэй – черноволосой Дженнифер. Она не красавица, но у нее приятная улыбка, а еще она аккуратная, и, безусловно, будет хорошей женой и матерью. Хотя с детишками лучше не торопиться, надо поднакопить деньжонок. А ну опять какая напасть, безработица. Пусть будет запас.
Поэтому...
А черта с два вы засохнете, магнолии и гортензии! Слишком многое от вас зависит!
Поливая кусты, садовник машинально повернулся спиной к лечебнице, прекрасно просматривающейся из сада мисс Мэй.
Очень нужно пялиться на тех призраков в серых пижамах, прогуливающихся по дорожке! Видали, как говорится, зрелища и поприятнее!
Строго говоря, пациенты миссис Мэй (а док была психиатром), приходившие в дом, Гарри тоже не нравились. Бледные, нервные, они то что-то громко выкрикивали, то молчали, и тогда с лужайки можно было расслышать, как настойчиво пытается миссис Мэй завязать беседу.
Однако если терапия не помогала – все эти странные нервные субъекты перемещались прямехонько в лечебницу, находящую в двух шагах от дома миссис Мэй. Док и занималась частной практикой, и присматривала за больными в лечебнице. Иногда получалось так, что один и тот же пациент мог ходить на частные сеансы, потом лежал в больнице, после чего помощь врачей какое-то время не требовалась. Однако рано или поздно этот уже знакомый человек все равно вынужден был звонить у литых ворот миссис Мэй. Док грустно замечала после таких визитов: «Увы, намного чаще я могу только облегчить страдания, а не исцелить...»
– А это не опасно? Больные не могут прийти сюда и выкинуть что-нибудь такое? – растревожился Гарри, впервые оказавшись в запущенном саду перед белоснежным особняком с массивными колоннами.
Соседство дома, где предстоит работать, с больницей для умалишенных ему совершенно не понравилось. Да и то, что хозяйка – психиатр, надо было как следует обмозговать.
Док, впрочем, похоже, даже не сомневалась, что Гарри устроят условия работы. Услышав его вопрос, Барбара Мэй беззаботно рассмеялась:
– О, после таблеток все пациенты становятся такими смирными! И потом, на прогулку выпускают лишь тех, кто не опасен. Я специально купила этот особняк. Прежнему владельцу соседство с лечебницей не нравилось, а я, наоборот, в полном восторге! Ведь мне даже не придется пользоваться автомобилем.
Док оказалась права: по большому счету ни психи из больницы, ни полусумасшедшие пациенты, являвшиеся на прием, особых проблем саду не доставляли. Больные были слишком поглощены собственными делами, чтобы вообще замечать хоть что-нибудь вокруг. Только один раз пациент, не справившись с управлением автомобилем, разворотил красивую клумбу у парадного входа. Да недавний побег придурка из лечебницы дорого обошелся жасминовым кустам, в которых пытался укрыться беглец. Когда его выследили санитары, мужчина в серой пижаме все цеплялся за тонкие ветки и истошно орал.
Однако на такие мелочи можно не обращать внимания.
Если бы не жара, все было бы о’кей...
Скорей бы закончилась эта невыносимая раскаленная духота!
Добросовестно полив кусты, Гарри собирался смотать шланг и отнести его в небольшой домик, где хранился садовый инвентарь.
Но – небывалое дело – прямо к особняку вдруг подъехал огромный черный «Кадиллак», сверкающий лакированными боками.
На долю секунды Гарри пришлось зажмуриться – яркое солнце, отразившись в серебряных ручках автомобиля, швырнуло в лицо пригоршню солнечных зайчиков.
«Что-то рановато для пациентов, обычно док принимает после ланча», – пронеслось в голове у садовника.
Он открыл глаза.
Снова зажмурился.
И опять открыл.
Нет, это не сон.
Не показалось.
Действительно – она...
Сладкая крошка, вожделенная девочка.
Впиться в ее накрашенный красной помадой пухлый ротик был бы не прочь любой мужчина в кинотеатре. Впрочем, да что там кинотеатр – вся мужская половина Америки глотала слюнки при виде такой горячей штучки.
Трогательная, близорукая Пола Девбойс из «Как выйти замуж за миллионера», дружелюбная Лорелей Ли из «Джентльмены предпочитают блондинок»...
Мэрилин Монро! Это была она, она!
Вблизи ее лицо и фигурка показались совсем юными, нежными. Она напоминала не соблазнительницу – ребенка, девочку-школьницу: невысокий рост, небрежно заколотые на затылке светлые локоны.
Мэрилин рассеянно обвела окружающее пространство восхитительными темно-синими глазами и, махнув шоферу, направилась к двери.
Потом красивое лицо актрисы вдруг исказила судорога. А еще она обняла себя за плечи, словно пытаясь унять дрожь, сотрясавшую все тело.
В ту же секунду на крыльце показалась миссис Мэй, с безмятежной улыбкой, которой она встречала всех своих пациентов. Чмокнув Мэрилин в щеку, она посторонилась, давая актрисе возможность пройти внутрь.
– Черт побери, неужели у этой крошки тоже проблемы с мозгами?! – пробормотал Гарри, не в силах отвести взгляд от закрывшейся двери. – Или она дружит с хозяйкой и заехала выпить чашку кофе? Не может же такая красотка быть сумасшедшей!
Внезапно садовник осознал, что все эти слова говорила только часть Гарри – честного, любящего свою работу, мечтающего о собственном доме.
Но есть и другая часть мистера Уильямса.
Тот Гарри не особо влюблен в горничную миссис Мэй Дженнифер. Он не очень-то радуется, когда после пары стаканчиков, пропущенных в баре, девушка соглашается отправиться в уединенное местечко, а там позволяет снять с себя трусики.
И это объясняется просто.
Мэрилин...
Она ведь всегда безумно нравилась! Она будоражила кровь, заставляла сердце биться быстрее. Любовь—не любовь, но покувыркаться в постели с такой красоткой хотелось больше всего на свете.
Только вот Мэрилин была далеко, она казалась недоступной. А Дженнифер находилась рядом. Впрочем, теперь...
В следующую секунду Гарри уже быстрым шагом направился к кустам гортензии и магнолии, росшим у кабинета доктора Мэй. Конечно же, окно в такой жаркий день было распахнуто настежь.
– Барбара, послушайте, я не могу работать! Я не хочу никого видеть. Я потеряла ребенка, а это никого не волнует, – срывающимся голосом говорила Мэрилин.
