Глава V
Отойдя на порядочное расстояние от избушки, Альдос замедлил шаги. Он знал, что никогда еще в своей жизни не испытывал такой необходимости привести свои чувства в порядок, как именно теперь. Последние четверть часа произвели в нем настоящую и удивительную революцию. Это была настолько необыкновенная и настолько неожиданная перемена, что он никак не мог освоиться со своим положением и считаться с совершившимся фактом. Правда все более и более становилась для него очевидной по мере того, как он все далее и далее уходил по заросшей тропинке в Миэтту. Но было еще и нечто такое, что не только удивляло и возбуждало его. Прежде всего он не мог не видеть комизма своего положения. Он, Джон Альдос, – и вдруг так обезличил себя, так отрекся от себя, – и притом для женщины. Он зашел так далеко, что принес ей в жертву свое самое лучшее и значительное произведение. Ведь он искренне сказал ей сам, что она интересует его больше, чем все его книги. И он старался убедить себя в том, что это было не признанием себя побежденным, а именно самоотречением. И когда он дошел, наконец, до палатки Отто, то улыбался во все лицо, быстро и глубоко дышал и слышал, как все внутри у него распевало от удовольствия.
Он остановился, чтобы набить и закурить трубку раньше, чем увидит мадам Отто, и нарочно окружил себя целыми тучами дыма, когда стал рассказывать ей, как почти силой затащил к себе Иоанну и взял с нее слово есть с ним куропаток. Он узнал, что раньше завтрашнего дня поезд к Желтой Голове все равно не отойдет, и, прихватив от мадам Отто целую ковригу только что испеченного хлеба и банку домашнего мармелада, отправился обратно к себе домой и всю дорогу посвистывал так, точно ничего и не произошло.
Альдос был так погружен в свои мысли, что не заметил, как подошел к своей двери и очнулся от голоса Иоанны. Не слыша его, она что-то напевала.
Когда Альдос показался в дверях, она остановилась. Ему показалось, что когда она посмотрела на него, то ее взгляд был глубже и глаза голубее. Она улыбалась. Найдя какой-то обрывок материи, она надела его на себя вместо передника и чистила картошку.
– Вероятно, вас задержало что-нибудь очень важное, – обратилась она к нему. – В ваше отсутствие у вас был гость. Я мыла картошку, когда вдруг подняла голову и увидела в дверях человека с громадными рыжими усами. При виде меня у него от удивления чуть не вылезли на лоб глаза, и он бросился бежать как заяц, и… и… вот что-то обронил по дороге.
Она весело смеялась и указала ему на порог. Он увидел около него громадный комок жевательного табака.
– Стивенс! – засмеялся и Альдос. – Он так перепугался вас, что даже выронил изо рта свою жвачку.
Он отшвырнул подальше от порога носком сапога жвачку Стивенса и протянул Иоанне краюху мягкого хлеба и мармелад.
– Это прислала вам мадам Отто, – сказал он. – А поезд действительно не пойдет раньше завтрашнего дня.
Она не ответила. Он придвинул к ней стул поближе, сел на него и вонзил кончик своего охотничьего ножа в одну из двух оставшихся картофелин.
– А когда он пойдет, – добавил он, – то вместе с вами поеду и я.
Он ожидал, что это заявление произведет на нее некоторый эффект. Когда она встала, то он уловил только краешек очаровательной улыбки.
– Вы все еще думаете, что я не сумею постоять за себя у этой ужасной Желтой Головы? – спросила она, склонившись ненадолго над столом. – Ну, признавайтесь!
– Нисколько. Вы нигде не пропадете, Ледигрей, – повторил он. – Но я думаю, что для меня самого будет спокойнее, когда я буду знать, что вас никто не обидел, чем после раскаиваться, что вас действительно уже обидели. Желтая Голова полна таких людей, как Куэд, – добавил он.
Улыбка сошла с ее лица, а в голубых глазах появилось беспокойство.
– Я почти уже и забыла о нем, – прошептала она. – Неужели вы будете опять драться из-за меня?
– Хоть тысячу раз.
Она густо покраснела.
– Я как-то прочитала о вас, Джонс Альдос, нечто такое, что помню даже до сих пор, – сказала она. – Это было после того, как мы возвратились из Тибета. Про вас писали, что вы преуспели в двух вещах: в ненависти к женщинам и в любви к приключениям. Быть может, именно благодаря этой вашей любви к приключениям, вы и собираетесь провожать меня до Желтой Головы?
– Я начинаю верить в то, что это будет самым величайшим приключением в моей жизни, – ответил он, и что-то в его голосе было такое, что помешало ей говорить.
Он поднялся на ноги и стал прямо перед ней.
Краска на ее щеках сконцентрировалась в два больших, ярких пятна, а губы зашевелились прежде, чем она смогла что-то произнести.
Она глубоко вздохнула, посмотрела на него большими глазами и продолжала, точно во сне:
– Великие приключения для вас. Да. А, может быть, и для нас обоих.
Она крепко прижала руки к груди, и стояла так, опершись спиной о стол. В ней было что-то такое, что заставило Джона подойти к ней почти вплотную, и он спросил:
– Так скажите же мне, Ледигрей, что влечет вас к Желтой Голове?
И так же странно, как и раньше, губы ее пошевелились, точно не хотели выпускать через себя слова, потом она ответила:
– Я еду туда… чтобы отыскать… своего мужа.