4. КИЛИН ПАРКУР
Девочки взрослеют гораздо быстрее мальчиков, но это совсем не значит, что мальчики потом тормозят всю жизнь вне зависимости от возраста. С раннего детства природа награждает каждого мальчика особой чертой, зреющей где-то в глубине души. Есть в каждом мальчике что-то такое – александроматросовское, что горит огнем в груди и зовет на подвиг.
Учительница физики – Тамара Викторовна Храмина открыла окно в классе, и весенний ветер поднял в воздух длинные рыжие кудри Леры Скворцовой, сидящей на первой парте. Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд с последней парты, особенным, кокетливым жестом руки, Лера поправила прическу и улыбнулась.
В каждой школе есть учителя-легенды, а есть учителя о которых слагают легенды. Учительнице Тамаре Викторовне Храминой повезло и в том, и в другом случае. Тамара Викторовна считалась сильным физиком и славилась своей принципиальностью и дерзкими приемами преподавания предмета. В школе, за исключительную харизму, Тамару Викторовну называли не иначе как – Апача, в честь индейского племени с одноимённым названием. На свой творческий псевдоним Апача не обижалась, а даже наоборот, гордилась им, и считала, что именно он, выделяет ее среди других учителей.
«Джордано Бруно не раз повторял…», – произнесла Тамара Викторовна, именно в тот момент, когда девочка Лиза, подруга Леры Скворцовой, неудачно бросила в меня скомканную записку.
Вместо адресата послание отразилось от головы Кили, сидящего за партой впереди меня, и упало на пол. Киля вопросительно посмотрел в сторону скомканного послания, потом, на бросившую записку смуглую Лизу. Девочка жестом показала, что послание адресовано не ему, а мне, и послание тут же было переправлено уже в мою голову, отразившись от которой также неудачно притаилось между рядами парт.
О существовании комиссии из администрации города, разгуливавшей в этот день по коридорам, и призванной решить судьбу пребывания Кили в нашей школе, в тот момент никто из нас тогда еще не подозревал.
Во главе этой комиссии в сине-зелёном мундире по лестнице черного хода, что обязателен для каждой из школ, шел инспектор пожарной охраны – Павел Егорович, которого после звонка директора школы – Константина Петровича, предусмотрительно захватила с собой мама Кили – Ольга Петровна, грациозный работник городской администрации, выбравший сегодня из всего спектра женских духов мира, аромат-антидепрессант – «Premier Figuier», который несмотря на богатый, свежий и одновременно согревающий букет запаха, настроения собравшимся почему-то не добавлял.
– Ольга Петровна, я все понимаю, понимаю, что трудный подросток, что переходный возраст, но поймите и вы меня, – говорил тучный Константин Петрович, который семенящими шагами старался поспевать за длинноногой комиссией.
Ольга Петровна и Константин Петрович остановились на лестничной площадке, а инспектор продолжил свое восхождение дальше вверх по ступенькам.
– Мальчик уже стоит на учете в детской комнате милиции. Инспектором он был направлен в спецшколу, а мы не колония, а образовательное учреждение, в конце концов мы дорожим своей репутацией, – директор развел руками.
Дойдя до вершины, ведущей на чердак, и не обнаружив ни единого нарушения, пожарник Павел Егорович глубоко вздохнул, затем начал похлопывать себя ладонями рук по внутренним и внешним карманам мундира в поиске начатой пачки сигарет «Джеймс Бонд». Пачка оказалась в нагрудном кармане. Павел Егорович достал сигарету и закурил.
– Что там Павел Егорович?! – спросила Ольга Петровна, пытаясь обнаружить выпавшего из поля зрения инспектора.
Павел Егорович моментально затушил свою сигарету о стену и перегнувшись пополам свесился через перила лестницы, показывая Константину Петровичу якобы найденный окурок.
– Что, что, нарушения, – сказал Павел Егорович, – И накурено, а огнетушителя нет.
Ольга Петровна посмотрела на директора и довольно продолжила:
– Я вас понимаю, Константин Петрович, и тоже прошу войти в мое положение. Вы нам, кстати, еще компьютерный класс не показали. Спускайтесь, Павел Егорович, Константин Петрович нам еще компьютерный класс хочет показать.
Апача произносила свою речь перед учениками с наслаждением, а местами даже и упоением, расхаживая перед открытым окном класса так, что ее и без того, поднятая химзавивкой прическа, постоянно попадала под потоки весеннего ветра, и становилась все больше похожей на индейский ирокез.
