Погружение в Солнце. Часть I (Дэвид Брин, 1980)

– Макакаи, ты готова?

Джейкоб не обращал внимания на слабое жужжание двигателей и клапанов его металлического кокона. Он не шевелился. Вода ласково плескала в похожую на луковицу носовую часть его механического кита, а он все ждал ответа.

Он снова сверился с крошечными индикаторами на экране шлема. Да, рация работала нормально. Обитательница второго управляемого кита, наполовину погруженного в воду в нескольких метрах от него, слышала каждое слово.

Вода сегодня была необычайно прозрачна. Поглядев вниз, Джейкоб различил лениво проплывавшую мимо мелкую зебровую акулу, нечастую гостью на глубоководном участке прибрежной зоны.

– Готова, Макакаи?

Он прилагал все силы, чтобы скрыть нетерпение и ничем не выдать ощущение напряжения в затылке, все усиливавшееся с каждой минутой ожидания. Прикрыв глаза, Джейкоб велел непослушным мышцам расслабиться, одна за другой. При этом он продолжал ждать, что же скажет ученица.

– Слушаюсссь… приссступаем! – наконец то ли просвистело, то ли проскрипело в ответ. Слова прозвучали глухо, словно по принуждению, можно было подумать, будто говорящей не дают перевести дух.

Довольно длинная тирада по меркам Макакаи. Он разглядывал тренажер для юных дельфинов, отражение которого подрагивало в обрамлявших смотровой экран зеркалах. Серый металлический хвост слегка вздымался и опускался под влиянием прилива. Вялые и лишенные должной мощи искусственные плавники машины лениво двигались под поверхностью воды, идущей волнами ряби.

Она наконец-то готова приступить, подумал Джейкоб. Если есть шансы при помощи техники выманить дельфина из китовых сновидений, то сейчас мы в этом убедимся.

Движением подбородка он снова врубил микрофон.

– Ладно, Макакаи, ты в курсе, как устроен манипулятор. Он улавливает каждое твое движение, но, если захочешь запустить ракетный двигатель, придется отдать команду вслух. Между прочим, мне, чтобы ускориться, и вовсе требуется свистнуть в троичной системе отсчета.

– Слушаюсссь! – прошипела дельфиниха. Серые плавники ее манипулятора снова с шумом всколыхнулись и опустились, разбрызгивая соленую воду.

Вполголоса пробормотав молитву Сновидцу, он нажал на кнопку, включающую усилители обоих манипуляторов, и Макакаи и его собственного, а потом осторожно развел руки, приводя плавники в движение. Он согнул ноги, массивные хвостовые плавники отозвались резким толчком, и машина мгновенно перевернулась и ушла на глубину.

Джейкоб попытался скорректировать ее маневр, но переусердствовал, и манипулятор перекосило еще больше. От взмахов плавников вокруг машины тут же образовался бурлящий и пузырящийся водоворот, но мало-помалу, методом проб и ошибок, ему в конце концов удалось выровнять аппарат.

Он снова оттолкнулся, на сей раз аккуратно, только чтобы слегка продвинуться вперед, а потом выгнул спину и оттолкнулся ногами. Манипулятор отозвался, совершив роскошный прыжок и плеснув хвостом.

От дельфинихи его отделяло не меньше километра. Находясь в верхней точке своего прыжка, Джейкоб разглядел, как она изящно летит с высоты десятка метров и плавно, словно нож в масло, погружается в пучину.

Он развернул визор шлема к воде, и море надвинулось на него, будто зеленая стена. От удара шлем загудел, аппарат рассек слои водорослей и, спугнув стайку золотистых гарибальдий, устремился на глубину.

Спуск получился слишком крутой. Выругавшись, Джейкоб дважды лягнулся, чтобы выправить траекторию. Мощные металлические плавники машины лупили по воде, повинуясь ритмичным толчкам его ног, и от каждого удара вдоль позвоночника пробегала дрожь, придавливая тело к жесткой подкладке гидрокостюма. Как только настал подходящий момент, Джейкоб изогнулся и снова оттолкнулся ногами. Машина вспорола водную гладь.

В левом иллюминаторе, словно зарево от взрыва, вспыхнул солнечный свет, перекрывая тусклое мерцание крохотной панели управления. Заставив встроенный в шлем компьютер приглушенно крякнуть, он заложил вираж визором вниз, опять врезаясь в сверкающую поверхность моря.

Заметив порскнувшую в разные стороны стайку серебристых анчоусов, Джейкоб в радостном возбуждении громко заухал.

Ладони скользнули вдоль ряда рычагов к верньерам ракетных двигателей, и в верхней точке следующего прыжка он просвистел троичный код. Взревели моторы, и вдоль боков из экзоскелета выступили аэродинамические крылья. Затем, немилосердно сотрясая корпус, заработали вспомогательные двигатели, от внезапного разгона шлем с мягкой обивкой дернуло вверх, приплющив затылок. Волны плескались где-то внизу, под днищем рассекающего воздух корпуса.

Взметнув тучу брызг, Джейкоб плюхнулся рядом с Макакаи. Она поприветствовала его пронзительным троичным свистом. Джейкоб позволил ракетным двигателям автоматически отключиться и дальше поплыл вровень со спутницей на чистой механике.

Какое-то время они двигались синхронно. С каждым взмахом плавников Макакаи вела себя все более дерзко, выписывая в долгие секунды перед соприкосновением с водой разнообразные кульбиты и пируэты. В очередной раз зависнув в воздухе, она выпалила по-дельфиньи скабрезный лимерик, довольно топорный, но Джейкоб все равно надеялся, что они там, на судне слежения, записывают их разговоры. Погружаясь в волны, он из-за плеска не расслышал последнюю строчку.

Остальные члены учебной группы следовали за ними в катере на воздушной подушке. При каждом прыжке Джейкоб ловил боковым зрением внушительных размеров судно, с увеличением дистанции постепенно становившееся все меньше и меньше, пока новый удар о поверхность не отсекал все ощущения, кроме плеска волн, попискивания сонара Макакаи и фосфоресцирующей голубовато-зеленой толщи вод в иллюминаторах.

Судовой хронометр Джейкоба показывал, что прошло десять минут. Он сможет держаться наравне с Макакаи не больше получаса, сколько усилий ни прилагай. Человеческая мускулатура и нервная система не рассчитаны на такую череду скачков и погружений.

– Макакаи, пора опробовать ракетные двигатели. Просигналь, если готова, и мы врубим их при следующем прыжке.

Они одновременно погрузились в море, и Джейкоб замолотил плавниками по пенистой воде, изготавливаясь к очередному рывку. Они снова взметнулись ввысь.

– Макакаи, я серьезно говорю. Ты готова?

Они вместе плыли в вышине. За пластиком иллюминатора он успел разглядеть ее крохотный глаз, а потом ее машина-манипулятор, изогнувшись, вошла в воду. Спустя мгновение Джейкоб последовал ее примеру.

– Ну ладно, Макакаи, раз ты мне не отвечаешь, придется прервать занятие.

Он плыл бок о бок со своей ученицей сквозь голубую толщу воды и облачка пузырьков.

Макакаи развернулась, но вместо нового прыжка, наоборот, устремилась на глубину. И прощебетала что-то на троичном коде, да так быстро, что Джейкоб едва успел разобрать: мол, не обламывай весь кайф.

Джейкоб позволил своему аппарату медленно всплыть на поверхность.

– Ну давай, дорогуша, перейди на его величество английский язык. Без него не обойтись, если хочешь, чтобы твои дети однажды отправились в космос. К тому же он весьма выразителен! Давай же! Скажи Джейкобу все, что ты о нем думаешь.

Воцарилась недолгая тишина. А потом он различил под днищем своей машины какое-то молниеносное движение. Загадочная фигура устремилась вверх и уже почти достигла поверхности, когда до Джейкоба донесся пронзительный и насмешливый голос Макакаи:

– Осссаль меня, проссстофиля! Я взлетаю!

Едва дельфиниха это произнесла, ее механические плавники совершили мощный толчок и она вылетела из воды в столбе пламени.

Джейкоб со смехом нырнул, набирая скорость, а потом взмыл в воздух следом за своей ученицей.

Когда он прикончил вторую чашку кофе, Глория протянула ему ленту самописца. Джейкоб попытался сфокусироваться на извилистых линиях, но те плясали перед глазами, как океанские волны. Он вернул ленту.

– Данные изучу потом. А пока можешь просто изложить суть в двух словах? И если позволишь, я бы не отказался от бутерброда.

Глория подтолкнула к нему кусок ржаного хлеба с тунцом и уселась на кухонный стол, из-за ощутимой качки вцепившись пальцами в край столешницы. Как обычно, ее наряд стремился к нулю. Симпатичную черноволосую девушку-биолога с аппетитными формами минимализм в одежде только украшал.

– Похоже, мы зафиксировали искомые мозговые импульсы, Джейкоб. Не знаю, как ты этого добился, но, когда Макакаи говорила по-английски, концентрация внимания у нее была вдвое выше, чем обычно. Манфред считает, что обнаружил столько пучков синаптических связей, что на очередном этапе экспериментальных мутаций нас ждет прорыв. Он собирается расширить у потомства Макакаи пару нервных центров в левом полушарии мозга. А моей группе хватает и уже достигнутого. Та легкость, с какой Макакаи освоила управление искусственным китом, доказывает, что уже нынешнее поколение способно использовать машины.

Джейкоб вздохнул.

– Если ты надеешься, что эти результаты убедят Конфедерацию отказаться от мутаций в следующем поколении, то можешь забыть об этом. Ажиотаж слишком велик. Они не желают вечно полагаться на поэзию и музыку, доказывая, что дельфины умны. Им нужна раса с аналитическими способностями, умение запускать двигатель при помощи кодовых слов не считается. Шансы, что операции Манфреда одобрят, – двадцать к одному.

Глория залилась краской.

– Им бы только резать! Дельфины – такие же люди, люди, мечтающие о прекрасном. Перекраивая их в инженеров, мы уничтожим расу поэтов!