Невероятно – она даже хлюпала носиком! Как самая обычная девчонка!
Доктор Мэй сочувственно вздохнула:
– Конечно, дорогая, я понимаю: все это очень, очень тяжело.
– Да! Вы должны были приехать ко мне только через два дня, но я не могу ждать так долго, потому...
Миссис Мэй перебила актрису:
– Вы правильно сделали, что пришли. Присаживайтесь в это кресло. Так удобно? Хорошо. Конечно же, мы обязательно обсудим все, что связано с потерей ребенка. Но это будет позже. А теперь я хочу поговорить с одной маленькой девочкой. Ты здесь, Норма Джин?
– Барбара, это обязательно? Я ведь уже часто рассказывала вам о своем детстве. Сколько можно, одно и то же, одно и то же! Теперь я хочу поговорить о ребенке! Представляете, Артур[3] говорит, что я сама во всем виновата – не прекращала пить таблетки. Но я не могу без них ни спать, ни работать. А он так жесток ко мне. Артур во всем винит меня!
– Мы это обсудим позже. Я ведь уже объясняла: важно начинать любой сеанс психоанализа с воспоминаний о детстве. Там не только корень всех наших проблем, но и силы, при помощи которых можно преодолеть все трудности. Итак, ты здесь, Норма Джин?[4]
– Да. Да... Норма Джин здесь...
... Потом Грейс[5] рассказывала: в дом Иды Болендер, занимавшейся воспитанием приемных детей за государственное пособие от штата, мать передала свою дочь, когда той было всего две недели. Иду присмотрела бабушка; такая же сумасшедшая, как и Глэдис[6], она, как ни странно, понимала: ребенка должен воспитывать тот, у кого нет проблем с рассудком.
И все-таки Ида, в мешковатом длинном темном платье и вечном чепце, скрывающем криво постриженные волосы, появляется в памяти позже.
Самое первое воспоминание – искаженное яростью лицо бабушки. Ее болезнь обострилась. Бабушка пробралась в дом Иды, подошла к кроватке и пытается душить внучку подушкой. Как больно! Не хватает воздуха! Пылают пугающей яростью темно-синие глаза на красивом бледном лице...
Потом – как продолжение кошмара – такие же огромные глаза, и красивое лицо, хотя и более молодое, без морщинок.
«Я – твоя мать! Ты будешь жить со мной!» – выкрикивает женщина.
От ее нервного голоса и брызжущей в лицо слюны страшно. А еще она размахивает ножом.
Можно не сомневаться: именно Ида спасала от бабушки и мамы, которые при обострении болезни окончательно переставали что-либо соображать, являлись в дом Болендеров и устраивали скандалы. Однако в памяти первая приемная мать появляется намного позже.
Норме Джин исполняется три годика. Женщина со строгим взглядом протягивает ей пирог с небольшими горящими свечами и фальшиво напевает: «С днем рождения!»
«Спасибо, мама!» – лепечет девочка.
И сразу получает пощечину. Нет, не в прямом смысле слова; руку на детей Ида Болендер никогда не поднимала. Только есть фразы, которые ранят сильнее удара.
«Норма Джин... ты должна знать... я очень люблю тебя, но я не твоя родная мама...»
Отличный подарок на день рождения крохи.
Нет, Ида не была жестокой. Просто всегда старалась называть вещи своими именами. И никогда не позволяла обращаться к себе «мама», никогда!
Задуть все огоньки на пироге от волнения не получается.
И это только начало.
У Нормы Джин не получается слишком многое: не заливаться слезами от осознания того, что родная мать – сумасшедшая, а отец и вовсе неизвестен[7]; не орать, видя, что Ида все-таки относится к родным детям лучше, чем к приемным.
Малышка Норма Джин хочет всего и сразу – новых платьев, конфет, покататься на аттракционах, сходить в кино.
Почему появляются именно такие желания – понять сложно. Может, это привет от родной мамочки, которая в промежутках между лечением ни в чем себе не отказывала? По крайней мере, у Болендеров научиться ничему подобному было невозможно.
«Я никогда не стану пить вино и курить и всю жизнь буду молиться Господу Богу нашему», – повторяют все дети Иды Болендер с самого раннего утра. И это только первая молитва, а всего их – три, перед каждой трапезой. В этой семье принято ходить в церковь, а не в кино. Здесь в почете готовка благотворительных обедов, но не развлечения.
Однако и христианское терпение имеет пределы. Или просто вся набожность Иды на самом деле была лицемерием?
В этом мире никто не говорит правды! И все врут! Действительность ускользает, рассыпается. Хочется найти хоть какую-нибудь точку опоры. Но ее нет, падение в пропасть бесконечно.
Нет-нет, никто и не думает отклоняться от темы.
Это и есть мысли маленькой Нормы Джин.
Ей не повезло, да.
Просто дико не повезло.
Она никогда не видела своего отца.
Она не чувствовала материнской любви и заботы.
И с ранних лет познала предательство...
После того как злобный сосед разрубил щеночка Типпи надвое мотыгой, Норме Джин хочется только одного: плакать, плакать, плакать.
Слезы хотя бы капельку облегчают боль. О, как жесток этот мир, где даже маленький беленький песик с забавной мордочкой не может рассчитывать на любовь!
Норма Джин плачет несколько дней подряд, и нервы Иды не выдерживают.
«В конце концов, у этой несносной девчонки имеется родная мать. Она недавно в очередной раз вышла из психиатрической клиники, вроде бы выглядит присмиревшей. Она хочет забрать Норму Джин. Так пускай забирает! Да, у нее нет возможности заботиться о девочке. Но это уже не мои проблемы! Доходы от Нормы Джин[8] несопоставимы с теми проблемами, которые она доставляет!»
Думала ли так Ида? Жалела ли о том, что отдала ребенка психически неуравновешенной женщине?
Это неизвестно.
А только она собрала чемодан Нормы Джин и объявила:
– Теперь ты будешь жить со своей родной матерью. Иди же отсюда, не медли! Видишь, за тобой уже приехал автомобиль...
Глэдис, помнится, сидела на заднем сиденье желтого такси.
Норма Джин инстинктивно забирается на переднее сиденье, поближе к водителю, подальше от чужой женщины с красивым отрешенным лицом, которую тетя Ида велела называть мамой.
Норме Джин так обидно, а еще страшно. Она ведь помнит – мама может ударить, она хватается за нож...
