Повесть твоего сердца. Жизнь в клетке (Галина Шляхова)

Жизнь в клетке

Художник был озадачен. После посещения райского сада с волшебными цветами и дивными птицами он стыдился взамен пригласить Аврору на прогулку по серым будничным улицам. Между тем она нетерпеливо жаждала знакомства с его миром. Он недоумевал, что показать ей, с чего начать открывать перед ней превратные истины реальности. Ему не хотелось, чтобы её постигло разочарование, однако это было неизбежно. Он с лёгкостью предвидел, какой убогой ей покажется действительность. Сам он, ещё в детстве осознав несовершенство мира, за долгие годы смирился с человеческим равнодушием, повсеместной несправедливостью, скукой повседневности. Раз Аврора, по её собственным словам, была отражением его души, значит и смотреть на жизнь она станет сквозь ту же призму. Художник ощущал себя патриотом, которому поручили развлекать иностранную туристку, и он трепетал от мысли, что не сможет выбрать достопримечательности, достойные быть представленными вниманию чужеземки.

После мучительной головоломки Художник так и не сумел придумать ничего более оригинального, чем сводить Аврору в зоопарк. Общение с животными, на его взгляд, обещало оказаться более безобидным, чем с людьми.

На улице девушка вела себя спокойно. Сочувствующим взглядом награждала она курящих мужчин и женщин. Изумление и досада отображались на её лице при виде разбросанных по тротуару банановых шкурок и пластиковых бутылок. Когда автомобиль с треском завёл мотор и проехал перед самым её носом, она трижды чихнула от поднявшейся столбом пыли. Но за всю дорогу она не проронила ни единого слова. С любопытством озираясь по сторонам, девушка не спешила сообщать о своих выводах, а Художник опасался расспрашивать.

– Они в клетках?!

Смятение, отчаяние, негодование, недоверие, жалость… Не перечислить всех чувств, слившихся в этом коротком восклицании. Художнику стало стыдно, будто его уличили сразу во всех преступлениях, совершённых родом человеческим. Стыдно перед Авророй, которая, казалось, именно его обвиняла в непочтительном обращении с животными. Стыдно перед десятками людей, толпившимися перед клетками и недоумевающе обернувшимися на странную девушку, кричавшую на весь зоопарк:

– Как мог ты допустить такое?

Художник растерялся окончательно.

– Прошу тебя, Аврора, говори тише, – взмолился он шёпотом.

Не понижая голоса, она продолжала возмущённо бросать ему в лицо:

– По-твоему, мне нужно молчать? Не хочешь слышать неприятную правду? Разве я заблуждаюсь? Разве не чудовищно такое обращение с живыми созданиями?

– Аврора, животным здесь совсем не плохо. За ними ухаживают, их кормят.

– Одной пищей сыт не будешь! Нужны ли им подачки людей? Интересовался ли кто-нибудь, чего хотят эти существа, немилосердно упрятанные в клетки? Их участь решили за них, хотя никто не имел на это право.

– Это всего лишь звери! У них нет мыслей, нет эмоций, нет языка.

– Скажи лучше, люди не понимают их мысли, их эмоции, их язык.

– Ты просто ненормальная! – Художник чувствовал себя ужасно неловко. Посреди зоопарка его отчитывала та, кто ещё вчера была не более чем сгустком масляных красок, а он вынужден был глупо оправдываться. – Никто не воспринимает этих зверей как мучеников. Работники заботятся о них, посетители любуются ими.

– В этом и заключается весь трагизм. Никому дела нет до чужих страданий. Даже детей забавляют животные, томящиеся в неволе.

Художник облегчённо вздохнул: последнюю фразу Аврора сказала значительно тише.

– Пойми, у людей нет цели издеваться над питомцами зоопарка. Они здесь лишь для того, чтоб желающие могли на них смотреть…

– Лучше бы вы почаще смотрели им в глаза. Дикие звери прекрасно живут в природе и вовсе не огорчаются, оттого что не видятся с людьми.

– Аврора!

– Я работаю в зоопарке не первый год, но никогда прежде не слышал подобных суждений.

Художник и девушка, разгорячённые спором, не заметили цыгана средних лет, который давно уже стоял в двух шагах от них и теперь вмешался в разговор.

– Ваше мнение резко отличается от привычных в обществе взглядов. Откуда Вы, юная леди?

Художник покраснел и поспешно ответил:

– Извините мою… сестру за ту чепуху, какую она наговорила.

– Не стоит извиняться за искренность, – возразил цыган. – К тому же она во многом права.

– Благодарю Вас, – с улыбкой отозвалась Аврора.

– Согласен с Вами, что порой немыслимо отвратительные действия воспринимаются в порядке вещей. Вы, видимо, многого не знаете об этом жестоком мире, если Вас так поразил зоопарк. Поверьте, на фоне общего беспорядка пренебрежительное отношение к животным кажется мелочью.

– Но загубленные судьбы стольких зверей не пустяк!

– Да, безусловно. Я понимаю, что они здесь не слишком счастливы. Я цыган, а наш народ ценит свободу превыше всего. Смерть предпочтительнее жизни в клетке. Но люди не в состоянии и в собственных проблемах разобраться, а на животных и подавно не хватает времени.

Аврора вздохнула.

– У Вас добрая душа, леди. Но стоит ли так близко принимать к сердцу то, что вы всё равно не в силах исправить?

– Если бы каждый не уклонялся от своей доли ответственности, мир стал бы лучше.