Джейкоб отложил оставшуюся от бутерброда корку и стряхнул с груди крошки. Он уже жалел, что ввязался в этот разговор.

– Знаю, знаю. Я бы тоже предпочел, чтобы процесс шел помедленнее. Но взгляни на проблему под другим углом. Может, однажды финны сумеют облечь китовые сны в слова. И нам не придется больше прибегать к троичному коду, чтобы поболтать о погоде или вести философские диспуты на пальцах. Они смогут составить компанию шимпанзе и, образно выражаясь, высунуть нос за пределы Галактики, а мы тем временем будем изображать остепенившихся предков.

– Но…

Джейкоб вскинул руки, заставляя ее умолкнуть.

– Давай продолжим дискуссию как-нибудь потом? Я бы с удовольствием вздремнул часок-другой, а потом навестил бы нашу девочку.

Глория на секунду нахмурилась, а потом искренне улыбнулась.

– Прости, Джейкоб. Ты, наверное, здорово вымотался. Зато, по крайней мере, сегодня все сработало.

Джейкоб позволил себе улыбнуться в ответ. Улыбка во весь рот прочертила на его широком лице морщинки в уголках губ и глаз.

– Да, – согласился он, вставая из-за стола. – Сегодня все сработало.

– Кстати, пока ты занимался с Макакаи, тебе звонили. Какой-то Иник. Джонни так разволновался, что чуть не забыл оставить тебе записку. Кажется, она где-то тут.

Глория отодвинула грязные тарелки и, выдернув из-под них полоску бумаги, протянула ее Джейкобу.

Тот поглядел на записку, и его кустистые брови сошлись к переносице. Кожа у него была гладкая и смуглая – отчасти из-за наследственности, отчасти от длительного контакта с солнцем и морской водой. Джейкоб сосредоточенно прищурился, и его карие глаза превратились в две узенькие щелочки. Пытаясь разобрать почерк радиста, он потрогал мозолистыми пальцами свой крючковатый, как у индейца, нос.

– Мы все знали, что ты работал с Иниками, – щебетала Глория. – Но чего я уж точно не ожидала, так это что кто-нибудь из них будет сюда названивать! Особенно если этот кто-то похож на гигантскую брокколи и важничает, как глава дипломатической миссии!

Джейкоб вскинулся:

– Это был кантен? Он представился?

– Там должно быть записано. Значит, вот это кто? Кантен? Боюсь, я не слишком разбираюсь в инопланетянах. Цинтианина или тимбрими я бы, скорее всего, узнала, но такого, как этот, раньше не видела.

– Хм… Мне нужно кое-кому позвонить. Посуду помою чуть позже, так что не вздумай к ней прикасаться! Передай Манфреду и Джонни, что я скоро спущусь посмотреть, как там Макакаи. И еще раз спасибо. – Джейкоб снова улыбнулся и легонько дотронулся до ее плеча, но стоило ему только отвернуться, как лицо девушки опять приобрело озабоченное выражение.

Сжимая в кулаке записку, он направился к носовому люку. Глория посмотрела ему вслед. Потом собрала со стола ленты самописца, жалея, что не знает ни одного способа привлечь внимание такого мужчины хотя бы на час, а лучше на целую ночь.

Каюта Джейкоба по размерам не сильно превосходила стенной шкаф, а из мебели в ней была лишь узкая складная койка, зато здесь можно было уединиться. Он вытащил из стоявшего у двери шкафчика планшет и поставил его на койку.

Не было причин предполагать, что Фэйгин звонил с какой-то иной целью, кроме как просто пообщаться. В конце концов, его всерьез интересовала работа с дельфинами.

Впрочем, бывали случаи, когда звонки этого инопланетянина не приносили ничего, кроме бед. Возможно, перезванивать не стоило.

После недолгих колебаний Джейкоб набрал код на экране и устроился поудобнее. Он не мог отказать себе в удовольствии побеседовать с представителем внеземной цивилизации, где бы и когда бы ни представилась такая возможность.

На экране вспыхнул двоичный код, указывающий местоположение портативного устройства, с которого поступил звонок. Резервация для ПВЦ[2], Баха. «Логично, – подумал Джейкоб. – Ведь там Библиотека». Затем выскочило стандартное предупреждение: «Поднадзорным контактировать с инопланетянами не следует». Джейкоб с отвращением отвернулся. Воздух над кроватью и перед экраном наполнился яркими искрами статического электричества, и вдруг всего в нескольких дюймах возникла голографическая копия Фэйгина.

Этот ПВЦ и в самом деле напоминал гигантское соцветие брокколи. Округлые сине-зеленые побеги образовывали симметричные шарообразные наросты на шишковатом, изрезанном бороздками стебле. Некоторые ветви заканчивались кристаллическими чешуйками, образуя ближе к верхушке целые заросли, прикрывавшие незаметное дыхательное отверстие.

Ботва раскачивалась, а кристаллики в районе верхушки позвякивали от потоков выдыхаемого существом воздуха.

– Здравствуй, Джейкоб, – раздался непонятно откуда отдающий металлом голос Фэйгина. – Приветствую тебя с радостью, приязнью и аскетическим минимумом формальностей, чего ты столь часто и упорно требуешь.

Джейкоб с трудом сдержал смех. Благодаря свистящему акценту и затейливой манере изъясняться даже с самыми близкими друзьями-землянами Фэйгин напоминал ему китайского мандарина.

– Приветствую тебя, дружище Фэйгин, и со всем возможным уважением желаю тебе всяческих благ. А теперь, когда с расшаркиванием покончено, прежде чем ты успеешь произнести хоть слово, отвечаю: нет.

Кристаллики-колокольчики нежно зазвенели.

– Джейкоб! Ты столь юн и при этом столь прозорлив! Восхищен твоей интуицией и умением предугадывать цель моих звонков!

Джейкоб покачал головой.

– Не нужно ни лести, ни тщательно замаскированного сарказма, Фэйгин. И настаиваю, чтобы наши с тобой беседы велись исключительно на разговорном, общеупотребительном английском – только в этом случае у меня есть шанс не дать себя облапошить. И ты прекрасно знаешь, что я имею в виду!

Инопланетянин затрясся, это выглядело как пародия на пожатие плечами.

– Ах, Джейкоб, я вынужден подчиниться твоей воле и прибегнуть к столь высоко ценимой представителями вашего вида честности, коей вам и впрямь следует гордиться. Речь действительно идет о небольшой услуге, о которой я имел дерзновенное намерение тебя просить. Но поскольку ты уже дал ответ… несомненно, основываясь на опыте некоторых прошлых досадных инцидентов, большая часть коих тем не менее в конце концов обернулась к лучшему… я вынужден просто сменить тему. Позволено ли будет осведомиться, как продвигается работа с вашими клиентами, принадлежащими к достопочтенному роду дельфинов?

– А, да, работа продвигается успешно. Сегодня мы совершили прорыв.

– Превосходно! Уверен, тут не обошлось без твоего участия. Я слышал о внесенном тобой вкладе в общее дело, который оказался поистине незаменим!

Джейкоб встряхнул головой, стараясь прочистить мозги. Фэйгин каким-то образом ухитрился снова перехватить инициативу.

– Что ж, я действительно оказался полезен на ранних этапах, когда мы столкнулись с проблемой водяного сфинкса, но с тех пор моя роль была весьма скромной. Черт побери, да с моими обязанностями справился бы кто угодно!

– О, это утверждение мне крайне затруднительно принять на веру!

Джейкоб нахмурился. К сожалению, он не лукавил. А в дальнейшем его работа в Центре Возвышения обещала стать еще скучнее.

Сотни специалистов, в том числе и более сведущих в дельфиньей психике, чем он, выстроились в очередь, рассчитывая занять его место. Из Центра его, вероятнее всего, не выгонят, во многом из уважения к былым заслугам, но хочет ли остаться он сам? Как бы сильно Джейкоб ни любил дельфинов и море, в последнее время на душе у него становилось все тревожнее.

– Фэйгин, прости, что я с самого начала повел себя так грубо. Мне все-таки хотелось бы узнать, с какой целью ты мне позвонил… при условии, что ты отдаешь себе отчет: мой ответ, возможно, так и останется отрицательным.

Фэйгин зашелестел ботвой.

– Я намеревался пригласить тебя на скромную дружескую встречу с несколькими достойными представителями разнообразных биологических видов с целью обсудить важную проблему сугубо интеллектуального свойства. Встреча состоится в ближайший четверг в Центре помощи туристам в Энсенаде, начало в одиннадцать часов. Участие ни к чему тебя не обязывает.

Джейкоб повертел в голове предложение так и эдак.

– ПВЦ, говоришь? А кто они такие? И какая тема на повестке дня?

– Увы, Джейкоб, я не вправе разглашать информацию, во всяком случае, не по дистанционной связи. Подробностей придется подождать до четверга, если, конечно, ты приедешь.

Джейкоб сразу преисполнился подозрений.

– Скажи-ка, а эта «проблема» случайно не связана с политикой? Уж больно туманно ты выражаешься.

Изображение инопланетянина замерло. Лишь изредка по зеленеющей поросли пробегала рябь, словно свидетельствуя о глубоких раздумьях.

– Чего я никогда не мог понять, Джейкоб, – наконец снова зазвучал присвистывающий голос, – так это почему человек с такими данными, как у тебя, столь мало интересуется сплетением эмоций и чаяний, которое вы называете политикой. Если бы ко мне была применима такая метафора, я бы сказал, что политика у меня в крови. А уж в твоей крови она есть вне всяких сомнений!

– Не впутывай сюда мою родню! Я просто хочу понять: почему, чтобы выяснить, о чем пойдет речь, обязательно нужно ждать до четверга?

Кантен снова заколебался.

– У предмета обсуждения есть… аспекты, которые лучше не затрагивать в эфире. Отдельные безнравственные личности, принадлежащие к противоборствующим течениям в вашей культуре, перехватив ценные сведения, способны употребить их во зло. Тем не менее позволь мне заверить тебя: твоя роль будет чисто технической. Нам хотелось бы получить доступ к некоторым твоим знаниям и навыкам, которыми ты пользуешься, работая в Центре.