И эти страхи небезосновательны.
Через пару месяцев у Глэдис опять обострение, ее забирают в клинику.
«Мы будем жить с тобой вдвоем, – говорит мамина подруга Грейс. – Нам будет с тобой неплохо, малышка».
Норма Джин ей верит. У нее просто нет выбора. И, оказывается, всем иногда надо верить во что-то такое.
Вот Норма Джин и верит, и вспоминает эти слова, даже когда за стенкой раздается:
– Отдай девчонку в приют. У меня двое своих детей, еще один рот я не потяну.
Так говорит новый кавалер тети Грейс.
Норма Джин старается кушать совсем немного, как птичка. От голода у нее постоянно кружится голова.
Но через неделю она уже, обмирая от ужаса, стоит у дверей приюта...
Нет, Грейс по-своему старалась устроить судьбу девочки.
Иногда она, уговорив своего мужа, забирала Норму Джин домой. Но тот мог терпеть чужое дитя лишь пару месяцев, а потом все, что бы ни делала Норма Джин (а она делала только одно – старалась не попадаться на глаза), вызывало ярость.
И Грейс пристраивала малышку к друзьям. Кто-то из них научил пить шампанское. Кто-то пытался уложить в постель.
Разные дома, школы. Одинаково чужие люди...
В конце концов, тетя Грейс, осознав накануне очередного переезда, что муж не позволит забрать Норму Джин с собой, все решила просто.
Отдала Норму Джин, которой едва исполнилось шестнадцать, замуж за жившего по соседству Джима Догерти.
Норма Джин не любит мужа. И очень боится секса.
И все-таки у нее в сердце живет надежда.
А вдруг Джим окажется добрым, ласковым и заботливым? Вдруг он полюбит свою жену?
У Нормы Джин впервые появится кто-то, кому она будет по-настоящему нужна. И у нее будет свой собственный дом...
Впрочем, мечты о рае обернулись адом.
Для Нормы Джин это, в общем-то, обычное дело...
...Смахивая слезы, Гарри поднялся с газона и зашагал к домику.
Вообще-то там хранился садовый инвентарь.
А еще на полке, рядом с удобрениями и средствами от тли, стоит небольшой магнитофон.
Доктор Мэй выбросила его в мусорный бак, когда он сломался.
А починить его было проще простого.
Можно взять тот магнитофон, установить в него батарейки, спрятать в кустах и сделать запись.
А потом...
Всхлипнув, Гарри слабо улыбнулся.
Нет, у него не было мыслей о шантаже актрисы, о том, что эту историю можно продать газетчикам.
Просто ему хотелось иметь возможность иногда слышать этот нежный, с легким придыханием, невероятно сексуальный голос.
Уж, конечно, это вам не какая-нибудь горничная миссис Мэй Дженнифер. А сама Мэрилин Монро!
– Черт побери, неужели никто не может позаботиться о такой сладкой малышке?! – ворчал Гарри, разыскивая в полумраке магнитофон.
После яркого солнца казалось, что в сарае стоит темень – хоть глаз выколи. И неиспользованных батареек на полке не нашлось. Однако садовник не растерялся, нащупал фонарик, открутил крышку, выкатил на ладонь пару круглых батарей. А потом продолжил:
– Уж я бы сделал так, чтобы Мэрилин была счастлива! Только разве она позволит приблизиться к себе такому простому парню?! Она – звезда, а я – самый обычный человек...
– Через полтора часа наш самолет совершит посадку в международном аэропорту Лос-Анджелеса «Лакс». Температура в Лос-Анджелесе составляет 17,2 градуса выше нуля по Цельсию или 63 градуса по Фаренгейту. А теперь пассажирам будут предложены прохладительные напитки и сандвичи.
Когда в проходе между креслами комфортабельного «Боинга» вновь появились стюардессы, перемещающие тележку с вином, соками и минералкой, Лика Вронская печально вздохнула.
Скорее бы уже добраться до этой Америки!
За многочасовой перелет пассажиров перманентно поили-кормили, и теперь уже кажется, что океан булькает в собственном животе. И в этом океане радостно плещется бегемот, так как еще на подлете к США американские авиалинии начинают знакомить с местной кухней посредством невероятного количества гамбургеров. Вроде и проголодаться не успеваешь – а все равно что-то постоянно жуешь, жуешь...
– Лика... вы не подержите Сашеньку еще раз? – Девушка на соседнем сиденье улыбнулась, ерзавший на ее коленях бутуз плаксиво наморщил носик-кнопку. – Извините за беспокойство, но это количество воды...
– Все правильно. – Вронская протянула руки к мальчику. – Во время такого многочасового перелета надо же чем-то заниматься. Правда, Саша? Конечно же, я тебя подержу, и ты будешь вести себя хорошо, согласен?
Ребенок полутора лет от роду смотрел вслед удалявшейся в конец самолета маме, и на пухлощеком личике отражалась вся сложность решаемой им стратегической задачи.
Разреветься теперь, когда мама ушла? Но она вряд ли вернется; плавали – знаем.
Наверное, лучше все-таки дождаться, пока блудная мать разместится в своем кресле и вот тогда поистерить уже с особым удовольствием? Чтобы мамуля знала, знала и понимала: такого прекрасного сына ни в коем случае нельзя оставлять с какими-то непонятными, чужими тетеньками.
– Господи, Сашка, какой же ты хороший, пока маленький. Маленькие детки – маленькие проблемы, правду говорят, – прошептала Лика, невольно улыбаясь исходящему от Сашиной макушки приятно-сливочному запаху. – А потом дети подрастают. Моей Даринке уже четыре года. Болтает вовсю. Лучше бы она иногда молчала...
Закусив губу, Лика уставилась в иллюминатор, залепленный снежной ватой облаков.
Но только память все равно уже услужливо начинает болезненный кинопоказ.
...– Ты – злая мама, – выпалила вдруг симпатичная кроха с белоснежными кудряшками. – Ты меня бросаешь.
В горле от таких заявлений дочки комок. Поэтому, наверное, голос звучит жалко:
– Дарина, да что ты говоришь такое! Ты – мое солнышко, я люблю тебя. Почему ты решила, что я – злая?..
– Ты уходишь, и тебя нет дома. Не хочу сидеть с няней, хочу играть с тобой!
– Но если я буду играть с тобой, то я не смогу ходить на работу, и у нас не будет денежек, чтобы купить игрушки!