– Пусть эта поверхность будет какой угодно, но я всегда спрашиваю, – говорила Апача, – Что находится за ней?
Завершая свой пассаж классу Апача оборвала речь практически на излете, и перевела свой взор от конспекта, в который заглядывала во время произнесения монолога, на ученика Килю:
– Артем, а тебя, я вижу, вопрос, который так терзал Джордано Бруно, совсем не беспокоит? Сюда неси, что ты там в Гогинцева бросил, – сказала Апача.
Киля ловко поднял с пола скомканную записку Лизы и направился к Апаче.
– Бесконечно пространство или нет? Является ли оно просто соотношением между материальными телами или существует независимо от них, само по себе? Вот вопросы, которые ставились относительно сущности именуемой «пространством», – продолжила Апача, – Ньютон писал…
Киля положил скомканную записку на учительский стол и хотел отправится обратно, но Апача его остановила.
– А вот, что писал Ньютон, скажет нам Артем Килин. Скажешь Килин?
– Это новая тема, – пробурчал себе под нос Киля.
– Вот и расскажи ее нам на основании уже пройденного и изученного тобой материала. Своими словами. Поставь себя на место Ньютона.
Класс засмеялся, и Скворцова Лера тоже, а Киля стал смущенно рассматривать крашенный пол класса.
– Читай, – Апача протянула приговоренному свой потрепанный временем конспект с выцветшей зеленой обложкой.
– По положениям и расстояниям предметов от какого-либо тела…
– Громче Килин, что ты там мямлишь все время, – сказала Апача.
– Я не могу громче, я после болезни, – пытался оправдаться Киля и даже слабо кашлянул в высокое горло шерстяного свитера, желая тем самым подчеркнуть достоверность своих слов.
Оправдание засчитано не было.
– Килин, не шути со мной, – строго сказала учительница, -Читай!
– Ньютон писал. По положениям и расстояниям предметов от какого-либо тела, принимаемого за неподвижное, определяем места вообще, затем и о всех движениях судим по отношению к этим местам. Таким образом вместо абсолютных мест и движений пользуются относительными, в делах житейских это не представляет неудобства.
– Все ясно? Килин?!
– Да.
– Что тебе ясно?
Киля кашлянул еще раз, повторно намекая учителю на болезнь, помешавшую ему как следует подготовиться к уроку, и затем произнес:
– Ньютон считал, что в делах житейских это не представляет неудобства.
– Что не представляет неудобства? – спросила Апача.
– Все, – ответил Киля.
– Это как?! – спросила Апача.
Киля замолчал, житейские дела Ньютона ему знакомы не были, а неудобство, он испытывал именно сейчас, стоя перед всем классом, и особенно Скворцовой Лерой. Киля не знал домашнего задания, ни того что задавали вчера, ни того, что задавали на той неделе, а знал он только одно, знал он, что на его памяти, от Апачи просто так, еще никто не уходил.
– В этом утверждении Ньютона, Килин, есть некая неопределенность, которую признавал и сам великий ученый, и которая впоследствии положила начало теории относительности Эйнштейна, – утвердительно произнесла Апача, в очередной раз попав своей свирепой прической под порыв весеннего ветра, хлынувшего волной из открытого настежь окна.
Посетив компьютерный класс, на переоборудование которого местная администрация все никак не спешила выделять очередные деньги, пожарная инспекция подошла к расписанию и остановилась.
– Спасибо большое вам Ольга Петровна, как всегда нас спасаете, – сказал директор школы Константин Петрович.
– Ну, Константин Петрович, пустое, мелочи жизни, – ответила мама Кили – Ольга Петровна.
– Ну как же мелочи, Ольга Петровна, святой вы наш человек, – продолжил директор, проводя пальцем по расписанию в поисках 10-го «В» класса.
– Насчет компьютеров будьте спокойны, будут, в конце концов эта инициатива самого Павла Эдуардовича. Сегодня же их там всех пошевелю, – подбодрила директора Ольга Петровна.
– Огромнейшее вам спасибо Ольга Петровна, только вы и выручаете, – довольно ответил директор, – У Артема физика сейчас, у Апачи…
– У кого? – переспросила Ольга Петровна.