«Чушь! – подумал Джейкоб. – Вам нужно от меня куда больше, чем ты утверждаешь!»

Он был знаком с Фэйгином не первый день. Если он явится на встречу, кантен обязательно попытается подцепить его на крючок и вовлечь в какую-нибудь необычайно запутанную и опасную историю. Инопланетянин уже проделывал с ним этот трюк трижды.

В первые два раза Джейкоб не особенно возражал. Но в те времена он был совсем другим человеком и испытывал тягу к подобным авантюрам.

А потом настал черед Шпиля. После полученной в Эквадоре травмы его жизнь изменилась целиком и полностью. И он не стремился снова взяться за старое.

Однако при всем при том Джейкобу было мучительно тяжело обижать старика кантена. По большому счету, Фэйгин никогда ему не врал и к тому же был единственным из известных Джейкобу инопланетян, кто безудержно восторгался человеческой культурой и историей. Физически будучи самым чуждым (с точки зрения человека) инопланетным существом, Фэйгин одновременно больше, чем какие-либо другие ПВЦ, старался понять землян.

«Если я просто расскажу Фэйгину правду, мне ничего не грозит, – подумал Джейкоб. – А если он попытается надавить, я поставлю его в известность о состоянии своей психики – об экспериментах с самогипнозом и их странных результатах. Если воззвать к его чувству справедливости, он упорствовать не станет».

– Хорошо, – вздохнул он. – Твоя взяла, Фэйгин. Я приеду. Только не надо ждать, что я стану звездой вечеринки.

В свистящем смехе Фэйгина слышался отзвук деревянных духовых.

– На этот счет можешь не волноваться, дружище Джейкоб! Вечеринка будет такого сорта, что никто не спутает тебя со звездой!

Солнце еще не успело скользнуть за горизонт, когда он вышел на верхнюю палубу и направился к Макакаи. Тускло-оранжевое, оно неясно прорисовывалось на западе среди жидких облаков – благосклонное невыразительное светило. Джейкоб ненадолго задержался у поручня, наслаждаясь красками заката и запахом моря.

Прикрыв глаза, он подставил лицо под согревающие лучи, проникавшие под кожу с ласковой, вызывающей загар настойчивостью. В конце концов Джейкоб перекинул ноги через поручень и спрыгнул на нижнюю палубу. Переполнявшее его ощущение упругой энергии почти вытеснило накопившееся за день утомление. Он замычал себе под нос отрывок из песни – разумеется, фальшивя.

При появлении Джейкоба усталая дельфиниха подплыла к краю бассейна. Макакаи поприветствовала его троичным стихотворением, слишком коротким, чтобы разобрать смысл, но звучало оно по-дружески непристойно. Что-то насчет его половых успехов. Дельфины начали похабно подшучивать над людьми еще за несколько тысяч лет до того, как люди занялись их племенным разведением ради мозгов и речи и научились их понимать. «Может, Макакаи и многократно превосходит своих предков в плане интеллекта, – подумал Джейкоб, – но чувство юмора у нее осталось сугубо дельфинье».

– Угадай-ка, у кого из нас день выдался тяжелее? – спросил он.

Она плеснула в него водой, причем более вяло, чем обычно, и произнесла нечто, сильно смахивавшее на «да пошшшел ты!»

Но когда Джейкоб присел на корточки и, опустив в воду ладонь, сказал «привет», Макакаи подплыла поближе.

Много лет тому назад старое правительство Северной Америки расчистило участок земли под контрольную полосу, чтобы следить за перемещениями в Мексику и обратно. Там, где прежде соприкасались два города, пролегла пустыня.

После Переворота и свержения бюрократического гнета прежних, связанных круговой порукой правительств шишки из Конфедерации отдали этот кусок земли под парковые насаждения. Приграничная зона между Сан-Диего и Тихуаной стала крупнейшим лесистым участком к югу от парка Пендлтон.

Однако все рано или поздно меняется. Направляясь на взятой напрокат машине по эстакаде к югу, Джейкоб заметил, что полосе постепенно возвращают прежние функции. По обеим сторонам дороги трудились бригады, валившие деревья и устанавливавшие с востока и с запада через каждые сто ярдов тонкие, леденцово-полосатые столбы. Зрелище поневоле вызывало жгучий стыд. Он отвернулся.

В точке, где линия столбов пересекала шоссе, висел большой бело-зеленый указатель.

Новая граница: резервация для представителей внеземных цивилизаций Баха.

Жители Тихуаны, не имеющие статуса граждан, могут обратиться в городскую администрацию для получения щедрых подъемных на расходы по переселению.

Джейкоб покачал головой и проворчал: «Oderint dum metuant». Пусть ненавидят, лишь бы боялись. Мало ли, что кто-то прожил в этом городке всю жизнь. Если у него нет права голоса, то пусть выметается и не стоит на пути у прогресса. Из-за возобновившегося расширения резерваций для ПВЦ им вскоре предстояло поглотить Тихуану, Гонолулу, Осло и еще штук пять других городов. Пятьдесят или шестьдесят тысяч поднадзорных, на которых распространялся временный или постоянный испытательный срок, обязаны были покинуть свои дома, чтобы города могли считаться «безопасными» для какой-нибудь тысячи инопланетян. Конечно, в действительности неудобства не так уж значительны. Бо́льшая часть Земли по-прежнему закрыта для ПВЦ, а людям, не имеющим статуса горожан, все еще есть где жить. К тому же правительство обещало немалые компенсации.

Тем не менее на Земле снова появились беженцы.

Граница города внезапно вернулась на прежнее место, к южному краю контрольной полосы. Многие постройки были решены в испанском колониальном или неоколониальном стиле, но в целом город демонстрировал типичную для современных мексиканских поселений архитектурную эклектику. Среди домов преобладали выкрашенные в бело-голубые тона. Из-за плотного движения машин в обоих направлениях воздух был наполнен слабым электрическим гудением.

По всему городу были развешаны бело-зеленые указатели, возвещавшие о надвигающихся переменах, – наподобие того, что встречал вас при въезде. Один из указателей, тот, что неподалеку от шоссе, был замалеван черной краской из баллончика. Прежде чем щит скрылся из виду, Джейкоб успел различить небрежно выведенные слова «Оккупация» и «Вторжение».

Дело рук кого-то из оказавшихся на пожизненном испытательном сроке, подумалось ему. Гражданин, в чьем распоряжении уйма вполне законных способов выразить свое мнение, вряд ли решится на столь эксцентричный поступок. А временному поднадзорному, получившему испытательный срок за совершенное преступление, не резон продлевать свое наказание. Временный осознавал бы, что неминуемо попадется.

Несомненно, это какой-то бедняга из пожизненных, столкнувшись с угрозой выселения, дал волю чувствам, не заботясь о последствиях. Джейкоб всей душой сопереживал ему. Возможно, сейчас бедолага уже томился за решеткой.

Политика никогда не входила в сферу интересов Джейкоба, хотя происходил он из семьи потомственных политиков. Оба его деда прославились во времена Переворота, когда горстке технократов удалось свергнуть Бюрократию. А вот к Законам об испытательном сроке в семье относились резко негативно.

В последние годы Джейкоб обзавелся привычкой избегать воспоминаний. Однако сейчас перед глазами помимо воли замелькали картинки из прошлого.

Летняя школа клана Альваресов располагалась среди холмов в окрестностях Каракаса, в том самом доме, где тридцатью годами ранее разрабатывали свои планы Джозеф Альварес и его соратники. Дядя Джереми читал лекцию, а Джейкоб и его многочисленные двоюродные братья и сестры, родные и приемные, слушали. На их лицах застыли почтительные маски, а внутри бурлила летняя жажда приключений. Джейкоб ерзал в дальнем углу, мечтая поскорее вернуться в свою комнату, где его ждало «секретное оборудование» – плод их совместных со сводной сестрой Элис стараний.

Обходительный и уверенный в себе, Джереми лишь недавно вступил в ту пору жизни, которую называют средним возрастом, и уже обзавелся каким-никаким весом в Ассамблее Конфедерации. Вскоре он займет место главы клана Альваресов, оттерев в сторонку своего старшего брата Джеймса.

Дядя Джереми рассказывал о том, как прежние бюрократические власти постановили провести поголовное тестирование на «склонность к насилию», а проваливших тест поместить под постоянное наблюдение – надзор.

Джейкоб мог дословно воспроизвести, что говорил дядя в тот момент, когда в библиотеку тайком прошмыгнула Эллис. Мордашка этой двенадцатилетней оторвы лучилась таким безудержным энтузиазмом, что казалось, девочка вот-вот лопнет.

– Им пришлось приложить немалые усилия, чтобы убедить население, – вещал дядя Джереми рокочущим басом, – в том, что новые законы снизят уровень преступности. И они действительно возымели такой эффект. Граждане с вживленным в пятую точку радиопередатчиком предпочитали сто раз подумать, прежде чем затевать ссору с соседями.

В те времена, как и сейчас, большинство горожан всецело одобряло Закон об испытательном сроке и надзоре. Они с легкостью позабыли, что этот закон идет вразрез со всеми традиционными конституционными правами гражданина. К тому же во многих странах о такой роскоши, как конституционные права, все равно не слыхивали.

А когда лазейка в законах позволила Джозефу Альваресу и его соратникам согнать со своих постов и самих бюрократов… парадоксально, но вера ликующих граждан в необходимость поголовной проверки и надзора только окрепла. Организаторы переворота осознали, что на тот момент поднимать этот вопрос было бесполезно. К тому же им и без того хватало забот, ведь они только что создали Конфедерацию…

Джейкобу нестерпимо хотелось заорать. Пока скучный старый дядя Джереми распинался обо всей этой давно устаревшей лабуде, Элис, счастливица Элис, рискуя навлечь на себя гнев предков, заступила на свой пост: они с Джейкобом по очереди подслушивали трансляции из глубокого космоса при помощи жучка, размещенного ими в корпусе родительского радиоприемника, – и Элис услышала такое, что ушам своим не поверила!