– А ты все равно не покупаешь мне плейстейшен! И еще я хочу «Нокию», без кнопок, чтобы пальчиком звонить...
Конечно, дочь еще слишком мала, чтобы понимать какие-то вещи. Глупо обижаться на нее. Обижаться глупо, и в общем и целом материнское сердце все прощает. Но только все равно в нем присутствует удивление – откуда такая жестокость в малышке? Вроде бы совсем недавно она еще не могла ходить. Приходилось брать ее за ручки, и она топала первыми неуверенными шажками, выговаривала первые словечки, улыбалась до ушей беззубой улыбкой... И как-то незаметно превратилась в маленькую вредину, постоянно чего-то требующую и не желающую слышать ни о чем, кроме удовлетворения собственных желаний. У нее есть только желания и никакой благодарности! А ведь она во время беременности позаимствовала из организма своей мамаши весь кальций, что отразилось и на зубах, и на волосах. Она растянула живот своим пухленьким, под четыре кило, тельцем; сколько сил понадобилось, чтобы привести себя в форму после родов! Она изменила жизнь своей матери полностью, в ней больше не осталось места для развлечений, только работа, работа... Ведь детка и так растет без отца[9], значит, приходится вкалывать и за маму, и за папу, чтобы у нее все было, чтобы девочка ни в чем не нуждалась. А благодарность?.. Смешно, конечно, ожидать ее от маленького ребенка. Но если бы дочь была хотя бы немного добрее! Недавно Дарине, которой накануне пообещали поход в пиццерию, бабушка пыталась объяснить: «Солнышко, мама плохо себя чувствует, она простудилась и не может веселиться. Давай пожалеем маму, останемся дома». – «Пусть она нас отвезет и сама полежит в машинке, ей лучше станет», – просиял ребенок. «По крайней мере, она не оставила тебя под дверью пиццерии, – бабуля всегда защищает внучку. – А полежать в машине с температурой – это и правда лучше, чем сидеть в кафе... Я с тобой согласна, дети растут жестокими. Непонятно, откуда Дарина это все подхватывает, – телевизор ты ей ограничиваешь, к компьютеру не подпускаешь. Может, что-то слышит от детей на площадке во время прогулок с няней?.. А вообще, знаешь, ее жестокость – это вынужденная мера. В конце концов, если все вокруг немножко звери, то для того, чтобы адаптироваться в таком обществе, надо с детства обзавестись зубками...» Похоже, дочь приобрела в лице бабушки первоклассного адвоката.
Дарина растет, и... уже иногда неприятно удивляет.
Да, да, это так: ценим, когда теряем. Только теперь начинаешь понимать: во взаимоотношениях с дочерью был такой прекрасный, наполненный исключительной гармонией период. Когда ребенок крошечный, когда он целиком зависит от матери – это такое счастье, несмотря на частые ночные кормления, колики, плач по поводу режущихся зубок. Беспомощного ребеночка любить просто и приятно, такая любовь чиста, ничем не омрачается. Но как только проходит пара лет, и личность начинает развиваться... Плоть от плоти материнской порой высказывает такое...
– Хочу, чтобы ты играла со мной! – требует Дарина, и из ее глазок градом катятся слезы.
Непонятно, что происходит с ребенком! Ведь няня, Светичка, как ее называет Дарина, – лучший друг малышки, она веселая, ответственная, на нее можно положиться. Наверное, ребенок взрослеет, пытается диктовать свои условия...
– Хочу, чтобы ты играла со мной! Хочу в «Макдоналдс»! Хочу, хочу...
Ситуация становится все хуже и хуже.
И так из офиса редакции еженедельника «Ведомости» возвращаешься, с учетом пробок, не раньше восьми-девяти вечера. А к таким воплям домой и вовсе идти не хочется. Маленькая кроха потихоньку выживает маму из собственной квартиры. Мать проклинает себя, но засиживается на работе уже специально. К полуночи детка засыпает, и можно последовать ее примеру, завалиться спать без просмотра очередной серии «Марлезонского балета»...
Сдать ребенка в детский сад нельзя – Дарина часто болеет.
Менять няню бессмысленно – от добра добра не ищут; лучше Светланы с дочкой никто не управится.
Что делать? Что делать с этими истериками?..
В душе обосновываются беспомощность и страх.
Ведь если с ребенком не получается справиться теперь, то что будет потом?..
– Я помогла тебе поработать... – хитро улыбается Дарина. – Компьютер захотел пить. А мы с тобой будем играть в прятки!
В общем, это и стало последней каплей.
Точнее, последней чашкой обжигающего кофе, вылитой прямо на клавиатуру ноутбука...
Из важных материалов на не подлежащем ремонту «венике» хранилось недавно написанное интервью с депутатом Госдумы. Но его удалось восстановить через мейл, файл отправлялся собеседнику на визирование. А вот половина детективного романа – такого захватывающего, такого любопытного! – канула в Лету.
Конечно, в издательстве пошли навстречу постоянному автору, вошли в положение и перенесли срок сдачи книги.
Испорченного ноутбука, по большому счету, тоже было не жаль. Давно следовало с ним расстаться – старенький, зависающий, он все чаще заставлял свою хозяйку нервничать; но менять его (сила привычки!) на новый комп все же не хотелось.
В общем, все устроилось, никакой катастрофы не произошло.
Только вот обида...
Господи, доченька, четыре года без отпуска, сон урывками, много работы, командировки, никакой личной жизни – все для тебя. А ты – маленькая вредина, эгоистка, жестокая...
В таком настроении Лику и застал звонок Кати Фриман, до недавних пор носившей фамилию Ермолович.
Подруга приглашала приехать в гости.