– У Тамары Викторовны Храминой, – после неловкой паузы ответил директор, – У классного руководителя Артема, нашей легенды, педагога, так сказать, от…
Ольга Петровна вопросительно посмотрела на директора и спросила:
– А почему, вы называете ее – Апача?
Лера встань пожалуйста из-за парты, – обратилась Апача к Скворцовой Лере.
Лера встала, а учительница продолжила:
– Итак, представим, что первый закон Ньютона, справедлив с позиции наблюдения Леры. Килин, что гласит первый закон? – продолжала пытать ученика Апача.
Киля по-прежнему молчал, разглядывая то темный пол класса, то свои светлые кроссовки, то рогатого оленя на свитере Скворцовой.
– Скворцова, что гласит первый закон Ньютона? – обратилась Апача к Лере.
– Первый закон, гласит, что если действие всех сил, действующих на тело, скомпенсировано, то это тело находится в состоянии покоя, или прямолинейного равномерного движения, – ответила Лера.
– Допустим, Скворцова, что так оно и есть. Допустим, что ты Килин, тело, которое двигается. Двигайся Килин.
– Как двигаться? – переспросил Киля.
– Прямолинейно и равномерно. Иди прямо вдоль доски, – пояснила Апача нерадивому ученику.
Киля начал идти прямо и вдоль доски.
– Легко видеть, что если существует такая площадка для наблюдения, как Скворцова Лера, то существует и бесчисленное множество других, аналогичных площадок. Это может быть и Иванова, и Петрова, и Хаджимуратова, а может быть, даже Гогинцев.
Все названные фамилии, включая мою, подобно нажатым клавишам рояля поочередно вжались в парты. Тамара Викторовна довольная взятым аккордом продолжила:
– Для удобства назовем Леру – «неподвижным центром мира». Представим, что этот наш «центр» будет покоится. Все представили? Гогинцев представил?
– Да, – ответил я и встал из-за парты.
– Как ты думаешь, с точки зрения ньютоновской динамики, Скворцова, будучи центром мира, может двигаться?
– Может, – строго ответил я.
– Почему ты так думаешь? – спросила учительница.
– Почему нет, – угадал я.
– У тебя хорошая интуиция Гогинцев. С точки зрения ньютоновской системы, абсолютно безразлично, находится Лера в состоянии покоя или движется прямолинейно и равномерно, как например сейчас Килин, для системы – это одно и то же.
– Двигаться? – спросила Лера.
– Нет, Лера, стой на месте, – сказала Апача, – А вот Гогинцев пусть двигается. Начинай Гогинцев!
Лера посмотрела на меня. Я вытянул руки в стороны и начал идти вдоль стены подобно канатоходцу. Лера еще раз взглянула на меня и кокетливо улыбнулась. Увидев подаренную мне улыбку, низкорослый Киля встал, как вкопанный.
– Килин, а ты чего застыл? Двигаемся, двигаемся, – взбодрила Килю учительница.
Киля, подобно компактному штурмовику-перехватчику, заходящему снизу для атаки высоколетящего бомбардировщика, то есть меня, продолжил свое перемещение, сместив вектор своего движения в мою сторону.
– С помощью элементарных операций сложения или вычитания нетрудно доказать, что тело, то есть Килин, двигающееся относительно центра мира, то есть Скворцовой, будет равномерно перемещаться относительно другой площадки, то есть Гогинцева, но…
Апача подняла указательный палец к потолку и затем, после психологической паузы, целью которой было подогреть интерес класса к происходящему, продолжила:
– И с точки зрения Гогинцева, все законы динамики Ньютона тоже справедливы. Другими словами, абсолютно невозможно определить кто движется, а кто покоится, и где вообще находится этот наш центр мира. Центр мира нельзя установить в рамках системы Ньютона, его можно только постулировать, то есть, мы с вами, можем договориться, что Скворцова покоится, а Килин и Гогинцев движутся относительно нее, или Килин покоится, стой Килин.
Киля замер в шаге от меня, так и не достигнув цели, а я ухмыльнулся и спикировал в обратном направлении, чтобы продолжить свое движение дальше.
– Теперь Скворцова начинает двигаться, – обратилась Апача к мирно спящему на последней парте Медведю, – И Азарнов движется.
Медведь поднял свою голову с парты и окинул взглядом происходящее.
– Азарнов, не спи! – повторила Апача, – И встань из-за парты, когда учитель к тебе обращается.