Это наверняка был космический корабль! Всего лишь третий из великого множества огромных тихоходных судов, которым повезло вернуться на Землю! А как иначе можно было объяснить последовавший за принятым сигналом звонок на базу космических войск и переполох в восточном крыле дома, где у взрослых размещались всякие лаборатории и кабинеты?

Джереми продолжал разглагольствовать о вечной нехватке сострадания в обществе, но Джейкоб уже не видел и не слышал его. Он сидел с каменным лицом, а Элис, подавшись к нему, возбужденно шептала, а точнее, взахлеб тараторила ему в самое ухо.

– Пришельцы, Джейкоб! Они везут с собой инопланетян! Прямо на своих кораблях! Прикинь, Джейк, «Везарий» доставит на Землю Иников!

Именно тогда Джейкоб впервые услышал это слово. Он часто гадал, принадлежало ли авторство Элис. А тогда, в возрасте десяти лет, как он потом вспоминал, слово «Иник» ужасно его забавляло, он все думал, не связано ли оно с «фиником».

И сейчас, когда он катил по улицам Тихуаны, до него вдруг дошло, что мучивший его вопрос так и остался без ответа.

На нескольких важных перекрестках угловые здания были снесены, а на их местах установили переливавшиеся всеми цветами радуги кабинки общественных туалетов для ПВЦ. Джейкоб заметил на улицах несколько новых автобусов без крыши и с низкой посадкой, специально оборудованных для перевозки не только людей, но и пришельцев, передвигавшихся ползком, и трехметровых великанов.

Проезжая мимо муниципалитета, он увидел с десяток митингующих «шкур». По крайней мере они были похожи на «шкур» – в меховых одеяниях и с игрушечными пластиковыми копьями.

Кому, кроме них, могло прийти в голову нацепить на себя нечто подобное в такую погоду?

Он сделал звук в магнитоле погромче и включил режим голосового поиска.

– Местные новости, – запросил он. – Ключевые слова: шкуры, муниципалитет, митинг.

После секундной заминки из панели инструментов раздался механический голос, монотонный и слегка надтреснутый, зачитывавший подборку новостей, которую сгенерировал компьютер. Джеймсу стало любопытно: бывало ли хоть раз, чтобы производители подобрали приятный тембр.

– Сводка новостей, – с оксфордским акцентом сообщил голос. – Коротко о главном: сегодня 12 января 2246 года, сейчас девять часов сорок одна минута, желаем вам доброго утра. Тридцать семь человек устроили легальный митинг неподалеку от муниципалитета Тихуаны. Официальной причиной их недовольства стало, если вычленить самую суть, расширение резерваций для представителей внеземных цивилизаций. Пожалуйста, приостановите трансляцию, если хотите ознакомиться с распечаткой или устным изложением их манифеста.

Компьютер сделал паузу. Джейкоб ничего не сказал, засомневавшись, стоит ли слушать продолжение сводки. Он и без того неплохо представлял себе доводы «шкур», протестовавших против скрытого в самом факте существования резерваций намека: дескать, не все люди пригодны для контактов с инопланетянами.

– Двадцать шесть из тридцати семи участников акции протеста являются поднадзорными носителями испытательных передатчиков, – говорилось дальше в обзоре. – Остальные, разумеется, обладают статусом граждан. Для сравнения: в целом по городу Тихуана соотношение таково: на одного поднадзорного приходится сто двадцать четыре гражданина. Исходя из манеры поведения и нарядов митингующих, можно предположительно причислить их к поборникам так называемой неолитической этики, обиходное название – «шкуры». Поскольку никто из граждан не пожелал воспользоваться правом на тайну личной информации, мы можем с уверенностью заявить, что тридцать из тридцати семи участников постоянно проживают в Тихуане, остальные – приезжие…

Джейкоб ударил по выключателю, и голос оборвался на середине фразы. Сцена перед зданием муниципалитета давно уже скрылась из виду, что теперь толку об этом думать.

Впрочем, бурные дискуссии по поводу расширения резерваций для ПВЦ напомнили ему, что он уже почти два месяца не навещал дядю Джеймса, обитавшего в Санта-Барбаре. Старый хвастун наверняка сейчас до кончиков своих оттопыренных ушей погружен в судебные разбирательства, представляя интересы доброй половины поднадзорных Тихуаны. И тем не менее вряд ли от него укрылось бы, если бы Джейкоб отбыл в длительную поездку, не попрощавшись ни с ним, ни с остальными дядьями, тетушками и кузенами, из которых состоял рассеявшийся по стране непокорный клан Альваресов.

«В длительную поездку? В какую еще поездку? – спохватился Джейкоб. – Я ведь никуда не уезжаю!»

Но специально заточенный под подобные дела уголок сознания уже учуял что-то манящее во встрече, на которую его пригласил Фэйгин. Джейкоб поймал себя на том, что уже предвкушает этот день и одновременно стремится подавить это предвкушение в зародыше. Ощущение было бы интригующим, если бы не было так хорошо ему знакомо.

Какое-то время он ехал в тишине. Вскоре город уступил место сельским просторам, а мощный поток машин сократился до тонкой струйки. Следующие двадцать километров Джейкоб преодолел пригреваемый солнцем и одолеваемый сомнениями, затеявшими игру в салочки в его мозгу.

Несмотря на беспокойство, не покидавшее его в последние дни, он не был готов признать, что Центр Возвышения пора покинуть. Работа с дельфинами и шимпанзе была увлекательной и куда более размеренной (за исключением первых недель, пришедшихся на эпизод с водяным сфинксом), чем его прежние обязанности следователя, раскрывающего преступления в научной сфере. Персонал Центра был предан своему делу и, в отличие от большинства других земных научных учреждений, придерживался законов этики. Все они выполняли бесспорно значимую работу, и даже введение в строй филиала Библиотеки в Ла-Пасе вряд ли повлияло бы на их труд и в одночасье лишило бы его смысла.

Но что еще важнее, в Центре он обзавелся друзьями, и те оказывали ему неоценимую поддержку в последний год, когда он принялся мало-помалу собирать в единое целое разрозненные осколки своего сознания.

«Особенно Глория. Если я останусь, с ней надо что-то делать, – подумал Джейкоб. – Что-то помимо дружеского флирта. Ее чувства слишком бросаются в глаза».

До той катастрофы в Эквадоре, которая привела его в Центр, где он надеялся заполучить работу и душевное спокойствие, он знал бы, как поступить, и обладал достаточной для этого храбростью. Теперь же он пребывал в раздрае и не был уверен, что когда-нибудь сможет отважиться на что-то большее, чем ни к чему не обязывающая интрижка.

После Таниной смерти минули два долгих года. И временами ему все еще становилось одиноко, несмотря на работу, друзей и все более увлекательные фокусы, которые он проделывал со своим мозгом.

Пейзаж постепенно становился более холмистым и бурым. Провожая взглядом проплывавшие за окном кактусы, Джейкоб поудобнее откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь неторопливым ритмом езды. Даже теперь ему продолжала мерещиться легкая качка, словно он все еще был в море.

За холмами поблескивала океанская синева. Чем ближе извилистая дорога подходила к месту встречи, тем больше ему хотелось снова оказаться на борту судна и стать свидетелем ежегодной миграции китов: различить в воде первые горбатые спины и всплески хвостовых плавников, услышать голос вожака стаи.

Обогнув холм, он обнаружил парковку по обе стороны дороги, до отказа забитую небольшими электромобилями вроде его собственного. Впереди, на гребнях холмов, толпились люди. Перестроившись в крайний правый ряд, где движение регулировалось автоматически, он сбросил скорость и оторвал взгляд от шоссе. Что же там происходит? Из машины, припаркованной у левой обочины, выгрузились двое взрослых и несколько детишек с корзинами для пикника и биноклями. Все они пребывали в заметном возбуждении и выглядели бы как типичное семейство на воскресной прогулке, если бы не серебристые одеяния и золотые амулеты. Большинство людей, собравшихся на вершине холма, были облачены точно так же. У многих оказались при себе телескопы, нацеленные вдаль. Разглядеть, куда именно, мешал возвышавшийся справа холм.

Публика, топтавшаяся на его вершине, нарядилась в выпендрежные одежды пещерных людей. Этакие обогнавшие свою эпоху кроманьонцы: не доверяя топорам и копьям с кремневыми наконечниками, они вооружились телескопами, наручными часами, рациями и мегафонами.

Ничего удивительного, что эти две группы расположились на разных холмах. Единственное, что было у «рубах» и «шкур» общего, так это карантин, ограничивавший доступ к ПВЦ.

Над шоссе между двумя холмами красовался гигантский указатель.

РЕЗЕРВАЦИЯ ДЛЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ВНЕЗЕМНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ, БАХА, КАЛИФОРНИЯ

Поднадзорным, не имеющим особого разрешения, въезд запрещен.

Посетителям, прибывшим впервые, просьба обратиться в информационный центр.

С амулетами и в первобытных одеяниях не входить.

«Шкурам» необходимо пройти регистрацию в информационном центре.

Джейкоб невольно улыбнулся. СМИ в свое время вдоволь порезвились по поводу последнего из распоряжений. По всем каналам крутили мультики, в которых с посетителей резерваций при входе сдирали кожу, а парочка похожих на змей пришельцев придирчиво ее разглядывали.

Припаркованные машины теснились вдоль дороги до самой вершины холма. Когда Джейкоб достиг верхней точки, его взору наконец открылся тот самый барьер.

На обширной пустоши, протянувшейся с востока на запад, высилась череда все тех же полосатых столбов. Краска успела потускнеть от времени. Круглые фонари, венчавшие вершины столбов, покрылись слоем пыли.

Раскиданные повсюду детекторы поднадзорных работали как сито, беспрепятственно пропуская зарегистрированных граждан на территорию резервации и обратно и при этом удерживая людей с испытательным сроком снаружи, а пришельцев внутри. Это было грубое напоминание об обстоятельстве, которое многие старательно игнорировали: существенная часть человечества носила вживленные передатчики, поскольку другая, еще большая, часть им не доверяла. Большинство не желало контактов между инопланетянами и теми, кого психологические тесты объявили «склонными к насилию».