Полгода назад она вышла замуж за американца Майкла Фримана и переехала в США. Свадьбы как таковой не было, со всеми этими визами-сборами у Катерины просто руки не дошли собрать друзей. «Но все-таки, знаешь, душа просит праздника! – Катя счастливым голосом перекрикивала гул машин, обрывки английской речи. – И я решила – а не пригласить ли мне подружек и родственников в Штаты? Мишутка позовет и своих друзей, родных... Лучше все-таки поздно, чем никогда. Наплевать, что «молодая была немолода» – хочу белое платье... Приезжай, Лика! Буду рада тебя видеть! Наш новый дом, конечно, пока не обустроен, я хочу со временем купить кое-что из приличной мебели. Кухню надо обязательно менять. Представляешь, мы с мужем пересмотрели кучу домов, в том числе и тех, которые нам явно не по карману. Дом может быть шикарным, а кухня – всегда полный отстой. Но ты не подумай, я тебя не в сарай приглашаю! Наш домик просторный, в нем куча спален, а еще есть большой сад. Приезжай, места всем хватит. Ты можешь остаться у нас на неделю-другую. Знаешь, особняки, которые стоят прямо на берегу океана, здесь жутко дорогие. Прибрежная улица тут во всех городках называется одинаково – Первая Океаническая. Мы, конечно, купили дом подешевле, на Двадцать пятой улице. От нее до океана – минут сорок пешком. По местным меркам – далеко, а после наших московских пробок, в которых можно и полдня простоять, это все смешно, правда?»
Океан, наверное, и доконал окончательно, заставил принять решение о поездке.
Видеть безбрежную голубую гладь вместо испорченного ноутбука показалось таким заманчивым.
А еще Катя рассказала, что в саду растут грейпфруты и лимоны. Они очень даже съедобные. Только местные их не едят, не принято.
– Это мы свои яблочки, которые на даче вырастим, уплетаем за обе щеки. А аборигены здесь – большие эстеты. Они лучше хурму в супермаркете купят, по доллару штука. А ту, что в саду, в жизни не съедят. Приезжай, Лик! Здесь так интересно, мы с Мишуткой тебе все покажем, – уговаривала подруга.
– Хорошо, я приеду, – невольно вырвалось в ответ. – Кажется, это именно то, что мне сейчас нужно. Спасибо за приглашение!
Потом предстоял долгий сбор документов для визы, отчаянные муки совести («ребенок не виноват, что у него с рождения начался переходный возраст»), лихорадочное дописывание романа, подготовка статей для газеты.
Во всей это круговерти – успеть, не забыть, предусмотреть – как-то совсем не получалось задуматься и осознать, что предстоит встреча с Америкой.
Какой окажется эта страна кантри, небоскребов, джинсов и кока-колы?
Теперь вот сердце тревожно замирает от предчувствия встречи...
Нет, Америку никогда не хотелось увидеть так сильно, как Францию, Израиль или Мальдивы.
Она казалась слишком простой, может, даже излишне знакомой благодаря кинематографу.
Почему-то представляется: города наполнены толстыми людьми, постоянно уничтожающими гамбургеры.
Даже странно, что с такими нездоровыми привычками питания эти толстячки-американцы смогли сделать так, что их государство контролирует фактически половину мира.
Хотя, наверное, элита гамбургеры не трескает и кока-колу, разъедающую желудок, не пьет.
... – Скоро я все увижу своими собственными глазами, – пробормотала Лика Вронская, приникнув к иллюминатору.
Самолет стал снижать высоту, и от этого резко заложило уши.
Сашенька, дремавший на коленях мамы, проснулся и заплакал.
Кто-то впереди нецензурно ругается по-английски. С сильным американским акцентом, искажающим звучание слов; но смысл уловить можно – излишне стремительная посадка.
А сзади раздаются восхищенные возгласы, по-русски: «Какой вид, обалдеть!»
Действительно, есть от чего прийти в восторг.
Приближающийся с каждой минутой Лос-Анджелес прекрасен.
Уже можно различить многое: голубую гладь воды, сияющие коробочки-небоскребы, темные ленты шоссе, вдоль которых растут пальмы; а еще холмы; похоже, и парк аттракционов с огромным колесом обозрения и американскими горками...
Когда самолет коснулся земли, Лика придирчиво изучала в зеркальце пудреницы свое отражение.
В общем и целом для встречи с Америкой оно выглядело вполне прилично. Зеленые глаза радостно сияют; светлые волосы, накануне поездки подстриженные в стильное каре, лежат отлично; вишневый полупрозрачный блеск делает губы влажно-соблазнительными.
«Надеюсь, мои сорок пять кило веса после этой поездки не распухнут. С учетом того, что росточек у меня – метр с кепкой, каждый лишний килограмм сразу же заметен, – Вронская провела пуховкой по лицу. – Говорят, в Америке поправляются быстро, так что надо это учитывать, и если не придерживаться диеты, то, по крайней мере, все-таки сохранять голову на плечах...»
– Спасибо за компанию! Удачи вам! – Девушка-соседка улыбается, и даже малыш на ее руках выглядит радостным, словно бы понимает: многочасовой полет закончился, вот к самолету уже подъезжает трап.
Открыв рюкзачок, Лика извлекла мобильный телефон, кивнула соседке:
– И вам удачи!
Скорее позвонить Катьке, сообщить о прилете! Она, наверное, уже в аэропорту; обещала приехать сама, несмотря на все предпраздничные хлопоты. «Мой муж будет занят, у него собеседование, – объясняла подруга накануне. – Можно было бы отправить в аэропорт братика, он тебя узнает, ты же у нас все-таки известная писательница. Но я опасаюсь, что брат может элементарно потеряться по дороге. Он у меня такой красавчик, девушки ему прохода не дают... Так что я сама тебя встречу, это надежнее. Как говорится, если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его самостоятельно».
Голос подруги звучал так уверенно! Катя убеждала, что обязательно приедет.
Но... почему же она теперь не отвечает на телефонные звонки?
Сотовый Кати не отключен. Только вот трубку никто не берет.
– Что-то мне все это начинает не нравиться, – пробормотала Лика, поднимаясь с сиденья. Первые вскочившие торопыжки-пассажиры уже покинули проход, и теперь можно было, не толкаясь, направиться к выходу. – И что мне сейчас делать? Брать такси, ехать к Кате домой? Хорошо, что я додумалась на всякий пожарный записать ее адрес, а еще телефон мужа. Хотя, может, в аэропорту просто шумно и Катя не слышит звонка?..
– Майкл Фриман, пятьдесят три года, последнее место работы – пилот внутренних авиалиний в Танзании; образование – колледж; прохождение срочной воинской службы с присвоением квалификации пилота высшей категории. Знание языков: английский, французский и немного русский. Коммуникабелен, легко обучаем. Все указано верно?
Майкл кивнул:
– Естественно, мэм. Это же мое резюме, я сам его составлял. И уж можете поверить, ничего там не напутал!
Что ж, по крайней мере, начальница отдела туристических экскурсий, где имелась вакансия пилота для управления воздушным шаром, сумела прочитать пару листков. Уже хорошо...