– Почему сразу я? – возмутился Медведь, но встал из-за парты потирая заспанное лицо.
– Сходи Азарнов на первый этаж за мелом, к «техничкам», разбуди себя для великих дел, – сказала Апача.
Выйдя из класса Медведь увидел в конце коридора сутулую директорскую спину, окруженную комиссией из двух человек и предусмотрительно, замедлил свой ход.
– Ох, Ольга Петровна, – обреченно вздохнул директор, – Дорогой вы мой человек. Как же вас не понять. Я вообще, искренне не понимаю, откуда у вашего Артема такое поведение. Такая замечательная мама, всеми уважаемый папа и вдруг, направление из милиции в спецшколу.
– А огнетушителя и здесь нет, – громко повторил, проходя мимо директора пожарник Павел Егорович и показательно сделал пометку в своем журнале ярко оранжевого цвета.
Директор Константин Петрович бросил косой взгляд на огненный журнал инспектора и затем продолжил:
– Но все мы люди, – сказал директор, – Как же не войти в ваше непростое положение Ольга Петровна. В конце концов я тоже отец.
После этих теплых слов Ольга Петровна по-дружески приобняла Константина Петровича, осмотрела пространство вокруг и сказала:
– Идемте, идемте Константин Петрович, какие все-таки замечательные у вас в школе рекреации.
10-В класс молчал.
– Где в нашей повседневной жизни можно ощутить закон сложения скоростей? Кто скажет? – спросила более настойчиво у нас Апача.
Класс по-прежнему молчал.
– Что? Никто не знает? – спросила Апача, – Кто отвечает тому сразу ставлю пятерку.
– В четверти? – вырвалось у меня.
Класс засмеялся, а Апача почему-то неодобрительно посмотрела на Килю, а на меня не обратила никакого внимания.
– Пока только в дневник и журнал, – сказала учительница, – Что никто не знает? Ну, Скворцова.
– Ощутить закон сложения скоростей можно, например, путешествуя на поезде, когда мимо нас проходит другой состав, – ответила Лера и отвела от лица прядь кудрявых волос, мешавших ей обзору пространства.
– Правильно, молодец, давай дневник, – сказала Апача.
Апача склонилась над школьным журналом и четким подчерком напротив фамилии Леры вывела аккуратную «пятерку», исправив тем самым полученную на предыдущем уроке «двойку».
– Вот видишь Скворцова, один раз стоит поставить тебе «двойку», и твоя успеваемость сразу идет в гору, – сказала Апача, – Вот почему, Лера, нельзя было подготовиться к прошлому уроку?
Лера виновато пожала плечами.
– Садитесь, – сказала Апача.
Ученики отправились по своим местам, а Апача продолжила свой философский монолог.
– Движемся мы или покоимся? А если движемся, то относительно чего?
Лера проводила меня взглядом, а я облегченно вздохнул и отправился к месту своей постоянной дислокации. Киля тоже хотел последовать общему примеру, но сделав пару шагов был остановлен учителем.
– Килин, а ты это куда собрался? – спросила Апача.
– Вы же сказали…? – подал голос Киля.
– А двойку кто исправлять будет? – прервала Апача ученика.
– Какую двойку? – удивился Киля.
– Очередную, которую я тебе собираюсь сейчас поставить, за незнание первого закона динамики, а это домашнее задание, между прочим, – сказала Апача.
Класс засмеялся, и Скворцова Лера громче всех, а вошедший в этот момент с мелом в руках Медведь, по-дружески похлопал Килю по плечу.
– Бери мел у Азарнова, будем делать из тебя второго Джордано Бруно, – продолжила Апача свой моральный расстрел.
Киля посмотрел на класс, на Апачу, на меня, задержался взглядом на Лере, взял в руку мел и замер.
– На ленту транспортера, перпендикулярно направлению ее движения, соскальзывают консервные банки. Путь банки, по ленте, – диктовала Апача условие задачи.
Киля стоял и с каждым словом учителя закипал от злости. Со стороны он все больше становился похожим на ракету перед стартом, которая ждет своей команды, чтобы пулей разрезать толщи воздуха и поднявшись высоко в небо донести по шипящим радиоволнам свое негромкое: «Поехали!!!» Когда Килин предел душевных сил был достигнут, мальчик разумеется не выдержал.