Судя по всему, барьер успешно справлялся со своей задачей. По мере приближения к нему толпы, спускавшиеся с холмов по обе стороны от шоссе, становились все гуще, а их наряды – все вычурнее, однако все эти люди сбивались в кучу, так и не достигнув линии столбов. Не исключено, что среди «рубах» и «шкур» присутствовали и граждане, но они оставались по эту сторону барьера, со своими товарищами – то ли из солидарности, то ли в знак протеста.

Максимальной плотности толпа достигала у самого барьера. И «шкуры», и «рубахи» потрясали транспарантами вслед пролетающим мимо на полной скорости автомобилистам.

Джейкоб продолжал двигаться по полосе с автоматически регулируемым движением и смотрел по сторонам, прикрывая рукой глаза от яркого солнца и наслаждаясь зрелищем.

Стоявший слева юноша, с головы до ног обернутый в серебристый шелк, держал над головой плакат, гласивший: «Человечество тоже движется по пути прогресса: выпустите наших инопланетных братьев из резерваций!»

По другую сторону дороги, прямо напротив него, стояла женщина с транспарантом, закрепленным на древке копья: «Мы и сами неплохо справляемся! Иники, убирайтесь с Земли!»

Вот оно, яркое олицетворение разногласий. Весь мир жаждет узнать, кто же прав: приверженцы теории Дарвина или последователи фон Дэникена[3]. «Шкуры» и «рубахи» были всего лишь наиболее фанатичными и радикальными течениями, находившимися на двух полюсах расколовшегося на два философских лагеря человечества. А камнем преткновения стал вопрос происхождения Homo Sapiens как разумного вида.

А может, «рубах» и «шкур» ничто, кроме этого, и не разделяло?

Первые в своей любви к пришельцам впали в почти религиозное исступление. Что это, истерическая ксенофилия?

А неолитики с их тягой к нарядам и преданиям пещерных людей: что если их призывы к независимости от внеземного влияния имели под собой довольно простую причину – страх перед таинственными, но могущественными пришельцами? Это ли не ксенофобия?

Как бы там ни было, в одном Джейкоб не сомневался: и «рубах», и «шкур» объединяло недовольство. Недовольство осторожной, полной компромиссных шагов политикой Конфедерации по отношению к ПВЦ. Недовольство Законами об испытательном сроке, благодаря которым многие их собратья превратились в изгоев. Недовольство миром, где никто больше не был уверен в своем происхождении.

Джейкобу на глаза попался небритый пожилой мужчина. Тот присел на корточки у края дороги и, подпрыгивая, тыкал пальцем в землю у себя между ног и что-то вопил в облаке пыли, поднятой сотнями собравшихся. Подъезжая к нему, Джейкоб сбросил скорость.

Из одежды на старике были меховая куртка и кустарно сшитые кожаные штаны. По мере приближения Джейкоба мужчина, словно бесноватый, закричал и запрыгал с удвоенным остервенением.

– О-о! – выкрикнул он так, будто это было страшное ругательство. На губах выступила пена, а он все тыкал и тыкал пальцем в землю.

Заинтригованный, Джейкоб снизил скорость почти до нуля. Вдруг слева что-то вылетело, промелькнуло перед глазами и ударилось в стекло со стороны пассажирского сиденья. Потом что-то брякнулось на крышу, а через пару секунд на машину обрушился град мелких камешков, их дробный перестук эхом запульсировал в ушах.

Джейкоб поднял боковое стекло до упора, свернул с автоматически регулируемой полосы и дал по газам. При попадании каждого нового снаряда хлипкий металл и пластик его автомобильчика покрывался вмятинами и царапинами. Внезапно за боковыми стеклами появились ухмыляющиеся рожи – рожи малолетних хулиганов с чахлыми усиками. Юнцы бежали рядом с медленно набиравшей скорость машиной, молотя по крыше кулаками и что-то выкрикивая.

Когда до барьера оставалось всего несколько метров, Джейкоб вдруг рассмеялся. Ему стало любопытно, чего они от него хотят. Слегка отпустив педаль газа, он повернулся к бежавшему рядом типу – недорослю, одетому как персонаж научно-фантастического романа, написанного в XX веке. Толпа, сгрудившаяся вдоль дороги, пестрела причудливыми нарядами и транспарантами.

Не успел Джейкоб заговорить, как машину ощутимо встряхнуло. В ветровом стекле образовалась дыра, а скромный по размерам салон наполнился запахом гари.

Джейкоб направил машину к барьеру. Мимо со свистом промелькнули полосатые столбы, и внезапно он оказался в полном одиночестве. В зеркале заднего вида маячили преследователи. Юнцы что-то орали ему вслед и потрясали кулаками, торчавшими из рукавов футуристических одеяний. Джейкоб ухмыльнулся, опустил стекло и помахал им на прощание.

«Как теперь оправдываться перед фирмой, где я брал машину напрокат? – подумал он. – Сказать, что ли, что на меня напали войска империи Мин? Если скажу правду, все равно ведь не поверят».

О том, чтобы вызвать полицию, и речи не было. Местные копы и шагу не ступят без детектора, выявляющего поднадзорных. А парочке ребят с передатчиками ничего не стоит затеряться в толпе себе подобных. К тому же Фэйгин просил не привлекать к себе лишнего внимания.

Джейкоб открыл окна, чтобы запах дыма поскорее выветрился. Потом кончиком мизинца поковырял пулевое отверстие в стекле и ошарашенно улыбнулся.

«Тебе ведь это понравилось, разве нет?» – подумал он.

Одно дело – получить адреналиновую встряску, и совсем другое – смеяться в лицо опасности. Ощущение эйфории, возникшее в ходе потасовки у барьера, встревожило Джейкоба куда больше, чем необъяснимая агрессия толпы. Это был звоночек, привет из прошлого.

Минуту или две спустя на приборной доске что-то пискнуло.

Джейкоб встрепенулся. Автостопщик? Здесь? Впереди, за полкилометра или чуть меньше, у обочины стоял человек, держа свои наручные часы так, чтобы они попали в зону действия поискового луча. У его ног лежали две дорожные сумки.

Джейкоб помедлил в нерешительности. Тут, на территории резервации, разрешено было находиться только гражданам. Он проехал мимо автостопщика и через несколько метров притормозил у обочины.

Что-то в этом типе показалось ему знакомым. Это был краснолицый коротышка в темно-сером деловом костюме; пока он подтаскивал к машине Джейкоба свою тяжелую поклажу, его внушительное брюхо ходило ходуном. Толстяк наклонился к окну и заглянул в машину, лицо его заливал пот.

– Боже, ну и жара! – простонал он. Коротышка говорил на стандартном английском, но с заметным акцентом. – Неудивительно, что никто не пользуется автоматической полосой, – продолжал он, утирая лоб платком. – Все несутся сломя голову, чтобы в окошко задувал свежий ветерок! Однако ваше лицо мне знакомо, должно быть, мы где-то уже сталкивались. Я Питер Ларок… или Пьер, если вам угодно. Я из «Монд».

Джейкоб вздрогнул.

– О, конечно, Ларок. Мы действительно уже встречались. Меня зовут Джейкоб Демва. Садитесь, я еду только до информационного центра, но там вы сможете сесть на автобус.

Он надеялся, что выражение лица не выдает его чувств. Жаль, что он не узнал этого субчика, прежде чем затормозить. Если бы узнал, вряд ли остановился.

Не сказать чтобы этот человек успел ему чем-то досадить… если не считать его непомерного самомнения и неистощимого запаса суждений по любому поводу, которые он готов был обрушить на кого придется при первой же возможности. В каком-то смысле это был, пожалуй, даже выдающийся человек. У него, несомненно, имелись свои поклонники среди любителей продэникенски настроенной прессы. Джейкоб читал кое-какие статьи Ларока и неизменно наслаждался если не содержанием, то как минимум стилем изложения.

Но Ларок принадлежал к той когорте писак, которые неделями не давали ему прохода после того, как он разгадал загадку водяного сфинкса. Причем успел доконать его чуть ли не больше остальных. Да, заключительный материал, опубликованный «Монд», был благожелательным, да и написан был великолепно. Однако он не окупал причиненных неудобств.

Джейкоб был рад, что пресса не добралась до него раньше, после несчастья в Эквадоре, той истории с Ванильным Шпилем. Еще и Ларока, в довершение ко всем бедам, он бы тогда точно не перенес.

Теперь же его просто раздражал очевидно фальшивый «национальный» акцент Ларока. Со времен их последней встречи этот акцент даже усилился, если такое возможно.

– Демва? А, конечно! – воскликнул толстяк. Затолкав сумки за пассажирское сиденье, он наконец уселся. – Мастер афоризмов! Ценитель непознанного! Должно быть, вы прибыли сюда, чтобы разгадать головоломку-другую для наших достопочтенных инопланетных гостей? Или, может быть, вам нужно свериться с источниками в великой Библиотеке в Ла-Пасе?

Джейкоб вернулся на полосу автоматического управления, жалея, что лично не знаком с тем, кто ввел моду на «национальный» акцент. Этого гада стоило бы придушить.

– Я здесь в качестве консультанта, и среди моих работодателей есть и представители внеземных цивилизаций, если вы об этом. Но подробности разглашать не имею права.

– Ах да, все очень секретно! – Ларок игриво покачал толстым пальцем. – Но нельзя же так дразнить журналиста! То, над чем сегодня трудитесь вы, завтра вполне может стать темой моей работы! Однако вы наверняка гадаете, что привело лучшего репортера «Монд» в эту глушь, так ведь?

– Вообще-то, – возразил Джейкоб, – меня скорее интересует, как вы оказались голосующим на дороге посреди этой глуши.

Ларок вздохнул.

– В самом деле настоящая дыра! Как печально, что посетившие нас достопочтенные инопланетяне вынуждены прозябать здесь или в других столь же унылых уголках вроде вашей Аляски!