Потому что вид у этой полной блондинки настолько сонный, что можно даже подумать, будто она забыла все буквы.
Или нет, не забыла?
Майкл прищурился, бросил быстрый взгляд в угол кабинета – да, так и есть, не показалось: урна набита обертками из-под мороженого. Должна же она как-то отличать ванильное от шоколадного?
«После знакомства с Катей американские женщины окончательно утратили свое очарование, – решил Майкл, машинально оглядывая фигуру потенциальной начальницы. Хотя разглядывать там, прямо скажем, было особо нечего: складочки, бугорки, округлости – причем не только в тех местах, которые особенно ценят мужчины. – Американки кажутся такими некрасивыми, такими глупыми. Вот взять хотя бы эту женщину. Несимпатичная, полная. А попробуй пригласить ее на ужин – сразу подаст в суд, за сексуальные домогательства на работе. Почему американки не позволяют мужчинам быть мужчинами? Почему не разрешают заботиться о себе, говорить комплименты? Все это приводит к тому, что мы начинаем искать себе подружек в России или на Украине. После развода с Мелани я даже не пытался наладить серьезные отношения с американкой. Раньше уже было много возможностей пообщаться с русскими женщинами: со стюардессами, туристками. Они не просто очень красивы. Рядом с ними чувствуешь себя мужчиной, они не обижаются, когда им открываешь дверь, помогаешь присесть в ресторане, платишь за ужин... После развода сразу заполнил анкету на сайте знакомств, начал общаться с русскими девушками. Найти родственную душу через Интернет – это непросто. Мне не везло, женщин из России явно интересовали мои деньги, возможность эмигрировать в США, но не я сам. Когда же я совсем отчаялся и уехал в Танзанию работать, Бог послал мне чудо, настоящую сильную и взаимную любовь – Катю...»
– А почему вы, пилот самолета, хотите устроиться в нашу компанию? – поинтересовалась блондинка и ловко прикрыла ладошкой легкий зевок. – У вас есть опыт управления воздушным шаром?
– Я ищу более спокойную работу без частых командировок. А опыт управления воздушным шаром у меня есть, и необходимые сертификаты и лицензии имеются, там в резюме указаны номера. – Майкл невольно улыбнулся, представив, какая замечательная жизнь у него теперь начнется.
...Конечно, пилотам сложно вот так резко отказаться от полетов.
«Когда на его «Сессну» несется посадочная полоса, пилот испытывает самые сильные ощущения: рождение, оргазм и опорожнение кишечника». Это такой анекдот для тех, кто в теме. Немного грубовато, но, по сути, очень верно.
К постоянному всплеску адреналина привыкнуть невозможно. Однако если он исчезает, начинает ломать, как наркомана...
Впрочем, теперь тоски по небу, как ни странно, практически нет.
Наверное, все дело в приоритетах.
Для кого-то небо – семья. А для кого-то семья – это самое главное...
Как здорово, что наконец опять появился уютный дом, где всегда ждет красивая любимая женщина! И можно будет ходить с ней ужинать в рестораны, а потом вести неспешные беседы в гостиной или плескаться в бассейне, а по ночам заниматься любовью. Визиты к родственникам и друзьям, походы на концерты, путешествия, романтичные праздники... Все это можно будет делать вместе! Все это позволит чувствовать главное, основу жизни. Семью...
Первая жена, Мелани, не отличалась ни особо броской внешностью, ни умом. Она никогда не работала, занималась домом, воспитанием ребенка, любила возиться с цветами. Впрочем, от нее изначально немного и требовалось – просто всегда находиться рядом. Чтобы было ради кого жить, работать, дышать...
В кино такое часто показывают: пока муж активно трудится, из кожи вон лезет, чтобы обеспечить своей семье дом попросторнее, жена развлекается то с сантехником, то с разносчиком пиццы. Мелани выбрала мастера по установке окон. И, в общем, ее измена могла бы долго оставаться ее личным делом. Муж вечно в небе, жена – на грешной земле, и никакого контроля, полное доверие. Подозрения, предчувствия? А не было ничего такого. Да, конечно, супруга стала выглядеть лучше. Но это вызывало только радость и удовольствие. Приятно видеть, когда у любимого человека сияют глаза! Однако Мелани захотела выйти за любовника замуж. И потребовала развода.
Взрослого сына, делающего успешную карьеру юриста в Вашингтоне, новость скорее удивила, чем расстроила.
Особняка, который судья оставил Мелани («Да, ваша жена сама является инициатором развода, однако она не имеет профессиональной квалификации, так как за годы жизни с вами занималась только домашним хозяйством. Она не может получить постоянную высокооплачиваемую работу, поэтому недвижимость отходит ей, а также вы должны обеспечить бывшей супруге ежемесячное содержание не менее трех тысяч долларов»), было не жаль. У пилотов высокие доходы, и купить новый дом – это действительно не проблема.
Развод не породил чувства горечи, хотя вроде как жена предпочла другого мужчину, и впору было начать сомневаться в собственной привлекательности. Отсутствие Мелани в спальне, как выяснилось, тоже далеко не трагедия; в конце концов, есть проститутки, которые свое дело знают.
И все-таки разрыв с женой обрушил мир; оставил от него, как от башен-близнецов после атаки террористов, кучу обломков.
Оказывается, семья дает человеку множество мелочей, из которых состоит счастье...
Было так досадно понимать, что соседи уже украсили свои дома к Рождеству, а твое жилье не сверкает разноцветными фонариками.
Некому приносить кофе в постель.
Иногда, забывшись, зачем-то ищешь в телефонной книге мобильника «жена». Ах да, уже нет. Уже нет никакой жены.
Больше не надо выбирать подарки.
Больше не надо ничего... У одиночек нет никаких дел и есть куча свободного времени...
Как могут люди жить без семьи?
Ведь семья – это основа всего, фундамент собственной жизни. Нет фундамента – и вся жизнь насмарку. Образуется такая ужасная пугающая пустота...
Ее хотелось скорее заполнить.
Только все не складывалось, не получалось.
И лишь когда последняя надежда оказалось утраченной и стало казаться, что больше уже ничего хорошего не случится – появилось такое чудо, солнышко, счастье.
Катя!
Катя, Катя...
Все изменилось. Весь мир стал другим, ярким, разноцветным. О таком счастье и мечтать было невозможно. Ведь мечтаешь о том, что легко представить. Кто знал, что бывают такие сильные чувства?..