– А вот так!!! Ваш!!! Джордано Бруно, может!!! – вдруг заорал Киля на весь класс, бросил в меня мелом и затем отпружинив от пола кроссовками, ловко запрыгнул на подоконник окна.
Класс еще не успел опомниться, как Киля уже оттолкнувшись ногами от подоконника летел вниз со второго этажа нашей поселковой школы.
Над классом повисла тишина. Бледная Апача молча подошла к окну, закрыла его, затем взялась двумя руками за голову и пулей скрылась из класса. Все ученики подбежали к окнам.
В директорском кабинете, что был на первом этаже школы, царила атмосфера дружбы и немного веселья. Ольга Петровна и Константин Петрович сидя за столом громко смеялись, пили чай с бергамотом и немного «Рижским бальзамом». Инспектор пожарной охраны – Павел Егорович, ходил перед ними и жестикулируя рассказывал о подвигах своей профессии.
– А огонь всюду стеной, тут горит, там горит, а мой напарник мне вдруг и говорит, бросила она меня, бросила, женщины глупы, но кроме телеведущей Дарьи Златопольской, а кругом огонь и …, – произнес Павел Егорович, но не смог довести смою мысль до логического завершения, так как его слушатели с застывшими на лицах масками ужаса бросились к окну, за которым уже приземлился Киля.
Все ученики, кто был в классе, окружил стол Апачи. Я открыл школьный журнал, лежащий у учителя на столе.
– Где список, быстрее список! – кричал я.
– Не ори, – сказала Лиза, – Аронова, ставь «четверку» на прошлую неделю ставь.
Я перевернул лист школьного журнала и не менее четким подчерком, каким обычно выводила «двойки» Апача, нарисовал положительную оценку.
– Килин, – продолжила Лиза.
– Тут я знаю, – сказал я, и вывел после каждой «двойки», полученной Килей, по «пятерке», закинув еще парочку «отлично» и на другие листы журнала, чтобы диверсия была полной.
– Скворцова, – сказала Лиза, – Лера, тебе ставить еще одну «пятерку»?
Лера ничего не ответила, она стояла у окна обдуваемая ветром и смотрела, как внизу, медсестра перематывает бинтами ногу Киле, и как под щебетание вернувшихся с юга грачей о чем-то горячо спорят Константин Петрович с Ольгой Петровной.
– Скворцова! Так ставить или нет? – повторил вопрос уже я, и посмотрел на Леру.
– Нет, не надо, я уже исправила «двойку», – сказала Лера, отошла от окна и направилась к двери класса.
Умел ли прыгать со второго этажа Джордано Бруно, не знаю, знаю только, что Киля остался жив, приземлившись в школьную клумбу, а его мама Ольга Петровна помогла директору решить вопрос с кабинетом информатики.
****
С пакетом апельсинов в руках, и лучезарной улыбкой на лице, в больничную палату Кили вошла Лера Скворцова. Киля лежал на кровати, одна его нога была закреплена в замысловатой металлической конструкции, оканчивающейся свисающими к полу гирьками.
При появлении Леры, недовольный Киля попытался повернуться на бок, но свисающие к полу гирьки помешали ему осуществить задуманное, и больной тихо простонал:
– Чего надо…
Лера положила фрукты на тумбочку и села на край кровати, рядом с бездушным инвентаризационным штампом на больничной простыне.
– Вот, тебе ребята просили передать, – сказала Лера.
Лера хотела коснуться своей ладонью щеки Кили, но тот резко отстранил руку девушки.
– Ты, чего, Киля? – спросила Лера.
– А ничего. Ничего мне не нужно! – ответил Киля, – Видел я все, во время урока, взгляды ваши, улыбочки, голубки, – от недовольства ситуацией Артем привстал на кровати, чем сильно потревожил свисающие к полу гирьки, заставившие его опуститься обратно, и длинно простонать, – Исправили двойки по физике?!
– Ну ты и тормоз, – спокойно ответила Лера, – Просто все пошло не так как планировалось, и мы думали, что ты не прыгнешь. А ты вон какой оказался.
Лера внимательно посмотрела Киле в глаза.
– А если бы не ради «двоек» всего класса, а ради меня… Прыгнул бы тогда? – спросила Лера.
Смущенный Киля вновь хотел отвести в сторону свою голову, но гирьки опять напомнили об отсутствии такой возможности.
Лера улыбнулась, наклонилась к Киле и поцеловала в щеку прикованного к кровати пациента.