– Есть еще Гавайи, Каракас, Шри-Ланка, Капитолий Конфедерации, – напомнил Джейкоб. – Однако вернемся к цели…

– К цели моего визита сюда? Да, конечно, Демва! Но может быть, развлечемся немного, и вы блеснете своими знаменитыми дедуктивными способностями? Вдруг вам удастся угадать?

Джейкоб с трудом сдержал стон. Подавшись вперед, он свернул с управляемой полосы и что было мочи дал по газам.

– У меня есть идея получше, Ларок. Раз уж вы не хотите рассказывать, как оказались на дороге в таком безлюдном месте, может быть, тогда проясните для меня кое-что?

И Джейкоб описал сцену у барьера. Концовку с нападением он опустил, надеясь, что журналист не заметил дырку в ветровом стекле, зато подробно изложил, как вел себя сидевший на корточках старик.

– Ну конечно! – воскликнул Ларок. – Нет ничего проще! Вспомните, как в народе сократили упомянутый вами термин «пожизненный поднадзорный». Это ужасное клеймо, которое лишает человека каких-либо прав: права на отцовство, права голоса…

– Слушайте, не надо лекций, я заранее согласен со всеми вашими доводами. – Джейкоб ненадолго задумался. – Что же это за сокращение? А, кажется, понимаю.

– Да, бедняк всего лишь хотел отплатить вам! Вы, горожане, называете ему подобных «пи-пи»… так разве не справедливо, что он в ответ обвиняет вас в том, что вы «оболванены и одомашнены»? Следовательно, получаем «о-о»!

Джейкоб невольно расхохотался. Дорога начала петлять.

– Интересно, зачем эта толпа вообще собралась у барьера? Они как будто ждали кого-то.

– У барьера? – переспросил Ларок. – Ах да. Я слышал, такое происходит каждый четверг. Иники из центра поднимаются на холм поглазеть на не-горожан, а те, в свою очередь, приходят пялиться на Иников. Весело, да? Как в обезьяннике, только непонятно, кто кому должен кидать бананы!

Дорога вывернула из-за холма, и впереди показалась конечная точка поездки.

Информационный центр в нескольких километрах к северу от Энсенады представлял собой широко раскинувшееся поселение, состоявшее из заселенных ПВЦ кварталов, музеев и спрятанных подальше от посторонних глаз казарм для приграничного патруля. За просторной автостоянкой возвышался главный корпус, где посетителям, оказавшимся здесь впервые, читали лекции по галактическому протоколу.

Здание располагалось на небольшом плато между шоссе и океаном, из окон открывались отличные виды и на то и на другое. Джейкоб припарковал машину у главного входа. Ларок еще гуще покраснел, явно пребывая в глубокой задумчивости. Потом вдруг поднял взгляд.

– Знаете, я ведь пошутил, ну недавно, когда ляпнул про бананы. Это была всего лишь шутка.

Джейкоб кивнул, недоумевая, что это на него нашло. Странно.

Джейкоб помог Лароку донести сумки до автобусной остановки, а потом обошел вокруг главного здания в поисках удобного местечка, где можно было бы посидеть и подождать. До начала встречи оставалось десять минут.

С той стороны, где постройка возвышалась над небольшой бухтой, обнаружился внутренний дворик с раскидистыми деревьями и столиками для пикников. Облюбовав один из столиков, Джейкоб уселся на него, а ноги положил на скамейку. Керамическая плитка оказалась холодной на ощупь, а налетевший с океана бриз мигом забрался под одежду, остудив раскрасневшуюся кожу и высушив пропитавший рубашку пот.

Несколько минут Джейкоб провел в тишине, пока затвердевшие мышцы плеч и поясницы расслаблялись одна за другой, сбрасывая накопившееся за поездку напряжение. Он сфокусировал взгляд на небольшой яхте с гротом и стакселем такого насыщенного зеленого цвета, что парусам удалось затмить зелень океана, а затем прикрыл глаза и погрузился в транс.

Плавание в пустоте. Джейкоб по очереди прислушался ко всем органам чувств, а потом отключил их. Сосредоточиваясь то на одном, то на другом мускуле, он отсекал напряжение и вообще какие бы то ни было ощущения. Вскоре конечности онемели и стали казаться чужими.

Только бедро продолжало чесаться, но руки безмятежно покоились на коленях, пока зуд не утих сам собой. Соленый запах моря был приятным, но он отвлекал. Джейкоб заставил его исчезнуть. Затем отключил стук сердца, прислушиваясь к нему с безраздельным вниманием, пока не привык настолько, что перестал замечать.

Как повелось в последние два года, Джейкоб довел транс до фазы очищения, когда перед глазами с поразительной скоростью появляются и исчезают разные образы, избавляя от боли, а два полушария, разлученные друг с другом, пытаются снова слиться в единое целое. Этот процесс никогда не доставлял ему удовольствия.

Он был один, почти совсем один. Оставался только фоновый шум голосов, приглушенное бормотание, еле различимые обрывки фраз. На миг Джейкобу показалось, будто он уловил, как Глория и Джонни спорят насчет Макакаи, а потом голос самой Макакаи, щебетавшей что-то фривольное на своем языке, примитивно преобразованном в троичный код.

Он бережно отгонял от себя все звуки, ожидая одного, который всегда появлялся с предсказуемой внезапностью: голос Тани, что-то кричавшей ему (он так и не смог разобрать, что именно) и падавшей в бездну, пролетавшей мимо его протянутых навстречу рук. Он слышал ее голос, пока продолжалось падение, все двадцать миль, ее силуэт постепенно превратился в крохотное пятнышко, а потом и вовсе исчез, а Джейкоб по-прежнему слышал, как она зовет его.

В конце концов умолк и этот тихий голос, оставив после себя непривычную тревогу.

В мозгу вспыхнула картинка: жестокая, гротескная версия недавнего инцидента в приграничной зоне. Он вдруг снова перенесся туда, но на сей раз оказался в толпе поднадзорных. Бородатый мужчина, одетый как жрец пиктов, протянул ему бинокль и кивком велел воспользоваться им.

Джейкоб поднес бинокль к глазам и посмотрел туда, куда указывал мужчина. Изображение плавилось из-за исходящих от асфальта волн жара, по ту сторону протянувшейся от края до края горизонта линии леденцово-полосатых столбов, достававших до самого солнца, подъехал к остановке автобус.

Затем картинка исчезла. С выработанным за годы тренировок безразличием Джейкоб поборол искушение обдумать увиденное, и его сознание заполнила пустота.

Тьма и тишина.

Он оставался в глубоком трансе, рассчитывая, что внутренние часы непременно подадут сигнал, когда придет пора очнуться. Джейкоб медленно продвигался мимо неясных контуров, лишенных символики и давно знакомых смыслов, ускользающих от попыток описать или запомнить их. Он терпеливо искал ключ, который наверняка был где-то рядом и который когда-нибудь обязательно найдется.

Наконец исчезло даже время, затерявшись среди других вещей в глубине переходов.

Безмолвную тьму вдруг прорезала острая боль, выведя мозг из оцепенения. Потребовалось какое-то мгновение, вечность, длившаяся, скорее всего, не больше сотой доли секунды, чтобы установить ее источник. Боль оказалась пронзительно-голубым светом, который проник сквозь сомкнутые веки и ударил по глазам, обретавшим под гипнозом необычайную чувствительность. В следующий миг, еще до того, как Джейкоб успел среагировать, боль исчезла.

Еще несколько секунд ушло на то, чтобы побороть растерянность. Пока он пытался сосредоточиться исключительно на возвращении в сознательное состояние, в мозгу, как вспышки, мелькали сотни порожденных паникой вопросов.

Что за фокус подсознания скрывался за этим пронзительно-голубым светом? «Загнанный в угол невроз, который столь яростно защищается, может сулить серьезные проблемы! Какой потаенный страх я случайно разбередил?»

По мере выхода из транса стал восстанавливаться слух.

До Джейкоба донесся звук приближающихся шагов. Он вычленил его из шума ветра и волн, но под действием транса казалось, что такие звуки могли бы издавать мягкие страусиные лапы, обутые в мокасины.

Через несколько секунд после той умозрительной яркой вспышки он вынырнул из глубокого транса. И открыл глаза. В нескольких метрах от него стоял высокий пришелец. Первое впечатление: высокого роста, сам весь белый и с огромными красными глазами.

Джейкобу на миг показалось, что мир вокруг него перевернулся.

Вцепившись в края столешницы и уронив голову на грудь, он попытался успокоиться. Зажмурил глаза.

«Ну и дела! – подумал Джейкоб. – Голова так гудит, будто я только что расколол об нее земной шар!»

Он протер глаза ладонью и снова осторожно попытался их открыть.

Инопланетянин никуда не делся. Значит, это не галлюцинация. Перед ним был гуманоид ростом никак не меньше двух метров. Большую часть его хрупкого удлиненного тела скрадывало длинное одеяние серебристого цвета. Руки, сложенные на груди в знак почтительного ожидания, были длинные, белые и лоснились.

Тонкую шейку венчала крупная круглая голова. Лишенные век, красные стебельчатые глаза были огромны, как, впрочем, и губы. Они, бесспорно, доминировали на лице, где располагалось еще несколько мелких органов неизвестного назначения. Джейкоб впервые встречал представителя этого вида.

В глазах существа явно читался ум.

Джейкоб прочистил горло. Ему все еще приходилось бороться с накатывающим волнами головокружением.

– Простите… Нас не представили друг другу, и я… не знаю, как к вам следует обращаться, но, полагаю, вы прибыли сюда, чтобы встретиться со мной?

Большая белая голова кивнула, подтверждая его догадку.

– Вы один из тех, с кем я должен встретиться по просьбе кантена Фэйгина?

Инопланетянин снова кивнул.

«Видимо, это означает „да“, – подумал Джейкоб. – Интересно, он вообще говорить умеет? И что за речевой аппарат может скрываться за такими губищами?»