Хотелось благословлять все, что связано с этой удивительной молодой женщиной.
Как прекрасно, что она предпочитает проводить отпуск в экзотических странах! Ведь если бы Катя приехала не в Танзанию, а в популярный Египет, шансов познакомиться с ней не было бы никаких.
Истинная настоящая Африка, не облагороженная туристической инфраструктурой, – испытание не для слабонервных. Из белых в Танзании – в основном мужчины, только те, кто здесь работает. Это место для одиноких и одиночек; для тех, кто хочет остаться наедине с собой или заработать денег. Там слишком жарко, и нет привычных бытовых услуг, и оперативность оказания медицинской помощи под вопросом. В сад перед домиком заходят мартышки и слоны; проще простого наступить на свернувшуюся клубочком змею. Такую экзотику хорошо смотреть по каналу National Geographic. Когда ее слишком много в реальной жизни, а комфорта слишком мало (помидоры и хлеб надо заказывать самолетом, супермаркетов нет, а того, что предлагается в местных лавках, привыкшему к другой еде белому человеку недостаточно) – из Африки хочется бежать сломя голову. Жена приятеля, пилота Ника, пыталась с дочкой провести каникулы в Танзании. Через месяц пришлось отправлять их обратно: ни алкоголь, ни истерики, ни антидепрессанты не помогали женщине привыкнуть к суровой бесхитростной жизни...
Как здорово, что Катя – совсем другая. Она увлекается фотографией, и ей ничего не важно, кроме красивого кадра. Ее не испугала дикая раскаленная пустыня. Без тени страха она воспользовалась внутренними авиалиниями, чтобы попутешествовать по стране, увидеть как можно больше потрясающих мест через объектив своего «Кэнона». Она охотилась с фотоаппаратом на слонов, а поймала сердце пилота...
И, конечно, просто отлично, что русские мужчины – такие слепцы и глупцы. Кате всего тридцать пять лет, у нее изумительная стройная фигура и огромные выразительные глаза, очаровательная улыбка. В Америке так выглядят разве что кинозвезды. Как ни странно, никакого мужа у Кати не было...
Но она сразу расставила все точки над i.
Да, никаких серьезных отношений в России нет.
Но есть разница в возрасте.
Пришлось убеждать в том, что эта разница – формальность.
Первое, что пришло в голову, – это посадить любимую на плечи, побежать к перекладине и начать подтягиваться, болтая при этом что-то вроде такого: «Я в отличной форме и обещаю тебе минимум двадцать лет счастья!» Расхохотавшись, Катя согласилась выйти замуж...
... – Я хочу найти работу поспокойнее, без частых командировок, – терпеливо объяснял Майкл. – Недавно мы с женой решили обосноваться в Бич-сити. Я думал о том, чтобы открыть собственное туристическое бюро, купить свои шары. В Лос-Анджелесе много туристов, полеты на воздушных шарах – дело прибыльное. Но пока мы приобрели дом, и собственный бизнес я начать еще не могу. Поэтому решил попробовать для начала наняться пилотом.
Беседуя, Майкл невольно поглядывал на свое отражение (за спиной сонной блондинки висело огромное, вполстены, зеркало).
Загорелый, голубоглазый, с белоснежной улыбкой... Светлые волосы, довольно длинные, стильно подстрижены. «У тебя прическа как для фильма! Да что там волосы! Брэд Питт остался бы без работы, если бы ты согласился сниматься», – всегда восклицает сестра, щелкая ножницами. В общем, ей, наверное, виднее – Саманта работает парикмахером в Голливуде, на «Юниверсал Пикчерз», и знает о царящих там нравах все. Инструктор из спортивного зала сокрушается: «Майкл, с твоими данными надо профессионально заниматься бодибилдингом». Профессиональные занятия – уже лишнее. Однако рельеф мышц стоит поддерживать, здоровое тело – источник неиссякаемой энергии.
Нет, разница в возрасте – это ерунда. Ее совершенно не видно. У Кати – красивый сильный муж, который обязательно сделает ее счастливой!
– Также я могу выполнять функции переводчика при общении с русскими туристами. У меня жена из России, она учит меня русскому языку, я ее – английскому, – произнес Майкл.
И вдруг замолчал, задержал дыхание.
Выдохнуть мешала резкая пронзительная боль в сердце.
Должно быть, и лицо побледнело.
– Не волнуйтесь, – встревоженно залопотала блондинка и метнулась к кулеру, хрустнула пластиковым стаканчиком. – У вас большие шансы получить эту должность. Только я очень надеюсь, что у вас все в порядке со здоровьем и вы сможете отдавать работе много сил. Перед нашей компанией стоят...
Продолжение тирады Майкл уже не слышал, пулей вылетел из кабинета, едва только немного улеглась волна мучительной боли.
Катя.
Катя, девочка любимая.
С тобой что-то случилось.
Совершенно не понятно, откуда вдруг появилась такая уверенность.
Ясно только одно – нельзя терять ни минуты...
– Убью, скотина! Козел американский!
Андрей бросился на мужика, присевшего на корточки перед лежащей на газоне сестрой, и заматерился.
Конечно, этого и стоило ожидать – американский крендель, которого сеструха откопала в Африке, уже начал заниматься рукоприкладством.
Стоило брату уйти из дома, как на тебе, пожалуйста.
А что было бы, если бы парикмахерская не оказалась закрыта? Да этот американский крендель, наверное, вообще убил бы сестренку!
Наверное, Майкл двинул Кате так, что мало не показалось. Полгода еще вместе не живут, а он уже кулаки распускает, урод обдолбанный! Да они тут все придурки, со школьных лет пальбу в кого ни попадя устраивают! А что с детьми нашими вытворяют! Усыновят – и давай дубасить малышей!
– Андрей, нет, нет...
Слабый вскрик пошевелившейся Кати прозвучал в ту же секунду, когда с мужика, закрывавшего от ударов лицо руками, слетела бейсболка.
Изумленный, Андрей замер.
Ерунда какая-то получается.
Американский муж сестры, крендель Майкл, которого сестра нежно зовет Мишуткой, – вполне себе волосатый чувак.
А этот вот, из сада, – почему-то вдруг бритый, наголо. И вообще, не в этой бритости дело. Просто это никакой не Майкл. Рожа не его, совершенно другая физиономия.
Хотя... Ну и что, что этот чел – не муж сеструхи?