– Очередная свежая мысль слетела с Ваших губ. Наверное, это и моя ошибка тоже, что я предпочёл смириться с происходящим. Я стараюсь хоть чем-то облегчить судьбу своих подопечных, разговариваю с ними ласково, смотрю им в глаза, как Вы и советовали… Только что им толку от моего сочувствия.

Голос Авроры зазвучал тёплыми нотками.

– Вы хотя бы признаёте свою причастность в отличие от моего… брата. Он позиционирует себя отстранённо от чужих несчастий.

– Побольше бы таких личностей, как Вы, юная леди! – произнёс цыган, не скрывая растроганности. – Мы жили бы иначе.

– Я рада, что Вы не боитесь высказывать свои чувства. Но ответьте мне на один вопрос. Мне показалось, Вам не нравится работать здесь. Так почему Вы не уйдёте из зоопарка?

– Как объяснить Вам, леди?.. – цыган помолчал с минуту. – Не ощущая в себе сил переменить мир, я приспосабливаюсь к нему. Нужно как-то обеспечивать себя. Альтернативы я не нашёл.

– Выбор должен существовать. А как же свобода, которой Вы так дорожите?

Аврора заметила, что лицо её собеседника омрачилось.

– Цыгане в наши дни уже не те, что были раньше. Лишь романтические песни и баллады хранят ещё отголоски прежней кочевой жизни нашего народа. Свободу продали, причём довольно дёшево. Моя сестра работает прорицательницей. Люди платят ей за то, что она предсказывает им будущее. Разве правильно получать деньги за дар, данный ей с детства, вошедший в её кровь вместе с молоком матери? Но как жить по-другому? Я чищу клетки десятков запертых здесь зверей, хотя предпочёл бы косить сено для единственной пегой лошадки.

Цыган обречённо махнул рукой.

– Не судите себя слишком строго, – попросила Аврора, хотя она знала, что здесь неуместны слова утешения.

Сквозь металлические прутья на девушку безотрывно смотрела зеленоглазая чёрная пантера. Со стороны наблюдалось их явное сходство в пластике движений и во взгляде. Аврора протянула руку в клетку. Художник не успел её остановить, а цыган, заметив его порыв, посмотрел на него, как на несмышлёного ребёнка. Пантера прижала уши, когда на её затылок опустилась мягкая человеческая ладонь. Аврора гладила бархатный мех, и печаль сдавила её сердце. Шершавым языком хищница лизнула руку девушки.

– Постойте, леди! – крикнул цыган вслед ей, когда она двинулась вместе с Художником к воротам зоопарка. – Как Ваше имя?

– Аврора, – откликнулась девушка, оборачиваясь, – а Ваше?

– Роман. Я рад нашему знакомству. Люди вроде Вас встречаются редко. Желаю Вам не утратить чистоту души.

– Спасибо. Счастья Вам, Роман. Приятно было поговорить.

По дороге домой Художник был хмур и недоволен.

– Ты не должен пытаться скрыть от меня происходящее вокруг, каким бы оно ни было вопиющим, – обратилась к нему Аврора. – Я для того и пришла сюда, чтобы познать реальный мир и разобраться, почему ты бежишь от него в свои мечты.

– Думаешь, после твоего сегодняшнего поведения я собираюсь что-то объяснять тебе? – вспылил Художник. – То, что тебе довелось увидеть, не подлежит сравнению с настоящими неприятностями, которыми кишит наше общество. Если поход в зоопарк, в который детей водят для развлечения, произвёл не тебя столь сильное впечатление, каким потрясением будет остальное?

– Меня больше настораживает твоя хладнокровная реакция. Ведь тебя волнуют те же вещи.

– Ошибаешься. Я не нервничаю из-за того, что животных содержат в аккуратных клетках и кормят отборной едой.

– Ты просто держишь свои истинные мысли в себе. Уж мне-то известно, что твоё сердце не такое чёрствое, каким ты выставляешь его напоказ.

– Чего ради я стану изливать душу перед людьми?

– Они услышат тебя и в свою очередь очистятся от предрассудков. Не смей возражать! – Аврора сделала предостерегающий жест. – Первый же человек, которого я встретила в этом мире, с пониманием отнёсся к моим переживаниям, а ты за тридцать восемь лет не сумел найти никого, кто разделил бы твои взгляды. И даже меня ты отталкиваешь.

– Мне не нужен наивный ребёнок, который навязывает мне свою нелепую точку зрения.

– Не кипятись, это вредно для твоего хрупкого здоровья. Ты стыдишься меня потому, что я произношу вслух и прилюдно те из твоих убеждений, за которые ты привык стыдиться самого себя. Но то, что ты их скрываешь, не отменяет их наличия. Прежде чем придираться ко мне, оцени собственную позицию. Спокойно созерцать зло означает осознанно отказываться от добра. Пора бы наконец вплотную заняться поисками своего места на Земле.

– А тебе на Земле вообще не место. Ты портрет.

Аврора умолкла. Это была больная струна.

– Откуда в тебе столько ехидства, – вновь начал Художник. – Все твои речи сводятся к неодобрению моей жизни. Хочешь помочь – прекрати по крайней мере проявлять своё бесконечное недовольство. Легче от твоей критики не становится.

– Прежде чем перейти к решению проблемы, сильные люди её озвучивают, чтобы принять бой с ней лицом к лицу. Про то, как слабые её избегают, не мне тебе рассказывать.