Кстати, почему это существо стоит столбом? Есть в его позе что-то такое, что наводит на мысль о…

– Позвольте предположить: вы представитель расы клиентов и ждете разрешения заговорить?

«Губы» слегка раздвинулись, и между ними мелькнуло что-то белое и блестящее. Пришелец еще раз кивнул.

– Тогда прошу вас, говорите! Мы, люди, как известно, предпочитаем минимум церемоний. Как ваше имя?

Прозвучавший в ответ голос оказался на удивление низким. Он исторгался из расширившегося рта с отчетливым пришепетыванием.

– Меня жовут Кулла, шэр. Шпашибо. Меня пошлали ужнать, не жаблудилишь ли вы. Шледуйте жа мной, оштальные уже в жборе. Или, ешли вам угодно, можете продолжать медитировать до ушловленного времени начала вштречи.

– Нет-нет, пойдемте, ради всего святого!

Джейкоб, пошатываясь, встал. На секунду прикрыл глаза, очищая разум от последствий транса. Рано или поздно ему предстоит выяснить, что случилось, пока он был под гипнозом, но это дело вполне может подождать.

– Что ж, ведите.

Кулла повернулся и медленной скользящей походкой направился к одной из боковых дверей Центра.

Пришелец явно был представителем расы клиентов – одной из тех, чье двустороннее соглашение с расой патронов все еще было в силе. Подобные расы низко котировались в негласной галактической иерархии. Джейкобу, которого вся эта хитрая и запутанная галактическая дипломатия по-прежнему ставила в тупик, оставалось только радоваться, что человечество по счастливой случайности занимало более высокую, хотя и шаткую позицию на этой иерархической лестнице.

Кулла привел его на второй этаж, к массивной дубовой двери. Без стука распахнув ее, пришелец первым вошел в зал, где проходила встреча.

Джейкоб заметил двух человек и еще двух инопланетян, не считая Куллы: один был небольшого роста и покрыт шерстью, а другой еще мельче и смахивал на ящерицу. Они расположились на подушках между какими-то раскидистыми комнатными растениями и окном во всю стену, из которого открывался вид на бухту.

Джейкоб попытался проанализировать произведенное инопланетянами впечатление, пока не попал в поле их зрения, но не прошло и секунды, как кто-то окликнул его по имени.

– Джейкоб, друг мой! Как это любезно с твоей стороны – приехать и уделить нам свое драгоценное время! – свистящий голос, несомненно, принадлежал Фэйгину. Джейкоб торопливо огляделся.

– Фэйгин, но где…

– Я здесь.

Он снова поглядел на компанию у окна. Люди и мохнатый ПВЦ поднялись со своих мест, один только пришелец-ящер не сдвинулся с подушки.

Джейкоб проследил взглядом дальше и вдруг опознал Фэйгина в одном из «комнатных растений». Увенчанная серебристыми чешуйками ботва старого кантена нежно зазвенела от легкого бриза.

Джейкоб улыбнулся. Всякий раз при встрече с Фэйгином он сталкивался с одной и той же проблемой. Когда общаешься с гуманоидами, обычно стараешься отыскать лицо или некую часть тела, выполняющую те же функции. И в большинстве случаев найти в странных инопланетных чертах место, на котором можно сфокусировать взгляд, удается быстро и без труда.

Почти у каждого имеется какая-нибудь анатомическая деталь, к которой невольно начинаешь обращаться, подразумевая, что этот орган отвечает за восприятие. У людей, а зачастую и у инопланетян такой деталью служат глаза.

У кантена глаз не было. Джейкоб подозревал, что яркие серебристые наросты, звеневшие, как колокольчики, играли в организме Фэйгина роль световых рецепторов. Если так, то от этого знания все равно мало толку. В результате приходилось смотреть на всего Фэйгина целиком, а не довольствоваться какой-то одной точкой, олицетворявшей его «я». Это заставляло Джейкоба гадать, какая из двух версий менее вероятна: что он все-таки сумел привязаться к пришельцу, невзирая на эту помеху, или что он, несмотря на многолетнюю дружбу, все еще ощущает в присутствии Фэйгина неловкость.

Темное, покрытое листвой туловище Фэйгина отделилось от окна и устремилось навстречу другу, то и дело выгибаясь и поочередно выбрасывая вперед узловатые корни. Джейкоб удостоил его полусерьезным-полушутливым поклоном и стал ждать дальнейшего развития событий.

– Джейкоб Альварес Демва, а-Человек, уль-Дельфин-уль-Шимпанзе, приветствуем тебя. Для столь ничтожного создания, как я, огромная радость ощущать тебя сегодня, в очередной раз, – речь Фэйгина была четкой, однако он неосознанно произносил фразы как бы нараспев, из-за чего его акцент напоминал помесь шведского и кантонского. Язык дельфинов и троичный код давались ему куда легче.

– Фэйгин, а-Кантен, аб-Линтен-аб-Сикул-уль-Ниш, Миорки Кифу, рад снова видеть тебя! – Джейкоб поклонился.

– Эти досточтимые создания явились сюда, чтобы обменяться с тобой мудростью, дружище Джейкоб, – сообщил Фэйгин. – Надеюсь, ты готов к церемонии знакомства.

Джейкоб настроился, стараясь зафиксировать в памяти витиеватые имена пришельцев и уделяя им не меньше внимания, чем их наружности. Имена патронов и цепочка имен клиентов способны немало поведать о статусе каждого из присутствующих. Он кивком попросил Фэйгина приступить к представлению.

– Позволь официально представить тебя Буббакубу, а-Пил, аб-Киса-аб-Соро-аб-Хул-аб-Пубер-уль-Гелло-уль-Принг, из Института при Библиотеке.

Один из ПВЦ сделал шаг вперед. В первые секунды знакомства у Джейкоба возник образ-гештальт: серый плюшевый медвежонок ростом в четыре фута. Однако широкая морда и густые ресницы не совсем укладывались в этот портрет.

Так вот он какой, этот Буббакуб, директор филиала Библиотеки! Филиал Библиотеки в Ла-Пасе практически свел на нет тот чахлый торговый баланс, которого Земля сумела достичь за годы после контакта. Но даже при таких раскладах колоссальный труд по приспособлению крошечного заштатного филиала к нуждам людей осуществлялся силами Института при Библиотеке безвозмездно, как акт благотворительности, с целью помочь «слаборазвитой» человеческой расе догнать остальную галактику. Как руководитель филиала Буббакуб считался одним из самых высокопоставленных инопланетян на Земле. Его многочисленные родовые имена также указывали на высокий статус – даже выше, чем у Фэйгина.

Четырехкратное повторение частицы «аб» означало, что родичей Буббакуба приобщила к духовности другая разумная раса, а ту, в свою очередь, третья, и так далее, вплоть до овеянной мифами изначальной расы, произошедшей от Прародителей, а также что эти четыре «родительские» расы по-прежнему живут где-то на просторах Галактики. Столь длинная цепочка свидетельствует о высоком положении в разветвленной галактической культуре, где каждая раса, освоившая космические путешествия (пожалуй, за одним-единственным исключением – человечество), была выведена из состояния полуразумных дикарей и взращена какой-то предшествующей покорившей космос расой.

Удвоенная частица «уль» говорила о том, что и сами пилы стали воспитателями-патронами для двух новых культур. И это тоже упрочило их авторитет.

Единственным обстоятельством, не дававшим всей галактике окончательно задрать нос по отношению к «сиротской» человеческой расе, стал довод, что человеку и самому посчастливилось дважды опекать новые разумные расы, и случилось это еще до того, как «Везарий», вступивший в контакт с ПВЦ, вернулся домой.

Пришелец отвесил некое подобие поклона.

– Меня зовут Буббакуб.

Голос звучал как-то искусственно и доносился из диска, висевшего у пила на шее.

Это же водор! Значит, пилам для общения на английском языке требуется аппарат-помощник. Исходя из простоты устройства, намного уступавшего в размерах приборам, которыми пользовались инопланетные гости, чья родная речь напоминала чириканье или скрип, Джейкоб предположил, что Буббакуб на самом деле способен воспроизводить английские слова, но на частоте ниже той, какую улавливает человеческое ухо. Решив принять на веру, что его-то собеседник расслышит, он кивнул и сказал:

– Меня зовут Джейкоб. Добро пожаловать на Землю!

Рот Буббакуба несколько раз беззвучно раскрылся и закрылся.

– Спасибо, – зажужжал водор, выплевывая короткие рубленые слова. – Рад здесь находиться.

– Всегда к вашим услугам как коренной житель принимающей вас планеты. – Джейкоб поклонился на самую малость ниже, чем кланялся Буббакуб. Пришелец, по-видимому вполне удовлетворенный, вернулся на свое место.

Фэйгин продолжил церемонию знакомства.

– Эти досточтимые создания – той же расы, что и вы. – Ветка с пучком лепестков неопределенно махнула в сторону двух человеческих особей, седовласого господина в твидовом костюме и высокой темнокожей дамы средних лет, довольно привлекательной. – Я представлю им тебя, – продолжал Фэйгин, – в неофициальной манере, как и предпочитают земляне: Джейкоб Демва, познакомься с доктором Дуэйном Кеплером, руководителем экспедиции «Погружение в Солнце», и доктором Милдред Мартин с факультета парапсихологии Университета в Ла-Пасе.

Из всего облика Кеплера первым делом бросались в глаза внушительные, подкрученные кверху усы. Он расплылся в улыбке, но Джейкоб был настолько изумлен, что на все его расшаркивания отвечал односложно.

Экспедиция «Погружение в Солнце»! Исследования на Меркурии и в солнечной хромосфере в последнее время стали в Ассамблее Конфедерации предметом политических махинаций. Фракция «Приспособиться и выжить» заявила, что бессмысленно тратить такие суммы на то, что можно запросто узнать в Библиотеке, и что на те же средства можно было нанять в несколько раз больше безработных ученых здесь, на Земле, в рамках программы искусственного создания рабочих мест. В то время как фракция «Самодостаточность» продолжала гнуть свою линию, несмотря на нападки со стороны продэникеновски настроенных СМИ.