Знаем мы этих америкосов, мозгов ведь у них, как у младенцев.
Наверное, это какой-то рабочий (таких в связи с недавним ремонтом по участку шастает куча). Пришел, увидел сеструху, обалдел от ее красоты (уж, конечно, Катька гамбургеры не жрет, с детства вместо ужина на пробежки отправляется). Обалдел и обидел.
А раз так...
Андрей размахнулся, собираясь еще раз наподдать мужику. Тот что-то залопотал по-своему, стал тыкать на забор.
– Вижу, вижу, откуда ты упал. Это заметно, что дело плохо, с высоты шандарахнулся и мозг повредил. Высоты тут – полметра, но тебе хватило, – процедил Андрей сквозь зубы. – Что, наверное, полез к моей Катьке? А она тебя по мордасам, а ты ей, и она упала. А может, ты – ворюга паскудная?! Козел...
– Андрей, это сосед. Прекращай его метелить, тебя сейчас в полицию заберут! – придерживаясь за затылок, Катя осторожно приподнялась, покачала головой. – Он мне помог. А ты набросился на него, как сумасшедший!
Андрей виновато уставился на американца. У того из носа текла тонкая струйка крови.
– Ну, извини, брат. Не разобрался. Но ничего, цел будешь. И вообще, знай – Катьку мою обижать нельзя, иначе придется иметь дело со мной...
Слова все слетали с губ. Глупые, детские, выстраивающиеся, наверное, в те самые фразы, какими говорят герои тупых американских фильмов.
Ну и ладно. Какая разница. Смысл от этого не меняется.
Катька уже давно выросла в красивую толковую девицу. От кавалеров отбоя нет. Фирма, которую она с нуля создала, процветает. Катя – большая девочка. А только все равно всегда она будет младшей сестрой, которая нуждается в защите своего брата. Один раз, только один раз стоило упустить ее из вида. Не специально, так сложились обстоятельства, по бизнесу были непонятки. И вот на тебе, пожалуйста – свалила в Африку, нашла там американского старпера и замуж за него вышла! Замуж – и при этом прекрасно знает, что родной единственный братик всех этих америкосов на дух не переносит! Даже если бы она старалась специально досадить брату – большего удара нанести было невозможно!
Американцы – они ведь такие, такие... Короче, они – не как мы, не как русские, и это здорово выводит из себя!
– Извини, – процедил Андрей сквозь зубы и протянул американцу руку. – Я уж по-вашему лопотать не умею и учиться не буду принципиально. Лучше вы русский язык изучайте. Давай помогу встать тебе.
Сосед вытянул вперед ладони, явно желая тем самым сказать: без посторонней помощи обойдемся, и вообще, парень, держись от меня подальше.
Поднявшись на ноги, он о чем-то заговорил с Катей.
– Я не понял! Что это за тайны? Сестренка, может, ты объяснишься? Чего это ты вдруг в обморок шахнулась? – возмущенно выпалил Андрей и тут же густо покраснел.
Вот дурак! Кретин, идиот!
А то непонятно, с чего это замужние женщины вдруг в обморок падают!
Все ясно, как божий день – Катька-то, похоже, уже залетела от своего американского кренделя.
«Что ж, может, это и неплохо, – невольно расплываясь в дурацкой улыбке, решил Андрей. – По крайней мере, родители будут счастливы. С меня в этом плане толка мало, до сорока лет дожил, а семьи так и не заимел. И детей, кажись, тоже. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Так пусть хотя бы Катька их порадует... Ох, как обидно, что у папы прихватило сердце и предки не смогли приехать. Хорошо еще, что есть скайп. Во время свадебной вечеринки Катя планирует поставить веб-камеру так, чтобы родители видели всю тусовку...»
– ...а потом меня вдруг кто-то шахнул по затылку!
Андрей встрепенулся.
– Кто кого шахнул?
– Ну, ты даешь! Андрей, о чем ты только думаешь?! – Катя нахмурилась, и на чистом смуглом лбу обозначилась маленькая вертикальная морщинка. – Я тебе уже почти все рассказала. Я поехала в аэропорт, подругу встречать. Потом вернулась, мне показалось, что духовку не выключила: что я и жаркое, и весь дом сожгу. В доме кто-то был, на втором этаже явно раздавались шаги... Я испугалась, выбежала на улицу, стала звать на помощь. Я думала, что Стивен – кстати, Андрей, познакомься, это наш сосед, Стивен Уэйн – находится где-то рядом, он стриг газон. Я звала Стива, и тут меня кто-то ударил по затылку. Больше ничего не помню... Стивен только что сказал, что видел какого-то невысокого мужчину в плаще, который бежал с нашего участка... Вообще странно, в этом районе никогда не было никаких грабителей...
«Ничего странного, – подумал Андрей, ощупывая затылок сестры. – Череп остался цел; ни ссадин, ни крови. Только небольшая шишка все-таки свидетельствовала о несильном ударе. – Я уже один раз пытался говорить с тобой на эту тему. И ты закатила мне истерику... Но суть от этого не меняется. Твоя квартира в центре Москвы, в престижной «сталинке» даже в кризис с его падением цен на недвижимость стоила больше миллиона долларов. Наш дедушка-академик, наверное, и не подозревал, что его наследство потянет на такую кругленькую сумму! Решившись на переезд, ты продала квартиру, хотя я предлагал тебе ее сдать, мало ли как все обернется. Но ты заявила, что встретила любовь всей своей жизни. И что средства тебе понадобятся, когда ты решишь начать в Америке свой бизнес. Фирму свою ты тоже толкнула за приличную сумму. Тут я согласен, оставишь бизнес без контроля – все покрадут, а так ты получила нормальный навар... В общем, на твоем счету лежит куча денег. Брак с американским кренделем оформлен юридически. Завещания, естественно, нет. Поэтому если что-то с тобой случится – американский муж получает кругленькую сумму. Я пытался тебе объяснить все это, но ты закричала, что я необоснованно обвиняю в корысти твоего любимого человека. Я очень хотел бы ошибиться... Но чудес не бывает. Мне кажется, что сегодня никакого грабителя тут не было. И этот невысокий человечек, которого видел сосед... Он приходил для того, чтобы убить тебя, а не ограбить. Грабить тебя будет Мишутка, крендель американский! Ну почему ты не нашла себе нормального русского мужика?! Тогда мне было бы за тебя спокойнее...»