Глава 2
Утро, если так можно обозначить чисто условный рассвет на борту космической станции, началось с того, что под потолком вертикального квадратного колодца ярко вспыхнули режущие глаз лампы, и по периметру пятнадцати балконов заскрежетали отворяемые двери камер.
Олег, который в какой-то момент все же сумел забыться тяжелым, полным бессвязных кошмаров сном, вздрогнул и открыл глаза.
Явь, внезапно навалившаяся со всех сторон, оказалась настолько хуже той кошмарной бессмыслицы, которая присутствовала в его тяжелом забытьи, что Олег моментально расстался с одурью сна. Низкий потолок камеры, решетчатая дверь, набранная из побитых ржавчиной металлических прутьев в палец толщиной, и доносящиеся со всех сторон, отнюдь не ласкающие слух звуки живо напомнили ему, где он находится.
Несколько минут Олег лежал, бессмысленно уставившись в низкий потолок камеры. Его вдруг охватила такая безысходность, такая подавленность, что, казалось, жить дальше незачем и сил на это попросту нет…
Из состояния оцепенения его вырвал резкий, режущий по нервам скрип повернувшейся на петлях двери.
– КХ-157, на выход! – раздался ровный, безликий голос.
В первый момент Олег не понял, что слова обращены именно к нему, – тюремный номер, присвоенный капитану Лепетову в фильтрационном лагере для военнопленных, еще не обрел в его сознании удручающего звучания собственного имени.
– На выход! – повторил тот же голос.
Олег, не меняя позы, повернул голову.
В дверях его камеры стоял киборг. О том, что это была женщина, напоминали разве что легкие выпуклости нагрудной брони, да еще тонкое строение черт лица.
Она смотрела на него абсолютно равнодушно, как смотрит на человека обыкновенное электронное устройство, снабженное системой визуального восприятия. Человеческий облик не мог обмануть Олега, он и раньше имел дело с киборгами, а потому знал, как нужно отличать их от живых людей. «Однако, – отметил про себя Олег, вставая с жесткого топчана, – это не то, с чем мне приходилось сталкиваться до сих пор…»
Кожа киборга отливала натуральным цветом живой плоти и внешне совсем не походила на скверную подделку из синтетического материала, которым обычно обтягивались кибернетические подобия человека. Более того, проходя мимо застывшей у дверей его камеры фигуры, Олег с некоторым смятением понял, что та дышит.
Удивляться дальше и анализировать увиденное он не смог по самой прозаической причине – стоило ему перешагнуть порог камеры, очутившись на узком балконе с низкими сварными перильцами, как его внимание тут же переключилось на вещи, куда более неприятные, чем созерцание новой модели человекоподобной машины.
Заключенных было множество, наверное, сотни три, не меньше, и все они выходили из своих узилищ, выстраиваясь по периметру балконов лицом к квадратному провалу. Олегу, который замешкался на выходе, волей-неволей пришлось сделать то же самое. Ствол импульсной винтовки грубо ткнул его в спину, и Лепетов был вынужден взмахнуть руками, чтобы случайно не перелететь за низенькое ограждение…
Внизу, под ярким светом ламп, расхаживал, ожидая конца построения, однорукий офицер. Один рукав его серой униформы был демонстративно заткнут за пояс. В левой руке, кисть которой, судя по всему, представляла собой протез, он держал нейросенсорный хлыст.
Дождавшись, пока заключенные закончат построение, он поднял голову, окинул хмурым, не предвещающим ничего доброго взглядом периметр пятнадцати балконов и произнес:
– Доброе утро, господа.
Непонятно, что было заложено в этих словах, – тщательно выверенная издевка или врожденная манера общения. «Господа», большинство из которых только этой ночью очнулись от сверхглубокого низкотемпературного сна, угрюмо смотрели на него в гробовой тишине, ожидая продолжения.
Конец ознакомительного фрагмента.