Джейкобу же сама идея направить космический корабль с людьми внутрь звезды казалась первостатейным бредом.

– Кантен Фэйгин отзывался о вас с большим энтузиазмом, – сообщил Кеплер. Глава экспедиции улыбался, но глаза у него были красные, а набрякшие мешки под ними свидетельствовали о том, что его что-то тревожило. Он сжал ладонь Джейкоба обеими руками и быстро встряхнул ее, не прерывая разговора. Голос у него был звучный, но иногда дрожал, что не укрылось от Джейкоба. – Мы вернулись на Землю совсем ненадолго. Невероятная удача, что Фэйгину удалось уговорить вас встретиться с нами. Мы искренне надеемся, что вы согласитесь отправиться с нами на Меркурий, ваш опыт в области межвидовых контактов для нас поистине бесценен.

Джейкоб вздрогнул. Ну уж нет, на сей раз ничего у тебя не выйдет, чудище с листьями! Его так и подмывало найти Фэйгина и испепелить его взглядом, но, хоть церемония представления и была неофициальной, элементарные межчеловеческие правила приличия требовали, чтобы он уделил собеседникам время и поддержал светскую беседу. Меркурий, уму непостижимо!

Лицо доктора Мартин с готовностью осветилось милой улыбкой, но, когда Джейкоб обменивался с ней рукопожатиями, ему показалось, что вид у нее слегка скучающий.

Джейкоб подумал, уместно ли спросить: какое отношение парапсихология имеет к физике Солнца, да так, чтобы они не усмотрели в этом признак заинтересованности, однако осуществить задуманное помешал Фэйгин.

– Позволю себе вклиниться в разговор – обычно при неформальном общении человеческих существ это считается приемлемым, если в разговоре возникла пауза. Еще одно досточтимое существо ждет своей очереди быть представленным.

«М-да, – подумал Джейкоб. – Надеюсь, этот Иник не слишком мнительный и не оскорбится из-за долгого ожидания». Он повернулся вправо, к разноцветной мозаичной стене, где расположилось существо, похожее на ящерицу. Пришелец поднялся с подушки и, перебирая шестью ногами, направился к нему. Длина его составляла чуть меньше метра, а рост не превышал двадцати сантиметров. Пройдя мимо и даже не взглянув в его сторону, существо принялось тереться о ноги Буббакуба.

– Кхм, – подал голос Фэйгин. – Это всего лишь домашняя зверушка. А создание, с которым я хотел тебя познакомить, это тот самый уважаемый клиент, который был твоим проводником по пути сюда.

– О, прошу прощения, – усмехнулся Джейкоб и усилием воли придал лицу серьезное выражение.

– Джейкоб Демва, а-Человек, уль-Дельфин-уль-Шимпанзе, будь добр, познакомься с Куллой, а-Принг, аб-Пил-аб-Киса-аб-Соро-аб-Хул-аб-Пубер, помощником Буббакуба и представителем Библиотеки в проекте «Погружение в Солнце».

Как Джейкоб и ожидал, вся цепочка состояла только из имен патронов. У прингов пока не было собственных клиентов. Впрочем, они принадлежали к линии Пубер/Соро. В один прекрасный день они тоже обретут высокий статус как члены старинной и могущественной цепочки. Он обратил внимание, что раса Буббакуба также принадлежала к ветви Пубер/Соро, и пожалел, что не запомнил, не приходятся ли случаем пилы и принги друг другу патронами и клиентами.

Пришелец шагнул навстречу, но руку для пожатия не протянул. Руки у него были длинные и тонкие, на каждой ладони по шесть длинных, похожих на щупальца пальцев. На вид всё очень хрупкое. От Куллы исходил слабый аромат, чем-то напоминавший запах свежескошенного сена и ничуть не противный.

Когда Кулла поклонился в знак состоявшегося знакомства, его стебельчатые глаза сверкнули. «Губы» ПВЦ раздвинулись, обнажив пару белых, сверкающих, похожих на жернова пластин: одна сверху, а другая снизу. Гибкие, частично приспособленные для хватания губы привели в движение челюсти, и те сомкнулись с громким клацаньем, напоминающим звук бьющегося фарфора.

На его родине такое клацанье вряд ли выражает дружелюбие, поежился Джейкоб. Возможно, пришелец обнажил свои гигантские жвалы, имитируя человеческую улыбку. Зрелище получилось устрашающее и в то же время интригующее. Интересно, для чего предназначены такие жевательные пластины? А еще Джейкоб надеялся, что впредь Кулла не станет без необходимости разевать рот.

Едва заметно кивнув, он произнес:

– Меня зовут Джейкоб.

– Меня жовут Кулла, шэр, – отозвался пришелец. – Ваша Жемля ошень приятное мешто.

Его огромные красные глаза потухли. Кулла, пятясь, отошел. Буббакуб пригласил собравшихся вернуться к окну и подушкам. Маленький пил устроился полулежа, его симметричные четырехугольные руки свисали по обе стороны от подушки. Домашняя зверушка подошла и свернулась клубочком рядом с хозяином.

Кеплер подался вперед и, запинаясь, проговорил:

– Простите, что оторвали вас от важной работы, мистер Демва. Я знаю, вы очень занятой человек. Я надеюсь только, что нам удастся убедить вас в том, что наша маленькая… проблема стоит вашего времени и достойна ваших способностей.

Доктор Кеплер положил руки на колени и сплел пальцы.

Доктор Мартин слушала излияния Кеплера с терпеливой и чуть насмешливой улыбкой. В общей картине оставалось несколько деталей, не дававших Джейкобу покоя.

– Видите ли, доктор Кеплер, Фэйгин должен был предупредить вас, что после гибели жены я отошел от дел и больше не стремлюсь разгадать все тайны бытия. К тому же в настоящее время я весьма загружен, возможно слишком загружен, чтобы отправиться в длительное межпланетное путешествие…

Доктор Кеплер расстроился. На его лице отобразилось такое отчаяние, что Джейкоб не смог остаться равнодушным.

– Тем не менее, поскольку кантен Фэйгин зарекомендовал себя как личность проницательная, я охотно выслушаю всякого, кого он ко мне направит, а стоит ли игра свеч – это уж мне решать.

– О, этот случай непременно вас заинтересует! Я всегда говорил, что нам необходим свежий взгляд. И, конечно, теперь, после того как кураторы согласились привлечь консультантов…

– Постойте, Дуэйн, – прервала его доктор Мартин. – Вы не до конца честны в изложении картины. Я пришла к вам как консультант полгода назад, а Кулла обеспечил вам доступ к библиотечным фондам еще раньше. Теперь же мистер Буббакуб любезно согласился усилить поддержку со стороны Библиотеки, кроме того, он лично отправится с нами на Меркурий. Думаю, кураторы были к нам более чем щедры.

Джейкоб вздохнул.

– Может быть, кто-нибудь все-таки объяснит мне суть происходящего? Например, вы, доктор Мартин, не могли бы поведать, в чем состоит ваша работа… на Меркурии? – Почему-то ему оказалось трудно произнести словосочетание «Погружение в Солнце».

– Я консультант, мистер Демва. Меня наняли для проведения психологических и парапсихологических тестов с членами команды и окружающей средой на Меркурии.

– Надо полагать, все это как-то связано с упомянутой доктором Кеплером проблемой?

– Поначалу все думали, что наблюдаемый феномен – результат какого-то розыгрыша или что-то вроде массового психоза. Я исключила оба варианта. Теперь очевидно, что отмеченные процессы реальны и действительно протекают в солнечной хромосфере. Вот уже несколько месяцев я разрабатываю идеи парапсихологических экспериментов, которые будут проводиться при погружениях в Солнце. Ну и кроме того, я как психотерапевт помогаю некоторым членам экипажа «Погружения в Солнце». Напряжение, возникающее во время подобных исследований, не может не сказываться на психике.

Мартин казалась компетентной, но было в ее подходе и что-то настораживающее. Может быть, легкомыслие? Джейкоб гадал, какого рода отношения связывают ее и доктора Кеплера. Проводила ли она и с ним сеансы психотерапии?

«И если уж на то пошло, зачем здесь я? Что если только ради исполнения болезненных капризов великого ученого, которого нужно поддерживать, пока проект не будет завершен? Такие мысли не очень-то радуют. Как и перспектива быть втянутым в политические интриги.

А Буббакуб, глава целого филиала Библиотеки на Земле, – каким образом он-то ввязался в мутный проект землян? Маленький пил – в некотором роде самый влиятельный ПВЦ на нашей планете, за исключением посла Тимбрими. Возглавляемый им Институт при Библиотеке – крупнейшая и мощнейшая из галактических организаций, на фоне которой фэйгиновский Институт Прогресса выглядит как оркестр, состоящий из одних только бубнов да барабанов. И такая важная персона, по словам Мартин, летит на Меркурий?»

Буббакуб таращился в потолок, не принимая участия в беседе. Его губы шевелились, словно он пел на недоступной человеческому уху частоте.

Сверкающие глаза Куллы были прикованы к маленькому директору Библиотеки. Может, он слышал его песню, или его тоже утомили бесконечные разговоры.

«Кеплер, Мартин, Буббакуб, Кулла… Думал ли я, что когда-нибудь окажусь в компании, где Фэйгин будет казаться наименее странным!»

Под боком вдруг зашелестела ботва. Фэйгин явно был полон энтузиазма. Джейкоб недоумевал, что же такое творилось в ходе этой экспедиции, что могло настолько воодушевить кантена.

– Доктор Кеплер, есть шансы, что мне удастся выкроить время и помочь вам… Пока только шансы. – Джейкоб пожал плечами. – Но для начала не мешало бы узнать, из-за чего весь сыр-бор?

Кеплер просиял.

– Ох, неужели я вам не сказал? Ну и ну! Видно, дело в том, что я в последние дни гнал от себя дурные мысли… Как говорится, закрывал глаза на проблему.

Он выпрямился и набрал в грудь побольше воздуха.

– Мистер Демва, такое ощущение, что Солнце обитаемо.